Текст книги "Старт"

Автор книги: Кирилл Топалов

Соавторы: Дончо Цончев,Блага Димитрова,Божидар Томов,Атанас Мандаджиев,Лиляна Михайлова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)

– Стоп, – судья снова хватает нас за руки и делает второе официальное предупреждение. Он напоминает нам, что в третий раз нас просто удалят с ринга. Зрители дико недовольны, орут, топают, свистят. Скверно, скверно все это, потому что влияет и на нас, и на судей. Мы с тобой переглядываемся по-особому и начинаем играть, как уговаривались для третьего раунда, то есть потверже. Я ударяю, ты отвечаешь целой серией прямых. Я замечаю, что ты бессознательно начинаешь осуществлять ту самую блокировку, о которой говорил Тото.

Только своим страшным правым прямым ты еще не воспользовался, а я уже открылся слева и могу растянуться от твоего удара в любой момент, мы ведь столько времени вместе тренировались, знаем все слабые места друг друга.

Я делаю ложное движение левой рукой и ударяю тебя в голову, не подозревая, что из этого выйдет. Или я не сообразил или твое движение вперед оказалось таким фатально быстрым, но я чувствую, что ударяю тебя страшно сильно, просто швыряю тебя на ограждение и у тебя кровь течет из носа… Я бросаюсь к тебе, чтобы обнять, чтобы не дать тебе упасть, но получаю твердый удар – левый прямой. Открываю рот, хочу что-то сказать, но твоя перчатка закрывает мне рот. «Скверно, скверно!» – шепчу про себя, а публика в восторге, браво, наконец-то – настоящий бокс! Новый взрыв криков и аплодисментов. Что-то липкое ползет к моему левому глазу – ты мне бровь рассек. С облегчением жду – вот сейчас последует врачебный запрет – и все, конец матчу. Мы в расчете. В глазах твоих блестит мое отчаяние… Но только на миг. И снова ты избегаешь моего взгляда, а я боюсь твоего, нет, это не твой взгляд. «Скверно, Ангел, скверно!» – вертится по инерции в моей голове, и вдруг я чувствую, что, сам того не желая, начинаю воспринимать тебя просто как боксера, как человека, который вышел на ринг, чтобы биться со мной, чтобы оспаривать титул чемпиона. Я все реже получаю удары, публика скандирует мое имя, я понимаю, что пустил в ход всю свою технику мастера-чемпиона. Кровь из рассеченной брови уже не течет, но попала мне в глаз. Я вижу тебя каким-то красно-белым. От жара четырех огромных прожекторов прямо над нашими головами, от страшного напряжения я весь в поту, пот щиплет глаза. Все расплывается перед глазами, я вижу тебя смутно, словно сквозь алую пелену. Ты и вправду весь в крови, мои перчатки размазали эту кровь по твоему лицу, по майке. «Скверно, Ангел, скверно», – продолжаю повторять по инерции и бью технично, в полную силу.

До конца матча остались считанные секунды, я, как это со мной случается, открываюсь слева, и вот один из нас уже на полу. Судья считает до десяти и произносит:

– Аут! – и поднимает кверху руку победителя. Не знаю, кто из нас победитель, только слышу, как сквозь сон, радостный голос Тото и неистовые восторженные крики из зала…

Мы уже в раздевалке, стоим под душем, очнувшись, и смотрим друг на друга, не говоря ни слова. Игра, да? Будем играть этак, внушим судьям и публике, будто состязаемся, а сами всех обманем, разыграем красивый дружеский матч! Как на тренировке. Дураки! Участвовать в первенстве, добраться до финала, и на ринге танцевать, вместо того чтобы боксировать?! Хорошо придумано, только не выходит! Существуют правила. А не хотим соблюдать правила, так оставим бокс другим, ты разбирай свои сольфеджио на трубе, а я буду заниматься своей литературой. Иначе не пойдет. Да, Ангел, не пойдет!

Ты уже полчаса стоишь под душем, и я тоже. Хитрец! Думаешь, ты один знаешь, как сделать так, чтобы со стороны не поняли, что ты плачешь? Если кто-нибудь заглянет, то после скажет:

– Те двое стоят под душем, глаза и лица у них покраснели после матча и от горячей воды, так что прямо пар идет!

И это хорошо, Ангел, это хорошо!

XI

И СНОВА ВНЕЗАПНО,

как из-под земли, перед нами возникает Магда. Она остановилась у входа в спортзал, волосы распущены по плечам, а юбка… Наверное, это самая короткая ее юбка. Она подходит к Ангелу и демонстративно, не глядя на меня, подает ему руку:

– Поздравляю, чемпион!

Мы останавливаемся в изумлении, только ее нам не хватало! И вдруг, будто уговорились заранее. Ангел обходит Магду с одной стороны, я – с другой, и она остается позади. Мы спешим погрузиться в людской поток, который (во всяком случае, мужская часть), наверное, оборачивается в массовом порядке: взглянуть на нее. Что ж, можно ей только позавидовать. На нас вот никто не обращает внимания, будто мы не существуем, будто это не из-за нас они только что орали, как сумасшедшие. Понятно, теперь мы им неинтересны, шагаем себе смирно, только у меня левая бровь пластырем заклеена. Какой-то дошкольник подбегает, трогает мой пиджак пальцем, чтобы удостовериться, что я такой же человек, как и его отец, и разочарованно бежит к матери, а та выговаривает ему. И снова, как перед началом матча, я пытаюсь угадать, что говорит публика, наверное, это и Ангелу интересно, потому что мы оба молчим и прислушиваемся. Однако «блаженны верующие», как говорит моя бабушка. Болтают о том о сем – такси никак не поймаешь, языковая гимназия, шоферские права, академия… Хорошо, прямо как на похоронах, где говорят о чем угодно, только не о том, ради чего собрались.

На Львином мосту публика остается дожидаться трамвая, а мы пешком направляемся в центр. Начало двенадцатого, финальные соревнования, как обычно, затянулись. Пьедесталы, медали, кубки, цветы, фотографы, поцелуи и овации… Мы остались только из-за братца Миле. Ангел не хотел брать кубок, главному судье пришлось настоять, потом, когда нам надевали медали, Ангел хотел свою надеть на меня, снова мы цирк устроили, но наконец-то все кончилось. А сейчас в голове у меня небольшая тяжесть, но вообще-то я адски спокоен. Думаю о том, как я раньше боялся нокаута, и мне становится смешно. Раньше я воображал, что если тебя нокаутировали, ты уже не человек, а теперь мне прямо поцеловать охота Ангелову правую лапу. Хорошо, что он влепил мне тот самый свой прямой и что со Светлой мы в ссоре и она не была на матче – хорошо. (А Магда, неверное, умирала от радости, когда я растянулся!) Вчера Ангел был с Заркой в «Бразилии», выпили тысячу чашек кофе… Эх, может, сегодня сведения об атмосферных условиях в районе Тихого океана будут получше…

– Сколько у нас денег? – Это первые слова, которые я слышу от Ангела с тех пор, как он накануне матча предложил мне отказаться, а я не согласился, потому что хотел, чтобы и он стал чемпионом. Роюсь в карманах:

– Девяносто пять стотинок.

Он подсчитывает свои:

– У меня пятьдесят. Хватит на бутылку вина.

– Дайте нам «Мелник-13», – произношу я десять минут спустя и высыпаю один лев сорок стотинок на блюдце перед кассиршей, но она парирует:

– Алкоголь не отпускаем.

– Как это, не отпускаете? Вон сколько бутылок! – вступает Ангел.

– Только до двадцати двух часов, – обращается ко мне следующая в очереди покупательница, высыпает из блюдца наши стотинки и подает мне.

– Прошу вас, только одну бутылку, у нас гости, иностранцы, – начинаю я по новой, но кассирша – ноль внимания.

– Дайте ребятам, чего там, одна бутылка вина, это ведь не водка и не коньяк, – просит какой-то мужчина из очереди.

– Дайте ребятам, – передразнивает его женский голос, – чтобы они после дрались на улицах и до утра пели под окнами…

– Тебе что, братишка, мало? – поворачивается ко мне фамильярный тип в кожаной куртке и шоферской кепке, – еще захотелось? – он тычет пальцем в свою бровь, намекая на мой пластырь…

Ангел дергает меня за руку, мы выходим. Бросаемся в ближайший ресторан. Последние клиенты одеваются в гардеробе, нерешительно останавливаем одного из официантов.

– Можно бутылку вина на вынос?

– У нас закрыто, – бросает он, не глядя. Мимо идет другой официант, мы заступаем ему дорогу:

– Можно бутылку…

– Только белое.

Мы переглядываемся и пожимаем плечами – пусть. Официант уходит и возвращается, неся что-то, обернутое в газету.

– Три лева.

– Но почему? – я только собрался высыпать в его ладонь горсть меди и серебра, – ведь наценка…

– У нас закрыто, – он подымает брови и куда-то уносит бутылку.

– Прошу вас, мы закрываем, – это швейцар. Нам не остается ничего лучшего, как воспользоваться распахнутой специально для нас массивной дверью.

Полночь. На улицах мелькают случайные прохожие. Мы окидываем пиджаки, обнимаем друг друга за плечи, растопыриваем свободные руки и, шатаясь взад-вперед, как безнадежные пьяницы, запеваем во все горло: «Черный арап на белом коне, эх, черный арап на белом коне. А подле него Дона идет, эх, в свадебном платье Дона идет…» Случайные прохожие останавливаются и оглядываются, из одного окна нам грозят милицией и ругают. Мы отвечаем, что ни капельки не боимся милиции, пусть подъедет желто-голубая машина, по крайней мере, до дома нас довезет. «И не совестно вам? – кричат из окна, – в вытрезвитель бы вас! Молодые люди, а натрескались и нарушают общественный порядок!» «Ты, что ли, «общественный порядок»? – протестуем мы. – Если ты – общественный порядок, то мы – всемирный порядок, а если ты – всемирный, то мы – космический! И кончен разговор!»

Тут и вправду подъезжает желто-голубой милицейский автомобиль, «общественный порядок» издает такой радостный рев, что теперь уж точно все вокруг пробудилось, а мы удаляемся к Лозенцу со скоростью сорок километров в час. Но вскоре автомобиль резко меняет направление, лейтенант и старшина, наши коллеги-спартаковцы, умирая от хохота, довозят нас прямо до дома Ангела. Хорошо еще, что уже поздно и наш квартальный «общественный порядок» спит крепким сном, иначе пришлось бы с ним объясняться, почему это мы приехали на милицейском автомобиле, и уж не знаю, чем бы это объяснение кончилось!

XII

ЕСЛИ УЖ МЫ РЕШИЛИ ПЕТЬ СЕРЕНАДЫ,

нужно идти до конца – мы с Ангелом втихаря пробираемся в его квартиру. Все спят и ни о чем не подозревают. Ангел берет свою трубу, и мы сматываемся, не зажигая света на лестничной площадке. Иванов с нижнего этажа – настоящий частный детектив, мы его Счетчиком зовем. Однажды на заседании домового совета он точно подсчитал, сколько раз соседка Пенева возвращалась вечером после десяти, пока ее муж был на работе в Ливии. Жуткий слух у этого Иванова. Если выйти из квартиры и чуть прислушаться, можно услышать за его дверью быстрое шлеп-шлеп-шлеп комнатных тапочек. Все – Иванов тебя засек! Ты осмотрен, сосчитан и описан. Днем еще ладно, но ночью как он это проделывает? Должно быть, так и спит в коридоре под глазком.

Мы решаем передать нашу серенаду по телефону-автомату – будка примостилась между домами, прямо напротив Светлиного окна. Скверно только, что стекло выбито в дверце – так мы полквартала перебудим… А какую мелодию выбрать? Я предлагаю «Пиратский корабль несется по морю», но Ангел возражает, что в музыке я не разбираюсь совсем, а в серенадах разбираюсь и того меньше. Тогда я заговариваю о «Лунной сонате» или, может, попробовать еще что-нибудь из классики… Но он меня вовсе не слушает, наигрывает себе какие-то мелодийки и, когда мы наконец доходим до телефона, объявляет, что готов.

– Так что же? – спрашиваю я, набирая номер. Он не отвечает и проигрывает начало «Бэса мэ мучо».

– Целуй меня, целуй меня крепко! – переводит он авторитетно…

В окне Светлы вспыхивает огонек. Я подношу трубку поближе к инструменту Ангела. Кажется, он тоже немного удивлен тем, что Светла так быстро откликнулась, но тут же приходит в себя, надувает губы, обхватывает губами мундштук и начинает. Начинает как-то неуверенно, но тотчас выправляется, и впервые в жизни я готов с ним согласиться: после Луи Армстронга он – лучший трубач в мире. Он старается играть потише, но все равно получается великолепно. Я одной рукой удерживаю трубку перед инструментом, другой – придерживаю дверцу, но, спорим на что хотите, не «Бэса мэ» слышит сейчас моя Светла. Черная трубка разгоряченно подскакивает в моих пальцах, и несутся из нее (спорим!) мощные аккорды пиратского джаза, и Пиноккио, который все не засыпал, все надеялся, что я позвоню, кричит «ура!» или пляшет, ухмыляясь до ушей.

Внезапно нас окатывает холодной водой: «иллюминатор»-то наш без стекла! Из окна ясно слышится: «Хулиганы!» – и прочее.

Мы поднимаем к этому вредному окну наши невинные глаза, и – бац! – новая волна…

Я держу трубку. В одном из окон напротив показывается тетенька в ночной сорочке, подпирается локотком и, должно быть, вспоминает, как лет сто назад на лоне природы слушала эту же самую песню в исполнении двух юношей, вооруженных гитарами. Она глубоко вздыхает, прикрывает глаза и обращается к одному из юношей (сейчас ему, наверное, лет двести):

– Бэса мэ му-у-чо… – Она мечтательно шепчет, потом широко раскрывает глаза, оборачивается к супружеской постели и протягивает к нему руки, а он всхрапывает по-деловому и поворачивается на другой бок…

Эх!.. Дверца с разбитым стеклом не защищает нас от буйных волн. Поэтому я распахиваю ее настежь, Ангел прибавляет звук, и наше «Бэса мэ» заполняет окружающее пространство. Оно взлетает над темными домами, кружит над нами, словно одинокий грустный голубь, постукивает медным клювиком по телевизионным антеннам в надежде что-то изменить в раз и навсегда установленной программе, но, увы, так поздно люди не смотрят телевизоры. Тогда бедный голубь слетает к отворенным на ночь окнам, но его прогоняют или попросту не замечают. Он взмывает ввысь над тополями и стрелой несется в луга, туда, где, должно быть, еще можно встретить двух припозднившихся веселых юношей-гитаристов, юноши улыбнутся, кивнут в нашу сторону и скажут:

– Без «Бэса мэ» – мы никуда!

А в Светлиной комнате гремит «Пиратский корабль несется по морю», а Светла и Пиноккио танцуют, танцуют… Но волны продолжают заливать нас… Нашу музыку и трубку мы пристроили в самом сухом углу кабины, и пусть нас зальет окончательно, все равно мы с Ангелом подымемся на цыпочки, вытянем шеи, и он будет играть, играть… Потому что Светла и Пиноккио должны танцевать на палубе пиратского корабля, потому что Ангел – мой лучший друг и потому что без «бэса мэ» – мы никуда!

XIII

СПРОСОНОК СЛЫШУ – ТЕЛЕФОН!

Одним прыжком выпрыгиваю из постели. В дверях чуть не сталкиваюсь с бабушкой, но вовремя останавливаюсь.

– Телефон… звонил?

– Черти у тебя в башке трезвонят! – огрызается она. В руках у нее таз, полный выстиранного белья; она хочет пройти на балкон, но я заступаю ей дорогу и верчу пальцем у виска:

– У меня наследственность плохая.

– По отцовской линии! – Бабушка занимает оборонительную позицию. – Весь род их разбойничий! – Она поглядывает на мою бровь, украшенную пластырем. – Вон как тебя разукрасили… Да будь у твоего отца хоть немного ума в голове, он бы тебя не пустил в этот бокс!..

– Бабушка, Ангел стал республиканским чемпионом, – заявляю я, как будто именно эту новость бабушка должна узнать во что бы то ни стало.

– Ангелы-дьяволы! Одного поля ягоды вы с ним! – философски заключает она и идет на балкон, а я двигаюсь перед ней задом наперед и выдаю подробную информацию:

– Это здорово вышло, правда, баб? И он победил, и меня все равно пошлют на олимпиаду, потому что в федерации меня ценят, хотя я на этот раз и не стал чемпионом.

Она уже не слушает меня, бормочет что-то себе под нос и развешивает белье. Насвистывая, выхожу в прихожую, осторожно прикрываю за собой дверь, чтобы на балконе слышно совсем не было, беру трубку и сажусь по-йоговски на ковер… Заело… Трясу трубку… Набираю номер… Гудок… Еще один… Еще… И еще… Так!.. Взяли трубку, но молчат…

– Алло! Алло! – Притискиваю трубку к уху, – может быть, все же отвечают, но слишком тихо…

– Алло, – отзывается нерешительный голос, похожий на Светлин, только чуть потолще. Наверно, ее мать.

– Простите, мне Светлу, – бодро выговариваю я и слышу в ответ:

– Ее нет дома.

– А где она? Я… по важному делу. Я из учкома, она очень нужна.

Пауза.

– Алло! – кричу я, а знакомый, но странно измененный голос отвечает:

– Она ушла заниматься… в луга… там, где ивы. – Положили трубку, я хватаю свою и целую ее как сумасшедший. Мать! Как бы не так! Это она сама была! Я ее узнал!..

– Ура-а-а! – Раскрывается дверь, бабушка стоит, зажав ладонями свои слабо слышащие уши. Бросаюсь к ней, хватаю в охапку, кружу, что-то напеваю… Она вырывается, бранит меня и отступает в кухню…

Я соображаю: ага, значит, Светла еще дома, значит, я успею принять душ, побриться (вот уже несколько месяцев я бреюсь; первый раз побрился, когда нас с Ангелом пригласила она на день рождения, – правда, мы так и не пошли, потому что она тогда приболела), сейчас побреюсь и вообще приведу себя в порядок. Вхожу в ванную и замираю перед зеркалом. Вдруг запеваю песню. Отличный резонанс в ванной, голос у меня прямо как у эстрадного певца… В сущности, особой необходимости в бритье нет – вчера я уже брился, но все равно хватаю помазок и смело намыливаюсь. После душа тру волосы на затылке, чтобы вились, расческа запутывается… Ну все, голова готова… Правда, вот этот пластырь… Сдираю его, но рассеченная бровь тотчас набухает сукровицей, делать нечего – залепляю снова. Ладно, так я дороже стою – на раненого похож. Натягиваю джинсы, майку, оставшуюся от республиканских соревнований… В путь!..

Только собрался подразнить напоследок бабушку, как внизу зажужжал мотоцикл. Ангел сигналит азбукой морзе… Развожу руками перед бабушкой – увы, мне пора… Лечу по ступенькам…

Перед входом – сюрприз: на мотоцикле за спиной Ангела Зарка. Они машут мне оба, щеки у Зарки алеют, как розы на клумбе у подъезда.

– Вы что, спускаться не собираетесь? – вопрошаю многозначительно. Зарка по-детски надувает губы, Ангел постукивает по фаре:

– Мы тебя приглашаем. Вечером у… – он указывает на Зарку, – день рождения.

– О, поздравляю! – Я наклоняюсь и целую ей руку церемонно. – Не соблаговолите ли сказать, сколько лет вам исполнилось? Может, четырнадцать, как Джульетте? – Я высвистываю эту чудную мелодию из фильма Дзефирелли.

– Да-а, – дуется она, – уже целых семнадцать! Уже старуха…

Я срываю розу и подношу ей, указывая на свою щеку, она смущенно целует меня. Ангел включает скорость, и мотоцикл несется вихрем. Ангел едва успевает выкрикнуть:

– Везет тебе на розы!

Молча глотаю эту дружескую колкость по моему адресу. Они машут мне оба…

А я срываю еще одну розу и отправляюсь на Боянские луга – они так называются, потому что когда-то там было село Бояна и боянчане владели этими лугами, а еще раньше эти луга принадлежали Драгалевскому монастырю, так что их иногда еще называют Монастырскими лугами. Они начинаются за автостоянкой, а кончаются возле окружного шоссе. По лугам протекает речушка; когда мы были маленькими, мы там строили запруды, в зимнее время речушка разливается и луга превращаются в один большой каток. Жаль, что мы уже взрослые!.. Кое-кто может подумать, видя, какое строительство кипит вокруг Софии, что и от Боянских лугов уже почти ничего не осталось. Но этот кто-то просто состарился и устал. Пусть-ка он отправится в луга, и сразу у него изменится настроение. Аромат полевых трав охватит его, пчелы зажужжат, бескрайние волны цветов взволнуются, и звонкий юношеский голос запоет песню о пиратском корабле…

XIV

А ТЕПЕРЬ ОСТАЛОСЬ ТОЛЬКО НАЙТИ СВЕТЛУ.

Бреду без дороги напрямик через траву, собираю полевые гвоздики, маргаритки, ландыши, горицветы и еще какие-то цветы – не знаю их названий. Когда я наконец подхожу к ивам, в руке у меня большой пестрый букет.

Никого нет.

– Светла! – кричу, оборачиваюсь во все стороны. Никто не отвечает. Спряталась хитрунья, смотришь на меня, наверное, и смеешься. – Светла! – Мой одинокий голос тает в лугах. Кружу по роще – ни живой души. Может быть, она взобралась на дерево. Поднимаю голову, вглядываюсь – никого. Тогда мне приходит в голову один фокус. Оставляю букет на траве, выбираю самую высокую иву и лезу… Никого… Еще выше… Ветка за веткой… Увижу я тебя, увижу… Вот и вершина… А вот и ты!

Выпрямилась в траве, смеешься и машешь мне обеими руками.

– Светла! – Я безгранично счастлив, я тоже машу тебе и мгновенно скатываюсь вниз. Хватаю букет, лечу к тебе, ты бежишь. Догоняю и все никак не могу догнать. В короткой юбочке, в белой блузке, ты – как облачко. То и дело оборачиваешься ко мне, смеешься и летишь, летишь как ветер.

– Стой! – кричу я и размахиваю букетом. – Все равно не убежишь!

– Поймай! Поймай! – Ты смеешься и бежишь дальше.

– Кто? Я? Один рывок – и готово!

– А вот и нет!

– Всю землю обегу, но тебя догоню! – кричу и никак не могу тебя настичь. Попробуй кого-нибудь догнать на широких Боянских лугах! – Подожди, постой, я отдам тебе цветы!

– Только из-за этого постоять? – В глазах твоих танцуют самое малое сто тысяч лукавых чертенят.

– Я тебя поцелую! – Это уже звучит как угроза, а ты все равно заливаешься веселым смехом:

– Будто ты можешь! Будто ты знаешь!

– Знаю, знаю! – Я машу букетом. – Только остановись и сама увидишь…

Ты вдруг оборачиваешься лицом ко мне:

– Если я остановлюсь, ты меня потеряешь!

Какой у тебя серьезный голос. Но я уже начал злиться:

– Хватит глупости болтать! Остановись наконец! – Я уже совсем близко от тебя, вот сейчас поймаю, и вдруг ты исчезаешь, будто под землю проваливаешься. Осматриваюсь вокруг – никого. – Светла! Брось эти шутки! Покажись! – Никто не отвечает. – Ну и беги, если тебе так уж хочется!

Ты снова появляешься и снова хохочешь…

– Это нечестно, – не сдаюсь я, – спряталась на холме! Попробовала бы на горке спрятаться!

Ты взбегаешь на горку, где трава скошена, а я кричу:

– А теперь я тебя поцелую на высоте. Чтобы все видели!

Но ты приостанавливаешься и опять исчезаешь. Я уже на горке, а ты летишь вниз и машешь мне рукой. Я стою на вершине, размахиваю букетом и кричу, кричу что есть сил, ты слышишь?

– Тогда беги! Беги! Я тебя люблю!.. Я люблю тебя!

И стремглав несусь вниз, чтобы обежать всю землю. Разве так уж много – одна планета Земля, – если нужно догнать Светлу?

Перевела Фаина Гримберг.

РАССКАЗЫ

Божидар Томов. ШАМПИОНИТЕ

Лиляна Михайлова. ПИСМА ДО ПОИСКВАНЕ

Дончо Цончев. A3 СЪМ ТУК

Атанас Мандаджиев. РЕШАВАЩИЯТ УДАР

© «Народна младеж», София, 1974

© «Народна младеж», София, 1984

© «Български писател», София, 1983

© «Отечество», София, 1980

Атанас Мандаджиев

Предупреждение

В моем чемоданчике, с которым я отправился на военную службу, среди других вещей лежали спортивные гольфы из гладкого желтого шелка и футболка такого же цвета, окантованная белой каймой, с большим номером на спине. Я положил их туда не случайно – я знал, что в армии ценят спортсменов, а мне хотелось полегче отслужить… Когда в поезде я рассмотрел окружавших меня парней, мне стало жаль их – вот бедняги, что же они будут там делать, хотя бы музыкантами были, что ли…

Мы прибыли на место, прошли врачебный осмотр и были распределены по ротам. Сразу нас окружили старые «вояки», заканчивавшие службу. Они держались важно, с пренебрежением и превосходством глядели на нас и, вместо того чтобы успокоить и подбодрить новичков, принялись пугать разными жуткими историями. Но один их вид: здоровый цвет лица, небрежно заломленные фуражки, смех и шутки – все говорило о другом, и я решил, что бояться нечего, надо привыкнуть, а потом будет легко. Притом я ведь спортсмен, я из большого спорта…

На самом деле не был я никаким спортсменом. В школе иногда поигрывал в баскетбол, в волейбол, иногда в футбол – кто в детстве не гонял мяч! – но никогда этим серьезно не увлекался. Однако здесь, в казарме, я сразу же представился как спортсмен с именем – с малых лет играю в баскетбол, был в составе команды «Спартак», ездил за границу, играл и в национальной сборной. Дело в том, что я рассчитывал на сходство моей фамилии с фамилией известного нашего игрока из сборной – он Бенчев, а я Пенчев.

– Ну ты в порядке! – с завистью констатировали «старички».

– Твой командир роты помешан на спорте. Правда, баскетболом ли или каким другим – мы не знаем, но это неважно. Тут был один тяжеловес, так он его на руках носил. А сам ротный немножко занимается бегом – на последних соревнованиях пришел третьим. А вообще он из офицеров самый строгий…

Я с трудом скрывал свою радость.

Не знаю, каким образом просочилась в казармы новость, что в полку появился знаменитый баскетболист, но первые слова старшины и взводного были: «Это вы тот самый спортсмен?» Правда, я не мог понять, с каким чувством это было сказано – нравится им это или наоборот. Зато уж у командира роты старшего лейтенанта Славчева от радости порозовело лицо, он улыбался, долго тряс мне руку:

– Очень, очень рад! Мы, надеюсь, найдем общий язык. Жаль, однако, что я в баскетболе ничего не понимаю, но это не имеет значения. Я все больше по бегу. У вас как с этим?

– Хороший баскетболист не может не быть и хорошим бегуном, – важно произнес я заранее приготовленную фразу и тут же добавил: – На тренировках мы не слишком занимались атлетикой – сто метров, двести, немного прыжки в длину и в высоту, ну и бег, всегда с хронометром… Но я не вижу здесь баскетбольной площадки, – с надеждой сказал я.

– Да, у нас ее пока нет, но хронометров целых два, я их постоянно держу при себе…

– Очень сожалею, товарищ старший лейтенант, – предусмотрительно поспешил я с ответом, – но мне нельзя терять форму, я ведь баскетболист. Бег для дополнительной тренировки полезен мне, но как самоцель…

Ротный задумался. Он был невысокого роста, плечистый, волосы у него были зачесаны назад и ложились красивыми крупными волнами – ну прямо как завитые. Лицо приятное, простое – я никак не мог себе представить, что он самый строгий офицер полка.

На другой день я вышел на утреннюю гимнастику в желтых шелковых гольфах – чтобы все меня видели. Эффект был колоссальный. Отовсюду глазели с восхищением и завистью, подталкивали друг друга. С этого момента я стал расхаживать каждый день в этих гольфах и футболке и почти поверил в то, что я – знаменитый спортсмен. Эта вера укреплялась во мне потому, что ротный относился ко мне совсем не так, как к другим, – он меня явно щадил…

Однажды он вызвал меня к себе и сказал, что командир полка по его просьбе обещал подумать о баскетбольной площадке и оборудовании – многие ребята хотели бы играть в баскетбол.

– Хм, неплохо, неплохо, – пробормотал я и быстро перешел на другую тему. Ротный, очевидно, подумал, что я ему не верю, и смутился. Он как будто чувствовал себя виноватым передо мной из-за того, что здесь нет баскетбольной площадки. При других обстоятельствах это меня бы даже растрогало…

И вот началось строительство площадки, в котором я принимал участие, давая «ценные» советы. Я срочно отправил в Софию тревожное письмо своим друзьям и умолял их прислать мне что-нибудь про баскетбол. Через несколько дней я получил руководство по строительству и оборудованию площадки для игры в баскетбол, где указывались ее точные размеры, конструкция вышек, корзин, щитов – в общем, все, что нужно. Я малость воспрял духом.

А между тем в полку заговорили о большом летнем кроссе, который пройдет по окрестным селам, говорили, что и наша рота примет в нем участие. И, на беду, так оно и случилось.

Вызывает меня вскоре ротный – вижу, волнуется, не знает, как начать.

– Я знаю, Пенчев, что это не очень полезно тебе как баскетболисту, но ради чести полка, ради чести нашей роты…

– А о чем речь? – спросил я, и внутри у меня все похолодело от дурного предчувствия.

– Видишь ли, командир полка разрешил комплектовать команду для участия в кроссе, я предложил тебя, все согласились. Решено – ты бежишь вместо меня.

– Но… но… простите, – я слегка подался назад, – почему вместо вас? Лучше бегите вы сами!

– Нет, нет, решено. Нам нужны самые сильные кандидаты… Ладно, ладно… – Ротный не дал мне снова вступить в спор. – И давай без лишней скромности! Кстати, мне бы хотелось, чтобы ты вышел на кросс в этих блестящих гольфах – они, понимаешь, внушают уважение…

– Хорошо, я побегу. – Я уже не говорил, а едва слышно шептал. – Но лучше я надену обыкновенные гольфы, а то все сразу возьмут меня на мушку…

Старший лейтенант Славчев посмотрел на меня с откровенным удивлением. Потом он пригладил рукой свои волнистые волосы и сказал:

– Да ты вроде боишься… Но твои соперники просто обыкновенные любители. Для такого видного спортсмена, как ты…

Мне только и оставалось надеяться, что это будут обыкновенные любители. Вот и пришло время горько пожалеть о том, что в школе я так пренебрежительно относился к спорту. Ведь и тогда у нас часто устраивались кроссы, но я увиливал всеми правдами и неправдами. Ну хоть бы раз поучаствовал – все было бы спокойнее, знал бы хоть, как это происходит… И зачем я затеял это вранье? Легкая служба! А что теперь будет со мной, когда все узнают, что я врал?

Я стоял на старте с ощущением, которое просто трудно описать. Рядом со мной – двадцать здоровых парней, кто босиком, кто в кроссовках, кто в домашних тапочках. Почти все небольшого роста, с короткими ногами – в смысле спортивной формы и сложения ничего особенного, – но какой огонь в глазах, какая вера! Мои палачи!..

Полковой оркестр играет марши, народ движется по тротуарам, все одеты нарядно – праздник! На фасадах городского народного совета, банка и музея алеют огромные лозунги и транспаранты. На специально построенной трибуне блестят погонами старшие офицеры нашего полка, рядом с ними городское и сельское начальство. На маленьком столике сияет и искрится большой хрустальный кубок – это награда команде-победительнице, рядом кубок поменьше – это тому, кто завоюет личное первенство. Всем весело, все смеются, разговаривают – одному мне тяжко и страшно!..

Вот судья поднимает руку, свисток уже у него во рту. Сигнал – и все понеслись… Я сразу же оказался рядом с самым плотным парнем, я знал, что он лучший стайер. Он как-то подтолкнул меня, и через минуту мы вдвоем были впереди. Публика зааплодировала, многие стали указывать на меня пальцами, и я как будто слышал, как кругом говорят: вот он, в желтых гольфах, софиец – он обязательно победит…

Еще одна минута бешеного темпа, который задал всей группе мой напарник, и я стал задыхаться и отставать. Я понял, что не выдержу, надо было срочно что-то придумать. Вот если бы, например, меня ранило или что-то в этом роде… Я уже волочился в хвосте колонны, когда заметил справа глубокий двор. Наш путь лежал мимо, впритык к нему. Когда мы оказались рядом, я прошмыгнул во двор и притаился за большим деревом, потом подождал, пока колонна пробежит мимо, пересек этот двор и проник в следующий. Я решил пересечь маршрут кросса, выбрался в какой-то глухой переулочек и снова оказался во дворе. Я надеялся незаметно проскользнуть и этот двор, но не тут-то было! Меня заметил какой-то старик – и ну кричать! А тут еще собака выскочила, бросилась на меня и все норовила за ноги схватить – ей, наверно, мои желтые гольфы очень понравились! Не знаю, как я вырвался от них, перескочил через забор – и оказался снова во главе колонны, сразу за ведущим. Я сократил путь почти на четверть, никто ничего не заметил…