Текст книги "Орден во всю спину 2 (СИ)"

Автор книги: Константин Ежов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Синявина выглядела особенно жалко: волосы растрепались, в глазах туман, походка неуверенная. А ведь именно она первой предложила им всем отправиться в путь, именно её голос ещё вчера звучал звонко и решительно в крепости. Теперь же от той уверенности не осталось и следа.

Тропа внезапно раздвоилась. Перед ними стояли два пути – оба узкие, заросшие, ведущие в разные стороны. Ветки старых елей нависали так густо, что небо почти исчезло, и невозможно было понять, где солнце и куда вообще держать путь.

Станислав Хромов нахмурился, осмотрел оба направления, потом повернулся к Косому:

– Ну и куда теперь?

И в этот миг Ярослав отчётливо услышал холодный, чужой голос у себя в голове – тот самый, что не раз звучал из дворца:

"Квест: Укажите дорогу"

Косой задумался на секунду. Прислушался к себе, к лёгкому покалыванию в мышцах, к странной тяге налево. Затем уверенно сказал:

– Пойдём налево.

"Задание выполнено. Награда: +1.0 Ловкость"

Он ощутил, как тело словно налилось новой силой. Мышцы стали плотнее, движения точнее. Даже дыхание изменилось – лёгкие теперь работали, как отлаженный механизм.

"Вот оно, – подумал Косой, сжав пальцы в кулак. – Настоящая сила рождается не только из грубой мощи или одной ловкости. Настоящая плотность – это союз обоих качеств".

***

Солдат, у которого Ярослав Косой только что выдернул из кобуры пистолет, холодно прищурился, и в его голосе зазвенела сталь:

– Разве ты сам не говорил, что раньше дальше не заходил? Я помню твои слова: будто несколько дней прятался в каньоне, прежде чем выбраться. Так с чего это вдруг ты теперь знаешь, куда идти?

Ярослав ответил с той же спокойной невозмутимостью, словно речь шла не о жизни и смерти, а о какой-то мелочи:

– Ниоткуда.

Эти два простых слова упали на землю тяжёлым камнем. Станислав Хромов нахмурился, Ярослава Журавлёва дернула уголком губ – и оба остались без слов. Воздух словно сгустился, и над всей группой повисло молчание.

– Если ты сам дороги не знаешь, – не выдержал солдат, – зачем сказал идти налево?

Ярослав лишь чуть пожал плечами. Он не ощущал ни капли смущения. В задании, что пришло ему голосом из дворца, было сказано только одно: "Укажи дорогу". Там не говорилось – укажи правильный путь. Справедливо: задача есть задача, условия выполнены. А уж куда выведет эта тропа – на свободу или в петлю – на то воля судьбы.

Станислав Хромов всё ещё колебался, разглядывая Косого, будто пытался прочесть на его лице тайное знание. Наконец он спросил:

– И всё же, почему именно налево?

– Потому что не знаю дороги, – ответил Ярослав, чуть усмехнувшись, – но знаю одно: горы Урала лежат слева от нас.

Хромов коротко кивнул, будто принимая внутреннее решение:

– Хорошо. Тогда пойдём налево. А ты скажи, как только увидишь подходящее место для привала.

С тех пор, как они блуждали по пустоши, Хромов уже привык прислушиваться к мнению Ярослава. И, как показала практика, тот редко ошибался.

Дальше путь тянулся через густые заросли и бесконечные хвойные склоны. Воздух стоял насыщенный терпким ароматом хвои, смолы и влажной земли. Ноги тонули в подстилке из опавших иголок, под сапогами пружинил мягкий мох, а где-то в кронах шелестели белки, сыпавшие вниз шелуху от шишек.

Косой то и дело взбирался на сосны, будто лесной зверь, хватаясь за шершавую кору и утыкаясь лицом в пахучие ветки. Срывал крепкие шишки, отламывал веточки с упругими тёмно-зелёными иглами. Шишки, понятно – можно было поджарить семена и хоть как-то насытиться. Но вот иголки? Остальные переглядывались, не понимая, что он задумал.

Ярослав ловко разминал пальцами пучки сосновых иголок, и из них выступал светло-зелёный, прозрачный сок, пахнущий свежестью и смолой. Он втягивал его губами и слизывал с ладоней, оставляя на языке терпкую, чуть кислую прохладу. Потом обернулся к остальным:

– Если не хотите сдохнуть от жажды, учитесь. В иголках влага, а влага – жизнь.

Солдаты за его спиной сомневались, косились друг на друга. В их глазах читалось недоверие: что, правда, можно пить смолу и не отравиться? Но жажда уже жгла горло, губы у многих растрескались. И только двое решились без промедления.

Журавлёва, привычно сжатая, но решительная, без слов полезла следом на сосну, обдирая ладони о кору. А Станислав Хромов, хоть и морщился, но повторил движение Ярослава, выжимая сок из иголок. Остальные же топтались внизу, разрываемые между страхом и необходимостью, и в лесу воцарилась странная тишина – с шорохом ветра, скрипом стволов и капающим где-то невидимым ручейком.

И именно в этой тишине стало ясно, кто готов учиться и выживать, а кто останется лишь обузой на дороге в горы.

Глава 15

Шли мы всё дальше и дальше вглубь чащи, и постепенно становилось ясно: выживут только те, у кого нервы крепче и желудок переваривает гвозди. На деле лишь Хромов и Журавлёва оказались людьми, кто без лишних разговоров слушал советы Косого. Когда он показал, как из свежих сосновых иголок можно добыть светло-зелёный сок, утоляющий жажду, они не стали ломаться, а тут же полезли вверх по стволам, отламывая целые ветки. Треск сухих сучьев, шуршание иголок и запах смолы сразу наполнили воздух. А вскоре они ещё и шишек натаскали, тяжёлых, с приятной смоляной липкостью на ладонях.

Только Ярослав мог знать подобные хитрости. Он прожил в пустошах достаточно, чтобы научиться видеть: природа не жадная, она лишь требует терпения. Хочешь жить – ищи, рви, добывай, и тогда даже в лесной глуши найдёшь всё, что нужно.

Кто-то из солдат, глядя на это, скривился и бросил с досадой:

– Лучше уж быть зверем, чем возиться с такой мерзостью. Вот бы мне переродиться в животное в следующей жизни….

Ярослав поднял глаза, посмотрел на него спокойно, но с лёгкой усмешкой, будто проверяя, выдержит ли тот разговор.

– Животные живут куда труднее, чем тебе кажется. Вот жирафы – самые высокие из сухопутных зверей. Их спасает только рост: хищник не всякий подступится. Но знаешь, как им тяжело с самками? Самец должен сперва выпить её мочу, чтобы понять, готова ли она к спариванию. А если ошибётся, то выходит – зря пил. Так что и зверям, поверь, не сахар.

В ответ в рядах прошёл нервный смешок, кто-то скривился, другие уставились в землю. Ясно было: Косой нарочно говорил так, чтобы выбить их из привычного равнодушия, показать – иллюзий о лёгкой жизни даже у зверей быть не должно.

И чем дольше он говорил, тем явственнее чувствовалось, что Ярослав теперь увереннее себя держит. Причина проста: у него в руках был пистолет. Металл приятно холодил ладонь, отдаваясь в кожу тяжестью и обещанием силы. В их небольшой группе всего одиннадцать человек, и оружия – лишь семь стволов. Но три из них уже были у Косого и Ярославы Журавлёвой. Это меняло многое: равновесие сил смещалось, и каждый это прекрасно понимал.

Лес вокруг шумел – ветер раскачивал верхушки, и там, высоко, шуршали иглы, будто шёпот самих гор Урала. Запах хвои резал лёгкие, бодрил и напоминал, что жажду можно перебить не только водой, но и самой смолистой свежестью леса. В груди у каждого гудела усталость, но поверх неё нарастало напряжение: кто теперь в этой компании хозяин положения, уже не было секретом.

Кроме того, они владели оружием так, что иной позавидовал бы – один с продвинутым мастерством стрельбы, другой же довёл этот навык до совершенства. Если только судьба не столкнёт их лицом к лицу со Хромовым, их слаженный союз мог бы смести кого угодно.

Пока остальные хлопотали с сосновыми иголками и шишками, Косой чувствовал, что ему нечем заняться. Мысли его сами собой вернулись к свитку дублирования навыков, который он всё ещё не использовал. Взгляд его упал на Ярославу Журавлёву, и он решительно произнёс в мыслях: "Применить свиток".

"Случайно скопированный продвинутый навык цели: изготовление бомбы"

Ярослав остолбенел. Навык мгновенно отпечатался в его памяти, но вместе с этим пришло чувство странного недоумения. Откуда у Журавлёвой такие чудовищные умения? Что это за школа жизни у неё была?

Он перебирал в уме её арсенал: меткая стрельба, создание взрывчатки и, как ни странно, прыжки через скакалку. Словно набор из разных людей – несочетаемое, но в её исполнении каким-то образом естественное.

Ярослав, не удержавшись, уточнил мысленно:

"Есть ли у неё навыки убийцы?"

"Доступ разрешён. У цели обнаружен продвинутый навык убийцы"

Косой нахмурился. Картина становилась всё тревожнее. И вдруг в голову пришла нелепая мысль:

"А чтение детских стишков у неё есть?"

"Доступ разрешён. У цели обнаружен продвинутый навык пение детских стишков"

Ярослав чуть не расхохотался, но тут же прикрыл рот ладонью. Смех застрял в горле, и вместо этого он лишь выдохнул со смесью раздражения и изумления. "Ну и мешанина… убийца и стишки – вот это, мать его, гармония!" Словно какой-то плохой супергеройский боевик смотришь про русских воспитывающих супербойцов с самого детства. Дичь, короче.

Тем временем люди закончили собирать шишки и иголки. Ярослав обвёл их взглядом и недовольно фыркнул:

– Да вы хоть гляньте, что сделали. Дерево живьём ободрали, будто голого нищего на морозе оставили! Что ж вы все с одного дерева рвёте, а? Лес кругом!

Все подняли головы. И правда – сосна стояла ободранная, с торчащими жалкими пучками иголок, словно больная.

Ярослав продолжил, теперь чуть мягче:

– И вообще… не пора ли благодарить того, кто вам азы выживания в пустошах объясняет?

Толпа перемигнулась. Большинство стояло растерянное, словно не до конца поняло, шутит он или говорит серьёзно. Лишь несколько человек смущённо кивнули и пробормотали слова благодарности. Но Косой ясно заметил: только Хромов и Журавлёва сказали это искренне.

На счету у Ярослава уже было 86 жетонов благодарности – весомая плата в его странной системе. Это подталкивало его ещё сильнее – чем больше благодарности, тем ближе разблокировка оружия.

И вот он снова оглядел спутников. Взгляд задержался на Любови Синявиной. Все что-то притащили – даже Людвиг Булавкин, обычно ленивый и трусливый, держал пару шишек. А у неё руки пустые.

Когда Любовь заметила, что он смотрит прямо на неё, щеки её порозовели, и она неловко пробормотала, словно оправдываясь:

– Я… я не могу залезть….

Могла ли Любовь Синявина, известная певица и любимица публики из крепости, когда-либо в своей жизни карабкаться на такое высоченное дерево, обдирая руки о кору и сбивая коленки? Конечно же, нет. Вот и стояла она теперь с пустыми руками, в то время как остальные, даже самый нерасторопный из солдат, уже тащили в охапках шишки и иголки.

Когда человек чувствует себя особенно одиноким? Когда у всех есть что-то, а у тебя – ничего. У всех есть деньги – а у тебя карманы пусты. У всех есть тепло – а тебе достался сквозняк. Вот и здесь: у всех есть сосновые шишки, а у Любови Синявиной – нет.

Она помялась, не решаясь, потом всё же подошла к Ярославу Косому и тихо, почти шёпотом, спросила:

– Я дам тебе пятьдесят тысяч рублей, если ты соберёшь для меня немного шишек. Как тебе такое?

Глаза Ярослава вспыхнули так, будто в них бросили угольки из костра. Он мгновенно вытащил все шишки и иголки, которые спрятал за пазухой и даже в рукавах, и торжественно всунул их в руки Любови.

– Теперь ты мне как родная сестра! – выдал он с довольной улыбкой.

Любовь даже не знала, что сказать. Она с изумлением посмотрела на него, потом только выдохнула:

– Спасибо.

"Благодарность от Любови Синявиной +1!"

Ярослав, конечно, раньше не торговал водой – слишком она была ценна. Чистая, редкая, да ещё и в бутылке, которую удобно таскать. Но шишки и иголки – совсем другое дело: бери, не хочу, хоть мешками. А тут ещё такие деньги предложили! Пятьдесят тысяч рублей – за эту сумму можно было жить в городе два года без забот, питаться горячей едой и ходить в чистой одежде.

И правда: как узнать, станешь ли ты братом или сестрой Косого, пока не заплатишь ему? Он и правда был братом Шрёдингера: в один момент он тебе чужой, а в другой – уже самый близкий родич, всё зависит от суммы.

Любовь прижала к груди охапку шишек, но заметила, что Ярослав больше не полез за новыми. С любопытством спросила:

– А разве ты не будешь собирать ещё? Что ты будешь есть ночью?

Ярослав хитро прищурился и, как человек, открывающий козырь в игре, ответил:

– Шоколад.

Любовь застыла, не находя слов.

А ведь у него и правда ещё оставалась плитка шоколада, которую он выменял у неё же самой. Несколько дней он таскал её за пазухой, и теперь сладость подтаяла от тепла его тела. Осень хоть и поздняя, но Ярослав будто сам излучал жар – вот и растопил заодно деликатес.

Сначала он не поверил Ярославе Журавлёвой, когда та уверяла, что шоколад плавится в тепле. Ведь раньше он никогда его не пробовал. Он даже хотел унести сладость Алексею Проныре – мол, пусть Лёшка тоже попробует. Но, похоже, донести не получится.

И вот радость Любови Синявиной улетучилась так же быстро, как и появилась. Шоколад, которым хвастался Ярослав, был тем самым, что он обманом выманил у неё самой.

Перед наступлением вечера Косой наткнулся на огромную впадину у подножия скалы – словно сама земля подалась внутрь и решила спрятать от ветра и непогоды всех, кто сумеет её найти. Из серой каменной громады торчал тяжёлый утёс, образуя широкий выступ. Получилось нечто вроде естественного навеса – полуоткрытая пещера, где можно было укрыться и от дождя, и от пронизывающего ветра.

Он поднял глаза к небу: в вышине лениво плыли перистые облака, похожие на тонкие клочья шерсти, что кто-то разорвал и бросил на лазурь. Ярослав не знал, по каким законам это работает, но нутром чувствовал – такие облака всегда предвещают дождь. И не ошибся.

Едва группа успела обосноваться под скалистым сводом, как небо будто прорвалось – дождь хлынул стеной, загрохотав по камням и земле. Казалось, что тысячи ведер разом перевернули над ними. Воздух мгновенно наполнился свежестью, но вместе с тем запах сырости и камня смешался с едва ощутимой металлической кислинкой, от которой першило в горле.

Хромов, глядя на бурлящие потоки за пределами укрытия, повернулся к Ярославу и спросил:

– Слушай, а дождевую воду пить можно?

– Нет, – Ярослав покачал головой, вслушиваясь в ритм ударов воды о землю. – Она хоть и не такая едкая, как раньше, но всё равно смертельно опасна. Кислотный дождь. Выпьешь – сгорит всё внутри.

Он и сам толком не понимал, как образуются эти ядовитые ливни, чем именно их отличают от обычных, но знал одно – лучше не рисковать. Для него слово "едкий" было лишь жалкой попыткой описать ту опасность, что несла с собой эта жидкость с неба.

Внезапно из-за их спин, из тёмного леса, донеслись странные звуки – будто кто-то медленно тащил по земле тяжёлую цепь или скреб когтями по коре. Звук длился миг и исчез, растворившись в грохоте дождя, словно и не было ничего. Люди насторожились, затаили дыхание, но тревога ушла так же быстро, как и появилась, оставив лишь липкое ощущение чего-то неправильного.

И вдруг, из глубины пещеры, где мрак сгущался особенно густо, раздался голос одного из путников:

– Смотрите… тут что-то выгравировано!

Ярослав вместе со Станиславом подошли ближе, и свет их фонарей скользнул по стене. На серой поверхности камня проступили две кривые строки, неровные, словно выцарапанные в спешке:

"Мы увидели странные тени, движущиеся в лесу. Потом они исчезли, все они исчезли."

Буквы были небрежны, но в них чувствовалось отчаяние, будто рука дрожала от страха, когда выводила эти слова. Холод пробежал по спинам обоих, а шорох дождя за пределами укрытия вдруг стал казаться слишком громким и навязчивым.

Когда глаза привыкли к тусклому свету фонаря и все увидели две строчки, выцарапанные на камне, воздух в пещере будто застыл. Словно кто-то выдернул невидимую нить, что до этого держала их настроение в равновесии, и атмосфера обрушилась в ледяную пустоту.

Сначала ещё сохранялась зыбкая уверенность: после того, как группа вошла сегодня в лес, ничего страшного так и не произошло. Да, все были вымотаны бессонной ночью, мышцы налились тяжестью, а глаза резало от усталости. Но кроме этого – никаких жутких происшествий, никаких монстров или засад. Даже показалось, что лес здесь куда спокойнее, чем зловещий каньон, который они миновали раньше. Это ощущение обманчивого уюта, как тонкое покрывало, уже успело укутать их и приглушить тревогу. Они даже почти забыли о зловещей надписи у входа в каньон, что предупреждала: "Оставь надежду, всяк сюда входящий".

Но теперь память вернулась. Одним толчком – и вместе с ней вернулось всё: исчезнувший труп того парня, отвратительные жуки с человеческими лицами, и эти строки, грубо процарапанные в скале, как крик отчаяния.

– Кто-нибудь ещё пропал? – первым делом отреагировал Станислав Хромов. Он быстро пересчитал людей, взгляд нервно метался от одного к другому, и только тогда выдохнул – все были на месте.

– Может, это чья-то шутка? – осторожно предположил Людвиг Булавкин, постукивая пальцами по влажному камню. – Здесь нет признаков борьбы. Никаких следов крови, никаких костей. Даже скелетов животных нет.

Эти слова ударили Косого, как камень в висок. Он вдруг понял, что Булавкин прав. И именно отсутствие останков было самым пугающим. Обычно в таких местах всегда находилось хоть что-то – птичьи крылья, змеиные позвонки, рога оленя, обглоданные кости кабана. В том каньоне и на прошлых стоянках встречались разбросанные по земле скелеты, свидетельства чужой гибели. Но здесь – ничего. Слишком чисто. Неправильно чисто.

Мысль кольнула ещё сильнее, когда Ярослав вспомнил о том самом крысином скелете, который он сам выбросил. Утром он специально проверял – кости ещё лежали на месте, белые, блестящие от росы. А теперь? В груди неприятно сжалось: вдруг и они исчезли?

– Надо вернуться, – пробормотал он, чувствуя, как по коже пробежал холодок. – Надо проверить, остался ли скелет крысы.

В словах его звучало не любопытство, а мрачная настойчивость. Будто именно от ответа на этот вопрос зависело, поверят ли они сами себе – или окончательно примут, что в этом лесу что-то не так.

И в тишине, нарушаемой только стуком дождевых капель, все почувствовали: мысль о том, что здесь не остаётся никаких следов жизни и смерти, куда страшнее любых костей.

На самом деле солдат был так напуган, что слова его путались, становились ломаными, пустыми и почти бессмысленными. Голос дрожал, как старый провод на ветру. Поэтому Хромов, выслушав его, только покачал головой и не согласился с выданными наспех догадками.

Косой же, напротив, прищурился и долго разглядывал странные вырезанные на камне строки. Каменная стена холодила взгляд, буквы уходили вглубь так, словно их прожгли каленым железом. Он наконец произнёс:

– Чем-то острым, вроде штыка. Слишком глубокие и ровные борозды, чтобы такое смог бы сделать простой нож или что-то из вещей, что у нас под рукой.

Хромов кивнул, скользнув ладонью по неровной поверхности камня, чувствуя холодный шероховатый рез.

– Значит, это были солдаты из Крепости 333, – сказал он и, обернувшись ко всем, добавил твёрдым голосом: – Сегодня ночью спите спокойно, но, если кому-то приспичит выйти, делайте это только втроём. Ни шагу в одиночку.

В его голосе было что-то тяжёлое, каменное – не предложение, а закон. Эта мера звучала разумно: даже если случится беда, трое смогут хотя бы закричать.

Хромов продолжил:

– Ночью выставляем караулы. По очереди. Я первый. Дамы пусть не встают на стражу – это не их дело.

Косой согласился, но внутри всё же скреблась мысль: дозор – вещь нужная, но не от всех бед спасёт. Враг мог подкрасться не только извне, но и изнутри. Он вспомнил, как недавно они с Журавлёвой отобрали у одного из солдат пистолет. Что, если тот решит вернуть его ночью, когда все спят?

Тут Ярослава тихо сказала:

– Ты встанешь на стражу в первую половину ночи, а я сменю тебя во второй.

– Ладно, – кивнул Косой. У них с ней было негласное правило – не причинять друг другу вреда. И оно работало.

– Я выйду ненадолго наружу, – вдруг добавила она, будто между делом.

Косой вскинул на неё взгляд.

"Ты что, не боишься? Вдруг там то же самое, что сгубило других?" – подумал он и, не выдержав, спросил вслух:

– Хочешь, пойду с тобой?

Журавлёва чуть замялась, как будто боролась сама с собой, и сказала тихо:

– Нет нужды.

Косой нахмурился. Слишком уж смелая. Или она скрывает какой-то навык?

И тут рядом поднялась Любовь Синявина. В её голосе звучала лёгкая насмешка, когда она сказала:

– Я лучше составлю тебе компанию.

А потом повернулась к Косому и бросила холодное:

– Ты правда ничего не понимаешь.

У Ярослава вспыхнули уши, он почувствовал, как стыд и раздражение растекаются под кожей. Теперь он понял: девушки пошли не просто так. И их поступок имел куда больший смысл, чем казалось.

Две фигуры, хрупкие и упрямые, вышли из пещеры, словно их не пугала ни тьма, ни ветер, что рвал верхушки сосен. В проёме сразу стало слышно, как снаружи посвистывает сквозняк, врываясь ледяными пальцами внутрь.

Хромов заметил их уход, но промолчал, не остановил – только чуть прищурился, как будто проверял, на что они способны.

А один из солдат, сидящий у костра, насмешливо прошептал, хмыкнув себе под нос:

– Вот жаль будет, если обе пропадут.

Слова его прозвучали мерзко, как крысиный писк, и сразу же повисли в воздухе.

Но прошло меньше пяти минут – и девушки вернулись. Спокойные, невозмутимые, словно гуляли всего лишь к ручью за водой. На лицах – ни следа страха. Их волосы пахли влажной хвоей и сыростью ночи, а в глазах отражался огонь костра.

Будто тьма и буря снаружи были всего лишь игрой для них, а не угрозой.

Изменилась ли сама обстановка? Или, может, всё дело в том, что их отряд не был целью тех самых странных теней, шевелившихся в лесной тьме? Мысли об этом мелькали и у Косого, и у других. Но тревога не отпускала.

Когда девушки вернулись целыми и невредимыми, два солдата, до того сидевшие на корточках у костра, резко поднялись, переглянулись и с преувеличенной деловитостью объявили:

– Мы тоже наружу, не могу больше терпеть.

На самом деле страх в их глазах был слишком явным. Они и правда чуть не описались со страха, но удерживало лишь одно – гордость перед остальными. Девушки, выходит, рискнули первыми, разведали путь, и теперь мужчины чувствовали себя обязанными последовать за ними. До того они собирались справить нужду прямо в пещере, не высовываясь наружу. Но как теперь? После того как Журавлёва и Синявина вернулись сухими и спокойными, сидеть и терпеть стало невыносимо.

Хромов сухо кивнул, бросив короткий взгляд:

– Только быстро. И без перекуров там.

– Не беспокойся, – отмахнулся один из них, торопливо запахивая шинель. Оба натянули фуражки и поспешно вышли в холодную ночь.

В пещере снова воцарилось относительное спокойствие. Косой, раскусывая плитку шоколада, следил за Ярославой Журавлёвой: та повесила на верёвку сырые от дождя штаны и рубаху, а сама грела руки над пламенем. Его подмывало спросить напрямую, но он выбрал осторожный тон:

– Пока вас не было… ничего?

– Ничего, – коротко ответила она, словно поставила точку.

В глубине пещеры потрескивал костёр. Кто-то бросил в огонь шишки – они вспыхнули, и воздух наполнился густым смоляным запахом. Солдаты, иссохшие от жажды, стали давить в пальцах иголки, добывая на ладонь чуть липкий, горьковатый сок. Затем жадно облизывали, морщась, но довольные – лучше горечь во рту, чем сухой язык.

Огонь согревал, в его треске было что-то успокаивающее. На лицах появилось подобие живости, словно вместе с теплом в них возвращалась надежда.

И тут Хромов, сидевший у входа, насторожился. Он подался вперёд, выглянул наружу, где ночь шевелилась темнотой. Его голос прозвучал глухо, но с холодной сталью:

– А эти двое… почему они до сих пор не вернулись?

В пещере сразу стало тише, будто костёр приглушил треск, а воздух застыл в ожидании.