Текст книги "Сладкая штучка"

Автор книги: Кит Даффилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Декабрь

37

Возвращаясь на Уолдорф-Райз, выбираю маршрут по Портобелло-роуд, и не потому, что это наиболее короткий путь к дому, а просто чтобы окунуться в людское море. А Портобелло сегодня целиком во власти Рождества. Люди теснятся у прилавков, уличный музыкант во все горло распевает песни Мэрайи Кери, торговцы подогревают в огромных емкостях глинтвейн. Кофейни забиты до отказа модными, листающими свои айфоны ребятами лет плюс-минус двадцати.

В какой-то момент я, сама не понимаю почему, останавливаюсь перед витриной одного из магазинов и смотрю на свое отражение. То есть мы с моим отражением смотрим друг на друга.

После Хэвипорта, города, где я за последние двадцать лет прожила наездами считаные дни, я вернулась в мой настоящий дом, здесь мне реально хорошо, потому что шанс, что кто-то меня узнает или, не дай бог, окликнет по имени, стремится к нулю.

Кладу чемодан на диван и сама бухаюсь рядом. Обвожу взглядом гостиную со всеми атрибутами моей прежней жизни.

Постер «Мрачный Жнец» Терри Пратчетта, в рамочке и подписанный автором[24]24
   «Мрачный Жнец» – юмористическое фэнтези известного английского писателя Терри Пратчетта.


[Закрыть].

Абстрактная картина, которую я по наитию купила в Нью-Йорке за какие-то смехотворные деньги.

Книжная полка с моими расставленными полукругом наградами, которые вынуждены смотреть друг на друга, как испытывающие неловкость подростки.

В руке держу пачку накопившихся за время моего отсутствия писем.

На первом сверху штамп – «просрочено», это точно очередное уведомление о моей просроченной ипотечной задолженности с последним требованием ее погасить. И впервые за несколько месяцев я знаю, как решить эту проблему.

Пройдя на кухню, делаю себе эспрессо; отпив глоточек, протягиваю руку к груде писем на столе, и сразу как будто кто-то в живот кольнул. Ощупываю через футболку повязку на своем «осколочном ранении».

Интересно, шрам останется или нет?

После того как прибывшие к маяку полицейские увезли меня оттуда, я пару дней провалялась в больнице Эксетера. Сама рана была, в общем-то, пустяковая, но за два с лишним часа в прямом контакте с потом и грязью она могла инфицироваться какой-нибудь заразой, и доктора хотели убедиться, что этого не случилось.

В Хэвипорте на поиски тела Кая послали шлюпки со спасателями и водолазов, но все безрезультатно. Я и не думала, что его найдут, разве что случится нечто маловероятное, как в кино, когда какой-нибудь любопытный спаниель находит на берегу оставшееся после прилива тело.

Конечно, для моего душевного спокойствия было бы лучше иметь материальные доказательства его смерти, но приходится довольствоваться заверениями полицейских в том, что после падения с такой высоты, да еще в бурные волны и на острые камни, никто не уцелеет. Так что сейчас его тело, может даже и разодранное на куски, уже покоится на морском дне и служит пищей всяким падальщикам.

Передернувшись от таких мыслей, делаю еще один глоток кофе и смотрю на сваленную на столе корреспонденцию. В основном это счета.

Еще две-три недели назад я бы эти счета, не глядя, отправила в ящик стола, но теперь, когда полученные от продажи Чарнел-хауса деньги поступили на мой банковский счет, я наконец могу приступить к погашению моих задолженностей по кредитам, ипотеке и прочем.

Беру первый попавшийся конверт и уже собираюсь его вскрыть, но тут мое внимание привлекает нечто необычное, а именно уголок затесавшейся в кучу счетов почтовой открытки.

Наморщив лоб, смотрю на изображенную на открытке прямостоящую таксидермированную лису в котелке и с моноклем. Перевернув, читаю послание из одного предложения:

Позвони мне, глупышка. Говард. Х

Усмехаюсь про себя. Говард решил таким способом ко мне подлизаться, чтобы я начала хоть как-то реагировать на его звонки. Впрочем, он по-своему прав, ведь он, пока я была в больнице, звонил мне несколько раз, а я даже эсэмэской не ответила.

Встаю, набираю его номер, медленно прохожу через комнату и, остановившись у окна, смотрю на улицу внизу.

Фургон доставки из супермаркета пытается припарковаться задом в чудом найденное свободное место у тротуара.

– Будь я проклят! Беккет Райан!

– Привет, Говард.

– Ты куда пропала? Злишься на меня, решила помариновать.

– Теперь это называется – игнорить.

– Я тебе всю неделю звонил. Мужчина вправе начать волноваться, если его не хотят.

– Успокойся, не из-за чего тебе волноваться. – Я глубоко вздыхаю и признаюсь: – Я была в больнице.

Пауза. За окном проезжает мотоцикл.

– Ох… дорогая, ты бы хоть смс прислала. Надеюсь, ничего серьезного?

Упираюсь в холодное стекло кончиками пальцев и решаю для себя: стоит ли прямо сейчас начинать этот разговор?

– Нет… ничего серьезного. Но мне по почте пришла твоя лиса с моноклем. Жуть на все десять баллов. И что же я могу для тебя сделать?

Говард прочищает горло и выдерживает необычно долгую для него паузу.

– Говард?

– Не надо меня ненавидеть.

– Что?

– Просто не надо меня ненавидеть.

Вот это заход.

– Ну тогда для начала ты должен поведать мне, за что именно тебя не надо ненавидеть.

Слышу приглушенный нервный смешок и скрип офисного кресла.

– Ну… на прошлой неделе я обедал с одним из моих любимых редакторов. С Мэгги… Уитстабл, в «Шеперде». – Говард запинается, что тоже ему несвойственно, а я возвращаюсь от окна к кухонному столу. – Просто давно не общались и решили наверстать упущенное. Обсудили слияние, новый офис, ну и так далее. А потом она спросила о тебе.

Я медленно сажусь на стул.

– Понятно…

– Мэгги… Ей всегда нравилось, как ты пишешь. И она, как и все мы, искренне недоумевала, почему ты пропала с горизонтов, и… короче говоря… Я понимаю, что не должен был, но я упомянул о твоей новой работе.

Тут я напрягаюсь.

– Говард…

– Клянусь, это не было какой-то там подачей с моей стороны. Но Мэгги сразу заинтересовалась, и я рассказал ей о твоей работе несколько подробнее, она попросила разрешения ознакомиться с каким-нибудь отрывком. Ну, ты понимаешь, слово за слово…

Я же писала ему, что это все строго между нами. Прямо так дословно написала: «Не для общего потребления».

– О чем ты вообще?

– О том, что твой текст ее сразил. Она сказала, что в жизни не читала мемуары такой степени откровенности. И сам посыл ей тоже нравится.

– Что?

– Ну, то, как это можно подать: «Бывшая автор бестселлеров в борьбе с внутренними демонами оставляет… э-э-э… миры фэнтези, благодаря которым стала суперзвездой, чтобы противостоять реальному насилию из своего прошлого». Ну или что-то в этом духе.

У меня сжимается горло, я с трудом откашливаюсь, а Говард продолжает:

– Да, звучит жестковато, но в такого рода делах всегда так. – Теперь уже он откашливается. – В общем, главная новость дня – они бы хотели сделать тебе предложение. Публикация в следующем году. Честно держался несколько дней, я ведь знаю, что это не то, что ты планировала, и если я злоупотребил…

– Ты не имел права…

Говард молчит, а я крепче стискиваю в руке мобильник.

– Я… э-э-э… да, конечно, – блеет Говард.

– Это не книга, я с самого начала ясно дала это понять. – Встаю, с грохотом отодвинув стул. – Это не товар, который выкладывают на прилавках «Сэйнсбери», и не какое-то там сенсационное разоблачение или еще какая бульварщина. Я писала это только для себя, тут мне читатель вообще не нужен.

Но пока все это говорю, ловлю себя на том, что не уверена в собственной искренности, и апеллирую скорее не к Говарду, а к самой себе.

– Дорогая, пойми, я волновался за тебя. Ты по телефону упоминала о проблемах с деньгами, и голос у тебя был такой… То есть я понял, что тебе хреново. А они предложат солидный аванс…

– Но это не про деньги, неужели ты не понимаешь? Я верила, что ты никому это не покажешь. – Говард что-то бормочет себе под нос, я уже жалею, что набросилась на него с упреками, но все равно не могу остановиться. – Господи, они ведь там сейчас организуют детский приют. Ты знал об этом? В нашем бывшем доме – в его доме, – потому что, как оказалось, мой отец был для этих людей героем, и не думаю, что они оценят такую вот сенсационную публикацию. Или ты предлагаешь позвонить в муниципальный совет Хэвипорта и попросить их установить у парадной двери детского приюта табличку: «Добро пожаловать в наш приют. Гарольд Райан любил детей, жаль, что еще он практиковал насилие над детьми»?

– Прости, я не знал…

– Ладно, я сейчас не готова продолжать этот разговор. Мне надо идти.

– Беккет, прошу…

Но я прерываю связь. Кровь шумит в ушах, щеки горят, сердце бешено колотится в груди.

Посидев так какое-то время, дважды набираю Зейди, но она не отвечает, тогда я выключаю мобильник и бросаю его на диван.

Продолжая смотреть в окно, ловлю себя на том, что разглядываю завсегдатаев в местном пабе через дорогу. Они пьют пиво, разговаривают о чем-то… Окна в пабе запотели, свет внутри теплый – оранжевый. Меня там знают. То есть, конечно, не знают, кто я, но всегда подают недорогое красное вино, поддерживают огонь в камине и не задают лишних вопросов.

Я надеваю пальто.

Когда через несколько часов вваливаюсь к себе, я не то чтобы пьяная в хлам, но точно не трезвая. За спиной у меня три обстоятельных разговора на тему коррупции в правительстве, игра в покер с женщиной, которая утверждает, что была любовницей Синатры… Ну и еще минут сорок я гладила бордер-колли, чтобы как-то отвлечься от мыслей о возможной публикации моих так называемых мемуаров. О том, что эти «мемуары» для тысяч незнакомых мне людей будут не просто откровением, а настоящим взрывом мины под их представлениями о порядочности некоего городского морального авторитета.

Бывшая автор бестселлеров в борьбе с внутренними демонами оставляет миры фэнтези, благодаря которым стала суперзвездой, чтобы противостоять реальному насилию из своего прошлого.

«Жестковато», – сказал Говард.

А как еще? Разве возможно в мягкой форме подать то, через что я прошла в детстве? Я вываливаю на целый город свои семейные секреты… И ради чего? Это такая неудачная попытка закрыть гештальт?

Пыхтя, локтем толкаю за собой дверь и, слегка покачиваясь, начинаю расстегивать пальто. На последней пуговице смотрю вниз и случайно замечаю на полу что-то белое. Конверт на придверном коврике. Наверное, еще днем уронила.

Сажусь на корточки, поднимаю…

Адрес написан от руки, почерк красивый и убористый. Вскрываю конверт, достаю и разворачиваю лист кремовой почтовой бумаги. Сердце замирает, когда вижу, что это официальный бланк с гербом Хэвипорта.

Три якоря.

АНКОРА-ПАРК

Хэвипорт

Беккет, нанятые мной строители при разборе хозяйской спальни Чарнел-хауса обнаружили конверт, который я посчитала важным вам переслать.

Счастливого Рождества.

Надия

Представляю мрачную обстановку в спальне родителей, их пустую кровать и завихрения теней в углах комнаты.

Мы с Надией пришли к соглашению. Все в доме: мебель, бытовая техника, – в общем, все, что может быть полезным в детском приюте, они оставляют себе, а от всего прочего вправе избавиться.

Но я не завидую этим самым строителям, которые были вынуждены разгребать завалы прошлого моей семьи.

Отложив на стол короткое письмо Надии, возвращаюсь к конверту и обнаруживаю там еще один, адресатом которого также является Беккет Райан, то есть я.

И меня с головы до ног пронзает жуткий холод.

Почерк моей матери.

Насколько я помню, она вообще никогда мне не писала. Не писала даже после того, как они с отцом отправили меня в школу-интернат. То есть, если бы она не присылала мне открытки ко дню рождения, я бы вообще не знала, какой у нее почерк.

Открываю второй конверт, чувствую запах ее парфюма, и мурашки бегут по коже.

10 ноября 2023

Моя дорогая и любимая Беккет!

Понимаю, ты удивишься, получив это письмо, ведь я никогда прежде тебе не писала, но, поверь, хотела написать, и не раз.

На этой неделе я просматривала наши старые семейные фотоальбомы. Гарольд убрал их, как и многое другое, на чердак, и я, после того как ты уехала, ни разу не пересматривала эти фотографии. Там есть одна, где мы в саду и вместе с нами твоя любимая подружка Линн. Очень грустно, что ее родители оказались такими плохими людьми, это очень помешало ей начать свою хорошую и достойную жизнь, но я знаю, что ваша дружба очень много для нее значила.

Фотография, та, которую я нашла на прикроватном столике в ночь пожара.

Интуиция меня не обманула – последние дни перед смертью мама просматривала старые фотографии и пыталась понять, что в ее… в нашей жизни было не так.

Как бы то ни было, эта фотография напомнила мне о том, что когда-то мы были семьей. И в душе у меня теплится надежда, что после смерти отца ты однажды все-таки захочешь вернуться домой. Я так хочу видеть тебя рядом.

Деменция забирает близкого человека, превращает его в кого-то другого, это, конечно, ужасно, но я должна признать, что в моем случае, на подсознательном уровне это принесло мне облегчение.

Мужчина, который не желал меня, ушел, исчез без следа, и на его месте появился растерянный ребенок, а я снова стала родителем. Беккет, я знаю, что была тебе плохой матерью, но я старалась. И думаю, в этой второй попытке мне удалось стать добрее. Я заботилась о нем, делала все, что в моих силах.

Сегодня днем я пожертвовала все, что осталось от наших сбережений, местному благотворительному фонду по борьбе с домашним насилием. Знаю, большая часть этих денег – твои, но уверена, ты не будешь против. Ты ведь успешная писательница, а солиситор сказал мне, что отец в завещании оставил за тобой право продать дом.

В фонде, естественно, меня засыпали благодарностями, но правда в том, что я просто должна была что-то сделать со своим стыдом и чувством вины за то, что молчала все эти годы. За то, что позволяла ему делать это с тобой.

Из всех допущенных мной ошибок эта была самой страшной. Я знала, что он тебя бьет, и должна была что-то сделать, но не могла, потому что он и меня тоже порой бил и я его боялась. Но я никогда не прощу себя за то, что молчала. Я не смогла защитить тебя от него, и груз вины за бездействие давит на меня каждый божий день.

Я невольно охаю.

Ну конечно она знала.

Знала, но была не в силах это остановить. Совсем как Сэм Гастингс и его младшая сестра. И она достаточно долго прожила в Хэвипорте, чтобы понимать, кто проиграет в случае «слово Гарри Райана против ее слова».

Представляю маму такой, какой она была много лет назад. Ясно вижу, как она стоит в кухне возле раковины, пока я обедаю. Даже как будто чувствую запах тостов и слышу рокот стиральной машинки… И ее силуэт на фоне окна.

Молчание было для нее единственным выходом. У нее не было своего агента, не было обещавшего выгодный контракт издателя. У нее была только я – грустная, часто раздраженная девочка с вечными рассказами о своих кошмарах – и муж, который ненавидел нас обеих. И все это было атмосферой ныне заброшенного отцовского дома.

В последние дни я постоянно чувствую жуткую усталость. Уже не надеюсь снова тебя увидеть, и в этом нет твоей вины. Пожалуй, мне надо смириться с мыслью, что если ты и вернешься в Хэвипорт, то только на мои похороны, а может, и тогда не приедешь.

Мне одиноко, но я справляюсь. Иногда кто-нибудь приходит в гости. А еще есть очень приятный молодой шотландец, он мне в этом году очень много с чем помогал. Его зовут Кай…

Внутри меня поднимается горячая волна, снова резкой болью отдается рана в животе. Крепче сжимаю в пальцах письмо.

Его зовут Кай. Думаю, я могу назвать его другом. Мы познакомились на собрании городского совета. Такой славный мальчик. В общем, он заглядывает, чтобы помочь по дому, и, прежде чем уходит, мы частенько выпиваем по бокалу вина. Иногда он остается, ночует в твоей спальне. В первый раз я ему сказала, что твоя старая кровать наверняка маловата для взрослого мужчины, но он сказал, что сойдет.

Не в силах читать дальше, просто тупо смотрю на письмо. Тот, кто так аккуратно застелил мою детскую постель к моему приезду… Это был он.

У меня начинается дикая изжога.

А теперь мне пора спать. Я действительно очень устала. Кай только что ушел, а от вина клонит в сон. Милая моя девочка, я люблю тебя. Жаль, что я так редко это тебе говорила.

Проверяю дату на письме. Десятое ноября. День ее смерти.

От ужаса кровь стынет в жилах.

От вина клонит в сон.

Кай даже сейчас, когда его тело разлагается где-то на дне Ла-Манша, в двухстах милях отсюда, умудрился сделать мне больно.

Он словно говорит: «Видишь, Бек, я все еще у тебя в голове, да, я внутри тебя, я спал в твоей постели, я отравил твою мать, и ничего тебе с этим не сделать».

Комната как будто накреняется.

– О господи… О боже…

Вдруг вспоминаю, что Кай сказал мне в коридоре своего дома на прошлой неделе. Он сказал, что знал, что я вернусь, потому что все в конце концов возвращаются. Я тогда подумала, что он просто болтает, говорит всякие банальности, первое, что приходит в голову. Но это не было пустой болтовней. Он знал, что я приеду в Хэвипорт, потому что убил мою мать. Знал, что после ее смерти мне, естественно, надо будет уладить массу вопросов, потому что я ее ближайшая родственница. Он расставил ловушку, и я легко в нее попалась.

Вспоминаю, как он прижимал меня полуобнаженную к стене, как его пальцы скользили по внутренней стороне моего бедра, а он шептал мне на ухо: «Бек, у тебя больше никого нет».

Голова идет кругом. Могла ли я все это как-то предотвратить? Если бы заказала билет на поезд на неделю раньше, она бы все еще была жива?

Ближе меня у тебя никого нет, я – твоя семья.

Вообще, на подсознательном уровне я всегда считала, что мама не способна покончить с собой, это просто не в ее характере, а он у нее был истинно английский, то есть сдержанный, да и элементарно воспитание бы не позволило.

Я же не прислушивалась к своей интуиции, а теперь уже слишком поздно, потому что нельзя обвинить мертвеца в преступлении, нельзя подвергнуть труп наказанию. Некого мне винить и наказывать, кроме самой себя.

Отбросив письмо, встаю из-за стола и подхожу к буфету, где, я точно это знаю, за упаковкой спагетти спрятана бутылка дешевого джина.

Но потом вспоминаю, как Сэм Гастингс в «Рекерс армс» покачивал зажатой в руке «розочкой» от бутылки из-под сидра. И сладкий привкус рома, который я пила в ту ночь, когда решила сразиться с бойлером и была уверена, что слышу в пустом доме чей-то смех. Как упивалась «Мальбеком» в молодости, как опрокидывала шоты текилы у Кая. И бокал вина, который убил мою мать.

Надо с этим заканчивать. Нельзя продолжать пить, лишь бы только уснуть.

Оперевшись руками на стол, смотрю на письмо матери и представляю ее искаженное от отчаяния лицо.

Милая моя девочка, я люблю тебя. Жаль, что я так редко это тебе говорила.

Соленые слезы щиплют глаза.

Мне тоже жаль, мама.

Январь

38

Если налегке, то до Паддингтона я всегда иду пешком. От Ноттинг-Хилла до вокзала всего двадцать минут хода, к тому же можно выбрать маршрут по боковым зеленым и чистым улочкам.

Да и всегда полезно сжечь излишки энергии. Я с декабря веду трезвый образ жизни, как следствие, сплю по ночам и просыпаюсь с ясной головой и желанием заниматься спортом, а ходьба придает целеустремленности и помогает думать.

Прошло пять недель с того вечера, когда я прочитала письмо от матери. После я несколько часов просидела в темноте, от вина еще шумело в голове, а ее слова нависали надо мной, словно тени на потолке.

Никогда не прощу себя за то, что молчала.

За бездействие…

Со временем стало все труднее игнорировать правду, а правда заключалась в том, что моя история не обо мне, она о моей матери, о Пейдж и Сэме Гастингс, о маленьком провинциальном городе, который предпочел комфортную ложь уродливой правде.

Мне далеко не приятна мысль о том, что, передав свои воспоминания издательству, я поделюсь с миром своими самыми сокровенными секретами, но, если это единственный способ положить всему этому конец, так тому и быть. Возможно, я единственная, кто может призвать отца к ответу за все, что он совершил.

В общем, в итоге я перезвонила Говарду и извинилась за то, что сорвалась в наш прошлый разговор. Он немного поворчал, а потом пообещал больше не рекламировать мою работу, предварительно со мной не посоветовавшись, ну и закончилось все тем, что он отвел меня в Чайна-таун отведать хрустящей утки.

После я на неделю заперлась в квартире: редактировала уже написанное, набрасывала новые эпизоды и примиряла себя с мыслью, что однажды это смогут прочитать незнакомые мне люди.

Закончив с работой, сделала несколько звонков и стала ждать. Ближе к уик-энду «Шепард паблишинг» купили «Спящие в темноте», мои откровенные детские воспоминания (я уже свыклась с тем, что так называют эту мою работу).

Новость быстро разлетелась, мое имя впервые за несколько лет замелькало в издательской прессе, и со мной вышли на связь люди, о существовании которых я уже успела забыть.

Меня стали приглашать на вечеринки, презентации и открытие книжных магазинов, я даже посетила некоторые из этих мероприятий, где упивалась исключительно коктейлем «лайм с содовой».

В остальное время я работаю над рукописью, превращаю спутанный поток сознания в читабельную книгу. Мэгги оказалась редактором моей мечты, она жесткая и в то же время очень оптимистичная, у нее острый ум, и она всегда говорит, что думает. Такого рода книгу очень тяжело писать, но, с другой стороны, иначе и быть не могло. Я решила посвятить ее своей матери.

Прежде чем подписать контракт, я позвонила Надии. Рассказала ей все о Кае, о Линн, об отце и пообещала, что не соглашусь на публикацию, не предам огласке всю правду, пока не получу ее одобрение. И можете мне поверить, я бы сдержала данное обещание.

– Хороший сегодня выдался день, – сказала мне Надия морозным утром, когда я впервые после всех событий приехала в Хэвипорт.

Мы стояли на подъездной дорожке к Чарнел-хаусу, обе в касках и жилетах со светоотражающими полосками и наблюдали за тем, как мускулистые рабочие разгребают обугленные завалы в кабинете моего отца.

– Люблю начинать новые проекты, старт дарит предвкушение.

– Мы еще сделаем из вас члена ордена Британской империи, – сказала я, и Надия понимающе рассмеялась, пока двое строителей тяжело опускали отцовский картотечный шкаф в контейнер для мусора. – Так быстро все происходит, даже не верится.

– Ну, как вы знаете, я не слоняюсь без дела по городу. Но какое-то время я все же сомневалась в том, что эта идея может быть реализована. Новости о вашем отце… Это было неожиданно, и я не была уверена в том, как люди на такое отреагируют, – призналась, поглядывая на дом, Надия. – Мы все обсудили на городском собрании. Без этого мы, как община, не могли обойтись.

А я вспомнила городское собрание, на котором сама присутствовала месяц назад, то, как люди смотрели на меня поверх своих чашек с чаем, какая напряженная была атмосфера и как быстро все скатилось до банальной свары.

– Я бы не удивилась, если бы сегодня утром увидела на стоянке у станции свое горящее чучело.

Надия подняла указательный палец – характерный для нее жест, который не дает забыть о том, что она юрист, и улыбнулась.

– Если бы вы присутствовали на собрании, точно бы удивились. – Тут она перестала улыбаться. – Поначалу, естественно, было непросто. Людям всегда не нравится, когда их пытаются лишить веры во что-то… И сама мысль о том, что Гарольд был… по сути монстром, вызвала у них отторжение. Одна женщина даже высказала предположение, что вы все это выдумали. Но Джульет из кофейни «На берегу» взяла слово и выступила в вашу защиту, вернее, так – приняла вашу сторону. Она определенно прониклась к вам симпатией, и даже смогла переубедить собственного мужа, а это уже немалое дело. Они с Джозефом не понаслышке знают, каким враждебным может быть маленький город. Но сейчас они имеют вес в Хэвипорте, так что их позиция существенно повлияла на…

– В сторону! – отрывисто крикнул один из рабочих.

И сразу за этим последовал пронзительный сигнал заднего хода, и по подъездной дорожке к дому начал заезжать груженный опорами для строительных лесов грузовик с открытой платформой.

Мы с Надией отступили на лужайку перед домом.

– Так о чем это я? – спросила она, пока мы наблюдали за тем, как водитель маневрировал по гравию, а его напарник не спеша шел рядом.

– О Джульет.

– Ах да. Ее реакция меня весьма воодушевила. И теперь многие горожане благодаря Джульет выступают в вашу поддержку. Возможно, они с самого начала были на вашей стороне, просто боялись выступить против большинства.

Водитель заглушил двигатель, спрыгнул из кабины на землю и, едва подошвы его такелажных ботинок коснулись гравийной дорожки, посмотрел в нашу сторону и приветственно кивнул Надии.

– В этом городе вообще есть хоть кто-то, кого вы не знаете? – удивленно спросила я.

– Не думаю, – со смехом ответила она. – В общем, к концу собрания я решила, что строительство приюта надо продолжить, как и было запланировано. Если такой город, как Хэвипорт, всего через месяц после того, как дурно тут с вами обошлись, способен так перемениться, значит и во всем сообществе могут произойти серьезные перемены к лучшему. И если Гарольд Райан больше не может оставаться символом надежды для нашего города, тогда, возможно, этим символом сможет стать его дом.

Мы одновременно повернулись к дому и посмотрели на его зияющую рану, на обугленные внутренности, на сеть подпалин, которые, словно черный плющ, ползли по кирпичной кладке.

Чарнел-хаус для меня всегда был плохим местом, средоточием страхов и печали, но в то ясное морозное утро, глядя на его нерушимый силуэт на фоне безоблачного неба, я впервые поняла, что могу смотреть на него иначе.

– У меня есть к вам предложение, – сказала я, глядя на окно своей детской спальни.

– Слушаю.

– Вы уже нашли человека, который бы присматривал за домом? Я имею в виду управляющего на постоянной основе?

Надия удивленно приподняла брови, а потом отрицательно покачала головой.

– В общем, я тут подумала, что вы могли бы рассмотреть кандидатуру Линн.

Надия удивленно приоткрыла рот.

– У нее, конечно, нет нужного опыта, – нахмурившись, продолжила я, – и она понятия не имеет о том, что я прошу вас об этом, но… Я думаю, она заслужила передышку.

У нас за спиной строители, обмениваясь шутками, начали разгружать опоры для строительных лесов.

Надия скрестила руки на груди:

– А где она сейчас работает?

– Точно не знаю, в каком-то офисе в городе. Линн может и не согласиться на эту работу, но мне почему-то кажется, что она ей подходит.

Надия задумчиво кивнула:

– Я не могу ничего обещать…

– Да, да, конечно, я понимаю.

– Но я обдумаю ваше предложение. – Надия поправила каску. – А знаете, вы хорошая подруга.

– Пытаюсь такой стать.

Мимо нас, тяжело ступая, прошла группа рабочих, которые переносили опоры для строительных лесов. Проводив их взглядом до парадного входа, я невольно заметила на портике двух чаек. Они сидели бок о бок, хлопали крыльями, и одна тыкалась клювом в другую.

– Знаете, думаю, я должна перед вами извиниться, – сцепив пальцы, призналась я.

– Это за что же? – нахмурившись, спросила Надия.

– Я знаю, как вам дорог этот проект, а я, моя книга… поставила вас в сложное положение. Поверьте, я и не думала…

– Беккет, – покачав головой, сказала Надия и пристально посмотрела мне в глаза, – если кто-то здесь и должен извиняться, так это я. Ваше возвращение в Хэвипорт должно было стать затянувшимся уик-эндом, не более. А после того как я принудила вас задержаться, вам угрожали физической расправой, вам, по счастью, удалось бежать из дома во время пожара, а это, скорее всего, был поджог, который, к нашему стыду, до сих пор остается нераскрытым, вы… пережили все эти ужасы с Каем Каннингхэмом. И я отчасти чувствую себя ответственной за то, что это все с вами произошло.

Я прикрыла ладонью глаза от солнца.

– Значит, квиты?

Надия улыбнулась и протянула мне руку:

– Квиты.

Мы обменялись рукопожатием.

Надия указала на угол дома:

– Давайте обойдем его сзади, хочу показать вам, где у нас будет теннисный корт…

– К девятой платформе прибывает поезд компании «Западные железные дороги» из Эксетер-Сент-Дейвидс.

Пройдя через главный вестибюль вокзала, петляю в толпе.

Останавливаюсь у турникетов и чувствую, что даже слегка дрожу в предвкушении нашей встречи.

Двери открываются, и из вагона в середине состава выгружается Линн с чемоданом на колесиках. Толпа увлекает ее за собой, ее невинное лицо с большими, как у лани, глазами так разительно отличается от пустых лиц приехавших этим же поездом пассажиров.

– Линн! – кричу я и машу рукой, когда она замедляет шаг перед очередью у турникетов.

Она находит меня взглядом, нервно улыбается и достает из кармана билет.

Наконец проходит через турникет, и мы неловко обнимаемся.

– Привет.

– Привет.

Двое мужчин в костюмах быстро проскакивают между нами.

Я сую руки в карманы.

– Как доехала…

– Спасибо… Ты иди вперед.

– Нет, ты.

Линн оглядывается по сторонам. Огромный вокзал явно произвел на нее впечатление.

– Как хорошо, что ты меня встретила. Я ведь никогда раньше на метро не ездила.

– О, поверь, – почесывая висок, говорю я, – тебе ничего не угрожает. Весь Лондон у твоих ног.

Линн смотрит куда-то мне за плечо.

– А мы… здесь где-то рядом хард-рок-кафе?

– Прости, что?

– Хард-рок-кафе, я всегда хотела там побывать.

Я стараюсь не улыбаться.

– Думаю, это можно будет устроить. – Забираю у Линн чемодан и киваю в сторону эскалаторов. – Давай забросим твой багаж домой, а уж потом составим план дальнейших действий. Правда, на сегодняшний вечер у меня запланировано нечто… не похожее на хард-рок-кафе.

Издательство «Шепард паблишинг» располагается на верхнем этаже современного офисного центра на берегу Темзы. В просторном и сверкающем чистотой вестибюле, куда ни посмотри, повсюду можно увидеть экзотические растения.

Мы подходим к стойке регистрации.

– А вы, должно быть, Беккет, – широко улыбаясь, говорит администратор.

– Должно быть, так, – отвечаю я и расстегиваю пальто, пока администратор что-то набирает на клавиатуре. – И со мной еще одна гостья. Линн Уайлдинг.

– Да, конечно, вижу в списке.

Я разворачиваюсь на каблуках, а Линн вытягивает шею, чтобы разглядеть башню открытой планировки – застекленные стены, шахты лифтов, и на каждом этаже яркие разноцветные стеллажи с книгами.

– Вот, пожалуйста, держите. Желаю приятно провести время.

Администратор вручает мне шнурки с бейджиками, я передаю один Линн. Она смотрит на него так, будто это пропуск за кулисы на концерте Бейонсе.

– Божечки… Там что, будут знаменитости?

Я криво улыбаюсь:

– Ты никогда не была на книжной вечеринке, верно?

Линн трясет головой.

– Так вот, боюсь, никаких селебрити не будет. Но если тебе по душе неловкие разговоры и ты предпочитаешь теплое белое вино, гарантирую – время проведешь прекрасно.