Текст книги "Сладкая штучка"

Автор книги: Кит Даффилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Монстр под кроватью.

– Иду наверх, – громко говорит Кай, как будто озвучивает какую-то абсурдистскую пантомиму. – Так что ты, где бы ни пряталась, можешь выходить.

А прячусь я от кошмара, который, как мне казалось, был порождением моего больного воображения. Мое зеркальное отражение с каким-то потусторонним голосом.

При слабом, проникающем в дверную щель свете снова смотрю на газетную вырезку, точнее, на маленького Кая, который стоит последним в ряду своих братьев. Черные, плохо причесанные волосы, челка падает на глаза, руки тоненькие, кожа бледная и еще какая-то мучительная напряженность во взгляде.

Это Кай не раз и не два, а ночь за ночью прокрадывался в мою комнату, лежал под моей кроватью и ждал, когда я проснусь.

Это он стоял возле моей кровати и смотрел, как я сплю.

Он укладывался на кровать рядом со мной и прикасался к моему телу, пока я, как сказал доктор, зависала на пороге сознания, в промежуточном состоянии между бодрствованием и сном.

Это его глаза сверкали в темноте.

Нет, нет, нет, нет, нет, нет…

– Ты ведь там, да?

У меня замирает сердце. Он рядом с дверью в чулан.

– Я видел, свет был включен всего пару секунд назад… – Кай смеется низким отрывистым смехом. – Это что – прятки для взрослых? Если так, я вот-вот выиграю.

Я в панике смотрю вправо-влево и замечаю прислоненную к стопке старых полотенец ручку от швабры, вернее, обломок ручки, так что один конец у него закругленный, а второй острый.

Быстро, можно сказать, молниеносно устанавливаю его под дверную ручку.

Тишина.

Потом слышу тихий хруст коленей Кая – это он садится на корточки возле чулана.

– Только дуну пару раз – дом развалится тотчас…

Начинает дергать дверную ручку.

Дергает и трясет, снова дергает так яростно, как будто пытается вырваться за врата ада.

А потом вдруг резко перестает.

– Бек? Что происходит? – Шумно выдыхает. – Что ты там вообще делаешь?

Я меняю позицию – становлюсь на колени и упираюсь ладонями в пол, словно какой-то зверь перед прыжком. Теперь я готова.

– Это был ты.

Голос у меня хриплый, потому что к этому моменту я уже успела наглотаться пыли.

– Чего? Ты о чем вообще?

Слезы наворачиваются на глаза.

– Под кроватью. – И тут уже слезы ручьями текут по щекам. – У меня под кроватью, когда мы были детьми. Я думала, что схожу с ума, потому что по ночам вижу у себя в комнате эту жуткую девочку… Но тогда, все то время… Это был ты.

Кай хмыкает, я слышу, что он реально надо мной насмехается.

– Я вообще не представляю, о чем ты…

– Не ври мне, Кай. Даже не пытайся. Я нашла свой дневник с этими твоими… рисунками. И я прямо сейчас вижу тебя на фото из «Вестника». Это был ты. Это был ты, это был ты…

– Просто прекрасно! – Слышу, как он встает, наверняка держась за перила. – Прекрасно… чтоб тебя. Это был я. Довольна?

Он сказал это, произнес вслух, и это его признание для меня как удар в грудь. Я пячусь, насколько это возможно, от двери, а это полметра, упираюсь спиной в стену и чуть не захлебываюсь слезами.

– Но я делал это… – Кай выдерживает паузу, а потом понижает голос, включая гипнотическую интонацию горца: – Я так поступал лишь только потому, что был в тебя влюблен.

Я в ответ на это признание издаю похожий на отрывистый лай звук, корчусь и блюю на пол прямо у себя под ногами и руками. Блевота смешивается с пылью и впитывается в хлам на полу, а я начинаю рыдать и, рыдая, икаю и кашляю от этой самой пыли.

– Нет… нет… прошу…

– Не вини меня в этом, Бек. – Теперь голос Кая не направлен прямо на меня, я слышу тихий шорох, – наверное, он сел на пол возле двери в чулан. – Ты ведь даже не представляешь, каким было мое детство.

Вытираю рот тыльной стороной ладони и так размазываю противную слизь по щекам.

Запах отвратительный.

– Я был маленьким мальчиком, очень грустным маленьким мальчиком, это ты можешь понять?

Теперь его голос такой, будто он прижимается щекой к двери. Прямо слышу, как его однодневная щетина прикасается к двери чулана.

– Мы переехали сюда, в этот ваш город, и я никого здесь не знал, и, спасибо моим братьям, все здесь нас не принимали. Чего там не принимали, нас знать не хотели. Короче – ненавидели. Мы ведь воровали в магазинах, затевали драки и все такое… А все это, это не мое, понимаешь? Я был ранимым, я остро на все реагировал.

Тут я сажусь, прижимаю колени к груди и обхватываю себя за плечи. Мне становится холодно, в висках стучит. Наверняка это отголоски текилы.

– Мои братья были теми еще жестокими говнюками, вечно задрачивали меня из-за моих очков и слишком длинных волос. Сладкая штучка. Так они меня называли. Ага, через губу так называли: Кай – сладкая штучка. И еще мой папаша, он бил меня так, что от его оплеух в ушах звенело. И однажды я просто сбежал. Бежал в темноте по городу, бежал, плакал, и мне было так одиноко и плохо, потому что я понимал, что всегда буду один и никто никогда не разделит мое одиночество.

И я, пока вот так бежал, вдруг оказался перед твоим домом. Помню, тогда подумал, что вот он дом, где живет настоящая, то есть счастливая, семья. В этой семье все любят друг друга, смеются… В общем, нет в этой семье места ненависти и разным там страхам.

Кай умолкает, как будто сознает, насколько его рассказ не имеет отношения к реальности. Я крепче обхватываю руками колени.

– Дверь была не заперта. Поэтому я просто вошел внутрь. Поболтался там, потрогал всякие ваши вещи, а потом поднялся наверх в твою комнату. И там была ты. Ты спала, и я никогда в жизни не видел никого красивее тебя. И тогда я захотел стать твоим другом.

Кай закашливается, как будто ему трудно говорить, но потом все же продолжает:

– Но ты бы не стала моей подругой. То есть не стала бы, если б мы встретились при дневном свете. Я точно это знал, потому что понимал, что я какой-то, ну вроде как шизик. И поэтому я по ночам прокрадывался в твой дом, лежал на полу у тебя под кроватью, или наблюдал за тобой, пока прятался в шкафу, или просто стоял у твоей кровати и смотрел на тебя. Я снимал очки, потому что в темноте они ни к чему, а без них я чувствовал себя гораздо свободнее. В общем, я чувствовал себя норм.

Сразу вспоминаю ту запись в дневнике:

(Сегодня – ночь в шкафу)

– Иногда ты просыпалась. Ну, не на самом деле, а вроде как просыпалась. Ты была типа в трансе. И ты была тогда такая красивая, прям как Белоснежка.

С трудом сдерживаюсь, чтобы не заскулить и не захлюпать носом.

(сегодня – я в ее платье)

– И мне хотелось к тебе прикоснуться.

Я прикрываю глаза, в голове вспыхивают яркие и четкие картинки. Он прихватывает зубами мой сосок. Его ногти впиваются мне в кожу. Он входит в меня.

– Но я тебя не трогал.

Картинки растворяются, я делаю неуверенный вдох и крепко зажмуриваюсь. Господи, как жаль, что это не сон или не одна из моих галлюцинаций. От сна хотя бы можно пробудиться, а от галлюцинаций очухаться.

– Поначалу.

Тут же распахиваю глаза.

(сегодня – ночь в одной кровати)

Внутри меня что-то щелкает. В животе как будто запускается адский двигатель, все страхи, омерзение и печаль смешиваются и преобразуются в гнев. Я встаю на коленях и молочу кулаком в дверь.

– Ты воплощенное зло, знаешь это?

Кай снова хмыкает, как будто я его забавляю.

– Я не делал ничего плохого, Бек. Если подумать, все мои тогдашние порывы и действия можно назвать романтичными. Не находишь?

Разжимаю кулаки и теперь упираюсь в дверь ладонями с широко расставленными пальцами. Кажется, еще секунда или две, и я надавлю на дверь, она распахнется, и у меня появится шанс вцепиться ему в горло.

– Романтичными? Ты в своем уме?

Пауза. Судя по звукам, он развернулся.

– Мы с тобой, ты и я – две стороны одной медали.

Презрительно фыркаю:

– Я и близко на тебя не похожа.

Теперь мы сидим лицом к лицу. Я это чувствую. Между нами только дверь чулана из старых, высохших досок.

– Раньше ты так не считала или уже забыла?

Прищурившись, смотрю на дверь.

– Что?

– Мы с тобой в чем-то похожи. Ты и я – это твои слова, ты сказала это меньше часа назад, прямо перед тем, как я вставил в тебя свой член.

С силой ударяю кулаком по стене, с потолка на голову сыплется пыль.

– Я пойду в полицию. Расскажу о том, что ты делал.

Кай снова смеется.

– И сколько мне тогда было? Девять? Они ничего не смогут сделать, даже будь у тебя доказательства, которых нет. Да и вообще, в чем было мое преступление?

– Не знаю… взлом с проникновением.

– Ваша дверь была не заперта.

– И все равно это незаконное проникновение. И сталкинг.

– Нельзя привлечь ребенка за сталкинг, – возражает Кай, но уже не так уверенно, как раньше. – И ты тоже не можешь меня судить. – Теперь голос у него какой-то придушенный, но при этом звучит громче. Наверное, прижался губами к двери. – Ты не можешь винить меня за то, что я тогда делал, потому что у меня не было гребаного выбора. Не было выбора, понятно? Мой отец был жестоким, злобным ублюдком, и я его боялся. Бо-ял-ся. Были вечера, когда мне казалось, что он хочет меня убить.

– Эй, Кай, у тебя как с памятью? Мой папаша тоже бил меня. Забыл? – Теперь уже я говорю, чуть ли не прижимаясь к двери губами. – Но я не бродила ночами по городу, не забиралась в чужие дома и не спала под кроватями незнакомых людей, как какая-нибудь ГРЕБАНАЯ ПСИХОПАТКА.

Тишина. Кай не отвечает. Молчание затягивается, и это напрягает.

Прижимаюсь ухом к двери, но не слышу ни звука. Ни шорохов, ни дыхания, ни удаляющихся от чулана шагов.

Мне нужен план. Надо решить, что буду делать, когда выберусь из этого чулана, потому что нельзя же сидеть здесь до бесконечности.

Да, Кай меня пугает, он точно ненормальный, но он не жестокий по натуре. Да, я его почти не знаю, но уверена, что он не склонен к насилию. В тот вечер, когда мы познакомились в «Рекерс», кто ответил на хамство Сэма Гастингса? Кто спровоцировал драку? Кай получил удар под дых, а потом еще по физиономии, но даже не пытался дать сдачи. А я еще как пыталась. Если бы пришлось, я бы насмерть сцепилась с тем убогим гомофобом.

«Если придется, – думаю я, прижав ухо к двери чулана, – я смогу дать ему отпор».

Если придется.

И тут – ба-бах!

Заваливаюсь набок и прижимаю ладонь к уху. Грохот от удара эхом отдается в голове. Оглушенная, отползаю от двери и прижимаюсь спиной к стопке полотенец. Сердце тарахтит, как пулемет.

И тут снова голос Кая:

– А знаешь, Бек, думаю, хватит мне уже обустраивать этот дом. И я прям как чувствовал, что лучше держать эту кувалду поближе к чулану.

Ба-бах!

Дверь начинает трещать. Я вижу щель.

33

– Кай… Кай, что ты делаешь?

Слышу, как он делает глубокий вдох. Точно размахивается.

– Тихо там. Не мешай. Я занят делом.

Ба-бах.

Дверь поддается, щель становится шире. Я не то что пошевелиться не могу, я даже не моргаю.

– И… и… пока я занят, могу поведать тебе одну историю.

Теперь слышен такой звук, будто он опустил боек кувалды на деревянный пол.

Явно решил перевести дух.

– Когда-то давным-давно маленького шотландского мальчика оторвали от родного дома на чудесных Шетландских островах и увезли далеко в чужой город, где у него не было друзей и вообще не с кем было поговорить. Его отец был тем еще злобным подонком – о, милые детки, поверьте, он реально был жестоким ублюдком, – и он породил целый выводок себе подобных говнюков. А тот мальчик, он жил в той семье и всего боялся. Он боялся, что однажды его папаша так ему врежет, что у него голова напрочь отлетит, вот прямо отлетит и покатится прямиком в море.

Слышу, как он задерживает дыхание, а потом – ба-бах.

– Теперь, дети, вы можете подумать, что это какая-то грустная сказка. Но вы ошибаетесь. Ошибаетесь, потому что однажды ночью, когда этот мальчик один-одинешенек шел по городу, он набрел на дом, большой красивый дом на красивой улице. И он вошел в этот дом, крадучись поднялся на второй этаж, и там в одной комнате он увидел девочку… такую красивую… Красивее ее он в своей жизни не видел. Он был маленьким и, кроме унижений и побоев, ничего в своей жизни не видел. Та девочка спала, и сон ее был таким спокойным, поэтому тот мальчик не хотел ее будить. Он просто хотел смотреть на нее и вдыхать ее сладкий запах.

– Хватит… Прошу, прекрати… Просто остановись.

Тишина, а потом опять этот звук – он опустил боек кувалды на пол. Только в этот раз стук раздается трижды, как будто Кай стучит кувалдой по полу и о чем-то думает.

И снова его голос у самой двери:

– Невежливо перебивать… мисс Райан.

Я задерживаю дыхание, мой затуманенный мозг охвачен одной детской идеей: если он меня не услышит, то и больно сделать не сможет.

Снова резкий вдох, а потом…

Ба-бах.

И стук бойка кувалды о пол.

– И этот маленький мальчик влюбился в ту девочку, но он не мог ей в этом признаться, потому что, когда они были вместе, она всегда спала, а если бы она увидела его при дневном свете, то наверняка подумала бы, что он какой-то со странностями, в общем – маленький фрик. И мальчик решил дождаться своего часа, когда он наконец вырастет и станет красивым, умным и сильным мужчиной. Он постоянно экономил, следовал правилу – маленькая птичка по зернышку клюет, и в результате смог купить дом, хороший, красивый дом, который мог бы соперничать с тем, в котором родилась та девочка, потому что надеялся, что когда-нибудь сможет ее пригласить к себе, очаровать и соблазнить, и тогда она согласится стать его женой, и они будут жить в этом доме долго и счастливо…

Снова удар кувалдой по двери, а за ним стук бойка по полу.

Я стараюсь не думать о том, что Кай купил этот дом исключительно ради меня. Что он приложил столько усилий и потратил столько денег ради той, кого практически не знал, да и вообще мог никогда не встретить в своей взрослой жизни.

Нет, пока мне грозит опасность, нельзя отвлекаться на эти мысли.

Дыхание Кая становится хриплым, он определенно устал.

– Но проблема была в том, что та девочка уехала из города и он не знал, где ее искать, потому что она, видишь ли, не хотела, чтобы ее нашли. Она попросту сбежала.

Ба-бах.

Я как завороженная смотрю на увеличившуюся щель и вижу за дверью какое-то движение.

– И он поселился в этом доме, в доме, который купил для нее, и стал изо дня в день работать над тем, чтобы сделать его достойным своей принцессы. Он шлифовал, красил, работал в поте лица… и ждал. Ждал долгие гребаные годы. Но у любого мужчины есть свои потребности, и поэтому однажды он нашел себе девушку, та девушка была милой – в общем, вполне подходила на роль возлюбленной, да только не была его настоящей любовью. Она была лишь тенью той, настоящей любви.

Ба-бах.

Дверь поддается. Осталось два, максимум три удара.

– К этому времени его настоящая любовь стала успешной писательницей. Да, о ней узнали по всей стране, и в то же время было крайне сложно узнать, где она живет и с кем водит знакомства. Она не появлялась на литературных фестивалях, не устраивала автограф-сессии в книжных салонах… Она решила порвать со своим прошлым, и ей это удалось. Вернее, удавалось до недавнего времени.

Ба-бах.

– Но мужчина, в которого превратился тот мальчик, в глубине души знал, что однажды она обязательно вернется домой.

Ба-бах.

– Потому что, Бек… – Кай снова говорит возле самой двери. – Все… в конечном итоге… возвращаются…

Еще удар, и серый боек кувалды пробивается сквозь трещину в двери. Теперь я вижу раскрасневшееся и потное лицо Кая, вижу его вытаращенные глаза и приподнятые как будто от удивления брови.

– Привет, – весело говорит он и подмигивает.

А потом берется за рукоятку кувалды двумя руками, напряженно сопит и тянет на себя, пока дверь не слетает с петель. Тогда он отпускает кувалду, пошатываясь, пятится к стене и вытирает пот со лба.

Десять, а может, и все пятнадцать секунд Кай стоит, упершись руками в бедра, и восстанавливает дыхание. А я так и сижу, забившись в угол чулана, и представляю себя жертвой маньяка, которую спустя годы после исчезновения агенты ФБР находят в подвале его дома.

И совершенно не понимаю, что делать дальше.

Бежать? Драться? Кричать?

– Привет. – Кай садится на корточки и с ослепительной улыбкой протягивает мне руку, словно принц Чарминг из какого-то ночного кошмара. – Ну, давай уже, выходи.

Спустя еще несколько секунд я стою рядом с ним в узком коридоре, тонкий халат слабо подхвачен поясом, в общем, чувствую себя почти голой и обхватываю себя за плечи.

– Ну, вот и мы, – непринужденно говорит Кай, как будто все произошедшее всего лишь неловкое завершение первого свидания.

А я, не отрываясь, смотрю на него, как смотрит кошка на незнакомого человека, и у меня в сознании, словно неоновая вывеска, возникает фраза, которую я ему сказала в прошлый уик-энд, когда мы говорили о приступах ярости его отца.

Твое прошлое не обязательно определяет тебя сегодняшнего.

– Бек…

– Не прикасайся ко мне, – выпаливаю я и выставляю перед лицом ладони; пальцы дрожат, но я стараюсь говорить уверенно. – Клянусь, если ты… если попробуешь меня ударить…

– Я не причиню тебе боль. – Кай чуть от меня отстраняется и слабо улыбается. – Зачем мне это? Ведь я влюблен в тебя.

Он раздевает меня взглядом, и я, невольно отшатнувшись, прижимаюсь спиной к перилам.

– Ты… ты удерживал меня в этом доме, как какую-то заложницу или пленницу…

– Да неужели? – Кай оглядывается по сторонам, как будто обращается к невидимой аудитории. – Не припоминаю, чтобы запрещал тебе уходить.

– Нет, Кай, газлайтинг со мной не пройдет…

– Но, конечно, если ты действительно сейчас уйдешь, – Кай отступает в сторону, – тогда, возможно, мне придется рассказать достопочтенной баронессе Надии Джавери о Гарольде Райане и его… внеклассной активности. – Кай качает головой, как будто ему совсем не нравится подобная перспектива. – А это ни к чему хорошему не приведет, ведь кто в здравом уме станет открывать детский приют в доме человека, который систематически подвергал детей насилию?

Прерывисто дыша, все так же пристально смотрю ему в глаза, а он проводит руками по волосам.

– Сделка по продаже дома сорвется, ты потеряешь лондонскую квартиру, и у тебя останется один только Чарнел-хаус… Дом, который ты никогда не сможешь продать.

Плотнее запахиваю халат. Кай загнал меня в угол.

Но потом вспоминаю о Пейдж и о том, как она в свое время пыталась привлечь внимание к поведению моего отца. Но учителя ее не слушали, потому что, как и все в Хэвипорте, не желали знать правду.

С вызовом вскидываю подбородок:

– Ты же понимаешь, что тебе никто не поверит. Этот город годами отказывался видеть отца таким, каким он был в семье. И у тебя нет доказательств.

Кай цыкает на меня и уверенно заявляет:

– А вот тут ты ошибаешься. – Он прислоняется к стене и, как ковбой из кино, засовывает большие пальцы за пояс джинсов. – Я прочитал твою новую книжку.

Ничего не понимая, вглядываюсь в его лицо. Как он вообще мог узнать о том, что я снова пишу?

– История, конечно, душераздирающая, но весьма поучительная.

То есть Кай нашел файл с рукописью в моем ноуте? Но он не мог получить доступ без моего ведома… Если только… Я прикрываю рот ладонью – этот файл я послала своему агенту.

– Ты… взломал мою почту?

Кай чуть склоняет голову набок и плотно сжимает губы.

Потом признает:

– Да. – Он тычет в меня пальцем. – Но сделал я это, Бек, только потому, что ты мне небезразлична. Потому что считаю, что искренность и честность – основа любых отношений.

Честность? Серьезно? То есть честность – это когда ты не говоришь женщине, которую трахаешь, что раньше по ночам пробирался в дом ее родителей и наблюдал за тем, как она спит?

– Суть в том, что я мог бы, недолго думая, сбросить твои коротенькие воспоминания на почту баронессы, и тогда твой карточный домик рассыпался бы на раз-два. Ни продажи, ни денег, прощай комфортная жизнь, здравствуй нищета. – Кай складывает ладони перед лицом, и глаза у него при этом светятся, как будто озарение снизошло. – Но у меня есть идея получше, гораздо лучше.

Кай приближается на дюйм, я пытаюсь отступить, но некуда – за спиной перила.

– Мы с тобой особенные, ты и я. Признай, что это так. – Он машет рукой в сторону кухни. – То, что совсем недавно было на том столе, это было настоящим. И ты тоже это почувствовала, я знаю, нутром почувствовала. – Кай прижимается ко мне и просовывает колено между моих ног. – Мы с тобой чертовски взрывоопасная парочка.

У меня начинает трястись голова, как будто я маленькая девочка в кабинете у доктора и этот доктор вот-вот всадит в меня шприц с длиннющей, толстенной иглой.

– Нет. Нет, нет…

Кай подносит палец к моим губам, и я сразу умолкаю.

– Мы продадим Чарнел-хаус и твою лондонскую квартиру, ты переедешь сюда, ко мне, а потом мы поженимся, нарожаем прекрасных детишек и заживем нормальной счастливой жизнью. И мы забудем наших отцов, этих ублюдков, мы их забудем, а значит, победим, потому что не позволим им испортить нам жизнь. Понимаешь? Мы их победим.

И в этот момент, как бы жутко и странно это ни прозвучало, но в эту секунду я чувствую к нему влечение, пусть скоротечное, но вполне похожее на то, что я испытала при нашей первой встрече в «Рекерс».

В результате во рту появляется привкус желчи.

Я тяжело сглатываю.

– Нет. Я не стану… Ты должен меня отпустить…

– Но, Бек, у тебя больше никого нет. – Кай улыбается, как будто щерится, и я понимаю, что терпение у него на исходе. – Твои родители умерли, – говорит он, едва ли не касаясь губами моей щеки. – О дружбе с Линн после того, что случилось, можешь забыть. Так что у тебя остался только я, я тебе нужен.

Отворачиваюсь, но сбежать не могу; теперь его мускусный запах вызывает у меня отвращение, а то, как твердеет его член, – тем более.

Его голос понижается до шепота:

– Годы назад, темными ночами, когда тебе было страшно и мерещилось всякое, я был там. Был рядом, под кроватью, на кровати, я обнимал тебя. – Теперь кончики его пальцев пробегают вверх по моему бедру, словно лапки безволосого тарантула. – Ближе меня у тебя никого нет, я – твоя семья.

Кровь шумит в ушах, едва слышу свой сдавленный всхлип.

Я не могу с ним здесь остаться. Ни за что. Даже если он действительно настроен переслать мою работу Надии, даже если он меня разорит и я все потеряю. Но что же мне делать? Попробовать ему подыграть, а потом бежать со всех ног? Или лучше подождать, пока он уснет, и только после этого попытаться ускользнуть из дома?

Оставаться здесь нельзя хотя бы потому, что я ему больше не верю. Да, он сказал, что не причинит мне боли, но это неправда… потому что это сидит в нем. Это заложено в его ДНК. Я уверена, ведь прошлым вечером сама это почувствовала, когда, сжав кулаки, стояла на коленях над Пейдж и жаждала ее крови. Я хотела причинить ей боль, заставить страдать.

Грехи наших отцов.

– Время ложиться спать, Бек, – говорит Кай и крепко сжимает мои пальцы. – Не против, если мы запрем все двери и окна… просто на всякий случай?

Стою на пороге спальни Кая и чувствую за спиной его присутствие.

Первым делом смотрю на прикроватный столик.

– А где… мой телефон?

Он дышит мне в затылок.

– Тебе сейчас телефон не нужен. – Он жестко нажимает кончиками пальцев мне на позвоночник. – Входи уже.

Шаркая, иду к кровати, Кай подталкивает меня, и я чуть ли не падаю на матрас. Вцепляюсь в простыни, перемещаюсь к дальнему краю и там замираю полусидя-полулежа, совсем как испуганная несовершеннолетняя невеста.

– Не хочешь снять халат? – предлагает Кай, расстегивая джинсы.

Я хватаюсь за узел на пояске халата.

– Так теплее…

– Ну, как знаешь. – Кай отбрасывает свою одежду в угол комнаты, связку ключей прячет под подушку, а сам проскальзывает под одеяло. Кровать стонет под его весом. – И конечно, если захочешь согреться, для этого есть один очень эффективный способ.

Несколько раз сглатываю, чтобы побороть панику, потом с притворной небрежностью пожимаю плечами.

– Может, утром? Я слишком устала.

В полумраке вижу, как он щурится.

– Ага. Утром.

Опускаю голову на подушку; не хочу менять положение, боюсь даже случайно к нему прикоснуться.

– Приятных снов, – говорит Кай и закрывает глаза.

– И тебе.

Спустя еще пару минут его дыхание замедляется, становится ровным и спокойным. Сама лежу на спине и смотрю широко открытыми глазами в потолок, на котором пляшут тени раскачивающихся в своем ночном танце деревьев.

Надо набраться терпения и ждать.

Буду ждать сколько потребуется, а когда он заснет – сбегу. Я найду выход. Да, он сильнее меня, но у меня будет преимущество, и я буду бежать и не остановлюсь, пока его дом не исчезнет из виду… пока он не исчезнет.

И если это сломает мою жизнь, что ж, так тому и быть.

– Кстати, у меня инсомния[23]23
   Инсомния – расстройство сна.


[Закрыть], – говорит Кай, и я застываю, вытянув руки вдоль боков. – То есть я хочу сказать, когда мы раньше делили кровать, я практически вообще не спал, просто лежал и слушал твое дыхание.

«Все спят, – в отчаянии думаю я. – Он все равно уснет, и тогда я…»

– И даже когда сплю, – продолжает Кай и чуть меняет положение, – просыпаюсь при малейшем звуке. При малейшем… звуке…

Я не отрываясь смотрю на раскачивающиеся на потолке тени, и мне почему-то кажется, что они раскачиваются все быстрее, словно подстраиваются под мой участившийся пульс.

– А теперь спи спокойно, Бек, – говорит Кай и похлопывает по простыне рядом с собой.

Не знаю, как долго лежу без сна.

Время идет, но у меня нет телефона, а в комнате нет часов, во всяком случае, я их нигде не вижу. Знаю только, что в доме темно, а на улице тихо.

Дыхание Кая спокойное, я бы даже сказала – умиротворенное, и, когда я к нему поворачиваюсь, чувствую, как меня изнутри согревает конкретно на него нацеленный гнев.

Не такой уж ты инсомник, как я погляжу.

Да, у меня появился шанс, и надо попробовать им воспользоваться.

Вытягиваю руку вперед, чтобы сохранить равновесие, и медленно поднимаюсь, будто разводной мост. Но прежде чем успеваю выпрямиться, Кай хватает меня за халат, и я тут же замираю.

– Мы прекрасно проведем время, – довольным сонным голосом говорит он.

Я поворачиваю голову, смотрю на него выпученными глазами, а он как будто усиливает хватку, и у меня мурашки бегут по коже.

Глаза у него закрыты, он безмятежно и сладко улыбается.

– Она танцует на солнце, – монотонно продолжает Кай и тихо хихикает. – Красуется перед другими мужчинами…

Это он во сне разговаривает?

– Мы прекрасно проведем время, – повторяет Кай.

Я, скованная его железной хваткой, снова ложусь рядом с ним, и глаза мои наполняются холодными, лишенными всяких эмоций слезами.

Мне от него не сбежать.

Я не могу сбежать из этого дома.

34

Мои глаза открыты.

Надо мной нависает его бледное лицо, и все мышцы от ужаса сводит судорога.

Не делай мне больно. Прошу, только не бей.

Но когда мой мозг просыпается, я понимаю, что лежу на боку лицом к Каю, и плечи сразу расслабляются.

Глаза его закрыты, дыхание спокойное, горловое.

Похоже, мы оба в какой-то момент заснули.

Мочевой пузырь у меня переполнен до рези в паху. Смотрю за Кая на открытую дверь в спальню. Туалет прямо за стенкой.

Миллиметр за миллиметром сдвигаю ноги к краю матраса, стараюсь двигаться так, чтобы случайно не натянуть одеяло, и постоянно поглядываю на Кая. Он неподвижен, и лицо у него безжизненное, как восковая маска.

Как только ступни касаются холодного пола, встаю и осматриваюсь по сторонам в поисках телефона. Который час, я не знаю, но кто-то же в этом городе может еще бодрствовать? Линн или Надия. Полиция.

Прищурившись в синеватом полумраке, оглядываю прикроватный столик и стеллажи. Кай, наверное, спрятал оба наших телефона, когда я сама пряталась в чулане. Наверняка он уже тогда понял, что я ему не доверяю. Но куда же он их спрятал?

Здесь внизу темно, Беккет.

Перевожу взгляд на кровать, вернее, на пол у кровати.

Годы назад, когда тебе было страшно… я был там… под кроватью…

Не сводя глаз с Кая, опускаюсь на колени, упираюсь руками в пол и становлюсь на четвереньки. Теперь Кая не видно, но делать нечего. Приподнимаю край прохладного одеяла.

Внизу темно, но я все же могу разглядеть пару шлепанцев, скатанные в шарик носки и теннисную ракетку. А чуть дальше различаю в темноте обувную коробку без крышки.

Протягиваю туда руку и задерживаю дыхание. Нащупав край коробки, приподнимаю ее и осторожно, чтобы не греметь содержимым, вытаскиваю.

По телу пробегает нервная дрожь.

Внутри, помимо разных непонятных для меня трофеев Кая, рядом с его «самсунгом» лежит мой мобильный. Поднимаю коробку и приглядываюсь. Замечаю в углу комочек кружевного голубого хлопка. Это… мои трусики?

Вспоминаю, как сама сорвала их и бросила на пол в кухне, а Кай крепкими руками приподнял меня и усадил на кухонный стол.

Значит, он вечером, перед тем как мы поднялись в спальню, прихватил их, а потом спрятал в эту коробку.

А вот и другие трофеи: надорванный пустой пакетик из-под сахара из кафе «На берегу»; тамблер, из которого я пила виски вечером в субботу, он его даже не ополоснул; потемневшая долька лайма со следами зубов на высохшей мякоти.

От одного только прикосновения к скомканным трусикам у меня внезапно сводит живот, и я бросаю их обратно, как какое-то омерзительное дохлое насекомое.

Кай, стоило мне вернуться домой, то есть со дня нашей первой встречи, начал охоту за мной, и все эти вещи были его трофеями. Он что-то бормочет во сне, и меня словно ледяная игла пронзает.

С опаской приподнимаюсь и смотрю на Кая.

Он все еще спит.

Мочевой пузырь вот-вот лопнет; плохо соображая от рези в паху, засовываю обувную коробку обратно под кровать, хватаю свою одежду со спинки стула и, крепко сжимая в руке мобильный, крадучись выхожу из спальни.

Не думай об этой коробке.

Не думай о Кае.

Подоткни одеяло плотнее, мама.

Поднимаю руку, чтобы толкнуть дверь в ванную комнату, и замираю.

Дом викторианский, дерево старое и сухое, значит действовать надо обдуманно, любой тихий скрип может его разбудить.

Когда открываю дверь, она почти не скрипит, но когда локтем закрываю ее за собой, скрежещет, как крышка гроба в каком-нибудь хорроре. Замираю на месте и таращу от ужаса глаза.

В спальне тихо.

Выждав десять секунд, подхожу к унитазу, предусмотрительно бросаю на воду сложенную в несколько слоев туалетную бумагу и медленно опустошаю мочевой пузырь. Наконец с облегчением вздыхаю. Потом включаю мобильный и кладу его на бачок; пока он оживает, сбрасываю халат и быстро одеваюсь.

Время – 6:15 утра.

Линн, 2:28: Знаю, ты не хочешь получать от меня смс и звонки, но я ничего не понимаю. О каких рисунках речь? Те рисунки не мои.

Линн, 3:08: Я не должна была красть твой дневник. Мне так плохо, Беккет. Я просто хочу быть твоим другом. Прошу, прости меня.

Линн, 3:47: Прошу, прости.

У меня сжимается сердце. Она там, наверное, с ума сходит.

Слышу какой-то шаркающий звук и вскидываю голову, как почуявший опасность олень. Что это? Водопроводные трубы в простенках? Или я его все-таки разбудила?