Текст книги "Орден во всю спину 2 (СИ)"

Автор книги: Константин Ежов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Ха-ха! – первым разрядил тишину Людвиг Булавкин. – Ну ты даёшь, Ярослав! Слово в слово! Видать, пророческий дар у тебя, братец. А главное – теперь у нас будет обед. Свежая дичина, да ещё какая!

Смех и довольное оживление пронеслись по отряду. Улыбки, шутки – даже самый мрачный сейчас радовался предстоящей трапезе. Лес стоял сырым, гулким, в нём не было ничего праздничного, но мысль о жареном кабаньем мясе вмиг скрасила тяжёлую дорогу.

Только Косой не разделял этого веселья. Он, нахмурившись, обернулся в сторону города. Где-то там, далеко, должен быть Проныра. И Ярослав знал: это всё его рук дело. Лёха снова загадал желание, снова вмешался в то, что не стоило трогать. И наверняка сейчас корчится от боли – от той страшной расплаты, которая всегда шла следом. Удача, конечно страшная штука, но сам Ярослав не хотел бы сейчас быть на его месте.

"Упрямец, – подумал Косой, сжимая кулаки. – Когда ж ты поймёшь, что за каждую мелочь тебе приходится платить втройне?"

Он молча выдохнул, сдерживая раздражение и страх. Решил про себя: впредь лучше держать язык за зубами. Чем удачливее становились его невольные предсказания, тем опаснее это было для Проныры. Так ведь и убить этого дебила можно.

В груди скребло неприятное чувство – тоска и злость вперемешку. Всё, чего ему хотелось в этот момент, – вернуться в город и убедиться, что этот придурок жив.

Ночью в самую гущу леса никто так и не решился сунуться: слишком уж давящая была там тьма, слишком густо шептались в ней чужие, чуждые звуки. Лес казался живым и враждебным. Но вот уже целое утро прошло, и отряд так и не наткнулся ни на зверя, ни на западню.

Единственное, что успело напугать – кабан, да и тот с грохотом сам впечатался в дерево, словно дурень.

Ярослав Косой всё это время шёл настороже: внимательно вглядывался в землю, искал хоть какие-то следы крупного зверья – помёт, тропу, ободранную кору. Но всё было подозрительно чисто. Ни костей, ни рыбьих скелетов, что раньше валялись у воды – словно лес проглатывал всё живое, не оставляя ни крошки.

От этой мысли Ярославу становилось неспокойно: в природе так не бывает.

Наконец они вышли на крошечную поляну, где солнечные пятна робко пробивались сквозь верхушки сосен. Здесь решили остановиться и развести костёр. Все были измотаны: прошлую ночь глаз не сомкнули, а сегодня сил не осталось вовсе. Хотелось хоть на пару часов завалиться спать.

Хромов, не раздумывая, достал штык и принялся разделывать кабана. Мясо было жирным, мясистым, и, стоило вонзиться стали, как в воздух хлынул тяжёлый, сладковатый запах крови. Он будто мгновенно пропитал всё вокруг, смешавшись с влажным духом леса.

– Станислав, – негромко сказал Косой, – не рассчитывай оставить мясо на завтра. Здесь пустошь. И если запах крови потянется ночью – не мы найдём еду, а еда найдёт нас первой.

Он ткнул сапогом в землю у самого костра. Там уже копошилось целое войско чёрных муравьёв. Сотни блестящих телец, каждый размером с подушечку пальца. Толстые жвалы с хрустом перерезали траву, и всё их движение было страшно упорным, целеустремлённым.

– Днём они лишь идут по следу, – продолжил Ярослав. – Но, если к ночи останется хоть намёк на кровь, вы сами станете их добычей. И поверьте, муравьиная кислота жжёт так, что смерть покажется медленным облегчением.

Хромов резко втянул носом воздух, огляделся и коротко кивнул. В его взгляде мелькнуло понимание – и тревога.

– Понял, спасибо за напоминание.

"Жетон благодарности +1"

Лес снова словно прислушивался к ним. Где-то вдали капнула вода, словно бы напомнить о том, что они здесь не хозяева.

Полянка наполнилась запахом копчёного сала и дыма, резала нос жирная струя жарящейся свинины. Народ навалился на мясо так, будто неделями не видел горячей еды: трескались косточки, хрустела поджаренная корочка, пальцы скользили от сала, а губы блестели жиром. Наконец, все, кто ещё держался на ногах, привалились ближе к костру, обессиленные, но сытые.

Ярослав Косой сидел чуть поодаль, лениво обгладывая ребро кабана, и думал о своём. Вдруг к нему опустилась лёгкая тень: Любовь Синявина тихо присела рядом, подогнув под себя ноги.

Она посмотрела в огонь, будто во сне, и сказала тем голосом, в котором слышалась какая-то детская наивность:

– Знаешь, Ярослав…. Мне кажется, в пустоши можно было бы жить интересно. Даже… романтично.

Косой едва не поперхнулся куском. Он откинул кость в сторону и покачал головой:

– Романтично? Здесь? Знаешь, это не прогулка у озера. Тут речь идёт только о том, как дожить до утра. Всё остальное – пустые слова.

Он сказал это резче, чем хотел, но и правда – в его ушах слово "романтика" звучало чуждо. В пустошах романтикой было только то, что тебя не сожрали во сне.

Он поднял взгляд на Синявину и впервые заметил, как разительно различается их восприятие мира. Она – человек крепости, ухоженная, с глазами, в которых отражался привычный уют безопасных стен. А он – беженец, привыкший жить между страхом и голодом, где каждый день мог стать последним.

Но Любовь будто и не услышала его отповедь. Наклонив голову, она улыбнулась и почти шёпотом произнесла:

– А ещё… ты очень обаятельный.

Ярослав нахмурился, будто услышал бред. С чего вдруг такие слова? Особенно после того, как Хромов недавно упёрся в стену с её ухаживаниями. Она пришла сюда теперь – к нему?

Он сделал вид, что ничего не услышал, глядя в костёр, но Синявина не отодвинулась. Сидела, согреваясь у его плеча, словно бы случайно, но слишком уж намеренно.

В её глазах теплился совсем другой расчёт. Она всё просчитала: рядом с Косым ей будет спокойнее. Он не просто так держал людей на себе и умудрялся тащить чужое тело на руках, да ещё при этом уходить от погони. Даже Хромов вряд ли бы так смог. Значит, в этом пареньке есть что-то большее, чем он сам старается показать.

Она рассуждала трезво: мужчины в её возрасте часто действуют сгоряча, импульсивно. А уж если чуть подлить масла в огонь, дать им почувствовать себя нужными – они сами будут таскать тебя на руках и в воду, и в огонь. Да что там, в крепости такие игры между девицами и юнцами были обыденностью. Там нередко случалось, что кто-то использовал другого ради еды, защиты или простого тепла.

И в целом она была права. Если бы Ярослав не был так осторожен, жизнь научила, и разумен, в основном, то он бы уже давно бы начал кружить круги с мыслями, как напялить Синявину на то, на что её можно напялить. Будем говорить откровенно, ведь она была не просто привлекательна, а учитывая ухоженность и косметику, вообще заоблачно красива в сравнении с привычными ему девушками. Но это и настораживало. В общем, всё непонятное лучше обходить стороной. И вряд ли она так уж сильно лучше делает минет чем более доступные её товарки. Только вот с ними договориться об этом явно проще.

Для неё это было естественно: искать рядом плечо, за которое можно зацепиться. Она даже не думала скрывать, что готова позволить Косому "воспользоваться ею", если это укрепит её собственные шансы выжить. Только вот у него в голове было сейчас другое. Вот если бы она стала искренне благодарить, да почаще, вот тогда бы шансов у неё было куда больше. Но она этого не знала.

Да и к Хромову у неё раньше были попытки интереса – она не раз подходила к нему ещё до выхода в экспедицию, заговаривала с ним, пыталась вцепиться в его внимание. Но Хромов был холоден, отталкивал её короткими фразами, словно боялся даже лишнего взгляда.

Теперь же она решила сменить цель. И от того, примет ли Косой её игру или отвергнет, казалось, мог зависеть её завтрашний день.

В её глазах он выглядел человеком упрямым, с жёстким внутренним стержнем – таким, что не согнёшь ни лаской, ни угрозой. Косой хорошо понимал, чего хочет, и если вдруг возникала опасность, то, пожалуй, первым делом оттолкнул бы её в сторону, бросил бы на произвол судьбы, лишь бы самому не увязнуть.

А вот Людвиг Булавкин… Тут и говорить нечего – жалкая тень мужчины. Вечно суетящийся, с завистливыми глазами и вечным нытьём. Полезности от него было не больше, чем от дырявого ведра.

Любовь Синявина смотрела на Косого с холодной самоуверенностью. "Как такой беженец, – думала она, – что вырос среди грязи и голода, не знавший света крепостных улиц, может устоять перед моими чарами?" В её глазах он был дикарём, который ещё только учится понимать, как устроен мир. А значит, и подчинить его себе будет легко.

Вместе с Булавкиным они держались надменно, каждый раз, когда сталкивались с людьми вроде Косого. Для них беженцы были чем-то вроде дешёвого товара на рынке: рабочие руки, телега с мясом, вещь, которой можно воспользоваться и выбросить. Не люди – так, аксессуары.

Но Ярослав вдруг ровным, спокойным голосом, будто отрезал ножом:

– Женщина. Держись от меня подальше.

Её передёрнуло, и раздражение обожгло щеки. Решив, что прямота – лучший выход, Любовь натянула улыбку и, склонив голову набок, мягко произнесла:

– Может, это всё недоразумение? На самом деле я….

Косой нахмурился, недоумённо перебил:

– Что с тобой?

Синявина наклонилась ближе, так, что тонкая ткань её рукава почти коснулась его запястья. Она скользнула к нему всем телом, будто хотела доверить тайну, дыхание её было тёплым, пахло лёгким цветочным духом.

И почти шёпотом, но с чётким акцентом она сказала:

– Ты мне нравишься.

Сначала на лице Косого отразилось непонимание, но мгновение спустя глаза его полыхнули гневом. Он резко отодвинулся, голос сорвался на резкий окрик:

– Следи за языком!

Любовь отпрянула, остолбенев, словно её ударили.

Пффф! – раздалось сбоку. Журавлёва, которая в этот момент делала глоток из фляги, не удержалась и выплюнула воду прямо себе на колени. Она поняла, что выдала себя, и поспешно уткнулась обратно, делая вид, будто ничего не слышала.

А Синявина, покраснев, сидела, не веря в услышанное. Она ожидала чего угодно – неловкой паузы, мужского хмыканья, может быть, даже тихого согласия. Но такой яростной отповеди? Разве нормальный человек так себя ведёт?!

"Да он же с ума сошёл!" – мелькнуло в её голове.

И впервые за всё время она усомнилась: а не сделала ли чудовищную ошибку, решив играть с этим парнем?

Чего она не знала, так это того, что Косой уже слишком много раз видел подобные сцены в подоле, чтобы хоть как-то поддаться её дешевым уловкам. Такими умными, как она хоть пруд пруди в его мире. Там, среди трущоб и рынков, он наблюдал за тем, как женщины лезут на шею любому, у кого за плечами добыча или оружие, а ещё лучше – мешочек с монетами. С тех пор как Ярослав научился охотиться и приносить домой мясо, ему приходилось сталкиваться с таким интересом к себе чаще, чем хотелось бы. Иногда он им пользовался, но чаще просто сам был голодный и не до жиру было. Вот почему Проныра с самого начала держал ухо востро с Юдиной – знал, что за ласковой улыбкой может скрываться острый крючок. Чего он не знал, так то, что Косой уже опробовал её ротик и ему он на удивление не понравился, так что в этом смысле там ничего такого не могло быть.

Любовь Синявина всё ещё была уверена, что перед ней стоит парень неопытный, необстрелянный, легко ведомый на женские уловки. Но реальность была иной: Косой видел так много всяких уловок и испробовал любого вида секса, что, узнай она всё это, её бы мороз пробрал до костей.

Ярослав ухмыльнулся про себя. Ему и в голову бы не пришло желать такую женщину, как Синявина, даже если бы она сама прыгнула к нему в постель. На кой чёрт ему такая обуза? Только лишнюю еду на неё переводить. Он лучше собаку бы прокормил – та хотя бы верная.

Когда-то он думал, что люди в крепости умнее. Всё-таки учитель не раз упоминал, что там хранятся книги – десятки, сотни, целые библиотеки. Косой искренне верил: чем больше человек читает, тем мудрее он должен быть. Но, наблюдая за тем, как ведут себя Людвиг Булавкин и Любовь Синявина, он понял – глупость в крепости ничуть не реже, чем за её стенами.

Конечно, там встречались и умные головы – взять хотя бы Валентина Бастона или Станислава Хромова. Эти двое знали своё дело, держались твёрдо, без лишнего бахвальства.

Когда Любовь Синявина наконец справилась с собой и сбросила показное обаяние, она, помедлив, произнесла, стараясь вложить в голос уверенность:

– Если ты поможешь мне выбраться отсюда живой, я смогу выбить три места в крепости, когда мы вернёмся в Крепость 334.

Она чуть наклонила голову, словно хотела подчеркнуть вес своих слов. Но Ярослав лишь встал, стряхнул с колен налипшую траву и, не удостоив её долгим взглядом, буркнул:

– Кого ты пытаешься надуть? Слушаешь тебя – так будто ты сама распоряжаешься крепостью.

Он отвернулся, оставив её с кислым лицом и злостью на губах. Косой был вовсе не дурак. Он ясно ощущал: если бы у него оказался тот самый свиток дублирования навыков, которым он пользовался прежде, то с неё удалось бы скопировать только одно умение – выдающийся талант к хвастовству. А один уже такой ему попадался.

И в его случае это было бы совершенно бесполезно.

Глава 14

– Насколько трудно было беженцу попасть в крепость? – с этими мыслями то и дело возвращался к словам старика Вана. Он говорил, что за свои сорок лет видел всего четверых счастливчиков, сумевших протиснуться внутрь. И то, все они числились какими-то дальними родственниками влиятельных людей.

Большинство же искателей приюта, даже если и приходили с надеждой найти кров у родни, в итоге оказывались у ворот отвергнутыми. Приходилось им, бедолагам, обосновываться в городке у подножия стен, жить впроголодь и месяцами, а то и годами ждать мифической возможности войти внутрь.

Если даже тем, у кого были связи, путь оказывался закрыт, то можно ли верить сладким речам Любови Синявиной? Ее обещания о трех местах звучали слишком уж самонадеянно. Будь у нее и правда власть, разве пришлось бы униженно договариваться с солдатами, чтобы пробраться в Крепость 333? Влиятельные люди просто щелчком пальцев поднимают целые караваны сопровождения.

Глупцы уверены, что весь мир состоит из таких же доверчивых дураков, как они сами.

Косой наблюдал за ней внимательно, как охотник за хитрой лисицей. Ему было ясно: Любови приходится петлять и изворачиваться ради своей цели. Но сам Ярослав, хоть и был всего лишь беженцем, глупцом себя никогда не считал. У него хватало трезвого рассудка, чтобы отличить вымысел от правды. С другим проводником она бы, возможно, легко обвела кого-то вокруг пальца. Но не его.

Он задавал себе вопрос: если согласиться на ее условия, как потом разыскать эту женщину в крепости? Кто мешал бы ей попросту исчезнуть, сбросив с плеч тягостные обязательства?

Правду сказать, ни сама Любовь Синявина, ни Людвиг Булавкин не производили на него впечатления людей надежных или приятных.

После жирной свинины, которой они на скорую руку утолили голод, у всех во рту пересохло, будто песок пересыпали. Жажда мучила каждого, язык будто прилипал к нёбу. Но вся их вода осталась в пикапе. Вернее, большая ее часть – вместе с продуктами – была безжалостно превращена в месиво пулями, когда Станислав Хромов и его люди открыли огонь по провизии. Запах палёного пластика и пороха ещё стоял в воздухе, смешанный с тоской по потерянным бутылкам с водой.

Станислав Хромов посмотрел на Ярослава прищуром, в котором сквозила неуверенность, смешанная с упрямым ожиданием.

– Ну и как, Косой, мы тут источник воды найдём? – спросил он, и в его голосе слышалась сухая хрипотца, будто он сам уже говорил пересохшими губами."

В тот момент в голове у Косого прозвучал холодный, как эхо в пустом храме, голос дворца:

"Квест: Обучите остальных поиску источника воды"

– Можете попробовать поискать реку или хотя бы собрать росу с листьев, – сказал Ярослав, не утаивая ничего. – Но не советовал бы тащиться к воде. До ближайшей реки, по моим прикидкам, ещё добрый десяток километров, ноги сотрутся в кровь. Терпите. От жажды за один день вы не сдохнете. Утром соберём росу – и этого хватит.

Станислав Хромов кивнул, будто только этого и ждал:

– Спасибо.

"Благодарность, полученная от Станислава Хромова, +1!

Ярослав ждал, нахмурив брови. Внутри крутилось нетерпеливое:

"Ну а награда где?"

Дворец упорно молчал, как будто притворялся глухим. Ярослав чувствовал, что система будто не понимала, как оценить его нестандартный подход. Наконец, спустя мучительно долгую паузу, сухой голос прозвучал снова:

"Задание выполнено. Награда: +1.0 к Силе"

Ярослав дернулся от неожиданности. Награда вроде бы была, но странная. Опять Сила? Он недоумённо сжал кулак. Да что за невезение-то такое…. Почему не Ловкость? Что это за кривое распределение? У меня Ловкость всё ещё отстаёт, а Сила уже ого-го! Через пару таких квестов стану в три раза сильнее обычного мужика, аля Арнольд, что мягко говоря будет бросаться в глаза. А бегать всё так же буду, как пьяный медведь….

Мысль об этом его даже позабавила, но недолго. Реальность напоминала о себе.

В карманах куртки звякнули пластиковые горлышки – две бутылки воды, добытые ранее ценой половины рыбы. Спрятать их как следует не получалось: ткань топорщилась, словно кричала всем вокруг "вода здесь".

И вот, как назло, к нему подкатил Людвиг Булавкин. Щёки у того были серые, губы потрескались, глаза горели жадным блеском.

– Продай мне бутылку за тысячу рублей, – сипло сказал он, облизывая губы.

Ярослав посмотрел на него холодно:

– Не продаётся.

– Две тысячи! – взмолился Людвиг, делая шаг ближе. – Две тысячи рублей, слышишь? Я отдам, клянусь! Пить хочу, спасу нет как горло дерёт, будто гвоздей насыпали!

Он говорил сбивчиво, нервно. В голосе уже слышалась истерика.

Ярослав молча сжал бутылку в кармане. Пластик хрустнул под пальцами, будто напоминая: "ты хозяин – решай".

Косой сразу понял, что Булавкин говорит серьёзно. Тот смотрел так, будто готов был вцепиться зубами в бутылку, если бы получил шанс.

– Деньги тут ничего не стоят, – спокойно сказал Ярослав, встретив его взгляд. – В пустоши рубли – просто бумага. А вот еда и вода бесценны. Хочешь пить – иди сам, набери у реки.

Голос его прозвучал твёрдо, как камень.

На лице Людвига дрогнула гримаса – смесь злобы и отчаяния. Он явно хотел сорваться и наорать на Косого, но сдержался. В глубине души он понимал: те времена, когда он распоряжался и имел власть, закончились. Теперь всё зависело от Ярослава. И Станислав Хромов, этот осторожный и прагматичный человек, в случае конфликта точно выберет Косого, а не его.

Булавкин вспомнил, как ещё недавно, в крепости, он был уверен: "беженцы – это расходный материал, а люди из крепости всегда будут верхом пищевой цепочки". Но реальность разбила эту уверенность в пыль.

Ярослав же, отмахнувшись от всей этой сцены, вытер ладони о широкие влажные листья, только что сорванные с дерева. Листья пахли зеленью и слегка горчили, сок липнул к пальцам. Он направился искать раненого солдата – парень нуждался в уходе, и каждый жест заботы приносил Косому новые жетоны благодарности.

Однако вскоре стало ясно: халява закончилась. Сколько бы Ярослав ни возился с парнем – подправлял повязку, подносил кусок еды, поднимал настроение – жетоны больше не капали. Ваня Лей смотрел на него с благодарностью, но в его взгляде мелькнула тень подозрения: "А не слишком ли ты добрый, Косой?"

Пришлось признать, что добывать "очков благодарности" от него больше не выйдет. На счету у Ярослава их было уже 84, и это само по себе было неплохо, но жадность подсказывала, что хотелось бы больше.

Днём, когда солнце стало клониться, воздух раскалился и над камнями вился маревом, Станислав Хромов посмотрел в небо и сказал:

– Здесь лагерь ставить нельзя. Слишком открытое место. Любой зверь, даже самая поганая тварь, подберётся незаметно. Нужно идти дальше, пока не найдём хоть какое-то укрытие. Потерпите, придётся ещё пройтись.

Слова его были резонны. Ярослав кивнул. Накануне они разделали дикого кабана и устроили настоящий пир. Но запах жареного мяса пропитал воздух и теперь тянул за собой всё, что ползает и бродит по этим местам. Днём это было незаметно, но ночью, когда оживают ядовитые змеи, жуки с жёсткими хрустящими крыльями и агрессивные муравьи с ядовитыми укусами – лагерь рисковал превратиться в братскую могилу.

В памяти всплыла картина: дохлая крыса, которую они бросили в кусты днём раньше, за считанные часы превратилась в голый костяк, облепленный сотнями блестящих насекомых. Вот и думай после этого, безопасно ли здесь ночевать.

Хромов подошёл к носилкам, где лежал раненый, и кивнул Ярославу:

– Давай, возьмём его вместе.

Косой хмыкнул, недовольно дёрнув плечом:

– С какой радости мне его тащить?

На лице Хромова мелькнуло изумление, а рядом стоявший раненый округлил глаза. Секунда тишины повисла между ними, будто даже ветер стих, чтобы услышать, чем всё закончится.

Косой метнул взгляд на Булавкина и сказал сухо, с холодком в голосе:

– Иди бери носилки. Если не понесёшь – возьму тебя и ножом на куски порежу.

Людвига словно ударило молнией. Он отшатнулся, едва не споткнулся о камень. "Он что, рехнулся совсем?!" – пронеслось в голове.

В лагере воцарилась гнетущая тишина. Остальные замерли, уставившись на Косого: – Ты что, шизик? Ещё утром сам же орал, что порежешь любого, кто посмеет отнять у тебя право нести его! А теперь что?!

Станислав Хромов устало провёл рукой по лбу и твёрдо сказал:

– Хватит цирка. Носить будем по очереди. Женщин не трогаем – остальным придётся тянуть. Завтра любой из вас может оказаться на носилках. Если сейчас откажетесь помогать, кто вас потом потащит, когда сами рухнете?

Ярослав с удивлением отметил про себя: Хромов, несмотря на всё, оставался человеком рассудительным. Что бы ни происходило в группе – он умел направить её в нужное русло.

Но пока они двигались вперёд, напряжение только росло. Несколько солдат снова полезли к Любови Синявиной. Те делали вид, будто случайно задевают её, проходя мимо, и отпускали сальные шуточки, перемежая их мерзким смешком. Люба упрямо отстранялась, старалась держаться в стороне, будто не слышит, но напряжение в её лице выдавало страх.

Казалось бы, Людвиг Булавкин должен был вмешаться – у него с Любой ещё недавно были неплохие отношения. Но он даже не пошевелился. Как он мог рискнуть и нажить себе врагов среди солдат?

Ситуация становилась всё отвратительнее. Люди, доведённые до грани, начинали срывать человеческую оболочку и показывать звериные морды. Страх, голод, опасность – всё это вылезало наружу в самых мерзких проявлениях.

Ярослав же решил не вмешиваться. У него были свои заботы. Он вспомнил о свитке дублирования навыков, припрятанном в вещах. "Интересно, – мелькнула мысль, – смогу ли я стянуть с Ярославы Журавлёвой её боевые приёмы?"

Он поднял глаза, ища её среди людей, и тут застыл: Ярослава держала пистолет у виска одного из солдат. В её глазах полыхал холодный огонь.

Она повернула голову к Косому и спокойно бросила:

– Его пистолет теперь твой.

Солдат, к виску которого Журавлёва прижала холодное дуло пистолета, оказался тем самым, кто больше всего досаждал Синявиной. Косой сразу понял: наконец-то кто-то решил поставить мерзавца на место.

"Неужели, – мелькнула мысль, – она и правда впряглась за Любу? Не ожидал от неё. Думал, Журавлёва живёт только для себя."

Но, похоже, есть всё-таки в женской натуре эта загадочная солидарность.

Щёлкнул предохранитель, сталь о металл – резкий звук в тишине леса ударил по нервам сильнее, чем крик. Впереди идущие обернулись: кто-то с опаской, кто-то с любопытством. В воздухе повисла густая пауза. Все замерли, ожидая, не разгорится ли сейчас драка – бешеная, кровавая, на пределе.

Ярослав скосил взгляд на Хромова: тот нахмурился, морщины на лбу прорезались глубже, но вмешиваться не спешил. По всему было видно – и он считал, что солдаты заигрались и перешли грань.

Однако остальные военные, что стояли рядом, не двинулись с места. Ни один не решился встать плечом к плечу с товарищем. Всё было ясно без слов: их шайка держалась лишь видимостью, внутри же не было и намёка на сплочённость. Каждый думал только о собственной шкуре.

Ярослав, не желая тянуть время, подошёл ближе. Солдат, к которому была приставлена сталь, вонял потом и табаком – тяжёлым, въевшимся в ткань мундира. Косой резко рванул руку к поясу и выдернул пистолет из кобуры. Кожа на ремне скрипнула, металл кольнул ладонь холодом.

Солдаты когда-то бежали в спешке, бросая винтовки, слишком тяжёлые и громоздкие, оставив при себе лишь короткие стволы. Теперь один из этих пистолетов оказался в руках Косого.

Солдат с перекошенным лицом выплюнул слова:

– Ты хоть понимаешь, какое это преступление – отобрать оружие у военного?!

Журавлёва даже не дрогнула. Она смотрела прямо, её голос звучал ровно, будто сталь режет по стеклу:

– Если ты ещё раз посмеешь мне угрожать – считай, ты уже труп.

Вокруг стало тихо, настолько, что слышно было, как где-то в тени шуршит сухая хвоя под лапами белки. Запах хвойной смолы ударил в ноздри – свежий, колючий, как сам воздух Урала. Ветер тронул листву, и напряжение вокруг натянулось ещё сильнее – словно тонкая струна, готовая в любую секунду лопнуть.

Ярослав едва удержался, чтобы не хлопнуть в ладоши. В его глазах Журавлёва выглядела по-настоящему решительной – её слова звенели, будто выстрел, и никакой дрожи в голосе.

Когда он потянулся за пистолетом, солдат резко прижал оружие к боку, пытаясь скрытно удержать. Сухожилия у того натянулись, пальцы сжались, словно корни дерева в сухой земле. Но Ярослав был сильнее – его хватка походила на железные клещи. Один за другим он силой разжал чужие пальцы, костяшки хрустели, кожа покрывалась белыми полосками от натуги. Солдат, побледнев, понял, что если продолжит упираться, то останется без пальцев. И отпустил.

Металл пистолета оказался тяжёлым, холодным, приятно оттягивал руку. Ярослав ощутил запах машинного масла, смешанный с потом и гарью, пропитавшей кобуру. Сердце его ударило быстрее – теперь он держал оружие открыто, по праву. С того момента, как в нём проснулся навык обращения с огнестрелом, он мечтал испытать его в деле. И вот, наконец, момент настал.

Солдат, лишившийся оружия, глянул на Ярослава зло и сквозь зубы процедил:

– Разве ты уже не забрал мой пистолет? Почему продолжаешь лапать меня?

– Где обойма? – холодно спросил Ярослав, сжимая рукоять.

У того пересохло в горле, он сглотнул, растерянно заморгал.

– В… в левой части формы.

Ярослав бесцеремонно обыскал его, ощутил жёсткую ткань шинели, запах пыли и старого пота, и вытащил обойму. Металл приятно щёлкнул в его руках. Солдат, стараясь сохранить лицо, повернул голову к Журавлёвой и ухмыльнулся:

– Ну и что? Даже если ты дала ему пистолет, думаешь, он знает, как пользоваться? Он же обычный беженец.

Несколько человек из отряда кивнули: мол, правда говорит. В их глазах Ярослав выглядел простым парнем, не более. Но Ярослава прищурилась. Она смотрела на то, как он держит оружие, и её уверенность пошатнулась.

Она разбиралась в оружии лучше любого здесь – не зря во дворце её мастерство признали безупречным. И то, что она видела, не оставляло сомнений: Ярослав не просто знал, как держать пистолет – он делал это правильно, естественно, так, как делает человек, у которого оружие продолжение руки. Даже когда его ладонь опустилась, угол кисти оставался идеальным, чтобы вскинуть ствол и нажать на спуск в долю секунды.

Это было умение, которому не научишься случайно. Не беженец – воин. Пусть другие ничего не поняли, но она узнала.

Не желая раскрывать свои мысли, она только бросила солдату коротко:

– Потеряйся.

Тот побледнел ещё больше. Быть лишённым оружия – хуже любого оскорбления для военного. В его глазах мелькнуло чувство, похожее на стыд и ненависть одновременно. Он попятился и отошёл в сторону, сжав кулаки так, что костяшки побелели.

Станислав Хромов шагнул вперёд и, заметив, что напряжение спало, проговорил деловым тоном, словно ставя точку:

– Двигаемся дальше. Нужно успеть найти место для лагеря, пока солнце не ушло за горы.

Его голос прозвучал жёстко, но в нём не было ни капли участия в распрях. Всё, что волновало Хромова – как добраться до Урала. Остальное он считал лишь пустыми ссорами на обочине пути.

Ветер шевельнул сухую траву под ногами, запах сырой земли и хвои донёсся откуда-то впереди. День клонится к закату, и дорога обещает быть ещё тяжелее.

По мере того как отряд двигался вперед, в их походе наметилась тонкая, но ощутимая черта: солдаты держались особняком, словно выстроив невидимую стену между собой и Любовью Синявиной, Ярославой Журавлёвой и Ярославом Косым. Никто не говорил об этом вслух, но напряжение витало в воздухе, как запах сырости и старой хвои в уральском лесу.

Ярослав шагал молча, слушая хруст мха под сапогами и скрип ветвей над головой. В голове его вертелась тревожная мысль: а что если Журавлёва вдруг решит всерьёз поддержать Синявину? Что если вздумает вытащить её отсюда, в обход всего отряда? Тогда выбора у него не останется – придётся рвать и этот зыбкий союз.

В этот момент сама Любовь нарушила тишину:

– Спасибо, что помогла мне, – тихо сказала она Ярославе, слабо улыбнувшись. – Я надеюсь, мы вместе выберемся из Урала в ближайшие дни.

Косой уловил, как едва заметно замялась Журавлёва, прежде чем ответить. В её глазах мелькнуло нечто холодное, отстранённое.

– Я помогаю не бесплатно. Верни мне деньги, что я тебе платила вначале.

Любовь даже рот приоткрыла от неожиданности. Потом, после секунды колебаний, полезла в сумку и достала тугой свёрток – десять тысяч рублей бумажными сторублёвыми купюрами. Бумага зашуршала, пахнувшая чернилами и сырой кожей старого кошелька.

– Вначале я дала тебе пять, – сказала она с натянутой улыбкой. – Но верну десять. Считай это благодарностью.

Журавлёва спокойно взяла деньги, даже не посмотрела толком, как будто это были просто сухие листья, и убрала в карман куртки.

– Потеряйся, – холодно бросила она, и Синявина почувствовала, как земля уходит из-под ног.

– Значит… ты будешь помогать мне в пути? – с надеждой уточнила Любовь.

– Ты не так поняла, – голос Ярославы прозвучал тихо, но жестко, как щелчок предохранителя. – Я не собираюсь выводить тебя отсюда. Могу лишь гарантировать, что ты сохранишь человеческое достоинство, даже если умрёшь.

Любовь замерла, не находя слов. В её глазах плескалось отчаяние – она понимала: никто из окружавших её больше не был союзником. Даже те, кто ещё утром улыбался ей, теперь смотрели с безразличием или презрением.

Косой же, слушая разговор, всё понял предельно ясно. Журавлёва не врала. Она просто на всякий случай пообещала не дать звереющим солдатам опозорить женщину. Но за её жизнь брать ответственность она и не думала.