Текст книги "Старт"

Автор книги: Кирилл Топалов

Соавторы: Дончо Цончев,Блага Димитрова,Божидар Томов,Атанас Мандаджиев,Лиляна Михайлова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

Лицом к лицу со скалами

Серые зубцы на фоне неба. Какими неприветливыми глядятся скалы издали! Сухость, отталкивающая темнота, неприступность…

Старый альпинист Деян исследует горы… Изучает молодежь… В голосе его звучат учительские интонации:

– Не судите о горе по взгляду снизу. Снизу она всегда кажется неприступной. Приблизьтесь к ней!

Мы приближаемся, и скалы оживают. Оживают морщины, оживает пористая кожа, опаленная дождями и ветрами.

Рука Деяна ласкает грубый камень. Ладонь ощущает живую теплоту скальной фактуры.

– Пальцы должны привыкнуть цепляться за каждый малейший выступ, за каждую впадинку! Пальцы должны стать зрячими. Читайте пальцами книгу камня!

Камень не приемлет Дару. Она хочет противопоставить себя ему с каменной же твердостью и упорством. Но камень тоже категоричен.

– «Не отталкивай скалу, отталкивающую тебя! – цитирует Деян. – Не надо себя лишать чего бы то ни было! Научись жить!»

И она дерзает попытаться. Начинает карабкаться, несмотря на горную болезнь. Даже когда она смотрела снизу, голова кружилась. Что же будет, когда придется смотреть с высоты?

Но Дара решила пройти через все то, через что прошли эти чудаки, она хочет узнать и понять их. И, конечно, этого «горного приятеля» Звезделины – Асена.

– Как ты себя чувствуешь? – Взгляд его словно бы обжигает ее.

– Кажется, я от рождения в ссоре с каждой скалой! – Дара морщится, то ли от солнца, то ли от его взгляда.

Асен пытается примирить ее с горами:

– У каждой скалы – свое излучение. Одна успокаивает меня, другая ободряет, третья пробуждает энергию. А в Рильских горах я становлюсь совершенно не похожим на себя. По сути, мы ничего и не знаем о скальных биотоках.

Словно не замечая, как ощетинились камни, он пытается обнаружить их скрытый смысл. Они не пугают, не подавляют его, а, наоборот, притягивают скрытым магнетизмом.

Дара насмешливо слушает. Но начинает нервничать, услышав голос Деяна, – она уже поняла, что Деян никогда не повышает голоса, не кипятится. В его голосе раскрывается его совершенный характер, лишенный ошибок, точный. Таких людей трудно переносить рядом с собой. Самим своим присутствием они как бы постоянно указывают на твои недостатки.

Кажется, вся группа неприязненно относится к безупречному Деяну. Но он, видно, с самого начала примирился с этим и продолжает держаться своей линии.

– Высоту могут взять двое, связанные одной веревкой, – поучает Деян и связывает альпийским узлом Дару и Бранко.

Первый узел. Первая бечевка поперек груди. Дара вздрагивает. Теперь даже если она перережет эту связь, все равно ее будет как пуповиной тянуть в горы.

И пока проверяют крепость связки, Дара не смолкает:

– И тут связаны! Где же свобода?

Деян не отвечает на излишние, по его мнению, вопросы, будто и не слышит.

– Нужно отбросить всякий лишний груз, каждое лишнее движение, когда взбираешься наверх! – наставляет он.

Девушка начинает карабкаться. Сбрасывает многое, чтобы стало легче. Вырывает из своего бытия укоренившиеся навыки и – прочь, как гнилые зубы!

– Омниа меа мекум порто! – выкрикивает Асен латинское изречение и машет свободными руками, взбираясь на скалу и показывая Даре тропку, выгнувшуюся змеиным хвостом. – Он переводит свою фразу, сообразуясь с тем, что Дара относится к поколению, не сведущему в классических языках. – Все мое ношу с собой! И ничего больше мне не нужно!

– Ставь ногу сюда, продвинь левую ладонь вверх!..

Дара ощущает себя двумя существами одновременно. Одно контролирует и командует ее движениями голосом Деяна, другое – постоянно начеку, действует – это она, это ее мускулы. Но она пытается бунтовать против этого двойственного существования. Пядь за пядью – вверх. Трудная впадина. Взгляд под ноги – пропасть глубоко под ней. Она повисла на голой скале. Кончики ботинок касаются камня, а ступни – в воздухе!

– Не смотри вниз!

Как можно не смотреть? Бездна манит, поглощает взгляд. Отвесная перспектива. Зеленые шарики деревьев. Белый ствол шоссе. Перевернутый горизонт. Небо по колено!

Голова кружится. Дара повисает на одной руке. Измеряет собой собственную тяжесть. Шарит ногами в воздухе в поисках опоры. Вся ее сила воли сосредоточена на одном: не закричать! Пальцы скользят. Дара выпускает из рук землю. Хватается за небо. Мгновение головокружительной невесомости. Два-три метра полета. На частицу секунды она превращается в птицу. Веревка до задыхания впивается в плечо и грудь. Бранко что есть силы крепит другой конец… Она привязана к небу… Петля… Ликующий ужас повешенного.

Она припадает к скальному карнизу. Камень дрожит и раскачивается. Ей кажется, что всем слышны удары ее сердца, что это от них сотрясается скала. И все видят! И все-таки она не кричала! Дара ищет нас злобным взглядом, словно хочет спросить:

– Что, очень смешно?!

Но никто не смеется. Даже Насмешник серьезен. Мы как бы говорим своим молчанием:

– Не воображай, будто можешь поразить нас падением! Если бы мы смеялись каждому упавшему, у нас бы давно рты растянулись до ушей!

– А над кем же вы благоволите смеяться? – все так же молча, одним взглядом, спрашивает Дара.

– Самое смешное, когда застрянешь посредине – и ни вверх, ни вниз! – подслушивает она наши мысли. – Ни вверх, ни вниз!

Дара вздрагивает и снова вцепляется в грубую кожу скалы. Ничто так не стимулирует человека, как страх показаться смешным!

Она сама тянет себя вверх. Никого не зовет на помощь, не протягивает руки в поисках опоры. Она поняла: самые большие эгоисты – беспомощные, они все сваливают на чужие плечи.

– Ты – человек, сам себя возносящий! – кричит она Асену, который уже на вершине.

Дара еще ни с кем не знакома, не знает и всемогущего МЫ. Она уже заранее настроилась издеваться над нашей самонадеянностью, посмеиваться над горячностью, унижать нас в наших собственных глазах; силком стащить нас с высоты при помощи своих насмешек. Но ее задиристость повисает в воздухе.

Ибо мы сами – противовес тому, что она думает о нас. Мы совсем не похожи на тех выпятивших грудь петухов, какими она нас себе представляла. Мы словно бы покоряем скалы и вершины для того, чтобы смирить гордыню. Перед ней – очень скромные, почти застенчивые люди, но они имеют полное представление об опасности. И потому они вдвойне опасны.

Она смотрит вверх – можно ли добраться до вершины по самому крутому лазу? Желанный верх – смирение гордыни. Она уже поняла, что ей предлагают нелегкий подъем.

У Дары такое чувство, будто человек, которым она была прежде и собиралась оставаться всю жизнь, – там, внизу, под скалой, она стащила его с себя, как ненужную одежду, и прощается с ним навсегда.

В горле клокочет злоба на Асена, который, оказывается, обладает властью отделить ее от нее же самой. О, она придумает страшную месть!

Глаза ее вдруг устремляются вверх, к нему, и она улавливает ход его мыслей:

«Отбрось амбиции, тщеславие, суетность, злобные замыслы. Это все – излишний груз, он может потянуть тебя в пропасть! Останься с легким сердцем!»

А Деян продолжает ее поддерживать своим ничего не упускающим голосом:

– Ты делаешь лишние движения!

И она учится самому трудному: исправлять свои ошибки на ходу, продолжая карабкаться вверх. Изменять себя, вися над пропастью.

Пять за пядью. Сверхнапряжение для того, чтобы только приподняться на локтях!

Еще немножко! Еще одно последнее усилие!

Она добралась до вершины. Асен втягивает ее за руку.

– Ну как? Трудно?

Она не произносит, а выдыхает на последнем дыхании:

– Не так уж!

Она напряжена, она не чувствует себя, она все сбросила вниз. Все, кроме летящей по ветру соломенной гривы волос. Только растрепанные волосы остались от нее. Она собирается с силами, чтобы проговорить:

– Одно меня мучит.

– Забивание колышков? – предполагает Асен.

– Не! – выдыхает она, подтягивая Бранко.

– Ага, значит, веревка! – догадывается Асен, глядя на ее неотработанные, усталые рывки.

– Нет! – упорствует Дара.

– А что?

Обернувшись в ветреную сторону, она шепчет, прикрывая рот ладонью:

– Все время хочется сказать «тимьян»!

Асен оглядывается и строго приказывает:

– Выбрось из головы это слово, если хочешь остаться с нами!

Дара лихорадочно рыщет по воображению-памяти в поисках самого основного, отложенного до времени. Но что же это?

У каждого своя тайна

Стоя на вершине, Дара встречается глазами с беспредельностью. Во взгляде ее – вопрос к пустоте: что там, за прозрачной, бесконечной клеткой земной атмосферы? Девушка невольно отступает назад, словно остановилась перед бездной, на осыпающемся берегу.

Асен и Дара сидят на краю скалы и болтают ногами. Ее охватывает заветный трепет перед высотой. Рядом пристраиваются остальные. Мы переводим дыхание после подъема. Наша поколебленная было уверенность в собственных силах снова с нами!

Дара с наслаждением погружается в волны воздушного океана. Солнце слепит глаза. Она вглядывается в бесконечность и ничего не видит. Глаза ее обретают цвет и глубину бесконечности.

Медленно, методично поднимается к нам Деян, с удовлетворением вкушая каждую преодоленную трудность, В опьянении оглядывает горизонт. Так может созерцать природу только человек, перешагнувший порог сорокалетия.

– Вон она, свобода, завоеванная собственными силами! – Кажется, теперь наконец-то он отвечает на вопрос Дары о свободе.

И она сознает, что должна заново завоевывать каждый миг свободы. И обнаруживает с изумлением, что начала мыслить!

– Рожденный ползать – летать не может! – иронизирует Асен.

– Вам, молодым, не понять! – Деян задыхается от внезапно налетевшего ветра. – Вот ты, Бранко, зачем ты здесь? Мечтаешь о рекордах?

Бранко поводит бровями, ежик на голове сердито острится.

– Из упрямства я здесь! – цедит он.

– Как это? – спрашивают несколько голосов.

– А так! – неохотно отвечает паренек. – Прозвенел последний звонок, я и написал на доске: «Мы покончили со школой прежде, чем она покончила с нами!» Педсовет открыл в этой надписи какой-то страшный подтекст, задержали мне аттестат… – Бранко кинул камешек вдаль.

У всех нас приход в горы – реакция на какую-то обиду. Но в этом мы даже самим себе не признаемся. Все мы стремимся к чистоте. Внизу тесно, низко, узко, затолкнуто в рамки, прихвачено потолком. Но никуда не деться – надо возвращаться, чтобы вновь пожелать высоты. Город с потемнелыми стенами притягивает нас вниз, мы спускаемся, как бадья в пересохший колодец, чтобы удариться о глухое пустое дно и снова полететь вверх, стремясь к небесному квадрату.

– А ты, философ, зачем здесь? В поисках сильных ощущений? – Вопросы Дары обращены к Асену.

– Нет, в поисках разгадки одной тайны.

– А что это за тайна?

– Возможно ли невозможное.

– А я, верно, родился с альпийской веревкой вместо пуповины! – искренне вклинивается Горазд. Для него и вправду не существует другого мира, кроме этого, очерченного радиусом альпинистской веревки, которой он связан с Зоркой и со всеми нами.

Он из тех силачей, что получают силу только в магнетическом поле своей группы.

– Нет! Я знал только одного альпиниста, словно бы рожденного на скале, Цанко Бангиева! – восклицает Скульптор.

Мерзляк признается, посмеиваясь над собой:

– А я из-за озноба пришел сюда! Все надо мной смеялись, что я зябкий, как женщина!

– Наши слабости – источник нашей силы! – обобщает Асен-философ.

А Деян, оседлав скалу, не может оторвать глаз от окружающего простора:

– Я здесь, чтобы далеко видеть с высоты!

– А я – чтобы поближе видеть самое смешное! – вставляет Насмешник.

– А что это, самое смешное? – мы заранее готовы принять очередную шутку.

– Человеческое тщеславие: быть все время наверху!

– Цанко Бангиев утверждал, что стал альпинистом, чтобы испытать себя, – вмешивается Поэт.

– И чтобы найти себя, он потерял жизнь! – мыслит вслух Асен.

Дара молчит и слушает. В ее молчании словно бы критическое рассмотрение наших слов. Да, у нас свой язык… Сама модуляция голосов свойственна именно нашему кругу. Нет, мы не бежим от мира, мы просто ищем в горах более тесного, более истинного контакта с ним.

И все же все мы здесь, в горах, беглецы. Каждый из нас оттолкнулся от чего-либо. Первопричина давно уже скрылась из глаз, а мы все продолжаем карабкаться вверх.

Впервые ей приходят в голову какие-то странные мысли. Кажется, это передалось от Асена. Она начинает понимать страх: не тот, огромный, схватывающий до головокружения страх высоты и пропастей, а повседневный, неприметный мелочный, серой пылью облепивший слова, шаги и отношения людей внизу. Страх, прикрытый безобидными названиями: благоразумие, осторожность, перестраховка, соглашательство, умение сообразоваться с…, сигнализирование о… и тому подобные добродетели. Страх, окутавший лица и мысли неким землистым защитным цветом. Ей кажется, она начинает понимать: эти молодые люди взбираются высоко, чтобы вызвать большой, настоящий, основательный страх и сбросить со своих плеч тот, мелочный, унизительный.

– А ты, девушка, зачем здесь – спрашивает Деян.

– Из любопытства! – независимо заявляет Дара.

И сейчас, когда лавина мнет ее в своих челюстях, Дара снова переживает ту первую ночь после восхождения, когда все кружилось: пропасти, отвесные каменные стены, овраги; и она падала, падала, летела в бездну и не могла упасть, долететь, потому что бездна была бездонной…

И лихорадочные поиски самого основного. Чтобы вцепиться и не отпускать. Что же это было? Или будет? Что же?!

Выбор

Даже в эти последние мгновения перед концом она не может пропустить один день, самый «ее» день.

Этим днем она гордилась.

В этот день она выбирала.

Как лучшей студентке ей предложили распределение в научно-исследовательский институт в Софии.

Она выбрала лавину.

Лица преподавателей и сокурсников от изумления начали походить на гипсовые маски, когда она произнесла:

– Хочу работать за городом, в горах.

Им показалось, что они не расслышали. Ведь целыми днями их оглушали ходатайства и всевозможные просьбы о столичной прописке. Девушка повторила, что хочет работать на той, отдаленной, станции, откуда все сбегают, как из тюрьмы.

И нельзя было остановить ее.

В этот день она выбрала саму себя: приятельницу рваных облаков. Щеки цвета загорелой пшеницы. Растрепанные ветром волосы, прогретые солнцем, пропахшие горными травами. Привычку мыслить самостоятельно.

Вьются горные тропки, разматывается клубок мыслей. Шагаешь и размышляешь. Времени хватает. Лавина еще далеко. Вьется бесконечная тропка. А когда прерывается – мысль свободно летит над пропастью.

Горы принимают тебя, щедро дарят время и расстояние, – можно долго обдумывать и свою жизнь и все остальное, мимо чего сломя голову прежде мчалась в городе и не замечала. А теперь припоминаешь, и жизнь входит с приливом ощущений, касаний, запахов, со всей своей неизвестностью.

Выбирая начало пути, ты выбираешь и конец.

Вернуться назад невозможно.

Если бы сейчас повторился тот судьбоносный день выбора, что бы ты выбрала?..

Конечно…

Испытание

Жизнь твоя была тропкой, приведшей к этому мгновению. Ты ждала, готовилась, боялась. Но самым страшным было опасение, что проспишь, пропустишь… А ты хотела, чтобы пришло, ты звала… Но сам миг испытания явился, когда ты меньше всего ожидала.

Спокойный осенний день полнился солнцем, медленно гаснущим на летящей листве.

Станция на пике Ботева. Солнце над облаками. Облака под тобой. Вершина кажется оторванной от земли, парящей в бесконечности. Как будто это космическая межпланетная станция. Рупорные параболические антенны будто гигантские уши, вытянутые во все стороны, чутко прослушивающие Вселенную.

Судьба останавливается под окнами аппаратного зала, у нее мальчишеское лицо Бранко:

– Товарищ инженер!

Внутри Дара снует от сигнала к сигналу. Самолеты в воздухе, радиоузлы, аэропорты, вся страна требует от нее внимания и сосредоточенности. Она поддерживает все связи. Если хоть что-то пропустит, хотя бы на миг, эти близкие голоса оторвутся от земли, как воздушные шары с перерезанными канатами, понесутся без дороги среди мглы и облаков и больше не вернутся. В ней, Даре, их крепкий корень, она привязывает их к земле.

От шума в зале оклик юноши не слышен. Камешки, брошенные его рукой, рукой судьбы, стукнули о стекло. Дара досадливо поднимает голову. Однако новый сигнал возвращает ее к аппаратуре. Она реагирует быстро и точно. И только после этого бросается к окну, распахивает створки и всем телом перевешивается вниз.

– А побольше булыжник ты не нашел?! Чтобы аппарат сломать?! – Она отбегает в зал, где сигналы стерегут ее, и ждут, и уводят далеко в пространство.

Бранко дожидается с насмешливой улыбкой:

– Так стараешься! Сразу видно, начинающий инженер!

– На такой аппаратуре и старики начинающие! – отвечает Дара, и в голосе ее тяжесть познаний.

– Я приехал отпраздновать твое назначение.

– Один?

– Остальные – в домике, в горах.

Дара овладевает собой и не спрашивает, кто еще приехал.

– Сдам дежурство – приду! – Чувство ответственности опьяняет ее.

Она и не догадывается о том самом неожиданном, что предстоит ей.

Крик о помощи

Когда-нибудь, рано или поздно, он будет обращен к тебе. Успеешь ли ты откликнуться или всю дальнейшую жизнь он будет звучать в ушах, мучительный, терзающий?

Шахтер, незнакомец, тот, кто прежде не существовал для тебя, выходит вечером из темной пасти шахты. В руке у него – карбидный фонарь, он забыл его погасить.

Снаружи – сумерки, словно оловянная пыль, вырвавшаяся из ноздрей земли. Ноги в резиновых сапогах отяжелели от налипшей глины и усталости, переступают по крутой тропинке. Вслепую нащупывают путь. Бледный огонек фонаря устало колышется, слабо облизывает темноту…

Шахтер ступает расслабленно, в своем пропыленном подземном комбинезоне. Ему чудится, что если уж он выбрался на поверхность, то опасаться больше нечего, не от чего беречься. Воздух хотя и затуманен, но окутывает нежной лаской.

Внезапно покатился камень… Сапог скользит, потеряв опору. Человек не успевает удержать равновесие и летит вниз. Фонарь выскакивает из пальцев, огонек, подобно осеннему листку, падает вниз, измеряя собой огромную глубину пропасти.

Человек словно бы пробуждается от сна. Собирает все силы, о которых и не предполагал после утомительного подземного труда. Вцепляется в скальный выступ:

– Э-эй! Люди! На помощь!

Две отчаянные руки обхватили порог скалы. Вздутые узлы вен. Пальцы клиньями забиты в острые камни. Сколько можно продержаться?

Временами ветер рассеивает мглу и проступает зияющая пропасть. Крик человека приглушен, обвит мякотью мглы.

Внизу спускается юноша с рюкзаком. Останавливается, чтобы срезать ветку для посоха. Улавливает дикий вопль, поднимает голову и сквозь нечеткий просвет видит повисшее тело. Словно призрак повешенного. В первый миг юноша хочет сломя голову кинуться на помощь. Но скалы… Он беспомощно оглядывается.

Почему он не учился скалолазанию?

Снова наплывает мгла и скрывает обреченного.

Только крик все висит в воздухе, отчаянный, глохнущий.

Веселье

Мехи аккордеона растянуты до задыхания. В свете керосиновой лампы скачут тени. Снаружи навис туман и быстро стемнело. И без того в горах день настолько короче, насколько длиннее тени вершин.

Молодежь танцует. Дара взобралась на деревянный стол и пародирует современные танцы.

Она переполнена врожденным чувством пародии. Собственные ум и чрезмерная чувствительность смущают ее, она воспевает жизнь в шутливой гримасе, в гротескных движениях. Только бы не показаться сентиментальной. Все пародировать – ее стихия. Она может дурачиться до умопомрачения.

Но сегодня еще одна причина заставляет ее превосходить саму себя. Пока на ее праздник не пришел никто, кроме Бранко и Поэта.

Молодые люди заражаются неудержимым ритмом ее танцевальной импровизации. Домик словно раскачивается от бешеных прыжков.

Двое пожилых отдыхающих присели в сторонке и неодобрительно поглядывают на необузданную девицу. На коленях у них раскрытый рюкзак, полный помидоров, сыра, колбасы. Дара улавливает укорительные взгляды, резко замирает, словно каменеет.

– Что за молодежь!

И снова – вызывающие, карикатурные, резкие движения, в которых раскрывается своеобразная эстетика. Ее танец как бы иронизирует над современным миром, деформированным бешеными скоростями и неврозами. И в то же время сколько язвительной самоиронии! Таким своеобразным способом она выражает свое огорчение тем, что группа не удостоила ее вниманием. И среди всех этих, неудостоивших, – один противный философ!

Дара ведет за собой гитару Поэта, диктует ей свой ритм. Возможно, что этот захватывающий ритм очищает его сознание от еще недозрелых мыслей и слов для одного стихотворения, очищает, как фруктовое деревце. Нет времени для вызревания. Все в нашем мире – импровизация. Задыхаешься, спешишь, догоняешь!

Быстро досматривай сон!

В рассветной серости утра подстерегает тебя будильник, трещащим сверлом вгрызается прямо в сердце твоего теплого сна!

Новый день…

Ты ступаешь на землю, чтобы пуститься бегом.

И тебя, и окружающий мир – все поглощает, всасывает скорость.

Все в тебе мгновенно, преходяще, все запаздывает.

Все – «я буду», «еще будет», но никогда – «я есть сейчас».

И потому ты все пропускаешь в ослеплении.

Быстро досматривай сон!

Пока не опустится последняя ночь, вечная ночь, которая отнимет все и угасит твои сны.

Пробудись от танца

Кто на свете сумел завершить свой танец?

Словно внезапным ветром распахивается дверь.

На порог падает запыхавшийся юноша. Глаза его все еще бегут, почти выскакивают из орбит.

Веселье прерывается. Аккордеон протяжно ахает.

Юноша указывает ладонью на вершины. В руке его трепещет эхо человеческого вопля, вопля того, кто повис над пропастью.

Дара спрыгивает со стола, трясет юношу за плечо:

– Где?! Где?!

– Там… На ржавой скале… – Шепот задыхания.

Общее онемение.

– Ну что, встали?! Пошли! – Это Дара.

Клинья, веревка, молоток, фонарь…

Как нужны здесь сейчас мы, вся группа, а нас нет. Но Дара никогда еще не была связана с нами так тесно, как сейчас. Чтобы справиться, выдержать, она собирает в своем существе образы всех шестнадцати человек. Память, сознательная и подсознательная, извлекает на свет наш опыт, умение, силу и делает все это ее достоянием.

– Нельзя в тумане на скалы! – останавливает ее чей-то голос.

– Ну и дожидайся, пока прояснится! – Дара бросается вперед, во мглу.

Пожилая пара едва удерживает вскрик.

Молодые люди бегут вслед за девушкой. Поэт оставляет гитару и кидается следом, чтобы, как обычно, не пропустить самого интересного. Чуть рассеешься, чуть отплывешь на волнах фантазии – и все, пропустил интересный случай. Променял жизнь на песни и мечты. В тумане Поэт ориентируется по направлению шумливых молодых голосов. Всегда так: он бежит за чьими-то голосами, пытается догнать чьи-то быстрые шаги. В тумане…

И теперь он упускает свой, возможно единственный, шанс.

Молодежь собирает сушняк, ветки и раскладывает костер у подножия вершины. Пламя озаряет подвижными отблесками ржавую скалу – отвесную, охристо-красную, словно забрызганную кровью. Она угрожающе нависла под серо-синим покровом мрака.

Там, в вышине, повиснув в пустом пространстве между небом и землей, покачивается силуэт. Во мгле он кажется ирреальным. Человек едва держится, впившись ногтями в скальный выступ. Тень его, огромная, искаженная, мечется по каменистым стенам, корчится, задыхаясь. Костер набирает силы, и в свете огня каменный рельеф глядится еще более суровым. Скалы медленно оживают и делают угрожающие движения.

– Где же остальные? – Бранко спрашивает, не ожидая ответа.

– Дожидаться не будем! – режет Дара.

Нет времени на подготовку, на то, чтобы обезопасить себя. Так всегда: самое важное в жизни застает нас неподготовленными.

Дара начинает подъем. Двадцатилетний Бранко страхует ее. В пальцах рук и ног они сконцентрировали всю свою воли и целеустремленность, данную им природой на целую жизнь. Но им не нужно бережного распределения. Они действуют так, как будто впереди уже ничего не будет. Только отвесная скала до той самой черты, где повис человеческий силуэт.

Больше ничего не осталось в целой Вселенной!

Дара прикрепила фонарик на лоб. Теперь она как светлячок, заброшенный в темноту, плутающий по скалам.

– Кто им разрешил взбираться в тумане? – снизу чей-то «опытный» голос.

На миг они замирают. Они не имеют права быть благоразумными. И снова сосредоточиваются на своем мучительном подъеме. Им не хочется слышать. Но наставительный голос теребит, мешает движениям, заставляет спотыкаться.

– Самый опытный альпинист останавливается в тумане, а вы…

– Рад однажды целую ночь провисел на руке, пока не прояснилось! – припоминает Поэт.

На мгновение они представляют себе молчальника Рада, впившегося в темную скалу, повисшего на веревке, он едва удерживается, смотрит, как гаснут звезды, и считает минуты, ожидая рассвета как спасения…

Они получили приговор: не ждать. Задирают головы. В отвесной пугающей перспективе прозревают сквозь мглу, как руки висящего уже едва выдерживают тяжесть тела… В сущности, он сейчас держится на одном лишь обнаженном инстинкте. Еще немножко… Сколько еще?

Они поднимаются быстрее. Внизу еще яростней таскают сушняк, ветки, палую листву, целые деревца с корнем, чтобы распалить огонь. Пламя взвивается кверху, озаряет скалу, прорезывает мглу. Клочья тумана колышутся на скальных зубцах.

Ржавая скала чуть поблескивает, словно обрызганная каплями свежей крови.

Дара делается скупа на движения.

Секунда промедления может стоить жизни. Сколько людей умирает от слишком поздно протянутой руки, слишком поздно сказанного доброго слова, от запоздалой справедливости…

Еще немного. Два-три шага, и пальцы Дариной руки коснутся ног повисшего. Его уже раскачивает – ветром или усталостью? Теперь он держится уже не своей, а их волей – ею дышит все сокращающееся расстояние. Ради страшного риска, который приняли на себя незнакомцы, изнуренный человек продолжает держаться. Будь он в одиночестве, он бы уже устремился в манящую бездну.

Но вот они добрались до неприступной кручи: гладко, словно топором отсечено, ни единого выступа. Игра огня внизу отражается здесь как в зеркале.

Люди внизу обмерли. Ощетинились зубцы скалы. Общая воля сосредоточивается в дрожащих руках двоих безумцев.

Ветер переменчив: то развеивает туман вместе с дымом костра, то сгущает прямо вверху, над ними.

Минутами ползущие по скале каменеют, как она сама.

Человеческое тело повисло, как колокол. Безмолвное, чтобы не тратить на крик последние капли силы. Немой колокол, раскачивающийся во имя тревожного звона. Колокол этот будет биться в твоих снах, даже в самом последнем твоем сне, если ты не отзовешься ему сейчас, в единственный миг надежды.

Кончики растопыренных пальцев Дары касаются раскачивающихся в воздухе призрачных ног. Она держится только на одной руке и на веревке, что связывает ее и приятеля на скале, Бранко. Даже пуповина не бывает такой крепкой и нерасторжимой. Оба осознают каждой клеткой своего тела, распятой на скале, что поднялись до той верховной точки, связующей человека с человеком, до которой редко добираются смертные. Они уже вне страха, в ином измерении.

Бранко точным, как у часового механизма, движением протягивает Даре клин и молоток. Внизу, на земле, он не был способен на такую точность. Он страхует Дару, а она пытается забить клин в твердую поверхность скалы. Испытывает на прочность – клин едва держится, шатается. Еще несколько автоматических ударов. Клин ушел глубже… Еще удар… Бранко перекидывает веревку. Она безошибочно схватывает, крепит петлю. Расслабляется, всей тяжестью тела налегая на веревку.

Выдержит ли клин? Миг между жизнью и смертью.

Клин немного отклоняется вниз. Но времени больше нет. В самые опасные мгновения всегда нет времени для того, чтобы обезопасить себя.

Дара добирается до висящего человека.

Он обнадежен, он пробуждается от оцепенения. Ее прикосновение действует как инъекция. Дара пропускает веревку у него под грудью.

На мгновение оба повисают, удерживаясь на одном клине.

Бранко напрягается, что есть сил, вытягивается, словно бы удлиняется.

Вот уже оба на пороге скалы.

У стоящих внизу вырывается вздох облегчения.

Каждого из них охватывает странное, граничащее с уверенностью чувство, что и он что-то сделал для спасения, что своей сверхсосредоточенностью он передал спасателям собственную решимость.

– Самое трудное – обратный путь! – приглушенный голос внизу.

Снова замирает в груди общее дыхание. Несколько взглядов слиты в один, впившийся в спускающихся, гипнотизирующий их во имя их удачи. Шаг за шагом – вниз.

Нет, теперь уже ничего не может случиться.

После стольких нечеловеческих усилий.

Огонь гаснет, слабеет с приближением троицы к земле. Скала тонет в сумрачной мгле. Вершина сливается с темным небесным сводом.

Словно они спускаются из вывернутой наизнанку пропасти.

Родильное мгновение

Дара никогда не будет роженицей, но сейчас она испытывает муку и блаженство родов.

Она ступает на твердую землю.

И несет спасенную ею жизнь.

Одновременно и она сама рождается. Она рождает саму себя.

Что бы ее ни ждало впереди, она готова ко всему. Все искуплено единственным мигом, таким, как этот.

Мужчины укладывают спасенного на носилки, наспех сделанные из ветвей. От долгого висения на скале его схватила судорога.

За ним в сумраке развинченно бредут Дара и Бранко. Только теперь их настигает страх. Колени дрожат.

Но им уже не страшен страх.

– Орден вам надо дать! – кидает кто-то.

– Ордена на скалах развешаны! На каждой – по ордену! Давай, залезай и собирай, как груши! – накидывается на него рассвирепевшая Дара.

Правила

В домике старые испытанные альпинисты обсуждают случившееся:

– Море им по колено!

– Если бы сорвались, что бы от них осталось – мешки с костями?

– Сорви-головы!

– Хоть закон издавай против скалолазания!

Поздно вечером появился Никифор, их тогдашний вожак, мрачный как туча.

– Вы что, правил не знаете?

В его голосе – тревога за их жизни, и потому они не могут сердиться на него.

– Правила? – Дара и Бранко переглядываются.

Сегодня они оторвались от стольких вещей, которые тянули их вниз, что правила им кажутся совсем ничтожной задержкой.

Никифор видит их взгляды, так смотрят люди из другого мира.

– Правилами запрещено восхождение в тумане! Вы не соблюдали правил, необходимых при спасении!

Дара и Бранко молчат с чувством собственного превосходства. Есть такие ситуации, когда ты действуешь против всяких правил.

Дару занимает одно. Не опасность. Не удача. Что-то совсем тревожное: чувство собственной ранимости. Все чаще пробуждается оно. Почему не пришли остальные? Туман помешал? И один, тот самый, почему он не пришел?..

– Вы не знали, какие последствия…