Текст книги "Гангстеры"

Автор книги: Клас Эстергрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

– Может быть, я схожу с ума, – сказал Конни, – но я стал думать о Виви, этой куртизанке… и знаешь почему? Я не знал. Потому что это казалось мне разумным. Она больше ничего не значила для меня, дурман давно развеялся, но дома у жены мне казалось единственно логичным, единственно разумным думать о другой женщине, потому что только это могло объяснить мое состояние, ведь правда была еще более отвратительной…

Конни посмотрел на меня с новым выражением. Он напомнил мне другого знакомого: его лицо всегда изображало большое удивление, как у мальчика-переростка, который воспринимает любую вещь с невыразимым изумлением и вечным вопросом: «Как это возможно?..»

– Очевидно, – отозвался я, – это ужасный парадокс.

– Ужасный парадокс, – повторил он с сомнением, словно предпочитая «абсурдную правду» или «полный идиотизм». – Если бы я только нашелся раньше, – добавил он, – то смог бы спасти ситуацию. Но я не смог.

Он стал жертвой рассудка, подсунувшего ему мысленный образ полураздетой женщины, откинувшейся на вешалку со старыми фраками, которые качались в такт ее движениям, бесстыдным словам и звяканью пустых металлических вешалок. Лишь об этом он мог думать – невольно, в угоду жене и ее желанию понять, почему он так отстранен, почему не желает поделиться своими мыслями.

Чем дольше он скрывал он нее происходящее, тем сложнее становилось узнать правду, и когда она, наконец, сдалась и решила, что вечер окончательно испорчен, то спросила:

– И где ты был ночью?

Она разыскивала его, звонила ему домой – возможно затем, чтобы уже тогда поделиться радостной новостью.

– Я спал в конторе, – честно сказал он. По тому, как она кивнула в ответ, он понял, что мог сказать что угодно. – Это правда, – добавил он, вложив в слова всю силу. – Не спрашивай почему. Я не могу объяснить. Но кое-что… происходит. Больше я не скажу.

– Надеюсь только, что она не слишком молоденькая. А то станешь отцом и дедом одновременно.

Он покачал головой.

– Не принуждай меня. Прошу, любимая, не принуждай меня! – искренне взмолился Конни. Он не мог ничего рассказать, не мог объяснить, но смог произнести: «Не принуждай меня!» Может быть, это было объяснение в любви, такое же извращенное, как мучительные подсказки разума. Конни до последнего внушал себе, что эта фраза была воспринята именно так.

– Я был уверен, что они следят за мной, – сказал он. – Что они знают каждый мой шаг, и я, конечно, мог остаться на ночь у Аниты, но хотел вернуться сюда. Я соорудил массу приспособлений, чтобы видеть, проникал ли кто-нибудь в контору, но вернувшись около полуночи, обнаружил все на своих местах. Позвонила Анита, чтобы проверить, в конторе ли я. Об этом я просил ее сам – чтобы она мне поверила. В конце концов, мы нашли своего рода баланс. Она поняла, что в моей жизни происходит что-то, о чем я не могу рассказать, и ей пришлось этим довольствоваться. Нам нужно было думать о Камилле.

В воскресенье они общались по телефону. Конни пытался дозвониться до Камиллы, но там все время было занято. Поговорив с Анитой, он узнал, что дочь «удручена», но не настолько расстроена, чтобы им следовало всерьез беспокоиться. У нее в гостях была подруга, с которой Камилла собиралась приготовить обед, а затем пойти в кино. Что они и сделали. Позже подруга подтвердила это. Она прекрасно знала о ситуации, в которой оказалась Камилла, но не заметила ничего «подозрительного» – ничего, что указывало бы на желание причинить себе вред или добровольно исчезнуть.

~~~

Теперь следует описать ряд обстоятельств, которые в результате привели к ложному заключению, к неверному и, возможно, несчастному предположению, крайние следствия которого стали видны лишь со временем и которое, кроме того, в определенный момент вовлекло меня в происходящее.

Как известно, Конни был крайне напряжен уже до исчезновения дочери – на него оказывали давление и призывали отступить от профессиональных принципов, поставив на карту честь профессионала. Упрямство и гордость не позволили ему пойти на это, вследствие чего прозвучала отчетливая, но в то же время расплывчатая угроза. Может возникнуть вопрос: «Откуда? С чьей стороны?» «Со всех сторон, – ответил бы тогда Конни. – Сверху, снизу, спереди, сзади…» А мог бы ответить: «Изнутри».

Поэтому не было ничего странного в том, как быстро он принял решение, услышав слова супруги, возникшей на пороге конторы:

– Конни, я не хочу беспокоить тебя понапрасну, но есть ли у тебя вести от Камиллы?

– Нет, – ответил он. – Что ты имеешь в виду?

– Мы… Ее нет ни дома, ни на работе, и…

– Она пропала?

– Не знаю, но…

– Она исчезла?

Конни не стал расспрашивать дальше, не предложил жене сесть и поговорить спокойно и обстоятельно, не взвесил со всей тщательностью факты, а сразу сделал вывод: «Это они! Эти подонки!» – вполне, на его взгляд, логичный и очевидный. Чистота и ясность вывода оглушили его и сделал совершенно не восприимчивым к некоторым фактам и обстоятельствам, которые могли бы разубедить его в непогрешимости этого умозаключения. Эта глухота дорого обошлась Конни. Но лишь сторонний наблюдатель – к тому же, по прошествии времени – может упрекнуть его в зацикленности на одной версии происходящего. Однако, учитывая обстоятельства, эта замкнутость была по-человечески понятна.

Анита передала Конни то, что ей рассказал Густав, а Конни, в свою очередь, пересказал это мне. Пока Конни и Анита стояли по разные стороны блюда с вяленой говядиной, Густав и Камилла выясняли отношения, в результате чего Густав повел себя «по-детски» и «незрело». Весь воскресный вечер он провел в одиночестве и пришел к выводу, что в глубине души любит Камиллу и готов взять на себя ответственность за ребенка, которого она ожидает. Он ясно понимал почему – ему лишь требовалось время, чтобы осознать это. Но позвонив Камилле наутро, он ее не застал. Густав отправился в «Секонд-хэнд для третьего мира» на улице Бундегатан, где она работала, но там ему сообщили, что Камилла уволилась. «Когда?» – спросил он. «А что?» – последовал недружелюбный ответ.

Густав разыскивал Камиллу весь день, звонил в дверь, но безрезультатно. То же самое повторилось во вторник, пока он не связался с Анитой. Объединив усилия, они продолжали поиски двое суток, но так же безуспешно. У Аниты был запасной ключ от квартиры Камиллы. Утром в четверг они решили отправиться туда. Камилла жила в трехкомнатной квартире, число соседей постоянно менялось, но когда они пришли, никого не было дома. Комната Камиллы выглядела как всегда. Густав знал ее привычный облик. Может быть, не хватало кое-какой одежды, но уверенности в этом не было. Книги, диски, украшения и прочие личные вещи были на месте. Густав и Анита перебрали все, что было в комнате, стараясь не нарушать порядок. Паспорта они не нашли, но его Камилла обычно носила с собой. Не нашлось ничего, что могло бы пролить свет на исчезновение.

Слушая рассказ жены, Конни многое пропускал мимо ушей, ибо он уже все решил – разумеется, это событие, как и многое другое, стало лишь подтверждением, очевидным ответом на очевидный вопрос.

Анита отправилась в полицию, где ей сообщили, что еще слишком рано – для заявления должно пройти определенное количество дней. Она звонила в психиатрические больницы, которые не имели права выдавать информацию, но все же сообщали, что пациента с таким именем к ним не поступало. Так обстояли дела.

– Это они! Эти подонки!

–  Они?Кто – они?

Конни расхаживал перед окном в галерею. Это был привычный маршрут – туда и обратно, но он споткнулся о выступ перед эркером, считая дни:

– Четыре дня… Они держат ее уже четыре дня…

Конни выругался, пнул мусорную корзину, хотел разнести всю контору. Жена встала у него на пути, и он почти упал в ее объятья, схватил и разрыдался, не в силах сдержаться. Он проклинал себя, свое достоинство и глупость, пока слезы не стали иссякать и он не услышал вопрос жены:

– Что случилось? О чем ты говоришь? Я не понимаю…

Конни не мог объяснить. Он попытался собраться, делал глубокие вдохи, чтобы найти опору.

– Обещаю… Я сделаю все… Это моя вина. Я знаю, в чем дело.

– Конни…

– Знаю… Знаю…

– Что? Что ты знаешь?

– Я должен молчать, – ответил Конни. – Ради твоего блага. Ради ее блага.

– А ну-ка, сейчас же… – начала Анита, но слова не подействовали. Она почувствовала это в первое же мгновение.

С безрассудством упрямца Конни сел за письменный стол и сделал глубокий вдох, пытаясь совладать с собой. Голос не должен дрожать. Конни взял телефон и набрал номер Янсена. Ответ последовал немедленно, против обыкновения.

– Это я, Конни.

– Вот как… – отозвался Янсен, – ты подумал как следует?

Прозвучало это высокомерно и отстраненно, чего Конни и ожидал.

– Подонки! – прошипел Конни. – Трусливые подонки! – Янсен молчал – если он и удивился, то Конни этого не заметил. – Или моя дочь окажется здесь через час, или вы будете играть в игру «найди ключ», пока не подохнете один за другим!

Янсен по-прежнему молчал.

– Понятно? – повторил Конни. – Через час!

– О чем ты? – спросил Янсен.

– Еще раз повторить?

– Нет, я слышу, но не понимаю…

– Прекрати.

Янсен прекрасно слышал каждое слово, но не понимал смысла.

– Твоя дочь? – переспросил он. – Что с ней?

– Ты знаешь.

– Нет, – ответил Янсен. – Я даже не знал, что у тебя есть дочь.

– Тогда передай своим дружкам, – произнес Конни, – что если она не появится здесь через час, то…

– Конни, – сказал Янсен. – Здесь что-то не так… Мне кажется, у тебя проблемы…

Конни сделал еще один глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки. Янсен прав. Здесь что-то не так. Конни ожидал другой реакции.

– Я и подумать не мог, – сказал он, – что вы такие подлецы…

– Конни, – снова начал Янсен, – ты разыскиваешь свою дочь?

– Для тебя это новость? Может быть, ты не так хорошо осведомлен, а только делаешь вид. Да, моя дочь пропала, и у меня есть причины думать, что твои друзья хотят таким образом что-то мне сообщить.

– Конни… В сознании Янсена начала вырисовываться картина, но сведений по-прежнему было недостаточно. – Расскажи, что произошло.

– Для этого я и звоню – чтобы ты рассказал мне.

– Я почти ничего не понимаю, – сказал Янсен.

– Может быть, и не надо понимать. Я просил тебя передать кое-что дружкам. Можешь даже сказать, что адрес они получат бесплатно, если дочь окажется здесь в течение часа.

Все это застало бестолкового Янсена врасплох, но ему потребовалась лишь пара секунд, чтобы осознать новый шанс. Это неожиданное предложение нельзя было упустить.

– Хорошо, – сказал он. – Я передам.

Конни был готов к чему угодно, но только не к этому. Он сидел за столом, спрятав лицо в ладони, и пытался продумать, вспомнить разговор от первого до последнего слова – каждую паузу, каждый выдох на другом конце провода, – пытаясь открыть тайный смысл. Но тщетно. Может быть, Янсен учился на курсах актерского мастерства, о которых говорил Иннокентий, а может быть, и в самом деле не был осведомлен. Может быть, он был мальчиком на побегушках, который хотел выслужиться, а когда его вклад не дал результатов, начальство выбрало другой путь. Через дочь Конни.

– Какой адрес? – спросила жена. Конни поднял руку, требуя тишины – ему нужно было подумать. – Господи, боже, – сказала она, – о чем вообще речь?!

– Все… Все будет в порядке.

Слова прозвучали неубедительно. Не в силах больше сидеть за столом, Конни отправился на кухню, выпил, отыскал старую пачку засохших сигарет, закурил. Жена следовала за ним взглядом:

– В порядке? – переспросила она.

– Спокойно, – произнес Конни. – У меня есть адрес, который им нужен. Они пытались раздобыть его всеми возможными способами… но я не хочу его выдавать – это против моих принципов.

– Кто они? Если это не Янсен?

– Не знаю, – повторил он. – Госбезопасность…

– Им нужен адрес, который есть у тебя? Чей адрес?

– Вот именно… – отозвался Кони. – Чей?

Он мог сказать: адрес умирающего человека, похожего на портрет работы Фрэнсиса Бэкона, человека, который проглотил ключ, завернутый в ломтик вяленой говядины, – ключ от банковского сейфа, в котором спрятан документ…

– От квартиры, – сказал он. – Квартиры, где происходит то, о чем не должны знать ни ты, ни я.

– Ясно… – произнесла Анита. – Тогда отдай его… Значит, ты думаешь, эти люди похитили Камиллу?

– А что мне еще думать?

– Но что если… что если…

– Если что?

Жена опустилась на неудобный диван. Она побледнела:

– Это невозможно… Она, должно быть, у кого-то дома…

– У кого?

– У кого угодно.

– У кого угодно? – Конни был непреклонен. – Думай, что хочешь, но я уверен. Я видел, что они делают с людьми. Они не гнушаются никакими средствами.

– Как и ты. Раз ты подвергаешь своих близких такому риску.

– Послушай, – сказал он. – Я и подумать не мог, что они способны на такое…

– Вот как, – усмехнулась Анита. – А вообще ты много думаешь… если ты все это знал – мог бы сказать!

– Именно этого я и не хотел… чтобы вы узнали. И они это поняли.

– Значит, ты всерьез думаешь, что какая-то служба госбезопасности забрала твою дочь и держит ее под замком?.. И ждет, что ты с ними свяжешься?

– Ну, думаю… – отозвался Конни. – Ты пришла, ты в истерике – Камилла исчезла…

– Я этого не говорила, – сказала Анита. – Это ты сказал, что она «исчезла».

– Но ты имела это в виду.

– Нет, не имела. Я пришла сюда, потому что беспокоюсь. Куда мне еще было идти?

Конни похолодел:

– Какого черта… ты придумала…

– Нет, нет. Не придумала… – Теперь настал ее черед плакать. Некоторое время Конни смотрел на жену, затем сел на диван рядом с ней и обнял, укачивая, как ребенка.

– А как дела у него? – спросил Конни. – У Густава?

– Он ждет внизу. Он… в отчаянии.

– Раскаивается?

– Очень.

Конни подошел к эркеру, открыл окно, выглянул, перегнувшись через подоконник, и увидел Густава, сидящего на стуле у входа в кафе в неудобной позе. Он беспокойно притоптывал ногой и смотрел на часы.

– Кажется, он нервничает, – сказал Конни.

– Конни, – спросила Анита, – что ты делаешь?

– Жду, – ответил тот, – жду контакта.

Не прошло и четверти часа после разговора с Янсеном, как зазвонил телефон – контакт был установлен. Конни ответил после первого сигнала: посредником назначили Янсена. Он говорил серьезно, но словно защищаясь, скорее участливо, чем требовательно:

– Конни, – сказал он, – придется начать с нуля.

– Что значит – с нуля?

– Ты должен мне верить. Забудем то, что случилось на днях.

– И?

– Я поговорил с людьми. О твоей дочери. Они таким не занимаются…

– Как это?

– Если она пропала, исчезла… то они не имеют к этому отношения. – Голос Янсена звучал искренне и, может быть, даже убедительно, но Конни не собирался отступаться. Однако и раскрывать карты не спешил. – Когда она пропала?

– В ночь на понедельник.

– Ты звонил в полицию?

– Они пока ничего не делают.

– Что-то произошло? То есть, она была расстроена?

– Нет, она не из таких…

– По человеку в месяц находят под мостом Васабрун. Молодые люди.

– Что ты хочешь сказать?

– Нельзя исключать этого варианта.

– Это ничего не даст.

– Мы хотим тебе помочь.

– Как?

– Обмен. Насколько я понимаю, твое предложение в силе.

– Какое предложение?

– Адрес. Мы находим твою дочь, а ты называешь улицу…

Конни упорно продолжал держаться самой первой мысли и верить, что все это логическое следствие принятого им решения. За веру приходилось бороться. Янсену удалось ее пошатнуть, и Конни еще не знал, что есть люди, которые могут с легкостью разрушить его убеждение.

– Ладно, – сказал он. – Договорились.

– К тебе придут, – ответил Янсен. – Никуда не выходи.

– Кто придет? – спросил Конни.

– Увидишь. В пять.

– Неподходящее время.

– В пять. Ты должен быть один.

– Здесь моя жена.

– Отправь ее домой.

– Она хочет остаться.

– Отправь ее домой.

Янсен резко оборвал разговор. Некоторое время Конни стоял с телефонной трубкой в руке и смотрел на Аниту, которая застыла перед ним, сложив руки на груди. Такого взгляда Конни, по счастью, не видел долгое время: пытливо ищущего погрешности и слишком часто их находящего. Конни это не нравилось. Такой взгляд он замечал и у других женщин, особенно когда они, прервав оживленный разговор с подругой, критически осматривают своих детей. В радостном и беспечно скачущем малыше такая мамаша непременно замечает болезнь в зачаточном виде – детскую заразу или кое-что похуже, а если не удается заподозрить хворь, то ребенка необходимо постричь, почистить ногти, отвести к логопеду или сменить штаны, на которых появилось пятнышко грязи. Будто единственная радость, которую приносил ей этот ребенок, заключалась в возможности исправлять большие и маленькие недостатки в бесконечной бескомпромиссной борьбе с несовершенством. Этот взгляд всегда одинаково удручал Конни, особенно если сначала он предназначался ребенку, а секунду спустя, без изменений – ему самому. Конни старался избегать таких взглядов, но на этот раз встретил его без колебаний и спустя мгновение увидел, как выражение критической оценки сменилось вопросительным, с оттенком отчаяния, которое он понимал и разделял. Конни молча вышел из-за стола, подошел к Аните и обнял ее. Оба заплакали, оба «не знали почему, как это ни странно».

Вскоре Анита собралась уходить, но не могла найти своего мобильного телефона. Они искали во всей конторе. Конни набрал номер, и из утробы Молоха раздались первые такты «Марсельезы».

~~~

Один из вопросов анкеты Конни, по результатам которой был написан рапорт «Свидетель 2003», звучал следующим образом: «Если бы Вас призвали к исполнению данной обязанности, при условии угроз со стороны обвиняемого, отказались ли бы Вы от исполнения долга перед судом, поелику таковое требует пренебречь собственной безопасностью, ценимой более долга?» То, что многие отвечали на вопросы анкеты, несмотря на сложные и обстоятельные формулировки, может показаться удивительным. Слово «поелику» заставляет задуматься особенно. Конни использовал это старомодное выражение сам, совершенно естественно, не задумываясь над тем, что оно может показаться несовременным. Полуразложившийся человек в реклайнере принял Конни за кого-то другого и, очевидно, решил, что тот работает на Посланника. В качестве решающего доказательства понтифик сослался на характерные для последнего выражения. «Поелику» оказалось одним из них. Чуть позже Конни и сам услышал это выражение из уст «сволочи министерской», но не придал этому особого значения. Он был слишком потрясен и напуган, чтобы обращать внимание на такие детали, пусть впоследствии они и оказались решающими. Речь шла о старомодных словах, которые лишь немногие по-прежнему используют с непринужденностью, оправдывающей их использование в анкете, распространяемой в широких кругах. Этого оказалось достаточно, чтобы заподозрить связь между двумя людьми. По иронии судьбы именно эти безосновательные подозрения вскоре привели к тому, что связь и в самом деле обозначилась, то есть подозрения оправдались, а учитывая, что всякая человеческая судьба «со временем становится легендой», можно сказать, что они были небезосновательны с самого начала.

Часы показывали одну минуту шестого, когда в дверь конторы «Институт Лангбру» позвонили. На пороге стоял незнакомец – один из тех, кого Конни обыкновенно обозначал как «среднестатистический человек», старше шестидесяти, но моложе семидесяти, в сером пальто и старомодной шляпе. Серая фигура произнесла:

– Добрый день. Это Конни Ланг?

– Да, – Конни кивнул и отступил в сторону, пропуская гостя в холл. В движениях этого человека было нечто массивное и тяжелое, но все же ловкое. Впечатление лишь усилилось, когда он снял пальто и шляпу и пригладил ладонью седые волосы. Все это он проделал без приглашения, словно подобное поведение было в порядке вещей.

– А вы кто? – спросил Конни. Он закрыл дверь и запер на задвижку.

Гость повернулся к Конни и произнес, протянув руку:

– Большинство зовет меня Посланник.

Пожимая руку, Конни почувствовал запах леса, аромат хвои.

– Не холодный, лабораторный, искусственный запах… Больше похоже на теплый, даже знойный день посреди большого леса…

Почувствовав аромат, Конни увидел и глаза этого человека – светло-голубые, почти прозрачные глаза, как небо над белой полоской далекого горизонта.

– Посланник или Эрлинг? – спросил Конни.

В ответном взгляде человека, который предпочитал, чтобы его называли Посланником, была лишь малая частица того холода, который этот взгляд мог выражать, но и этого хватило, чтобы вызвать очень неприятное чувство.

– Вернемся к этому позже, – произнес он. – Нам есть о чем поговорить.

– Вы знаете, где моя дочь? – спросил Конни.

Гость повернулся к входу в кабинет, сделал шаг в сторону, снова повернулся к Конни и пристально посмотрел на него:

– Нет.

Конни едва не отскочил. В том, как этот человек произнес «нет», было нечто, не допускающее возражений. Слово прозвучало не громко, не угрожающе, никоим образом не враждебно. Это «нет» означало лишь «нет» и определенно ничего больше.

– Я не знаю, где ваша дочь, но, возможно, помогу вам это выяснить.

Посланник снова шагнул в сторону кабинета – так же непрошено, так же внимательно, как человек, знающий место по описанию и впервые получивший возможность увидеть его собственными глазами: констатируя верно подмеченные детали и расхождения. Окончательный вывод в таких случаях касается не столько самого места, сколько того, кто его описывал.

Конни и сам не заметил, как оба расположились в конторе, по разные стороны стола, и ему не пришло в голову что-нибудь предложить гостю. Необычное время встречи не располагало угощать кофе, но Посланник сам попросил стакан воды. Конни мог предложить только воду из-под крана. Гость не возражал. Годилась даже не слишком холодная.

– Я понимаю, в каком положении вы оказались, – произнес Посланник. – У меня тоже есть дочь. Даже три. Сначала кажется, что отлично их знаешь, а потом вдруг становится ясно, что они живут собственной жизнью. – Конни кивнул. – Занимаются вещами, о которых ты и понятия не имел. – Конни пришлось согласиться и с этим. – Но запомните одно, раз и навсегда, – я не имею к этому никакого отношения.

Конни на секунду задумался:

– Если вы говорите «я», то это означает…

– …многое.

– Вы подчиняетесь полиции?

– Нет, – так же однозначно, как и прежде, ответил Посланник. – Я не подчиняюсь полиции… – Он умолк и посмотрел в окно, словно не спеша с объяснениями.

– Может быть, полиция подчиняется вам?

Посланник улыбнулся – дружелюбно, может быть, даже одобрительно.

– Такой интерпретации я еще не слышал, – произнес он. – Но – почему бы и нет? – помедлив еще немного, он добавил: – У меня есть ресурсы, есть полномочия. Разве этого не достаточно?

– Не знаю, – отозвался Конни. – Пока – да…

– Пока, да… – Посланник кивнул, откинулся на спинку стула и задумался. Он ощупывал Конни, пытаясь понять, из какого тот сделан материала. Может быть, материал оказался неожиданно твердым, учитывая обстоятельства, но, как и любой другой материал, вполне обрабатываемым – для того, кто владеет инструментом. Надо было лишь выбрать нужный. – Чтобы знать диспозицию, – продолжил он, – я хочу, чтобы вы рассказали о человеке, который говорил вещи, имеющие отношение ко мне, и который…

– …называл вас Эрлингом? – Умирающий в Юртхаген произносил это имя с особым смыслом, как едкое обвинение, и Конни обнаружил, что оно и вправду действует.

Посланник повторил, все так же спокойно, но уже с оттенком раздражения:

– Мы еще вернемся к этому. – Выдержав эффектную паузу, он продолжил: – Мне все передали, но я хочу услышать рассказ из ваших уст…

– Я хочу, чтобы мы говорили о моей дочери, – ответил Конни. – Не уверен, что нужно начинать с этого.

– Именно с этого, – возразил собеседник.

Делать было нечего. Конни еще раз рассказал о встрече с человеком, который получил его анкету и увидел в ней тайный смысл, которого там не было, а затем позвонил в контору, чтобы поделиться своими иллюзиями, после чего Конни отправился к нему, дабы объясниться, а нашел развалину, человеческие руины в зловонной квартире. Конни старательно избегал упоминания места. Человек был похож на портрет работы Фрэнсиса Бэкона, и сказав об этом, Конни заметил во внимательном взгляде Посланника что-то вроде недоумения, словно он не знает такого художника, но когда Конни описал человека как «отчасти истлевшего, отчасти иссохшего, как кусок вяленой говядины, который пролежал на столе целую ночь», собеседник, казалось, понял связь. Посланник проассоциировал фамилию «Бэкон» со свининой и, возможно, увидел в этом какое-то жестокое остроумие. Как бы то ни было, несчастный в реклайнере говорил о старом документе, который хранится в банковском сейфе. Ключ к ячейке был «погребен на островках Лагерганса». Все перемежалось с упоминаниями «Посланника» или «Эрлинга», словно тот мог объяснить или даже оказаться виновным в надвигающейся смерти этого человека.

Вот что смог рассказать Конни. Человек, сидящий по другую сторону письменного стола, ловил каждое слово без единого движения. Казалось, он получил подтверждение чему-то и спросил:

– Кто об этом знает? – Конни вопросительно взглянул на собеседника. – Я имею в виду – кому вы успели это рассказать?

– Янсену, – ответил Конни, не сморгнув.

– И больше никому?

– Ни единой живой душе.

– Почему?

– Почему? Не знаю… Во-первых, это было так омерзительно… мне было стыдно.

– Стыдно?

– Что я ничего не сделал… Чтобы помочь этому несчастному.

Посланник сделал пару глубоких вдохов.

– В утешение могу сказать, что жалеть его не стоит.

Конни знал, что они уже решили, кто этот человек, но все же вынужден был добавить:

– Невозможно было понять, мужчина это или женщина.

– Это мужчина, – уверил Посланник.

– Значит, вы знакомы?

– Мы знакомы.

– Понимаю, – произнес Конни. – Вы настолько хорошо знакомы, что он знает – вас зовут Эрлинг…

Посланник едва заметно неодобрительно поморщился. Ему и вправду было неприятно.

– Да, – согласился он. – Он единственный – или был единственным, кто это знает. А теперь… теперь эта информация, очевидно, распространилась шире.

– Поэтому вы были так уверены, что он важная персона?

Посланник посмотрел в окно, затем снова на Конни.

– Для человека в вашем положении вы довольно-таки ясно мыслите, поелику ваша дочь исчезла… – Это замечание подразумевало якобы незаинтересованность, невовлеченность Конни, будто он старался предстать в более выгодном свете, изображая хладнокровность одного из немногих равных Посланнику, достойных противников. Но это была ошибочная интерпретация: то, что Конни запомнил эти слова Посланника, означало настолько сокрушительное превосходство последнего, что даже такое маленькое признание звучало как похвала смелости на поле боя.

– Я успел о многом подумать, – сказал Конни. – Во всяком случае, о том, что касается ее.

– Разумеется.

– Когда она была маленькой и ходила в детский сад, одной из ее подружек дали ключ, повесив на шнурке на шею. Обычный дверной ключ. Она засунула его в рот и стала сосать, сосала весь день. Слизистая оболочка во рту воспалилась, дыхательные пути отекли, и девочка чуть не задохнулась… некоторые металлы вызывают симптомы отравления… полагаю, что тот человек, проглотивший ключ, тяжело отравлен…

– Вероятно, – отозвался Посланник. – Ирония судьбы. Смертельная безопасность…

– Безопасность? – переспросил Конни. – Как это?

Посланник встал и подошел к окну, выходящему в торговый пассаж. Видимо, ему требовалось время от времени разминаться. Конни вспомнил, что понтифик говорил что-то о тазобедренных суставах. Возможно, это была правда.

– И где состоялась встреча?

Конни понял, что это чистая формальность, что он должен был задать вопрос, дабы услышать ответ Конни:

– Расскажу, когда найдется моя дочь.

Посланник кивнул, готовый к такому ответу. Конни же оказался совершенно не готов к следующей реплике:

– Вы должны понимать, что ваша дочь могла заинтересовать и других – преступников, которым тоже нужна наша «ключевая фигура»…

Эту вероятность Конни не принимал в расчет, даже в виде безумного предположения.

– Кто это может быть?

– Это я обсуждать не собираюсь, – ответил Посланник. – Вы абсолютно уверены, что упоминали историю лишь в разговоре с Янсеном и никем другим?

– Янсен, – произнес Конни. – Можно ли ему доверять?

– Отвечайте на мой вопрос.

– Да, – ответил Кони. – Абсолютно уверен.

– Янсен чист, – заверил Посланник.

– Вы уверены?

Собеседник не счел нужным реагировать на вопрос, хотя бы даже выражением лица. В сознании Конни стала вырисовываться картина, где каждый думал, что знает все об остальных, кроме Посланника, который знал все обо всех. Вероятно, догадка была верна.

– Закончим на этом, – Посланник, очевидно, принял решение, поразмыслив, – поелику вы не являетесь посвященным. Продолжение выяснений требует причастности к тайне, которая повлечет за собой определенные обязанности.

– Обязанности? – переспросил Конни.

– К чему бы это не привело.

Конни попросил объяснить, уточнить, о каких обязанностях идет речь, и в его пересказе этот диалог был обозначен как «перебранка», на самом деле являвшаяся ничем иным как исследованием друг друга: Посланник пытался нащупать нерушимые принципы Конни, которые не позволяли выдать информацию о том, кто получает его секретные анкеты. Конни так и не понял, как сам Посланник относится к таким принципам. Он был вынужден их принимать, но с почтением или отвращением – это было по-прежнему неясно.

Как бы то ни было, они достигли соглашения о том, что Конни будет посвящен в тайну и возьмет на себя соответствующие обязательства. В случае предательства и нарушенных обещаний ему грозило некое «исключение», а когда Конни спросил, что это означает, то услышал:

– Тогда и поговорим.

Ответ Конни не удовлетворил, и Посланник добавил:

– Твой друг… «Ключевая фигура»… Его исключили.

Этот ответ был принят. Поразмыслив, Конни понял, что еще не поздно отказаться, пока осталось немного времени, а потом будет поздно.

– Такие вещи чувствуешь интуитивно, – сказал он мне. – Этот Посланник прекрасно знает, как устроен человек. Его расчет времени ужасающе точен.

Некоторое время гость стоял у окна. Затем прошел через всю комнату к дивану и уселся. С видимым комфортом. Конни стало интересно, что диван отнимет у этого гостя, но всякая деталь в облике Посланника была на своем месте. Он был одет в пестрый костюм по моде семидесятых в коричневых тонах – вероятно, такой же уродливый, как в день покупки. В карманах ничего не позвякивало, он не носил очков, не держал наготове ручки. Только уголок белого носового платка, торчащий из кармашка пиджака, и золотой зажим для галстука с эмблемой. Когда гость отправился восвояси, зажим по-прежнему был на месте.

К этому часу Конни успел войти в круг посвященных, выслушав подробное разъяснение.