Текст книги "Хроники Нарнии (сборник)"

Автор книги: Клайв Стейплз Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 59 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Глава 2
Дорожные приключения

Шаста проснулся ближе к полудню; что-то теплое ткнулось ему в лицо. Он открыл глаза и увидел прямо перед собой лошадиную морду. Бри! Мальчик попытался сесть, но тело вдруг пронзила резкая боль.

– Ой, Бри! – проговорил Шаста со стоном. – У меня все болит. Я шевельнуться не могу.

– Доброе утро, малыш, – отозвался конь. – Болит, говоришь? Этого я и боялся. Тут дело не в том, что ты с меня падал. Ведь упал ты раз десять, не больше, да все на мягкую травку; на такой поваляться – одно удовольствие. А когда сверзился напоследок, угодил в кусты… Верно, ты еще просто не привык ездить верхом. Ну да ничего, скоро освоишься. Как ты насчет завтрака? Я-то уже перекусил.

– Да пропади пропадом и завтрак, и все на свете! – воскликнул Шаста. – Говорю тебе, я шевельнуться не могу!

Но конь, похоже, думал иначе: сперва он осторожно подтолкнул мальчика копытом, а затем, подпихивая носом, помог подняться на ноги.

Шаста огляделся. Позади виднелась крохотная рощица. Впереди травянистый, усеянный белыми цветами склон сбегал к обрыву. А за обрывом, внизу, так далеко, что плеск волн был едва слышен, раскинулось море. Шаста никогда прежде не глядел на море с такой высоты и даже не подозревал, какое оно огромное и сколько у него оттенков. Побережье тянулось вправо и влево, насколько хватало глаз; там, где на берегу громоздились камни, беззвучно пенился прибой. Над водой кружили чайки, солнце припекало и над сушей дрожало марево. Вдруг мальчику почудилось, будто чего-то не хватает. Он покрутил головой, принюхался – и догадался! В кои-то веки не пахло рыбой! Шаста настолько привык к этому запаху, что совсем недавно не мыслил без него жизни. А свежий воздух был столь чудесен, что прежняя жизнь сразу отодвинулась в дальнюю даль. Мальчик и думать забыл о своих синяках, царапинах и натруженных мышцах.

– Что ты там говорил насчет завтрака? – весело спросил он, поворачиваясь к Бри.

Конь одобрительно фыркнул.

– Поройся в седельных сумках – думаю, там найдется человеческая еда. Вон они, на дереве. Ты их сам туда повесил вчера ночью – или сегодня утром, уж кому как нравится.

Шаста последовал совету Бри и взялся рыться в сумках. Ему несказанно повезло – в одной из сумок нашелся пирог с мясом, чуть-чуть зачерствевший, но вполне съедобный; а еще сушеные фиги, ломоть зеленого сыра и фляжка с вином. А в другой сумке обнаружилось целое состояние – почти сорок мин серебром! Этаких денег Шаста в жизни не держал в руках!

Морщась от боли, мальчик сел наземь, прислонился спиной к дереву и принялся за пирог. Конь решил составить компанию своему всаднику и вновь пустился щипать траву.

– Выходит, мы – воры, раз взяли чужие деньги? – неожиданно спросил Шаста.

– Ум? – проговорил конь, поднимая голову. Дожевав, он задумчиво посмотрел на мальчика. – Как тебе сказать, малыш… Конечно, вольной лошади, к тому же говорящей, красть не пристало. Но я бы рассудил так. Мы с тобой – пленники в чужой стране. Вокруг нас враги. Потому эти деньги – военная добыча, трофей, дуван. Вдобавок без денег нам не найти еды для тебя. Ведь ты, к несчастью, не ешь ни травы, ни овса, как подобает разумным существам.

– Не ем, – согласился Шаста.

– А пробовал?

– Угу. И не сумел даже проглотить. Да и ты не смог бы на моем месте.

– Забавные вы все-таки, люди, – сдержанно произнес Бри.

Наконец Шаста покончил с завтраком (самым вкусным в его жизни). Бри, терпеливо дожидавшийся, пока мальчик наестся, заявил, что перед дорогой намерен как следует размяться. «Отлично! Отлично! – приговаривал он, катаясь по траве и дрыгая всеми четырьмя ногами. – Иди сюда, Шаста! Весьма полезное занятие».

Но мальчик только расхохотался.

– Ты такой смешной, когда лежишь на спине! – воскликнул он.

– Ничего подобного! – важно возразил Бри. Но затем конь перекатился на бок, вскинул голову и пристально поглядел на Шасту. – Правда? – встревоженно спросил он.

– Ага, – со смехом подтвердил мальчик, – Такой большой, а ведешь себя как жеребенок.

– Какой ужас! – проговорил Бри, – Это здешние безмозглые коняги виноваты! Это у них я научился всяким глупым выходкам! Страшно даже представить, как на меня посмотрят в Нарнии, когда узнают, сколько дурных привычек я приобрел! Что скажешь, Шаста? Только честно. Не щади моих чувств. Как по-твоему, говорящие лошади в Нарнии катаются по траве?

– Откуда мне знать? – удивился мальчик. – Коли уж на то пошло, на твоем месте я бы сначала попал в эту самую Нарнию, а там бы уж беспокоился обо всем прочем. Ты дорогу-то ведаешь?

– Я знаю, как добраться до Ташбаана. За городом начинается пустыня. Не бойся, пустыню мы одолеем! Пустыня упирается в Северные горы… Север, Шаста! Север и Нарния! Лишь бы Ташбаан миновать, а там нас уже никто не остановит.

– А обойти его нельзя?

– Обойти-то, конечно, можно… Но, во-первых, придется уйти от моря в глубь страны, во-вторых, нас почти наверняка задержат, а в-третьих, я не знаю той дороги. Нет, мы двинемся по берегу. В холмах нам попадутся разве что кролики да овцы, а они никому ничего не расскажут. Ну что, в путь?

На негнущихся ногах Шаста оседлал Бри и кое-как взобрался коню на спину. Весь день напролет Бри шел легкой рысью; его так и подмывало пуститься в галоп, но он понимал, что Шаста не выдержит скачки. Под вечер они спустились по крутому склону в долину, где пряталась приморская деревушка. На околице Шаста спешился и отправился за снедью; пока он покупал хлеб, лук и редис, Бри обошел деревню и встретил мальчика на дальней стороне. Еды мальчику хватило на два дня; вечером второго они с Бри вновь разделились – один пошел за провизией, другой пустился в обход. И с тех пор они поступали так всякий раз, когда Шасте требовалась еда.

Каждый новый день казался мальчику лучше предыдущего. О прежней жизни он почти не вспоминал, его мышцы становились все тверже, и с коня он падал все реже и реже. Впрочем, Бри продолжал ворчать – мол, как сидел ты на мне мешком с мукой, так и сидишь. «С тобою на спине, – прибавлял конь, – я бы постыдился выйти на тракт». Однако, несмотря на свое ворчание, Бри оказался неплохим наставником. И то сказать – кто как не лошадь может научить верховой езде? Они скакали рысью и галопом, Шаста научился держаться в седле, даже когда конь резко останавливался или вдруг кидался в сторону (Бри твердил мальчику, что в бою надо быть готовым ко всему). И конечно же, Шаста просил Бри поведать о битвах, в которые конь носил своего хозяина-таркаана. И Бри рассказывал – о марш-бросках, о переправах через бурные реки, об атаках пехоты и жестоких кавалерийских сечах, в которых лошади дерутся наравне с людьми: кусают, бьют копытами, топчут, встают на дыбы, чтобы их всадники обрушили на врагов свои мечи и топоры с удвоенной силой. Правда, обо всем этом Бри рассказывал вовсе не так часто, как хотелось бы Шасте.

– Не приставай ко мне, – отвечал обычно конь, когда мальчик особенно допекал его своими просьбами. – То были войны тисрока, и я сражался в них как бессловесный раб. Другое дело – войны в Нарнии, там я буду биться вольным конем и среди своего народа! Вот об этих войнах можно рассказывать сколь угодно долго. На север, в Нарнию! Иго-го! Иго-го-го!

Шаста быстро усвоил, что после этого клича Бри пускается вскачь.

Путешествие продолжалось уже которую неделю. Бухта за бухтой, долина за долиной, река за рекой, деревня за деревней оставались позади, и сколько их было, Шаста просто не помнил. Зато он крепко-накрепко запомнил ту ночь… День напролет спали, выехали вечером. Холмы остались за спиной, впереди лежала равнина, освещенная луной, в полумиле слева виднелся лес. Море пряталось за песчаными дюнами справа. Бри то шел рысью, то переходил на шаг. Внезапно конь замер.

– Что такое? – спросил Шаста.

– Тсс! – прошипел Бри, выгибая шею и прижимая уши. – Ты ничего не слышишь?

Мальчик прислушался.

– Ба! Другая лошадь, между нами и лесом! – воскликнул он.

– Вот именно, – подтвердил Бри. – И мне это не нравится.

– Верно, крестьянин какой-нибудь домой едет, – Шаста зевнул.

– Не глупи! – одернул мальчика Бри, – А то я не отличу крестьянскую клячу от настоящего коня! Уж мне ли не отличить?! Это настоящий конь, и скачет на нем настоящий всадник! Вот что я тебе скажу, Шаста: там, на опушке, таркаан. И под ним, конечно, не боевой конь – слишком легкая поступь для такого, как я, – но резвая кобылка самых чистых кровей.

– IIo-моему, они остановились, – сказал Шаста.

– Ты прав. Скажи на милость, почему он остановился, когда мы стали? Эх, Шаста, похоже, нас преследуют.

– Что же нам делать? – прошептал Шаста. – Думаешь, он нас видит?

– Вряд ли, – ответил Бри. – Но наверняка увидит, когда мы поскачем дальше. Эй, гляди-ка – к луне ползет облако! Сделаем так: едва оно закроет луну, мы с тобой двинемся к берегу. В случае чего, если уж совсем деваться некуда будет, спрячемся в дюнах.

Как только облако, о котором говорил Бри, подползло к луне, конь крадучись направился к берегу. Шаста застыл в седле, боясь шелохнуться.

Вскоре луна исчезла, словно проглоченная зловещим облаком, и пала непроглядная тьма. Шаста тщетно вглядывался во мрак – разглядеть хоть что-нибудь было попросту невозможно. «Надеюсь, мы уже в дюнах», – пробормотал он, и в этот самый миг раздался звук, от которого сердце мальчика ушло в пятки: из темноты донесся протяжный, скорбный и дикий рык. Бри шарахнулся в сторону и во весь опор помчался прочь от моря.

– Что это было? – крикнул Шаста.

– Лев! – И Бри понесся резвее прежнего, будто у него выросли крылья.

Сколько продолжалась эта бешеная скачка, Шаста не знал. Вряд ли долго. Наконец Бри пересек вброд широкую, но мелкую реку и остановился на дальнем берегу. Он был весь в мыле и дрожал с головы до ног.

– Вода должна сбить его с нашего следа, – выговорил конь, тяжело дыша. – Дальше пойдем шагом, – помолчав, он прибавил: – Шаста, мне очень стыдно. Я испугался, испугался до полусмерти, словно бестолковая калорменская коняга! Ужасно, правда? Я не боюсь мечей, пик и стрел, но эти зверюги, они… Пожалуй, перейду-ка я на рысь.

А минуту-другую спустя Бри снова ударился в галоп – и не удивительно, ибо львиный рык повторился. На сей раз он донесся слева, от леса.

– Их двое! – простонал конь.

Бри уносил Шасту все дальше от моря. А мальчик напряженно прислушивался.

– Эй, Бри! – позвал он чуть погодя. – Другая лошадь совсем рядом. Как говорится, камнем докинешь.

– Спасены! – выдохнул Бри. – У таркаана есть меч. Он нас защитит…

– Бри! – вскричал Шаста. – Уж по мне, так пускай меня Лев сожрет! Тебе-то что, тебя в конюшню вернут, и все дела. А меня повесят за конокрадство! – Разумеется, мальчик тоже испугался львов, но не так сильно, как Бри: в отличие от коня, он со львами до сих пор не встречался.

Бри фыркнул в ответ, однако взял правее. Как ни странно, другая лошадь отвернула влево, так что очень скоро Шаста оказался далеко от таркаана. И вдруг львы зарычали снова, один за другим, справа и слева, и лошади вновь стали сближаться. А львы, невидимые в темноте, – страшно даже подумать – преследовали их по пятам! Рычание раздавалось все ближе, как будто хищники нагоняли своих жертв.

И тут из-за облака вынырнула ослепительно яркая луна, и стало светло как днем. Лошади мчались голова к голове, копыта высекали искры, всадники почти соприкасались коленями. Лучшей скачки в Калормене не видывали ни до, ни после, – так потом утверждал Бри.

Шаста мысленно попрощался с жизнью. Интересно, мелькнуло вдруг у него в голове, а львы как – убивают сразу или играют с добычей, как кошка с мышью? Наверное, будет больно… И в то же время – как нередко случается в такие моменты – мальчик с любопытством глядел на другого всадника. Тот был невысок, но строен, без бороды, зато в кольчуге, сверкавшей в лунном свете; в седле он держался весьма уверенно.

Внезапно перед Шастой распростерлось нечто плоское и блестящее. Не успел он задуматься, что же это такое может быть, как раздался громкий всплеск, и мальчик почувствовал во рту привкус соленой воды. На полном скаку кони влетели в бухту, глубоко вдававшуюся в сушу! Животные поплыли; вода доходила Шасте до колен. Сзади донеслось гневное рычание; обернувшись, Шаста различил у кромки воды огромную косматую фигуру. Как ни странно, Лев был всего один; должно быть, второй отстал или нашел другую добычу.

Судя по всему, в воду Лев прыгать не собирался. Он стоял на берегу, глядел вслед лошадям, достигшим уже середины бухты, и грозно рычал. Мальчик поежился и посмотрел на своего нежданного спутника. Тот хранил угрюмое молчание. «Наверно, ждет, пока мы выберемся на сушу, – подумалось Шасте. – А там как накинется на меня! И что я ему отвечу? Надо что-нибудь сочинить…»

Тут кто-то рядом с ним воскликнул:

– Как я устала!

– Придержи язык, Хвин, и не будь дурой, – ответил другой голос.

«Снится мне, что ли? – подумал Шаста, – Готов поклясться, это вторая лошадь говорила!»

Вот ноги лошадей коснулись дна, вот захрустела под копытами галька, и мокрые, лоснящиеся животные выбрались на берег. К великому изумлению Шасты, таркаан не спешил задавать вопросы, на которые у мальчика по-прежнему не было ответов. Он даже не смотрел на Шасту; более того, ему как будто не терпелось ускакать прочь. Он бы и ускакал, когда бы не Бри, заступивший дорогу второй лошади.

– Бру-ху-ха! – фыркнул он. – Тпру, лошадка! Я все слышал, госпожа моя, так что больше можете не притворяться. Вы – говорящая лошадь из Нарнии. Между прочим, ваш покорный слуга тоже родом оттуда.

– С дороги! – крикнул таркаан, кладя руку на рукоять меча. – Какое тебе дело до того, кто мы и откуда? – Голос таркаана был необычно высоким и тонким.

И вдруг Шаста догадался.

– Да это девчонка! – воскликнул он.

– И что с того, кретин? – был ответ. – На себя посмотри! Пентюх деревенский! Должно быть, ты раб, а этого коня ты украл у своего хозяина!

– Чья бы мычала! – обозлился Шаста.

– Он не вор, таркина, – вмешался Бри. – Уж коли обвинять кого в воровстве, то меня; это я украл мальчишку. А насчет того, какое мне дело до вас, – неужто, по-вашему, я могу пройти мимо дамы моего роду-племени и не перекинуться с ней даже словечком? Да разве такое возможно?

– Конечно нет, – вставила лошадка.

– Хвин, я велела тебе придержать язык, – осадила ее таркина. – Молчала бы – и никто бы к нам не привязался.

– Подумаешь! – фыркнул Шаста. – Да кто вас держит? Валите, куда хотите. Скатертью дорога!

– Мы сами решим, что нам делать, – холодно сообщила девушка.

– До чего же бывают сварливы и упрямы эти люди, – заметил Бри, обращаясь к лошадке. – Что твои мулы, честное слово. Нет чтоб вести себя, как подобает разумным существам! Полагаю, госпожа моя, у нас схожая судьба? Похищены в ранней юности, проданы в рабство, провели много лет в Калормене?..

– Чистая правда, господин мой, – ответила лошадка и тихонько заржала.

– А теперь решили убежать?

– Не отвечай ему, Хвин! – потребовала таркина.

– Почему, Аравис? – спросила лошадка, вскидывая голову. – В лошадях я разбираюсь лучше, чем ты. И я уверена – столь благородный конь ни за что нас не предаст. Да, мы убежали из дома и держим путь в Нарнию.

– Значит, нам по дороге, – сказал Бри. – Думаю, вы и сами догадались. Когда встречаешь среди ночи мальчишку в обносках верхом на боевом коне – это означает лишь одно: тут дело нечисто. Кстати, да позволено мне будет заметить, но встретить ночью высокородную таркину в мужских доспехах тоже доводится нечасто. А если таркина эта, вдобавок, еще и требует, чтобы ее оставили в покое, – поневоле заподозришь, что она от кого-то бежит!

– Ладно, – буркнула девушка, – Да, мы с Хвин – беглянки. Мы скачем в Нарнию. Что теперь?

– Как что? – удивился Бри. – Дальше мы поскачем вместе. Госпожа Хвин, вы ведь не откажетесь от моей защиты и от той помощи, какую я могу вам оказать на долгом пути?

– Эй! – воскликнула таркина Аравис. – Почему ты все время обращаешься к моей лошади, а не ко мне?

– Прошу прощения, таркина, – ответил Бри, слегка наклонив голову, – но коли вы скачете в Нарнию, пора вам отвыкать от калорменских привычек. Мы с Хвин – вольные нарнианские животные, а это значит, что Хвин – вовсе не ваша лошадь. Вот вы небось оскорбились бы, скажи кто-нибудь, что вы – ее человек?

Девушка не сразу нашлась, что ответить. Подобные рассуждения для нее были явно в новинку.

– Все равно, – сказала она наконец, – не уверена, что нам следует держаться вместе. Чем больше отряд, тем проще его заметить.

– Ошибаетесь, – возразил Бри.

– Ну пожалуйста, Аравис, – взмолилась Хвин, – Давай поедем с ними. Мне будет гораздо спокойнее. Мы же и дороги толком не ведаем, а они наверняка знают! Ты посмотри только, какая стать, – да кто ж откажется от такого спутника!

– Да ну их, Бри, – встрял в разговор Шаста, – Пускай себе катятся. Не видишь, что ли, они нами брезгуют.

– Нет-нет, что вы! – возмутилась Хвин.

– Послушай, конь, – проговорила девушка, – против тебя я ничего не имею. Но этот твой мальчишка!.. Ты уверен, что ему можно доверять?

– Я же говорю, брезгуют! – разъярился Шаста. – Мы для них рылом не вышли!

– Тихо, Шаста! – осадил мальчика Бри. – Опасения тар-кины вполне естественны. Я ручаюсь за мальчика, госпожа. На него можно положиться. К тому же он родом из Нарнии или из Арченланда.

– Хорошо. Мы едем с вами, – заявила девушка. На Шасту она даже не взглянула, словно подчеркивая, что согласилась терпеть его присутствие только из-за Бри.

– Отлично! – воскликнул Бри. – Что ж, эти страшные звери остались на том берегу. Думаю, вы можете нас расседлать. Потом мы все отдохнем, и у нас непременно найдется что рассказать друг другу.

Расседланные лошади принялись щипать траву, а Аравис достала из своей седельной сумки всякую снедь и даже предложила Шасте, но Шаста, продолжавший дуться на девушку, помотал головой – дескать, спасибо, но я не голоден. А еще он попытался вести себя так, как подобает вельможе; однако вы-рос-то он в рыбацкой хижине, то бишь вельможным манерам учиться ему было негде, поэтому из его затеи ничего не вышло. Он и сам о том догадался, а потому набычился пуще прежнего.

Между тем лошади предались воспоминаниям. Мало-помалу выяснилось, что они паслись на одном и том же лугу – «чуть выше Бобриной плотины» – и даже приходятся друг другу дальними родичами. Так что животные весело переговаривались, а люди молчали, с каждой секундой чувствуя себя все неуютнее.

Наконец Бри сказал:

– Что ж, таркина, расскажите нам свою историю. Сдается мне, она обещает быть занимательной.

Аравис не заставила себя упрашивать. Едва девушка начала рассказывать, изменились и ее голос, и манера говорить. В Калормене искусству рассказывать истории (не важно – правдивые или вымышленные) учат с малолетства. А в нашем мире детишек учат писать сочинения. И разница здесь огромная – истории слушать нравится всем, а человека, которому нравилось бы читать школьные сочинения, я в жизни не встречал.

Глава 3
У врат Ташбаана

– Имя мне Аравис, – начала девушка. – Я единственная дочь таркаана Кидраша, сына таркаана Ришти, внука таркаана Кидраша, правнука тисрока Ильсомбре, праправнука тисрока Артиба, коий возводил род свой к богу Ташу. Отец мой правит провинцией Калавар; за древность рода дозволяется ему стоять пред лицом тисрока – да живет он вечно! – даже не снимая туфель. Матушка моя скончалась – да пребудет с нею милость богов, – и отец взял себе другую жену. Из братьев моих старший погиб в стычке с бунтовщиками на далеком западе, а младший совсем еще маленький. И случилось так, что жена отца моего, моя мачеха, возненавидела меня, и свет померк в ее очах оттого, что жила я в доме отца моего. И убедила она отца моего выдать меня замуж за таркаана Ахошту. А всем ведомо, что Ахошта родом простолюдин, да вот лестью и злыми наветами вкрался в доверие к тисроку – да живет он вечно! – и тот в награду за верную службу сделал его таркааном и одарил городами и деревнями, а когда умрет нынешний великий визирь, Ахошта, как говорят, займет сто место. Лет ему по меньшей мере шесть десятков, на спине у него горб, а лицо как морда обезьянья. И отец мой, поддавшись на уговоры мачехи, соблазнившись богатством и могуществом Ахошты, заслал к нему сватов. Уж конечно, Ахошта не стал отказываться, и свадьбу назначили этим летом, в солнцеворот.

Едва достигла эта весть ушей моих, свет померк в моих очах, и бросилась я на ложе и горько возрыдала. А на следующий день поднялась я и омыла лицо свое, и велела оседлать свою лошадку Хвин, и взяла с собой кинжальчик, перешедший мне от старшего брата, и ускакала из дворца. А когда дворец отца моего скрылся из глаз, когда очутилась я в густом лесу, когда выехала на поляну посреди леса, спрыгнула я наземь со своей лошадки и достала кинжал, и раздвинула свои одежды, чтобы не было иной преграды между сердцем моим и острием кинжала, кроме кожи. И взмолилась я всем богам, чтобы после смерти позволили они мне соединиться с моим братом. А потом зажмурилась, стиснула зубы и приготовилась вонзить кинжал себе в грудь. Но прежде чем рука моя нанесла удар, лошадка Хвин заговорила вдруг, будто дочерь человеческая, и рекла она: «О хозяйка моя, не губи себя, ибо только живым улыбается удача, а мертвым все едино».

– Эх, кабы я вправду так складно говорила! – вздохнула Хвин.

– Тсс, мадам! – прошептал Бри, жадно слушавший рассказ Аравис, – Уж на что калорменцы мастера рассказывать, ваша хозяйка превзошла даже хваленых придворных сказителей тисрока. Продолжай, таркина, прошу тебя.

– Услыхав, что лошадка моя говорит языком человеческим, – продолжила Аравис, – я укорила себя за слабость. Должно быть, подумалось мне, поддалась я страху смерти, и рассудок мой помрачился и принял морок за явь. И устыдилась я тогда, ибо в нашем роду смерти страшились не более, чем укуса комариного. И вновь занесла руку с кинжалом, дабы свести счеты с жизнью. Но тут Хвин положила голову свою мне на грудь, словно защищая меня от меня же самой; и слова ее взывали не к чувствам, а к разуму, и корила она меня, как мать корит неразумную дочь. И изумление мое было столь велико, что забыла я и об Ахоште, и о скорбном своем намерении, и воскликнула: «О лошадка моя, откуда ведом тебе язык человеческий?» И Хвин поведала мне то, о чем вы уже знаете: что в Нарнии водятся говорящие животные, что ее жеребенком похитили с нарнианских пастбищ. И говорила она о лесах Нарнии, о реках, о могучих замках и прекрасных ладьях, и наконец молвила я: «Клянусь Ташем, Азаротом и владычицей ночи Зарденой, как бы хотелось мне побывать в Нарнии!» И лошадка ответила мне: «О хозяйка моя, там ты была бы счастлива, ибо в Нарнии никого не вынуждают выходить замуж против воли».

И после нашей долгой беседы вернулась ко мне надежда, и возрадовалась я, что рука моя дрогнула и не сумела нанести роковой удар. И решили мы с Хвин, что убежим вместе, и договорились между собой, как обставим наш побег. Потом возвратились мы во дворец, облачилась я в самые яркие одежды и стала петь и танцевать пред отцом моим, притворяясь, будто счастлива несказанно и дождаться не могу дня свадьбы. И сказала я: «О отец мой, свет очей моих, снизойди к моей просьбе, позволь мне взять служанку и на три дня уехать в леса, где совершу я тайные обряды и принесу жертвы Зардене, владычице ночи и покровительнице дев, как подобает всем девам, покидающим милые отцовские чертоги и вступающим в неизведанное». И отец мой ответил: «О дочь моя, свет очей моих, да будет так».

И покинула я тогда отца моего и пошла к его писцу, коий нянчил меня с младых ногтей моих, качал меня на коленях своих и любил больше жизни. И взяла я с него клятву хранить тайну, а когда согласился он, попросила написать для меня письмецо. И плакал он, и умолял передумать, но я была непреклонна; и сказал он: «Слушаю и повинуюсь» и написал письмо. И я запечатала это письмо и спрятала у себя на груди.

– А что там было, в письме-то? – спросил Шаста.

– Не перебивай, малыш, – одернул мальчика Бри. – Не порти рассказ. Всему свое время и место. Продолжай, таркина.

– Потом позвала я служанку, прислужницу моей мачехи, и сказала ей, что она будет сопровождать меня к святилищу Зардены, и велела разбудить меня рано-рано поутру. И улыбалась я ей, и подливала ей вина, и пила она с радостью, не ведая, что подмешано в то вино сонное зелье и что теперь проспит она всю ночь и весь следующий день. И едва дворец отца моего погрузился в сон, облачилась я в доспехи брата моего, кои хранила у себя в память о нем. Затем я повесила на пояс кошель и сложила в него все деньги, какие у меня были, и самоцветы, и взяла снеди в дорогу, и сама оседлала лошадь и ускакала прочь во вторую стражу. И вопреки словам, обращенным к отцу моему, путь я держала не в леса, а на север и на восток, к Ташбаану.

Ведала я, что три дня отец мой не станет разыскивать меня, ибо уверен он, что я совершаю девические обряды в святилище Зардены. А на четвертый день пути добрались мы до города Азим-Бальда, куда сходится множество путей и дорог и откуда скачут во все стороны на резвых конях почтари тисрока – да живет он вечно! И по праву рождения таркаанам и ближайшим их родичам дозволяется посылать весточки с этими почтарями. Так что отправилась я в Почтовую палату и рекла главному почтарю: «О доставляющий вести, вот письмо от дяди моего, таркаана Ахошты, к таркаану Кидрашу, правителю Калавара. А вот пять мин за то, что доставишь ты это письмо». И ответил главный почтарь: «Слушаю и повинуюсь».

А в письме этом, написанном рабом отца моего под мою диктовку, якобы от таркаана Ахошты, говорилось так: «Таркаан Ахошта таркаану Кидрашу желает здравия и благополучия! Во имя Таша необоримого и неумолимого! Спешу поведать тебе, что держал я путь ко дворцу твоему, стремясь поскорее сочетаться браком с дочерью твоей Аравис. И угодно было всемилостивым богам даровать нам с нею встречу в лесу, где совершала она обряды в честь Зардены, как подобает юной деве перед замужеством. И едва узнал я, кто передо мной, восхитился я красотой ее и девичьей стыдливостью, и воспламенилось сердце мое любовью, и стало мне вдруг очевидно, что, коли не сочетаюсь я с нею браком сей же час, померкнет свет пред очами моими. И тогда совершил я жертвоприношения и взял дочь твою в жены и возвратился с нею в свой дом. И теперь мы оба молим тебя о снисхождении и просим поспешить к нам, и порадовать нас своим приездом, и счастливы будем лицезреть тебя. Прошу я также, чтобы привез ты приданое жены моей, ибо расходы на свадьбу оказались столь велики, что изрядно опустошили мой кошель. Мы с тобою словно братья, и потому льщу я себя надеждой, что не разгневает тебя наш скорый брак: всему виной любовь, кою питаю я к твоей несравненной дочери. Да пребудут с тобой всемилостивые боги!»

И отправила я это письмо, и поскакала прочь из Азим-Бальды. А отец мой, получив письмо, наверняка написал Ахоште в ответ или даже поехал к нему. И прежде чем правда откроется, мы с Хвин будем уже далеко за Ташбааном. Вот и вся моя история – до этой самой ночи, когда за нами погнались львы и мы, спасаясь от них, повстречались с вами у кромки соленых вод.

– А что стало с девушкой? – спросил Шаста. – Ну с той, которую ты опоила?

– Уверена, ее высекли за то, что проспала, – холодно отозвалась Аравис. – И я тому только рада. Сколько она мне крови попортила!

– Бедная! – вздохнул Шаста. – Не очень-то порядочно ты поступила.

– А тебя никто не спрашивает! – огрызнулась Аравис. – Тоже мне, советчик нашелся!

– И еще я кое-чего не понимаю, – продолжал Шаста. – Ты ведь не старше меня, верно? Точно не старше. Так с какой стати тебе замуж выходить, в твоем-то возрасте?

Вместо Аравис ему ответил Бри:

– Шаста, не знаешь, так помалкивай, а то еще подумают, что ты кичишься своим невежеством. У вельмож заведено женить сыновей и выдавать замуж дочерей именно в этом возрасте.

Шаста побагровел от стыда (впрочем, в сумерках это вряд ли было заметно). Аравис, по-прежнему не обращая на мальчика ровным счетом никакого внимания, попросила Бри поведать его историю. Конь пустился рассказывать; на его месте Шаста не упоминал бы столь часто о падениях и неумении ездить верхом. Похоже, Бри хотел рассмешить таркину, но Аравис ни разу не засмеялась, даже не улыбнулась. Когда же конь закончил рассказ, все стали устраиваться на ночлег.

Наутро двинулись дальше вчетвером – два человека и две лошади. Шаста мрачно размышлял о том, как хорошо было им вдвоем с Бри. Аравис и Бри постоянно что-то обсуждали. Бри провел в Калормене много лет, служил таркаанам и, можно сказать, «вращался в высших сферах», а потому знал многих из тех, о ком упоминала Аравис, и бывал в местах, которые она называла. Стоило таркине, к примеру, сказать: «Будь ты в битве при Зулиндре, ты бы увидал моего двоюродного брата Алимаша», как Бри отвечал: «А, Алимаш! Помню, помню! Он командовал всего лишь колесницами. По мне, колесницы – это не настоящая кавалерия. Но твой брат человек благородный. После взятия Теебета он насыпал мне сахара». Или Бри говорил: «Тем летом я был у озера Мезреел», а Аравис подхватывала: «О, Мезреел! У моей подруги, таркины Ласаралин, там летний дворец. Дивное место, а какое чудо долина Тысячи Ароматов!» Время от времени Шасте начинало казаться, что Бри нарочно ведет такие разговоры – показывает, как ему надоел его неуклюжий и невежественный седок. (На самом-то деле, конечно, ничего подобного у Бри и в мыслях не было: просто конь нашел подходящего собеседника – ведь всегда приятно перекинуться словечком с тем, кто знаком с твоими знакомыми).

Лошадка Хвин явно робела перед огромным боевым конем и потому помалкивала. Шастой же откровенно пренебрегали – во всяком случае, Аравис всячески показывала, что ей до него нет ни малейшего дела.

Впрочем, вскоре думать о подобных вещах стало попросту некогда – появились другие заботы. Путники приближались к Ташбаану. Придорожные селения становились все крупнее и многолюднее, да и дорога уже не пустовала. Передвигались по большей частью ночами, а днем прятались, как могли, и отсыпались. И на каждом привале затевали спор – что им делать дальше, когда они доберутся до Ташбаана. Следовало что-т. о решить, и немедленно, откладывать на завтра было уже невозможно. Как ни удивительно, эти споры сделали Аравис чуточку дружелюбнее; и то сказать – когда составляешь совместные планы, волей-неволей сходишься ближе.

Бри предложил перво-наперво договориться, где они встретятся, если по несчастливой случайности город их разлучит. Он упомянул Королевские Усыпальни на краю пустыни. «Будто громадные каменные ульи, – пояснил конь. – Мимо точно не пройдете. Калорменцы боятся этих гробниц, думают, что там обитают гули, и этот страх нам только на руку». «А вдруг там и вправду водятся гули?» – спросила Аравис. Бри гордо вскинул голову: вольному нарнианскому коню не пристало верить во всякие калорменские бредни. Шаста поддержал своего скакуна – мол, все это бабушкины сказки, никаких гулей и в помине нет. Честно говоря, в глубине души он побаивался гулей, но на Аравис его слова подействовали как нельзя лучше: таркина, словно устыдившись того, что невежественный простолюдин оказался храбрее вельможной дамы, заявила, что и ее гули нисколько не беспокоят. Итак, местом встречи были назначены Усыпальни, и все вроде бы стало ясно и понятно; но тут в разговор вмешалась Хвин. Она, конечно, просит прощения, ей больше пристало слушать, а не говорить; однако, как ей кажется, главное не в том, где они встретятся, покинув город, главное – как им через этот город пробраться.