Текст книги "Академия "Алмазное сердце" (СИ)"
Автор книги: Константин Фрес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)
– А сейчас, – громко выкрикнул Демьен, – ты берешь плату с Корнелиуса?
Женщина не ответила, лишь молча кивнула.
– И какова она? Что может сравниться с тем, что дал мой отец?
– Озеро, полное мертвого дара, – ответила женщина, отступив в сторону и жестом указывая на золотое сияние впереди. – Корнелиус приводит под вишню свои жертвы, пронзает им грудь и оставляет истекать кровью. Их дар наполняет озеро меж башен, оно почти до краев, но и этого пока недостаточно, чтобы перекрыть ту плату, что дал твой отец.
От негодования у Демьена даже лицо задергалось.
– Полное озеро дара?! – повторил он. В его голосе звучал такой неприкрытый ужас, такое омерзение, что странно было, как та, которую он называл Тельма, не рассыпалась на части под его огненным взглядом. – И ты просто смотришь, как они умирают, превращаются в ничто, рассыпаются в пыль с последним вздохом?! Да ты чудовище! Ты могла отказать! Ты же была человеком когда-то! Неужели ты забыла?!
– Я – всего лишь призрак, – словно издеваясь, повторила Тельма. – Никто. Что я могу? Я ведь больше даже не великая волшебница, какой была когда-то!
Но Демьен ее не слушал. Грубо толкнув ее плечом, он прошел мимо, к вишне, чей розовый цвет устилал каменный шахматный пол, и Тельма проводила его долгим задумчивым взглядом.
Под вишней, к корявому стволу, была привязана черноволосая девушка. Ее тонкие руки были подняты вверх, стянуты грубой веревкой, голова бессильно упала на грудь, волосы скрывали лицо. Одета девушка была достаточно хорошо, в красивое платье. Уна, единственная последовавшая за Демьеном, про себя отметила, как красиво и ладно сидит на ее тонком теле расшитый бусинками корсаж, какие яркие ленты украшают рукава, какие тонкие кружева прикрывают еле вздымающуюся грудь.
И среди этих лент и вышитых цветов, пронзив несчастную, торчал сияющий голубой клинок – нож некромага, – по которому по капле сочился, печально позванивая, как хрустальный колокольчик, золотой дар, капая на камни под вишней и стекая в озеро. Девушка чуть слышно стонала, ее маленькие розовые пальчики шевелились, она двигала руками, чтобы хоть как-то восстановить в них кровообращение и унять свои муки, но все было тщетно.
От этого зрелища Демьен едва не взвыл. Угодливая память подкинула ему воспоминание о том, что недавно он заносил над грудью девушки точно такой же нож, желая пустить ее золотой дар, но он не знал, не понимал, что будет так страшно и грязно.
Рядом с несчастной стояли те самые золотые весы – на одной чашечке, словно символ принесенной жертвы, лежала горка золотого дара, а другая была загадочно пуста. И все же она была тяжелее и перевешивала.
Что же отдал, чем заплатил Алый Король?..
– Ну же, ну! – Демьен опустился перед девушкой на колени, его пальцы осторожно легли на рукоять призрачного ножа и он рывком вытащил его из девичьей груди. Девушка коротко вскрикнула, рванувшись, и призрачный нож отправился в озеро, под сыпучий золотой песок. – Потерпи, сейчас я отвяжу тебя.
Он отвел волосы от ее хорошенького бледного личика и принялся терзать узлы веревки, которыми были стянуты нежные ручки незнакомки. Уна покраснела, заметив, что в прорехе в одежде девушки отлично видна грудь – и Демьен с интересом посматривает туда, бесстыдник, несмотря на волнение, злость и страх, одолевающие его.
– Спасибо, – прошептала меж тем прелестница. Сил, чтобы плакать, у нее не было, ее освобожденные руки упали вдоль ее тела, словно срезанные стебли травы, и Демьен аккуратно подхватил ее на руки, поднял с холодного пола. – Кто… кто вы? Кого мне благодарить за свое спасение?
– Ты, наверное, читала в детстве сказки, – ответил Демьен, улыбнувшись, и Уна отметила, что улыбка у принца просто ослепительна и точь-в-точь напоминает улыбку Алого Короля – то же колдовское обаяние, те же ямочки на щеках. – И мечтала о принце, который придет и спасет тебя от злого чудовища. Вот я и пришел. А это мой паж, – он кивнул на Уну, молча наблюдающую эту сцену. – Помогает мне в приключениях и странствиях.
У незнакомки не было сил даже для того, чтобы оценить его шутку, но она попыталась улыбнуться.
– В сказке, – прошептала она, – ничего не было написано о том, как это страшно и больно…
– В сказках вообще много лжи, – ответил Демьен мягко.
Меж тем Гаррет, никем не сдерживаемый, развязной походкой направился к озеру. Остановившись на берегу, он поколупал носком башмака мертвый уже не звенящий золотой песок, наклонился, зачерпнув его ладонью, растер меж пальцев.
– Я, конечно, всего лишь ученик некромага, – произнес он небрежно, – но, сдается мне, это чучело в балахоне врет тебе, Алый Принц. Это не может быть даром ей; это принадлежит некромагу, Корнелиусу. Или он ее обманул, или она врет нам, но этот дар он собирает для себя.
– Что?! – удивился Демьен, обернувшись к Гаррету.
– Так ты действительно принц?! – удивилась спасенная.
– Конечно, – подтвердил с улыбкой Демьен. – Все по-настоящему.
Гаррет набрал полные ладони чужого дара и шагнул к Демьену, предлагая ему как следует рассмотреть искрящиеся крупинки.
– Ну, смотри же, – настойчиво повторил он. – Он же мертвый, этот дар. Совсем. Он может дать только мертвую силу – понимаешь, к чему я клоню?
– Нет, – ответил Демьен.
– Да сожрет Корнелиус весь дар, и станет очень-очень сильным, – прямо ответил Гаррет, ссыпая золотые крупинки меж пальцев. – Ей, – юный некромаг кивнул на Тельму, – этот дар не поможет ни жизнь вернуть, ни обелиться за свою жадность… да и просто ничем не поможет.
– Та-ак, значит, – протянул Демьен зловеще. – Значит, вот как он рассчитывает стать Драконом… Ха-ха! Я-то думал, мне придется себе глотку перерезать, чтобы не допустить этого, а надо всего-то отнять у него все это накопленное богатство, эту силу, которую он умертвил. А ты, стало быть, стережешь его да, колдунья?
– Вовсе нет, – отозвалась Тельма. – Ты же подошел к нему. Делай что хочешь, я мешать не стану.
– Даже так?
Демьен усадил девушку подальше от страшного дерева, под которым она провела самые жуткие часы в своей жизни, и сам подошел к озеру. Глаза его сияли, в них отражалось золото.
– Спустить мы его можем?
– Куда? И как? Оно глубокое, – ответила волшебница равнодушно. – До самого основания башни.
– Что?! С башню высотой? – поразился Демьен. – Жизни этих людей и были даром Корнелии, чтобы из ничего получить не рожденного сына, Корнелиуса? Этим она купила себе возможность заполучить Короля Драконов? И сколько же людей замучили на твоих глазах, Тельма?
– Много, – тихо, как эхо в лесной ложбинке, ответила Тельма. – Очень много. Знаешь, каково это – смотреть, как они страдают и плачут, как он медленно умирают, и ничего не мочь сделать?
– И что, – Демьен зло и весло оскалился, – стоит серебряный этих мук?
– Наказание чрезмерно, – ответила Тельма. – Я не заслужила этого.
– Наверное, тот, чью просьбу ты предала за эту никчемную серебряшку, так не думает, – веско заметил Демьен и отвернулся от поникшей волшебницы. – Уна, иди сюда. Можешь ты сжечь это все?
Уна нерешительно шагнула к озеру.
– Но оно слишком большое, – нерешительно сказала она. – Может, часть?
– Нет, – покачал головой Демьен. – Сжечь надо все!
– Я могу сожрать часть, – предложил Гаррет. – Пока мой дар опечатан, я им воспользоваться не смогу. А вот присвоить себе чужое, – Гаррет нехорошо засмеялся, – это запросто. Это первое, чему учат некромаги – брать чужое.
– Ох и хитер ты, – с неприязнью ответил Демьен. – А как я могу быть уверен, что ты не передумаешь пройти во Вседверь и оставить там все то, что сейчас возьмешь?
– Конечно хитер, – довольно ответил Гаррет, щуря зеленые колдовские глаза. – Знаешь… я, конечно, негодяй и трус, наверное даже подлец, но не такой, как Корнелиус. Не такой. Я не лжец. Я обещал ему служить верой и правдой, а он обещал мне то, чего мне в жизни недоставало – любовь отца и его уважение. Он обманул; я отдал ему самое дорогое, что у меня было – жизнь мою и дар, умоляя о такой малости – всего лишь о ласковом взгляде, об ободряющем слове, о поддержке. Ничего больше не надо было; только это. Но и этого не получил. Он отравил мою кровь мертвой магией, навсегда лишив возможности вернуться обратно, все изменить, и обманул. Как ты думаешь, хочу ли я ему отомстить? Хочу ли я у него отнять то, к чему он стремится более всего? Конечно, да. Ты можешь даже не снимать с меня печать. Пусть она остается. Пусть я навсегда останусь слеп и глух, как сейчас, и полон дара, которым никто и никогда не сможет воспользоваться. И пусть он живет и страдает каждый раз, слыша, как растворяются в небытие капли его сокровища, его надежд.
– Некромагам свойственно чувство справедливости? – насмешливо произнес Демьен. – И совесть у них есть?
– Да, как ни странно, – в тон ему ответил Гаррет. – Свойственно. А совесть есть у меня. Еще осталась.
С минуту они стояли друг напротив друга, глядя друг другу в глаза, изучая, словно желая проникнуть мыслью глубоко, дальше прозрачности глаз, в самую душу, в потаенное, в самую суть друг друга.
– Дерек, – позвал Демьен, все так же глядя в глаза юного некромага. – А ну-ка, сними с него печать.
– Что, простите? – настороженно отозвался Дерек. – Ваше Высочество?..
– Ты же расслышал, – так же небрежно ответил Демьен. – Печать долой. И пусть он сожрет весь этот мертвый дар.
– Ваше Высочество! – воскликнул потрясенный Дерек. – Но с такой чудовищной силой мы не справимся! Это же сотни людей!..
– Вот пусть он и помнит, что это сотни людей, – ответил Демьен, так же неотрывно глядя на Гаррета. – Посмотрим. Есть ли у его совесть, и может ли желание справедливости пересилить желание стать самым могущественным?
– Это опасно! – выкрикнул Дерек, волнуясь. – Это может стоить вам жизни!
– Есть вещи, – отчеканил Демьен, – которые могут быть дороже жизни. Снимай печать.
Дерек нерешительно подошел к Гаррету, и Демьен прикрикнул:
– Ну же! Я приказываю!
Тельма чуть заметно улыбнулась, спрятав лицо в тени капюшона.
– Ты говоришь совсем как твой отец, – произнесла она мечтательно. Демьен высокомерно глянул на нее, его чувственные губы крепко сжались, почти превратившись в бледную полоску.
– Оставь при себе свои восторги Его Величеством, – ответил он. – Снимай, Дерек.
Через несколько минут печать Гаррета осталась в руке Дерека, и тот отступил от освобожденного некромага, настороженно сверкая глазами.
– Ну, что же ты ждешь, – произнес Демьен, рассматривая освобожденного некромага. – Иди. Сожри его.
– Сколько? – поинтересовался Гаррет, дерзко сощурившись.
– Весь, – так же дерзко ответил Демьен. – Столько, сколько влезет.
– Хорошо, – просто ответил Гаррет и нырнул в сверкающее озеро.
– Теперь ты, – Демьен обернулся к Тельме. – Где Вседверь? Я хочу заколотить ее, закрыть и запечатать, чтобы Корнелиус никогда больше не являлся на свет.
Но Тельма не ответила. Подняв голову, она прислушивалась к чему-то, неслышимому уху простого смертного, и на губах ее заиграла поистине адская усмешка.
– Ты спрашивал, где Вседверь, – сказала она зловеще. – Вот сейчас ты узнаешь.
Словно солнце взошло над плоскими крышами зловещих башен – так стало ярко.
Из ничего, из пустоты над крышей одной из башен открылась дверь, словно кто-то из темноты ножом вырезал кусок как вырезают его из цельного полотнища ткани. В абсолютной, какой-то мертвой зловещей тишине Уна услышала, как заскрипели песчинки, принесенные сюда ветром невесть откуда, под сапогом, наступившим на каменные плиты, и длинный плащ замел следы того, кто вышел из солнечного светлого проема.
– Вы думали, что сможете так просто остановить меня и украсть мой дар, – прошипел Корнелиус. Слепящий свет бил в глаза, Уна отворачивалась, закрывалась от него ладонью, но не узнать темного мага она не могла. Это его светлые золотые волосы бились на ветру, прилетевшему из небытия вслед за рожденным заново Корнелиусом, это его роскошная одежда из шелков и бархата поблескивала шитьем, это его красивые тонкие черты угадывались в божественном свечении.
– Один раз мы уничтожили тебя, – дерзко выкрикнул Демьен. – Убьем и еще раз! Видит бог, я не хотел быть принцем. Никогда. Но если выбирать меж нас двоих, то лучше им буду я, чем ты. Так что тебе лучше обратно войти в эту дверь и закрыть ее изнутри.
– Один раз, – задумчиво повторил Корнелиус. Солнечный ветер пузырем надувал его плащ, трепал волосы, окружая его голову сияющим ореолом. Он был так красив и романтичен, что на миг Уна залюбовалась им, тонкостью его черт, смелостью его взгляда. – А тысячу?
Он неспешно прошел вперед, и из света вслед за ним вынырнул еще один человек – точная копия его самого, – с таким же спокойным и прекрасным, светлым лицом. Еще и еще; десяток. Сотня.
Корнелиус неспешно шагал по шахматным полям, и вслед за ним шла его армия – его копии, много. Одинаковые на лицо, одинаково одетые, шагающие и двигающиеся одинаково, словно отражения в бесчисленных зеркалах. Казалось, им не будет конца; когда дверь закрылась и исчезла в ночной черноте Корнелиус во главе своей армии двойников уверенно и спокойно встал напротив Демьена.
– Ну, принц, – насмешливо произнес он, заложив руки за пояс, широко расставив ноги, стоя уверенно, ровно, спокойно против взъерошенного Демьена. – Что теперь скажешь? Сможешь убить меня тысячу раз, чтобы стать принцем?
– Я очень постараюсь, – прорычал Демьен, сурово глядя исподлобья. В его руке разгорался, наливаясь силой и обретая реальные очертания, его энергетический лук.
– А ты дерзкий и смелый, – заметил Корнелиус. – Ты нравишься мне. Мне нужны такие союзники. Идем со мной, и я дам тебе высокое место подле себя.
– Что?! – Демьен расхохотался во всю глотку. От нахлынувшего на него азарта, предвкушения драки его лицо раскраснелось. – Ты? Мне? Место?! Пока что принц – я, и короны с меня ты не снял! Так что места подле себя раздавать рановато. Да и вокруг тебя, – Демьен насмешливо оглядел воинство Корнелиуса, – никого нет. Ты одинок. А вокруг меня настоящие люди. Со мной настоящие люди. Меня поддерживают настоящие люди, а не искусственные болваны, – от этих слова красивое лицо Корнелиуса исказила мучительная судорога, он оскалился злобно. – Поэтому мне место рядом с тобой не надо!
При его словах рядом с ним, по левую и правую сторону, встали Уна и Джон, маленький паж в шелковых башмачках и юный маг в изорванной грязной одежде. Пальцы обох уже искрились, полыхали алым отблеском рождающегося огня, и Корнелиус невольно отшатнулся, встретившись взглядом с измученным, истощенным мальчишкой.
– Да знаем мы, – произнес Джон зловеще, – чего стоят твои сладкие обещания и красивые слова. И чем ты платишь доверившимся тебе людям мы тоже знаем.
Демьен поднял свой лук, натянул тетиву, и зловеще нацелил сверкающую стрелу в дергающееся от злости лицо некромага.
– Подойди, попробуй, – процедил Демьен.
Вмиг прекрасное спокойствие слетело с Корнелиуса как дешевая бумажная маска, его затрясло от черной злобы, и он закричал – нет, заверещал тонким, ломающимся истеричным голосом, маша рукой, посылая свои несметные орды вперед себя, на три маленькие фигурки, словно желая, чтоб его двойники затоптали их, стерли их собой, уничтожили:
– Убейте их! Убейте их!!
Словно бесчисленные полчища крыс, сплошной серой массой обтекая своего предводителя, ринулись магические двойники вперед, и тотчас же наткнулись на огненный вихрь, который в куски разрывал их ненастоящие тела, превращая их в обрывки, в пепел, в опаленные лоскуты, тлеющие на лету. Стрелы Демьена пронзали по три-четыре двойника сразу, превращая их в корежащиеся, как горящие листы бумаги, стопки.
Но самым опасным в этой невиданной мясорубке оказался Дерек. Словно огромная птица с черными крыльями перелетел он через головы дерущихся магов и обрушился прямо в гущу двойников, разрубая их тела острыми, как бритва, крыльями. Крутясь юлой, он рубил всех вокруг себя, добираясь до предводителя-некромага, одержимо и кроваво. Казалось, юный техномаг горит желание вцепиться в горло Корнелиусу, и даже израненный не разожмет своих пальцев ин упустит свою жертву. И Корнелиус, увидев эту одержимость, дрогнул. Шаг, еще шаг назад – он, положив руку на эфес своего меча, отступал, уходил от страшной рубки, стараясь затеряться за телами своих двойников.
Но Дерек словно не видел их; он безошибочно находил в толпе побледневшее лицо и следовал за ним, прорубая себе путь своими страшными черными крыльями.
Уна чувствовала, как остывают ее пальцы, как с каждым разом все труднее и труднее разжечь в ладони огонь, и видела, как все ближе подступают враги. Последний огненный шар даже не смог сбить с ног наступающего, лишь опалил его одежду и обжег живот, кожа на котором вздулась пузырями. От страха и ярости Уна закричала, словно безумная, ухватила свой орден, превращая его золотой меч, и ринулась вперед, но ее удар встретили сразу с десяток черных клинков, и магические двойники, удержав ее первый выпад, откинули ее назад, переступая зловеще через стену пламени и останки павших.
Иссякли силы и у Джон с Демьеном, и магам оставалось только пятиться, лихорадочно размышляя над тем, как же найти выход в этой ситуации. Но его не было, не было выхода! И смерть была все ближе, как вдруг…
От тяжкого удара под ногами их содрогнулся пол, Уна едва не упала, с трудом удержалась на ногах.
Наступающие вдруг остановились, задрав головы к нему и раскрыв рты, словно увидели нечто такое, чего и вообразить было сложно. Даже рубящийся Дерек вдруг оказался на совершенно чистом месте, словно все нападающие отпрянули от него, напугавшись зрелища больше, чем его разящих вороновых крыльев.
– Пресвятые небеса, – прошептал Демьен, обернувшись назад и раскрывая от изумления рот ничем не хуже двойников Корнелиуса.
Из колодца с мертвым даром, который теперь был наверняка пуст, зловеще раскачиваясь, едва не до самой луны поднималось толстое огромное тело змея, настолько нереального и страшного, что от одного вида его можно было помереть от страха.
На его чудовищной, огромной плоской голове горели ненавистью зеленые дикие глаза, зловеще поднимался кожистый острый гребень. Змей яростно шипел, разевая зубастую жаркую пасть, и кольца его бесконечного тела, выползая из колодца, наползали на армию Корнелиуса и безжалостно давили его двойников. Змей, долбанув еще раз хвостом, приплющив добрую дюжину человек, и его голова с разинутой пастью метнулась к армии Корнелиуса.
– Ненавижу! – шипел змей, клацая зубами. – Ненавижу…
С яростью ухватил он одного двойника и пожрал его, пронзая острыми зубами и заглатывая куски мяса. Смотреть на это было жутко.
Впрочем, то, что издали казалось мясом, на деле тоже обращалось в пустотелые чучела. Тела двойников Корнелиуса, пронзенные зубами змея, сначала вздувались, словно сжатые с силой воздушные шары, а затем взрывались, оставляя после себя лишь оседающий тонкий пепел и сажу, словно после истлевшей бумаги.
Змей уничтожал неживых двойников десятками, и нападали она ни него десятками – яростные, ведомые в бой волей впавшего в истерику Корнелиуса.
– Ты сожрал мой дар! – тонко визжал некромаг. – Весь мой дар!
От злости у него некрасиво и даже отвратительно тряслось лицо, слюни брызгали с искривленных губ, и теперь его красота выглядела чем-то отталкивающим, неуместным, ненастоящим, украденным, словно Корнелиус – злой, жалкий, трусливый, – не заслуживал ее.
Змей бился и извивался, как раненная змея в пыли, когда двойники толпой нападали на него и кололи своими шпагами, стараясь пробить толстую чешуйчатую шкуру. Это мало кому из них удавалось, шпаги соскальзывали с твердой чешуи, оставляя на шкуре змея лишь бледные царапины, но когда удачный укол все же находил брешь между плотно лежащих пластин и лилась кровь, звенящая даром – украденным у Корнелиуса даром, – змей яростно шипел и бил хвостом налево и направо, захватывал кольцами своего длинного тела нападавших на него двойников и давил, заставляя их лопаться и испускать дымные магические души, превращаться в бумажный серый тлеющий пепел.
– Я ссссильнее тебя, – шипел он, израненный, расправляясь с остатками ненастоящего воинства Корнелиуса. – Я не боюсссь тебя! Ты получишшь по зассслугам, предатель и лгун! Я рассстерзаю тебя и выпущщщщу твои ненастоящие кишшшки!
– Ты забываешься, юный сын огненного мага, – высокомерно произнес Корнелиус, с трудом справившись с уродующей его яростью и придавая себе прежний вид – уверенный и спокойный, – хотя теперь он тоже казался не более чем бумажной тонкой маской. – Я – великий некромаг, вызванный из небытия. Неужто ты думал, что я ничего не умею и могу одолеть тебя лишь количество нападающих?
Он властно щелкнул пальцами, и один из уцелевших его двойников внезапно посерел, словно отлитый из свинца. Серыми с голубоватым отливом стали его кожа и одежда, глаза сделались пустыми и похожими на глаза оловянных солдатиков. Змей налетел на него, обвил его тело долгими кольцами, но раздавить не смог, сколько бы ни старался, напрягая тело. Металл больно впивался в его тело. Змей яростно цапнул его за голову, желая откусить, но раздался ужасный скрежет, из-под его зубов посыпались искры, а двойник остался жив.
Корнелиус расхохотался – снова визгливо, истерично, – глядя, как змей тщетно старается, вымещая свою ярость на металлическом болване, и снова защелкал пальцами. Один за другим уцелевшие его воины становились каменными, металлическими, белым мрамором и черным гранитом, закаленной сталью и мягкой медью с розовым отливом. Мало того – они вдруг стремительно начали увеличиваться в размерах, и змей, сжимающий своими кольцами металлическое тело, тщетно пытался удержать этот рост. Всего в несколько мгновений двойники Корнелиуса превратились в Колоссов – огромных, неповоротливых, но мощных и несокрушимых, – и тот, первый, с которым пытался сладить змей, одним ударом откинул его прочь.
Длинное тело покатилось по шахматной крыше, и Гаррет, трансформировавшись обратно в мальчишку, подскочил на ноги, яростно сверкая глазами. Он был весь изранен, истыкан шпагами, его одежда была порвана и исчерчена кровавыми полосами и перепачкана сажей, но это ничуть не умалило его боевой пыл.
– Не забывай, – издеваясь, прокричал он, – твой дар у меня! Весь, до капли!
– Иди со мной, – произнес Корнелиус, величественно протягивая к Гаррету руку, – я милостив и прощу тебе твой проступок. Отдай, – голос Корнелиуса предательски дрогнул, на высокомерном лице промелькнуло умоляющее, просящее выражение, жалкое, унизительное. Корнелиус словно пытался натянуть на себя образ величественный и прекрасный, но тот отчего-то рвался, и в прорехи проглядывала настоящая – ничтожная, – сущность Корнелиуса. – Отдай мне дар, и я сделаю тебя своей правой рукой.
– Никогда! – расхохотался Гаррет, сверкая недобрыми глазами. – Никогда, слышишь ты, лжец и трус?!
– Ты поплатишься за свою дерзость! – взревел Корнелиус, багровея до самых бровей и яростным движением рук отправляя своих каменных истуканов вперед. – Убейте их всех! Затопчите их всех!
Неспешно, неповоротливо двинулись каменные истуканы вперед. При малейшем шевелении с их плеч сыпались каменные и металлические осколки, словно с тысячелетних гор. Красивые каменные узоры, в которые превратились золотая вышивка и кружева, лопались, когда на каменную ткань ложились морщины и складки, огромные каменные и металлические осколки рушились вниз, грозясь зашибить всякого, кто подвернется, и от тяжких шагов истуканов лопались шахматные плиты.
От первого же удара тяжелой пяткой все подскочило – и студенты, едва удержавшись на ногах, и сами каменные исполины, – и шахматный пол разрезала глубокая трещина. Гаррет, в которого был направлен удар, успел увернуться и оттащить в сторону зазевавшегося Джона, второй удар каменной тяжкой ноги пришелся по пустому месту и проделал в каменному полу огромную яму.
Дерек, мгновенно трансформировав техноброню в крылья, взлетев вверх и черной птицей заметался перед лицами истуканов, мешая им высматривать жертвы под своими ногами, но, кажется, от его действий проку было мало. Он был один, а истуканов много.
Демьен подхватил на руки спасенную девушку и удирал вместе с ней, но ноша заставляла его быть не таким проворным и не таким изворотливым. Пару раз ему удалось увернуться, и он даже успел отбежать на удачное расстояние – примерно в пару великанских шагов, – но долго ему было не продержаться, это было ясно как день.
И надо всем этим хохотал, как ненормальный, Корнелиус.
От страха Уна и пошевелиться боялась, и, увидев над собой занесенную каменную ногу, просто замерла, как парализованная. От первого же сотрясения пола она упала, и все происходящее наблюдала полулежа, с изумлением, отказываясь верить в происходящее.
Нога, занесенная над нею, двигалась медленно, Уна успела бы увернуться, но странное оцепенение не отпускало ее. Время словно замерло, и она успела пересчитать все гвоздики на подошве занесенного над ней сапога, и узор, вырезанный в подошве – красивый единорог, вставший на дыбы.
Грохот и звон осколков вдруг стихли, стало оглушительно тихо – так, что в ночной тишине стали слышны песни цикад где-то далеко, – и Уна вдруг сообразила, что истукан на самом деле замер, застыл с нелепо задранной ногой и опустить ее не может.
А в небе над каменными головами носятся, поблескивая сверкающими боками в лунном свете, Небесные Иглы, и по разбитому, искрошенному, покрытому трещинами полу идет Аргент – неторопливо и спокойно, словно великая битва, произошедшая здесь, с высоты полета ему показалась всего лишь забавной шахматной партией.
– Хорошая попытка, – заметил Аргент, останавливаясь возле Уны и подавая ей руку. Он не смотрел на нее, и его спокойствие, его протянутая ладонь испугали ее больше занесенной над нею ноги каменного исполина. Весь его вид – безупречный, опрятный, приглаженный, – словно говорил ей: «А с тобой я разберусь позже». И это угнетало девушку больше, чем перспектива смерти… Наверное оттого, что она не до конца поняла во что они только что ввязались и как это опасно.
Но когда она вложила свои пальцы в ладонь Аргента и ощутила его тепло, осознание всего происходящего навалилось на нее словно горная лавина, сметая и круша ее самообладание и спокойствие, которые на самом деле оказались ничем иным, как шоком. Уна вдруг ощутила, как избито ее тело, как болят натруженные руки и отбитый при падении зад, как трясутся ноги – она попробовала встать и не смогла, ноги ей просто отказали. Уна снова повалилась на пол, прижалась щекой к холодному камню и зажмурилась, чувствуя, как ее накрывают рыдания от ужаса и усталости. Аргент лишь мельком глянул на нее – перепуганную, испачканную в саже как трубочист, в растерзанной пажеской одежде – кажется, на груди от куртки отлетело несколько пуговиц, а шелковые белые туфельки были абсолютно черными и годились только на выброс, – и заступил ее, закрыв полой плаща от взгляда Корнелиуса.
От того, что Аргент обездвижил его воинство, у Корнелиуса случился прямо-таки припадок, он разразился потоком нечленораздельной драни, хрипя и брызжа слюной.
– Я великий некромаг! – орал он, бессильно потрясая кулаками. – Я велик настолько, что Вседверь дает мне все, что я попрошу! Я!..
– За тебя, – веско произнес Аргент, перебив словесный поток Корнелиуса, – всего лишь много заплатили. А величия в тебе нет; не льсти себе и не питай ложных иллюзий. Ты – ничто. А я, – его голос загрохотал от давно сдерживаемого гнева, – великий техномаг. Или что, – Аргент усмехнулся, – ты думал, что я только и гожусь на то, чтобы красивый костюм носить?
Аргент вытянул вперед руку, его пальцы хищно сжались, словно стискивая что-то. В тот же миг наверху жалобно заскрипело, застонало, и один из колоссов вдруг причудливо смялся, изогнулся, словно он был из мягкого теста, а чья-то невидимая рука стиснула его, сплюснула и деформировала, превратив в бесформенный ком.
Второй рукой Аргент указал на другого, каменного колосса, и у того с хрустом оторвалась огромная голова, по груди его с легким каменным перестуком скользнули обломки. Пальцы Аргента, подрагивая от гнева, сжимались, и каменный колосс крошился, разваливался, словно пересохшая на солнце глина.
Руки Аргента дрожали от напряжения, но все каменные и металлические воины Корнелиуса разрушались, разламывались, распадались, как карточные замки, превращаясь в кучи щебня. От напряжения вибрировал каменный пол, и Уна увидела, как прямо перед ее лицом маленький камешек задрожал, подпрыгнул и завис в воздухе, чуть покачиваясь, словно кто-то поднял его на нитке.
Воины Корнелиуса разрушались, но их каменные осколки не достигали земли, Аргент держал всю эту неимоверную каменную и металлическую массу в воздухе, чтобы ненароком не зашибить кого-нибудь.
Корнелиус тоже решил действовать. По его велению открылась Вседверь, ее солнечный проем засиял прямо за его спиной, и оттуда снова начали выходить его двойники, со шпагами наперевес, готовые атаковать всякого. В несколько секунд их вновь стало много, неимоверно много, и некоторые из них снова начали увеличиваться в размерах. Казалось, этому безумию не будет конца, казалось, что Корнелиус просто завалит весь мир копиями самого себя, растопчет и погребет всех и вся под камнями и телами, но у Аргента на то были свои планы.
Одним пассом руки он направил всю огромную, тяжелую каменную массу на войско Корнелиуса, и каменные осколки, летящие со скоростью снарядов и пуль, в миг посекли всех и все на своем пути, разорвав ненастоящие тела и унеся с собой обратно во Вседверь и каменных, не до конца подросших истуканов, и дымную сажу. Один миг – и на разбитой крыше башни стало пусто и тихо, и лишь Корнелиус, чудом успевший укрыться под защитным магическим куполом от каменного смерча, устроенного Аргентом, остался стоять против великого техномага.
– Вседверь заберет обратно свои дары, – небрежно произнес Аргент, опустив руки. – Ну? Что ты теперь можешь противопоставить мне? Не тебе со мной тягаться, призрак. Не тебе.
Корнелиус не отвечал. Губы его жалко кривились, на глаза наворачивались слезы, он оглядывался на закрывающуюся за его спиной Вседверь, но больше помощи оттуда ему не было.
– Вы можете убить меня, – прошептал он. Он произнес эти слова тихо, но ночной ветер, шелестящий полами плаща Аргента, донес эти слова до слушателей. – Но я приду снова и снова. Вы можете убить меня, – прокричал Корнелиус, снова впадая в истерику. Его величие соскользнуло с него, как сгоревшая бумажная маска, лицо его из красивого снова сделалось жалким, трусливым и отталкивающе-жестоким, трясущимся, как желе на тарелке. – Но я бессмертен! Бессмертен, слышите вы!..
