Текст книги "Невеста Короля Воронов (СИ)"

Автор книги: Константин Фрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Но даже став яростней и жарче, коса не могла перебить их все; некоторые – самые мелкие и злые, – достигали своей цели и прошивали одежды Королевы, которые развевал магический мрак. Звезды ранили ее тело, иссекали его длинными кровоточащими ссадинами, но Королева упрямо сжимала зубы, молча перенося боль, и продолжала сражаться с безумным звездопадом. Ее коса щелкала по мраморному полу все ближе и ближе с Лукреций, и вдруг, на миг замерев, как королевская кобра перед броском, выгнувшись, словно подхваченная ветром, она обрушилась на Лукрецию и полоснула ее прямо по груди, рассекая девушку словно сабля. Ее призрачные змеиные зубы впились в тело Лукреции, глубоко вонзились в плоть и коснулись сердца. Этот укус отозвался невероятной болью во всем теле Лукреции. Она чувствовала, что сквозь рану быстро и неумолимо утекает ее жизнь, и, что еще страшнее – ее магия. Огненная змея, впившаяся в ее грудь, в несколько мгновений выпила всю магию до капли. Ее золотистое раскаленное тело выгибалось и пульсировало, и Лукреция с ужасом наблюдала, как алой струей утекают ее силы, вплетаясь в звенья косы Королевы.

Это был ужасный и очень безжалостный удар; даже если б Лукреция осталась жива, она была бы навсегда, бесповоротно и уродливо искалечена. Это увечье было б равноценно тому, что Анна выколола ей глаза, лишила языка, рук и ног, оставив навсегда глухой и слепой. И этот коварный змеиный укус означал, разумеется, безусловную победу.

Широко раскрыв изумленные глаза, разжав ослабевшие вмиг пальцы, из которых горстями сыпались, словно тухнущие искры, маленькие звезды, Лукреция, остановленная прямо в броске, шагнула вперед – и рухнула во весь рост вперед, к ногам бесстрашной и беспощадной победительницы. Тело ее выгнулось в агонии, и чародейка застыла комком черных растрепанных перьев на полу.

– Победа! Победа! – эхом разнеслось по залу. Свидетели повторяли это тысячами голосов, и все их голоса сливались в один – в голос Королевы, которая крепко сжимала свое оружие.

– Корона – моя! – выкрикнула она, и Свидетели, как эхо, вслед за нею повторили эти слова, пища и бася. – Я завоевала право носить ее, я – Королева!

Она пошатнулась от слабости и боли, но поединок еще не был закончен.

Взгляд ее переместился на Коршуна, который был связан своими неосторожными словами с Вызовом Лукреции, и дымные тени заметались над его головой, потирая зловеще призрачные ладони.

– Я… я… – лепетал Коршун, невольно отступая прочь от Королевы, чей взгляд был страшнее призраков, касающихся его холодными мертвыми руками. – Я признаю! Мы проиграли! Ваша победа!

– Признает! Признает! – призраки разразились тревожными и радостными криками. Их руки ухватили его под локти, нажали на его плечи, и Коршун, выкрикнув коротко и страшно, словно его на колени ставил палач перед плахой, упал на пол.

– По правилам нашего Вызова, – медленно произнес Король, словно находясь в полусне, – Королева имеет право оскорбить вас, потому что она выиграла.

Глаза Коршуна, крепко схваченного призраками, тревожно забегали, заметались, то с ужасом глядя на сурово молчащую Королеву, то на бесстрастного Короля.

– Я не подчиняюсь вашей магии! – выкрикнул он.

Король чуть качнул головой, обвел жестом Свидетелей.

– По-моему, – заметил он, – подчиняетесь.

Королева молча и кровожадно подняла свое оружие, взмахнула им, примеряясь и прицеливаясь по Коршуну. У того от страха зубы зацокали, губы затряслись так, что он не сразу смог выговорить хоть одно слово.

– Вы не посмеете! – заверещал он трусливо, неотступно гладя, как раскручивающаяся в воздухе коса раскаляется, чертя алые круги. – Это нападение на посла! Это верная война! Я этого так не оставлю!

Король, зло глядя на Коршуна, упрямо мотнул головой:

– Бей, Анна! – почти выкрикнул он. – Война – значит, война! Никогда больше Ворон не поклонится Коршуну! Достаточно я терпел ваших издевок…

– Ты поплатишься! – завопил Коршун, рванув из призрачных рук Свидетелей. – Ты пожалеешь!..

Яркая металлическая коса, стервозно свистнув в воздухе, полоснула Коршуна поперек лица так, что он захлебнулся собственным воплем и кубарем покатился, обрастая перьями. Огненная змея, выгибаясь, торопливо пожирала магию Коршуна, вырванную из его тела, и он орал, жалуясь, скача по залу и теряя перья. С последним прыжком он подскочил к неподвижно лежащей Лукреции и ухватил ее огромными когтями. Огненная коса полоснула, но промахнулась, и лишь мраморный пол рядом с Коршуном взорвался мелкими осколками. Все так же ругаясь на непонятном птичьем языке, Коршун увернулся и от следующего удара, расправил крылья и рванул прочь, в окно, унося с собой бессильное тельце Лукреции.

Только после того, как Коршун скрылся, Анна ощутила всецело как болит ее израненное тело, и как непривычно воздух холодит открытую шею. Она попыталась сделать шаг, но захромала и упала бы, если б ее не подхватил подоспевший Король. Обхватив ее обессилевшее тело, он прижал Королеву к себе, отирая ее горькие слезы.

– Славная моя, храбрая птичка, – прошептал он, отводя от ее лица пряди коротко обрезанных волос. – Храбрая моя девочка!

– Снова хрома, – сквозь слезы вымолвила Анна, едва сдерживаясь от рыданий. – Не смотрите на меня, Ваше Величество, я теперь такая уродина…

Король тихо рассмеялся, крепче прижал ее к себе, убаюкивая.

– Нет, нет! – зашептал он, поднимая ее на руки. – Что косы? Они отрастут вновь. Нога заживет; порезы затянутся, боль я заговорю. Ты все та же Анна, которую я полюбил. Моя маленькая Анна.

* * *

Безжалостным и точным ударом Королевы Коршун был изуродован ужасно и бесповоротно. Она вернула ему оскорбление сполна, оставив на его лице след от своей магии. Раскаленный конец косы королевы рассек, расколол ему лицо наискось, ото лба до подбородка, перебив переносицу, прочертив глубокую алую рану на щеке, выстегнув глаз и разрубив верхнюю губу так, что обломанные зубы торчали наружу. После этого удара Коршун никогда уж не сможет назвать себя красивым или хотя бы хоть сколько-нибудь приятным.

Постанывая от боли, глядя на себя в зеркало, он промокал выгоревшую в его лице полосу, отчасти с ненавистью поглядывая на тело Лукреции, сваленное в углу, словно куль с тряпками.

Изломанная кукла. Проигравшая.

Обожженная магией неживая девушка. Коршун заглянул в ее глаза, уже остановившиеся и остекленевшие, мертвые, и брезгливо ткнул ее носком сапога.

– Неудачница, – протянул он. – Как можно было проиграть дерущейся впервые?!

Не слишком ли много он поставил на эту дерзкую девчонку? Прополоскав рот, горящий после ранения, все еще чувствующий металлический привкус магической косы Королевы и запах гари, Коршун снова склонился над неудобно лежащей девушкой, набрал в рот заживляющего отвара и прыснул ей в лицо.

От этого неловкого душа – у Коршуна меж разбитых королевской косой зубов лилось, как из худой кружки, – Лукреция дрогнула, с хрипом втянула воздух в растерзанную грудь. Глаза ее сделались осмысленны, она попыталась приподняться, прикрыть голое тело, но Коршун остановил ее.

– Лежи смирно, девица из рода Воронов, – велел он, прижимая носком сапога бледную кисть ее руки. – Не то зелье слишком быстро выветривается, а у меня его нет так много, чтоб болтать с тобой всю ночь.

– Хозяин дохляков, – привычно ругнулась Лукреция, слабо оседая на пол, и Коршун усмехнулся, рассматривая, как мертвая пытается показать ему свой характер.

– Так что, девица из рода Воронов, – произнес Коршун, – хочешь ли ты жить?

– Странный вопрос, – безжизненным голосом произнесла Лукреция, не пытаясь более подняться. – Жить хотят все. Абсолютно все.

– И ты станешь служить мне? – уточнил Коршун.

– А ты действительно сможешь подарить мне жизнь? – с удивлением пробормотала Лукреция. Коршуну показалось, что она попыталась сесть удобнее, чтобы не быть похожей на бессильный уродливый труп.

– Могу, – холодно ответил Коршун, отворачиваясь от девушки. – Только Бражник не должен будет тебя увидеть. Эта гадкая тварь видит все, и мертвых он видит тоже.

– Мертвых? – переспросила Лукреция. – Их много?

– Это не твое дело, – рявкнул Коршун. – Ну, так что?

– Вдохнуть еще раз холодный ветер, – произнесла Лукреция задумчиво. – Еще раз пройти по земле, ощущая под ногами камешки, податливый песок… конечно, я согласна.

– Какой еще песок, – вкрадчиво ответил Коршун. – Некогда тебе будет разгуливать. Всю жизнь, что я подарю тебе, ты потратишь на служение Коршунам. Не иначе.

– А что мне делать остается? – безразлично ответила Лукреция. – Я согласна. Давай сюда свою магическую жизнь, пока мой разум не погас. Я чувствую, что скоро не смогу вымолвить и слова, и если ты не хочешь получить безмозглого мертвеца…

Коршун не стал слушать, что еще скажет ему Лукреция. В том, что она остра на язык и готова язвить, он не сомневался, но и слушать не желал. Одним рывком он разодрал ее корсаж абсолютно, обнажая ее рассеченную королевской косой грудь. Его пальцы с нескрываемым отвращением развели разбитые ребра, и хрустальное, ненастоящее сердце скользнуло в ее тело.

– Так живи же магией! – торжественно произнес Коршун, отступая от оживленного им трупа.

Лукреция, чья грудь заросла под магическим воздействием волшебного артефакта, несколько раз вздохнула, тяжело, шумно, жадно хватая раскрытым ртом воздух. Коршун смотрел на девушку с недоверием, словно сам был не уверен в действии артефакта, но она не только жадно задышала – оттолкнувшись руками, налившимися силой, от пола, она поднялась, чуть покачиваясь – и прикрыла грудь, как любая живая девушка, застыдившаяся своей наготы.

– Что это за волшебство? – выдохнула Лукреция. – Я не ощущаю себя живой, но и мертвой тоже… Какое странное чувство…

– Отлично, – произнес Коршун, любуясь на дело своих рук. – Ну что же… Твою магию поглотила Королева, но хрустальное сердце даст тебе иную силу. Отныне ты магии Воронов не подчиняешься! Запомни это хорошенько. Идеальный агент – знающий Воронов и не боящийся их силы!

* * *

Белоснежное постельное белье шуршит, как крылья Святых Воронов. Анна со стоном поворачивается на бок, и тут же чувствует, как сильная рука прижимает ее к чему-то жесткому, твердому…

– Ты проснулась, наконец-то? Я так долго ждал, когда ты откроешь глаза…

Анна не знала, сколько она спала. Вероятно, очень много. Вероятно, пару-тройку суток. Она чувствовала, как ее тело нехотя подчиняется, когда она пытается потянуться, двинуться. Королева раскрыла глаза, и Король, со мехом прикусив губу, отвел от ее лица тонкие пряди коротко отсеченных волос. Он прижимает ее к себе, к своему телу, и Анна понимает, что в его объятьях много желания и страсти, гораздо больше, чем может рассчитывать иссеченная шрамами хромая девушка.

– Засоня, – произнес он почти шепотом, все так же пристально вглядываясь в ее лицо. – Ты выспалась? Вернула свои силы? Ты сражалась храбро и страстно, я знал, что ты победишь, стоило тебе поймать отсеченную косу.

Король привлекает ее к себе, и Анна задыхается от смущения, понимая, что под окутывающим ее белым облаком белья, под теплым одеялом она обнажена, а Король прижимает к себе ее беззащитное тело, даже не одетое в легкую рубашку.

– Ваше Величество, я чувствую себя отлично…

Анна краснеет, когда Король одним движением оказывается на ней, прижимаясь животом – ей приходится развести колени, чтоб он устроился удобнее меж ее ног, такой сильный, живой, горячий. Раны ее не болят – это она поняла, когда его рука скользнула по ее телу, повторяя тонкую нитку шрама, который побелел и стал совсем незаметным, словно ему много лет. «Я заговорю твою боль», – пообещал Король. И, судя по всему, ему пришлось долго шептать заклятья над бесчувственной Анной. Ни один из порезов не болит, даже бедро, которое пострадало больше всего, почти не ноет. Его Король касается с особенной бережностью, словно проверяя, как срослась шелковистая кожа.

– Хорошо, – бормочет он, всматриваясь в ее черты, разглаживая ее неловко отсеченные волосы. – О, как ты напугала меня. Как же ты напугала меня! Я подумал, ты проспишь год, а то и более, и я не получу ни одного поцелуя до самой зимы…

– Вы заслужили их тысячу, Ваше Величество, – совершенно искренне ответила Анна, обнимая Короля и с удовольствием сжимая колени на его талии. – Я почти здорова… почти ничего не болит.

Она обвила руками его горячие плечи, прижалась животом к его животу, коснулась его лица губами и почувствовала, как он дрожит в ее объятьях. Тело его стало жестким, напряженным, как натянутая тетива, он зажмурился и спрятал свое лицо на ее шее, чуть касаясь губам ее кожи.

– Ради всего святого, – шепнул он, зажмурившись, – не смей! Не провоцируй, не соблазняй меня! Не смотри так, не разводи ноги с такой готовностью! Я еле сдерживаюсь, чтоб не взять тебя тотчас, дико и безумно, закрыв твой рот поцелуем, чтоб не было слышно криков…

– Отчего же вы сдерживаетесь, Ваше Величество!? – изумленная, ответила Анна, поглаживая его поясницу, которая была такая же гибкая, как ее собственная.

– Твоя нога, – шептал Король, запуская ладони под ее ягодицы и вжимаясь жадно в ее тело, подрагивая от нетерпения и возбуждения. Его возбужденный член касался ее лона, прижимался к мокрым губкам, и Анна очень хотела коварно вильнуть бедрами, чтоб он оказался внутри нее. – Я видел… она долго будет беспокоить тебя…

– Это ничего, – растворяясь в его желании, ответила Анна, блаженствуя от поцелуев и жадных поглаживаний. – Я всю жизнь была хрома. Я привыкла к этой боли. Я ее даже не замечу. Если Вы хотите, Ваше Величество… то мне остается лишь разделить ваше желание…

– Точно? – произнес Король. Анна чувствовала, как он направляет член в ее лоно, слишком нетерпеливо и поспешно, и вскрикнула, когда он проник в ее тело и вжался в ее раскрытые перед ним бедра.

– Ох, – выдохнула она, цапая коготками его плечи и обнимая его ногами.

– Точно? – повторяет он с первым толчком в ее тело.

– Да, да, да! – выкрикивает она и прячет лицо, прижимаясь лбом к его плечу. Она не хочет смотреть в его глаза, не хочет игр, объяснений. В его желании она усматривает нечто большее, чем жажду наслаждения, больше чем жажду обладания. Он долго был рядом, поджидая, когда она проснется, чтобы овладеть ею – израненной, с обрезанными волосами, уставшей и больной. Овладеть не затем, чтобы показать свою власть, а чтобы выразить свою любовь, свою нежность, приласкать это дрожащее от боли тело, стереть ее боль, заслонить собой весь мир, который слишком жесток…

– Моя Анна…

Девушка захлебывалась дыханием, прогибаясь навстречу толчкам в ее тело, таким сладким, таким глубоким, что она зажмуривалась до слез, закусывала губы и обхватывала Короля сильнее, отдаваясь ему с нескрываемым жаром.

– Что же ты плачешь, маленькая моя? Что ты плачешь, любимая моя? Разве тебе нехорошо со мной?

– Я такая некрасивая… – всхлипывает Анна. – Лукреция изуродовала меня…

– Разве? А я не замечаю разницы…

– Этого быть не может! – всхлипывает Анна.

– Может. Может, любимая моя. Ты забыла, кто я? Ты забыла, как я смотрю на людей? Я вижу самое главное. Я и раньше видел тебя такой. Между Анной и Изабель разница была в длинных косах, и только. Моя любимая Анна…

Глава 22. Бьянка и Барбарох

Все то время, что спала Королева, Бьянка, позабытая всеми, бодрствовала, стараясь не давать Барбароху главенствовать над собой. И вместе с тем она боялась собственной тени, каждый миг ожидая что сейчас за ней придут Инквизиторы и потащат на костер. Лукреция знала ее тайну, Лукреция могла ее выдать! Бьянка нисколько не сомневалась в том, что сестра ее выдаст.

Однако горячая кровь и безумие довели Лукрецию до Вызова, а затем и до ужасного падения, до проигрыша, стоившего ей жизни, и Бьянка, выбравшаяся из своего тайного убежища затем, чтобы узнать новости, услышав о кончине сестры, сначала выдохнула с облегчением – а потом расплакалась, горько и безудержно. Все же ей было жаль Лукрецию, по-своему она любила сестру, и ее смерть была словно концом всего беззаботного и веселого в жизни Бьянки. Никто уж не сварит оборотное зелье, которое весь двор введет в заблуждение, никогда больше не будет таких веселых зимних праздников…

Отец их, Младший Ворон, не вступился за младшую дочь и не заикнулся, не вспомнил о старшей. Шутка ли – кинуть Вызов самой Королеве?! Если б Королева проиграла… тогда можно было бы выразить недовольство. Но она выиграла – и, как утверждают злые языки, шепчущиеся по самым темным углам королевского дворца, откусила огромный кусок из их родовой магии, выпив ее не только из Лукреции, но еще и потянув из членов всей семьи, словно дерево, запустившее корни в жирную, рыхлую почву. Ранее такого не случалось, и Вороны, до того поглядывающие на юную Королеву легкомысленно, переглядываясь меж собой и усмехаясь – очередная игрушка Короля, красивая кукла для утех, – примолкли, затихли. Никто, даже Король, не мог взять столько магии – и не умереть. Королева – смогла. Более того – кажется, она сама осознала свою чудовищную силу, и после болезни, через три дня, прихрамывая, она появилась из своих покоев рука об руку с Королем, а в руке ее была отсеченная коса. Красиво убранная, переплетенная золотыми лентами, с золотой заколкой-наконечником. Королева, чьи коротко обрезанные волосы были накрыты роскошным покрывалом, оттеняющим белизну ее гладкого спокойного лба, косой этой небрежно помахивала, будто это была игрушка или причудливое украшение, но придворные отчего-то сторонились ее, уходили дальше от зловеще раскачивающегося золотого наконечника. Никто не хотел узнать на своей шкуре наверняка, как много магии может отхлебнуть юная Королева, и какие еще секреты таятся в маленьком юном теле.

Да и взгляд ее как-то подозрительно изменился. Прихрамывая, она шла к трону, Король бережно поддерживал ее под руку, а она рассматривала придворных, цепко, внимательно, обжигая страхом их души.

Когда они с Королем уселись, и Королева еще раз обвела притихших придворных странным, пугающим взглядом, многие услышали карканье воронья – то Доорны беспокоились и метались в испуге, чуя непобедимую мощь Доорнов Королевы. Любого из них она могла взять и подчинить себе – или отпустить, если ей так захотелось бы.

Воронам оставалось только перешептываться – как много силы она берет? Чувствует ли семья, когда Королева тянет магию из кого-то?

Ощутил это глава семейства, сам Младший Ворон; заметила это и Бьянка, чьи силы вдруг неожиданно иссякли. Она давно уже сражалась со сном, но стоило Королеве отпить ее сил, как Бьянка не смогла больше сопротивляться и уснула прямо в тайной лаборатории Лукреции, среди банок с мазями и помадами.

И Барбарох тотчас выполз из потаенных уголков ее разума.

Он нарочно выжидал своего часа, не давал о себе знать, нарочно молчал, прислушиваясь ко всем новостям, будоражащим умы; после бунта, после горького и страшного смеха он Бьянку побаивался и оттого сидел тихо, не смея даже лишней мыслью напомнить о себе. Ему казалось, что Красавица-Белая из Рода Воронов в своем великом, отважном и страшном упрямстве могла выкинуть любой номер, в том числе и вспорхнуть на костер в тот миг, когда они с нею были единым целым– то есть сейчас, пока Барбарох был лишен магии, беспомощен и разделиться с Бьянкой не мог. Значит, они сгорели б вместе, и Барбарох почуял бы каждый лепесток пламени, ласкающийся к коже, как игривый котенок… А это в планы Барбароха не входило, как не входило в его планы и то, что Королева прочно утвердилась на троне рядом с Королем, став ему прекрасной подругой, помощницей и грозной силой.

– О-о, – шептал Барбарох прекрасными губам Бьянки, – нет-нет, не надейтесь даже, что я это оставлю так! Какая-то сопливая девчонка кинула Королеве Вызов – не думаете же вы, что я просто так сдам свои позиции? Я не могу колдовать, но голова у меня на месте, и разум все так же остер, как и прежде. Королю теперь не избежать войны! Ни в жизнь не поверю, что Коршуны простят то, что Королева сделала с их послом, тем более – с разрешения Короля. Они просто обязаны объявить войну, а Король – он просто обязан явиться к войскам, чтобы дать свое королевское благословение, и тогда…

Хитрый Барбарох мгновенно нашел уязвимое место, куда можно было вбить клин, чтоб разлучить, оттолкнуть Короля и Королеву друг от друга.

Королевское благословение было ничем иным, как раздачей магии – той самой, что лежала в хранилище Короля, и той самой, что Королева обратила в бусину и съела.

– Королева ранена, Королева хрома, – злорадно шептал Барбарох, спеша в тронный зал. – В этом состоянии девушки так неуверенны в себе! Король относится к Королеве подчеркнуто внимательно и уважительно – вот и надо бы сказать ей, внушить ей мысль о том, что не любовь движет им, а голый, холодный расчет. Королева, как оказалось, прекрасный сосуд для магии всех сортов. Просто идеальное хранилище – так может, Королю просто выгодна она как ценнейший артефакт, э-э-э? Если подать это верно, то она поверит. Хотя бы засомневается в его любви; и их можно будет разлучить, оттолкнуть друг от друга. Король раздаст свою магию в виде Королевского Благословения, Королева ему своей не отдаст, не вступится за него, и тогда…

Барбарох даже засмеялся, гадко и пошло, потирая разом вспотевшие ладошки.

– И тогда можно будет привести к нему Коршунов, – закончил свою мысль Барбарох. – Уж они найдут способ освободить его оболочку от надоедливой души! И тогда я займу его место! Тогда все, чего я хотел, будет мое – и Анна тоже. Интересный, однако, она артефакт. И не такая уж невинная; наивность при дворе быстро вылечивается припарками из тумаков. Эта женщина, такая хрупкая на первый взгляд, на самом деле крепка как скала. Ее так выгодно иметь в союзниках…Она покорится мне, конечно, покорится, если не дура. И с Бражником расправиться для нее не составит никакого труда. Если она так славно угостила тумаками Коршуна, то и из Бражника душу вытряхнуть сумеет! Главное – стать ей лучшим другом. Она не сможет отказать…

Барбарох пригладил волосы, аккуратно оправил белое шелковое платье на стройном теле Бьянки и изобразил обворожительную улыбку на лице. Гордо вздернув беловолосую голову, Двуглавый ступил в зал, и под взглядами собравшихся прошел к самому подножию тронов, на которых расположились Анна и Король..

– С первой победой Вас, Ваше Величество! – прощебетал Двуглавый нежным голоском, церемонно кланяясь удивленной Королеве и изображая самую подобострастную улыбку на какую только было способно присвоенное им лицо. – Это было… неповторимо! Браво, браво! Я не могу не восхититься вашим мастерством и вашей смелостью.

Лесть была такая нахальная, неприкрытая и грубая, что Анна, выслушивая похвалы из уст сестры убитой ею Лукреции, онемела от неожиданности, и перестала зловеще похлопывать концом косы о ладонь.

– Похвалы от вас очень неожиданные, – произнесла она, наконец, – и, признаться, я не верю своим ушам.

– Верьте мне, Ваше Величество, – снова прощебетал Двуглавый нежным голоском Бьянки, скромно потупив взгляд и снова кланяясь. – Смерть изменницы не должна меня волновать, вы сделали то, что должны были. Я восхищаюсь вами, и более всего на свете хотела бы добиться вашего расположения и дружбы. Я не хотела бы, чтоб тень моей преступной сестры пала на меня и заставила бы вас как-то дурно думать обо мне. Я верна Королю, и Королеве своей буду верна тоже, – Бьянка снова присела в изящном реверансе, а Анна неприязненно нахмурилась, припомнив, какую именно верность красавица демонстрировала в свое время.

Казалось, Король тоже был удивлен вызывающей дерзости, с которой Бьянка осмелилась поздравить Королеву. Всматриваясь в девушку, он с удивлением понимал, что в душе говорящей нет ни капли жалости к убитой Лукреции. К тому же, что-то в Бьянке поменялось, как-то иначе стало выглядеть ее словно фарфоровое личико, но Король никак не мог понять, что именно. Девушка выглядела так, будто отряхнула с перышек пыль прошлого, привела себя в порядок, вздохнула, и с головой окунулась в бурлящий водоворот жизни – но уже без сестры.

Король заметил, как Королева изменилась в лице; заметил ее смятение и гнев, и недовольно поморщился. Разумеется, она помнила его нелепую, неуклюжую попытку ее поддразнить, разумеется, она помнила, как его руки ласкали обнаженную грудь Белой. Но сейчас Королю вовсе не хотелось, чтоб Королева вспоминала эту глупую сцену. Бьянка с ее подобострастием, с ее льстивыми восторгами была очень некстати! Нужно было показать ей, что ее время прошло, что ее власть над ним – та небольшая, что была, что зиждилась на ее прелести и на его слабости к красивым женщинам, – кончилась, прошла, и больше не вернется.

Анна с ее твердостью, с ее верностью и чистотой занимала все его мысли. Ее наивная, почти детская храбрость, граничащая с верой в непогрешимых, смелых и прекрасных рыцарей вселяла в него самого веру в собственные силы, и Анна казалась ему драгоценней слитка золота. Странное чувство.

– Зачем ты пришла, Бьянка, – произнес он, и девушка припала на колено у его ног, поклонилась так низко, что едва не ли не распласталась на ступенях, ведущих к подножию его трона. Ее белизна, нетронутая, ослепительная, выглядела так трогательно, словно девушка была воплощением самой невинности. Она склоняла белокурую головку так покорно, так трогательно, что дрогнуло б любое, даже каменное сердце.

– Ваше Величество, – прошелестел ее слабый, как пламя, бьющееся на ветру, голосок. – Я хочу жить. Я молода, я красива и полна сил. Я рождена для того, чтобы блистать – танцевать на балах и веселиться; и потому сейчас, при всех, я взываю к вашему милосердию. Не губите меня! Я ни в чем не виновата. Я не хочу отвечать за грехи Лукреции, я готова стать служанкой вашей прекрасной Королеве, только не губите! Что бы о вас ни говорили, я-то точно знаю – сердце ваше милосердно и благородно. И если здесь, при всех, вы обещаете не трогать меня, я уверена – вы сдержите свое слово…

Хрупкая и белая, Бьянка выглядела в богатой полутьме зала беззащитно и трогательно, и Король, недовольно скривившись, отвел взгляд от девушки, прекрасно понимая, что та ломает комедию, взывая к его жалости, но… у кого б поднялась рука на это трогательное существо?

– Иди, – отчасти раздраженно ответил Король. – Никто и не помышлял преследовать и убивать тебя, с чего ты взяла?

– Я испугалась, Ваше Величество, – прошептала еле слышно Бьянка. По ее бледной щеке скатилась быстрая слеза, она покорно сложила ручки и свесила голову – ну, готовая жертва и страдалица! Среди придворных вспорхнул быстрый жалостливый шепоток, и Король нетерпеливо махнул рукой:

– Хорошо, – уже отчасти раздраженно произнес он. – Я не трону тебя. Обещаю. На тебе нет никакой вины; за что бы мне тебя карать?

– О, вы так добры и великодушны, Ваше Величество! – прощебетала Бьянка поспешно, все так же пряча от него взгляд под белыми, словно опушенными инеем ресницами. – Я докажу, что верна короне! Я послужу вам! Я готова отдать всю свою магию для Королевского благословения войскам, чтобы магия Королевы осталась нетронута… Я готова принести себя в жертву вместо нее.

– В жертву? – с любопытством произнесла Анна, переведя взгляд на Короля. – В какую жертву? Я о чем-то не знаю?

– Королевское благословение! – выпалила Бьянка так поспешно, что Король и слова не успел сказать. – Магия войскам, обороняющим его королевство от Коршунов! Чем больше ее, тем лучше. В этот страшный для королевства час для рачительного Короля нет ничего дороже магии. О, на такие моменты неплохо было бы иметь бездонное хранилище, доверху полное! Это было бы верным признаком победы! Это сокровище, с которым не сравнится ничто! Я готова отдать все, до крошки, чтобы мой дар принес пользу королевству, и… и чтоб его засчитали как вклад Королевы!

Анна удивленно и отчасти настороженно глянула на Влада; в ее глазах промелькнуло что-то такое, что тот почуял, на подсознательном уровне ощутил, как бьется вдребезги хрупкое, как мыльный пузырь, застывший на морозе, доверие, установившееся между ними.

Чертова Бьянка, какого хрена она лезет со своим нелепым, неуклюжим желанием услужить! Ее безмозглый щебет был хуже откровенных слов о том, о чем молчали, но думали все: Королева полна магии. Она словно сокровище, словно бесценный кофр сейчас, и любой из Воронов будет защищать ее не потому, что она Королева, а потому, что она представляет собой хранилище… источник силы, которая олицетворяет собой власть.

И Король – Влад внезапно понял, как это выглядит в глазах Анны, – Король тоже мог… заискиваться перед нею лишь потому, что она была полна отобранной магии.

– Кто дал тебе право, – вскипел Влад, не выдержав, – решать за меня, кто и какой вклад будет делать? Кто тебе сказал, что твои крохи понадобятся мне и помогут хоть в чем-то?

Сказал – и снова осекся, понимая, что косвенно подтвердил, что весь дар Бьянки ничто по сравнению с мощью, запертой в теле Королевы…

– О каком вкладе идет речь? – тут же вклинилась Анна, и Влад почувствовал себя ровно так, как ощущает себя канатоходец, которого порыв ветра пытается сбить с тонкой натянутой веревки, больно врезающейся в стопы. И идти невероятно трудно и почти непереносимо – нужно напрягать все тело, извиваясь и балансируя, терпя боль в натруженных стопах, – и упасть равносильно неминуемой смерти…

Он прикрыл глаза, пережидая, когда угаснет ярость, разбуженная словами Бьянки. Только не ложь; Анна не заслуживает ее, да и не перенесет, если поймет, что он юлит и изворачивается.

«О, святые крылья, да эта девчонка научит меня говорить только правду, как бы губительна она ни была! – подумал Влад. – Сомнительное, однако, счастье, коли за него придется жертвовать любовью!»

Но он решил для себя тут же, бесповоротно и твердо: никакой лжи. Только не ей. Только не его смелой Королеве. Если она смела, то неужто ему не хватит духа не юлить и не выдумывать оправдания?

– Королевское благословение, – произнес он твердо, прямо глянув в глаза Королевы. – Магия Высших Воронов. Та, что стоит нетронутой в хранилищах, – и та, что ты отняла у отца и проглотила, словно сказал его внимательный взгляд. – Обычно я раздаю ее всю тем, кто истинно верен мне. Воины защищают меня и мое королевство, я защищаю их. В обязанности Королевы так же входит поддержка войск. Если ей есть чем поделиться – а тебе есть. Поэтому я рассчитываю на твою поддержку.

Сказал – и замолк, напряженно вглядываясь в ее лицо, не отводя глаз, хотя ее укоризненный жег его как раскаленный металл.

– Мне есть чем поделиться, – звучно произнесла Анна, пристально изучая выражение лица Короля. – Разумеется, я тоже дам свое благословение. И давайте закроем эту тему.