Текст книги "Евдокия Московская"

Автор книги: Константин Ковалев-Случевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Дети – первенцы

Отгна от себе вся грехов злы пары, Оставлши славу, князи милы дети…

Карион Истомин. Стихотворное посвящение великой княгине святой Евдокии, в иночестве Евфросинии

Как мы уже говорили, когда брак с Московским князем Дмитрием Ивановичем состоялся, а случилось это в году 1366-м, невесте – Евдокии – было всего 13, а жениху – 16 лет. Жили они счастливо, и детей у них было много. Правда, не все они рождались крепкими и здоровыми. Но зато это были мальчики – наследники.

С первенцем, например, супругам не повезло. Появившийся на свет спустя три года после свадьбы Даниил (назван в честь князя Московского и, как предполагается, был крещён преподобным Сергием Радонежским) быстро скончался. Зато второй и третий сыновья – Василий и Юрий (Георгий) – составили славу русской истории.

Почти через год после свадьбы – в 1367-м – молодой муж, можно сказать, подарил жене новый каменный Кремль в сгоревшей дотла от неожиданного пожара Москве. Крепость была на славу. Благодаря ей москвичи смогли сдержать два последовавших набега со стороны литовцев. Такого рода укрепление давало защитникам больше надежды, а князю – уверенности в завтрашнем дне. Москва стала одним из образцов того, как надо было выстраивать государственные дела.

Как, впрочем, примером для тех, кого волновал вопрос – как скреплять семейные узы. «Любящего душа в теле любимого… Двое таких носят в двух телах единую душу и одна у обоих добродетельная жизнь. Так же и Димитрий имел жену, и жили они в целомудрии» – этими словами описывает современник брак, ставший образцовым для многих поколений княжеского рода.

Семьи в те времена бывали большими. Чем больше детей, тем вероятнее, что не прервётся род, останутся достойные наследники. Мы уже говорили о том, что в княжеских родословных, составленных сегодня исследователями, есть много белых пятен, пропусков и даже неточностей. На самом деле, имена детей и внуков представляют большой интерес. Бывает и так, что по прошествии времени в трудах учёных появляются… новые родственники князей или даже меняются их имена.

Ещё труднее – с боярскими родословными, тут непочатый край работы. Требуется тщательная проработка документов, различных договоров или грамот, где могут упоминаться эти исторические лица, а затем – сверки с уже известными фактами, чтобы определить какую-то канву в каждой биографии или людские связи.

Относительно семьи великого князя Московского Дмитрия Ивановича Донского и Евдокии Дмитриевны Суздальской дело обстоит намного удачнее. Почти все наследники нам известны.

По дошедшим до нас письменным источникам, всего у них было 12 детей, включая девочек, которые с точки зрения наследства, как мы помним, не брались «в счёт». Некоторые из отпрысков быстро умирали. А на момент составления князем Дмитрием окончательного варианта завещания сыновей оставалось лишь пятеро.

Итак, составим список мальчиков, которых родила своему мужу великая княгиня Евдокия.

Первенец – Даниил (родился в 1369 или в 1370 году, прожил два года).

Второй сын, ставший затем старшим по праву наследования, – Василий (родился в 1371 году).

Затем – Юрий (1374 года, он был третьим сыном в семье Евдокии и Дмитрия, но на момент составления завещания стал вторым по праву наследования; его часто называли Георгием или Гюрги).

После него – Семён (скончался в 1379-м, будучи определён как «детя»).

За ним – Иван (1378—1393), принявший в монашестве имя Иоасаф.

Ещё один сын – Андрей (1382 года, прожил долгую жизнь до 1432 года, став удельным князем Можайским и основателем рода Можайских князей).

И затем – Пётр (1385—1428), будущий князь Дмитровский и затем Углицкий.

За четыре дня до кончины мужа (1389 год) Евдокия Дмитриевна родила ему ещё одного сына – Константина. Но отец не успел включить его в завещание, отметив лишь до этого: «А даст ми Бог сына, и княгини моя поделит его, возмя по части у болшие его братьи».

Константин дожил до 1433 года, став князем Углицким.

О некоторых сыновьях можно было бы написать отдельные книги. Мы же ограничимся здесь лишь некоторыми дополнительными сведениями, которые могут нам в чём-то помочь для дальнейшего повествования о житии их матушки.

Василий Дмитриевич рождён был зимой 1371 года. Летопись уточняет: «Тое же зимы по Рожестве Христове месяца декабря в 30 день, на память святого апостола Тимона, князю Дмитрею Ивановичю родися сын, и наречено бысть имя ему князь Василеи». Современный читатель может подумать, что данное событие попало прямо на новогодние торжества, но это совсем не так. Ведь начало церковного (календарного) года в те далёкие времена не попадало на 1 января.

Тезоименитым покровителем отрока стал святой Василий Великий, память которого отмечается как раз 1 января (все даты даны по старому стилю). Есть летописи, которые вообще относят его рождение на 1 января, день в день (что, видимо, не так). В дальнейшем князь Василий поместил на свою печать лик святого Василия, под которым можно было прочитать подпись: «Васил».

Крестил новоявленного Василия преподобный Сергий Радонежский.

Детство его проходило под внимательным наблюдением матери, в Москве. Он был живым свидетелем всех основных событий 1370-х – начала 1380-х годов. И всё было бы хорошо, в особенности в связи с тем, что по старшинству он становился наследником великокняжеского престола, если бы не произошло ужасное для биографии отрока событие.

В 1383 году великокняжеские родители были вынуждены отправить своего сына в Орду – непосредственно к хану Тохтамышу в качестве заложника за обещание – выплатить положенную дань в восемь тысяч рублей серебром. Можно представить себе переживания и слёзы матери в связи с такими жизненными обстоятельствами.

Но ничего поделать было нельзя. Иначе это могло грозить даже смертью. Формально это было подано так, что необходима была тяжба о великом княжении.

Юный княжич, оторвавшись от материнского попечения, совершил путешествие через Владимир по течению рек Клязьмы и Волги.

Вернётся в Москву он уже зрелым юношей, через четыре года. И выпадет ему не только много опасностей, но и немало приключений, вплоть до путешествий в разные дальние края. Подобными поездками по миру никто из его ближайших родственников похвастать бы не смог.

Подробностей о том, как он выживал в Орде, фактически нет. Да и он не любил об этом вспоминать. Однако обходились с ним не худшим образом. Хан ведь желал получить свой выкуп-дань.

Ордынская эпопея закончилась для Василия не выплатой долга, а… обыкновенным бегством. Вернее, не совсем обычным. Во всяком случае, в 1386 году ему удалось убежать из Сарая, что казалось совершенно невозможным и даже фантастичным.

С этим побегом связана и такая история. Предполагалось, что он пытался сделать это дважды. Первый раз якобы неудачно. Был пойман. По возвращении его пред очи Тохтамыша он получил наказание, как отмечено – «приат за то от царя истомление велие».

Во второй раз побег удался. Но внимательное чтение исторических текстов выявило удивительную вещь. Оказалось, что княжеских отроков Василиев Дмитриевичей, попавших в качестве заложников в Орду, было двое! Вторым – тёзкой – являлся один из сыновей другого русского князя, также заложник.

Таким образом, побег не совершался Василием дважды. Просто два Василия Дмитриевича бежали почти одновременно. Один был пойман и получил угрожающие предостережения и наказание – «истомление», граничащее с возможным физическим воздействием, вплоть до смерти. Другой – исчез из Орды.

Как ему это удалось?

Говорят, для того чтобы перехитрить погоню, Василий выбрал путь самый дальний. Побежал не в сторону Руси, а прямиком в Подольские земли, где властвовал молдавский воевода Пётр. Из Молдавского господарства он попадёт к немцам, в Пруссию, и во владения великого князя Литовского. Тогда им был Витовт. Окажется сын Дмитрия Донского даже среди рыцарей Тевтонского ордена. То есть повидает немало.

Есть предположение, что Литва фактически была конечным пунктом его путешествия. Так как сам побег был организован при помощи литовцев. Таким образом, выстраивалась новая политика. Витовт думал о будущем, мечтая расширять свои земли в сторону Руси. Да и с Ордой у него всё равно ничего не складывалось.

Находясь при литовском дворе, юный Василий (а ему уже почти исполнилось 15 лет, зрелый возраст для любовного придворного романа, коими славилась западная элита) познакомился с дочерью Витовта – Софьей. А может, его познакомили и даже заранее предупредили: плата за побег – будущая свадьба.

Поговаривают, что между ними случилась любовь. Отчего они были обручены. Немудрено, ведь Софья была девушкой шустрой, совершенно не похожей на ордынских или среднерусских девиц на выданье. Легко скакала верхом на лошади, могла до упаду танцевать на весёлом пиру, наравне с мужчинами охотилась на лесного зверя.

Уже тогда было ясно, что такая женщина способна не просто быть женой, но и управлять в своём будущем доме. Витовту это было на руку. А Василий, давно сам себе не принадлежавший, попавший из заложников в женихи, мечтал только об одном – вернуться, наконец, к родителям, в безопасный отчий дом, в Москву. И был ради этого согласен на всё.

Князья ударили по рукам. Будущая супруга Василия Дмитриевича уже была назначена, выбрана и приготовлена. Оставалось только ждать благословения родителей – Дмитрия Ивановича и Евдокии Дмитриевны. А вот оно-то как раз оказалось камнем преткновения.

Не потому ли и свадьба Василия и Софьи состоялась только после кончины отца Василия – Дмитрия Ивановича?! Опытный политик и полководец, Дмитрий Донской как будто чувствовал, что влечёт за собой этот брак для выстроенной им Руси, и слегка придерживал развитие событий. Ведь великий князь Литовский уже тогда называл себя также и «великим князем всея Руси». И благодаря браку он затем с помощью Василия получит ещё и Смоленск со всеми землями этого княжества, оторвав его от общерусской – Московской – «пуповины».

Но мы забегаем вперёд повествования. Об этом подробнее – чуть позже.

Однако «литовские позывы» на династическое «породнение» с Русью в это время уже проявлялись и даже помимо Василия. Ещё в 1384 году предполагалась свадьба литовского князя Ягайло с одной из дочерей Дмитрия Донского и Евдокии («великому князю Дмитрию Ивановичу дочь свою за него дати, а ему, великому князю Ягайло, быти вь их воле и креститися в православную веру и христианство своё объявите во все люди», – гласит документ). Поразительно, но и тогда фигурировало имя Софьи, правда, другой – из московского семейства. Той самой Софьи, что выйдет потом замуж за одного из сыновей великого князя Рязанского, так как женитьба Ягайло на православной не состоялась.

В результате год спустя наметился брак Ягайло с польской королевой Ядвигой. В 1386 году, когда Василий Дмитриевич бежал из ордынского плена, был подписан акт – знаменитая польско-литовская уния. Ягайло стал королём, принял католическую веру и сыграл свадьбу с Ядвигой. Началась новая, совсем другая страница литовской истории. Восточная Европа и «всея Русь» окончательно раздвоились – на католиков и православных.

Именно в этот самый момент и появился здесь беглец из Орды – Василий, и обручился с Софьей Витовтовной…

Только в 1387 году Дмитрий Донской направит в Полоцк депутацию из старейших бояр московских, чтобы организовать встречу возвращающегося на родину сына. Заложник и беглец, наследник и жених – он въезжал через кремлёвские ворота к себе домой уже зрелым мужем, политиком и совершенно погрязшим в обязательствах и интригах человеком.

До вступления его на великокняжеский престол оставалось всего два лета.

Вторым сыном, как мы уже говорили, был Юрий (Георгий). Он родился в 1374 году, волею судеб в любимом и дорогом Евдокии городе – Переяславле. Причём, в день её рождения.

Более подробно о его судьбе мы расскажем позднее, так как его жизнь окажется весьма важной для раскрытия перипетий дальнейшей биографии самой Евдокии.

Прямо перед отъездом старшего – Василия – в Орду родился его брат Андрей. Это означало, что, кроме княжича Юрия, появился ещё один потенциальный наследник, который может исполнить свой семейный долг при любых обстоятельствах. Крещён он был игуменом Фёдором Симоновским. В будущем Андрей Дмитриевич станет последовательным соратником старшего брата Василия.

Чтобы можно было понять, почему каждый вновь родившийся брат становился не только потенциальным наследником, но и возможным «противником» брата старшего, необходимо разобраться в том, какое наследственное право господствовало тогда на Руси.

То было так называемое «лествичное право». Ещё в Киевской Руси существовал принцип наследования княжеской власти, который позднее и назвали «лествичным». Очень удачно здесь использовалось старинное слово «лествица», означающее «лестница». Словно следуя по ступеням этой княжеской родословной лестницы, менялись правители государства.

Вот как эта лестница власти выглядела в последовательности наследия (речь идёт только об особах, как тогда говорили, «мужескаго» пола):

– по смерти отца правил старший сын;

– по его смерти – братья, причём от старшего – к младшему;

– при их кончине или их отсутствии к власти приходили дети старшего сына (старшего брата);

– при их отсутствии правили дети последующих братьев;

– далее властвовали внуки или правнуки, причём в той же очерёдности.

Частью данного правила было важное положение о том, что потомки, чьи отцы умирали, так и не получив княжеского престола, уже не участвовали в «лествице», то есть окончательно теряли право наследования. Но они не исчезали в многоступенчатой системе государства, получали города и земли в виде уделов, хотя некоторые из таких потомков могли потерять даже свои невеликие владения.

Лествичное право действовало не только на общегосударственном уровне, но и в каждом отдельно взятом уделе. Это был многогранный и особенный закон обустройства жизни, который способствовал обновлению власти и её укреплению. При этом происходили частые переезды князей с их двором и войском из одного княжества в другое.

Немного изменилась традиция после распада Киевской Руси на княжества, особенно после того, как Русь попала в зависимость от Орды. Уже в XIII столетии появляется разновидность лествичного права – удельное княжение без изменения городов и места жительства княжеского двора. Для великого же княжения требовался ярлык от ордынского хана.

При лествичном праве существовала жёсткая система наследования власти, так как удельные князья были ближайшими родственниками великого князя, а это способствовало большему почитанию и уважению их со стороны бояр и простого люда.

Пока Василий был в плену, в семье великого князя Московского появился на свет очередной мальчик. Княгиня Евдокия родила Петра. Крестил его преподобный Сергий Радонежский. Пётр, к счастью, также выживет и сыграет свою роль в будущих княжеских междоусобицах.

Жив тогда ещё был затем рано ушедший из жизни Иван Дмитриевич, которого называли «странным», из-за чего можно предположить, что он, вероятно, родился не очень полноценным в умственном (психологическом) развитии. Возможно, он нуждался в постоянной опеке. Известно также, что он ушёл в монастырь, приняв иноческое имя Иоасаф, и скончался в духовной обители в 1393 году. (Изображение царевича Иоасафа на столбе у алтарной преграды в Успенском соборе на Городке в Звенигороде, созданное преподобным Андреем Рублёвым, видимо, связано с желанием устроителя храма – князя Юрия Дмитриевича – оставить память о брате и его небесном покровителе).

Четырёх дочерей Евдокии звали так: уже упомянутая нами София (с 1387 года – супруга князя Фёдора Ольговича Рязанского), Мария (в 1394 году вышла замуж за князя Семёна Ольгердовича), Анастасия (в 1397 году на ней женился князь Иван Всеволодович Холмский) и Анна (родилась в 1387 или 1388 году, стала позднее женой служившего при Москве литовского князя Юрия Патрикеевича из Гедиминовичей).

Как мы уже говорили, самого младшего сына – Константина – князь Дмитрий Донской увидит только в 1389 году в пелёнках, то есть он всё-таки узнает о его рождении, хотя уже не успеет внести никаких исправлений в своё завещание, связанных с его именем. Потому можно предположить, что последние дни или даже месяцы перед кончиной великий князь находился в некотором болезненном и даже недееспособном состоянии. Княгиня же при этом не только ухаживала за мужем, но и успела родить сына. Не по традиции крестили Константина не духовные лица, как прежних сыновей, а мирские – брат-князь Василий Дмитриевич и жена последнего тысяцкого Вельяминова – Мария. Другие же сыновья уже были приготовлены к тому, что произойдёт некоторое деление наследства и возможны изменения в жизни Русского государства.

Но об этих переменах – рассказ чуть позднее.

Рождение сына Юрия

И согнувшись, бесслёзно молилась

Ей о слепеньком мальчике мать…

Анна Ахматова о Евфросинии Московской

Рассказ о детях великой княгини Московской (Владимирской) Евдокии был бы совершенно не полным, если бы мы не включили в него более подробное повествование о рождении её любимого сына – князя Юрия Дмитриевича.

Само рождение младенца было для неё чудесным, да и запомнилось на Руси на многие времена.

Появился на свет Юрий в 1374 году, как мы уже говорили, точно в день святого Георгия, который отмечается и по сей день, – 26 ноября (9 декабря по новому стилю). Ни одно летописное упоминание об этом событии не даёт никаких иных вариантов даты.

К счастью, и место рождения хорошо известно – город Переяславль (ныне – Переславль-Залесский). Почему не Москва, то есть не отчина мужа и не великокняжеские покои?

Да ведь Переяславль для княгини был более родным и близким городом, нежели столица. Здесь прошла её юность.

Появление младенца произошло в необычный год, оно было связано с уникальными обстоятельствами и важнейшими событиями; княгиня была окружена известнейшими людьми, выдающимися деятелями Руси того времени, которые сыграли ключевые роли в нашей истории.

Большинству читателей цифры «1374» ничего не говорят. Они показывают нам конкретный год и в настоящий момент могут быть интересны разве что некоторому количеству специалистов или знатоков.

Но имеет смысл выделить эту дату в русской истории и предложить читателю отнестись к ней более серьёзно и вынести её как одну из ключевых.

Не только потому, что именно в сей год княгиня Евдокия родила сына Юрия (Георгия). А потому, что произошла цепочка некоторых невероятных совпадений и обстоятельств, в результате чего история наша как раз и повернулась в последующее столетие в известном для нас сегодня направлении.

Что же происходило в 1374 году на Руси (избежим рассказов о множестве мелких или малозначащих событий)?

Осенью произошёл (начал свою длительную многомесячную работу) важнейший общий съезд русских князей в граде Переяславле. Тогда были приняты общие решения, повернувшие политику Владимирской и Московской Руси, да и сам ход русской истории.

Митрополит Московский Алексий, покровитель Евдокии, предполагая свою ближайшую кончину, примет решение о передаче митрополичьей власти игумену Троицкого монастыря Сергию Радонежскому.

В этом году мы можем говорить о получении преподобным Сергием Радонежским особых подарков от византийского патриарха, а также совета-указания по переустройству монастырского жития на общежительский устав. Авторитет старца стал в этом году настолько заметен, что Сергий был специально приглашён на вышеупомянутый княжеский съезд в Переяславль, при этом избран князем Дмитрием Ивановичем и его женой Евдокией в качестве крестного отца для их новорождённого сына Юрия. Он же и крестил младенца. Предоставление такой высокой чести – неординарное событие.

Князь Дмитрий Иванович неожиданно для многих решает прекратить выплату дани Орде. Это смелое решение, и события вокруг него вошли в историю под названием «розмирие». Размолвка произошла с конкретным правителем – Мамаем, который потребовал от Москвы увеличения размеров самой дани. Из Орды на Русь, в княжество отца Евдокии – Нижегородское (в это время уже бывшее союзником Москвы), прибыл отряд под предводительством полководца Сарайки, дабы усмирить западные улусы. Нижегородцы ордынское войско разоружили, пленили, а потом и вовсе всех порубили, включая Сарайку.

С 1374 года русские князья стали действовать не разрозненно, а сообща. Они объединили свои силы вокруг Москвы, что позволило им затем, в 1380-м, разгромить самого Мамая и его войско на поле Куликовом.

Итак, всё вышеперечисленное произошло или началось тогда, в 1374-м. Когда княгине Евдокии пришло время родить очередного младенца, своего третьего по счету сына.

В Троицкой летописи так и записали: «В Филипово говение месяца ноября в 26 день, на память святого отца Алимпия столпника и святого мученика Георгиа, князю великому Дмитрию Ивановичю родися сынъ князь Юрьи в граде Переяславле, и крести его преподобный игумен Сергий, святый старец… И бяше съезд велик в Переяславли, отовсюду съехашася князи и бояре и бысть радость велика в граде Переяславле, и радовахуся о рожении отрочяти».

А летописец Рогожский подтверждает: «Ноября в 26 день… родися сынъ князь Юрьи… И бяше съезд велик в Переяславли, отовсюду съехашася князи и бояре и бысть радость велика в граде Переяславле, и радовахуся о рожении отрочяти». Лицевой летописный свод отобразил крещение Юрия преподобным Сергием в миниатюре. Всё достоверно, даже два столетия спустя ничего в исполнении таинства не изменилось.

Княгиня Евдокия стала участницей княжеского съезда и пира. И если речь идёт о таких событиях, то неплохо бы знать, как они происходили. События такого рода бывали редко, хотя в представлении наших современников государственные деятели только и делали, что «веселились и пировали». Отчасти этому способствовали многочисленные былины, которые рассказывали, к примеру, о временах князя Владимира Красное Солнышко. Там что ни былина, так всё пир да пир. В таком праздновании принимали участие все, включая жён правителей.

Но княжеский съезд, в отличие от пира, был событием не столько незаурядным, сколько весьма выверенным по своей структуре и обычаям. Такие съезды собирались в периоды, когда требовалось принятие важнейших решений или даже когда решалась судьба отдельных уделов, а быть может, и всего государства. Они имели особые традиции и отличались от обычных переговоров или собраний. Вплоть до некоторого церемониала, повторяющегося столетиями.

О наиболее древних русских обычаях, связанных со съездами, повествуют, например, Лаврентьевская или Ипатьевская летописи. Они же показывают нам некоторую последовательность таких княжеских встреч.

Если не было назначено определённого города для общего собрания, то князья съезжались в каком-то месте, происходило нечто вроде «стояния на конях», предварительные переговоры. Затем, когда эти начальные процедуры с участием послов заканчивались, переходили к главному моменту встречи, к самому съезду.

Собственно, такая встреча ещё с киевских времён носила странное для наших современников название – «снем». Что это такое? По-старинному слово это писалось так – «съньмъ» или «сънемъ». А его синонимом или даже этимологическим прародителем является слово «сонм» (по-древнерусски – «соньмъ»).

Сонм означает собрание или скопление людей. Так же, как и снем. Этим словом обозначается какой-то сбор, большой собор и даже просто – народ или община. А понятие «княжеский снем» было обычным в русском летописании. «Яже се вадить ны Святополк на снем», – рассказывает «Повесть временных лет». Или: «Учиниша снем у Дмитрова и взяша мир межю собою», – фиксируется в летописи Лаврентьевской.

Где происходили съезды-снемы? Оказывается, место имело самое главное значение. И символическое, и политическое.

Возможны были варианты встреч в поле, вне поселений. Тогда устанавливались большие шатры, где располагались хозяева и гости. Чаще же важные переговоры организовывали в сёлах или городах. А наиболее значимые – в столицах тех или иных княжеств. Мы знаем о некоторых съездах в Древней и Средневековой Руси – в Киеве, во Владимире, Чернигове, Ростове и в том же Переяславле.

Для большого съезда выбирался город «со смыслом». Представителям особо чтимых княжеских родов важно было, чтобы съезд проходил на их землях или в граде, связанном с их великими предками, дабы показать гостям всю мощь своих семейных связей и владений.

Переговоры происходили часто не за столом, а «на ковре». То была не просто дань какой-то восточной или иной традиции. Ковёр выступал символом единства и братства, мирного ведения беседы. Такую «формулу» встреч определил как-то князь Владимир Мономах (что зафиксировали летописи), когда предлагал во время одного из съездов гостям «сесть с братьями на едином ковре». Единый ковёр становился единым сакральным пространством, он уничтожал преграды и временно роднил или даже уравнивал тех, кто пришёл на снем. Отказаться сесть или возлечь на общем ковре означало несогласие или недоброжелательность.

Чем обычно завершались переговоры? Как правило, составлением какого-то документа, возможно, даже определённой грамоты – докончальной или иной другой. Этот документ скреплялся подписями, иногда печатями, при этом действе присутствовали «послы» или «послухи», то есть – свидетели (как правило, очень именитые и приближенные к князьям люди, скорее всего, – бояре).

А в самом завершении, в знак более серьёзного подтверждения правды происходящего, – целовали крест. Личное целование креста каждым князем после удачных переговоров было важнее, нежели подписание договора. «А на том крест целовали» – формула сия никак не могла быть нарушена. Хоть и сказано в Писании – «не клянитесь», но именно целование креста становилось заменой бывшей языческой клятвы, включая известные когда-то клятвы на крови, вроде ритуальных жертвоприношений.

Нарушение письменных договоров было делом частым и, можно сказать, вполне понятным (менялись ситуация или время – менялись и условия договорённостей). Но поступить против крестного целования означало совершить настоящее предательство. И оно – крестное целование – было гораздо серьёзнее любых бумаг, пергаменов или печатей, становилось поводом долгих распрей и даже войн, вплоть до уничтожения (подчинения) княжеств.

Известно, что договор можно было просто прервать или даже физически уничтожить, например порвать (что довольно редко, но происходило), но для того чтобы «снять крестное целование», иногда приходилось прибегать к вмешательству главного церковного иерарха – митрополита, который подписывал в связи с этим специальные грамоты. Яркий пример этому (один из многих) – более поздняя, начала XV века, «грамота Псковичам о снятии с них крестного целования и об отмене уставной грамоты князя Константина Дмитриевича» (одного из младших сыновей Дмитрия и Евдокии), подписанная митрополитом Фотием.

После всех вышеприведённых процедур завершалась официальная часть княжеского снема. И наступала другая его «половина», едва ли не самая известная в истории.

Пир.

Важный и только что подписанный договор, а также крестное целование надо было как-то отметить. Вот откуда появились те самые былинные рассказы, которые сформировали у наших современников представление о княжеских собраниях как о больших торжествах, где столы ломились от снеди, а вино и мёд текли рекой, в основном «по усам, в рот не попадая».

На самом деле это недалеко от исторической правды. Если уж пиры «закатывались», то весьма внушительные. Иногда они длились днями, даже неделями. Вручались взаимные подарки (вплоть до лучших коней и оружия), произносились здравицы, бояре или известные ратники соревновались в количестве съеденного или выпитого. Качество праздника должно было соответствовать важности съезда.

В том самом 1374 году княжеский снем продолжался не одну неделю. Он собирался, с небольшим перерывом, дважды. Незаметно съезд-пир «перешёл» в 1375 год, где весной повторился. И, что довольно редко случалось, в числе гостей на переговорах были также главные представители Русской православной церкви.

В 1374 году великий князь Московский Дмитрий Иванович пригласил в столь любимый Евдокией Переяславль в гости лишь некоторых русских князей. Почему «некоторых»? Просто потому, что среди них были не только друзья и соратники, но и последовательные и непримиримые враги, которых приглашать было столь же непросто, сколь и почти невозможно.

Многие потом посчитают, что поводом для большого съезда послужило рождение Евдокией очередного сына, Юрия. Однако рождение это произошло во время самого съезда, когда все уже собрались в Переяславле, а не до того. Следовательно, на первый взгляд, произошло совпадение, которое можно причислить к разряду символических и даже промыслительных.

И действительно, рождение княгиней младенца стало событием. Приглашённые именитые гости даже не подозревали, что празднование крещения нового наследника окажется довольно длительным событием (продлившимся на месяцы, и с повторами), постепенно превратится в большое собрание, на котором будут приняты важнейшие для Руси решения.

Кто же приехал на этот съезд? Сведений об этом немного. «С детьми, с бояре и с слугами» прибыл отец Евдокии князь Дмитрий Суздальский и Нижегородский. С ним также подъехали его родственники и супруга-княгиня. Это сообщение показывает нам, что с самого начала съезд в Переяславле готовился не просто как «переговорный» в обычном кругу князей-воевод. То было большое собрание княжеских семейств, включая ближайшую родню, а самое главное – княгинь, то есть жён властителей княжеств.

Налицо стремление князя Дмитрия Ивановича не просто принять какие-то важные решения, но и сблизиться посемейному, с ещё большим проникновением в совместные проблемы или нужды каждого союзного княжеского рода.

Известно, что на съезд точно не приехал великий князь Тверской Михаил Александрович. Ведь уже тогда он успел снова (после мира в начале 1374 года) перессориться с Москвой в борьбе за великокняжеский престол.

Мы уже знаем, что в снеме приняли участие митрополит Алексий и преподобный Сергий Радонежский. Но был ли там будущий митрополит Киприан, посланный в наши края из Византии? Увы, мы даже не ведаем, где он пребывал именно в это время. И вообще – находился ли он на самой Руси в дни съезда или был в Киеве, а может, и в другом месте. Однако уже тогда крестный отец младенца Юрия – игумен Сергий Радонежский, скорее всего, поддерживал идеи Киприана, который проводил твёрдую политику влияния на Русь из Константинополя.