Текст книги "Старт"
Автор книги: Кирилл Топалов
Соавторы: Дончо Цончев,Блага Димитрова,Божидар Томов,Атанас Мандаджиев,Лиляна Михайлова
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)
– Я хочу, чтобы уважали мою свободу и ничего больше! – огрызается Бранко, он снова поворачивается к рюкзаку и нервно напихивает его как попало. – Эта Снежа – два сапога пара с тобой! Тоже хочет держать меня под материнским контролем! Не выношу, когда кто бы то ни было предъявляет на меня свои права!
– Вы что, повздорили?
– Не вмешивайся в мои дела! – выкрикивает сын металлическим голосом. И, не проверив рюкзак, бросается к двери, лишь бы не продолжать невыносимый разговор.
На столе остаются забытые темные очки. Неуклюжая мать не успевает отойти от двери и, сама того не желая, преграждает сыну дорогу.
– Ты даже не сказал мне куда?! На какое время?
– В горы. Рила и Пирин. Десять дней!
– А если поскользнешься в эту гололедицу? – напрягается мать.
– Что за глупости, мама! – взрывается Бранко.
Он пытается что-то скрыть за этим криком.
– Я тебе мать!
Мать, как мало ты знаешь о сыне!..
– В классе меня «маменькиным сынком» обзывали! – цедит он сквозь зубы, выдавая себя.
Ошеломленная, она отстраняется от двери. Шаль скользит с плеч на пол. Второпях он топчет этот вылинявший, с детства знакомый клок ткани, в который она укутывала его, прижимая к груди, чтобы согреть.
– Я тебе всю жизнь отдала! – выкрикивает она.
– А теперь назад хочешь получить?!
Мать замирает на пороге. Притихшая, маленькая. Сын ударил ее по лицу грубыми словами. Она бесшумно прикрывает дверь и на цыпочках возвращается к себе.
И долго еще повторяет про себя то, что сказала ему и что не успела сказать. Пробует про себя, в тишине, разные интонации, разные подходы. Она будет проклинать себя за то, что по-другому не сумела повести этот последний разговор. Будто она могла бы его спасти! Никого еще не вернули с дороги материнские слова и попреки!
В тишине сонной улицы отдаются шаги Бранко. Ярость все еще кипит в его душе!
Он вступает в зябкую ясность предутреннего часа.
Поколебленная уверенность в себе черпает силы в самонадеянности.
И только он переводит дыхание, только освобождается от груза постоянной заботы о нем, как вдали звучит:
– Бран-ко!
Нежность этого голоса действует на него как осиное жало.
Мать зовет его с порога:
– Ты забыл очки!
Он резко сворачивает за угол, убегая от этой невыносимой опеки. Ускоряет шаг. Подальше от дома, к свободе!
Нетерпение жить
На углу Бранко сталкивается со своим воспоминанием о первой встрече со Снежей.
Весенние сумерки влажно свежи.
В такой вечер должна появиться девушка. Его существо искрится ожиданием. Если она не придет, он выдумает ее, создаст из этого прозрачного воздуха, насыщенного мечтами.
И незнакомка возникает внезапно. Ее первое отражение в лужице – ломкое, хрупкое, словно силуэт мгновенного ветерка. Потом – волосы, на мгновение скрывшие лицо.
И он влюбляется в это невидимое лицо. В нем пробуждается сумасшедшее желание откинуть эти густые, щедро льющиеся пряди и заглянуть в ее глаза.
Воображение его мгновенно создает самые прекрасные черты.
Но пока ее рука откидывала волосы, она уже прошла мимо. Они могли бы так и не увидеть друг друга, не найти друг друга, даже если бы после всю жизнь друг друга искали.
Но на Бранко иной раз накатывают приступы решимости, когда он хочет доказать себе, что он отнюдь не маменькин сынок! Вот и теперь он резко поворачивается, откашливается и нагоняет девушку.
– Куда вы так спешите?
Девушка даже не вздрогнула, будто того и ждала. Она скорее удивилась своему спокойствию.
– Не помню, чтобы мы были знакомы.
– Но мы уже знакомы!
Она перед ним, но он еще не видит ее лица. Впрочем, больше не имеет значения, красива она или нет. Это ОНА. Он это чувствует. Таким он еще не был никогда.
– Как это? – Чтобы соблюсти приличия, она делает вид, будто сердится.
Но Бранко уже отметил про себя, что вместо того, чтобы продолжить свой путь, она пустилась в разговор. Это его ободряет.
– Мы идем по одной и той же улице, в одном и том же городе, в один и тот же вечер…
– В одно и то же столетие! – прыскает девушка, и волосы ее взлетают.
Обоим нравится такое начало, оба боятся все испортить каким-нибудь серым продолжением.
Влажная разнеженность сумерек поглощает их.
Первые испытующие расспросы. Первые открытия:
ЕЕ зовут Снежа. У нее черные волосы. И глаза – черные. Она очень смуглая. И все-таки ее зовут Снежа. Чудеса!
А его зовут Бран. Редкое имя. Он любит горы. Альпинист. Невероятно!
Нетерпение мешает ему ощутить вкус жизни.
В лужицах растворяются городские огни. Ветер подносит им южные густые запахи. Волосы девушки дрожат от дробного смеха.
А он спешит испить до дна горсть, наполненную случайно. Он хочет совершить что-то такое, чего никогда еще в жизни не совершал и больше уж не совершит.
– Куда мы идем? – спрашивает он, оглядываясь.
Перед ними – все дороги мира. Все вокруг принадлежит им. Они молоды. Но еще обо всем этом не знают.
– Мне хочется мороженого! – произносит девушка, ее желания еще пронизаны детской свежестью. – Но нигде нет хорошего!
Внезапно его осеняет безумная идея, соразмерная с первой влюбленностью:
– Я знаю, где бывает хорошее мороженое!
– Ну так пойдем! – Снежа радуется не мороженому, а тому, что они пойдут вместе.
– В Варне!
– Что это за кафе?
– Да не кафе, а город! Пойдем!
Она хочет быть равной этому альпинисту. А если она помедлит с ответом, он почувствует ее колебания. В эту минуту она понимает, что принять решение гораздо сложнее, чем исполнить его.
– Я позвоню домой! – предлагает она.
Нет, это все испортит!
– Мы опоздаем на поезд! – торопит Бранко. – Едем сейчас же! Утром позвоним!
– Ладно! – И вот они уже собирают у себя по карманам мелкие монетки, чтобы купить билеты.
Любовь – самый большой риск
Столпотворение сугробов. Ты преувеличиваешь. Лавина не так велика, как тебе кажется. Ты придумываешь ее гигантской, чтобы она сравнялась с твоим мужеством.
Вот зачем ты спешил жить, копил раны и воспоминания, чтобы было куда убежать, где спастись от ужаса последнего мига.
Ободренные собственной решимостью, юноша и девушка уже ничего не боятся. Бегут к поезду, словно он уже тронулся. Переходят из вагона в вагон в поисках свободного места. Все вокруг преисполняется их жизнерадостностью.
Но поезд действительно трогается, и они как бы приходят в себя. Понимают, что натворили, и умирают от смеха. Смех смешит их еще больше. Задыхаются.
Потом постепенно притихают.
Не знают, что сейчас им предстоит самое рискованное испытание: много часов подряд пробыть вдвоем.
Что они скажут друг другу?
– Успокойся! – советует ей Бранко.
– Это ты успокойся! – настаивает Снежа, чувствуя, что теряется.
Они сидят друг против друга и смотрят. И молчат. И в ее глазах сгущаются тени сомнения:
– У тебя такой вид, будто ты каждое утро пьешь кофе в Варне!
– Предпочитаю, по крайней мере! – Голос его звучит неестественно.
Про себя он думает: «Я недостаточно решителен, недостаточно смел. Это все от моего беспокойства, от моей неудовлетворенности. Я чувствую себя маменькиным сынком!..»
В Варне он решил ее поцеловать. Но именно в Варне. И теперь ему кажется, что скорый поезд движется слишком медленно.
– У вас что, товарняк? – спрашивает он кондуктора.
Но сонный чиновник смеривает взглядом молодую пару, проверяет билеты и не отвечает на лишние вопросы.
Неизвестность и молчание.
Неловкость растет вместе с любовью.
Он боится показаться ей скучным и тщетно ищет тему для занимательной беседы. Она боится, что неинтересна ему, и просто не знает, что придумать.
Оба вглядываются в окно. В темноте бегут скалы, рыжие, как лисья шерсть.
– А какую пользу приносит альпинизм? – вдруг спрашивает она.
Первый сигнал опасности для него: в голосе ее дрожит предательская нотка тревоги. Неужели и любимая будет посягать на его личность своей материнской заботливостью?
Ответ его сердит:
– Человек живет не ради одной только пользы! Те, кто оставляют после себя память о своем безумстве, наполняют мир светом и свежим ветром, и в мире становится свежее и светлее!
– Альпинист может погибнуть? – Девушка уже почти не владеет собой.
Ее расширенными глазами глядит на юношу его мать.
Он отводит взгляд в черный отрезок ночи за окном:
– Погибнуть? Одни оставляют после себя детей, книги, картины, саженцы деревьев, дома, обувь, ткани. Другие не оставляют ничего. Только легенду о смельчаках, о бескорыстных храбрецах…
Она смотрит неодобрительно.
И он отвечает ей недоброжелательным взглядом.
Первый намек на отчуждение.
Она старается быть мудрей, чем положено в ее возрасте.
– Опасно в горах! Зачем насиловать судьбу, испытывать ее? – повторяет она чью-то фразу, слышанную или читанную.
– Значит, если мне нравится незнакомая девушка на улице, я не должен останавливать ее!
– А я не должна соглашаться, когда меня приглашают в Варну и обещают угостить мороженым!
Оба прыскают и долго не могут успокоиться.
Встреча их еще молода, весела, полна непредвиденного.
И только нетерпение мешает ему до конца насладиться сладостью этой встречи.
Когда же наконец Варна?
Море
Сумрачный рассвет.
– Ты – первый луч! – говорит ей он.
Бессонная ночь не погасила блеска ее глаз и волос.
Поезд останавливается на станции в Варне.
Они идут по гористым улочкам. Город с трудом высвобождается из пелены своих снов. Только двое влюбленных бодры. Вглядываются друг в друга, будто каждый что-то потерял на донышке глаз другого.
– Кафе еще закрыты! – соображает он.
– А через два часа – поезд обратно! Так и не придется мне отведать варненского мороженого! – восклицает она.
Во всем – повод для неудержимого смеха.
Эти взрывы двойного хохота будят город.
Здание почты возникает по дороге к морю, словно воплощенный укор. Нужно позвонить. В такой час быстрее соединяют. В это время полусна расстояния сокращаются, столица приближается к провинции, и голоса звучат громко и ясно…
Двое забираются в тесную кабинку. Но эта близость не радует их. Ведь они разделены телефонной трубкой, в которую струится сковывающее родительское присутствие.
– Алло, алло! Мама! – Чтобы придать себе уверенности, девушка говорит очень громко. – Это я!.. Я из Варны!.. Да, говорю из города Варны!.. Да… Я здесь с одним моим другом…
Бранко слышит скороговорку материнского голоса и вздрагивает. Снежа смеется, и пряди ее вздрагивают. Только она одна умеет так смеяться! Девушка отводит трубку от губ и обращается к Бранко:
– Мама спрашивает, не поженились ли мы? Что сказать?
Что-то режет его прямо по горлу. Но только на мгновение. И вновь девичий смех теплой волной смывает холодное острие его беспокойства.
– Скажи ей, что еще рано!..
Снежа снова обращается к матери. Сквозь пространство Бранко улавливает интонации голоса своей матери. Все та же мысль о самом страшном, что может произойти с ребенком.
Внезапно связь прерывается. Вместе с трубкой девушка с облегчением оставляет все материнские вопросы и тревоги.
Они выходят на улицу – как освобожденные из карцера.
Теперь они отправляются к морю. Оно встречает их своим соленым широким дыханием. Какой простор для груди, еще прежде, чем наступает простор для глаз!
Неподалеку слышится иностранный говор.
– На родине полно иностранцев! – шепчет она.
Новый повод для хохота без памяти.
Но море заставляет их онеметь.
Игра в рабов
Восходит солнце, мокрое, выкупанное в морской бездне. Они уже не могут вспомнить, зачем приехали сюда. Кафе с вкусным мороженым давно открыты. Но детские причуды отступают перед взрослыми желаниями.
Они прогуливаются по берегу.
Держатся за руки.
Он все откладывает поцелуй. До следующего шага. До следующей волны.
– Давай поиграем!
Нужно было проехать всю ночь, из одного конца страны в другой, чтобы наконец-то приблизиться друг к другу.
– Когда я была маленькая, мы играли в рабов.
– Девчонки всегда придумывают жестокие игры.
– Рабовладельцу очень легко! – поясняет она.
– А рабу?
– Пусть сначала ты будешь рабовладельцем!
– Тогда я тебя свяжу! – Он заводит ей руки назад и связывает легонько носовым платком. – Моя рабыня!
– Ты можешь приказать три раза!
– Первое…
– Нет, второе! Первое я уже исполнила!
– Почему? Разве ты приехала со мной в Варну по приказу? Добровольно ведь! – сердится он.
– Да нет, первое было то, что ты меня связал!
– А второе: я тебя поцелую! – приказывает он скорее самому себе, чем ей.
Девушка закрывает глаза и подносит ему свои губы. Он не так представляет себе их первый поцелуй. В уголках ее губ – озорная усмешка. Вкус порабощения. Он целует ее. Она не отвечает.
– Поцелуй меня! – просит он.
Теперь она отвечает нежно, будто только того и ждала. Он забыл и море и целый мир. Но она уже вырвалась из его объятий.
– Все! Это было третье!
Он ошеломлен. Его разыграли. Только теперь он замечает, до чего же она красива! Морской ветер откинул волосы и раскрыл ее лицо. На голубом фоне моря – это темно-смуглое лицо, словно осколок южной ночи.
– Развяжи меня!
Дрожащими пальцами он распутывает узелок. Снежа отпрыгивает, как тигренок. Черные волосы блестят.
– А теперь я – рабовладелец! – Блеск глаз.
Он медленно подносит руки. Она покачивает тяжелой гривой.
– Нет!
Гордая самодержица! Придумала мучение более царственное.
– Раб с развязанными руками! – провозглашает она.
Она смотрит вдаль, вслушивается в плеск волн – что-то они ей подскажут? Он ждет, и сердце его сжимается. Только бы не унижаться, не вставать на колени!
– Первое! – Она произносит медленно, наслаждаясь своей властью. – Принеси мне море в горсти!
Он колеблется. Затем медленно ступает по мокрому песку. Входит в воду и возвращается с полными горстями. В глазах ее горит огонь ликования. И почему женщина испытывает такое наслаждение, подчиняя мужчину своей воле?
Он озорно плещет в нее водой. Смех ее разлетается сияющими каплями. Под ресницами вспыхивает искорка мщения.
– Второе! – Она отирает щеки и пытается придумать что-то особенное.
Он терпеливо чертит ногой на песке какие-то загадочные иероглифы.
– Сорви мне вон ту травку! – Она показывает в сторону скалы, где во впадине притаилась сухая бесцветная растительность.
Медленно, неохотно, словно насилуя себя, он отправляется к скале. Походка его выдает досаду. Девушка готова отказаться от своего каприза, но уже поздно.
Прямо перед ее удивленными, раскаивающимися глазами юноша сбрасывает туфли и начинает подниматься с самой отвесной стороны. Опытными, обдуманными движениями он как бы подминает скалу под себя.
Вот он сорвал несколько стебельков, сунул за пазуху и с невероятным проворством спускается вниз. С двухметровой высоты спрыгивает на песок. Спокойно обувается. И идет к Снеже, не глядя на нее. Будто ее и не существует.
Он подает ей травинки не приближаясь.
Пристыженная принцесса принимает.
Пропало веселое путешествие…
Но у черноглазой есть еще одно желание. Она еще может мир перевернуть. Это третье желание должно стереть память о первых двух. Вся изобретательность влюбленной женщины сосредоточивается в ее загадочных интонациях:
– Третье! Последнее!
Он слушает, полуобернувшись, недосягаемый.
Она сознает: сейчас она навсегда потеряет его или он навсегда будет принадлежать ей. Надо повернуть реку от устья к истоку.
– Иди сюда, я тебе на ухо скажу!
Медленно, нехотя ступает он по песку. Приближается, еще более отдалившийся. Она обнимает его за шею. Волосы ее потоком проливаются на его плечи. Шепот ее такой глубокий, такой теплый:
– Я люблю тебя!
Но он по-прежнему неприступен.
– Это не желание и не приказ! – произносит он.
– Я приказала тебе подойти и услышать! – задыхается ее шепчущий голос.
Волосы ее добиваются того, чего не могут добиться слова.
Далекий пароходный гудок возвращает их к реальности. Они бегут на станцию. И тут на пути возникает провинциальная, милая, как далекий привет из детства их родителей, кондитерская.
Только теперь они вспоминают о цели своего путешествия. Со смехом врываются внутрь. Почти на ходу съедают по порции мороженого.
– Ну как? – спрашивает он.
– Прелесть! – откликается девушка. – В жизни такого не ела!
Это самое обыкновенное сливочное, подкрашенное розовым сиропом мороженое. Но оно подарило им такое необыкновенное путешествие.
Они бросаются на станцию. Волосы ее летят следом.
«Больше никакой игры в рабов!» – клянутся оба про себя.
В поезде у них довольно времени для того, чтобы досыта насмеяться.
Бегство
Еще не успели увидеться, а уже расстаются.
Облачно. Глаза ее, как звезды, озаряют его последний вечер. И в то же время омрачают.
Слезы. Он не знает, что делать.
– Почему ты плачешь? – спрашивает он у ее волос, скрывших лицо.
Самый беспомощный мужской вопрос.
– Боюсь за тебя!
То же самое, таким же голосом произносит его мать. Неужели всю жизнь идешь к своей любви, чтобы снова прийти к матери?
– Ничего страшного! – Ему кажется, что он успокаивает их обеих.
– Ты не любишь меня! Не жалеешь! Бросаешь! У меня ничего нет, кроме тебя!
Начинается! Вот что его ждет! Те же обвинения, от которых он сбежал из дому!
– Ты у меня единственный! – всхлипывает Снежа.
Единственный сын. Единственный любимый. Услышав слово «единственный», он ощущает петлю на шее.
Он испытывает неловкость, словно гладит прежние черные волосы матери.
– Когда?… – спрашивает она в промежутке между двумя всхлипами.
– Что когда? – Ее многозначительный тон заставляет его недоумевать.
Ее молчание тревожит его.
– Когда мы поженимся? – наконец прошептала она.
Должен ли он утешить ее обещанием женитьбы? Он еще так молод. На свете еще столько непокоренных вершин, невиданных просторов. И как можно жениться на собственной матери? Как решиться?
Что его ждет? Простор на телеэкране. Путешествие из спальни в кухню. Споры. Бренчание ножей и вилок. Молчание. И это еще в лучшем случае.
Он виновато высвобождается из юных объятий своей матери.
Беги от любви. Беги от игры в рабов.
Чтобы стать по-настоящему совершеннолетним, надо быть свободным.
Но и те, что окружают тебя, должны созреть для твоей свободы: мать, любимая, друзья. Мать все еще думает, что ты маленький, что тебе нужна опека. И всегда так будет думать, даже если доживет до твоей старости. Старость не освободит тебя от ее опеки. И твоя девушка с тем же материнским инстинктом хочет подчинить тебя своей нежной заботливости.
Где спасение?
Только друзья считают тебя равным. Только среди них ты чувствуешь себя совершеннолетним, даже среди озорства и насмешек.
Скорее к друзьям!
Скорее к зрелости!
В зрелости – свобода!
Друзья
Проницательные. Критичные. Взыскательные.
Им нельзя внушить, что ты больше себя самого. Их нельзя обмануть.
МЫ – сборное существо, чувства его обострены многократно.
Мы не принимаем цифрового совершеннолетия. Двадцать один год. Это нам ни о чем не говорит!
Ты должен нас убедить в своем совершеннолетии.
Докажи, что ты уже сложился как дисциплинированная, здоровая, необходимая частица нашей общности.
Не обольщайся, не думай, что твое совершеннолетие – твоя личная заслуга.
Ты становишься совершеннолетним благодаря нам.
Не воображай, будто совершеннолетие означает возвышение над остальными.
Пусть ты самый юный, самый отчаянный, самый нетерпеливый – все равно ты должен сообразовываться с ритмом общего движения.
Более или менее совершеннолетние, мы в группе все равны. У нас нет возраста.
Молодые становятся успокоенными. Старые – омолаживаются. Так образуется средний неизменный возраст. Групповое совершеннолетие.
Оно отлично от индивидуального. Оно требует заботы друг о друге, уступчивости, взаимного перевоспитания.
Хочешь не хочешь – в группе тебя ожидают две возможности:
или ты младший, то есть тобой руководят.
Или старший и руководишь сам.
Выбирай!
Можешь всю жизнь оставаться младшим.
Если ты с самого начала согласен, чтобы тобой руководили, ты останешься спокойным и беззаботным.
Куда тяжелее, когда командуешь ты сам. Ты должен быть постоянно начеку. Ты рискуешь потерять друзей.
И все это останется до конца жизни.
И если вдруг тебе надоест и ты захочешь отказаться, кончится все: и дом, и группа, и сама жизнь.
Там, где нет этого условного деления, царит стихия, слепой случай.
Смири свою гордость.
Если уж вступил в игру – играй.
Зрелость
Бранко ощупью ищет путь, ведущий к совершеннолетию. И его состояние передается как бы через скрытую антенну другому человеку. Мы не знаем, как это назвать, и поэтому зовем поэтической интуицией.
От мучительного созревания двадцатилетнего юноши к непременному прозрению тридцатитрехлетнего поэта.
Ты прошел земную жизнь «до половины».
Но пришло ли оно, прозрение? Наступила ли зрелость? Вспомни слова Асена-философа:
– «Зрелость» и «зрение» – одного корня.
Когда созреешь, тогда и прозришь. С ветки сорвешься, шлепнешься на землю.
Ранние плоды – ранний сбор.
Если по душе тебе висеть в пространстве, оставайся зеленым и слепым!
И зима застанет тебя таким: беззащитным перед снегом, покрывшим голову; перед холодом, сковавшим сердце…
Зрелость творца – не для него одного.
Ты не достигнешь творческого совершеннолетия, если вся группа, к которой ты принадлежишь, все общество, весь твой народ не достигнут зрелости.
В тебе зреет медлительное семя общей зрелости. Оберегай его.
Все твои попытки будут напрасными, если твоя группа не достигнет духовной зрелости.
И поэзия твоя так и останется зеленой, но не вечно зеленой.
Что тебе остается? Отказаться?
Нет, преобразись в почву. В дождь, который поит землю, в солнечный луч. Ускоряй созревание окружающих. Обвей теплым дыханием хрупкие бутоны, беззащитные ростки. Преобразись в теплый ветер – он прилетает и улетает, отдает всего себя, смиряется с забвением.
Только так достигают совершеннолетия.
Если тебя опекают, это признак твоей незрелости.
Но ты опекаешь самого себя. Самая страшная тирания – внутренняя. Ты постоянно контролируешь свои мысли и чувства. Еще в зародыше каждая твоя идея под этим мучительным контролем.
Как избавиться от себя – опекуна над самим собой?
Да, ты освободишься, в последний миг, когда утратишь все, и себя. Тогда замрут внутренние тормоза.
И станет ясно: ты был истинным Поэтом.
Освобождение
Сын празднует свой двадцать первый день рождения в лавине.
Вот она, свобода! Один, в тесной снежной келье.
Владыка белых снов.
Приходит ключник со связкой звенящих ледяных ключей. И сам становится заключенным. Теперь их двое – юноша и ледяной человек.
Снова ты не один. Снова должен отстаивать себя.
Ледяной человек прижал тебя к снежной стене:
– Нетерпеливое желание жить мешает ощутить вкус жизни.
Ты мучительно напрягаешься, но не можешь вспомнить, чего же ты хотел, куда спешил. А ведь спешил же!
Ледяной человек окружает тебя белой мглой, ты коченеешь:
– Ты спешил прийти ко мне пока еще молод!
Не все ли равно – умереть молодым или старым? Уходя из жизни молодым, ты теряешь жизнь. Живя, теряешь юность. Не все ли равно? Рано или поздно ты приходишь к ледяному человеку.
Нет, не все равно. Истинная юность не переносит полуриска, полумер – ей не нужна половинчатость.
– Жизнь кажется тебе короткой? – спрашивает ледяной.
Но чем серее и скучнее, тем длиннее. Предпочитаю насыщенную напряженностью краткость.
В сущности, каждый шаг – шаг к смерти. Зависит и от шага: от дерзновенного шага путь к смерти короче, но остается живая память. А если шаг сторожкий, опасливый, расстояние до смерти удлиняется, но забвение ближе. Выбирай! Напрямик или кружным путем?
– Ты выбрал за меня. У меня уже нет выбора. Поздно.
Рано или поздно безвыходность настигает тебя. Лучше сразу. Ведь это страшно – ежедневно, капля за каплей утрачивать себя, черта за чертой, улыбка за улыбкой. Медленно свыкаться с этими утратами. Старение, эта кража самого себя, идет быстрее, чем можно вообразить. И в какой-то момент ты сознаешь, что ограблен до последней клеточки и ничего не осталось от тебя.
– Теперь ты слишком совершеннолетен! – замечает ледяной человек.
И ты вдруг вспоминаешь.
Тебе двадцать один год. Неужели ты сдашься?
Бранко задыхается. Ледяной человек – это он сам.
Конвульсивно стискивая кулаки, он начинает единоборство с самим собой. Бьет самого себя, стремясь освободиться, разбить ледяную броню.
Только он сам может восстановить свое кровообращение.
Еще одно последнее усилие.
Он уже предощущает свободу.
Наконец-то! Один палец пошевелился. Жив!
Просверлено отверстие в снежном скафандре.
Капля света.
Еще, еще немного.
Он пробивается, тащится, сгибается, полузадушенный выбирается из ледяной скорлупы.
Простор!
Он свободен от своего ледяного двойника.
Трудно быть матерью – трудно быть сыном
Бранко летит вниз по склону. Пересекает лавину. Скорей, домой, на день рождения, обнять маму…
Вот куда с таким нетерпением спешил он всю свою жизнь. Домой! К своей настоящей матери, к такой, какой он хотел бы видеть ее.
Нежные слова душат его, ни один сын не говорил своей матери таких. Он скажет! Иначе прекратится дыхание. Его мучит чувство вины человека перед той, что дала ему жизнь.
Могилы родителей учат нас нежности.
Совершеннолетний Бранко возвращается к матери из снежной могилы, научившись нежности. Он хочет поблагодарить ее за то, что отпустила его в эти опасные горы. Встать перед ней на колени с чувством сыновней признательности за то, что не остановила его, отпустила в судьбу – в белизну лавины.
Почему он ушел из дому так, а не иначе?
Теперь он все понимает, он лихорадочно строит в памяти последний вечер, совсем в ином варианте. Он представляет себе, как стучит в дверь маминой комнаты, чтобы по-человечески проститься с ней, а не убегать, как вор, укравший материнские надежды.
– Мама, я ухожу.
– Я поняла. – И мама подает ему теплый пирог, который он с детства любил.
– Ты меня отпускаешь, мама? – Он изумлен. – Ведь там лавины! Ведь там страшно.
– Страшнее будет, если я насильно заставлю тебя остаться!
Наконец-то. Она празднует свое материнское совершеннолетие.
– Мама! Одно слово – и я останусь! – Бранко охватывает внезапная надежда, что она остановит, спасет. Но она уже не останавливает.
Ее мальчик уходит навстречу своей судьбе и оглядывается назад.
Она застыла на пороге, недвижная, иссохшая, подобная черному дереву в белый вечер.
Мать сына, который погибнет.
Снежный поцелуй
Борьба с лавиной освободила его от комплекса «маменькин сынок». Раскаявшись, осознав свою незрелость, он чувствует, что спешит спасти мать от беды.
– Мама! Подожди! Я иду!
Там, в долине, родной дом, сгорбившийся и одинокий, как мама. Только сейчас он заметил, как обветшал этот дом, словно хозяин давно оставил его. Надо все укрепить, починить крышу, чтобы было ясно, что в этом доме есть сын! Юноша бежит, дыхание прерывается. Нет, это не он, это мама задыхается.
– Мама, я вызову врача! – беззвучно кричит он.
Еще несколько шагов.
Ноги тяжелые, ледяные. Едва поднимаются. Напрямик. Вперед. Ледяные блоки ступней крошат ледяную корку на воде. Последний шаг.
Сквозь заиндевевшее окно – комната. Этажерка с любимыми книгами по электронике. Книги знаменитых альпинистов – «Аннапурна», Тенцинг «Человек с Эвереста». Его кумиры. У стены – альпеншток с веревкой.
Снежа в белом кружевном платье, длинном, до земли. На черных волосах – прозрачная фата, словно снежная пелена. Мать в черном торжественном платье. Рядом – его друзья во главе с Деяном. Какие они смешные в нарядной одежде!
Не хватает только его!
Посреди стола – торт с двадцатью одной свечкой. Все на разноцветных пластмассовых подставочках. Мать дрожащей рукой зажигает их одну за другой.
Они не садятся, ждут его.
– Ну, что ты задумала для себя? – Мать оборачивается к девушке.
– А сбудется? – произносит Снежа.
Он самозабвенно всматривается в их лица. Только сейчас он увидел, как красива и изящна юная, как благородна и добра старая.
Любимая девушка, любимая мать, любимый дом, любимая работа, любимые друзья – какое все это чудо! И сколько людей за всю свою жизнь так и не изведали ничего такого!
Он хочет сказать что-то нежное, что-то теплое, подобное объятию, но не хватает дыхания. Как глухонемой, напрягается он и не может издать ни звука.
Из последних сил бросается вперед. Ударяет плечом дверь.
Снежный вихрь врывается в комнату, гасит свечки. Огоньки исчезают.
Цветком покачивается на ветру последний огонек, но вот и он поглощен мраком.
Мать оборачивается, ее знобит от страшного предчувствия. Она кутается в шаль, знакомую ему с детства.
– Не тревожься, мама! Все в порядке! – хочет произнести он. Напрягает занемевший язык, мучит грудную клетку, но даже шепот не вылетает изо рта.
Снежный вихрь играет длинной фатой, белым шлейфом праздничного платья. Он видит лицо матери. Она улыбается, она все прощает. Снежа и мать сливаются в единый образ.
– Горько! – выкрикивают друзья.
Черная фигура матери, словно дерево, сожженное грозой, мерцает на пороге, смотрит, как сын танцует со своей невестой, гибкой, проворной, в снежно-белом одеянии.
Снежа. Ничего не желает от него, ни за что не упрекает, не стремится изменить его и подчинить себе. Принимает его таким, каков он есть. Любимая!
– Горько!
Это его мать в образе девушки. А Снежа с поседевшими, как у его матери, волосами. Обе сливаются в одном нежном облаке. И целую вечность длится снежный поцелуй.
Совершеннолетие
В белой утробе лавины рождается его совершеннолетие. Он больше не может держаться, пытается вздохнуть. Ледяной кулак ударяет в грудь. Вместо воздуха он вдыхает снег.
Затвердевший воздух.
Он отчаянно пытался хотя бы одним пальцем пробить отверстие в снежной тюрьме. Палец опустился и посинел. Последняя дрожь, и палец сливается с холодным снегом вокруг.
Юноша превращается в снег, в затвердевший воздух.
Лавина пеленает его в белое. Лицо его проясняется. Лицо взрослого.
В последний свой миг он узнал нечто важное, самое важное в жизни.
Таким бывает лицо сына, потерявшего родителей, склонившегося над их безмолвной могилой. Тогда приходит зрелость. Тогда.
Единственная слезинка – увеличительное стекло.
Темные очки. Мир без иллюзий, без блеска, без ослепления.
Мир, исполненный крутизной и шероховатостью. Люди, сотканные из недостатков.
Друзья, шагающие друг за другом, зависимые друг от друга, объединенные общим стремлением к независимости.
Игра в рабов. Выбирай: порабощенный или поработитель?
Свободный.
Он смотрит на солнце и видит его сияние. Один лишь миг. Сквозь темные очки, подаренные ему Поэтом.
Он родился, чтобы увидеть солнце. Этого довольно.
Чем оплатить цену зрения – самую дорогую цену? Только жизнью? Мало.
Чувством вины. Вины перед самыми близкими.
Ла – вина. Вина, которая тяжелее лавины.
Ты достиг зрелости.
С днем рождения!
День гнева
Муки совести страшнее смерти
– Лавина! – отчаянно выкрикивает вожак Найден.
И криком своим вызывает беду.
Комья снега побежали по склону.
Страх перед ответственностью за других и за себя страшнее страха смерти.
Вожак грудью бросается на лавину. Остановить! Задержать хотя бы на миг, чтобы остальные успели спастись.
