Текст книги "Старт"

Автор книги: Кирилл Топалов

Соавторы: Дончо Цончев,Блага Димитрова,Божидар Томов,Атанас Мандаджиев,Лиляна Михайлова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц)

Дико регулярно тренировался – день за днем. Он хотел прийти в новую команду подготовленным, в хорошей форме, чтобы там ни на секунду не пожалели о том, что взяли его. Но вот уже целая неделя прошла после его ухода из «Зари», а еще никто пока не пригласил его. Он никому не нужен… На душе стало так тяжко, что Дико поспешил поскорее прогнать эту мысль, иначе просто невозможно будет жить дальше… Да нет же, наверно, все думают, что прежде, чем уйти, он обеспечил себе отступление, и если пока не говорит, где будет играть, то только из деликатности… Пройдет еще день-два, и когда все узнают, что он пока свободен, начнут звонить.

Однажды утром Дико проснулся в залитой солнцем комнате, снаружи весело пыхтели мотоциклы. Он решил действовать. Никто не вспоминал о нем, и придется, видимо, напомнить о себе. Достаточно просто пройтись мимо клубных стадионов – пусть его увидят и тренеры и игроки.

Несколько дней он совершал этот обход. Все были крайне удивлены тем, что он ушел из «Красной зари», многие даже спрашивали, уж не надумал ли он совсем бросить спорт… И ниоткуда ни одного предложения… Дико был не просто удивлен – оскорбление и обида мучили его несколько дней, в конце концов он решил поговорить с тренерами – нет ли здесь чего-то похожего на заговор?..

Но он не успел осуществить свое намерение – тяжело заболел отец. Где он мог простыть, оба понять не могли – после дождливых дней установилась осенняя ясная благодать, но с отцом и раньше бывало так: вечером ложится спать совершенно здоровым, а утром просыпается с температурой, лихорадит, зуб на зуб не попадает, в груди что-то свистит и ходуном ходит. В такие дни Дико особенно ясно чувствовал, как ему дорог, как необходим Старик.

Отец болел давно. Лет двадцать назад он, бухгалтер, специалист высокого класса, получил большую сверхурочную работу, за которую ему должны были порядочно заплатить. А так как семья жила очень скромно, своего жилья не было, приходилось снимать, мальчик подрастал и все вместе требовало затрат, то Пелин Диков с радостью согласился на дополнительную работу, за которой просиживал все вечера и даже ночи – вставал из-за стола, только когда цифры начинали мелькать перед глазами, кружилась голова, одолевала ужасная слабость. Тихая и ласковая Марица, жена Пелина, в своем неизменном голубом переднике возилась на кухне, кормила-поила своих мужчин, умоляла мужа бросить изнурительную работу, но он ни за что не соглашался – помимо денег эта работа принесла ему известность, о нем стали говорить как о лучшем бухгалтере объединения, его фотография появилась на Доске почета…

Они купили квартиру, Марица обжила небольшую кухню, Дико рос и подавал надежды в спорте… И вдруг – тяжелое воспаление легких, следствие переутомления, жизнь Пелина долго висела на волоске. Постепенно он поправился, получил повышение и снова с головой окунулся в работу, не зная ни дня ни ночи, не слушая советов врачей и горячих просьб жены. А потом случилось несчастье, как гром среди ясного неба поразившее семью. Марица болела недолго и умерла легко, будто не хотела и этим никого утруждать…

Пелин не мог вынести горя, стал неимоверно много курить, кашлять, слабеть. Уйдя на пенсию раньше времени, он подводил печальный итог своей жизни и беспрестанно возвращался к мысли о бедной своей Марице. Что знала она? Кухню, магазины, хозяйство. Много ли раз бывали они в театре, в кино? Вечно занятый, Пелин ходить в гости не любил и к себе приглашал редко. Два раза он видел на лице жены сияющую улыбку – когда Дико в пятом классе за отличные успехи наградили книгой и когда Пелин объявил, что у них будет собственная квартира…

Ночи напролет Пелин не спал, все думал о своей вине перед женой, так мало радости видевшей в жизни… А Дико, подросток, потом и юноша, держался в отдалении, с отцом был холоден, неразговорчив. Впрямую Дико никогда не обвинял отца в том, что мать прожила так недолго, но в глубине души чувствовал к отцу неприязнь и необходимость оградить себя от его посягательств, хотел создать свой, неприкосновенный мир. Чего греха таить, Дико порой бывал даже груб с отцом. А Пелин старился, любил сына все больше, страдал от их разъединенности, тосковал от одиночества. Он знал об издержках славы сына, знал о его тяге к самостоятельности и желании для этого иметь деньги, и о способах, которыми эти деньги добывались. Некрасивых способах…

Лежа без сна на узкой, жесткой кровати, Пелин думал о том, что Дико с раннего детства был обидчив, чувствителен к успеху, легко поддавался влиянию. Что возьмет верх в его характере – резкость или деликатная доброта, эгоизм или верность, способность увлекаться или разум? Отроческий возраст Дико преодолел тяжело и мучительно, смерть матери отдалила его от отца, которого он считал косвенным виновником несчастья. Они давно жили вдвоем в большой осиротевшей квартире, Дико вырос и стал знаменитым чемпионом, отец гордился, но видел, что все лучшее в сыне дремлет, не востребованное жизнью. Когда же наконец оно проявится в полную силу?

…Старик болел долго, и пока его жизнь была в опасности, Дико позабыл о собственных неурядицах. Врачи не исключали возможности внезапного кровоизлияния – Пелин кашлял беспрестанно, а сосуды истончились от возраста и курения. Дико сидел с отцом днем и ночью, потом приходила тетя Пенка, потому что при Старике надо было дежурить круглые сутки. Тетя Пенка, младшая сестра Марицы, всегда появлялась в самые трудные моменты, когда в ней особенно нуждались. Так было, когда в детстве болел Дико, так было в последние дни Марицы, и сейчас она пришла по первому зову племянника. Маленькая, с пучком поредевших волос, с добрым увядшим лицом, она принесла в дом женский дух уюта и заботы. Первым делом поправила простыни и подушки на кровати Старика, убрала комнату, пошла на кухню, и вскоре всю квартиру окутал теплый – домашний – запах вареного цыпленка и других простых и милых сердцу кушаний.

Старик наблюдал за ней, со стыдом и раскаянием вспоминал о своем прежнем отношении к этой скромной женщине, о чувстве превосходства, которое он демонстрировал весьма открыто – еле кивнет головой и пройдет в свою комнату. И как ни упрашивает Марица сестру побыть с ней еще немного – «ты ведь знаешь, он только с виду строгий, а вообще добрый…» – но Пенка взволнуется, захлопочет, суетливо соберет гостинцы от Марицы и отправится домой, на другой конец Софии.

После смерти Марицы Пелин первым делом постарался искупить свою вину перед младшей сестрой жены. Она стала чуть ли не единственным человеком, с которым он часто виделся, – ходил к ней, носил немудреные сладости, разговаривал часами о дорогой им обоим Марице, о Дико, она угощала его вареньем и компотами, которые варила сама. Сначала она даже не знала, как обращаться к нему, потом освоилась и почтительно, со следами прежнего трепета произносила «Пелинко». И краснела, когда он хвалил ее кулинарные таланты.

Кроме Пенки, никто из родных к ним давно не ходил. Пенка убеждала их, что Пелин переменился, но они не верили и от приглашений отказывались, хотя и уважали мужа Марицы за ум и деловитость. Узнав от Пенки, что Пелин серьезно болен, родные все же стали приходить – сначала двоюродный брат Старика громогласный холостяк Рачо, инспектор трамвайного управления, потом толстая слезливая тетя Роза со своим невзрачным супругом Милчо, который во всем ей подчинялся.

Когда дело пошло на поправку, Дико решил пригласить приятелей отца, но они вдруг сами явились – шумные, веселые ребята с седыми головами…

Сидя у постели Старика, Дико много раз испытывал страстное желание поделиться с ним своими горестями и попросить совета. Дико даже себе не хотел признаться в том, что ему необходимо сочувствие, а оно было ему нужно, и кто же лучше собственного отца поймет его? Он смотрел на посеревшее от болезни лицо отца в надежде, что тот первый нарушит заговор молчания, который установился между ними. Иногда Старик медленно поворачивал голову, открывал глаза, но как только взгляды их встречались – опускал уставшие веки. Дико чувствовал – и он ждет, давно ждет этого разговора, но боится начать. И тогда Дико обуревала досада и гнев на себя: надо же, его отец порядочный, серьезный человек трепещет перед виноватым кругом бездельником…

Наконец Старик благодаря стараниям Пенки, Дико и врачей стал подниматься и выходить на улицу: садился на скамейку в палисаднике и грелся на убывающем октябрьском солнце. Дико, видя, что отцу легче, пошел в профком завода электроарматуры и сказал, что хочет играть в заводской команде. Председатель профкома и физрук чуть с ума не сошли от радости – еще бы, сам Дико Диков пришел к ним! Тут же пригласили тренера.

Баскетбольная команда завода организовалась недавно – около четырех лет назад, но она быстро шла вперед и в этом сезоне завоевала право играть в группе «А». Ребята в ней были молодые, темпераментные, тренер тоже был молодой.

Во время одного из матчей Дико помог ему советом, и в основном благодаря этому команда одержала победу. Игроки заводской команды относились к Дико с почтением, встречали его с радостью, здоровались с радушными улыбками. Дико надеялся, что будет хорошо принят здесь. Конечно же, если говорить правду, команда эта была не бог весть что, но все же она играет в группе «А», и, кроме всего прочего, у Дико нет большого выбора.

Тренер запаздывал. Председатель профкома и физрук смотрели друг на друга и никак не могли понять, в чем дело. Несколько минут назад тренера видели в библиотеке, он не мог уйти, не предупредив. Физрук не выдержал и отправился выяснять, в чем дело. Он тоже долго не возвращался. Председатель сидел как на иголках, смущенно поглядывая на Дико, в конце концов вскочил со стула и выбежал из кабинета. Дико остался один, снова навалилась тоска, и ни о чем не хотелось думать. Наконец вернулся председатель, лицо у него было угрюмое, холодное. Он сухо бросил: «сейчас» – и уткнул нос в бумаги. Прошло еще четверть часа – никто не появлялся. И Дико понял: они не хотят брать его. Наверно, говорили с тренером или игроками, и те сказали «нет». Они ведь наверняка узнали, как он вел себя на последнем матче «Зари»…

Пробормотав нечто невразумительное, он вышел из кабинета. Надо было одолеть бесконечный, холодный коридор. Где-то внизу ритмично стучали машины, глухо гудели человеческие голоса…

Быстро пройдя через бюро пропусков мимо сторожа, даже не глянувшего в его сторону, Дико очутился на улице. Белое здание завода возвышалось строго и величественно и было похоже на неприступную крепость. Дико почувствовал себя так, будто его вытолкали отсюда взашей…

Второй попытки Дико не сделал – довольно и одного позора. Надежда на то, что кто-то вспомнит о нем, угасла, и он перестал тренироваться. «Действительно ли я никуда не гожусь и ничего не могу или это какое-то ужасное стечение обстоятельств и передо мной стена непонимания?» – день и ночь Дико мучил этот вопрос. На смену ожесточению и тоске все чаще приходили отчаяние и пустота… Он стал мрачным, угрюмым.

Теперь он все чаще ходил с компанией в самые дорогие и шумные рестораны, где играла музыка и элегантные мужчины и женщины танцевали новые танцы. Там, среди нестройного галдежа и вариаций саксофона, ему удавалось погрузиться в странное состояние – без мыслей, без чувств, без желаний.

Однажды он оказался дома в одиночестве. Пелин ушел с Пенкой в парк. Не зная, чем заняться до вечерней встречи с компанией, он решил проверить, сколько денег у него осталось. Открыл ящик серванта, где обычно держал купюры, и ахнул: оставалось совсем немного. Даже если экономно тратить, их хватит всего на два-три месяца. А потом? С работы он ушел – считал нечестным получать там зарплату, уже не играл в их команде.

Что же теперь делать, что придумать? Может быть, определить оставшиеся деньги в какое-нибудь дело, чтобы они дали проценты? К кому в этом случае можно обратиться?

Дико отправился в кафе и решил: если Биги там нет, нигде больше искать его не буду, брошу все и подумаю о другом способе зарабатывать деньги. Но, как на грех, Биги оказался здесь и сразу подскочил к Дико – нет ли чего новенького? Совсем захирело дело! Ни товара, ни клиентов! Дико было неприятно разговаривать с Биги, видеть его хитрые бегающие глазки, его острый красный язычок, облизывающий влажные губы, но делать было нечего – деньги нужны. И он предложил Биги сделку, которая заключалась в следующем: Биги находит человека стоящего, которому надо помочь, получает, от него товар по небольшой цене, деньги дает Дико, а товар они постараются продать чуть подороже, не особенно зарываясь. Биги был счастлив и тут же принес две пары великолепных часов необычной, очень красивой формы с золотым циферблатом и стрелками. То, что называется «ретро». Их с удовольствием купят солидные люди, которым осточертели мигалки из грубого белого металла…

Но кто и кому будет предлагать этих красавцев? К тому же надо бы проверить их у мастера – бывали случаи, когда прелестные экземпляры за границей стоили неизмеримо дешевле, нежели их невзрачные соседи, потому что внешность оказывалась обманчивой, и качеством они отнюдь не блистали. Проверили. На этот раз все было в порядке, и Биги с обычной своей нагловатостью предложил Дико самому толкнуть товар.

Дико растерялся. Когда он покупал что-то за границей, чтобы потом продать в Болгарии, он не испытывал угрызений совести – все так делают, тем более что у него буквально из рук вырывали все, что он привозил. А здесь он впервые готов перепродать свои, отечественные изделия и, значит, становится на одну доску с Биги… Торгаш, спекулянт… С какой скоростью он катится вниз…

Прошла целая неделя. Дико видел, что его коммерция трещит по всем швам. Он не знал, где и кому предлагать часы, носил несколько пар в карманах – авось повезет и представится случай, кому-нибудь понадобятся эти красивые игрушки. Биги опять сгинул, помощи ждать было неоткуда.

Однажды вечером, бродя бесцельно по городу, Дико очутился у дома Эмила. Старый друг давно приглашал его в гости. Интересно, если ли свет в окне? Да, есть… Ну зачем же медлить? Ведь ничего плохого нет в том, что ему наконец захотелось навестить старого друга, верно? Тогда – вперед!

Дико поднялся на третий этаж, остановился перед дверью с блестящей латунной табличкой «Инженер Эмил Димитров». Он нажал на кнопку звонка.

В квартире было тихо, потом послышались шаги и дверь отворилась. В полуосвещенном небольшом коридорчике стояла молодая женщина с ребенком на руках. Она удивленно взглянула на Дико, мило улыбнулась и заговорила ласково и просто:

– Прошу вас, проходите! Эмил очень обрадуется…

– А… а он дома? – тихо и смущенно пробормотал Дико.

– Да, да, дома! Но что же вы стоите? Проходите, пожалуйста!

Она посторонилась, давая ему дорогу, и он увидел, что она среднего роста, стройная, с несколько резковатыми чертами свежего, умного лица. Что ж, в сущности, красивая женщина…

Дико потрепал бледную щечку ребенка и переступил порог. Мать нежно пригладила малышке волосики и объяснила:

– Она у нас немного поболела, худенькая стала…

Таким образом женщина деликатно помогла Дико избежать неловкого вопроса, мальчик это или девочка. Как все-таки нелепо. У него не было друга ближе Эмила – на одной парте сидели, первые сигареты вместе выкурили (и у обоих одинаково закружилась голова), оба с девчонками задирались, вместе в «Заре» играли, и вот Дико даже не удосужился поздравить Эмила с рождением дочки!

Из глубины квартиры послышались голоса.

– Но… у вас гости?

– Это коллеги Эмила, очень хорошие люди! Все будут вам рады…

– А может, лучше я приду в другой раз?

– Ни в коем случае!

Дико вошел в большую светлую комнату, обставленную добротной мебелью. Человек двенадцать удобно расположились вокруг удлиненного стола и на тахте. Лакированный пол был настолько гладким, что Дико, ступив на него, от неожиданности проехался, как по катку, и только мгновенная реакция тренированного тела помогла ему избежать падения.

– Видели? Вот что такое хороший спортсмен! Разрешите представить вам члена национальной сборной по баскетболу Дико Дикова! Да вы наверняка его видели!

Эмил подхватил под руку Дико и повел к гостям. Лицо Эмила сияло.

– Бывший… – скромно отметил Дико, но никто, похоже, его не услышал.

Эмил хотел посадить Дико посредине, между мужчинами, но Дико предпочел сесть с краю, поближе к женщинам. Однако и здесь Эмил не оставил его в покое:

– Ты знаешь, мои коллеги никак не хотят поверить, что я был хорошим спортсменом, хоть я им и газеты показывал, где про нас писали, и журналы с фото, и значки, и медали! Скажи им, Дико, ты! Тебе они поверят!

Дико улыбнулся:

– Он даже землю ел.

– Землю?! – послышалось со всех сторон.

Эмил, видимо, вспомнил, о чем речь, губы его еще шире растянулись в улыбке.

– Да, да! Горстями землю ел! – со смехом продолжал Дико. – Это было на финальном матче на первенство лет десять назад…

– Ты спутал, Дико. Не десять, а одиннадцать, но это неважно.

– Да, ты прав… В общем, ждать оставалось несколько минут, мы вели с очень небольшим перевесом очков – четыре или пять…

– Слушай, Дико, пожалуйста, рассказывай точно! – опять перебил его Эмил. – Мы были впереди всего на два очка, а времени оставалось всего три минуты…

– Да, верно… Времени мало, противник наседает, а на площадке осталось только четверо, остальных удалили за нарушение правил. Эмил как лев бился в обороне, но и его отстранили без права возвращения… А я был среди этих четырех, и мы должны были сделать почти невозможное в таких обстоятельствах – удержать разрыв и выиграть. И вот я бегу мимо нашей половины, случайно глянул на Эмила – и что я вижу? Наш друг хватает руками землю, мнет ее, потом прикладывает ладони к лицу и качает головой, как китайский болванчик! Это он нервничал, волновался за нас! Представляете, какое у него было лицо!

Мужчины громко расхохотались.

– Нет, не может быть! – странно тоненьким голоском пропищала какая-то толстая усатая дама.

– А я верю – может! – мощно пророкотал полный лохматый мужчина в расстегнутой на груди рубашке. – Вы видели когда-нибудь шефа в фабричном физкультурном зале? Как начнет кипятиться, прыгать туда-сюда – молодые просто дрожат, не смеют приблизиться.

– Я в последнее время не вижу вас на поле, – обратился к Дико худощавый парень с умным, тонким лицом. – Впрочем, я нерегулярно хожу на матчи, и может быть, мне это только показалось…

– Нет, вы правы, – как можно спокойнее ответил Дико. – Я просто решил немного отдохнуть. Может быть, потом, позже…

– Эх, стареем мы, дружок, стареем!.. И как это все быстро проходит… – Эмил покачал головой и легко вздохнул.

– Так оно и есть… – согласился Дико с улыбкой, но про себя с неприязнью подумал: «Почему он опять равняет меня с собой?»

Жена Эмила бережно передала девочку одной из женщин, подошла к серванту и вынула оттуда рюмку для Дико. Лохматый налил ему золотистую настойку. Мужчины пили мало, налегали в основном на пышный салат из овощей и зелени. Сразу видно было, что они пьют лишь для веселья, а не для того, чтобы напиться. Женщины медленно, по глоточку тянули анисовую и вели какой-то неспешный разговор…

Дико заметил, что один из гостей нервно поглядывает на хозяина – видимо, его прервали и он жаждет продолжить разговор. Дико повернулся лицом к женщинам и готов был принять участие в их споре об опере – многие из них были явными любительницами этого жанра и обсуждали последние спектакли. Как только нервный гость увидел, что Дико больше не является предметом забот хозяина, он повысил голос и нетерпеливо произнес длинный-предлинный монолог с массой технических терминов. Все слушали его внимательно, хотя некоторые коллеги насмешливо улыбались, что еще больше распаляло говорившего. В обсуждение проблемы постепенно втягивались остальные, и вскоре в комнате стали слышны только громкие, спорящие, возражающие оппонентам и поддерживающие единомышленников мужские голоса. Дико почувствовал на себе добрый, извиняющийся взгляд Эмила, улыбнулся ему. Эти люди спаяны общим делом, а он зачем здесь? Какое он имеет отношение ко всем этим формулам и терминам? Как ребенок среди взрослых. Обидно.

Одна из женщин особенно заинтересовала Дико. Высокая, красивая, в огромных очках, золотая оправа которых вполне подошла бы для рекламы магазина оптики. Дико иногда встречал ее на улице, останавливался, глядел вслед и сейчас был очень удивлен, увидев ее здесь, у Эмила, она была с мужем – инженером.

Ее совершенно не смущало, что все женщины оспаривают ее мнение. Глубоким грудным голосом она медленно и спокойно излагала: опера как искусство обречена на гибель, за последние годы ничего выдающегося в этом жанре не создано, и, кроме классики, слушать просто нечего.

– Но публика постоянно заполняет оперные театры, волнуется, аплодирует, – горячо возражала ей Радка, жена Эмила.

– Все это до поры до времени. А потом людям надоест смесь торта, рыбы и жаркого. А опера – это и есть смешение разных искусств, часто неродственных друг другу. Разве мало таких случаев: голос прекрасный, а двигаться не умеет, во рту каша. Или наоборот: пластичный, выразительный, а голос – как у комара!

Маленькая юркая женщина от волнения даже вскочила с дивана:

– А если не будет оперы, что будут петь Надя Афеян и Петр Райчев? Или молодой Николай Гяуров? А? Песенки? «Траляля, любовь моя?»

Все рассмеялись – так мила была ее горячность. Но «очкарик» не унималась:

– А что? Песни – это тоже важно, по крайней мере всем понятно.

Радка раскрыла рот, собираясь что-то сказать, но застеснялась, улыбнулась.

– Ну, Радка, говори же, говори! – послышалось со всех сторон.

– Понимаете, мне кажется, что только в опере певец может передать так много… Там есть и музыка, и действие, и настроение… вот…

Дико был по-настоящему взволнован. Как непохож этот разговор на обычный дамский «треп» в его привычной компании!.. Ему казалось, что и он может присоединиться и что-то добавить, и, пожалуй, не осрамится. Он, например, мог бы напомнить, что есть, вернее, была когда-то комическая опера, где действие выражалось не только в пении, но и в диалогах, и это был очень живой, всем близкий и понятный вид оперы. За границей он не раз слушал Россини, он очень любит «Севильского цирюльника»… Конечно, ничего нового ни они, ни он не открывают, но по крайней мере женщины поймут, что он тоже кое-что знает, и не будут смотреть на него с этаким снисхождением – дескать, спортсмен, что с него взять… Но он все никак не находил удобного случая вмешаться в разговор.

За столом у мужчин стало тихо – наверное, здорово поругались. Эмил подошел к Дико, положил ему руку на плечо, с улыбкой поглядел на женщин…

И что за странные люди! Только что спорили с пеной у рта, до хрипоты доказывали свою правоту, а сейчас хохочут, тузят друг друга, вскакивают со стульев… А может, это и есть счастье – забывать о мелочах, по-детски радоваться жизни? Он не может так, он все чего-то ищет, чего-то: ему не хватает, а что он нашел?..

Вот Эмил отказался ехать в Париж из-за того, что предстояли испытания каких-то машин, а потом еще испытания, и еще внедрение – и Эмил бросил большой спорт. Эмил мыслил перспективой, далекие цели приближались, а на горизонте появлялись новые. А Дико жил сегодняшним днем и ради сиюминутной удачи готов был забыть о будущем. Вот, например, некоторые думают, что спорт помешал ему закончить институт, а это вовсе не так. Он мог получить диплом – и как Эмил, и как молодой Савов, может быть, даже легче, чем они. Но ему не хотелось перегружать себя, да и спорт пострадал бы от его отлучек на лекции и экзамены. Вот так-то…

…Эти проклятые часы – хронометры, эти золотые игрушки надоели ему до смерти. Прошло уже больше месяца, как он совершил эту идиотскую сделку, но до сих пор ему не удалось продать ни одной штуки. Как-то он поймал Биги у кафе, но Биги, стреляя глазами во все стороны, заявил, что у него большие неприятности и он на какое-то время бросил дела. Все это конечно же было сплошное вранье, потому что он по-прежнему шнырял по улице Графа Игнатьева и всем прилегающим, шушукался с завсегдатаями толкучки – в общем, действовал. А Дико показывал знакомым и не очень знакомым красивые и дешевые часы, все цокали языком, покачивали в восхищении головой и шли прочь. Покупать и платить деньги никто не хотел. Тогда он вспомнил о желтозубом облысевшем парне с толкучки, которого он тогда обставил. Раньше Дико стыдился иметь дела с такими типами, но теперь он просто на мели, и необходимо что-то предпринять. Авось толкучка не будет привередничать и не вспомнит прошлую обиду…

– Алло!

Парень ленивой походкой приблизился к Дико.

Губы искривились в злобной улыбке, обнажившей желтые клыки.

– Что, ищешь Биги?

– Нет, на этот раз тебя.

– Меня? Ну, если как в прошлый раз…

Дико поднес руку с часами к самому его носу. Парень зашипел от испуга:

– Быстро опусти руку! Все же смотрят, на нас… Подними только рукав… А-а, хронометр… красиво, но – не пойдет.

– Как это – не пойдет!

– А вот так. Никто не берет – старомодно.

– Почему? Они ведь очень красивые!

– Красивые-то красивые, но продать их не продашь. Это Биги всучил тебе? Безнадежное дело, дорогуша. Люди не берут их: очень уж деликатная машина.

– Но я и не прошу много. Всего сто пятьдесят…

– Ты обалдел, что ли? Я могу дать тебе такие же по сто десять, у меня их полно. Не знаю, кто тебе всучил их, но ясно одно: и он и ты оба дураки. Кто сейчас покупает хронометры, даже самые красивые? Значит, все-таки Биги? Впрочем, меня это не интересует… Я советую тебе, спортсмен, поскорее толкнуть их за сколько угодно, а то они осядут у тебя и закиснут, попомни мое слово…

Дико бросило в жар – это значит, что очень скоро он останется без единого гроша.

– И по сколько, ты думаешь, я могу взять за них?

– Никак не больше ста, я бы и столько не дал…

…Как освободиться от этих треклятых часов? Чтобы еще когда-нибудь он занялся таким делом – будь оно неладно!..

Пришлось снова отправиться на толкучку и попросить помощи у желтозубого. Парень оказался не таким уж скверным, как думал поначалу Дико. Он познакомил Дико со своими людьми, которые обещали помочь. Для этого Дико должен был регулярно приходить в кафе, садиться за стол, передавать незаметно под столом часы, брать деньги или вещи в залог (на доверии здесь нельзя было). Люди приходили, уходили, разговор шел только о ценах, клиентах, а Дико, которому было жгуче стыдно сидеть здесь, как правило, угощал всех коньяком, чтобы его дело быстро провернули и он мог бы уйти. Но дельцы были люди нахальные. «Ты угостишь меня?» – то и дело слышался вопрос. Особенно настырным был толстый мужлан лег тридцати пяти – сорока, с мясистым носом и низким голосом – он откликался на прозвище Дуче.

– Зорка! Ну-ка, принеси мне коньячок с сахарком и лимончиком! Очень мне нравится пить на твои… Да, я и не спросил – можно?

Другие не только пили за счет Дико, но и обставляли его самым наглым образом, заявляя, что продали часы точно за ту сумму, которую назначил Дико, и ни копейки навара не получили, поэтому Дико просто обязан уделить их за хлопоты хотя бы десятку с каждой штуки. Дико понимал, что они как ребенка обводят его вокруг пальца, но спорить с ними было противно, и он соглашался и терял на каждой паре по двадцать левов.

Хорошо хоть, что все шло на этот раз без инцидентов. Но позже, когда ему доводилось вспоминать об этой эпопее, все выглядело истинным кошмаром. Он был постоянно начеку, казалось, каждый посетитель кафе как-то особенно смотрит на него, он смертельно боялся встретить здесь кого-нибудь из знакомых. По улице мимо кафе часто проходили спортсмены, его соседи по дому, знакомые лица. Тогда Дико быстро прятался за спины своих новых «приятелей» или нагибался, будто уронил что-то под стол. Однажды он столкнулся здесь лицом к лицу с ребятами из национальной сборной во главе с Савовым. Они поглядели на Дико с любопытством, а в глазах Савова мелькнуло что-то похожее на жалость. Это было ужасно. Но еще ужаснее было то, что случилось в один из промозглых дней декабря. Окна кафе запотели, снаружи ничего не было видно. Дико заметил Петрунова уже тогда, когда тот оказался рядом, у самого стола. Бежать было поздно. Петрунов широко улыбнулся:

– Диков, что-то я давно вас не вижу! Почему?

Петрунов с неодобрением огляделся и властно положил руку на плечо Дико:

– Мне очень хотелось бы поговорить с вами. Почему бы вам не зайти ко мне?

Дико побагровел и пробормотал:

– Я зайду, обязательно… когда вам будет удобно…

– Тогда я жду вас в ближайшие дни!

Деловые люди поглядели вслед Петрунову и зацокали языками:

– Что, важная птица, а?

Дико проклинал себя, Биги, хронометры, толкучку. Конец коммерции, конец общению с этими людишками, он для этого совершенно не годится! Ему стало обидно и горько – на что же он годится? Да ни на что! Он мнил себя большим спортсменом, задирал нос перед Эмилом, перед Савовым, а по сути оказался просто пустоцветом, который только и умеет швырять деньги и развлекаться… Но и это не так – не умеет он по-настоящему развлекаться, получать удовольствие… Был ли хоть раз случай, когда бы он чувствовал в душе радость? Только в прежние годы, с друзьями, а в последнее время нет этого, пропало, сгинуло. И, наверно, он уже просто неспособен радоваться чему-то… Не жизнь у него, а какая-то… погремушка…

IV

Прошло около двух месяцев, и в один из светлых и морозных зимних дней Дико обнаружил в почтовом ящике конверт: республиканская секция по баскетболу просит его явиться в следующий понедельник утром в комитет по физкультуре и спорту. Прочитав бумагу, он сначала страшно обрадовался, но потом сообразил – вряд ли можно на что-то надеяться, ведь в секции сплошные недруги… Может быть, приглашение идет от зампреда комитета Петрунова, но тогда зачем было посылать его от имени секции? Вероятнее всего, его вызывают в связи с тем, что он еще не возвратил экипировку.

Дико вытащил из гардероба свои вещи, чтобы проверить, чем он располагает – а вернее, располагал. Собралось довольно много: футболки и майки – белые, красные, синие, зеленые, желтые трусы – тренировочные и форменные, три пары кроссовок, кеды, тапочки. Больше всего вещей осталось от «Зари», кое-что от национальной сборной.

Дико медленно перебирал майки. Сколько пота, сколько нервов, сколько сил – и вот какой финиш! На майках сохранились номера и названия команд. Дико казалось, что он снова чувствует ветер больших стадионов, напряжение победных матчей – это была его молодость, кипучая, беззаветная… Ему будет грустно расставаться со свидетелями его славы… Пройдет это тяжкое время, что-то изменится в его жизни, и вот однажды, перебирая в шкафу старые вещи, он снова наткнется на эти свои майки, и они напомнят ему о самом лучшем времени в его жизни…