Текст книги "Сдвиг по фазе"

Автор книги: Кит А. Пирсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– И по какой же?

– Это невозможно.

– Когда-то и летать было невозможно. А потом один чувак взял и построил аэроплан.

– Да, но он использовал научные расчеты. А мы ведь и не заикались про науку, верно? Мы говорим о человеке, который умер, а спустя несколько десятилетий воскрес! Черт побери, Клемент, неужели вы не понимаете, почему я не верю в вашу историю?

Мы молча проходим метров пятьдесят, прежде чем следует ответ:

– Ладно, я врубился. Но я знаю кое-что, чего не знает даже Редж.

– И что же это?

– Я знаю, кто спер Библию.

– Это имеет какое-то значение?

– Ага, имеет, потому что это я ее стибрил.

33

Мы проходим мимо паба, и неожиданно у меня вырывается фраза, которую я до этого в жизни не произносил:

– Кажется, мне нужно выпить.

Не дожидаясь какой бы то ни было реакции Клемента, я открываю дверь и устремляюсь к бару.

Две пинты вашего самого дешевого светлого, мямлю я молодой женщине за стойкой.

Рядом возникает мой товарищ:

– Я что-то не то сказал?

– Нам нужно поговорить. Я больше так не могу. Это нечестно по отношению и к вам, и ко мне.

Подают пиво, я расплачиваюсь и увлекаю великана к свободному столику. Все мои навыки в психотерапии, равно как и познания о психических заболеваниях и расщепленном сознании, теперь роли не играют. Пришло время для разговора начистоту.

– Простите, Клемент, мне трудно это говорить, но я полагаю, что вы страдаете шизофренией.

– Только полагаешь?

– Именно, потому у меня не хватает квалификации, чтобы поставить точный диагноз. Уже устал повторять: вам необходима профессиональная психическая помощь.

– Так ты вправду думаешь, что я чокнутый?

– Я думаю, что ваше состояние глубоко укоренившееся и очень сложное. Настолько сложное, что мы можем сидеть здесь и обсуждать его хоть неделю, и все равно затронем лишь поверхностно.

– Значит, рассказ Реджа ничегошеньки не изменил?

– Вообще-то, изменил, но не в том смысле, в каком вы надеялись. По моему мнению, вы столь одержимы этим Клементом, что убедили себя, будто им и являетесь. Думаю, в вашей жизни произошло нечто ужасное, и потому ваш мозг пытается отгородиться от воспоминаний об этом событии посредством присвоения чужой личности. Иными словами, переключает ваши воспоминания на ложные.

Клемент отвечает непонимающим взглядом, однако меня уже несет вовсю.

– Я обязан быть честным с вами, Клемент. Все это притворство… просто опасно, и помощи от моего подыгрывания никакой.

Великан берет бокал, медленно подносит к губам и, отпив небольшой глоток, снова ставит на стол и спрашивает:

– Так кто же я тогда?

– Этого я не знаю, но пока вы не признаете, что вы отнюдь не тот, кем себя считаете, ваше хождение по мукам не прекратится и вам не вырваться из плена своего наваждения.

– Не, ты не прав. Я знаю, кто я такой.

– Послушайте, – вздыхаю я. – Вы не умирали. Вас зовут не Клемент. Все, что вы считаете реальным, – лишь иллюзия, сконструированная вашим мозгом для защиты вас от бог знает чего. Только так, и не иначе, увы.

– Я могу назвать тебе людей, которые считают иначе. Которые не думают, будто у меня поехала крыша.

– Вроде Эммы?

Клемент едва заметно качает головой, и я понимаю, что она не из их числа.

– Почему вы не хотите о ней говорить?

– Потому что нечего говорить.

– Клемент, вы не можете постоянно убегать от правды. Вам необходима помощь, и я слишком вас уважаю, чтобы и дальше потакать вашим фантазиям. И я готов поспорить, что именно так себя и чувствовала Эмма, когда вы показали ей якобы свою могилу. Вы не хотите говорить о ней, потому что она тоже сказала, что вам необходима помощь?

– Ты не слышал, что я только что сказал?

Я подаюсь вперед и кладу ладонь на его руку.

– Представляю, как трудно такому человеку, как вы, просить о помощи, но, поверьте, в этом нет ничего постыдного. У вас еще есть время справиться с расстройством и восстановить свою жизнь. Вам только и нужно, что признаться самому себе в наличии проблемы.

Великан снова берет бокал, но на этот раз осушает его за пару секунд, после чего встает.

– Так, мне пора, – заявляет он.

– Но мы должны обсудить ваше состояние!

– С болтовней придется подождать, док. У меня еще дел по горло.

– Да какие дела могут быть важнее собственного здоровья?

– Для начала, раздобыть кувалду. При условии, конечно же, что ты не отказываешься от моих услуг.

– Не отказываюсь, но…

– Вот и прекрасно. Загляну к тебе около семи. Будь готов.

Он уже собирается уходить, однако задерживается на мгновение для последнего наставления:

– Ах да, док, постарайся не попалиться, что кто-то дома, а то вдруг полиция с ордером вломится.

Клемента мне не остановить ни словом, ни действием, и потому я лишь беспомощно наблюдаю, как за ним захлопывается дверь. Отнюдь не в первый раз оказываюсь в ситуации, когда моим советом пренебрегают. Честно говоря, даже со счету сбился, сколько клиентов отказывались смотреть правде в глаза и противостоять своим демонам. Но на этот раз я обеспокоен более, нежели следовало бы – по причинам, признаваться в которых мне не хотелось бы.

– Блин, – бормочу я себе под нос.

В одиночестве меня охватывает беспокойство, чему в немалой степени способствует мрачная атмосфера заведения. Я обвожу взглядом зал: всего несколько посетителей, каждый из которых, похоже, подобно мне погружен в собственные горести. Все мы – родственные души, как ни печально это признать. Сидим в одиночестве в каком-то замызганном пабе в восточном Лондоне, потягиваем дешевое пиво и сокрушаемся, как же докатились до такой жизни. И каждому из нас есть что рассказать. Моя история, наверное, самая трагичная. Единственный другой претендент на подобное сомнительное первенство ушел пару минут назад.

Допиваю бокал и после некоторых раздумий решаю не повторять. Если задержусь здесь чуть дольше, попросту утону в отчаянии. Пора и мне двигать.

Дорога домой проходит под знаком паранойи и тревоги. Мне доводилось путешествовать подземкой в одиночку сотни раз, но никогда еще я не испытывал такого острого одиночества. Присутствие Клемента, при всех его недостатках, неизменно ободряло. Так или иначе, навряд ли после сегодняшнего вечера нам предстоит так уж много совместных поездок. Черт, да я даже не уверен, появится ли он у меня в семь часов. Наверное, все-таки стоило сдержаться и оттянуть заявление о его болезни до последнего момента. В глубине души, однако, я уверен, что поступил правильно. Надеюсь, со временем это поймет и он.

Когда же я добираюсь до своей квартиры и закрываю за собой дверь, меня охватывает блаженное облегчение. По привычке уже собираюсь позвать Лию, но осекаюсь. Как же мне сейчас необходимы объятия жены! Чего бы только не отдал, лишь бы посидеть за кухонным столом да послушать ее болтовню о раздобытом барахле или очередной поломке фургона.

Вешаю пальто и бреду на кухню. Вспомнив свою недавнюю попытку спрятаться, усаживаюсь за дверью прямо на пол и набираю номер Лии. Гудки, гудки… Уже собираюсь сдаться, но тут она наконец-то отвечает.

– Привез, милая.

– Два звонка за двадцать четыре часа, – игриво отзывается Лия. – Ты меня контролируешь, что ли?

– Вовсе нет. Просто захотелось услышать твой голос.

– О! Кому-то одиноко?

Безумно, ужасно одиноко!

– Нет, но я скучаю.

– Я тоже по тебе скучаю. Как дела?

– Все хорошо. А ты как, наслаждаешься зимой в Оксфордшире?

– Едой я наслаждаюсь, это уж точно. Я не рассказывала, что вчера мы выбирались на послеобеденный чай?

– Нет. Понравилось?

Это был мой первый послеобеденный чай в жизни.

– Да что ты?

– Именно. Мне следовало бы развестись с тобой, за то что ты никогда не выводил меня на такие чаепития, – смеется она. – Я подумала, что умерла и попала в сэндвичевый рай. А эти кремовые сконы! Боже, да за них и умереть можно!

Очень мило со стороны родителей, что они развлекают Лию, но сводить собственную жену на чаепитие должен был я – если бы додумался это сделать.

– И ты ни за что не догадаешься, что у нас запланировано на сегодня! Мы поедем в приют для альпака.

– Ну это уж совсем… другое. Да мне и в голову не приходило, что ты неравнодушна к альпака!

– Они такие милые, правда?

– Даже не знаю, никогда не задумывался.

Лия продолжает болтать о милых животных и вкусняшках, затем переходит к семейным планам на завтра, в которые входит ремесленная ярмарка в Оксфорде и ужин в любимом пабе отца, устроенном в бывшей мельнице, с дубовыми балками и камином. Я готов выслушивать ее целый день, но она вспоминает о времени и с извинениями завершает разговор.

Пока Лия спешит умиляться своими альпака, мне остается лишь упиваться жалостью к себе в темном углу кухни. Пожалуй, не стоило и звонить.

Наконец, я кое-как беру себя в руки и встаю. Собираюсь было щелкнуть выключателем, но вспоминаю предостережение Клемента. Особых надежд на предстоящую операцию в Стратфорде я не возлагаю, но после ареста надежд не останется вовсе. Со мной будет покончено, самым основательным образом. Долго избегать внимания местных полицейских все равно не получится, а я так устал от этого. Поскорее бы все завершилось.

Моя рука замирает над выключателем.

– Завтра, – шепчу я.

Поскольку спальня располагается в задней части квартиры, прятаться лучше всего именно там. Задергиваю шторы, скидываю обувь и прячусь под одеялом с электронной читалкой. Прямо как в детстве. Сколько раз я вот так же тайком читал с фонариком комиксы! Воспоминание о тех днях странным образом приносит успокоение. Обидно, если мне не представится возможность порекомендовать только что изобретенный метод страдающим тревожным расстройством клиентам. Думаю, этот нехитрый способ мог бы им помочь.

После пяти глав у меня начинают смыкаться веки. Тепло, уютно, безопасно – лучше условий для сна и не придумать. К тому же я слишком утомлен, чтобы сопротивляться.

Из сна меня вырывает барабанный стук во входную дверь. Я скидываю с себя одеяло и обнаруживаю, что спальня погружена в темноту. На сколько же я отключился? Из прихожей снова доносится грохот, на этот раз сопровождаемый выкриком:

– Док!

Напряжение слегка меня отпускает. Это не полиция.

Встаю и по темному коридору пробираюсь к двери. В неярком свете уличных фонарей великан на пороге выглядит особенно грозным.

– Наконец-то! Чем ты там занимался?

– Э-э… ничем. Наверное, заснул.

– Я же сказал быть готовым к семи.

Бросаю взгляд на часы.

– Простите… Проходите! Буду готов через пять минут.

И уже собираюсь развернуться и отправиться на кухню, как вдруг соображаю, что обещанной кувалды у Клемента нет.

– Насколько понимаю, кувалду в рукаве вы не прячете?

– Верно понимаешь.

– Разве не за ней вы и отправились?

– Ага, и я раздобыл ее.

– И где же она тогда?

– В фургоне.

– С каких это пор вы обзавелись фургоном?

– Где-то с час. Я подумал, что тащить кувалду в подземку будет не совсем разумно, вот и одолжил машину у кореша.

– Замечательно! Легче будет смыться, когда нагрянет полиция.

– Побольше оптимизма!

Клемент топает за мной по коридору. Поскольку у нас не расписано все по минутам, а во рту у меня пустыня, я решаю выпить на дорогу чаю. По-прежнему опасаясь визита полиции, включаю декоративную лампу из запасов Лии, которую ей расхотелось продавать.

– Чаю хотите? Я – ужасно, так что обсуждению не подлежит.

– Тогда валяй.

Великан усаживается за стол. В ожидании закипания чайника я размышляю, не возобновить ли вчерашний разговор. Клемент, однако, меня опережает:

– Я тут все думал, о чем мы с тобой толковали.

– И что надумали?

– Что меня это не радует.

– Мне жаль. Я понимаю, вам совсем не это хотелось услышать.

– Не радует меня вовсе не это. Я спрашивал твое мнение, и ты его выложил. Тут все по чесноку.

– Что же вас тогда беспокоит?

– Да голос в башке.

– О!

– Это нормально?

– Нормально ли для больных шизофренией слышать голоса? Иногда да.

– Считаешь, мне нужно не обращать на него внимания?

– В зависимости от того, что он вам говорит.

– Недавно вот сказал про заделанный блоками пожарный выход.

– Неужели?

– Типа того. На самом деле, на приказы это не похоже. Скорее намеки.

– Хм, странно.

– Во-во. Раз уж ты так уверен, что у меня поехала крыша, может, объяснишь?

– Я бы предположил, что это проявления подсознания. Вы взглянули на стену и заметили мох, а ваше подсознание сделало выводы.

Я разливаю чай и присоединяюсь к великану.

– Значит, по-твоему, этот голос… это типа со мной разговаривает мой мозг?

– Говоря простым языком, да. Ваше подсознание порождает мысль, которую рассудок воспринимает как голос. Такое особенно распространено у детей. У некоторых не проходит и при взрослении.

– Правда, что ли?

– Это можно сравнить со случаем, когда никак не вспомнить чье-то имя. Через какое-то время просто перестаешь ломать над этим голову, но вот подсознание продолжает работать. И в конце концов имя внезапно всплывает в голове, как будто кто-то его подсказал.

– Ага, вот только мой голос появляется и пропадает, и он вовсе не напоминает мне о телке, что я шпилил году эдак в семьдесят втором.

– Вот это-то, боюсь, и отличает страдающих психическими заболеваниями от здоровых. Ваше восприятие искажено.

Клемент несколько раз задумчиво поглаживает усы.

– Так вам понятнее? – спрашиваю я.

– Не знаю. Не так-то это легко, когда тебе говорят, что ты псих.

– Вы не псих, Клемент. Вы нездоровы, и вам необходимо лечение, вот и все. В этом нет ничего постыдного.

– Ага, вот только постыдно, когда тебя запирают в обитой войлоком палате.

– Чушь несете. Никто не упечет вас в палату, и смирительную рубашку на вас тоже не наденут.

– Это ты так говоришь. А вдруг коновал только глянет на меня и решит, что я созрел для психушки?

– Поэтому-то вы и не показываетесь врачу? Боитесь, что он скажет?

Клемент пожимает плечами.

– Бояться вовсе не надо! Если вы подвернете ногу, вы же обратитесь к врачу, не так ли?

– Ну, наверное.

– Чем же лечение психической болезни отличается от лечения физической? Не нужно проводить между ними различия! Вы больны, вам нужно лечение – вот и все.

– Но помочь ты мне не сможешь?

– Да я даже диагноз поставить толком не могу, не говоря уж о лечении. Зато я могу вам кое-что пообещать.

– Я весь внимание.

– Когда все это закончится – при условии, что я останусь на свободе, конечно же, – помогу вам найти подходящую психиатрическую лечебницу и не оставлю вас на протяжении всего лечения. Вам вовсе необязательно делать это в одиночку.

Клемент едва заметно склоняет голову, что я воспринимаю как знак согласия.

Всего лишь пять дней миновало с тех пор, как Джеральд выпроводил меня из «Здравого ума», а мне уже недостает подобных моментов. Клемент в лучшем случае сделал первый шаг, но, по крайней мере, он как будто готов признать необходимость помощи. Прогресс, пускай и незначительный, есть прогресс.

Вдохновленный скромным успехом, я допиваю чай и принимаюсь за поиски инструментов и фонаря, о которых просил Клемент.

Когда я возвращаюсь, он смотрит в пространство.

– Вы готовы?

– Ага.

– Все в порядке?

– Будет, когда заткнется этот чертов голос.

– А что он сейчас говорит?

Великан поднимает взгляд и вздыхает:

– Библия.

34

Похоже, покинуть квартиру сию минуту не получится.

– Именно так? Одно слово – «библия»?

– Ага.

– Это имеет отношение к нашему предыдущему разговору?

– Ты о чем?

– Вы сказали, что украли в «Трех монахах» Библию Дэйва.

– Потому что так и было.

– Может, вы и украли Библию, и, вполне возможно, у какого-нибудь владельца бара, которого даже могли звать Дэйв, но это не та книга, про которую рассказывал Редж.

– Как скажешь, только мне лучше знать, что я делал.

– Тогда расскажите, что именно произошло.

– Да рассказывать-то особо и нечего. Как-то вечером резались мы в карты, и я охрененно продул… Даже не знаю сколько, но прилично. А после того как Дэйв обобрал меня, жена позвала его в бар бочонок сменить, ну я быстренько и сунул Библию под куртку.

– Зачем же вы ее украли?

– Да просто назло Дэйву.

– А собирались вернуть?

– Ага, да только не вышло.

– Почему же?

– Через пятнадцать минут Роланд Рейнот огрел меня по башке чертовой крикетной битой, вот почему.

И снова его байка совпадает с рассказом Сазерленда. Но что, если Редж рассказывал об этом кому-то в баре, а Клемент, еще до начала своей болезни, ненароком подслушал? Разумеется, это всего лишь предположение, однако версия превращения истории Сазерленда в воспоминание представляется куда более рациональным объяснением, нежели то, во что верит Клемент.

– Вам известно, что произошло с Библией Дэйва?

– Да она была вовсе не Дэйва, а принадлежала пабу. Говаривали, будто книженция пролежала на чердаке несколько столетий. Может, один из этих трех чертовых монахов ею и владел.

– Хорошо, что произошло с Библией, которая не принадлежала Дэйву?

– Не знаю, но четыре года назад я вдруг оказался в книжном магазине. И там была эта телка, напуганная до усрачки, и она держала Библию, которая очень походила на ту, что я стибрил.

– Так, правильно ли я понял: вы вломились в книжный магазин и перепугали какую-то несчастную женщину с Библией в руках?

– Да не вломился я… Понятия не имею, как там оказался.

– Не заостряя внимания на данном обстоятельстве, это был книжный магазин, Клемент, а Библия – это книга. В обращении находятся миллионы и миллионы Библий, и было бы чертовски странно не обнаружить хотя бы одну в книжном магазине, вам не кажется?

– Но это была та самая из «Трех монахов», я уверен.

Так мы ничего не добьемся, а если будем продолжать и дальше, весь мой достигнутый ранее прогресс может и вовсе пойти насмарку.

– Пожалуй, лучше обсудить это позже. Нам пора отправляться, вы не против?

– Сам же начал.

И очень об этом жалею, кстати. Выключаю лампу, чтобы Клемент не видел, как я закатываю глаза.

Закрыв дверь, я оглядываю улицу на предмет заимствованного фургона.

– А где вы припарковались?

– Возле гаражей.

Мы проходим по дорожке к калитке. Белый фургон, чуть побольше машины Лии, скорее брошен, нежели припаркован. Великан нажимает на кнопку замка на брелоке, и фургон отзывается вспышкой четырех указателей поворота.

– Круто, а? – говорит Клемент. – Даже не нужен ключ, чтобы отпирать двери.

Не совсем понимаю, к чему эта ирония, и забираюсь на пассажирское сиденье без комментариев. Великан втискивается за руль и поворачивает ключ зажигания. Судя по шумному выхлопу, в автосервисе машина не появлялась очень давно.

– Так у кого вы одолжили фургон?

– Да у кореша.

– Надеюсь, этот ваш кореш в курсе, что вы одолжили?

– Конечно, в курсе. Он все равно им не пользуется.

– Почему?

– Да тачка техосмотр не прошла.

– Вы шутите?

Вместо ответа великан тычет кнопку проигрывателя.

– Тут можно слушать компакт-диски! – перекрикивает он внезапно раздающийся визг гитар. – Подумал, ты захочешь послушать «Ти-Рекс»!

Вообще-то нет, но крайне сомнительно, что мои возражения пробьются через рев музыки. Клемент включает первую передачу, и фургон катит по узкому переулку, примыкающему к главной дороге. На перекрестке великан лишь мельком проверяет ситуацию слева и сразу же поддает газу, едва не столкнувшись с приближающимся автобусом.

Мы не проезжаем и километра, как я осознаю свою ошибку. И чем я только думал? Если и существует какой-то тип водителя, с которым не захочется сидеть рядам, то это определенно человек с повышенным уровнем агрессивности и пренебрежением к личной безопасности. Грохот музыки и завывание двигателя заглушают все мои протесты, и мне только и остается, что с закрытыми глазами цепляться в сиденье да молиться.

Поездка, при обычных условиях требующая никак не менее получаса, милосердно завершается через двадцать минут. Одному богу известно, сколько дорожных камер зафиксировали нашу гонку по улицам Лондона, и я радуюсь, что злосчастный фургон зарегистрирован не на меня.

Но вот мы останавливаемся на улице с односторонним движением рядом с бывшим бильярдным клубом «Ридженси», заехав двумя колесами на дорожку возле намеченного места проникновения.

Клемент глушит двигатель, и наконец-то воцаряется тишина.

– Боже правый, – исторгаю я стон. – Это было ужасно.

– Тебе не понравился «Ти-Рекс»?

– Я про вашу манеру вождения!

– Доехали же целыми, а?

Я лишь хмурюсь в ответ и отстегиваю ремень безопасности.

– Так что, приступаем?

Мы одновременно покидаем кабину и сходимся у задних дверей фургона. Клемент открывает грузовой отсек, встречающий нас темнотой. Затем великан вручает мне желтый светоотражающий жилет, вроде тех, что носят дорожные рабочие.

– А это еще зачем?

– Натягивай.

– А они не привлекут к нам внимания?

– Как раз наоборот. В такой штуке ты невидимка – просто какой-то работяга.

– Как скажете…

Я облачаюсь в жилет, Клемент тем временем извлекает из кузова оранжевые дорожные конусы.

– Конусы?

– Ага, в придачу к жилетам. Если закосить под настоящие работы, на нас точно никто внимания не обратит.

– Где вы их взяли?

– Подобрал по пути к твоей хате. Просто стояли на дороге.

Я живо себе представляю, как где-то в городе несчастный водитель пытается вытянуть из ямы на дороге свою машину.

Великан расставляет по три конуса с каждой стороны дорожки и тоже надевает жилет. Затем возвращается к фургону и достает из кузова кувалду.

– Приступим. Фонарь и инструменты взял?

– Э-э… Они в кабине.

– Так дуй за ними.

Поспешно выполняю указание, в то время как мой мнимый напарник направляется к обреченному на уничтожение участку стены и проводит по нему рукой сверху вниз – видимо, чтобы найти слабое место. Насчет голоса в голове предпочитаю не спрашивать.

Затем он в качестве разминки вращает плечами, после чего берется за кувалду, расставляет ноги пошире и примеряется для первого удара. Я предусмотрительно отступаю назад.

Против моих ожиданий, звук удара не особенно громкий, но в стене возникает прямоугольная дыра размером со стандартный шлакоблок, от которой во всех направлениях разбегается паутина трещин.

– Фонарь! – требует Клемент.

Подаю ему требуемое, и великан освещает пустоту и улыбается:

– Там коридор, и никакой сигнализации что-то не слышно.

Я слишком впечатлен произведенным разрушением, чтобы отвечать. Мне-то казалось, что придется изрядно попотеть, только чтобы сделать в стене вмятину, однако Клемент оказался прав насчет качества кладки. Одного мощного удара хватило, чтобы выбить из стены целый блок, прямо как из башни дженги.

– Сейчас расширю дыру, и можно будет пролезть.

Он отдает мне фонарь и машет рукой, чтобы я отошел подальше, что я и делаю.

Для проделывания бреши приемлемых размеров великану требуется всего восемь ударов. Для него самого проем на вид несколько тесноват, однако я через дыру проберусь без труда.

– Инструменты у тебя?

Я киваю.

– Тогда двинули.

И с этим он просовывает левую ногу в зияющую черноту. Нащупав опору, пригибается и протискивается в брешь. Прежде чем последовать за соучастником, я оборачиваюсь и осматриваюсь по сторонам. Поблизости никого, завывания сирен тоже не слышно. Тогда я передаю фонарь Клементу и тем же путем проникаю внутрь.

Тишина в помещении стоит полнейшая, и я слышу стук собственного сердца. Казалось бы, молчание сигнализации и отсутствие топота ног в темноте должны вызывать облегчение, но есть что-то тревожное в этом безмолвии.

Клемент делает пару шагов и включает фонарь. Мы и вправду находимся в коридоре, и теперь нам предстоит выбрать, в какую сторону двигаться.

– Сюда, – негромко распоряжается он.

Не вижу причин спорить и послушно иду за ним.

В конце коридора мы упираемся в дверь, Клемент выключает фонарь и осторожно ее открывает. Судя по темноте, в здании никого – по крайней мере, в этой его части. Снова вспыхивает фонарь, и мы переступаем через порог.

В новом помещении пока ничего не разглядеть, однако сильно пахнет плесенью. И становится заметно прохладнее.

Великан описывает фонарем широкую дугу, чтобы получить представление о нашем местонахождении.

Мы оказались в огромном помещении: несомненно, когда-то это был зрительный зал театра и затем кинотеатра. Теперь же от него осталась лишь оболочка – кресла давно вынесли, сцена в полном запустении.

Луч фонаря выхватывает дверь в задней части зала.

– Что думаешь, док?

– Туда так туда.

Мы подходим к двери, и Клемент снова выключает свет и тянет за ручку. Предательски скрипят петли, и вновь нас встречает мрак. И опять луч фонаря не обнаруживает ничего достойного внимания, пока не останавливается на двух двойных дверях впереди.

– Кажется, это фойе, – шепчу я. – Точнее, бывшее фойе.

– Да, давненько здесь не проверяли билеты.

Мы перемещаемся в центр вестибюля, и великан водит фонарем на предмет других проходов. Еще одна дверь обратно в зал, две с табличками «М» и «Ж», наконец, луч замирает на ступеньках лестницы.

– Наверх?

– Пожалуй.

Поднимаемся по широкой лестнице на первый ярус, где обнаруживается очередная дверь. За ней нечто вроде кладовой, и мы продолжаем восхождение, пока не оказываемся на широком балконе, выходящем в главный зал. Еще одна дверь – судя по всему, в бывшую киноаппаратную.

– Такое ощущение, что здесь годами никто не бывал, – замечаю я.

Клемент подходит к перилам и обводит лучом пустое пространство внизу.

– Бред какой-то, – бормочет он.

– Вы о чем?

– Какой смысл заморачиваться с забором и колючей проволокой на заднем дворе? Что здесь охранять-то?

– Ничего, кроме самого здания.

– В смысле?

– Думаю, это меры против сквоттеров.

– Да за каким чертом селиться здесь, если по всему городу уйма пустых домов?

– Самозахват жилой недвижимости теперь незаконен, однако на коммерческую недвижимость правила не распространяются. Вот владельцы и усердствуют с охраной.

– Тогда понятно насчет магазина.

– Какого еще магазина?

– Неважно.

Великан перегибается через перила и высвечивает арочный проем слева от сцены.

– Надо проверить, что там.

– А смысл? – вздыхаю я. – Мы явно ошиблись с предположением, что Фрейзер использует это здание.

– Да это дело двух минут.

– Клемент, мы незаконно находимся в чужих владениях, и каждую минуту кто-нибудь может вызвать полицию. Давайте убираться отсюда, пока есть возможность.

Угнетающая тьма отнюдь не способствует бодрости моего духа. Как-никак, это здание было моей последней надеждой. Пускай я и осознавал, что шансы малы, но искра надежды все же теплилась. И вот теперь я в буквальном смысле утопаю во мраке.

– Две минуты, и уходим.

– Клемент, я вас умоляю, зачем?

– Чутье подсказывает.

– Точно чутье, не ваш чертов голос в голове?

– Давай, шевелись.

Фонарь у него, так что выбора у меня нет.

Мы спускаемся по лестнице, минуем фойе и направляемся в дальний угол зала. Над проемом, не шире обычной двери, тянется карниз, но шторы на нем нет – вероятно, давно уже сгнила от сырости.

Я плетусь за великаном по узкому коридору, тянущемуся параллельно сцене. Судя по грязным обшарпанным стенам и голым половицам, место это не предназначалось для публики. Впереди показываются утопленные в нише двери – очевидно, пожарный выход.

– Похоже, ведут на площадку за зданием, – выдвигает предположение Клемент. Затем постукивает костяшками по одной из дверей и делится заключением: – Сталь. Похоже, усиленная.

– Ну да, чтоб сквоттеры не залезали.

Великан направляет фонарик обратно в коридор и уверенно топает дальше.

Где-то на полпути мое терпение и нервы практически истощаются. Я уже готов взбунтоваться, как вдруг Клемент резко останавливается. Он освещает участок стены слева, обшитый деревянными панелями от пола до потолка и шириной метра полтора каждая. Стучит по первой, и та отдается глухим звуком. Вторая откликается так же.

– Ну и что вы делаете?

– Что-то здесь не так.

– Полностью с вами согласен. Здесь холодно, сыро, темно и воняет канализацией.

– Да я про то, что это же был театр. Где же тогда гримерки и помещения, в которых хранились декорации и реквизит?

– Да какая разница! Может, раньше сзади располагалась какая-то времянка. Пойдемте уже, а?

Великан стучит по третьей панели. На этот раз звук заметно отличается от двух предыдущих – как если сначала постучать по книжке в твердом переплете, а потом по жестянке для печенья.

– Там пустота.

– И что?

– Я хочу посмотреть, что там.

Вдоль верхнего края панели, высота которой более двух метров, тянется толстая деревянная рейка. Клемент поднимает руки и ощупывает верхнюю грань рейки.

– Тут что-то есть, – кряхтит он, – типа задвижки.

Любой человек ростом ниже двух метров увидел бы то же, что и я – собственно говоря, ничего. Великан, однако, продолжает возиться, пока тишину внезапно не оглашает лязгающий звук.

– Так…

Он берется рукой сверху, тянет панель, и ее верхняя часть отходит от смежной на пару сантиметров. Тогда Клемент напрягается, и внезапно от стены отскакивает и нижняя часть панели, и вся конструкция распахивается как дверь.

– Черт! – ахаю я. – Приношу извинения.

– Добавь их к остальному списку.

Клемент освещает открывшийся проем. Я подхожу посмотреть, однако он уже устремляется в темноту. Пятно света мечется по сторонам, и вот великан тянется рукой к стенке. Раздается щелчок выключателя – и пространство заливается светом.

– Как, все еще хочешь смыться? – довольно вопрошает Клемент.

– Признаю, это существенный прогресс.

Прохожу в проем и осматриваю обнаруженное помещение.

– Вот и ответ на один вопрос, – кивает великан на огромный старинный грузовой лифт. – И куда-то он да должен идти.

С учетом полной заброшенности здания, последнее, о чем я помышляю, это поездка в древнющей и наверняка смертоносной кабине. К счастью, напротив лифта располагается лестница.

– Те панели повесили, чтобы скрыть это помещение, – рассуждает великан. – Ну какой от них был толк во времена, когда с этажа на этаж перемещали всякий хлам?

– Согласен. Следовательно, Фрейзер не хочет, чтобы кому-то попалось на глаза то, что находится в низу этой лестницы.

– Тогда нам предстоит узнать, что это.

Внимательно глядя под ноги, я следую за своим спутником вниз, и мы оказываемся перед еще одними дверьми из армированной стали. Вполне ожидаемо, они заперты на три засова, расположенные вверху, посередине и внизу. Клемент по очереди их отодвигает, а затем осторожно поворачивает ручку на правой двери и открывает ее. Внутри черным-черно, так что великан снова щелкает фонариком, перед тем как двинуться внутрь.

Я следую за ним и принимаюсь шарить по стене в поисках выключателя. Наконец, он находится, и под потолком вспыхивают два ряда флуоресцентных ламп.

– Это что еще за чертовщина?

В подобных местах я отродясь не бывал, однако видел достаточно репортажей, чтобы немедленно понять, где мы оказались.

– Думаю, это нарколаборатория. Производят снадобья, которые в аптеке не найдешь.

Размером помещение по меньшей мере десять на десять метров и забито оборудованием для производства запрещенных препаратов в промышленных масштабах. Однако, в отличие от виденного мной в репортажах, здесь нет никакой кустарщины. Почти все аппараты изготовлены из блестящей нержавеющей стали, включая три огромных цилиндрических бака, соединенных медными трубками с бойлером. Вдоль задней стены тянется стеллаж с аккуратными рядами мешков с белым порошком и литровых емкостей с какими-то жидкостями – осмелюсь предположить, компонентами для производства метамфетамина.