Текст книги "Сладкая штучка"

Автор книги: Кит Даффилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Куда ты идешь?

Оглядываюсь на нее из холла.

– Не знаю. Куда-нибудь… лишь бы подальше отсюда.

Линн останавливается на нижних ступеньках. Она продолжает судорожно сжимать полотенце на груди, глаза ее полны слез.

– И ты не хочешь забрать свой дневник?

Я саркастически ухмыляюсь:

– Как ни странно – нет. И знаешь почему, Линн? Потому что от того, что ты сделала, у меня кровь в жилах стынет, и я не хочу, чтобы хоть что-то мне об этом напоминало. – Пару раз взмахиваю рукой, указываю тыльной стороной кисти вверх по лестнице. – Так что оставь его себе. Уверена, ты еще не раз будешь любоваться своими детскими рисунками, мне они никогда не нравились.

Линн сбегает с последних ступенек и начинает что-то мямлить в свое оправдание, но я тычу в нее указательным пальцем и заставляю умолкнуть.

– Не смей за мной ходить, Уайлдинг. – рывком открываю парадную дверь и, прежде чем Линн успевает вставить хоть слово, снова рявкаю: – Между нами все кончено, поняла меня? Кон-че-но.

Выхожу и захлопываю дверь у нее перед носом.

Не выбирая направления, бреду по пустынным улицам Хэвипорта и никак не могу успокоиться, даже наоборот, как будто раззадориваю себя.

Кто так поступает с друзьями?

Я просто хотела быть ближе к тебе.

В детстве ночные кошмары разрушали меня, и я не уверена, что смогла от них оправиться. Они изматывали меня, сбивали с толку, пугали, в конце концов. Я не понимала, что происходит в реальности, а что – нет, и даже в детстве мне в голову закрадывался страшный вопрос: «А вдруг я схожу с ума?»

Я так часто видела ту девочку-призрака в своей комнате, что и не сосчитать, и это видение казалось мне очень реальным, и, как следствие, я стала подозревать, что со мной происходит что-то неправильное. Очень неправильное.

А на самом деле ничего такого неправильного со мной не происходило.

Все дело было только в ней одной. Она под покровом темноты проникала в наш дом, прокрадывалась в мою комнату, часами пряталась у меня под кроватью. Трогала мои вещи. Смотрела, как я сплю.

По затылку бегают мурашки, и я в панике оглядываюсь. Вдруг она где-то там в полумраке идет следом за мной? Для нее это не впервой.

Нырнув в узкий переулок, прислоняюсь спиной к стене и смотрю на лиловое небо. Изо рта вырываются белые облачка пара.

Куда я вообще иду? Какие мои следующие шаги? Какой план? Поезд на Лондон отходит через пару часов, а мой чемодан еще в родительском доме. Итак, надо вернуться на Умбра-лейн.

Иду дальше мимо автобусных остановок, по пути заглядываю в светящиеся теплым оранжевым светом окна кухонь. Думаю об отце. Представляю, как он бродил по коридорам Чарнел-хауса и его чуть не тошнило от отвращения к собственной ненормальной дочери и ее выдуманной сестре-близняшке. И меня постепенно охватывает отчаяние.

Во-первых, если бы не Линн, возможно, он никогда не стал бы меня бить. Может быть, ни на кого не поднял бы руку.

И жизни многих людей сложились бы по-другому.

Спустя минут десять, а может, и двадцать – трудно в таком состоянии следить за ходом времени, – понимаю, что прошла мимо родительского дома и даже этого не заметила.

Надо бы вернуться, взять чемодан и идти на станцию, но я вместо этого направляюсь в сторону железной дороги. Перехожу через мост и, глядя на пути, замечаю, что там среди прочего мусора все еще валяется тот одинокий ботинок с распущенными шнурками.

Бреду по улочкам по другую сторону моста и вскоре оказываюсь перед знакомым домом в викторианском стиле, с торцевой террасой, с ухоженным палисадником, с ковриком «Добро пожаловать» у порога и подвесной корзиной с лиловым вереском возле двери.

Меня не должно быть здесь.

Тянусь к дверному кольцу.

31

– Пожалуйста, только будь дома, – бормочу я и три раза стучу кольцом по двери. – Только будь дома.

Щурясь, вглядываюсь через матовое стекло в коридор, пытаясь увидеть там хоть какое-то движение, и вспоминаю Линн. В тот последний воскресный вечер она вот так же стояла у двери, пока я прижималась грудью к ее бойфренду, а его пальцы впивались мне в спину.

– Это неправильно, – сказал он мне тогда с мягким акцентом островитянина.

Стучу еще два раза, теперь медленнее. И снова ничего. Отступаю с коврика и смотрю на окна первого этажа. Грудь словно стальной обруч сжимает: в доме темно. Предпринимаю еще одну вялую попытку постучать и прижимаюсь лбом к прохладному матовому стеклу.

Кажется, еще чуть-чуть – и зареву.

– Бек?

Вздрагиваю от неожиданности и, схватившись за грудь, оборачиваюсь.

На садовой дорожке стоит Кай, он улыбается, а потом, присмотревшись ко мне внимательнее, спрашивает:

– Ты как? Все в порядке?

– Да, да, – глотая слезы, отвечаю я. – Конечно в порядке.

Кай оглядывает меня с головы до ног.

– Уверена? – Он хмурится. – Точно ничего не случилось?

А я молча смотрю ему за спину на дорогу.

– Бек?

Тон Кая меняется, голос становится глубже, я убираю прядь волос за ухо, а он, не отрываясь, следит за моими подрагивающими пальцами.

– С Линн поссорилась, – признаюсь я. – Не по мелочи, а всерьез и… В общем, я с ней порвала и не знаю… мне нужно было с кем-то…

Кай морщит лоб и быстро смотрит вверх-вниз по улице.

– Слушай, нечего здесь стоять. – Он достает ключи из кармана. – Давай заходи. Сожалею, что тебе пришлось здесь ждать, заглянул после работы в паб, пропустил пару-тройку пинт и, если честно, сейчас немного навеселе…

В коридоре Кай принимает у меня пальто и вешает его на крючок рядом со своим.

Потом указывает вдоль по коридору и предлагает:

– Хочешь чего-нибудь? Перекусить? Чашечку кофе?

– Я бы выпить не отказалась.

– О… да, конечно, понимаю.

– Чего-нибудь покрепче.

– Уф-ф, вот беда – виски ни капли не осталось. Зато есть текила… Ты как?

Я часто-часто киваю, будто маньячка какая-то, и Кай выходит из комнаты.

Плюхаюсь на диван, сердце учащенно колотится в груди. Слышу, как Кай в кухне выдвигает полки и звякает рюмками.

Наконец возвращается в комнату с бутылкой и двумя рюмками.

– Хотите верьте, хотите нет, но это очень даже приличная текила, не то пойло, что пьют студенты…

– Идеально, – перебиваю я его и жадно, как клешню какую-то, протягиваю руку.

Кай с нервной улыбкой передает мне бутылку. Я в одну секунду вытаскиваю пробку и с наслаждением делаю глоток прямо из горлышка.

Кай приподнимает одну бровь:

– Знаешь, хорошую текилу, вообще-то, принято пить мелкими глотками…

Оценив этикетку – стопроцентная голубая агава, – возвращаю бутылку Каю.

– Господи… извини. Я не… – Чуть пододвигаюсь, потому что Кай садится рядом. – Просто надо было, так сказать, срочно принять дозу обезболивающего.

– Брось, нашла перед кем оправдываться, – говорит Кай и ставит на кофейный столик рюмки. – Я в пабе выпил четыре пива и еще одну на посошок. Хорошо, в общем, посидел.

Слабо улыбаюсь, а Кай наполняет рюмки и пододвигает одну мне.

– Бек, – говорит он, пытаясь перехватить мой взгляд, – ты расскажешь мне, что все-таки происходит?

Снова вспоминаю Линн и ее рисунки в моем дневнике. Представляю, как она наблюдала за мной через приоткрытую дверцу шкафа. Как она посреди ночи тянула вниз на себя мое одеяло.

– Все так запутано, долгий разговор.

Кай пожимает плечами:

– Ничего, у меня есть время.

Хмурясь, смотрю на свою рюмку.

– Она… слушай… Линн, она давно, еще когда мы были детьми, кое-что делала. А я узнала об этом вот только что, то есть полчаса назад. Такая хрень тогда происходила, сложно объяснить.

Кай несколько секунд непонимающе смотрит на меня, и его темные глаза в приглушенном свете такие удивительно красивые, словно притягивают меня к себе.

– Не похоже это на Линн. Ты уверена, что она в чем-то виновата?

Я опускаю глаза и несколько раз часто-часто киваю.

– Хочешь об этом поговорить? – предлагает Кай.

– Не знаю. – До боли прижимаю костяшки пальцев к глазам. – Думаю, просто хочу обо всем этом забыть. – Я сижу спиной к окну, по шее пробегает холодок, как будто Линн вот прямо сейчас дышит мне в затылок. – Но я знаю, я точно знаю, что ей нужна помощь. Но не моя или чья-то еще, а помощь профессионального психиатра.

– Все так плохо?

Плотно сжимаю губы, кажется, где-то в этом доме тихо скрипят балки.

– Послушай. – Кай придвигается еще ближе ко мне. – Я понимаю, когда ты говоришь о своем желании забыть. Если хочешь, мы можем забыть. Сегодня будем пить текилу, а поговорим обо всем этом как-нибудь в другой раз. Но… – Тут он понижает голос. – Когда-нибудь я должен буду об этом узнать, ведь она и часть моей жизни тоже.

Я ставлю рюмку на стол.

Кай вздыхает:

– И слушай, не хочу показаться каким-то помешанным на психотерапии придурком, но после того, как мы с тобой тут на днях поговорили о моей семье, мне реально стало лучше. Сначала было хреново, а потом… полегчало.

Он смотрит на меня так серьезно, что я невольно прыскаю со смеху и тут же прикрываю рот рукой.

– Извини, извини. – Кай хмурится, и я с виноватым видом поднимаю ладонь. – Честно, я не над тобой смеюсь. Я вообще не знаю, что меня рассмешило.

Видно, такая моя странная реакция заразительна, и взгляд Кая становится уже не таким серьезным.

– И что же тут смешного?

– Да мне и не смешно вовсе, просто… Не знаю, это может показаться странным, но у меня такое чувство, будто мы с тобой в чем-то похожи. Ты и я.

Теперь Кай улыбается:

– Ага, понимаю.

Я беру со столика свою рюмку и осушаю ее одним глотком.

Скривившись, продолжаю:

– Ладно… Хорошо, сейчас объясню. – Беру бутылку и неверной рукой разливаю текилу по рюмкам, да так, что она едва не переливается через края. – Ночью кто-то пытался спалить мой дом.

У Кая отвисает челюсть.

– Что? Господи, почему сразу не сказала? Ты как? С тобой все в порядке?

– Я… в общем, я в норме.

– Как… кто… – Кай бледнеет и от волнения не может сформулировать вопрос. – Дом?

– Жить будет, он нерушим. – Я ставлю бутылку на стол и беру свою рюмку. – Но после пожара я кое-что выяснила – не важно как, это долгая история. в общем, я узнала, что отец бил девочку из нашей школы.

Кай сжимает виски кончиками пальцев:

– Бек, нет…

– И дело в том, что единственная причина, почему он вообще назначил ее своей жертвой… – У меня судорожно сводит кишки, и, чтобы избавиться от этого неприятного ощущения, я опрокидываю очередную рюмку текилы. – Короче, это все из-за меня.

Если подумать, то из-за Линн, но сейчас мне неохота вдаваться в подробности.

Кай морщит лоб:

– Что-то не понимаю.

– Я тебе об этом не рассказывала, потому что вообще никому не рассказывала, но до того, как меня отправили в школу-интернат, единственным ребенком, которого он бил… была я. – Тут мне почему-то становится неловко, и я пытаюсь улыбнуться. – Поэтому мы с тобой действительно похожи, могли бы даже организовать свой клуб.

Кай откидывает волосы со лба и смотрит на стену.

– А я-то думал, твой отец вроде святого покровителя Хэвипорта.

– Ага, большинство местных таковым его и считают.

Кай трясет головой, как будто не может смириться с тем, что я ему сказала.

– Ты как?

Я крепко стискиваю зубы, а Кай откидывается на спинку дивана.

– Даже не знаю, с чего начать. Не могу поверить, что этот подонок бил тебя…

Я смотрю на Кая. У него такие темные глаза, почти как уголь. Он единственный из моих знакомых, кто действительно в состоянии понять, через что я прошла и до сих пор прохожу в связи со своим отцом, и когда-нибудь я обязательно поговорю с ним об этом. Но не сегодня.

– Лайм с солью.

Кай вскидывает голову:

– Что?

– Нам нужны лайм и соль. Ну, это ведь текила, так что давай пить ее по правилам.

И я с бутылкой в руке выскальзываю в коридор.

Кай за мной.

– Бек, вообще-то, текилу пьют мелкими глотками…

– Знаю, знаю, ты уже говорил.

Теперь мы вдвоем на кухне, я открываю и закрываю навесные шкафчики, а Кай, немного обалдевший, с интересом наблюдает за мной с порога.

– Уверена, что не хочешь об этом поговорить? – спрашивает он, почесывая затылок.

Замираю, так и не открыв до конца очередную дверцу.

– Уверена, можешь мне поверить. – Закрываю шкафчик и начинаю рыться на полке для специй. – Но давай не сейчас. Сейчас я хочу выпить.

– Эдак ты меня вконец испортишь, – говорит Кай и идет ко мне через кухню.

Я перестаю рыться в специях.

– Стараюсь.

Мы встречаемся взглядом, и меня охватывает приятное волнение. Текила разливается по жилам и прогоняет злость, как рассвет гонит прочь все ночные кошмары.

– Лайм в холодильнике, – говорит Кай и указывает мне в нужном направлении. – А соль на боковой полке плиты.

Через минуту-другую стоим возле кухонного стола, между нами стопки для текилы; рядом с недавно приобретенной Каем солонкой в форме улыбающегося Санта-Клауса горка тоненьких долек лайма. А в центре стола гордо возвышается бутылка с текилой.

– За наше угробленное детство, – говорю я и поднимаю свою рюмку.

Соль, текила, лайм.

Выпито.

– За… – Кай, чтобы подавить икоту, прижимает к губам тыльную сторону ладони. – За прекрасный повод уничтожить запасы супердорогой выпивки.

Соль, текила, лайм.

Выпито.

– За взросление в провинциальных приморских городках, – говорю я, указывая на окно локтем руки, в которой держу рюмку.

Соль, текила, лайм.

Выпито.

Кай, прищурившись, мрачно смотрит на свою рюмку.

– За отцов-абьюзеров.

Соль, текила, лайм.

Выпито.

– Подожди, подожди. – Я беру Кая за запястье, притягиваю к себе и насыпаю ему в углубление между большим и указательным пальцем щепотку соли. – За это выпьем иначе. – Язык у меня начинает заплетаться. – В этот раз ты слизнешь мою соль, а я… твою.

Кай морщится:

– Что?

Я сосредоточиваюсь на ставшей к этому моменту несколько расплывчатой улыбке Санта-Клауса и отмеряю себе на руку щепотку соли. Ладонь держу не очень ровно, и крупинки соли частично сыплются на стол.

– Меняемся: я занимаюсь тобой, ты – мной. – Я кривлю губы, как будто пытаюсь изобразить знаменитую ухмылочку Элвиса. – Нет, подожди. Сначала ты, потом я… Ладно, не важно. А теперь тост. – Поднимаю рюмку. – За тебя.

Кай слегка покачивается.

– За меня?

Не знаю как, но мы вдруг оказываемся лицом к лицу, а Кай стоит спиной к столу.

– За тебя. За то, что ты рядом, хоть мы и не знаем друг друга.

Кай тихонько со мной чокается.

– За незнакомцев.

Я беру Кая за запястье, чтобы слизнуть соль, но, прежде чем успеваю осознать, что происходит, мои губы бегут вверх к его шее, а он крепко сжимает мои ягодицы. Стопки мы выронили… У него такие сильные руки… С моих губ срывается тихий стон…

Страстный, жаркий поцелуй, и в следующую секунду мы уже торопливо и неловко пытаемся расстегнуть джинсы. Я – его, он – мои. Я смеюсь от этой неловкости и чувствую, как затвердел его член. Вскоре выпрыгиваем из джинсов и отбрасываем их в угол кухни. Еще несколько секунд, и я остаюсь в одном лифчике, а на нем только расстегнутая рубашка.

Оба задыхаемся от желания. Меняемся местами, и Кай рывком усаживает меня на стол. Рюмки скатываются на пол. Твердый член Кая касается внутренней стороны моего бедра. Я хватаю его за отвороты рубашки и тяну к себе, а он горячими влажными губами целует меня в шею.

Входит в меня, я задерживаю дыхание, и мы, жадно целуясь, начинаем раскачиваться. Я обхватываю ногами его бедра. Он наконец срывает с меня лифчик. Ритм наших движений становится все энергичнее. Кай опускает руку мне между ног и безошибочно нажимает большим пальцем на ту самую точку. Продолжает нажимать… Мой мозг взрывается в семнадцати местах, как окно, в которое швырнули горсть камней.

Обхватив Кая за шею, запускаю пальцы ему в волосы, прижимаюсь щекой к его скуле с однодневной щетиной. Он так приятно пахнет, с ним так хорошо, как будто он самый близкий мне человек, как будто мы уже давно знаем, как доставить друг другу удовольствие.

Я понимаю, что это неправильно, что он ее мужчина, не мой, но когда наши губы находят друг друга, когда наш пот смешивается и мы вместе приближаемся к оргазму, я признаюсь себе, что мне на это плевать. На самом деле меня даже заводит то, как плохо я по отношению к ней сейчас поступаю. Она позволила себе отнять у меня нечто важное, лишила как минимум нормального детства, и теперь я в ответ отбираю у нее кое-что другое. И ни секунды не сомневаюсь в том, что эта потеря причинит ей боль.

Эта потеря заставит ее кричать и захлебываться слезами.

Так что, да, я понимаю, что веду себя как злобная сучка, но мне это нравится. Я, порочная и сексуальная, беру реванш и чувствую себя просто великолепно.

Смотрю за плечо Кая в темное окно и представляю Линн. Ее бледное лицо появляется в окне: волосы еще мокрые после душа, глаза сверкают. Она наблюдает за тем, как мы трахаемся, за тем, как он проникает в меня, а я вцепляюсь пальцами в его спину.

Ты сама напросилась, Линн, теперь получай то, что заслуживаешь.

Я кричу, содрогаюсь всем телом, бью Кая кулаком в грудь, ритм нашего соития замедляется, мои глаза плотно закрыты, наши тела обмякают, мы хватаем ртом воздух и постепенно возвращаемся в реальный мир.

Открываю глаза… В окне за спиной Кая никого.

Ее там нет и не было с самого начала.

После мы поднимаемся наверх и голые лежим на его кровати.

В его телефоне играет музыка, а мир за окном непроницаемо-черный, как занавес из тяжелого бархата.

– Мне они всегда казались немного слащавыми, ну или слезливыми, – говорю я, лежа на боку и подперев голову рукой.

– Что? – У Кая отвисает челюсть. – Слезливые? Ты сейчас хочешь мне сказать, что «Дрифтвуд» – слезливая песня?[22]22
   «Driftwood» – второй сингл, выпущенный инди-группой «Трэвис».


[Закрыть]

– Ага. На мой вкус – очень уж сентиментальная песенка.

– «Трэвис» – это крайне важная краска в палитре шотландской поп-музыки, – возражает Кай и, устраиваясь повыше, подталкивает подушку у себя под головой.

Приподнимаю бровь и переспрашиваю:

– Прости, что? Ты сказал слово «палитра»?

– Ага, сказал. Хочешь подраться со мной из-за этого?

Кай улыбается, и эта его улыбка подстегивает меня снова заняться с ним сексом.

Я встаю на колени, сажусь на него верхом и упираюсь руками по обе стороны от его головы. Его взгляд скользит по моему телу.

Опустив руку вдоль его торса, нахожу его горячий и твердый член, а когда наклоняюсь, чтобы его поцеловать, он сжимает одну мою грудь в ладони.

И тут раздается громкий, отрывистый стук.

Кто-то стучит в парадную дверь дома.

– Кто это? – спрашиваю я и выпрямляюсь, как напуганный сурикат.

Кай чуть склоняет голову набок.

– Беккет, я кто угодно, но точно не телепат.

– Тсс…

Поднимаю указательный палец и прислушиваюсь.

Кто-то кричит:

– Беккет!

У меня перехватывает горло.

Это она.

И снова:

– Беккет!

Кай таращит глаза, а я инстинктивно прикрываюсь простыней.

Он соскальзывает с кровати и быстро натягивает джинсы и футболку.

– Черт-черт-черт, – тарахчу я со скоростью пневматической дрели. – Откуда она узнала, что я здесь?

И пока бормочу, понимаю, насколько бессмысленно задаваться этим вопросом.

Линн не могла знать наверняка, что я здесь, но она могла наведаться в Чарнел-хаус, а там меня не оказалось. Все кафе и пабы в Хэвипорте в этот час закрыты. Линн же не дурочка и могла легко догадаться, куда я пойду.

– Все норм, – говорит Кай, но я по его лицу вижу, что это далеко не так. – Сейчас разберусь.

Он быстро выходит из комнаты, а Линн еще ровно четыре раза бьет кулаком по двери и снова кричит:

– Кай! Я знаю, что она там! Знаю, она у тебя!

Слышу, как он босой спускается вниз.

Пауза.

Потом Линн, но голос ее все еще звучит приглушенно:

– Впусти меня.

Потом Кай:

– Прости, боюсь, сейчас не могу.

Потом другой звук – это Линн истерично дергает дверную ручку, как будто это поможет ей войти внутрь.

– Открывай. – Слышно, что Линн запыхалась, как от долгого бега. – Впусти меня, я должна ее увидеть…

Она перестает дергать ручку, и теперь уже я могу услышать, как тяжело дышит Кай.

– Я не впущу тебя, Линн.

Они надолго умолкают, и воздух как будто электризуется.

– Ты трахнул ее? Да?

Голос Линн стал другим. Теперь в нем звучат стальные нотки.

– Слушай, Линн…

– Понятно, так я и знала…

– Прости, мне жаль, что все так вышло… Мне правда жаль… Веришь? Я никогда не хотел причинить тебе боль.

– Она не твоя, Кай, – говорит Линн с какой-то почти звериной, хищнической интонацией в голосе. – Она – моя.

– Беккет сказала, что тебе нужна помощь. Тебе нужно обратиться к психиатру. И мы, мы с Беккет, тебе с этим поможем. Ты не останешься одна, ты нас не потеряешь, но сейчас… сейчас тебе лучше уйти.

– Впусти меня. Мне надо с ней поговорить.

– Линн, прошу тебя.

– Я хочу войти…

– Линн. – Голос Кая понижается на пару тонов; теперь уже становится ясно, что он говорит абсолютно серьезно. – Иди домой, или я вызову полицию.

Спустя минуту Кай возвращается и садится на край кровати, а я сижу, оперевшись спиной на подушки, таращусь на него выпученными от тревоги глазами, и грызу ноготь на большом пальце.

– Ты ведь не станешь сдавать ее в полицию? Ведь не станешь?

– Ох нет, нет, конечно, – отвечает Кай, слегка покачиваясь взад-вперед. – Просто я хорошо ее знаю. С ней нельзя давать слабину.

– Ты уверен, что она ушла?

– Да… Она ушла. – Кай поворачивается ко мне. – И я хочу, чтобы ты поняла – Линн… Ее иногда заносит, но она не способна кому-то всерьез навредить или сделать больно, и уж конечно не тебе.

Кай протягивает руку, чтобы погладить меня по плечу, случайно касается моей груди, и мы, встретившись взглядом, вспоминаем, чему помешала Линн, но момент уже упущен.

– Как думаешь, может, нам немного поспать? – предлагает Кай и прижимает ладонь ко лбу. – У меня после текилы до сих пор голова немного кружится.

– Да, да, думаю, это хорошая мысль.

После мы неловко пританцовываем в ванной у раковины, пока умываемся и вытираем лицо полотенцем; Кай позволяет мне воспользоваться его зубной щеткой, я показываю ему язык в зеркале.

Вернувшись в спальню, ложимся при слабом освещении бок о бок на кровать. Лежим и дышим в унисон. В доме тихо.

– Доброй ночи, Бек.

– Доброй ночи, – отвечаю я и провожу пальцем по его бедру. – У меня утром будет к вам одно незаконченное дело, мистер.

Кай тихо смеется:

– Услышал и принял к сведению.

Заметив, что на лестничной площадке все еще горит лампочка, спрашиваю:

– Может, я выключу там свет?

– О… ну… ты не против, если мы его оставим?

Кай явно смущен, и я соглашаюсь.

– Конечно, пусть горит, мне норм.

– Знаю, это чертовски глупо, но… Я не могу спать в темноте. А ты?

Я замираю, кажется, даже сердце перестает биться и кровь свертывается в жилах.

Что-то в голосе Кая, в том, как он это произносит… Что?

Знакомо – вот что. Я уже это слышала.

Смотрю на Кая, а внутри нарастает тревожность, как будто в желудке кишит сотня дождевых червей.

Моя воображаемая подружка крадучись забиралась ко мне в кровать и говорила эти самые слова…

Я не могу спать в темноте. А ты?

Да, конечно, это была Линн. Теперь я знаю, что это была она, я ведь видела те записи в моем дневнике.

Но если это была Линн, тогда почему Кай слово в слово с теми же интонациями задает мне этот вопрос? И почему его акцент такой же, как у той девочки из моих ночных кошмаров?

Шорох простыней. Кай поворачивается на бок лицом ко мне. Взгляд у него обеспокоенный.

– Почему ты так на меня смотришь, Бек?

32

– …Бек?

Я прикрываю рот ладонью.

Это не мог быть он. Чушь. Бредятина какая-то.

– Что с тобой? – обеспокоенно спрашивает Кай. – Что не так?

Убираю руку от лица и начинаю блеять:

– Я… мне… Мне надо в туалет.

Кай, хмурясь, внимательно на меня смотрит, а я встаю с кровати. Я голая, но больше не чувствую себя сексуальной и хоть сколько-нибудь соблазнительной, нет, теперь я чувствую себя незащищенной, вернее, беззащитной.

Снимаю с крючка на двери легкий халат, торопливо надеваю и выхожу из спальни. С кровати меня не видно, и это хорошо, потому что в туалет я не собираюсь.

Специально открываю и со щелчком закрываю дверь в ванную, а сама, то и дело оглядываясь назад, спускаюсь вниз.

На первом этаже разворачиваюсь и, сделав несколько шагов, останавливаюсь напротив двери в чулан под лестницей.

Сюда заглядывал Кай, когда я в последний раз к нему приходила.

Нет, не может быть.

Поворачиваю ручку, открываю дверь и, согнувшись в три погибели, заглядываю внутрь.

В чулане всякий хлам и стопки старых журналов с загнутыми от времени уголками обложек. Но главное – там есть голая лампочка с выключателем-шнурком и достаточно места, чтобы я могла устроиться там, сидя на корточках.

Нет, быть этого не может.

Втискиваюсь внутрь и закрываю за собой дверь. Тяну за шнурок, лампочка шипит и оживает. Освещение слабое, но читать можно.

Озираюсь по сторонам.

Только бы она была здесь.

В тот вечер, когда Кай показал мне ту вырезку, он заглянул в чулан и практически сразу ее нашел.

Да, вот она, лежит на стопке старых музыкальных журналов.

Вырезанная из газеты черно-белая фотография: дети семейства Каннингхэм сняты на фоне здания с вывеской «Шетландские склады» в Леруике.

«НЕУПРАВЛЯЕМОЕ СЕМЕЙСТВО С ПОЛИЦЕЙСКИМ КЛЕЙМОМ „НАРУШИТЕЛИ СПОКОЙСТВИЯ“».

Нет, это все бред какой-то.

Кай вырос на Шетландских островах в сотнях миль отсюда. И да, он с семьей переехал сюда, когда уже вырос… То есть когда? Не знаю, он не говорил. Но в детстве здесь, в Хэвипорте, мы с ним никогда не пересекались. Так ведь?

Разве что… Я внимательнее разглядываю вырезку из газеты и замечаю нечто важное. То есть это действительно важно, настолько, что оторопь берет. В прошлый раз я не обратила на это внимания.

Мелким шрифтом под фотографией: «Вестник Хэвипорта, 21 марта 1997 года».

Нет. Нет, нет, нет и нет.

Дальше читаю то, что написано ниже на фотографии.

«Дети недавно поселившейся в Хэвипорте семьи Каннингхэм. Фото сделано на Шетландских островах в Леруике до их переезда в наш город».

Стало быть, клеймо «нарушители спокойствия» они заслужили не в Леруике. Они заслужили его здесь, в Хэвипорте.

Зажмуриваюсь и крепко стискиваю зубы.

Нельзя останавливаться.

Снова смотрю на фото.

Слева – три старших брата Кая, все рослые, и вид у них такой… В общем, таких ребят лучше обходить стороной. Двое показывают фотографу средний палец. Дальше стоит Кай – хрупкий мальчик в очках а-ля Гарри Поттер. А уже последней – младшая сестра. У нее длинные темные волосы, и на носу у нее кривовато сидят точно такие же, как у Кая, очки.

Я смотрю на младшую сестру Кая, и у меня в голове постепенно начинает складываться картинка, от которой становится не просто жутко, а вообще такое ощущение, будто я вдохнула ядовитый газ.

Теперь я припоминаю, что Кай никогда не рассказывал мне о своей сестре. Мне только казалось, что рассказывал, потому что эта «сестра» в таких же очках действительно очень похожа на девочку.

Девочка с длинными черными волосами и темными глазами.

У меня дрожат пальцы, нет, не только пальцы – вообще руки трясутся, а кишки так просто в узел скручиваются.

У Кая не было трех старших братьев, у него было четыре старших брата. А на фото крайняя справа не сестра.

То есть это не девочка вообще.

Это Кай.

– Бек?

Когда я слышу этот голос с лестничной площадки на втором этаже, у меня плечи судорогой сводит.

Потом скрип половиц, и он стучит в дверь ванной комнаты.

– Ты там как? Все в порядке?

Линн.

О, Линн… Что я наделала?

Линн – не брюнетка, и волосы у нее никогда не были такой длины, как у меня. Когда мы были детьми, у нее была стрижка «боб», она сама мне об этом говорила. Да и в любом случае она всегда была ниже меня ростом. Мы реально никогда не были с ней похожи. Так что она при любых раскладах не могла сойти за мою воображаемую подругу.

Дом стонет у меня над головой. Я начинаю паниковать. Кай сейчас догадается, что меня нет в ванной.

Он вот-вот догадается.

– Я вхожу.

Слышу, как он рывком открывает дверь в ванную. Кажется даже, что слышу, как он чертыхается.

Опять, чтобы, не дай бог, не вскрикнуть, кусаю большой палец.

– Бек? – уже громче зовет Кай.

Времени нет, надо шевелить мозгами.

Нет, этого не может быть. Что за бред вообще?

А потом всего в нескольких дюймах от моего лица звук, похожий на чих, и с потолка чулана на меня сыплется пыль. Потом еще и еще. Это скрипят ступени у меня над головой.

Он спускается.

И тут у меня в голове с космической скоростью складывается картинка, со всеми мелочами, которые раньше от меня ускользали.

Тот вечер, когда мы познакомились. Когда я услышала, как он поет. Какой у него был голос… нежный, почти женский.

«Поет, как девчонка», – сказал тогда Сэм Гастингс.

А еще его акцент. Такой необычный для наших краев, характерный только для островитян.

И его глаза, такие темные, почти черные. Как у меня. В тот вечер нашего знакомства я сразу обратила на это внимание.

И то, как он легко и быстро перешел с Беккет на Бек, как будто мы сто лет знакомы.

А наше взаимное, животное влечение друг к другу? Оно ведь возникло почти сразу.

Как там говорят? Нас привлекают люди, похожие на нас.

В животе урчит, я рыгаю и тут же прикрываю рот ладонью.

Теперь его шаги прямо у меня над головой.

– Ты где?

Он всего какой-то час назад был внутри меня. Наши стоны, вскрики, наши тела ритмично бились друг о друга… Его запах… как с ним было хорошо… Как будто он самый близкий мне человек.

– Бек, ну, серьезно, ты чего, спрятаться от меня решила?

Звук шагов стихает где-то в метре или двух от меня. Он останавливается на последних ступеньках лестницы.

Включает свет в холле.

Я задерживаю дыхание.

– Знаешь, что-то это все начинает меня напрягать.

Шаги приближаются к чулану под лестницей.

Крепко сжимаю кулаки.

Выключить свет?

Нет, слишком поздно. Даже если он не увидел полоску света под дверью, все равно может услышать щелчок выключателя. Ну или заметит, что свет в чулане погас.

– Это что? Какая-то игра? Типа сексуальная?

Шаги ближе. Справа от меня. Я делаю вдох и даже выдохнуть боюсь. Спустя несколько секунд, которые дорогого мне стоят, слышу, как он проходит в кухню и наливает себе стакан воды.

Страшно, но решаюсь выключить свет в чулане.

– Не хочешь стаканчик воды, Бек?

Он еще в кухне. Слышу, как позвякивают стаканы. Еще немного, и он поймет: что-то не так.

Открыть дверцу чулана и выбежать из дома на улицу?

Нет… нет.

Из кухни видна лестница, так что, если решусь, он меня увидит, а если не увидит – точно услышит.

Остается сидеть здесь и выжидать удобный момент.

– Не знаю, где ты, но я прямо сейчас принесу тебе стакан воды.

Когда будет подниматься наверх, сразу сорвусь с места.

– Это очень… как-то очень уж странно…

Мысленно возвращаюсь к нашей с Линн ссоре.

Я кричала на нее, не давала ей шанса ответить, не слушала, даже не пыталась услышать то, что она хотела сказать мне в ответ.

А если бы попыталась, до меня бы дошло, что она не виновна во всей этой жути. Я обвиняла ее в том, что она по ночам тайком прокрадывалась в мою спальню, а она просила прощения не за это вовсе, а за то, что украла мой дневник. Если бы я во всем спокойно разобралась, сейчас точно бы не пряталась в пыльном, захламленном чулане от какого-то монстра.