Текст книги "Хроники Нарнии (сборник)"

Автор книги: Клайв Стейплз Льюис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 59 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Глава 15
О том,
чем закончилась эта история
и как начались все прочие

– Со мной вам не понадобятся ваши кольца, – донесся голос Эслана. Дети моргнули от неожиданности: они вновь очутились в лесу между мирами, неподалеку, растянувшись на траве, крепко спал дядя Эндрю, а рядом с ними стоял Эслан.

– Пора возвращаться. Но сначала вы должны кое-что увидеть – предостережение и повеление. Смотрите хорошенько.

Дети увидели неглубокий овраг, поросший травой.

– Когда вы были тут в последний раз, – продолжал Эслан, – этот овражек был озером. Прыгнув в него, вы попали в мир умирающего солнца над развалинами Парна. Теперь озера больше нет. Тот мир исчез, словно никогда не существовал. И да будет его судьба предостережением Адамовым чадам.

– Да, Эслан, – хором ответили дети.

Полли не могла удержаться, чтобы не спросить:

– Неужели мы такие же плохие, как они?

– Пока нет, дочь Евы, – ответил Лев. – Пока нет. Но вы становитесь похожими на них, и чем дальше, тем больше. И может случиться так, что ваши злодеи найдут секрет столь же ужасный, как Гибельное Слово, и воспользуются им, чтобы уничтожить всех живых существ. И скоро, очень скоро, прежде чем вы постареете, великими нациями вашего мира будут править тираны, которые ничуть не лучше императрицы Джадис. Ими будут попраны и радость, и справедливость, так что ваш мир должен поостеречься. А теперь – повеление. Заберите у вашего дяди все магические кольца и закопайте их так, чтобы никто никогда их не нашел.

Когда Лев произносил эти слова, дети глядели ему в главе И внезапно им почудилось (они так и не поняли, произош-в> это на самом деле или нет), будто львиная морда превратилась в золотистое море и они плавают в этом море, и на них накатила волна столь могучая и столь могущественная, что им сразу стало ясно – до сих пор они и ведать не ведали, что такое настоящие мудрость и доброта, что такое настоящая жизнь. И воспоминание об этом мгновении оставалось с ними до конца дней; и стоило им в печали или в гневе вспомнить о золотистом море и ощутить могучую волну, совсем рядом, словно за углом, как к ним возвращались спокойствие и уверенность в том, что все будет хорошо. В следующую секунду все трое (дядя Эндрю к тому времени проснулся) очутились в Лондоне и окунулись в шум и суету большого города.

Они оказались на тротуаре перед домом Кеттерли. Все было точь-в-точь как в то мгновение, когда они бежали отсюда; отсутствовали только ведьма да кэбмен с Ягодкой. Вон покосившийся фонарь; вон обломки кэба; вон толпа зевак. Все громко обсуждают случившееся, кто-то помогает подняться полисмену, приговаривая: «Очухался, поди… Ты как, старина?… Врач вот-вот приедет».

– Великие небеса! – пробормотал Дигори. – А я-то думал, прошла уйма времени.

Многие озирались по сторонам, высматривая Джадис и Ягодку. Никто не обратил внимания на детей, поскольку никто не видел, как они исчезли и как появились снова. Что же касается дяди Эндрю, в грязном, разорванном платье, с лицом в меду, его не узнала бы и родная мать. По счастью, дверь дома была открыта, на пороге стояла служанка, явно наслаждаясь всем происходящим; поэтому дети незаметно провели дядюшку внутрь и облегченно вздохнули.

Профессор вырвался и рысью устремился вверх по лестнице. Ребята испугались было, решив, что он помчался в мансарду, чтобы забрать остальные кольца. Но бояться было нечего. Дядя Эндрю сейчас мог думать только об одном – о бутылке, спрятанной в платяном шкафу; он вихрем ворвался в свою спальню и запер за собой дверь. Когда же дверь снова открылась, дядюшка был уже в халате и нетвердым шагом направился в ванную.

– Займись кольцами, Полли, – попросил Дигори. – А я пойду к маме.

– Ладно. Увидимся. – Полли взбежала по лестнице.

Дигори постоял, собираясь с духом, а затем на цыпочках двинулся к маминой комнате. Мама лежала, откинувшись на подушки, и лицо у нее было по-прежнему такое бледное, что при взгляде на него хотелось плакать. Дигори достал из кармана яблоко жизни.

И, подобно тому как ведьма Джадис выглядела в нашем мире иначе, чем в своем, яблоко из горного сада тоже отличалось от того, каким Дигори запомнил его по Нарнии. В комнате было много ярких вещей: разноцветное вязаное покрывало на кровати, пестрые обои, яркий солнечный свет из окна, мамино небесно-голубое платье. Но стоило Дигори достать яблоко, как все цвета в комнате словно поблекли, потускнел даже солнечный свет. Серебристое яблоко разливало вокруг чудесное сияние, отбрасывая диковинные блики на потолок. Ни на что другое смотреть не хотелось – да и, честно говоря, смотреть куда-либо еще было попросту невозможно. Аромат же от яблока шел такой, будто окно комнаты выходило в райский сад.

– Ох, милый, какая прелесть! – проговорила мама.

– Съешь его, пожалуйста. Хотя бы кусочек.

– Не знаю, разрешит ли доктор… Впрочем, мне и вправду хочется…

Мальчик срезал кожуру, разделил яблоко на ломти и поднес их маме. И стоило ей съесть последний кусочек, как она улыбнулась, откинулась на подушки и заснула – крепким, здоровым сном, для которого не понадобилось никакого снотворного (а ведь раньше, Дигори знал, она не могла без него обойтись). И мальчик заметил, что ее лицо стало другим. Он наклонился, поцеловал маму и на цыпочках вышел из комнаты, прихватив с собой огрызок яблока. Остаток дня, бродя по дому, он невольно думал, какое тут все обыденное и неволшебное, и тогда надежда отступала; но затем на память приходили слова Эслана, и надежда вновь возвращалась.

Вечером он закопал огрызок в саду.

На следующее утро к маме, как обычно, пришел доктор. Дигори спрятался на лестнице, чтобы услышать, что они будут говорить. Доктор вышел из комнаты и сказал тете Летти, ожидавшей в коридоре:

– Мисс Кеттерли, я потрясен! Это первый случай в моей практике. Это чудо, не подберу иного слова. Мальчику я бы пока ничего не говорил – мало ли что, всякое может случиться. Но по моему мнению… – тут он понизил голос, и больше Дигори ничего не разобрал.

Днем он вышел во двор и свистнул, как договаривались, вызывая Полли (накануне вечером она вырваться не смогла).

– Ну как? – спросила Полли, выглядывая из-за стены. – Как твоя мама?

– По-моему… по-моему, все хорошо, – ответил Дигори. – Знаешь, я пока помолчу, ладно? Давай покончим с кольцами.

– Они все у меня, – сказала Полли. – Я даже перчатки надела. Ну что, пойдем закапывать?

– Угу. Я уже закопал в саду огрызок яблока и место пометил, чтобы все вместе лежало.

Полли перебралась через ограду, и они пошли в сад. Как выяснилось, помечать место не было необходимости. Там, где Дигори закопал огрызок, вырос юный побег; он рос не так быстро, как нарнианские деревья, но уже поднялся над землей. Дети принесли лопату и закопали все магические кольца, в том числе свои собственные, под этим побегом.

Около недели спустя стало окончательно ясно, что мама Дигори поправляется. Через две недели она уже сидела в саду. А через месяц с домом Кеттерли произошла разительная перемена. Тетя Летти делала все, чтобы угодить сестре: открывала окна, раздвигала шторы, впуская в комнаты солнечный свет, расставляла новые цветы, настроила пианино; мама снова начала петь и играла с Дигори и Полли в такие игры, что тетя Летти не раз говорила: «Мейбл, ты совсем как ребенок».

Когда дело не ладится, с каждым днем все становятся хуже и хуже; а когда налаживается, каждый новый день приносит новые радости. Через шесть недель из Индии пришло длинное письмо от папы; в нем говорилось, что старый дедушка Керк умер и оставил папе большое наследство. Папа собирался выйти в отставку, навсегда покинуть Индию и вернуться домой. Теперь тот большой деревенский дом, о котором Дигори столько слышал, но которого никогда не видел, принадлежал ему и маме с папой; в этом доме были рыцарские доспехи, конюшни, псарни, река, парк, оранжереи, виноградники, а вокруг леса и даже горы. Дигори не сомневался, что отныне они будут жить счастливо.

Пожалуй, вам хочется узнать кое о чем еще.

Полли и Дигори сдружились настолько крепко, насколько это возможно, и она приезжала чуть ли не каждые каникулы погостить в чудесном деревенском доме; там она научилась ездить верхом, плавать, доить коров, печь хлеб и лазать по скалам.

В Нарнии животные жили в мире и радости, и ни ведьма, ни какой другой враг не тревожили их чудесную страну на протяжении многих столетий. Король Фрэнк, королева Хелен и их наследники правили мудро и справедливо; второй сын короля с королевой стал правителем Арченланда. Юноши женились на нимфах, девушки выходили замуж за лесных и речных богов. Фонарь, который, сама того не подозревая, посадила ведьма, сиял в нарнианском лесу день и ночь, и потому местность вокруг него стали называть Фонарным углом; когда много лет спустя в Нарнию попала другая девочка из нашего мира, этот фонарь освещал ей путь в зимнюю снежную ночь. Кстати сказать, ее приключения имеют некоторое отношение к событиям, о которых вы только что узнали.

Вот что вам следует знать. Деревце, которое выросло на заднем дворе дома Кеттерли из огрызка серебряного яблока, превратилось в раскидистую яблоню. Оно росло в нашей почве, вдалеке от Эслана и чудесного юного воздуха Нарнии, поэтому его яблоки не обладали той живительной силой, которая спасла маму Дигори; однако прекраснее этих яблок не нашлось бы во всей Англии – они были необыкновенно прекрасны, хоть и не волшебны. Однако само дерево, так сказать, в глубине ствола, никогда не забывало, из какого плода, из какого семени оно выросло. Порой оно таинственно шелестело листвой, хотя ветра не было и в помине; должно быть, это случалось, когда ветер задувал в Нарнии и нарнианская яблоня в горном саду раскачивалась под его порывами. А позже выяснилось, что в дереве сохранилась магия. Уже в зрелом возрасте Дигори (он стал знаменитым ученым, профессором и знаменитым путешественником) узнал, что яблоню на заднем дворе дома Кеттерли, который теперь принадлежал ему, повалило во время урагана, бушевавшего на юге Англии. Разумеется, Дигори не мог пустить такое дерево целиком на дрова; часть древесины пошла на изготовление большого платяного шкафа, который он поставил у себя в спальне. Сам он так и не узнал о магических свойствах шкафа – зато узнали другие. С того дня и начались постоянные перемещения из нашего мира в Нарнию и обратно; обо всем этом вы прочтете в других книгах.

Когда Дигори с родителями переселился в деревенский дом, с ними переехал и дядя Эндрю. Как сказал папа Дигори: «За старичком нужен присмотр, а у бедной Летти и без того забот хватает». До конца своих дней дядя Эндрю даже не пытался вновь заняться магией. Ему хватило преподанного урока; в старости он сделался куда приятнее в обращении и куда щедрее. Больше всего он любил провести гостя в бильярдную и пуститься в воспоминания о таинственной даме, чужеземной принцессе, которую он возил по Лондону. «Нрав у нее был поистине дьявольский, сэр, – приговаривал он, – Но какая женщина, сэр, ах, какая женщина!»

КОНЬ И
ЕГО ВСАДНИК
_{© Д. Афиногенов,
перевод, 2000}

Посвящается Дэвиду и Дугласу Грешемам

Глава 1
О том, как Шаста
отправился в путь

Речь у нас пойдет о том, что приключилось в Нарнии в те самые времена, которые принято еще называть Золотым Веком, – когда Нарнией правил верховный король Питер, а вместе с ним его брат король Эдмунд и сестры – королева Сьюзен и королева Люси.

В те дни далеко на юге, в Калормене, жил в хибарке на самом морском берегу бедный рыбак по имени Аршищ, а при нем – мальчик, сызмальства привыкший величать Аршиша отцом. Мальчика звали Шаста. Почти каждое утро Аршиш уходил на лодке в море, к полудню возвращался, запрягал в повозку осла и ехал в соседнюю деревушку – продавать улов. Коли рыбу всю расхватывали, он возвращался домой довольный и ничего Шасте не говорил, а вот коли покупали со скрипом, Аршиш принимался костерить сына на чем свет стоит и даже, бывало, крепко поколачивал. У него всегда находилось к чему придраться: и то сказать, ведь Шаста и сети чинил, и обед готовил, и в доме прибирался – вон сколько дел, уж где-нибудь непременно напортачишь.

Шаста один или два раза ездил в деревушку вместе с Аршишем; этих поездок ему хватило, чтобы усвоить – на юг от их дома, за ручьем, нет ничегошеньки ну вот столечко интересного. Деревенские были похожи на его отца – все как один бородатые, в тюрбанах, в длинных и грязных одеждах, на ногах деревянные башмаки с загнутым мыском, а говорили они громко и вечно рассуждали о всякой скучной ерунде. Зато на севере!.. О! На севере лежали неведомые земли, манившие Шасту, как манит нас все запретное (ведь ему строго-настрого возбранялось ходить туда, а почему – он и знать не знал). Частенько, сидя под одиноким деревом, что росло возле хибарки, и штопая сети, он с тоской поглядывал на север, на травянистый склон, упиравшийся в гряду холмов, за которой было видно только небо с редкими птицами.

Порой, когда рядом оказывался Аршиш, мальчик спрашивал: «Отец мой, что там, за холмами?» В дурном настроении рыбак вместо ответа таскал Шасту за уши – мол, нечего языком трепать, давай работай. А когда настроение у него выдавалось мирное, он обычно отвечал так: «Сын мой, не забивай себе голову глупыми вопросами. Ибо сказано мудрецом: «Приверженность делу – залог преуспеяния, а те, кто задается вопросами, кои их не касаются, ведут ладью безрассудства на камни нужды»».

Всякий раз, когда Шаста слышал такой ответ, ему начинало казаться, что за холмами скрывается некая невообразимая тайна. На деле же рыбак отвечал так потому, что и сам ведать не ведал, что там, за холмами. По правде сказать, ему было все равно – и без того забот хватает, чтоб попусту любопытствовать!

Однажды с юга прискакал всадник. Шаста уставился на него разинув рот – этаких благородных господ он в жизни не видывал. На всаднике была кольчужная рубашка, из-под шелкового тюрбана виднелся шишак шлема. На бедре всадника висел кривой ятаган, за спиной виднелся круглый щит с медными заклепками, в правой руке неизвестный сжимал пику. И конь под ним был на загляденье: серый в яблоках, крепкий, ладный, с пышной гривой и длинным хвостом; стремена и уздечка отливали серебром. Лицо всадника было смуглым, как и у всех калорменцев, а вот борода, завитая и надушенная, – ярко-красной (Шаста и вообразить не мог, что бороду можно покрасить). Аршиш сразу догадался по золотому браслету на руке всадника, что видит перед собой таркаана, иначе говоря – знатного вельможу, и повалился ниц, потянув за собой сына.

Таркаан потребовал приюта на ночь; разумеется, рыбак не посмел ему отказать. Ради нежданного гостя на стол выставили самое лучшее, что только было в доме, но вельможа досадливо поморщился и почти не притронулся к еде). А потом Шасту, как всегда, наделили куском хлеба и отослали прочь. Обычно мальчик шел в сарай, где держали осла, и ложился спать на устилавшем земляной пол тростнике. Но сейчас было еще рано, и потому Шаста, которого никогда не учили, что подслушивать нехорошо, уселся у хибарки и прижался ухом к трещине в стене. И вот что он услышал.

– Что ж, хозяин, – проговорил таркаан, – не буду скрывать – я имею виды на твоего мальчишку.

– О господин, – угодливо отозвался рыбак (Шаста живо представил себе, как отец жадно облизывается), – и какую же цену ты назначишь за то, чтобы твой недостойный слуга расстался со своим единственным чадом, отрадой его старости? Как сказано у мудреца: «Кровное родство важнее похлебки, и отпрыск для родителя дороже яхонта».

– Допустим, – сухо согласился таркаан, – Но другой мудрец сказал: «Помышляющий обмануть благоразумного подставляет спину бичу». Не пятнай свои седины ложью. Этот мальчишка вовсе не сын тебе, ибо твои щеки смуглее моих, а у него кожа белая, будто у ненавистных варваров, обитающих на далеком севере. Эти варвары – сущие исчадия преисподней, но пригожести им не занимать.

– Ох, как верно сказано, – вздохнул рыбак, – что на всякий меч найдется свой щит, но взор мудрого проникнет сквозь все препоны! Преклони же свой благосклонный слух, мой сиятельный гость. Всю свою жизнь я прозябал в бедности и потому никогда не женился и не завел ребенка. Но случилось так, что в полнолуние, в тот самый год, когда началось благое правление нашего великого тисрока – да живет он вечно! – боги в неизреченной милости своей лишили меня ночного сна. И поднялся я с убогого моего ложа и вышел на берег, чтобы насладиться свежестью воздуха и омочить персты в соленой влаге. И внезапно донесся до меня плеск, будто пенили воду. весла, и различил я чей-то крик. А вскоре приливною волною примчало к берегу лодку, и в ней был мужчина, исхудавший от голода и изнемогший от жажды, и был он уже мертв, хоть и не успел остыть; и подле него, на дне лодки, валялся пустой бурдюк из-под воды – а рядом лежал младенец. И молвил я себе: «Верно, несчастные эти потерпели кораблекрушение, и старший, по соизволению благорасположенных богов, голодал, дабы выжил меньшой, и скончался в виду спасительной земли». И припомнил я тогда, что того, кто помогает нуждающимся, боги не преминут щедро вознаградить, и, движимый состраданием, ибо твой ничтожный слуга – человек добросердечный…

– Прибереги похвалы для других, глупый старик! – перебил таркаан. – Иными словами, ты забрал ребенка – и сдается мне, по его виду, что за каждый кусок хлеба с твоего стола он уже отработал впятеро! Назови же наконец свою цену. Твое витийство меня утомляет.

– О господин мой, – воскликнул Аршиш, – как ты мудро изволил заметить, этот мальчик – моя надежда и опора. И потому его цена не может быть малой. Ведь когда я продам его тебе, мне придется покупать или нанимать кого-то взамен.

– Хорошо, хорошо, – сказал таркаан. – Даю тебе пятнадцать мин серебром.

– Пятнадцать! – вскричал Аршиш. По голосу рыбака чувствовалось, что он уязвлен до глубины души. – Пятнадцать! Светлейший таркаан, снизойди к моему почтенному возрасту! Не потешайся над моими сединами! Я говорю – семьдесят.

Тут Шаста поднялся, стараясь не шуметь, и на цыпочках двинулся прочь. Он услышал все, что хотел: ему доводилось наблюдать, как торгуются деревенские, так что он знал, чем все кончится. Мальчик ничуть не сомневался, что в конце концов Аршиш уступит его таркаану – не за пятнадцать мин, конечно, но и не за семьдесят; а еще он был уверен – чтобы сторговаться, им потребуется несколько часов.

Окажись на месте Шасты кто-нибудь из нас с вами, мы бы наверняка пришли в ужас, услыхав, что родители собираются продать нас в рабство. Однако Шаста нисколько не испугался – по правде сказать, на побегушках у Аршиша он и без того был почти рабом. Вполне может статься, что разодетый незнакомец на гордом коне окажется добрее родного отца… Нет, не родного! Какое счастье, что Аршиш ему не отец! Мальчик нередко упрекал себя за то, что, как ни старается, у него не выходит полюбить рыбака – а ведь сыну положено любить отца. Теп ерь-то понятно, почему у него ничего не получалось. Хвала великим небесам! «А кто же мой настоящий отец? – подумалось Шасте. – А вдруг он – таркаан? Или тисрок – да живет он вечно? Или даже бог?..»

Мальчик вышел на лужайку перед домом. Вечерело, сгущались сумерки, на западе догорал закат, а над головой уже появились первые звезды. Неподалеку, привязанный к железному кольцу в стене сарайчика, щипал траву конь чужака. Шаста несмело приблизился к животному, погладил его по боку. Конь не повел и ухом и продолжал щипать траву.

– А что он за человек, этот таркаан? – громко спросил Шаста сам у себя. – Вот будет здорово, коли он окажется добрым господином! Я слыхал, бывают такие господа, у которых рабам живется припеваючи: и платье им выдают, и мясом каждый день кормят… А вдруг он возьмет меня на войну, и я спасу ему жизнь, и он освободит меня, и назовет своим сыном, и поселит во дворце, и подарит мне колесницу и полный доспех! А коли он грубый и жестокий, что тогда? Закует в кандалы и пошлет работать в поле… Эх, кабы знать! Уж лошадке-то наверняка известно, что да как; могла бы она говорить, я бы ее расспросил.

Конь вскинул голову. Шаста снова погладил его, приговаривая:

– Кабы ты, лошадка, умела говорить…

Ему почудилось, будто он грезит наяву – конь скосил на него глаз и ответил, негромко, но отчетливо:

– Я умею.

Глаза мальчика округлились от изумления. Он не поверил собственным ушам.

– Ой! Э… – выдавил он наконец, – Ты и вправду умеешь говорить?

– Шш! Не кричи! – предостерег конь. – Там, откуда я родом, почти все животные умеют говорить.

– И где же это? – изумился Шаста.

– В Нарнии, – ответил конь. – В чудесной стране Нарнии, где склоны гор покрыты вереском, а холмы поросли тимьяном. В Нарнии, где по зеленым долинам текут веселые речки с прозрачной водой, где растут на камнях деревья и мхи, где по густым лесам разносится звон – то гномы трудятся в своих кузнях. А какой в Нарнии воздух! Тысяча лет в Калормене не стоит и одного часа в Нарнии! – И конь тихонько заржал, и ржание его походило на вздох.

– А как ты попал сюда? – спросил Шаста.

– Меня похитили, – объяснил конь. – Украли, увели – называй как хочешь. Я тогда был жеребенком, сущим несмышленышем. Матушка все твердила, что я не должен бегать на южные склоны, в Арченланд, но я ее не слушал. И, клянусь львиной гривой, я поплатился за свое легкомыслие! Все эти долгие годы я был рабом, и мне приходилось скрывать от людей свою истинную натуру и притворяться таким же тупым и безмозглым, как их лошади.

– А почему ты не сказал никому, кто ты такой?

– Разве я похож на глупца, человек? Узнай кто-нибудь, что я умею говорить, меня стали бы показывать на ярмарках и не спускали бы с меня глаз. И все, прощай, свобода, на веки вечные.

– А почему… – начал было Шаста, но конь перебил мальчика.

– Послушай, – проговорил он, – я утолю твое любопытство потом, когда у нас будет время. А сейчас… Ты хотел узнать, что за человек мой хозяин, таркаан Анрадин? Со мной-то он обращается неплохо, ведь боевой конь стоит слишком дорого, чтобы дурно с ним обходиться. Но на твоем месте я бы предпочел умереть, чем оказаться у него в услужении.

– Тогда мне лучше сбежать, – пробормотал побледневший Шаста.

– Вот именно, – подтвердил конь. – А хочешь, убежим вместе?

– Ты тоже хочешь сбежать? – удивился мальчик.

– Да – если со мной будешь ты, – ответил конь. – Если мы убежим вдвоем, у нас может получиться. Видишь ли, на лошадь без седока позарится первый встречный. А с седоком – совсем другое дело, никому и в голову не придет, что я сбежал. Что же до тебя, далеко на этих двух хилых человеческих ножках тебе не уйти. А на мне ты обгонишь любого из здешних коней. Кстати, ты верхом-то ездить умеешь?

– Конечно, – гордо заявил Шаста. – Я сколько раз ездил на осле!

– На ком, на ком? – с нескрываемым презрением переспросил конь. (Вообще-то у него получилось: «На ком-иго-гом?» Дело в том, что говорящие лошади, когда сердятся, часто сбиваются на речь, впитанную с молоком матери). – Иначе говоря, ты не умеешь ездить верхом. Да, незадача… Что ж, придется учить тебя по дороге. А хоть падать-то умеешь?

– Эка невидаль, – пробурчал пристыженный Шаста, – Упасть всяк горазд.

– Умеешь ли ты падать и подниматься снова, взбираться в седло, чтобы упасть вновь? Умеешь ли забывать про синяки и ушибы?

– Нет, – признался Шаста, – но я постараюсь научиться.

– Бедняжка, – мягко проговорил конь. – Я и запамятовал, что ты – всего лишь жеребенок. Не унывай, мы еще сделаем из тебя наездника! Ну да ладно, слушай. Мы тронемся в путь, как только эти двое в доме заснут. А пока нам нужно выбрать дорогу. Мой таркаан едет в великий город Ташбаан, ко двору тисрока, и там… Что с тобой?

Шаста глядел на коня выпученными глазами.

– Э… Я… А разве не надо прибавлять: «Да живет он вечно»? – с запинкой выговорил мальчик.

– Чего ради? – воскликнул конь, – Я – вольное существо по праву рождения. С какой стати мне говорить на языке рабов и глупцов? Не хочу я, чтобы ваш тисрок жил вечно, да и не проживет он вечность, сколько ему того ни желай. Между прочим, ты ведь тоже с севера, судя по твоей белой коже. Так что нам обоим не пристало нести всякую околесицу. Усвоил? Итак, как я уже упоминал, мой хозяин держит путь в Ташбаан…

– Выходит, мы отправляемся на юг?

– Ну, почему же? – откликнулся конь. – Вовсе нет. Пойми, он считает меня безмозглой скотиной, вроде прочих здешних лошадей. Будь я таков на самом деле, оставшись без всадника, я бы побежал домой, в дворцовую конюшню. Его дворец – на юге, в двух днях пути отсюда. Там-то он и станет меня искать. Ему и во сне не привидится, что я поскакал в Нарнию! Вернее всего, он решит, что меня увел какой-нибудь конокрад из деревушки, через которую мы проехали по дороге сюда.

– Ура! – шепотом крикнул Шаста. – Мы едем на север! Вот здорово! Я всю жизнь хотел там побывать!

– Еще бы, – фыркнул конь. – В тебе говорит голос крови. Я уверен, ты – чистокровный северянин. Но не шуми, не то разбудишь их – если, конечно, они уже спят.

– Давай я пойду посмотрю, – вызвался Шаста.

– И вправду сходи, – согласился конь, – Но гляди в оба, чтоб тебя не поймали.

Пока они строили планы, на землю пала ночь. Было очень тихо, разве что шуршали волны, накатываясь на берег, но Шаста, сызмальства привычный к шуму прибоя, не различал этого звука. В хибарке, похоже, спали – лампа не горела. Мальчик подкрался к двери, затем подобрался к окошку, затаил дыхание – и услышал знакомый с присвистом храп. Рыбак спал, а значит, спал и его гость. Неужели, подумалось мальчику, он слышит этот храп в последний раз в жизни? Вот забавно… Послушав мгновение-другое, Шаста прокрался к сарайчику, где держали осла, пошарил в потайном месте, достал ключ, открыл дверь и вытащил наружу седло и уздечку, снятые на ночь с коня. С кем ему было по-настоящему жаль расставаться, так это с осликом. Он наклонился и со словами: «Прощай, дружище!» поцеловал ослика в нос.

– Наконец-то! – встретил его конь, когда он вернулся на лужайку. – А я гадаю, где ты пропадаешь!

– Надо же было достать твою сбрую, – ответил Шаста. – Может, подскажешь, как это все надевается?

Следующие несколько минут Шаста возился со сбруей, стараясь производить как можно меньше шума, а конь приговаривал: «Затяни потуже… Пряжка должна быть ниже… Укороти стремена… Вот так, молодец…» Когда же мальчик сделал все, что от него требовалось, конь сказал:

– Теперь поводья. Надеть мы их наденем, чтобы не вызывать подозрений, но пользоваться ими ты не будешь. Привяжи их к седлу, да не туго, чтобы я мог двигать головой. И помни – больше к ним не прикасайся!

– А для чего они? – спросил Шаста.

– Вообще-то для того, чтобы всадник мог управлять лошадью, – отозвался конь. – Но мною управлять не нужно, все равно ты дороги не знаешь, поэтому поводья тебе ни к чему. И еще одно. Не цепляйся, пожалуйста, за мою гриву.

– Да как же мне тогда держаться?! – воскликнул Шаста. – Я же сразу упаду!

– Держись коленями, – посоветовал конь, – Так ездят настоящие конники. Сядь прямо, будто ухват проглотил, сожми меня коленями, да покрепче – небось не раздавишь, локти прижми… О! А шпоры тебе зачем?

– Как зачем? – не понял Шаста. – Я же видел, все ездят со шпорами.

– Положи-ка их в сумку, – велел конь. – Будем в Ташбаане, мы их продадим. Ну, готов? Тогда залезай.

– Ой, какой ты большой! – отдуваясь, проговорил Шаста, когда его первая попытка взобраться на коня закончилась неудачей.

– Я же конь, а не осел, – был ответ. – Видели бы нас со стороны, точно бы решили, что ты лезешь на копну сена. Ну-ка, попробуй еще. Неплохо, неплохо. Теперь сядь прямо; вспомни, что я говорил про колени. Подумать только: я ходил в атаку, выигрывал бега, а теперь несу на себе куль с соломой! – Конь добродушно фыркнул. – Ну, держись!

И они тронулись в путь. Сначала конь неторопливой поступью двинулся к неглубокой речушке, что впадала в море к югу от хижины рыбака; там он оставил на песке отпечатки копыт, по которым сразу становилось ясно: он убежал на юг. Затем вошел в воду и направился вверх по течению – до того места, где северный берег речушки был усыпан галькой. Там конь выбрался из воды и, по-прежнему неспешно, двинулся на север; мало-помалу хижина с одиноким деревом, ослиный сарайчик и ручей – все, что Шаста привык называть домом – растаяли в сумраке летней ночи. Пологий склон вывел путников на гребень холма – того самого холма, за которым обрывался известный Шасте мир. Теперь перед ними расстилалась равнина, края которой в темноте было не разглядеть; да и был ли у нее край?

– Что скажешь? – спросил конь. – По-моему, самое время пуститься вскачь.

– Пожалуйста, не надо! – взмолился Шаста. – Я не умею… Ну пожалуйста, лошадка… Ой! Я же не знаю, как тебя зовут.

– Брихи-хинни-бринни-хухи-ха, – горделиво отозвался конь.

– Мне этого никогда не выговорить, – пробормотал Шаста. – Можно, я буду звать тебя Бри?

– Что с тобой поделаешь, – вздохнул конь. – Зови. А мне тебя как называть?

– Я Шаста.

– Хм, – протянул Бри. – Вот уж имечко так имечко… Ладно, забудем. Поверь мне, на скаку в седле удержаться очень просто – конечно, если знаешь как. Сожми колени и смотри прямо перед собой, на землю не гляди. Если тебе покажется, что ты падаешь, постарайся выпрямиться и крепче сжимай колени. Понял? Что ж, вперед! На север, в Нарнию!