Текст книги "Евдокия Московская"

Автор книги: Константин Ковалев-Случевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Проводы на битвы

Дмитрий предпочитает безопасность народную своей собственной, и любовь общая к нему удвоилась в сердцах благодарных.

Н. М. Карамзин

Судьба женщин того времени была связана в первую очередь ещё и с постоянными ожиданиями. Вернутся ли их отцы, братья, мужья и сыновья с очередных битв и сражений.

Для Евдокии такая доля выпала сполна. И трудно найти более сложную судьбу великокняжеской жены того времени, чем у неё.

Сами времена возможного освобождения от ига Орды заставляли принимать быстрые решения. А они влекли за собой дальние и долгие походы.

Женщине надо было иметь большое мужество, чтобы уметь ждать и верить в то, что она увидит своих близких живыми по возвращении.

Именно в те времена великому князю Дмитрию Ивановичу пришлось впервые с 1252 года, то есть со времён правления князя Андрея Ярославича, брата Александра Невского, всерьёз принять решение о выступлении против Орды. Слабость и междоусобицы среди наследников Чингизидов отразились на состоянии отношений с Русью, которая смогла себе позволить приподнять голову против самого хана-царя.

И ордынский темник Мамай это хорошо знал, как и понимал возможные последствия. Что он должен был предпринять для предупреждения возможных неприятностей? Обычное для Орды и вполне действенное средство – напасть, разорить, усмирить и заставить покориться неуёмного правителя подчинённого «улуса». Что и произошло.

Симеоновская летопись повествует: в 1377 году ордынское войско, объединив почти все западные от Волги улусы против Руси, вторглось на территорию Суздальско-Нижегородского княжества и, разбив на реке Пьяне объединённое русское войско, частью которого стали московские ратники, разорило здешние земли. То поражение стало для русичей памятным. Но оставшиеся в живых вернулись домой не только залатывать прорехи в доспехах и залечивать раны. Они с ещё большим упорством стали готовиться к новым сражениям. Ведь следующим шагом для жаждущей наказания ослушников Орды должна была стать, конечно же, сама Москва.

Так оно и случилось. Год 1378-й стал во многом решающим для развития Русского государства. То был год первой победы русских в полевой битве с татарами, которой, можно сказать, ждали более века. Мурза Бегич повёл ордынское войско непосредственно на Москву. Ему навстречу, дабы упредить приближение к столице, выступили дружины князя Дмитрия Ивановича.

Встреча ратей произошла на Рязанской земле в августе. Не один день воины обоих войск стояли на разных берегах реки Вожи (приток Оки). Первыми решились на переправу татары. Они были уверены в своём превосходстве. Но не тут-то было. В завязавшемся сражении русские показали, что у них есть приготовленный план.

Они ударили с нескольких сторон, для чего князь Дмитрий разделил войско на несколько полков. Такой стратегии татары совершенно не ожидали, привыкнув к тому, что победы над русскими доставались им достаточно легко и быстро. Ордынцы не выдержали натиска и побежали. Они несли очень большие потери. Спасаясь, воины мурзы прыгали в реку, и большинство просто в ней утонули.

Победа русских дружин оказалась полной, противник был разбит наголову.

Так был окончательно изжит страх перед страшной Ордой, развеялась легенда о непобедимости завоевателей Руси. Наступил окончательный поворот в отношениях двух старых противников.

Исполненные счастья возвращались домой оставшиеся в живых московские воины. Во главе жён и сестёр, матерей и дочерей вышла встречать мужа и великая княгиня Евдокия. Но радость была недолгой.

Мамай не хотел так просто «отпустить» русских, но и предпринять что-то существенное после таких потерь – не мог. Удовлетворился он только внезапным набегом пару месяцев спустя после поражения Бегича, осенью 1378 года. Вторгся на земли Рязани, участвовавшей в сражении на реке Воже, разорил её основательно, сжёг дотла княжескую столицу, град Переяславль-Рязанский (не путать с Переяславлем Залесским) и безо всякого сопротивления и потерь вернулся восвояси.

Если бы всё закончилось только этим! Однако у Мамая была совсем другая проблема, которая никак не разрешалась разграблением рязанских земель. Ему нужно было добраться до самого сердца Москвы, чтобы заставить её вновь полно и покорно выплачивать Орде положенную ханом-царём дань. Он сможет вернуться к решению этой задачи только два года спустя. А теперь ему нужны были победы в дипломатии.

И они ему отчасти удались. Мамай заставил выйти из русской коалиции во главе с князем Дмитрием Ивановичем княжества Нижегородское и Рязанское, а также умело сошёлся с Литвой.

Однако Москва также времени не теряла. Зимой, на рубеже 1379/80 года московские дружины совершили неожиданный глубокий рейд по землям Великого княжества Литовского. Кампания прошла удачно и практически без потерь. Летописи отметили события следующим образом: «Князь великий Дмитрей Иванович, собрав воя многы и посла с ними брата своего князя Володимера Андреевича да князя Андрея Ольгердовича Полотьского да князя Дмитрея Михайловича Волыньского и иныя воеводы и велможи и бояре многы… отпусти их ратию на Литовьскыя городы и волости воевати. Они же сшедыпеся взяша город Трубческы и Стародуб и ины многы страны и волости и сёла тяжко плениша, и вси наши вой, русстии полци, цели быша, приидоша в домы своя со многыми гостьми».

Князю Дмитрию удалось даже заполучить ещё одного союзника. По летописному рассказу, «князь Трубческыи Дмитрии Олгердович не стал на бои, ни поднял рукы противу князя великаго и не бияся, но выиде из града с княгинею своею и з детми и с бояры своими и приеха на Москву в ряд к князю великому Дмитрею Ивановичю, бив челом и рядися у него».

Весточки стали приходить в Москву тревожные. Спустя два года после поражения на Воже сам Мамай решил отомстить за нелепое, по его мнению, поражение. И хотя ему основательно мешал очень сильный внутренний враг – хан Тохтамыш, он всё равно решился двинуть своё войско на Москву, дабы наказать ослушавшихся русичей.

Год 1380-й стал хрестоматийным для всякого, кто хотя бы коротко знаком с историей Руси. Куликовская битва описана и разобрана в многочисленных трудах и публикациях. А потому нет смысла рассказывать подробно о том, как собранная почти со всех русских земель объединённая рать выступила навстречу Мамаю. Как сошлись они у речки Непрядвы, как сразились воин-монах Пересвет (предполагается, что он был без доспехов) и мощный ордынец Челубей, как наскочили татары и смяли русские ряды, как выступил в нужный момент засадный полк, как нашли самого князя Дмитрия едва живого и, наконец, как потом всем миром хоронили павших в сражении сородичей.

На то сражение с Мамаем и его Ордой собрались дружины многих русских земель – Московской, Владимирской, Суздальской, Нижегородской, Ростовской, Белозерской, Муромской. Появились в рядах защитников Руси даже не очень покорные Москве псковичи и новгородцы. Такое ещё не было видано в обозримой для русских истории, сам факт такого объединения оказался, быть может, морально важнее самой будущей победы.

В это самое время, то есть и до битвы, и в течение всего сражения, в Троицкой обители молились о победе русского воинства (это отражено в лицевых сводах позднего времени). Преподобный Сергий Радонежский благословил князя Дмитрия на битву, а затем – отправил ему ещё одно благословение письменно, которое князь получил уже по пути на Куликовское поле: «Иди, господин, иди вперёд, Бог и святая Троица поможет тебе!» Это послание ему передал старец монастыря, которого звали Нектарий-вестник, прославленный затем в числе Радонежских святых.

Нас в данном случае интересуют другие факты – не менее важные, связанные с битвами на реке Боже и на поле Куликовом. А именно то, что князь Дмитрий Иванович отправлялся на эти сражения, предварительно испросив благословение у Сергия Радонежского, ставшего к тому времени одним из главных духовных лидеров страны. Прекрасные слова о Сергии принадлежат историку В. О. Ключевскому: «Таких людей была капля в море православного русского населения. Но ведь и в тесто немного нужно вещества, вызывающего в нём живительное брожение. Нравственное влияние действует не механически, а органически… Украдкой западая в массы, это влияние вызывало брожение и незаметно изменяло направление умов, перестраивало весь нравственный строй души русского человека XIV века… Пятьдесят лет делал своё тихое дело преподобный Сергий в Радонежской пустыне; целые полвека приходившие к нему люди вместе с водой из его источника черпали в его пустыне утешение и ободрение и, воротясь в свой круг, по каплям делились им с другими».

А ведь и вправду, почти полтора столетия на Руси воспринимали ордынское иго и татарские набеги как «кару Божию», которую как будто бы приходилось нести за накопившиеся грехи отцов и за свои собственные. Юридически (и по праву силы) хан Орды был кем-то вроде главного правителя для всякого русского. Трудно было «перестроиться» и заставить себя поверить в то, что это может быть не так. Вот почему мы можем говорить о великом духовном и нравственном подвиге Сергия Радонежского и его сподвижников, сумевших вдохновить и великокняжескую власть, и простых людей на битву с захватчиками. Надо было в буквальном смысле – словно пробудить страну от затянувшегося сна, чтобы осознать, что Орда является не отчиной, а чужеземным образованием, и её правители – не «кара», а настоящий враг. И борьба с таким врагом – не «грех против воли Божией», а дело во многом святое, праведное и даже богоугодное.

Две победы – на реке Боже и на Куликовом поле – произошли в символические дни, ставшие важными датами в русской истории. Они состоялись в великие праздники Успения и Рождества Пресвятой Богородицы. Отныне эти дни станут определяющими для многих событий. Но главное, что утвердилась внутренняя мысль в душе почти каждого русского: Бог помиловал Русь! А доказательство тому – дарованные Им победы над захватчиками.

А где же находилась наша героиня – всё ещё юная, но уже великая княгиня Евдокия Дмитриевна? Мало свидетельств, дабы с большой точностью рассказать – чем она занималась и как проводила своё время. Но во время Куликовской битвы она, скорее всего, была неотлучно с детьми в стольном граде Москве.

Вот как описывает эти события автор выпущенной в 1893 году книги «Седая старина Москвы» И. К. Кондратьев:

«Узнав о Мамаевом нашествии, Дмитрий Иванович по благочестивому обычаю своих предков, прежде всего, поспешил в Успенский собор с молитвой о подании небесной помощи против врагов и потом уже разослал гонцов для собрания воинства. Тогда вдруг всё пришло в движение: каждый горел желанием принять участие в предстоящей борьбе. Кто не мог служить отечеству оружием, тот ревновал служить ему молитвами и делами христианского благочестия. В этом последнем деле Евдокия подавала первый лучший пример. Забывая о предстоящей опасности для своего супруга, она полностью посвятила себя делам благочестия. По словам летописцев, она непрестанно ходила в церковь и раздавала бедным богатые милостыни. Великий князь между тем, устроив полки, отправился в Троицкий монастырь, чтобы принять благословение преподобного Сергия и просить его молитв. Возвратившись в Москву, великий князь велел выходить войскам, а сам пошёл в Архангельский собор. Укрепившись там молитвой и поклонившись праху своих предков, Дмитрий Иванович вышел из церкви. Тут встретила его Евдокия, окружённая жёнами князей и воевод и множеством народа, собравшегося провожать великого князя. Последовало трогательное прощание Дмитрия со своей супругой. Великий князь подошёл к плачущей Евдокии и стал утешать её.

«Оставь слёзы, – сказал он, – Бог нам будет заступником, и мы не убоимся врагов». Затем он обнял в последний раз супругу и отправился в путь. Княгиня взошла с воеводскими жёнами в терем, села под южными окнами к набережной и грустно смотрела вслед удалявшемуся супругу. Она горько и тихо плакала и, глубоко вздохнув, воскликнула: «Господи Боже великий! Презри на меня, смиренную, удостой меня ещё увидеть славного между людьми великого князя Димитрия Иоанновича! Крепкою рукою твоею дай ему ‘победу на супостатов! Да не постигнет христиан та же участь, какая постигла их на реке Калке! Не дай погибнуть остатку христиан, да славят они святое имя твоё! Уныла земля Русская, только на тебя уповаем, Око Всевидящее! У меня осталось три сына, но все они ещё в детских летах… Кто защитит их от ветра буйного и от зноя палящего? Возврати им отца и не дай им осиротеть!» Скоро получено было известие, что великий князь со всем войском переправился через Оку в Рязанскую землю и пошёл на бой против татар. И начали все скорбеть за князя и за землю Русскую. Не в одной Москве, но и во всех других городах, по словам летописца, раздавались сильные стоны, плач и рыдания. Всех безутешней были женщины. Если такова была всеобщая скорбь русских, то княгиня Евдокия имела гораздо более причин скорбеть о сомнительных следствиях похода».

Имеем мы также несколько важных упоминаний о великой княгине Евдокии в «Сказании о Мамаевом побоище», а также её изображений – в иллюстрированном списке произведения, хранящемся в наши дни в Отделе рукописей Британской библиотеки в Лондоне (таких списков много, но иллюстрации разные, один из главных списков «Сказания» находится в Москве, в Государственном историческом музее). Здесь повествуется о проводах Евдокии и других воеводских жён своих мужей в дальний поход. Не без трепета читаем мы строки о том, как «великая княгиня Авдотья» и другие женщины «подают конечное целование» своим любимым. Подают целование! А на современном языке – целуют своих мужей при расставании, которое в высшей степени вероятности могло быть последним. Изображена в центре композиции на миниатюре и сама Евдокия, как правительница – с короной на голове. Скупыми красками и нехитрыми линиями художник передаёт глубокие чувства тех, кто переживал события тогда не в воображении, а наяву.

Читаем в российском списке «Сказания»: «Княгиня же великая Евдокия, и Владимира княгиня Мария, и других православных князей княгини, и многие жёны воевод, и боярыни московские, и жёны слуг тут стояли, провожая, от слёз и кликов сердечных не могли и слова сказать, свершая прощальное целование. И остальные княгини, и боярыни, и жёны слуг так же совершили со своими мужьями прощальное целование и вернулись вместе с великой княгиней. Князь же великий, еле удерживаясь от слёз, не стал плакать при народе, в сердце же своём сильно прослезился, утешая свою княгиню, и сказал: «Жена, если Бог за нас, то кто против нас!»

А вот и ещё одна миниатюра из Лондона, с упоминанием в тексте великой княгини, теперь уже названной Овдотьей. Текст гласит: «Великая княгиня Овдоться со снохою седяше в тереме». Мы видим символическое изображение Кремля, высокие палаты, маленькое оконце, у которого сидят великая княгиня и её родственница – в ожидании возвращения своих мужей и братьев после Куликовского сражения.

Именно этот терем описывается в «Сказании» удивительными по поэтичности словами: «Княгиня же великая Евдокия со своею невесткою, княгинею Владимира Марией, и с воеводскими жёнами, и с боярынями взошла в златоверхий свой терем в набережный и села на рундуке под стекольчатыми окнами. Как будто в последний раз видит великого князя, слёзы проливая, как речной поток. С великою печалью, приложив руки свои к груди, говорит: «Господи Боже мой, всевышний Творец, взгляни на моё смирение, удостой меня, Господи, увидеть вновь моего государя, славнейшего среди людей великого князя Дмитрия Ивановича. Помоги же ему, Господи, своей твёрдой рукой победить вышедших на него поганых половцев. И не допусти, Господи, того, что за много лет прежде сего было, когда страшная битва была у русских князей на Калке с погаными половцами, с агарянами; и теперь избавь, Господи, от подобной беды, и спаси, и помилуй! Не дай же, Господи, погибнуть сохранившемуся христианству, и пусть славится имя Твоё святое в Русской земле! Со времени той калкской беды и страшного побоища татарского и ныне уныла Русская земля, и нет уже у неё надежды ни на кого, но только на Тебя, всемилостивого Бога, ибо Ты можешь оживить и умертвить. Я же, грешная, имею теперь две отрасли малых, князя Василия и князя Юрия: если встанет ясное солнце с юга или ветер повеет к западу – ни того, ни другого не смогут ещё вынести. Что же тогда я, грешная, поделаю? Так возврати им, Господи, отца их, великого князя, здоровым, тогда и земля их спасётся и они всегда будут царствовать».

Автор «Сказания о Мамаевом побоище» не преминул сделать доброе дело для своих читателей. Среди редких миниатюр о Евдокии в Лондонском списке он поместил ещё одну, привносящую радость и надежду. По тексту мы видим, что женщины дождались благой вести с поля битвы. В Москву прибыл гонец к «великой княгине Авдотье с вестью», что её муж и многие его ратники – здравы и невредимы.

А ведь могло бы произойти по-другому. На сей случай, у семьи правителей Москвы всё было заранее предусмотрено…

Когда дружины Дмитрия Ивановича отправлялись в сторону Куликова поля, возник вопрос государственного значения. Кого оставить на правлении в столице княжества? Ведь этот временный преемник мог оказаться тем, кто будет исполнять великокняжеские обязанности до перехода власти к наследнику. Ибо при таких сражениях надо было иметь в виду и то, что его участников, включая великого князя, могла ждать погибель.

Отметим, что на тот момент продолжало действовать завещание, написанное Дмитрием Ивановичем ещё в 1375 году, перед походом на Тверь. По тому завещанию наследство, и владимирский, и московский престолы оставлялись старшему сыну – Василию Дмитриевичу. К 1380 году ему было уже девять лет. Возраст не вполне зрелый. Следующим наследником по старшинству становился князь Юрий, а ему ещё не исполнилось и шести.

И уже тогда в дошедшем до нас экземпляре той духовной грамоты встречается упоминание о княгине Евдокии (правда, без имени и без подробностей, как это будет позже в другом варианте завещания). Видимо, молодость княгини и юность детей ещё не привели князя Дмитрия к решению выделить её в завещании особо; это решение возникнет лишь через 14 лет.

Вот почему в Москве тогда оставалась не только великая княгиня Евдокия, но и мудрый человек, способный в критической ситуации решать важные государственные дела, – боярин Фёдор Андреевич Свибло. Он должен был и столицу блюсти, и о будущем позаботиться.

К счастью, как мы уже знаем, в Куликовской битве победили русские, правитель московский вернулся обратно. И с тех пор в народе он стал носить имя – не только великий князь Дмитрий Иванович, но ещё и Донской.

Есть ещё одно упоминание о великой княгине Евдокии – в Новгородском хронографе, повествующем о возвращении русских дружин в Москву после Куликовской битвы. Войско тогда построилось вдоль реки Яузы, и 1 октября 1380 года произошёл крестный ход в Андрониковом монастыре.

Потом все пошли в сторону Кремля. Здесь у Фроловских ворот их и встречали великая княгиня Евдокия с сыновьями – Василием и Юрием, а также другие родственники и многочисленные «воеводские и воинские» жёны.

Семья вместе с Дмитрием Ивановичем направилась в Архангельский собор, дабы поклониться мощам своих предков, а затем – в Успенский собор на моление.

Однако семье князя Дмитрия пришлось пережить и более ужасные времена. Мальчики-наследники, которых воспитывала Евдокия, были столь малы, что оберегать их приходилось как зеницу ока. Из Орды доносились различные грозные вести о том, что хан Тохтамыш, настоящий правитель Орды, крайне недоволен невыплатой Москвой дани, а также поражением ордынцев.

Угроза нового нашествия монголов на Русь становилась всё более реальной и предсказуемой…

Бегство от хана Тохтамыша

Хан Тохтамыш не отбросил свой кинжал, а только обмазал его мёдом.

Из Послания Тамерлана, 1391 г.

Около года прошло после Куликовской битвы, и Тохтамыш отправляет в Москву своего посла – Ак-ходжу. С ним пошли на Русь несколько сотен воинов. У Нижнего Новгорода Ак-ходжа решил посоветоваться с местными князьями о том, грозит ли ему опасность при появлении в Москве. Тогда ещё памятовали об избиении посольства Сарайки (прошло только шесть лет). Услышав о том, что поездка небезопасна, посол решил вернуться обратно в Орду, но при этом доложил, будто Москва решила выступить против хана Тохтамыша, для чего пошла на союз с Великим княжеством Литовским.

Тохтамыш решает летом 1382 года напасть на Москву. У него уже был план другой войны – с великим Тимуром, угрожавшим ему с востока. Но сейчас надо было навести порядок «в доме», на берегах Москвы-реки.

Повесть XIV столетия «О приходе Тохтамыша-царя, и о пленении им, и о взятии Москвы» рассказывала: «Было некое предвестие на протяжении многих ночей – являлось знамение на небе на востоке перед раннею зарею: звезда некая, как бы хвостатая и как бы подобная копью, иногда в вечерней заре, иногда же в утренней; и так много раз бывало. Это знамение предвещало злое пришествие Тохтамыша на Русскую землю и горестное нашествие поганых татар на христиан, как и случилось то по гневу Божию за умножение грехов наших».

Однако была и ещё одна, на первый взгляд, не столь значительная причина похода Тохтамыша на Москву. Она имеет в своём основании финансовые, «денежные» причины, которые, как известно, лежат в основе многих событий в истории.

Нумизматам, историкам и некоторым любителям древностей хорошо известны русские монеты конца XIV – начала XV столетия. Выпуск денег был одной из главных составляющих жизни государства и его политики. Потому автор данной книги склонен считать важнейшей причиной (не отрицая, конечно же, и других причин) похода хана Тохтамыша на Москву в 1382 году ту, что имела финансовые свойства.

Ведь в те времена князь Дмитрий Донской стал впервые выпускать в Москве свои монеты (ему было дано такое разрешение из Орды). Первоначально – анонимные, с надписью «печать князя великого», с изображением воина. А затем – не с именем хана-царя (которому они, собственно, в виде дани и предназначались), а только со своим именем – «Дмитрий». Если исходить из того, что «деньги правят миром», то столь дерзкое покушение на финансовые устои средневековой Орды могло быть решающим для последующего наказания.

Деньги в виде дани получал тот, чьё имя было указано на монетах. Он был хозяином. Для него они и печатались. Вариантов быть не могло. Правила были очень строги, вплоть до того, что московские монеты должны были выпускаться более лёгкими по отношению к деньгам Орды, в сочетании три русские к двум ордынским. И ведь на самом деле, после сожжения Москвы в 1382-м, князь Дмитрий Донской выпускал монеты только с именем Тохтамыша и с изображением петуха, а не воина…

Имя хана и арабские надписи на монетах являлись знаком лояльности к Орде (вариант арабского текста на русской монете: «Султан То(хтамыш) хан, да продлится его жизнь»). И даже удельные князья выполняли правила строго. Пример: серпуховской князь Владимир Андреевич Храбрый, в битве с Мамаем сыгравший важнейшую роль, долго печатал на своих монетах имя Тохтамыша (как и своё). Так в Орде могли идентифицировать тех, кто платит дань. Обозначено на монете – такой-то князь, значит, – заплатил и лоялен. А пытающихся уклониться от дани можно было быстро вычислить. Потому и Владимир Храбрый почти до самой своей кончины чеканил ордынскую «легенду» на своих монетах.

Во всяком случае Тохтамыш принял решение наказать Москву. И двинулся на запад.

Этого набега на Руси не ожидали. К нему даже всерьёз не готовились. Узнали о появлении ордынцев, когда те уже входили на территорию Московского княжества. Хан «идяше безвестно, внезапну, с умением». Ясно было, что собрать большое войско для отпора за несколько дней было просто невозможно, а тем более такое, как при битве с Мамаем. Что же делать? Просто отдавать ордынскому правителю города, включая столицу?

И надо ли было срочно спасать великокняжескую семью?

Когда стало ясно, что переговоры ни к чему не приведут, князь Дмитрий быстро уехал в Переяславль, а затем в Кострому, чтобы попытаться организовать войско для сопротивления. Он призвал к помощи князя Владимира Серпуховского, который независимо также подбирал воинство.

В этот момент семья великого князя – жена Евдокия и дети – осталась в Москве. С ними находился митрополит Киприан. Однако по приближении Тохтамыша становилось ясно – число его войска таково, что обороняться столица не сможет, даже невзирая на мощную белокаменную крепость – Кремль, который помог совсем недавно отстоять город при нашествии литовцев. По этой причине вся семья, сопровождаемая митрополитом, уехала из города.

И вовремя. Рассказывали даже, что Евдокия с детьми едва успела выехать за пределы Кремля. Промедление ещё на несколько минут могло бы закончиться трагедией. Ордынцы, ворвавшись в город, чуть опоздали и даже не поняли, что могли захватить семью Дмитрия Донского в полон.

Именно тогда и был послан Тохтамышем отряд в погоню за Евдокией.

Поразительно, но на стороне Тохтамыша воевали против Москвы родные браться Евдокии – князья Суздальские. Вот как рассказывает о тех событиях уже цитированная нами «Повесть о нашествии Тохтамыша» XIV века:

«После того как простоял царь три дня, на четвёртый, наутро, в полуденный час, по повелению царя приехали знатные татары, великие князья ордынские и вельможи его, с ними же и два князя суздальских, Василий и Семён, сыновья князя Дмитрия Суздальского. И, подойдя к городу и приблизившись с осторожностью к городским стенам, обратились они к народу, бывшему в городе: «Царь вам, своим людям, хочет оказать милость, потому что неповинны вы и не заслуживаете смерти, ибо не на вас он войной пришёл, но на Дмитрия, враждуя, ополчился. Вы же достойны помилования. Ничего иного от вас царь не требует, только выйдите к нему навстречу с почестями и дарами, вместе со своим князем, так как хочет он увидеть город этот, и в него войти, и в нём побывать, а вам дарует мир и любовь свою, а вы ему ворота городские отворите». Также и князья Нижнего Новгорода говорили: «Верьте нам, мы ваши князья христианские, вам в том клянёмся». Люди городские, поверив словам их, согласились и тем дали себя обмануть, ибо ослепило их зло татарское и помрачило разум их коварство бесерменское; позабыли и не вспомнили сказавшего: «Не всякому духу веруйте». И отворили ворота городские, и вышли со своим князем и с дарами многими к царю, также и архимандриты, игумены и попы с крестами, и за ними бояре и лучшие мужи, и потом народ и чёрные люди.

И тотчас начали татары сечь их всех подряд».

Почему семья не выехала сразу же вместе с князем и подверглась опасности? Ответом тому может стать следующий факт. За двенадцать дней до взятия Тохтамышем Москвы великая княгиня Евдокия родила ещё одного сына – Андрея. Семья получила очередного наследника. И хотя сыновей было много (по крайней мере, не один), но московские князья уже знали горечь потерь маленьких детей.

Таким образом, княгиня просто не имела возможности быстро передвигаться, находясь в трудном физическом состоянии роженицы. Только разродившись, она могла вместе с семьёй, включая юного Юрия, уйти как можно дальше от опасностей, которые поджидали всех оставшихся в столице.

Затем Евдокия с детьми быстро отправилась по стопам мужа прямиком в Переяславль (возможно, через Тверь). В город, как мы уже помним, ей близкий и почти родной. Где она провела годы своего детства. Где ей могли помочь и крепостные стены, и придорожные камни, и озёрные воды.

Так на самом деле и произошло.

Бежать на север было во всех смыслах удобнее. В те края добираться надо было долго, даже быстрым на перемещения ордынцам. Великое княжество Московское (Владимирское) раскинулось в разных направлениях от новой его столицы, приютившейся на берегу Москвы-реки. К северу с подмосковными землями как раз соседствовал край Переяславский. Притоки Волги и Клязьмы, словно артерии и вены, испещряли живописные окрестности. Но главным природным центром края стало знаменитое озеро, похожее на море, именуемое также Переяславским, или, как принято было величать его в другие времена, – Плещеевым.

Название появившегося здесь города – Переяславля, ставшего затем на некоторое время столицей отдельного княжества, – пришло с юга, когда некоторые города Киевской Руси вдруг получили одноимённых двойников на Севере, в Залесье. В таком одинаковом наименовании старых городов был некий сакральный смысл. Так возникало ощущение, что Древняя Русь словно бы «переехала» из киевских земель, сохранилась, ожила вновь, но уже в других местах. Собственно поэтому город у озера величали двойным именем – Переяславль-Залесский, то есть – находящийся «за лесами» (чтобы не путать с южным «оригиналом»), а позднее буква «я» просто исчезла, в результате чего мы теперь знаем его как Переславль-Залесский.

Город у Плещеева озера был славен своей историей. Имя его также связано было с князем Александром Невским – победителем тевтонских рыцарей, что всегда придавало месту особую значимость.

На Руси этот край был известен ещё и тем, что, во-первых, здесь добывали соль (а она была очень важным и отнюдь не дешёвым продуктом потребления), а во-вторых, тем, что тут водилась знаменитая рыба, так называемая переяславская сельдь, которую вылавливали в большом количестве из озера.

Обряд-ритуал с «участием» местной рыбки был также связан и с торжествами восшествия на великокняжеский престол (а позже, вплоть до Петра I, – и на царский) в Москве. Традиция была настолько сильна, что спустя полтора столетия после описываемых нами событий обряд подробно описал Сигизмунд Герберштейн – германский императорский посол (знавший, видимо, толк в упомянутой им «немецкой» селёдке). По окончании коронации, как замечал он, «подаётся последнее блюдо из особенной рыбы, которая ловится в озере, находящемся при городе Переславле. Эта рыба похожа на немецкую сельдь и имеет приятный и сладкий вкус… Причина, почему подают и едят её после всего, должно быть, та, что все города в России имели своих собственных князей и государей, иногда отлагались от Москвы и были в ссоре с москвичами. А Переславль никогда не имел своих собственных князей, никогда не отлагался от Москвы и всегда был покорен князьям и в союзе с нею. Оттого-то на празднестве и едят они последнее кушанье из Переславля, чтобы дать понять, что, когда все города отлагались от великого князя Московского, Переславль стоял твёрдой и незыблемой стеной за него, никогда и не отложится от него, если только не принудит его к тому самая крайняя нужда и опасность».