Текст книги "Сдвиг по фазе"

Автор книги: Кит А. Пирсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

38

Со стороны может даже показаться, будто в гостиной Фрейзера Рейнота два мертвеца. Один в кресле, а другой на краешке журнального столика – сидит, обхватив голову руками. Конечно же, второй-то вовсе не покойник. Просто пребывает в эдаком столбняке, пока его разум пытается пробиться через ворох вопросов.

– Эй! – раздается вдруг окрик.

Я выхожу из ступора и вижу, что Клемент натягивает Рейноту брюки, предварительно развязав ему руки. Затем великан перетаскивает второе кресло на прежнее место. За исключением осколков вазы и статуэтки на ковре возле стены, комната представляет собой совершенно нормальное зрелище – ни единого намека на предшествующее безумие.

– Давай, док, пошевеливайся. Пора валить.

Я встаю, избегая смотреть на труп Рейнота. И вовсе не потому, что ощущаю какую-то вину за его смерть, а потому что его стеклянные глаза таращатся прямо на меня.

Клемент быстро проходит в заднюю часть комнаты и приседает на корточки возле штор. Буквально через секунду возвращается обратно и подхватывает свою сумку.

Я раскрываю было рот поинтересоваться, что он там делал, но тут же получаю ответ в виде мерцания у самого пола возле стеклянных дверей. Пламя стремительно начинает пожирать плотную ткань штор.

– Какого черта вы это сделали? – в ужасе вскрикиваю я.

– Огонь – лучшее средство от улик.

– Улик?

– Ничто не укажет, что мы здесь были. А полиция припишет поджог его конкурентам.

– А как же Рейнот? Нельзя же просто оставить его здесь… Это неправильно!

– Прах к праху, док. Пошли.

Огненные языки уже лижут карниз, так что продолжать дискуссию неблагоразумно, если только я не хочу составить компанию наркодельцу на том свете. Толком не оправившись от потрясения, следую за великаном в прихожую.

– Как вот только нам ворота открыть? – задумчиво произносит он.

– И вы спрашиваете это сейчас? После того, как устроили пожар?

Я осматриваю стены и возле входной двери замечаю блок управления. Бросаюсь к нему и нажимаю на кнопку с пиктограммой ворот сверху.

– Должны открыться.

Покидаем дом и по заиндевелой подъездной дорожке спешим убраться с участка.

На улочке тихо, и поскольку уже почти одиннадцать вечера, большинство домов погружено в темноту. Что ж, их ожидает внезапное пробуждение, когда прибудут пожарные расчеты. Если, конечно же, кто-то из соседей еще не спит и заметит огонь в резиденции Рейнота.

Великан перебрасывает сумку через водительское сиденье и устраивается за рулем. Я оглядываю напоследок улицу, желая убедиться в отсутствии свидетелей нашего бегства. В холодном ночном воздухе абсолютно никакого движения.

Спустя несколько мгновений мы уже направляемся к Грейт-Уэст-роуд. Маневры Клемента все так же непредсказуемы, однако теперь машин заметно меньше, что, конечно же, только на благо моей нервной системе. Впрочем, мне необходимо обсудить с ним куда более важные дела, нежели его манеру вождения.

– Послушайте: вам срочно нужно к психиатру!

– Думаешь?

– Знаю, Клемент!

– Вот так, значит. Я точно сумасшедший, да?

– Да вы на всю голову больной, мне даже не нужна докторская степень по психологии, чтобы это определить. Вы только что стояли и смотрели, как умирает человек… И что значит весь этот бред про «Трех монахов», а?

– Ты слышал Рейнота. Валяй, объясни, если сможешь.

– Ну уж нет! Я на это не поведусь, потому что можно найти уйму объяснений, как вы узнали о произошедшем в тот день. Давайте поговорим о вашем внезапном прозрении.

– О чем?

– Об озарении, будто вы призваны в наш мир вершить божественное возмездие. Вроде эдакого киллера с небес.

– Я же сказал, теперь все встает на свои места.

– В вашей голове, может, и встает. Не сочтите за труд, объясните для тех, кто не живет на планете Клемент, как вы пришли к такому нелепейшему заключению?

– Просто и ясно, док. Я-то думал, что меня отправили назад, там, делать добрые дела, искупать беспутное поведение в прошлом. На самом деле нет. Мне поручили провожать всяких шельмецов в суд.

– Просто невероятно! – хватаюсь я за голову. – Теперь вы утверждаете, что убивали людей, потому что на то была Божья воля?

– Да мать твою! – взрывается великан. – Ты вообще меня слушаешь? Никого я не убивал, и уж стопудово я не убивал Рейнота.

– Непосредственно, может, и не убивали, но у нас был шанс спасти его, если бы вы позволили мне провести СЛР.

– Чего-чего провести?

– Сердечно-легочную реанимацию. Я мог бы откачать его, вернуть к жизни.

– А с чего ты взял, что он заслуживал спасения? Назови-ка мне причину. Одну-единственную.

– Потому что… Потому что…

Я все еще силюсь подыскать убедительный довод, когда мы достигаем кругового перекрестка. Наша скорость чересчур высокая, и фургон под визг шин болтает из стороны в сторону, однако каким-то чудом мы благополучно проскакиваем развязку.

– Лично мне в голову ничего не приходит, – ликует Клемент. – А тебе?

– Он имел право жить. Как и любой другой.

– А как насчет нашего паренька, Камерона? По-моему, он тоже имел право, чтобы его не запирали в подвале, не пичкали насильно наркотой собственного изобретения, а?

– Конечно, имел, вот только злом зла не поправишь.

Великан качает головой.

– Вот здесь-то мы с тобой и расходимся, док. Ты думаешь, что можешь всех спасти, вот только некоторые… Ну, они просто гады, которых уже не спасешь. И Рейноту, как и прочей сраной мразоте, я всего лишь помог отправиться их собственной дорогой. Собственно, они сами сделали такой выбор.

– Но вы послужили связующим звеном.

– Об этом я и толкую. – И вместо того, чтобы следить за дорогой, он поворачивается ко мне. – Потому-то меня и отправили назад. Выпроводить это мудачье туда, где они больше никому не навредят.

– Сколько пафоса, – бурчу я себе под нос. – И бреда.

– Не веришь – не надо. Я знаю, кто я такой, и теперь знаю свое место.

Продолжать разговор бессмысленно. И, боюсь, пытаться помочь Клементу еще более бессмысленно. События последних нескольких часов лишь утвердили его в собственной бредовой идее.

Раз уж человеку на сиденье рядом ничем не помочь, а досаду как-то требуется унять, я переключаюсь на собственное положение. Итак, дома я получу доступ к файлам с ноутбука Рейнота. Вопрос состоит в следующем: как поступить с уликами, что наверняка обнаружатся среди них? Ведь я не могу рассказать полиции, как они оказались в моем распоряжении, поскольку подведу себя под новое обвинение!

Из размышлений меня выводит резкий крен фургона вправо.

– Пидор! – вопит Клемент, с чувством давя на клаксон.

– Кто?

– Да таксист. Без поворотника от обочины отъехал!

Решаю не заострять внимание на лицемерности сего заявления и возвращаюсь к собственным проблемам. И чем больше я размышляю, тем больше задаюсь вопросом, а стоит ли вообще передавать полиции добытые файлы. Как-никак, ситуация с Рейнотом в корне изменилась: мне уже не требуется рычаг воздействия на мерзавца, пытающегося разрушить мою жизнь, поскольку его собственная жизнь закончена. Мне необходимо лишь доказательство собственной невиновности.

Но для этого у меня имеются ноутбуки Алекса, на которых должна храниться та же электронная переписка, что я скачал с компьютера Рейнота. Также на алексовской технике наверняка имеется цифровая запись взлома сети «Здравого ума». Этих улик должно быть достаточно для подтверждения моей непричастности к подборке отвратительных фотографий.

Остается наговор Шантель Грейнджер.

Определенно повод для беспокойства, хотя этот с детской порнографией и рядом не стоял. Улик против меня никаких, и все же я предпочел бы избавиться от обвинения без дальнейшего расследования полиции. Думаю, с уверенностью можно предположить, что мисс Грейнджер приняла участие в махинации Рейнота отнюдь не по доброй воле. Как и Камерон, и Алекс, коли на то пошло. Покойник явно отдавал предпочтение кнуту перед пряником. Пресловутый кнут прекратил существование вместе со своим хозяином, так что, возможно, теперь женщина и сама заберет заявление. Также с уверенностью можно предположить, что гипотетическая очередь женщин, готовых меня оклеветать, без Рейнота тоже быстро рассеется.

Потрясение от произошедшей прямо у меня на глазах смерти постепенно отпускает, и я начинаю трезво осмысливать все последствия этого события. Как сказал бы Клемент, лучший способ избежать смертельного укуса – обезглавить змею. Не тот конец, что я себе представлял, но, безусловно, конец. И как же я ждал, чтобы эта глава моей жизни наконец завершилась. А со следующей будем разбираться потом.

Сейчас мне хочется лишь провалиться в забытье. Откинуться на спинку сиденья, закрыть глаза и ни о чем не думать.

Когда мы проезжаем через район Шефердс-Буш, Клемент прибавляет газу, чтобы проскочить на желтый. Фургон дергается из стороны в сторону, взад и вперед – какой уж тут сон. Наверное, проще вздремнуть на американских горках, так что приходится смотреть в окно.

Машин не так много, однако улицы Лондона не пустеют никогда. Даже в столь поздний час видны грузовики, курсируют ночные автобусы и, конечно же, снуют такси, развозящие туристов из Уэст-Энда по гостиницами.

За окном мелькает памятник Шерлоку Холмсу, музей мадам Тюссо и Сент-Марилибонская приходская церковь, совершенно непохожая на традиционную церковь. Хотя и от приходской в ней ничего нет – на мой взгляд, во всяком случае. У нее нет ни шпиля, ни старенького крытого входа на кладбище. И живописной пивнушки на краю лужайки тоже нет, как и крикетного павильона и сельского клуба. Нет летних праздников и рождественских ярмарок, нет домашнего клубничного варенья и танцев. Нет убегающих вдаль полей, нет дубов, вязов и берез. Нет оленей, барсуков и ежей. Иными словами, здесь нет вообще ничего, что я люблю, кроме одной-единственной женщины, и этот чертов город породил тварь, грозившую отнять ее у меня. Я ненавидел Фрейзера Рейнота, и да, признаю, крошечная часть меня действительно радуется его смерти. Вот только породивший его город продолжает жить, штампуя подобных Рейноту и исторгая бесконечный поток жертв. Преступления, наркотики, разрушенные жизни – замкнутый круг никуда не делся.

С меня довольно.

Неожиданно фургон резко поворачивает налево. К счастью, дорога впереди пустая. Несколько сотен метров чистого асфальта на заключительном этапе нашего путешествия. Пять минут до дома. Пять минут до уютной постели.

Тяжелый ботинок снова давит на педаль газа, и двигатель ревет, пока Клемент не переключает передачу. Я кошусь на спидометр: скорость уже выше шестидесяти километров в час. Машин по-прежнему нет, и я смотрю вдаль, где торчит телебашня, словно электрический фонарик, направленный в мутное ночное небо.

Краем глаза замечаю яркий белый свет справа. Бросаю взгляд через встречную полосу и вижу, что в нескольких сотнях метров впереди с боковой улицы выезжает эвакуатор. Выровнявшись после левого поворота, машина тут же сигнализирует о повороте направо, поперек нашего курса. По правилам, она должна нас пропустить, однако водитель либо нас не видит, либо и вовсе решает взять на слабо – как бы то ни было, эвакуатор вдруг оказывается прямо на нашей полосе.

Клементу остается только ударить по тормозам. Одновременно с этим он круто закладывает руль вправо, чтобы не врезаться в борт грузовичка. Уж не знаю, оборудован ли наш ветхий фургон противобуксовочной системой, но если и оборудован, ее действие никак не сказывается, и шины теряют сцепление с промерзлым асфальтом. Задние колеса заносит влево, и Клемент лихорадочно крутит руль в противоположную сторону.

Я готовлюсь к удару: зад нашего фургона неминуемо должен врезаться в эвакуатор. Столкновения, однако, не происходит. Одному Богу известно, как мы увернулись от грузовичка, я лишь успеваю заметить в боковом зеркале вспышку его задних габаритных огней. Облегчение длится недолго: фургон несется, кружась, по обледеневшему асфальту. Огни вдоль дороги сливаются в хороводе, а мой желудок норовит выпрыгнуть наружу.

Фургон продолжает неуправляемое вращение, в то время как Клемент налегает на руль и поддает газу в надежде зацепиться хотя бы одним колесом и выровняться. При всем ужасе ситуации я уже не первый раз в ушедшем в занос автомобиле и знаю, чего ожидать – и это отнюдь не успокаивает.

И вдруг какое-то переднее колесо действительно цепляется за асфальт, и фургон устремляется вперед. Кабина наполняется вонью горелой резины, а перед лобовым стеклом возникает картина, которую я едва успеваю осмыслить: бетонная лестница чуть поуже нашего фургона с невысокими кирпичными стенками по бокам. Угол зрения слегка изменяется, и я вижу свет, отраженный от блестящих стальных перил по бокам ступенек. И снова готовлюсь к удару: на этот раз столкновения не избежать.

Закрыв глаза и напрягшись всем телом, я ожидаю нашей участи.

39

Удар просто чудовищный. В тело врезается ремень безопасности, однако погасить инерцию он не способен, и я с размаху бьюсь лицом о пластмассовую приборную панель. Подушками безопасности фургон не оснащен.

Все тело пронизывает боль, словно прижгли раскаленным тавром. Из глаз сыплются искры, а сверху меня обсыпают осколки лобового стекла. Из легких разом выбивает воздух, и вдыхаю я уже бензиновые пары вперемешку с кирпичной пылью.

А потом все замирает.

Я остаюсь в сознании и всецело понимаю, где нахожусь, И я определенно не мертв – ведь мертвые боли не чувствуют. Тем более такой жуткой. Делаю судорожный вдох и приступаю к оценке полученных повреждений. Даже не знаю, с чего начать. Пожалуй, эпицентр боли располагается где-то на переносице, откуда она перетекает в глубь черепа. Мучение столь острое, что меня даже тошнит. Далее, грудь, плечи и спина. Здесь ощущение ушибов, хотя и послабее, чем на лице. Но вот когда я пытаюсь пошевелить головой, меня охватывает ужас: основание шеи отзывается спазмом боли.

– Черт!

Хлыстовая травма? Пожалуйста, пусть это будет хлыстовая травма! Посылаю импульс в правую руку: три пальца послушно барабанят по бедру. Затем отправляю запрос ногам: я могу пошевелить пальцами! Паника немного отступает, и я продираю глаза. И от открывающегося зрелища у меня перехватывает дыхание. Буквально несколько секунд существовало два объекта – белый фургон и кирпичная стена. Теперь же они переплетены в один. У машины больше нет капота, на его месте лишь груда искореженного металла вперемешку с обломками кирпичей. Даже затрудняюсь сказать, где заканчивается приборная панель и где начинается мясорубка.

Затем мое внимание переключается на другую часть разрушенного сооружения. Часть, которая кардинально изменила положение, однако сохранила целостность – стальные перила. Теперь расположенная практически горизонтально, металлическая труба подобно копью выдается из горы обломков и тянется за линию отсутствующего лотового стекла, за приторную панель, за руль.

– Док, ты в порядке? – раздается вдруг скрежетание, в котором угадывается человеческий голос.

Я кое-как поворачиваю голову. Боль адская, но, по крайней мере, мучительный спазм не повторяется.

– Клемент?

Мне приходится несколько раз моргнуть, чтобы понять, что у меня перед глазами. И все равно картина как-то не складывается. Стальная трубка перил прошла за водительское сиденье в кузов. Что мне непонятно, так это как она миновала водителя. С моего места кажется, что Клемент зажал металлическую трубу под мышкой. Вот только, похоже, из-за удара у меня нарушилось восприятие глубины, потому что с расстояниями определенно что-то не так.

Я отваживаюсь слегка наклониться вперед, чтобы получше разглядеть. Клемент сидит неподвижно, лишь отрешенно таращится перед собой. И теперь я понимаю, почему он не шевелится: труба из блестящей стали сантиметра три в диаметре вовсе не прошла у него под мышкой, а пронзила грудь прямо под ключицей.

– Ох, бл***! Ох, бл***!

Меня захлестывает волна паники, и я моментально забываю о собственном состоянии.

– Не волнуйся так, док.

– У тебя из груди труба торчит, и что же мне еще делать, кроме как не волноваться?!

– Покурить охота. Сиги в кармане… Вот только не дотянуться никак…

Пару мгновений я обдумываю его просьбу, затем меня осеняет:

– Открытый огонь и бензиновые пары – сочетание не самое лучшее. Кроме того, тебе нужна скорая… и пожарные.

И с этим лезу в карман за мобильником.

– Ты что делаешь?

– Телефон, – кривлюсь я. – Нужно…

– Тебе нужно съе***ть отсюда. И живо!

– Никуда я не пойду!

Кончики пальцев лишь касаются телефона. Если немножко сместиться, то получится ухватиться за чертову штуку.

– Док, это не обсуждается, выметывайся из гребаного фургона.

Мои пальцы пинцетом смыкаются на мобильнике, и я медленно вытаскиваю его из кармана. Мне ужасно неудобно и столь же больно, но в конце концов я беру его как следует и снимаю блокировку экрана. И тут Клемент хватает меня за запястье.

– Пускай я и насажен как шашлык на вертел, но это вовсе не значит, что я не смогу вывернуть тебе запястье. Звони кому хочешь, но только в тридцати метрах отсюда.

– Клемент, прошу тебя. Ты серьезно ранен. У нас нет времени спорить, откуда мне звонить.

С явным усилием великан медленно поворачивает голову ко мне. Кое-как ему удается встретиться со мной взглядом.

– За меня не переживай, – скрежещет он, словно гравий под ногами. – У меня нет жены, о которой я должен заботиться. В отличие от тебя.

– Пожалуйста, отпусти, чтоб я мог позвонить.

– Отпущу, если кое-что пообещаешь. Ты должен выбраться из фургона, док. Я тебя умоляю.

Я заглядываю ему в глаза – глаза, которые когда-то описал пустыми и безжизненными. Теперь в них и вправду застыла мольба.

– Ладно, выберусь, но ты тоже кое-что пообещай.

– Что?

– Что не умрешь, пока я буду звонить.

– Ты же знаешь, что я не даю обещаний, док. И потом, если я умру, такой вот способ – самый уместный.

– Что? Почему?

– Долгая история.

– Расскажешь по пути в больницу.

– Ага, может быть.

Великан отпускает мою руку.

– И последнее. – Он закашливается. – Я тебе не говорил, но Библию, что я стибрил в «Трех монахах», захапал Роланд, после того как огрел меня. Если найдешь книжку, сделай мне одолжение, верни на место.

– Э-э… Откуда же ты знаешь, что он ее взял, если ты вроде как умер?

Мне даже не вообразить, какую он испытывает боль, однако каким-то образом ему удается выдавить улыбку:

– Да просто назойливый голос в башке.

Я закатываю глаза и нащупываю ручку. Открыть дверцу задачей оказывается крайне болезненной и изматывающей, но в конце концов она распахивается. Я поворачиваюсь отстегнуть ремень.

– Еще увидимся, док.

– Сиди спокойно. Не шевелись, и чтоб никаких сигарет!

– Тридцать метров, помнишь?

– Помню-помню.

Выдавливаю улыбку и ковыляю прочь от фургона. Тридцать шагов, на большее меня попросту не хватает. К горлу подступает тошнота, кружится голова и холодно. Чертовски холодно. Наверное, сказывается шок. Или сотрясение мозга. Или все вместе. Прислоняюсь к стенке автобусной остановки и уже собираюсь набрать 999, как вдруг ко мне кто-то подбегает. Чернокожий парень в куртке, поразительно смахивающей на кожух нагревателя в нашем сушильном шкафу.

– Эй, бро, ты в порядке?

– Вообще-то нет. Мне нужно вызвать скорую.

– Уже позвонил. Чувак, ты в курсе, что у тебя каша вместо лица?

– Правда?

– Смотреть, блин, страшно, и тебя трясет неслабо. – Он расстегивает куртку и накидывает мне на плечи. – Братан, тебе нужно сесть, пока ты не свалился.

Парень берет меня под руку и отводит к скамейке под навесом.

– Спасибо, – измученно бормочу я. Внезапно веки у меня наливаются свинцом.

– Эй, ты только не спи! Если у тебя сотрясение мозга, спать нельзя!

– Ты врач?

– Не, чувак, – смеется мой спаситель. – Это все моя мама, обожает сериал «Холби-Сити». В детстве с ней смотрел, так и научился первую помощь оказывать.

Внезапно налетает ветер, и парень ежится. Вместе с холодом порыв доносит и долгожданный звук – завывание сирены.

– Скорая уже подъезжает. Ты просто говори со мной.

– Как… как тебя зовут?

– Ной.

– Как Ноев ковчег, да?

– Ага, так. Все только и спрашивают.

– Извини.

– Да не извиняйся ты, чувак. Это ж круто. Знаешь, что мое имя означает?

Я пытаюсь покачать головой, однако меня вновь парализует взрыв боли.

– Оно означает «успокаивающий».

Поднимаю взгляд на добродушное лицо Ноя и когда собираюсь выдавить ответ, мое внимание вдруг привлекает какое-то мерцание. Я поворачиваюсь влево.

– О нет! Нет, нет!

Это разгорается фургон: из стального месива на месте двигателя вырываются языки пламени и тянутся щупальца черного дыма.

– Мой друг, – сиплю я и с трудом поднимаюсь. – Он… Он там…

Ноги, однако, меня не слушаются, и я практически падаю на Ноя. Ему удается удержать меня, и он терпеливо усаживает меня на скамейку. Едва моя задница касается холодного пластика, как воздух оглашается какофонией сирен, а все вокруг озаряется мигающими синими огнями. У обочины недалеко от искореженного транспортного средства останавливаются пожарная машина и скорая помощь. Я опять порываюсь встать, но Ной на этот раз непреклонен:

– Не-не, чувак. Никуда ты не пойдешь, пока врачи тебя не осмотрят.

– Но… Мой друг… Он там… В фургоне.

Глаза парня округляются.

– Сиди здесь!

Он подлетает к одному из пожарных, уже разматывающему брандспойт из машины, и сначала машет в мою сторону, а потом на разбитый автомобиль. Пожарный кивает и что-то кричит трем своим товарищам, только выбирающимся наружу, двое из них немедленно устремляются к месту катастрофы, но буквально в следующую секунду останавливаются и пригибаются: двигательный отсек фургона расцветает огромным шаром огня, моментально пожирающим кабину.

Я кое-как встаю и ковыляю к пожарищу.

– Клемент!

Мне удается сделать лишь шесть-семь шагов, и путь мне преграждает фельдшер из скорой помощи.

– Сэр, – твердо говорит он, – вы ранены. Нам необходимо осмотреть вас.

– Я… но…

Теперь я знаю, что значит быть убитым горем. Подходит второй медик, и оба отводят меня обратно к скамейке.

– Как вас зовут, сэр?

Я игнорирую вопрос и, выворачивая шею, пытаюсь разглядеть, что происходит. Фургон окутан густым черным дымом, и пожарный расчет направляет на него брандспойт. Струя воды под высоким давлением быстро сбивает пламя. Показываются обугленные останки машины, и так же быстро, как и разразился, огненный ад утихает.

Один из пожарных осторожно приближается к водительской двери и заглядывает внутрь. Надеяться на спасение Клемента было бы за гранью разумного, и неспешность огнеборца, с которой он возвращается к своим товарищам, говорит сама за себя.

Я отрешенно откидываюсь на стенку из оргстекла.

Медики продолжают о чем-то меня спрашивать, но я их не слушаю, да и отвечать сил нет. Наверное, свое имя я все-таки назвал, все остальное мозг попросту блокирует. Мои мысли заняты исключительно Клементом и его ужасной гибелью. Что может быть хуже, чем умирать в горящем автомобиле, беспомощно глядя, как пламя охватывает ноги? И разве это справедливо, что мерзавец вроде Фрейзера Рейнота может отделаться лишь болью в груди и удушьем, в то время как человек вроде Клемента – достойный, честный, верный – погибает при столь жутких обстоятельствах? Бога точно нет, потому что какой же бог сочтет это справедливостью?

Физическая боль вытесняется душевной. Мука такая, что я едва способен дышать. И когда кажется, что хуже уже некуда, мне начинает распирать грудь рвотными позывами, и вот тогда-то и начинается настоящая пытка. Закрыв глаза, я пытаюсь оградиться от ужаса, однако из-за едкой вони дыма, привкуса крови и слез от реальности никак не спрятаться. Теперь-то я понимаю, почему некоторые мои клиенты искали в смерти спасение от личного ада.

– Дэвид. Дэвид!

Я не обращаю внимания на голос, пока чья-то рука не ложится мне на плечо.

– Вы меня слышите?

С трудом сглатываю и открываю глаза, ожидая увидеть врача скорой помощи, однако рука на моем плече принадлежит мужчине в ярко-оранжевой куртке, отделанной светоотражающими полосками. На лицо ему падает тень от белой каски.

– Дэвид? Я командир расчета Кентиштаунской пожарной части Макги.

Смотрю на него, не желая услышать то, что он, несомненно, собирается мне сообщить. Хуже этих слов и вообразить невозможно.

– Я лишь хочу задать вам пару вопросов, пока вами не займутся врачи. Хорошо?

– Как хотите, – бормочу я.

– Насколько я понимаю, во время аварии вы находились в фургоне. В кузове кто-нибудь был?

– В кузове? Нет…

– Вы уверены?

– Абсолютно. Только я и Клемент.

– Кто такой Клемент?

– Водитель. Его… Его трубой проткнуло…

– И где он сейчас?

Закрываю глаза и дожидаюсь, пока не схлынет волна тошноты.

– Он в… Он не смог выбраться. Остался в фургоне.

Командир расчета Макги в замешательстве смотрит на стоящего рядом фельдшера, словно бы обращаясь к нему за поддержкой.

– Дэвид, в фургоне никого нет. Как мне сказали, то, что осталось от водительского кресла, пробито металлическими перилами, но водителя там нет.

– Что? Это невозможно. Посмотрите еще раз.

– Простите, но, похоже, дело обстоит так, что ваш друг сбежал с места происшествия.

– Да не сбежал он, он же просто не мог… Вы ошибаетесь. Он ведь едва дышал… И наверняка потерял уйму крови. Говорю вам, Клемент никак не мог сбежать.

Пожарный склоняется и смотрит мне в глаза.

– Дэвид, в фургоне нет ни живых, ни мертвых. Никого.