Текст книги "Невеста Короля Воронов (СИ)"

Автор книги: Константин Фрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Глава 11. Тысяча на тысячу

Магия бушевала в теле Анны, требуя выхода, всплеска. Ее было слишком много, Анна не справлялась с нею – шутка ли, мощь целой семьи?! Собираемая из поколения в поколения, веками служащая Королю…

Девушка металась на руках Короля, покуда он нес ее – а ей казалось, что она плывет по белым мягким облакам. Свет, льющийся на ее лицо, проникающий под неплотно прикрытые веки, казался ей нежным утренним рассветом, когда земля прикрыта первым выпавшим снегом.

Он опустил ее на постель, в те самые белые облака, пахнущие свежестью и первым снегом, коснулся пылающего лба. Анна застонала, пытаясь приподняться, но он снова уложил ее, почти насильно, отвел от разгоряченного лица волосы.

Его пальцы пробежали по ее груди, распуская рядок мелких круглых пуговок, и Анна вздохнула полнее, чувствуя, как ей стало легче и свободнее.

– Но ведь мы договаривались, – простонала Анна, чувствуя, как Король освобождает ее от платья и неспешно раздевается сам, – что это произойдет ночью…

Она стыдливо прикрылась, хотя эта застенчивость была слишком запоздалой. Влад уже рассмотрел ее всю, попробовал на вкус яркие вершинки грудей, вдохнул карамельный аромат ее молочно-белой кожи, языком обвел треугольничек меж ее ног, выглядящий удивительно невинным и трогательным.

– Уже ночь, – произнес Король. Он поднялся – спешно, порывисто, спеша покончить с их ненужным спором, – и задернул плотные портьеры, белый снежный свет погас, бархатную таинственную темноту лизнули лепестки золотого пламени множества свечей. – Я так хочу.

Его ладони снова скользили по ее горящему телу, чуткие пальцы ловили биение пульса и Анна почти вскрикивала, когда его пальцы ласково обрисовывали округлость ее груди, живота. Он усмирял пассами и легкими тонкими прикосновениями магию, разливающуюся по крови девушки, Анна со стоном выгибалась, следуя за его рукой, стоило ему только отнять пальцы от ее горячего тела. Незамысловатая ласка была прекрасна, непередаваемо прекрасна, усиленная многократно магическим воздействием. Каждый новый символ, выведенный пальцами Короля на бархатной коже девушки, загорался огнем, Анна заходилась в стонах, сквозь опущенные ресницы глядя, как золотые буквы заклятий расцветают огненными цветами на ее острых сосках, на подрагивающем животе, на бедрах. Это было так чувствительно, что когда пальцы Короля коварно скользнули меж ее ног, девушка уже была горяча и мокра…

Его движения завораживали Анну, и отчего-то ей показалось, что сейчас все случится впервые, словно не было той странной и страстной ночи, когда Король овладел ею с помощью Заклятия Тысячи Любовников. Лежа рядом, обнаженные, они ласкали, поглаживали друг друга, стараясь привыкнуть к такому неожиданно мирному соседству, обрести абсолютное доверие, за которым последует наслаждение от близости друг с другом.

Тогда она вынуждена была притворяться равнодушной и должна была не отвечать на ласки, что бы ни случилось. Сейчас же ей хотелось ответить; неумело и пылко, стыдливо и взволнованно, так, как отвечают невесты на поцелуи своих женихов. Пальцы Короля нежно обвели ее губы, тоже вычерчивая какой-то загадочный символ, и Анна почувствовала на них магический поцелуй, изощренный и ласковый, от которого желание бурной волной прокатилось по ее венам.

– Нет, – задыхаясь, шептала она, ладонью отерев губы, словно освобождая их от заклятий, – нет! Я хочу, чтоб ты сам… сам поцеловал меня. Только ты!

Король мягко коснулся ее щеки, повернул к себе ее личико с пылающими щеками. Его губы коснулись ее горячих губ, его прохладное дыхание смешалось с ее дыханием, а язык обласкал ее язык так интимно, что Анна со стоном подтянула к груди колени, словно стараясь спрятаться, закрыться в раковину от непривычных ей ощущений, которые были слишком откровенны. Но Влад не позволил ей отвернуться и спрятаться; страсть уже овладела им, передалась от Анны, которая словно пылала в магическом огне. Целуя ее податливые губы еще и еще, лаская их нежную сладость, овладевая девушкой языком в рот, он навалился на нее всем телом, прижимаясь и вздрагивая, будто стараясь укрыться от разрушительной страсти. Устроившись меж ее покорно разведенных ног, он потерся – неспешно, вкрадчиво, – животом о ее живот, его вздрагивающий член коснулся ее лона и крепко прижался к нему. Рука Анны скользнула по его напряженной спине – и внезапно цапнула острыми ногтями, оставляя отметины хищно и властно.

– Мой! – шепнула девушка, ощущая на себе тяжесть его тела, силу его мышц под своими ладонями, такое древнее и почти животное ощущение.

Заклятье вступало в силу; Анна уже чувствовала знакомые магические прикосновения, покрывающие ее тело сотнями поцелуев, магические руки уже оглаживали ее, сводя с ума ощущениями. Ей казалось, что множество влюбленных мужчин дарят ей свою ласку и страсть, пробуют ее на вкус упругими языками, шире заводят ее ноги, стискивая мягкие бедра, чтобы добраться до самых нежных, самых чувствительных местечек языком, исцеловать все ягодицы, покусывая самые округлые и аппетитные места, коснуться языком темного пятнышка ануса.

Король целовал и целовал ее, глуша стоны и всхлипы, девушка извивалась под ним, сгорая от нетерпения. Невидимые магические языки вылизывали ее – неспешно, словно дразня, поглаживая и спереди, и сзади, и Анна едва не скулила, чувствуя, как ее стремительно намокающая дырочка наливается жаром желания. Девушка пыталась смолкнуть, перетерпеть, но коварное заклятье снова обманывало ее разум, погружая ее в беспомощность и ей казалось, что она связана по рукам и ногам и вынуждена терпеть бессовестные ласки, которые будут длиться бесконечно и измучают ее до потери всех чувств разом.

– Возьми меня! – выкрикнула она, сгорая от стыда от своего бесстыдства, когда ей показалось, что сам разум ее воспламеняется. Ощущения между ног были так натуральны, что Анна даже постаралась оттолкнуть Влада и глянуть, что происходит у нее меж ног, что так чувствительно теребит ее клитор – до неуемного жжения, отчего даже ее руки начинали трястись мелкой дрожью, а сама она вытягивалась под мужчиной в струнку, жалобно постанывая. Развязка все не наступала – а ведь Анне казалось, что беспощадная ласка, измучившая ее, длится уже очень, очень долго. – Возьми!

Ответом ей был негромкий смешок; Влад куснул ее за мочу пылающего от стыда ушка и приподнялся над нею на локте, заглядывая в ее лицо.

– Что ты сказала?

Ее просьба, вымученная, выстраданная, сорвавшаяся с ее губ как крик о помощи, тоже возбуждала его. Анна металась под ним, словно в бреду, и он слушал снова и снова, как она повторяет, словно заклятье одно лишь только слово «возьми». О, как сладок его вкус! Как невыносимо сладко слышать это из тех самых строгих губ, которые раз за разом отвечали ему отказом! Девушка пылала желанием; ее неприязнь и отвращение к нему растворились в могучем потоке магии, рвущей ее изнутри, и осталось лишь одно желание: любить.

Он нажал членом совсем легко, осторожно на истекающую соком дырочку, но Анна испытала такое облегчение, что не нашла в себе силы скрывать его. Легкое проникновение – и член Короля снова покинул ее тело, дразнясь, отчего Анна едва не зарыдала, сгорая от все нарастающего возбуждения. Жар объял ее все, магические ласки казались ей все настойчивее и жаднее, словно ее нагую привязали к столбу, и она не в силах сопротивляться магическим голодным губам, нацеловывающим ее плоть почти до боли.

– Возьми, – шепнула Анна, разводя колени шире. Ее лицо пылало от стыда, но она уже не могла терпеть. Ей приходилось упрашивать Короля погасить нестерпимый пожар желания в ее теле, и ему нравились ее откровенные просьбы.

– Птичка моя перестала быть строптивой?

Влад направил своей член в ее пылающее лоно, чуть двинул бедрами, и девушка вскрикнула, вся подавшись вперед, потому что удовольствие переполнило ее, и она кончила от одного движения в ее теле. Ее словно холодной водой окатили, смыв мгновенно напряжение и жар, у Анны перехватило дыхание, и она вцепилась в плечи мужчины ногтями, содрогаясь от каждого касания его тела к своему – распаленному, раздразненному.

– Тише, тише, – Влад со смехом сжал ее бьющееся в экстазе тело, прижимаясь бедрами все сильнее, продлевая ее удовольствие.

– Не могу больше, – шептала Анна почти в полуобмороке, содрогаясь и чувствуя, что пытка продолжается, что вылизывающий ее язык никуда не делся, как бы она не крутила задом, стараясь избавиться от острого ощущения. – Не могу…

– Девочка моя, – ответил Влад, толкаясь в ее тело так сильно, что наслаждение Анну выгнуло гибкой лозой, она закричала – беспомощно, почти умоляюще, – но он безжалостно перехватил ее руки и завел их у нее над головой, всматриваясь в ее лицо, на котором выписывались ее чувства – усталость, пресыщенность и беспомощность. – Но ведь мы только начали.

– О, нет…

Безжалостные толчки в ее тело заставили Анну плотно сжать губы, чтобы справиться с потоком чрезмерного удовольствия, от которого ей все сильнее хотелось кричать. Движения Влада были сильные, наслаждение пронзало девушку, словно яркие молнии, она заходилась в стонах, балансируя на самой грани, и почти рыдала, когда Влад останавливался в тот момент, когда ослепительные вспышки оргазма уже начинали вспыхивать перед ее глазами.

– Ну, пожалуйста, – молила она, и его язык вылизывал эти мольбы, наслаждаясь вкусом звенящих в ее голосе слез. – Прошу…

Но Влад, похоже, решил измучить ее, отомстить за каждый миг своего томительного ожидания. Он подхватывает ее под ягодицы, вжимается в ее тело и толкается глубже, сильнее, отчего голос Анны срывается почти в вой, она сама движется навстречу мужчине, а колени ее трясутся от напряжения.

– Негодяйка, – жарко шепчет он, целуя ее постанывающий ротик. – Мучительница.

Жар желания снова овладевает Анной; она слышит, как от возбуждения стучит в ее висках, и этот стук складывается в символы, которые она тайно чертит на его мокром от пота плече, когда Влад забывается на минутку и освобождает ее руки.

Ноготки ее оставляют на его коже красноватые следы, и Влад неожиданно вздрагивает, очутившись точно в такой же ловушке, в которую до сих пор загонял Анну.

Сотни мелких иголочек словно впились в его кровь, впрыскивая в его кровь невиданное доселе наслаждение, такое яркое, что он, ослепленный, замер, застонав громко и почти жалобно. Его член набух от прилившей крови так, то, казалось, еще немного – и кожа лопнет.

– Что ты сделала?.. – весь дрожа, с трудом выговорил он. Он не мог даже смотреть в глаза Анне, содрогаясь от чрезмерно острых ощущений, когда остро отточенное лезвие удовольствия вылизывало уздечку на его члене, ласкало разбухшую головку.

– Отведай собственной пилюли, – прошептала Анна мстительно, чуть двинув бедрами, отчего нависший над нею мужчина ахнул и навалился на нее. – Что, никто тебе не делал… так?

– Никто, – ответил Влад, переводя дух.

Ему казалось, что каждое ее движение, каждый трепет ее узкого лона приносит ему удовольствия раз в десять больше, почти на грани страдания, и это было одновременно мучительно и маняще настолько, что отказаться от ласки он не мог, и с ужасом принимал каждое движение женщины под ним, которая взяла ситуацию в свои руки. Оттолкнув его, Анна оседлала Короля, сжала его бедра своими и несмело, неуверенно двинулась, лаская его член сама. Наградой ей был протяжный стон Короля, его полная беспомощность и покорность.

– Теперь твоя очередь просить меня, – безжалостно шепнула Анна, двигаясь все смелее, все увереннее, с удовольствием наблюдая, как от ее беспощадной ласки мечется Влад, сжимая ее бедра почти до синяков. – Остановиться?

На его вздрагивающем животе, вдоль дорожки курчавых волос, она вывела несколько символов, и снова двинулась, словно опробовав новое оружие, и Влад почти вскрикнул, дрожа под нею.

– Продолжить? – спросила она, коварно сжимая его член в себе.

– Нет! – хрипло выкрикнул он, подавшись вперед и почти насильно заставляя ее двигаться. – Продолжай…

Он поднялся, снова прильнул к ее губам, дрожа от магической ласки точно так же, как она.

– Это магия в тебе говорит, – шепнул горячо, слыша, как часто бьется ее сердце и принимая ее ласки, оглаживая ладонями ее извивающуюся спинку, – или ты сама такая бесстыжая?

– Не все ли равно? – ответила Анна. – Сейчас – не все ли равно?

– Все равно, – согласился Влад.

Продолжая терзать друг друга магией, сходя с ума от перевозбуждения, они ласкали и любили друг друга, как никого до этого мига, погружаясь в безумие желания.

Глава 12. Лукреция и Белый Доорн

После Анна и Влад лежали, тесно прижавшись друг к другу, отдыхая после долгой любви. Прохладный воздух остужал их разгоряченную кожу, рука Короля покоилась у Анны меж ног, накрывая ее лоно, и девушка, переводя дух, удобнее устроившись в шуршащем белоснежном белье, замирала от счастья, потому что самая небывалая ее мечта сбылась. Король спал, обняв ее и прижавшись губами к ее плечу, и Анна, слушая его ровное дыхание, обмирала и тихо улыбалась в полумраке, боясь вспугнуть томную тишину.

И в это же самое время, в подвальной промозглой сырости, в мастерской аптекаря, заливаясь слезами от злости, металась Лукреция, отыскивая среди своих склянок какой-то неведомый порошок.

Испуганная ее неожиданным взрывом Бьянка тихо и смирно сидела в углу. Раньше она никогда не видела, чтоб Лукреция бранилась и уж тем более плакала. На все выпады в ее сторону Лукреция реагировала сдержанно, неизменной кривой ухмылкой, и, пожалуй, парой капель какого-нибудь отвара в бокальчик остряку, отважившемуся оскорбить ее нежные чувства. Наутро остряк покрывался коростами, или у него вылезали все волосы, или живот мучил несчастного неделю, а то и больше – все зависело от степени его вины. Случалось и такое, что враги Лукреции в один прекрасный день просто не просыпались – и притом день этот наступал так нескоро, что о ссоре с нею все уже забывали. Вот поэтому Лукреция в последнеевремя никогда не ввязывалась в дуэли – большинство ее Доорнов были отравленные ею недоброжелатели. Или же заказанные неугодные мужья и жены, словом, компания разношерстная. Раньше, когда ее не сопровождала компания ее грехов, Лукреция не прочь была подраться, и даже побеждала. Но когда грехи ее стали слишком очевидны, присмирела и в драки не ввязывалась.

Бьянка была красива, необычна и легкомысленна. Ею пленялся всякий – и почти каждый, – и она могла себе позволить выбирать среди знатных и богатых красавцев. Лукреция – нет. Она была далеко не так привлекательна и изысканна, как сестра, младше нее на пять лет и совершенно равнодушна к нарядам и украшениям. Ей недоставало живости и лукавства, каким Белая из Рода Воронов пользовалась преотменно, зато чрезмерно было злого ехидства, язвительности и ироничности, кои на своей шкуре испытали все, кто отваживался к девушке посвататься. Все изощренные издевательства, которые Лукреция устраивала своим потенциальным ухажерам, были весьма обидны и даже небезопасны, и потому скоро о ней – как о девице на выданье, позабыли и с подобными глупостями не приставали. А еще, в отличие от Бьянки, Лукреция действительно любила Короля. И, вероятно, оттого она и пряталась за толстой броней насмешливости.

Она не просто любила Короля – она боготворила его и потому прощала ему все, не прекращая восхищаться им. Захотел Бьянку? Но ведь ее все хотят. И как можно отказать Королю, если он что-то хочет? Он непременно должен получить желаемое!

Женится на другой?

Ну, разумеется, он должен жениться, чтоб спасти себя!

У Лукреции не возникало даже тени ревности, когда она видела, как Король целует Бьянку. Бьянка да, ревновала. Она дула губы, топала ножкой и едва не плакала, если узнавала, что ночью Король был у ее сестры и спал с нею – о, об этом знал абсолютно весь замок, потому что Лукреция так вопила, что казалось, будто за нее взялись Королевские мучители.

А Лукреция в объятьях Короля просто захлебывалась слезами счастья и не могла внятно вымолвить и слова от объявшего ее экстаза, потому что ее божество касалось ее. И если б он просто сидел с нею рядом и держал ее за руку, реакция Лукреции была бы точно такая же.

Она была одержима Королем.

Он был ее первым и единственным мужчиной – и, вероятно, единственным вообще, кто доставил ей какое-то приятное чувство. Обучаясь на лекаря, Лукреция была привычна к муштре и побоям, розга учителей не раз оставляла кровавые полосы на ее ладонях, и что такое подчинение девушка знала не понаслышке.

Но оказавшись обнаженной перед Королем в первый раз, она почувствовала себя абсолютно беззащитной и беспомощной, настолько слабой и уязвимой, что, казалось, любое дуновение ветерка убьет ее.

Но это был Король; отказать ему было невозможно, и девушка покорно сняла с себя одежду под его взглядом, что тогда для нее было равно восхождению на плаху и добровольному самосожжению. Люди без кожи чувствуют себя уверенней и лучше, чем Лукреция ощущала себя тогда, обнаженной, перед Королем.

Она готова была к любому повороту событий. Она готова была к унижению и к чудовищной боли, потому что именно это проделывали с нею люди, имеющие над нею власть. Строгие родители и муштрующие ее учителя. Те, кто учили ее беспрекословному подчинению.

Король имел над ней в три раза больше власти, и Лукреция, отдаваясь ему, думала, что не выживет. Думала, что он раздавит, уничтожит ее, потому что никто больше и сильнее не властвовал над нею.

Но вот чудо – свою власть Король использовал вовсе не для того, чтобы измучить ее. Невероятно; после первой боли Лукреция вдруг ощутила неведомое ранее ей приятное чувство. Король брал ее – и до ее разума доходило, что всю свою силу и власть он использовал для того, чтоб принести ей не страдания, а удовольствие. Лукреция разрыдалась, обхватив его ногами и руками, прильнув к нему сильнее, чем к родной матери в тот миг, когда та утешала ее, а Король стирал ее слезы поцелуями, приняв их за нервозность девственницы.

И каждый раз теперь Лукреция, обнажаясь перед Королем, подспудно ожидала предательства и боли, но неизменно получала блаженство – это ли не чудо!? Король был единственный, кто не причинял ей боли никогда.

Но, разумеется, никто этого не знал.

И именно поэтому Лукреция никак не отреагировала на известие о женитьбе Короля.

Женится? Но он должен спасти себя!

О невесте его, как о живом человеке, Лукреция не думала вообще – тем более, что Бьянка, перестав дуться, выболтала секрет юной Королевы. Та, вроде как, была совсем безмозглой, просто живая кукла для утех, не более.

Король будет спать с нею? Но если он так хочет, ему не должен никто перечить!

Однако, юная Королева оказалась совсем не сумасшедшей. Одного взгляда Лукреции было достаточно, чтобы обострившимся звериным чутьем понять – она вовсе не такая, как Бьянка, не пустое место. Король смотрел на нее иначе, не так, как на всех прочих женщин. Лукреция увидела это, поняла, почуяла, унюхала. От юной Королевы пахло им – Королем. Он трогал ее; он касался ее. Он спал с нею – и после этого не потерял к ней интереса, а только наоборот, еще больше пожелал ее.

И дерзкий ответ Королевы… Лукреция, услышав в ответ спокойную, холодную колкость, услышала, как Король рассмеялся. Смех его был тише шелеста крыльев бабочки, но он громовым эхом отозвался в сердце Лукреции.

Такой боли, какую причинил ей этот нечаянный, вспорхнувший с уст Короля смешок, ей не причинял никто и никогда.

Лукреция разрыдалась – но не от едких слов юной Королевы, а именно из-за Короля, который впервые в ее жизни уколол ее, сделал больно, и тем самым пал с пьедестала, на который она сама его возвела. А когда рушатся идеалы… это больнее всего.

Но сама Лукреция не поняла этого; и слезы свои она приняла за обиду именно на Королеву.

Мечась по своей лаборатории, Лукреция рыдала и выдумывала самые страшные кары для Королевы. Ей казалось, что если ее устранить, если лишить ее красоты или вовсе убить, то Король будет прежним. Он уже не станет смеяться над ее злыми шутками, и тогда не будет так мучительно больно на сердце…

– Я, – рычала Лукреция злобно, отыскивая склянку с плотно притертой крышкой, – отравлю ее! Она будет умирать медленно, о-о-о, как она помучается! Сначала у нее отслоятся ногти, потом выпадут волосы, потом…

– Потом она займет место среди твоих Доорнов, – заметила Бьянка, – и если кто-нибудь узнает… Если однажды тебе вдруг придется защищаться, и кто-нибудь увидит среди твоих Доорнов Королеву, худо тебе придется. Король, может, простит тебе всех прочих, но Королеву – нет.

Лукреция, до этого момента возящаяся в темном углу, громыхавшая колбами и бутыльками, вдруг затихла. Затем появилась на свет, зареванная, с опухшими глазами.

– Ты права, – быстро ответила она. – Так нельзя! Это слишком просто для нее и опасно для меня!

Лукреция метнулась к столу, заваленному фолиантами, принялась перебирать книги, отыскивая в них ответ и рецепт мести.

– Успокойся, – проговорила Бьянка. Слова давались ей с трудом, она сама дрожала от страха, но острая реакция сестры, которая казалась ей раньше невозмутимее камней. – Забудь о ней. Этот орешек тебе не по зубам. По крайней мере, не сейчас. Давай потом… потом придумаем что-нибудь.

– Потом?! – выкрикнула Лукреция. Глаза ее были совершенно безумны, она оставила свои лихорадочные поиски и уставилась на сестру, совершено по-птичьи вывернув голову. – Когда потом? Когда она еще раз унизит нас, заставив его смеяться?.. Он смеялся над нами.

– Пусть лучше смеется, чем… – Бьянка замолкла, осеклась. Но Лукреция не замечала, что сестра трясется от ужаса и глотает слова признаний, готовые сорваться с ее уст.

– Он не будет смеяться надо мной!

Голос Лукреции сорвался в болезненный крик, она закрыла лицо, скрывая горькие слезы, которые будто бы копились всю ее жизнь, а теперь будто готовы были пролиться все разом.

– Не сильно-то он и смеялся, – сухо ответила Бьянка. Дрожь все еще била ее.

– Мне это не важно, – ответила Лукреция, отнимая ладони от лица. Глаза ее, заплаканные и покрасневшие, были совершенно безумны. – Я придумала! Я придумала!

– Да неужели, – сердито буркнула Бьянка.

– Я отдам ее Белому Доорну! – выкрикнула Лукреция с совершенно невменяемым, счастливым выражением лица. – Он придет за нею и сделает ее своей! И я тут буду совсем не причем!

Бьянка от сказанного сестрой переменилась в лице.

– Ты с ума сошла? – только и смогла шепнуть она. – Серый Бражник?!.. Ты еще Двуглавого призови!

Белый Дооорн был такой же легендой, как и Двуглавый Ворон с той лишь разницей, что Ворона все старались забыть и не призывать, а Белого Доорна, или Серого Бражника видел каждый, кто хоть раз ночью был в королевском саду.

Чей это был Доорн – никто не знал. От чего или от кого он охранял Короля и его замок – это тоже было неведомо, да только каждый вечер, стоило над самой высокой башней вспыхнуть самой яркой звезде, он объезжал весь королевский сад на белом скакуне. Его долгий шлейф развевался за ним туманом, рвался белыми лентами, путался меж черных стволов деревьев. И не было ни единого человека на свете, которого не взял бы себе Белый Доорн, если пожелал бы.

– Я поймаю Бражника! – с торжеством произнесла Лукреция. – И он заберет себе Королеву!

Бьянка от ужаса даже дышать перестала.

– Ты с ума сошла! – прошептала она. – Связываться с чужими Доорнами… Зачем тебе дуэль непонятно с кем? А если это Доорн самого Короля? А если Король явится и вступит с тобой в драку?! Ты просто сошла с ума! Ни один мужчина в мире не стоит того, что ты задумала!

– Ни один не стоит, – повторила вслед за сестрой Лукреция. – А Король – стоит.

– Нет, о, нет! Лучше свари ей отравы! Я сама подолью яд в ее кубок, пусть она станет безобразной, и Король отвернется от нее!

– Нет! – рычала Лукреция; глаза ее налились зловещим алым светом. – Нет! Покуда она жива, я буду помнить ее язвительные слова! Они будут жечь меня! Ну, выбирай: или ты со мной, или копье Бражника пронзит мне грудь и успокоит мое сердце!

– Но Бражнику под силу убить нас обоих, – робко ответила перепуганная Бьянка.

– Не бойся! Даже Бражник не угонится за тобой, если у него не будет лошади, – заметила Лукреция, похихикивая и потирая руки. – А его конь, говорят – это сам Единорог, зверь любопытный и к тому же любитель всего красивого. Он захочет взглянуть на твои белые волосы! Тебя мы усадим на верхушку тонкой ивы, той самой, что растет в самой темной чаще. Даже свет золотых светляков там кажется всего лишь танцующими в воздухе пылинками. А я прикинусь врагом и стану от Бражника удирать – ведь стережет же он от кого-то королевский сад? Я выведу его к тебе. Его конь не сможет устоять – он обязательно захочет взглянуть на тебя, такое уж это создание. Тут ты его и ранишь; и после лети со всех крыл домой. Бражник не догонит. Он останется со своим Единорогом. А поутру его найдет Королева – говорят, у нее есть престранная привычка прогуливаться по саду в самый темный ранний час. И я руку себе отсеку, если Бражник не пожелает ее взять себе! Она слишком красива, слишком необыкновенна, чтобы Бражник так запросто мог отпустить ее!

– Но тогда, – с сомнением в голосе заметила Бьянка, – по саду будут скакать сразу два Доорна, и Король, который, разумеется, будет тосковать по своей Королеве, будет пытаться догнать ее и вернуть! Быть беде, Лукреция! Быть тогда беде! В этой погоне мы можем потерять его навсегда!

Лукреция гордо смолчала; слезы текли из ее глаз, но она готова была перетерпеть и эту потерю отдать Белому Доорну и Короля, если уж на то пошло, лишь бы тот больше не смеялся над нею и не ранил ее души!

– А что, если Белый Доорн тебя догонит? – не унималась меж тем Бьянка. – Если он убьет тебя? Или себе заберет, вместо Королевы?

Лукреция насмешливо фыркнула:

– Бражник не охотится на женщин, – ответила она. – Все его жертвы – мужчины и воины. Девицам же он позволяет плести венки для своего единорога. Меня он не убьет, даже если догонит. Да и себе брать… какой от меня толк? Я такая же, как сотни тех дев, что встречались ему по всем уголкам сада. Ни одна не пропала.

– Как же ты заставишь его взять себе Королеву?

– Это уж моя забота; главное их свести вместе.

Кто знает, сколько Бьянка еще сопротивлялась бы, сколько б еще уговаривала сестру отказаться от страшного и дерзкого плана, да только та оставалась непреклонна. К тому же, Лукреция налила испуганной Бьянке вина, и кто знает, чего она туда подмешала, только охмелевшая Бьянка тотчас стала смела, и все ее благоразумие растворилось в бокале. Она позволила надеть на себя белоснежное шелковое платье – даже в темноте ночного сада струящийся шелк должен был сиять, как звезда, – и возложить на свои белоснежные волосы диадему из черных блескучих камней.

Лукрецию же Бьянка со смехом разодела, как мужчину, облачив ее в штаны, сапоги и стащенную у кого-то куртку. На голову ей надели шлем, скрывающий лоб, щеки, к поясу прицепили меч, который даже для ловких рук Лукреции, привыкших к работе, был слишком тяжел.

– Ну, – произнесла Бьянка, отступив от сестры и оглядывая ее, – кажется, все в порядке. Подумай еще раз как следует, может, отказаться? Ведь если он поймает тебя и поймет, что ты не мальчик, трепки тебе не избежать. Он кинет тебя себе на колени и как следует отшлепает по заднице, – Бьянка неприлично зафыркала, – а через положенный срок ты нарожаешь целый выводок серых мохнатых мотыльков!

– Дура, – грубо ответила Лукреция, затянув на талии кушак потуже. – Только об одном думаешь! Ну, шевелись! Полезай на дерево! Можешь петь там песни, можешь расчесывать косы. Мне все равно, что ты делать там будешь, да только нужно, чтоб Бражник подъехал к тебе поближе. Там, за деревом, небольшой пруд – Королева ходит по его берегу. Вот там и оставим его с раненным конем.

Сказано – сделано.

На дерево Бьянка взлетела без особого труда, расположилась в его развилке весьма удобно, и платье расправила так, чтобы лунный свет, еле пробивающийся сквозь черные кроны тревожно шепчущихся деревьев, играл бликами на белом шелке.

Лукреция же тем временем объезжала сад. Сердце ее бешено колотилось, и она сама не могла сказать отчего – то ли от страха перед делом, на которое она решилась, то ли от подленького счастья оттого, что скоро, очень скоро счастье этой заносчивой Королевы будет разрушено, а сама она бесплотным призраком будет путешествовать вслед за своим новым повелителем.

Лукреция так размечталась о мести, ее воображение нарисовало ей столько заманчивых картин печального существования Королевы, что белая вспышка света у Тайных Ворот для девушки была подобна взрыву. Лукреция чуть не упала с лошади, отшатнувшись, когда из раскрывшихся со скрипом створок в черный сад выпрыгнул великолепный белый жеребец с сидящим на нем всадником и со всей прыти рванул по протоптанной в траве и поздних остролистных звездоцветах тропинке. Белесый, как туман над травой, плащ невероятной длины бьющейся на ветру лентой расстелился за ним. Его тонкое полотно рвалось о ветви деревьев и хлопьями первого снега опадало в замерзшую траву.

– Стой! – прокричала Лукреция, досадуя, что прозевала. Ей полагалось бы стоять чуть дальше, прямо на его пути! Но с другой стороны, хорошо, что ее там не было; с такой скоростью, что мчался белоснежный конь, он достиг бы ее в пару мгновений, и у Бражника просто не было бы времени разбираться, кто перед ним – мужчина или женщина. Его меч снес бы ее голову в мгновение ока.

Однако нужно было догнать Белого Доорна и пустить его по выбранному для него маршруту, направить его к Бьянке, и Лукреция дала шпоры коню. Черный лоснистый зверь взвился на дыбы, едва не скинув наездницу, Лукреция пожалела о своей затее еще раз, но было уже поздно что-либо менять.

– Стой! – кричала Лукреция, несясь сквозь ночь за Доорном. – Посмотри на меня! Оглянись! Я – твой враг, посмотри на меня!

Бражник, кажется, услышал этот зов. Лукреции показалось, что он оглянулся, шевельнулся в седле, будто раздумывая, а не напасть ли на странного преследователя. Под туманным шлейфом девушка рассмотрела кремово-серые, как крылья ночного мотылька, одежды и кроваво-красную тунику. Но это замешательство длилось лишь миг; Бражник отвернулся, запахнувшись в туман, вновь пришпорил белоснежного жеребца, и Лукреция с ужасом поняла, что ей ни за что не догнать Доорна. Единорог ли был под его седлом или нет, да только быстрее этого коня в королевстве не существовало.

– Глупая девчонка! – бранила она себя, заливаясь злыми слезами. – Кто же сказал тебе, что все будет так просто?!

Черной тенью неслась Лукреция вслед за ускользающим от нее Бражником, понукая коня, да только догнать не могла. Вызвав своих Доорнов-воронов от отчаяния, она послала их вперед, чтобы они мельканием своих крыльев привлекли внимание Бражника к погоне, но и это не помогло. Он просто сорвал свой туманный плащ и кинул его в сад, будто отмахиваясь от надоедливой мошки. Не Лукреция была его целью; он сразу распознал в ней ряженую девицу, вздумавшую поиграться в страшную игру ночью, и не собирался тратить на нее своего времени. Враг – тот, от которого Бражник сторожил королевский замок, – таился где-то впереди, и туда, туда