Текст книги "Танцор Ветра. Том 3 (СИ)"

Автор книги: Константин Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

А еще я помнил слова Шифу о том, что существует не только Камень Прощения, но и его злобный двойник – Камень Осуждения. Если такой камень ляжет в могилу рядом с гробом, это будет означать вечное проклятие, наложенное самой семьей на усопшую. И на всех, кто так или иначе причастен к ее смерти. Я поймал взгляд Ксу и покачал головой показывая, что не стоит позволять ему вмешиваться в ритуал. Ответом мне был едва заметный кивок.

Какое-то время Ксу стояла неподвижно, ее лицо было совершенно непроницаемым. Но я видел, как напряглись мышцы ее челюстей, как чуть расширились ноздри. Она тоже уже поняла, что происходит.

– Благодарю почтенного дядю за заботу, – сказала она, и ее голос зазвенел в тишине кладбища, как колокол. – Но воля моего отца, главы дома, была предельно ясна: никаких дополнительных ритуалов. Погребение должно быть совершено в строгом соответствии с главным уставом нашего рода, а не с обычаями боковых ветвей.

Она сделала паузу, давая словам дойти до сознания всех присутствующих.

– Прошу вас, сохраните свой камень. Он может пригодиться вам в другой раз.

Это был мастерский удар. Она не обвинила дядю прямо, не назвала его предателем или интриганом. Она просто сослалась на высший авторитет – волю отца, которую никто не смел оспаривать. И одновременно дала понять всем присутствующим, что видит насквозь его попытку саботировать церемонию.

Сун Хайцюань побледнел. Камень в его руке, который должен был стать орудием мести, вдруг стал бесполезной безделушкой. Хуже того – компрометирующим предметом, который выдавал его истинные намерения всем, кто умел читать между строк.

– Но традиции… – начал было он.

– Традиции важны, – перебила его Ксу. – И главная традиция нашего дома – послушание воле его главы. Неужели вы забыли об этом, дядюшка?

В этот момент из толпы слуг вперед шагнул Шифу. На его левой руке были намотаны нефритовые четки, сейчас больше похожие на удавку. В руках он нес небольшую бархатную подушечку, на которой лежала тонкая нефритовая пластинка, покрытая золотыми письменами.

– Госпожа наследница, – сказал он с низким поклоном, – по вашему указанию приготовлена истинная табличка прощения, освященная в храме Вечного Покоя и содержащая молитвы, предписанные древними мастерами.

Ксу взяла табличку с подушки. Она была теплой от прикосновения ее пальцев, и золотые иероглифы мягко сверкали в лучах полуденного солнца.

– Да обретет ее дух покой, – произнесла Ксу, поднимая табличку над головой так, чтобы все могли видеть священные письмена. – Да простит она всех живых за их ошибки, и да простят ее за ее. Да найдет она дорогу к предкам и обретет там мир, которого не знала при жизни.

Она бросила табличку в могилу. Золотые иероглифы блеснули в солнечном луке и исчезли в темноте ямы. Прозвучал тихий стук – табличка упала на дно.

– Опускайте гроб, – приказала Ксу.

Носильщики взялись за веревки. Гроб медленно пошел вниз, постепенно исчезая в земле. Темное дерево, бронзовые украшения, белые покровы – все скрылось в глубине могилы. Осталась только прямоугольная яма с деревянным ящиком на дне.

Ксу взяла горсть земли и бросила ее на крышку гроба. Глухой стук эхом отозвался в тишине. За ней то же самое сделали остальные родственники. Даже Сун Хайцюань и братья не смели пренебречь этим обязательным ритуалом.

Рабочие взялись за лопаты. Земля ложилась на гроб ровными слоями, постепенно скрывая его полностью. Скоро на месте ямы образовался аккуратный холмик, который слуги тут же украсили белыми цветами и зажженными свечами.

Дым от курящихся благовоний поднимался в небо ровным белым столбом. Ветра не было, и струйка дыма не колыхалась, не рассеивалась. Это считалось хорошим знаком – духи приняли подношение, душа усопшей обрела покой.

Ксу стояла у изголовья свежей могилы, опустив голову в последнем поклоне. Ее белая фигура на фоне темной земли выглядела как статуя из белого нефрита – прекрасная, холодная, неприступная.

Церемония наконец-то была завершена. Хуэцин, женщина, которая пыталась убить свою падчерицу, была похоронена со всеми подобающими почестями. Ее враги не смогли найти ни единой трещины в безупречной броне ритуала, которую выковала Ксу.

Постепенно люди начали расходиться. Представители других домов подходили к Ксу, выражали соболезнования, обменивались ритуальными фразами. Она отвечала всем вежливо, сдержанно, не выказывая ни радости, ни горя – только подобающее траурное достоинство. истинная наследница дома Цуй.

Сун Хайцюань и братья ушли одними из первых. Дядя не сказал ни слова прощания, только бросил на Ксу взгляд, полный холодной ненависти. Жанлинь тоже молчал, но его лицо пылало от ярости. Только Юнхо остановился возле Ксу и коротко поклонился.

– Прощай, сестра. Хорошие похороны. Мать была бы довольна. – В его голосе не было слышно ни злобы, ни какой-либо фальши, только усталая печаль человека, который слишком много видел семейных раздоров. Похоже парень не так плох.

Когда кладбище опустело, остались только мы с Ксу, Шифу и несколько слуг. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в багряные и золотистые тона.

Ксу все еще стояла у могилы. Я подошел к ней и тихо спросил:

– Ты как?

Она подняла на меня глаза. В них не было ни торжества победы, ни облегчения от завершения трудного дела. Только бесконечная усталость.

– Словно провела в аду целую вечность, – сказала она просто. – Но это еще не конец. Дядя не простит сегодняшнего поражения

– Плевать, у него нет власти. Уверен среди слуг есть глаза и уши твоего отца и ему доложат о его попытках.

– Ты прав, но честно говоря мне было бы спокойнее, если бы он был закопан по соседству. – Она кивнула на свежую могилу. В последний раз поклонившись могиле она сплюнула себе под ноги и выпрямившись пошла к выходу с кладбища. Я остался еще на несколько секунд, глядя на свежий холмик земли и белые цветы, которые уже начинали вянуть в прохладном воздухе.

Женщина, лежащая под этой землей, причинила Ксу столько боли, сколько не причинял ей ни один враг. И теперь моя подруга потратила огромные силы, время и средства дома, чтобы устроить ей похороны, достойные императрицы. Не из любви, не из прощения – из чувства долга и стремления доказать всем и себе, что она лучше той, что пыталась ее уничтожить.

В этом была своя жестокая ирония. Хуэцин мертва, но даже в смерти она заставила Ксу выложиться полностью, истратить последние крохи терпения и выдержки. Победа была полной, но какой ценой? Клянусь Небом, как же мне хочется рассказать ей, что сделают с душой этой твари чиновники Призрачной канцелярии.

– Идем Лао, – негромко произнес Шифу, подходя ко мне. – Пора возвращаться. День был долгий.

Я кивнул и последовал за ними к выходу. У ворот кладбища нас ждали кареты. Слуги помогли Ксу забраться внутрь, я сел рядом с ней. Шифу занял место на козлах рядом с возницей.

Дорога обратно в поместье прошла в молчании. Ксу откинулась на мягкие подушки и закрыла глаза. Я видел, как напряжение постепенно покидало ее тело – сначала плечи, потом руки, наконец лицо. Маска безупречной наследницы медленно слетала, открывая под ней просто уставшую девушку.

– Тянь Фэнбао, друг мой, – сказала она, не открывая глаз. – Спасибо тебе за все. Без тебя я бы не выдержала.

– Не за что благодарить, подруга. Мы справились и это главное.

– Справились, – согласилась она. – Жанлинь потребует поединка, – сказала она. – После того как ты его оскорбил при всех, у него нет выбора. Иначе он потеряет лицо окончательно.

– Пусть требует. Я готов.

– Он неплохой боец. Отец нанимал для его обучения настоящих мастеров. К тому же с семейной реликвией он может очень многое.

– А у меня есть нечто лучше реликвии.

– Что же?

Я усмехнулся, вспоминая слова наставника.

– Умение побеждать…

Глава 16

Дорога домой была словно путь через мир теней. Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая небо в багрянец, который напоминал засохшую кровь на лезвии клинка. Процессия двигалась медленнее, чем утром – без гроба, без музыки, только размеренный стук колес по булыжнику и тихое шуршание одежд. Старая сука была похоронена, но ее присутствие все еще висело в воздухе, как туман над болотом.

Я ехал рядом с Ксу в закрытой карете, наблюдая, как она медленно возвращается к жизни. Маска безупречной скорби по-прежнему была на ее лице, но в уголках глаз я видел облегчение. Первая часть этого кошмара подошла к концу. Мачеха лежала в земле, а Ксу доказала всем, что достойна быть наследницей дома Цуй.

Но враги не сдались. Я это чувствовал по тому, как Сун Хайцюань и Жанлинь молчали в своей карете. Слишком спокойно для людей, которые только что потерпели поражение. Они готовили что-то еще и уверен это будет неприятно.

Когда мы прибыли в поместье, уже горели первые вечерние фонари. Их мягкий свет создавал иллюзию покоя, но я знал – самое трудное еще впереди. Тризна. Последний акт этого театра, где каждый жест мог стать оружием, а каждое слово – ядом.

– Лао, – тихо позвала Ксу, когда мы вышли из кареты. – Помоги мне еще раз. Нам нужно пройти ритуал очищения, а потом… – она посмотрела на братьев и дядю, которые направлялись к главному входу, – потом будет тризна.

Я кивнул. В ее голосе слышалась усталость, но не слабость. Как у клинка, который согнулся под ударом, но не сломался.

Ритуал очищения проводился в восточном павильоне, традиционно используемом для подобных церемоний. Шифу уже все подготовил с присущей ему педантичностью. В центре павильона стояли большие керамические чаши с водой, настоянной на травах – полыни, можжевельнике и сандале. Их горьковатый аромат должен был изгнать духов смерти, которые могли последовать за нами с кладбища. Вот только я не мог никому сказать, что не один из духов не рискнет идти вслед за чиновником Призрачной Канцелярии. В моей работе есть и положительные моменты.

Рядом курились жаровни с благовониями – белый дым поднимался к потолку ровными струйками, создавая что-то вроде завесы между миром живых и мертвых. На деревянных подносах лежали чистые белые полотенца и сменная одежда для каждого участника похорон.

– По традиции, – объяснил мне Шифу негромко, пока мы ждали остальных, – каждый, кто прикасался к гробу или шел в процессии, должен омыться этой водой. Сначала руки, потом лицо, затем нужно пройти сквозь дым жаровен. Только так можно очиститься от прикосновения смерти. Многие уже перестали следовать этим традициям, но дом Цуй помнит откуда их корни и следует заветам предков.

Я наблюдал, как Ксу первой подошла к чашам. Ее движения были неспешными, почти медитативными. Она окунула руки в воду, и я увидел, как напряжение понемногу покидало ее плечи. Вода стекала с ее пальцев, унося с собой невидимую грязь этого дня.

Когда она склонилась над чашей, омывая лицо, белая вода окрасилась в светло-розовый цвет. Кровь от удара Жанлиня, которую не смогла полностью смыть даже эссенция Дерева. Я почувствовал, как во мне снова поднимается злость, но подавил ее. Сейчас не время, но выродок свое получит и мои ножи увидят какого цвета у него кровь.

За Ксу последовали остальные. Сун Хайцюань выполнял ритуал с показной набожностью, словно это было его идеей. Жанлинь плескался в воде небрежно, явно считая все это ненужной формальностью. Только Юнхо действовал с искренним уважением к традиции.

Когда подошла моя очередь, я погрузил руки в теплую воду. Травяной настой почему-то напомнил мне, как я ударил старшего брата Ксу. Вода была приятно теплой, и на миг мне показалось, что я действительно чувствую, как что-то темное и липкое смывается с моей кожи.

Последним этапом был проход через дым благовоний. Мы выстроились в очередь и по одному проходили между двумя высокими жаровнями. Белый дым обволакивал тело с головы до ног, и его сладковато-горький запах въедался в одежду и волосы. Говорили, что этот дым способен изгнать даже самых цепких духов.

Когда ритуал завершился, мы переоделись в чистые одежды. Траурные белые одеяния сменились темно-серыми и черными – подходящими для тризны. Ксу выбрала строгое платье из черного шелка с серебряной вышивкой. Никаких украшений, кроме простой серебряной шпильки в волосах. Но даже в таком скромном наряде она выглядела как императрица.

– Теперь тризна, – сказала она, когда мы остались одни. – Последнее испытание и я буду свободна говорить, что думаю.

– Чего ты ожидаешь? – спросил я.

– Всего, – ответила она просто. – Они не станут больше играть по правилам. Сегодня они поняли, что открытая конфронтация им не поможет. Значит, будут действовать исподтишка.

Я кивнул. Ее логика была безупречной. Враги, загнанные в угол, становятся особенно опасными. Значит это будет убийца или яд. Но первый вариант выглядел маловероятным, сейчас охрана поместья не пустит никого из вооруженных. Значит яд. В том, что старший брат хочет смерти моей подруги я был абсолютно уверен.

Главный зал поместья преобразился для тризны. Длинные столы были расставлены в форме буквы П, с почетным местом для Ксу во главе. На столах стояли десятки блюд – от простых вареных овощей до изысканных деликатесов. Но главным украшением стола были поминальные чаши с рисовым вином, расставленные перед каждым местом.

По традиции, тризна должна была показать щедрость дома к гостям и уважение к памяти покойной. Каждое блюдо имело символическое значение. Рыба означала изобилие, курица – процветание рода, фрукты – сладкую память об ушедшей. Ирония была в том, что Ксу ненавидела женщину, в честь которой устраивался этот пир, но должна была играть роль любящей падчерицы.

Гости начали прибывать с наступлением сумерек. Представители других знатных домов, торговцы, которые имели дела с домом Цуй, дальние родственники – все они пришли отдать последние почести и, конечно, посмотреть на разворачивающуюся драму. В мире драконорожденных семейные распри были лучшим развлечением.

Я занял свое место за столом – справа от Ксу, как и подобало ее близкому другу. Отсюда мне хорошо были видны все гости, особенно Сун Хайцюань и братья, которые расположились напротив. Жанлинь уже успел выпить больше, чем следовало, и его лицо покраснело от вина и злости. Дядя выглядел спокойным, но я заметил, как его глаза постоянно скользили по залу, словно он что-то высматривал.

Ксу поднялась, чтобы произнести первую речь. В зале воцарилась тишина.

– Друзья, родные, почтенные гости, – начала она, и ее голос зазвучал ясно и торжественно. – Мы собрались здесь, чтобы почтить память госпожи Хуэцинь, которая была частью нашего дома и нашей семьи. Пусть ее дух обретет покой, а мы сохраним о ней добрую память.

Слова были правильными, традиционными. Никто из присутствующих не мог найти в них изъян. Но я видел, как сжались губы Сун Хайцюаня. Ему не нравилось, что Ксу ведет церемонию, словно истинная хозяйка дома.

Один за другим гости поднимались, чтобы произнести свои речи. Все говорили о добродетелях покойной, ее мудрости, красоте, преданности семье. Ложь, отточенная до блеска, как лезвие церемониального клинка. Все знали, какой на самом деле была Хуэцинь, но никто не смел сказать правду на ее поминках.

Когда подошла очередь Сун Хайцюаня, он встал медленно, с достоинством старейшины. Его речь была длинной и витиеватой, полной намеков и скрытых смыслов. Он говорил о важности семейных уз, о том, как молодежь должна учиться у старших, о необходимости единства в трудные времена. Каждое слово было направлено против Ксу, но сформулировано так искусно, что открыто обвинить его было невозможно.

Жанлинь был более прямолинеен. Его речь превратилась в пьяный монолог о том, как он будет скучать по «дорогой матери» и как надеется, что семья останется единой несмотря на «некоторые недоразумения». При этом он смотрел прямо на Ксу, и в его взгляде читалась неприкрытая ненависть.

Юнхо говорил кратко и по делу. Он поблагодарил Ксу за организацию достойных похорон и выразил надежду, что семья сможет преодолеть разногласия ради общего блага. В его словах не было ни лести, ни угроз – только спокойная дипломатия.

Когда речи закончились, началась сама трапеза. Слуги разносили блюда, разливали вино, поддерживали неспешный ритм поминального пира. Разговоры велись вполголоса, как и подобало такому случаю. Но я чувствовал напряжение в воздухе – оно росло с каждой минутой, как давление перед грозой.

Мое внимание привлек молодой слуга, который прислуживал за нашим столом. Что-то в его движениях показалось мне неправильным. Он слишком часто появлялся рядом с местом Ксу, слишком внимательно следил за ее чашей и тарелками. И еще – его руки дрожали, хотя он пытался это скрыть.

Слуги разносили блюда, разливали вино, поддерживали неспешный ритм поминального пира. Разговоры велись вполголоса, как и подобало такому случаю. Но я чувствовал напряжение в воздухе – оно росло с каждой минутой, как давление перед грозой.

Традиция требовала особого ритуала в конце трапезы. Слуги приносили «чаши утешения» – особый церемониальный чай, который подавался наследникам покойной как символ того, что жизнь продолжается даже после смерти. Первой эту чашу должна была получить Ксу.

Я наблюдал, как к нам приближается молодой слуга с подносом. На нем стояла единственная фарфоровая чаша с дымящимся чаем – изысканная работа мастеров прошлых веков, украшенная изображениями журавлей и облаков. Но что-то в движениях слуги заставило меня насторожиться.

Его руки дрожали. Едва заметно, но мои глаза, натренированные годами выживания на улицах, поймали эту дрожь. Он держал поднос слишком крепко, костяшки побелели от напряжения. И еще – он ни разу не посмотрел на Ксу, хотя именно ей предназначался чай. Вместо этого его взгляд постоянно скользил к столу, где сидел Сун Хайцюань.

Я перевел взгляд на дядю Ксу. Старик сидел неподвижно, но в его позе было что-то хищное. Как у паука, который чувствует, что добыча вот-вот попадется в паутину. Его маленькие глазки не отрывались от приближающегося слуги.

А Жанлинь… Жанлинь вдруг замолчал посреди фразы о «дорогой матери» и замер, будто статуя. Его дыхание участилось, и я заметил, как он сжал кулаки под столом. Он чего-то ждал.

Все сошлось в единую картину. Слишком много совпадений, слишком много напряжения в воздухе. Они что-то затеяли.

Слуга подошел к Ксу и поклонился, протягивая поднос. Его лицо было восковым от страха, капельки пота выступили на лбу.

– Госпожа наследница, – произнес он дрожащим голосом, – чаша утешения для вас.

Ксу потянулась к чаше, но я действовал быстрее.

Мой рукав словно случайно зацепил край подноса в тот момент, когда я поворачивался к соседу, чтобы что-то сказать. Движение получилось естественным, будто я просто не рассчитал амплитуду жеста.

Поднос качнулся. Слуга попытался его удержать, но чаша соскользнула и упала на каменный пол.

Звук разбившегося фарфора эхом отозвался в зале. Но то, что произошло дальше, заставило всех замереть в ужасе.

Чай, разливаясь по камню, зашипел, как раскаленное железо, опущенное в воду. Серый гранит под ним начал чернеть и покрываться уродливыми пузырями. Едкий дым поднялся от лужи, и в воздухе распространился запах жженой серы и гнили.

Мертвая тишина повисла в зале. Даже дыхания не было слышно.

Я посмотрел на каменные плиты, которые продолжали шипеть и разъедаться. Такого эффекта не дает обычный яд. Это была какая-то алхимическая дрянь активирующаяся непонятно каким образом. Одного глотка такой смеси хватило бы, чтобы убить даже искаженного, а что уж тут говорить об обычном человеке.

Слуга стоял, глядя на эту картину с ужасом. Его лицо стало белым как полотно, а руки тряслись еще сильнее.

– Что… что это? – прошептал кто-то из гостей.

Я медленно поднялся с места. Мой взгляд скользнул по залу – от испуганных лиц гостей до побледневшего Сун Хайцюаня, от окаменевшего Жанлиня до спокойного Юнхо, который смотрел на происходящее с выражением человека, наконец понявшего масштаб семейной катастрофы.

– А это, – сказал я, и мой голос прозвучал в тишине как удар колокола, – попытка убийства наследницы дома Цуй. На поминках ее мачехи.

Ярость взорвалась во мне, как тигель с расплавленным металлом. Все вежливость, все попытки играть по их правилам испарились в единый миг. Я схватил слугу за горло одной рукой и прижал к краю стола. Мой нож оказался у его глотки быстрее, чем кто-либо успел моргнуть. Короткое движение и по шее медленно потекла кровь. Сука в гробу и теперь кровь уже не настолько страшное нарушение этикета.

– Говори, – прошипел я ему на ухо так тихо, что только он мог слышать. – Кто заплатил? Кто приказал?

Слуга хрипел, его глаза округлились от ужаса. По его лицу текли слезы.

– Я… я не могу… семья… они убьют мою семью…

Я убрал нож, но не отпустил его. Вместо этого медленно повернулся к столу, где сидела семья Цуй. Мой голос стал тихим, леденящим, режущим тишину как бритва:

– Я думал, вы хотя бы над гробом научились уважению. Я ошибался.

Ксу рядом со мной побледнела, но не от страха – от холодной ярости, которая была страшнее любого пламени. Ее пальцы сжались так, что костяшки побелели. В ее глазах я увидел тот же взгляд, с которым она убила свою мачеху. Взгляд хищника, готового убивать.

Шифу материализовался рядом, словно тень. Его руки держали четки, но я знал – стоит ему захотеть, и эти четки превратятся в смертоносное оружие. Его взгляд скользил по залу, оценивая угрозы, готовый к любым действиям.

Сун Хайцюань вскочил с места, его лицо исказилось от видимого возмущения:

– Как ты смеешь⁈ Это несчастный случай! Ты оскверняешь память усопшей своим диким поведением! Отпусти слугу немедленно!

Но его слова звучали фальшиво даже для него самого. Все видели разъеденный пол, все понимали, что никакой несчастный случай не мог создать такую картину.

И тут взорвался Жанлинь.

Он вскочил со стула так резко, что тот упал на пол с грохотом. Его лицо пылало от ярости и унижения. План провалился, его унизили перед всеми гостями, а его трусливая попытка убийства была раскрыта. Он больше не мог притворяться.

– Да, это я! – заревел он, ударяя кулаком по столу. Фарфоровые тарелки подпрыгнули и зазвенели. – И что с того? Она ведьмина дочь, она недостойна быть наследницей! А ты… ты ее дворняжка!

В зале прокатился ужасный вздох. Признаться в попытке убийства на поминках это было за гранью. Теперь, чтобы не случилось он никогда не сможет хоть как-то очистить свою репутацию. Но Жанлинь уже не мог остановиться.

Я отпустил слугу и сделал скользящий шаг к пьяному ублюдку. Моя ярость сменилась чем-то более страшным – ледяной, смертоносной холодностью. Той самой холодностью, которую во мне взрастил наставник.

– Твои слова – пустой звук, – сказал я, глядя ему прямо в глаза. – Твои действия – подлость труса. Ты не достоин даже пыли на ее башмаках. – Я сделал паузу, и моя улыбка стала смертоносной. – Но раз ты жаждешь крови… я исполню твое желание.

Сун Хайцюань попытался вмешаться, размахивая руками:

– Это не место и не время! Успокойся, мальчик! Мы разберемся с этим по закону дома!

Но Жанлинь перебил его. Этот идиот слишком много выпил, чтобы соображать трезво:

– Молчи, дядя! – рявкнул он. – Он прав. Это дело драконорожденных. – Он выпрямился, пытаясь выглядеть достойно. – Я принимаю твой вызов, ублюдок! Завтра на рассвете. Центральная арена. Без правил. До первой крови? – Он сделал паузу, пытаясь напугать меня. – Нет… до смерти.

Моя улыбка стала еще шире. В ней не было ни капли тепла.

– До смерти, – повторил я с смертельной ухмылкой. – Это мудрое условие. Оно избавит дом Цуй от одного из своих позоров.

В этот момент поднялась Ксу. Ее голос был тихим, но каждый в зале услышал каждое слово:

– Поединок согласован. Я, как наследница дома Цуй, свидетельствую. Завтра на рассвете.

Своими словами она лишила дядю любой возможности оспорить дуэль и показала всем присутствующим, что полностью на моей стороне. Это был политический ход, но в нем было и личное – абсолютное доверие к моей победе.

Юнхо медленно встал из-за стола. На его лице было выражение человека, который очень хотел бы оказаться где-нибудь далеко, но он сумел справиться с собой и все-таки взвалил на себя ношу распорядителя.

– Свидетели есть, – сказал он усталым голосом. – Условия ясны. Завтра на рассвете, центральная арена, поединок до смерти между Ли Фэн Лао из дома Огненного Тумана и Цуй Жанлинем из дома Изумрудного Кедра.

Гул голосов прокатился по залу. Гости поняли – они стали свидетелями поистине исторического момента. К утру весь город будет знать о предстоящем поединке.