Текст книги "Старт"

Автор книги: Кирилл Топалов

Соавторы: Дончо Цончев,Блага Димитрова,Божидар Томов,Атанас Мандаджиев,Лиляна Михайлова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

– Почему ты не сделал этого? – укоряет его она теперь в лавине.

– Чтобы не замутить прозрачной нашей дружбы. Что может быть крепче и дороже ее? Дружба – аромат души!

– А тогда, в бурю, почему ты ничего не сделал? – обвиняет она.

Вот они прижались под нависшей скалой. Вокруг – исступленное бушевание. Дара забилась в расщелину.

– Страшно? – спрашивает Асен.

– Я другого боюсь, – шепчет она.

– Что я на тебя нападу? – шутит Асен.

– Дурачок! Я боюсь, что ты не нападешь на меня!

И вот она уже лежит на камнях. Забыв обо всем в объятиях друг друга, они не прячутся от бури. Опьяненная Дара подставляет лицо молниям и ливню. Склонясь над ней, Асен защищает ее от беснования природы своими поцелуями. Блестящие струи дождя саблями секут его. Но все это одни мечты. И они сами посмеиваются над своим старомодным романтизмом. Засел он где-то глубоко в их натуре, и не избавиться от него, как не соскрести ракушки с днища затонувшего корабля.

– Я хотел не иметь тебя навеки, вместо того чтобы иметь недолго, – анализирует свои колебания Асен.

– Всё – ненадолго! – возражает Дара.

– Если мгновение насыщено чувствами, оно равно вечности. А существовало оно в реальности или только в мечтах – все равно.

– Довольно философии! Больше нет времени! Мы гибнем! – кричит она, прорываясь сквозь снежные виражи.

– Хорошо! Ты ведешь! – уступает он.

– Следуй за мной без размышлений! – приказывает Дара и тянет его к себе.

– Каждый, кого ведут, похож на слепого, – иронизирует Асен, поддаваясь ей.

Дара резко отпускает его:

– Если один – философ, то другой должен что-то делать!

– Я желал невозможного: чтобы мы были и связаны и свободны одновременно!

– Ты не любил меня!

– Я слишком сильно любил тебя!

– Кто любит, тот не рассуждает! – гневается девушка.

– Облики любви бесчисленны. Самое сильное чувство пробуждает ощущения и мысли…

– И парализует волю!

– Нет! Для того чтобы не дать волю своим желаниям, нужна сильная воля!

– Может быть, хотя бы сейчас ты что-нибудь сделаешь?

– Продолжу ничего не делать!

– Ты не жалеешь о нашей несбывшейся любви?

– Осуществленная любовь чаще оказывается несбывшейся!

Невольно они прижимаются друг к другу. Но лавина разлучает их, отнимает теплоту близости.

– Неужели наша любовь должна замерзнуть для того, чтобы остаться навеки? – Дара опускает глаза и внезапно восклицает:

– У тебя уши побелели! Тебе холодно!

– Нет, я еще могу слышать! Скажи мне что-нибудь!

– Что сказать? Мы столько не сказали друг другу!

– Придумай что-нибудь свое!

– Когда я рядом с тобой, я не могу придумывать!

– Добрый признак! – улыбается он.

– Ты сам себе противоречишь!

– Еще лучше!

Они пытаются обняться, преодолевая натиск лавины.

– Я хотела спросить тебя… – быстро шепчет Дара. – О чем? О чем же?..

– Скорее спрашивай!

– Какой я тебе показалась при первой встрече?

– Вечный вопрос влюбленных! – улыбается Асен.

– Никакая я не влюбленная! Противный философ! Было бы в кого влюбляться! – защищается Дара.

– И я так думал, пока не встретил тебя!

– Признайся, я показалась тебе смешной?

– В этом суровом мире смешными бывают только истинные чудеса!

Они представляют себе свою первую встречу и дополняют ее неосуществившимся. Под дождем Асен берет девушку за подбородок, приближает свое лицо к ее лицу и целует. Прикосновение его губ легкое, словно касание дождевых капель.

– Почему ты не сделал этого тогда, сразу? – снова упрекает она.

– Приближение к тебе я хотел длить до бесконечности! – Он тонет в белом дыму.

Последний холодеющий взгляд направлен вовнутрь, к неосуществившемуся.

Снежная карусель приближает их друг к другу. Они почти сливаются. Проходят насквозь. Мимо. Уход в белую пустоту.

Шутки на снегу

Насмешник попадает в западню

Снег мстит за все дурные шутки.

Небо со свистом опускается вниз, переворачивается и рассыпается осколками.

Насмешник летит сразу во все стороны.

Лавина вверх ногами – пропасть над ним.

Он уже не может ориентироваться.

Поднимает альпеншток, и альпеншток упирается в небо.

Снег зло шутит с ним: стаскивает с ног ботинки и теплые носки, кружит.

Молодой человек ищет опору, цепляется ногтями. Его катит, как на санках. Он кувыркается. Вращается все вокруг.

Он мгновенно припоминает все правила борьбы с лавинами, он, который подшучивал над всеми правилами.

Деян когда-то высказал странную мудрость:

– Плюнь, чтобы обнаружить, куда попадает плевок.

– Афоризм времен первобытного коммунизма! – сострил в ответ Насмешник.

Сейчас он отчаянно пытается обнаружить, где верх и низ, небо и земля, твердая почва и воздух. Он ищет земное притяжение, этот ориентир в рушащемся мире.

Плевок попадает ему же в лицо.

Значит, земля где-то у затылка, а небо – под ногами.

В положении вниз головой он неистово роет ногами снег.

Теменем пытается пробить землю и выбраться.

Куда?

Прозрение

Глаза залеплены снегом.

Однажды в детстве приятель сунул его головой в море, чтобы он привык видеть под водой. Глаза сразу заболели от хлынувшего в них моря. Горели, слезились, жмурились. Ему казалось, он сам наплакал это море своими крупными солеными слезами и теперь тонет в них. Но отсутствие воздуха заставило его раскрыть глаза, несмотря на страшный натиск воды. И на мгновение он забыл разъедающую боль и страх. Впервые увидел он скрытые под водой песчаные волны, шелковистые, легкие, и солнечную сеть, полную раковин и водорослей, и самое изумительное: голубовато-зеленый цвет виноградных листьев в глубине и бесчисленные оттенки лучистой зелени на поверхности, где сливаются вода и воздух.

А теперь какой-то чудак сунул его головой в лавину, чтобы он увидел, что творится под снегом.

Он силится разлепить загипсованные снегом веки.

Горячий снег бьет в глаза.

Заснеженные зрачки.

Он видит белую пропасть, острие которой столкнуло его вниз.

Вот она, лавина! Белый твердый ветер. Ураган бесчисленных оттенков снега. Белизна разложена на все свои радужные составляющие. Снег холодный, режущий, зернистый, словно соляные кристаллы.

Белоснежный день среди вечной снежной ночи.

Он слепнет от этого светлого многоцветья.

Он ищет в снегу свои глаза.

Но слух его жив.

Антенна переносной радиостанции торчит из сугроба. Сигнал. Или ему показалось? Пора выходить на связь.

Под замкнутым белым сводом глухо разносится:

– База! Орловец, слышите? Это база! Перехожу на прием!

Взметнулись босые ноги, словно две руки, вскинутые к тяжкому заснеженному своду.

Насмешник слышит сигнал – или хочет слышать. Но не может ответить.

Молчание его воплем заполняет неестественную тишину.

Белое молчание

В детстве он ловил снег на язык, но едва коснувшись нёба, снежинка таяла, оставляя пресный вкус дождевой капли. Такой вкус бывает и у неудачных шуток.

Сбылась детская мечта: на языке у него снег. И этот снег остается снегом, не тает тотчас, не превращается во что-то иное – в зернистую кашицу или в воду. Остается снегом.

И это поражает его более, чем удар лавины.

Никто не знает вкуса снега. Он знает. Снег холоден и тверд, как железо. У него вкус смерти.

Губы, язык, нёбо коченеют и превращаются в снег.

Кто еще может сказать о себе, что сбылась его детская мечта?

Он хочет в последний раз подшутить над самим собой.

Он выкрикивает безмолвно:

– Эль-Зет 23. База, слышите? Это говорит Снег!

Кажется, он смеется.

Все же он чем-то отличается от снега – он в состоянии смеяться над собой.

Смех

Стихия смеха – самое удивительное чудо.

Человек может лишиться всего: молодости, здоровья, силы, веры, памяти, имени. Но если он сохранил свой смех, он остается человеком.

Где источник смеха? Ищешь – и не можешь найти.

Повод может оказаться совсем ничтожным. А иной раз смеются и без повода. После сам себя спрашиваешь, над чем смеялся. И не можешь разгадать причину своего же смеха.

Смех заложен в нашем генетическом коде. В самой живинке человеческого бытия.

Смех – твое родовое наследие.

Смехом проявляется внутренняя свобода человека.

Никакая давящая сила не может задушить его. Вновь и вновь вспыхивает неудержимый и дерзновенный смех.

Смехом обороняются от враждебного.

Смехом перемогают то, что сильнее, что стоит высоко над тобой. Смех тогда – единственное орудие.

По натуре ты можешь быть даже и меланхоликом. Смех – это не характер, а подсознательная философия. Самоутверждение.

Твоя ситуация может быть самой безысходной. Смех напирает изнутри и облегчает твой груз. Чем тяжелее ты живешь, тем веселее хохочешь, чтобы восстановить внутреннее равновесие.

Тебя унизили, и ты взрываешься хохотом, защищая собственное достоинство.

А в группе смех – насущная необходимость.

Никто и ничто не может остановить его. Он является в самый неожиданный миг, чтобы облегчить дыхание и ободрить шаг.

Взрывами смеха измеряется здоровье коллектива. Скованные улыбки, подавленный смех, запрет на шутки – всё это признаки болезни.

Но смех всегда найдет выход и зазвучит еще более напористо, отражая натиск.

Смех изнутри регулирует групповые возможности.

Смех – это освобождение.

Запоздалое остроумие

Поэт вживается в гибель Насмешника. И внезапно ему приходит в голову трагикомическое определение лавины:

– Белый медведь – эпилептик!

Слабоватое остроумие…

И умирая смертью Насмешника, поэт разражается белой бредовой скороговоркой, в которой перемешаны все созвучия лавины: л-л-л, вн-вн-вн… И дальше, дальше…

Односторонняя связь

Последнее видение Насмешника-радиста:

База. Радиопост горноспасательной службы.

Радист на связи:

– Эль-Зет 23. Орловец! Слышите меня?

Порывисто распахивается дверь. Вместе с ветром врывается Деян. Он запыхался и сам напоминает порыв ветра.

– Деян! Как ты вовремя! Орловец не отвечает! – оборачивается радист.

И медлительная лавина рушится прямо на Деяна.

И рядом с этой тяжкой, непрерывной, все усиливающейся лавиной та, горная, выглядит сладким детским сном.

Лавина – вина.

В отчаянной надежде Деян припадает к аппарату:

– Ребята! Слышите? Эй!

Никто не отвечает. Деян замер. Лавина захлестнула его.

Все новые и новые холодные толчки.

Ты учил их, бывал строг, уличал в небрежности, хвалил, был их опорой – какой смысл имело все это? Все, что делал ты, старший друг и учитель, было честно и бескорыстно? Или ты любил в них только себя? Испытывал себя через них? Можно еще рассчитывать на тебя или ты уже не существуешь?

Радист продолжает вызывать: «Эль-Зет 23. Орловец!»

– Ребята, слышите?! – выкрикивает Деян, словно криком можно растопить снежную вату в ушах тех, кого завалила лавина.

Голос лучом пересекает снежную тьму.

Полузадушенные, они вслушиваются и на миг пробуждаются от последних своих сновидений.

Насмешник беспомощно взмахивает ногами, пытаясь пробить нависший снежный свод.

Вожак вслушивается.

Суеверный открывает глаза, очнувшись от наркоза белой больницы.

Димо плавными движениями проталкивает себя вверх.

– Односторонняя связь! – произносит радист на базе.

Деян снова обрел надежду:

– Значит, они нас слышат! – И он снова кричит прямо в аппарат: – Держитесь, ребята! Это Деян! Слышите?

Снег не отвечает.

Скульптор пошевелился с нечеловеческим усилием, словно оживает каменная фигура.

Дара снова борется с мраморной плитой снега.

Бранко кулаком пытается пробить белые черепицы своей тюрьмы.

А Деян кричит:

– Откликнитесь! Подайте знак! Это Деян! Если что-то случилось, держитесь! Ребята! Мы выходим! Я веду спасательную группу!

Голос его гремит над белой пустыней.

Снег не отвечает.

Нам чудится, будто поднимается где-то новая снежная волна, пенится ее белый гребень. Жизнь под снегом.

Но нет, это всего лишь вздымает поземку.

Ветер – и больше ничего живого кругом.

Медленная лавина

Поэт высвобождается из своей заснеженной кожи и вживается в кожу Деяна и всех ему подобных, уцелевших ценой отступления.

Невидимая, неизбывная, бесшумно опускается страшная лавина виновной совести.

Разъедающие угрызения. Режущий, зернисто-ледяной снег.

От этой лавины невозможно спастись ни в сон, ни в смерть. Она топит и топчет тебя, ты замерзаешь в ее тлеющем холоде, сгорает твое нутро, но ты остаешься жив, чтобы еще сильнее мучиться.

И перед лицом этой бесконечной лавины ты начинаешь постигать мгновенный гром настоящей, той, горной, приходящейся на долю самых чистых.

Две сущности ветра

Где он, ветер?

Мерзляк шагал, втянув голову в плечи, и не сразу заметил лавину. Горячий снег бил ему в глаза, словно ветер на пожарище.

Когда его начинало знобить, он обычно напевал, чтобы зубы не стучали. Он и сейчас пел про себя, чтобы не уснуть, не закоченеть. Он заглушал наступление лавины.

Режущий снег.

Как спрятать лицо? Если бы можно вывернуть кожу наизнанку… Ему чудится, что щеки его ободраны железным ветром.

Нет ничего ужаснее этого холодного ветра.

Хоть под землю лезь! Он вдыхает зимний ветер и выдыхает теплое дыхание, но холод остается внутри него! Он глотает свистящий холод.

Грудная клетка пронизана ветром, ветер свистит, как в трубе, пробирается в самые глухие уголки души.

Он помнит только об одном: надо идти, не останавливаясь.

И внезапно ветер исчезает. Что случилось?

Он в снегу, в снежном заточении. Вокруг – застоялый снежный воздух.

И вместо облегчения он страдает от отсутствия ветра!

Снежной пробкой заткнуло дыхательную струю, источник жизни.

Где он, ветер?

Память заключена в твоей коже

Мерзляк роется в памяти – ищет ветер. Звуки, краски, ритмы окружающей жизни он воспринимал своей уязвимой кожей. Его память – осязание. Мгновенные картины трепещут на этой сверхчувствительной мембране.

Мы купаемся в летнем озере. Изумрудный цвет волн Мерзляк воспринимает пупырышками кожи. А наши тела с дельфиньей гибкостью струятся в воде.

Тонкая Дара словно угорь в атласных гребешках волн. Движение раскрывает ее скрытую красоту, пелена спадает с наших глаз.

А Мерзляк на берегу пытается преодолеть озноб и броситься в озеро. И не может. И вдруг чей-то окрик просто бросает его в воду. Конечно, это Насмешник. Голос его, влажный и свежий, возникает из глубины, откуда выныривает юноша. Будто сами волны, рыбы, подводные камешки подшучивают над Мерзляком этим смешливым резковатым голосом, отраженным от водной поверхности.

– Если ты боишься холода, зачем же лезешь прямо в него?

– Именно затем! – отвечает Мерзляк и кидается в ледяную воду, как навстречу старому врагу, преследующему его всю жизнь.

Брызги разлетаются искрами. С его тела словно содрали кожу. Осталась вторая кожа, красная, обожженная холодным огнем, еще более чувствительная, чем первая. Эта живая рана ощущает каждый трепет воды, каждый звонкий ее отклик; меняющиеся краски и оттенки несут смену температуры. Кожа начинает воспринимать сигнальный язык рыб.

Волны снежными оборками налетают на него. Капли – снежинки, они душат его, закупоривая поры. Ему чудится, будто всей кожей понимает он зернистый шифр снега.

– Главное – преодолеть первый миг! – убеждает он самого себя.

Он пытается плыть в снегу против течения лавины.

– Не первый, а второй шаг все решает! – возражает ему возникший в памяти Деян.

– Нет времени для второго шага! – откликается тонущий.

Второй

Мерзляк гордится, что всегда был вторым в связке.

– Успех восхождения в большей степени зависит от второго! – учил Деян.

Прислушивались к этому наставлению немногие: всем хотелось быть первыми. Отсюда падения со скал, возвращение с полпути назад, топтание на месте. Никто не согласен быть вторым.

Человеку еще надо дорасти до того, чтобы быть вторым.

Единственный из группы, Мерзляк с радостью начал свой путь в горы вторым в связке и остался таким. Когда нужно было идти первым, он без особой увлеченности подчинялся. И снова становился вторым.

Какое это счастье! Первый упоенно поднимается вверх. А ты крепко прилепился к скале и страхуешь его. По трепету веревки ты определяешь его шаги. Ты внимателен. Ты не очень-то обращаешь внимание на красоты природы, но ты поглощен своей огромной ответственностью. Прижавшись в складках камня, ты все время начеку. А первый уже высоко, он стремится к вершинам, озаренным солнцем. Он оглядывается, ошеломленный простором. Движения его свободны и уверенны, ты крепко держишь его. Веревка медленно скользит через твои ладони, горяча их. Это нить жизни твоего друга. Это общая вена, по которой устремляется ваша кровь. Веревка напрягается, и ты замираешь, притаив дыхание. Вдруг она оборвется? Вся сила воли сосредоточивается в руках – не отпустить! Словно молния в твоих руках. Огонь жжет ладони. Выдержит ли веревка тяжесть падающего тела? Не прервется ли общая вена? Пальцы твои укрощают молнию. Ты бережно восстанавливаешь равновесие повисшего тела, превращенного в маятник, отмеряющий мучительные секунды. Жизнь на волоске. Ты спас эту жизнь.

Этой альпинистской веревкой связана дружба двоих. Скульптор не решился бы совершать свои рискованные зимние восхождения, если бы Мерзляк не был вторым в связке. Лучший друг, готовый верно следовать за тобой.

Веревка сковывает его движения, но он ощущает внутреннюю легкость – он второй. Без него первый не был бы первым.

Мерзляк совершает свое открытие

Всей кожей он представляет себе, как выплывает из лавины целым и невредимым.

Горячий скребок снега ободрал кожу, он весь в ранах – словно обгорел. В ранах – тампоны снежной ваты. Ветер продувает бережно его забитые поры, охлаждает его раны.

Он глубоко дышит. Каждое дыхание – боль. Он дышит ранами. Он видит израненной кожей: теплый огонек вдали. Оконце. Туда! Там дорога к альпинистскому пристанищу. Тропинка пахнет близким теплом. Еще несколько мгновений мучительной дрожи – и он дойдет.

Чтобы унять эту дрожь, он пускается бегом. Конечности окоченели. Движутся с трудом. Теплое оконце все ближе. Он задыхается от изнеможения.

Долго ли еще бежать наперегонки с ветром?.. Отдаляется мигающий огонек окна, теплой печи, дружеского говора в тесном кругу. Отдаляются дымок трубки сторожа и молодые поющие голоса.

Он задыхается в ледяной пещере лавины. Мерзляк один во всем мире. Голый пещерный человек. Беззащитный перед стихиями. Одетый лишь в собственную тонкую кожу. Он лихорадочно шарит пальцами по стенам пещеры. Царапает снег, точно рисует, истомленный мучительными желаниями. Примитивные рисунки, процарапанные ногтем. Солнце с большими лучами. Человечек, раскинув руки, пытается поймать солнце. Пальцы судорожно пытаются пробить ледяную стену, прорваться наружу. О, хотя бы кончиками пальцев ощутить ветер!

Вдохнуть воздух, а не снег. Его кожа видит:

Вон его палец с усилием пробивает снежную корку. Ветер режет, словно бритвой. По дуновению ветра он открывает, где выход. Облегчение разливается по лицу. Ветер! Палец его жадно дышит!

Два ветра

Кожа вспоминает, дрожа.

Ты спускаешься с вершины по южному склону. Каждая пора пронизана северным ветром. Ты ежишься, жмешься, словно хочешь прикрыть все свои поры. Но ветер напирает, врывается в тебя, бушует в крови, всасывается в костный мозг. Позвоночник гремит, словно труба.

Резкий извив тропы. И вдруг происходит нечто неправдоподобное. Снизу, из оврага, поднимается южный ветер. Ты расслабляешься под его нежными вздохами. На миг ты становишься перекрестком двух стихий – ожесточенного северного и пугливого, робкого еще южного ветра.

Северный ветер ярится. Налетает, отбрасывает прямо в пропасть своего нежного южного собрата. Злобно вгрызается в твои кости.

Но в тебе уже живет теплое дыхание малой надежды. Ты зашагал бодрее. Ты весь – в ожидании. Едва заметная улыбка раскрывает твои губы.

А северный ветер налетает вновь и вновь, бушует во всем твоем существе, гнет знобкую надежду, притискивает к самым отдаленным стенам твоего сердца. Изгоняет ее!

Безнадежность! Ты движешься по крутизне. Становится все холоднее. Кожа щетинится. Южный ветер был обманом. Больше ты не дашь обмануть себя.

Но вот из-под ступней снова выплывает теплая воздушная струя. Галлюцинация? Как смог южный ветер пробиться сквозь буйный плеск крыл своего соперника?

А северный свирепеет, кидается на тебя со змеиным шипом. Но южный на этот раз не сдается. Вьется у ног твоих. И ты всей кровью ощущаешь его нежные прикосновения.

Северный сгибает тебя, хочет свалить, разорвать на части. Но твои шаги уже согреты. Ты не остановишься. И чем ниже ты спускаешься, тем выше поднимаются теплые воздушные волны: до лодыжек, до колен, до бедер. Южный ветер набирает силу, становится широким, мускулистым, несгибаемым.

Ты – перекресток борьбы двух ветров. Они вертят тебя в разные стороны, сжимают и лукаво отпускают, чтобы ты мог выбрать одного из них и тем самым еще более раздуть их вражду.

Одолевает то один, то другой. Взмывает вверх тропка, и тебя подхватывает северный ветер, а на мягком склоне – обнимает южный. В царстве теплого ветра холодный ухитряется время от времени ожечь твое лицо. Усталость от долгого и крутого пути заставляет тебя оценить обоих. Один согревает вспотевшую кожу, другой охлаждает разгоряченные щеки.

Но вот снова вспыхивает яростная борьба.

Во всем твоем существе сталкиваются леденящий озноб и нежная дрожь живительной теплоты. Ты одновременно скован холодом и таешь от нежности. Ты сердит и улыбчив. Ты небрежен и все время начеку.

Северный ветер бросается на тебя, впивается когтями, сдавливает горло, режет позвоночник. Южный поднимает тебя, вдыхает тепло в твою грудь, развевает паруса надежды и несет тебя к морям радости.

Ты родился в стране, где идет извечный поединок Северного ветра с Южным. Горы и два беспокойных ветра.

Перекресток Севера и Юга.

И не утихают две противоречивые стихии.

Поры кожи прозревают

Мерзляк, который не выносил знобящего горного ветра, прятался, проклинал, подняв воротник, пел, чтобы заглушить его, сейчас яростно стремится к ветру, словно к высшему благу.

Он завидует себе прежнему, шагавшему под ударами ветряного бича. Он не понимал, какое это было наслаждение. Теперь он делает пьянящее открытие: ведь когда ты ощущаешь холод, это значит, ты еще жив, ты теплый, ты дышишь, ты противопоставляешь себя холоду.

Холодный ветер не сковывает, а оживляет. Ты начинаешь сопротивляться. Все твое внутреннее тепло поднимается, ты движешь пальцами ног и рук, ускоряя кровообращение. Ты напрягаешься. Ты борешься с холодом посредством своего внутреннего тепла. Борьба горячит.

Раньше ты и не думал об этом, не подозревал, что холодный ветер может быть таким насыщенным, что холод может не только отнимать, но и наделять.

Как ты страдал от своей чувствительной кожи, а теперь ты сознаешь: если бы вместо этого нагого, уязвимого покрытия человек был наделен медвежьей шкурой или панцирем черепахи, мир его стал бы совсем другим. Мир без оттенков. Без разнообразия звучаний. Воздух без движения. Вода без прикосновений. Неласковое солнце. Бестрепетная любовь. Чем чувствительнее и ранимей кожа, тем богаче душа.

Стоит замерзнуть ради такого открытия.

Последними судорожными движениями он пытается проникнуть наружу. Ему чудится, что его пальцы уже ощущают ветер. Но при каждом движении осыпается снег и все отдаляется желанное, холодное и живительное объятие ветра…

Тайна

Рад обнимает лавину, словно давно уже звал и ждал ее.

Бледно улыбаясь, прикрывает глаза.

Уходит в себя.

Заледеневшее воспоминание оттаивает.

Встреча в Бездорожье

Белая бабочка вылетает из снежного кокона. Порхает в легкой весенней тени. Тишина возникает и растет, ширится, достигает небосвода. Горы обретают свою зеленую юность.

Девушка ступает по извилистой тропке. Замечает белую бабочку. Вспоминает поверье, что надо загадать желание, когда заметишь первую весеннюю бабочку. Останавливается и следит глазами легкое порхание. Шепчет, как бы заклиная:

– Пусть я встречу кого-нибудь!

Бежит вперед и догоняет своих друзей. Они углубились в чащу. Росица оглядывается: исполнится ли ее желание? Никого. Гигантское дерево устремляется прямо к солнцу. Встретить дерево – какое счастье для человека! Но девушка еще слишком молода, чтобы понять это.

– Мы, кажется, заблудились! – восклицает кто-то.

– Пропали! – пугается подруга Росицы.

– Вернемся! – предлагает один из компании.

Они останавливаются в нерешительности. Ни следа тропинки. Непроходимая тишина.

И вдруг – шаги. Прошлогодняя листва шуршит – кто-то энергично движется вперед. Росица вздрагивает. Желание сбудется!

Стройный юноша спускается с высоты напрямик через бездорожье. Он ступает меж стволов и от этого кажется еще стройнее. Он обнажен до пояса, рукава скинутого свитера небрежно связаны на шее.

Взгляд его оглядывает группу, словно препятствие. Незнакомец сворачивает. Они могут разминуться!

И тут его окликают:

– Где здесь дорога?

Рад неохотно откликается. С видимым усилием останавливается на небольшом расстоянии:

– Вы отклонились. – Он говорит с явной неохотой. – Идите вон туда, там тропинка вас выведет!

Росица внимательно наблюдает. Ну и нелюдим! Улыбка ее ищет повода для появления и, не найдя, все равно появляется. Но он не обращает внимания на эту лучистую улыбку.

А девушка не сводит с него глаз. Замечает, что у него что-то с плечом.

– Вы поранили руку?

– Она немного сломана, – спокойно отвечает он и спешит наверх.

И тут все видят, что одно его плечо неестественно искривлено. Росица смотрит ему вслед, и улыбка ее тает. Внезапно она обращается к своим спутникам:

– Пойду посмотрю, что это за человек!

И устремляется за ним, не дождавшись ответа друзей.

– Подождите! – окликает она его.

Рад напряженно оборачивается. Смотрит сердито.

– Я провожу вас! – Ее голос звучит так, что возразить трудно.

Но он морщится:

– Не беспокойтесь, я не собьюсь с дороги!

– Обопритесь на меня!

– Ну хорошо, но только потому, что красивой девушке нельзя отказать!

Невеста солнца

Рад сжимается, тонет в снегу. Теперь никто не может вырвать его из плена воспоминаний.

Осень. Горы. Росица и Рад сами не заметили своего сближения. Они ищут повода уединиться. Мы, группа, помогаем им, делая вид, будто ничего не замечаем. А на самом деле все знаем. Очень хотим, чтобы эта любовь осуществилась: наш вспыльчивый Рад нуждается в нежности, а Росица такое солнечное создание… Она-то ему и нужна!

Поэт, одинокий как всегда, наигрывает на гитаре свою привычную монотонную мелодию. Он влюблен и в Росицу, и в Зорку. Судьба поэта – вживаться в чужую любовь.

Любимого лица не запомнишь, хотя и глядишь часами.

Оно так глубоко в тебе, лучится так далеко.

А может быть, все дело в том, что, вглядываясь в любимое лицо, ты ищешь в нем себя?

Рад и Росица углубляются в листву. Золото листьев. И на каждом – улыбка солнца.

«Зорка через горы постигла свою любовь, – размышляет поэт. – Росица через любовь постигает горы. Все дороги рано или поздно ведут к самому сердцу природы. И чем раньше, тем лучше!»

Рад срывает золотистый стебелек и вертит меж пальцами. Росица смеется.

Он сплетает колечко и надевает на тонкий девичий палец. Шепчет ей на ухо:

– Моя…

Смех девушки извивается звонкими лентами:

– Венчальный перстень из травы!

Они целуются и тонут в глубинах листопада. На плечи им садятся теплые листья.

– Какой же ты мне будешь женой, такая непослушница! – притворно сердится Рад.

– Да почему же я непослушная?

Он молчит, прислушиваясь к шороху падающих листьев.

– Хочешь стать альпинисткой?

Луч солнца озаряет ее янтарный зрачок.

– Хватит нам дома и одного скалолаза!

Рад супится. Повторяет ей слова Деяна:

– Нужно научиться защищаться от крутизны! Вот перед тобой скала, и ты невольно останавливаешься. А ведь скала – это тоже дорога. И притом самая прямая, самая щедрая – она вознаградит тебя за твои усилия чудесными, никем не виданными картинами.

Росица со смехом увертывается от этих изречений. Догоняет остальных. От нее исходит аромат свежего объятия, не угасшего еще поцелуя.

Старый холостяк Деян думает о своей напрасно прошедшей жизни. Поэт наигрывает на гитаре. У него нет ощущения, будто он что-то упустил в жизни. Вживаясь в бесчисленное количество чужих судеб, он не чувствует, будто не имеет своей собственной. Напротив, сама мысль о заточении в тесной камере своей единственной судьбы, пусть даже самой богатой приключениями и волнениями, кажется ему невыносимой. Что за нищета! Ограничиваться возможностями одного варианта? Нет, он счастлив своей участью поэта, он ощущает себя бесконечным, неисчерпаемым, бесчисленным.

Виновный Тимьян

Росица, беззаботная и босая, ступает в воду. Отражение ее трепещет в листьях, птицами слетевшихся на дно. Она перепрыгивает с камня на камень. Плещет в лицо солнечной влагой.

– Золотая девушка! – восхищается Скульптор.

Должен же кто-то раскрыть глаза Раду…

И тот наконец-то замечает: верно! Глаза, брови, ресницы и волосы девушки от природы почти бесцветны. Кожа прозрачна. В пасмурный день такую и не приметишь. Цвета ее словно бы приглушены. Но стоит ей очутиться в солнечном свете – и она вся сияет. Прозрачная кожа лучится. Волосы блещут огнем. Золотятся тонкие брови. И ресницы порхают пчелиными крылышками. В глубине зрачков улыбаются янтарные лучики. И смех ее золотист.

– Невеста солнца! – восклицает Поэт.

– Только солнце наше что-то супится! – бросает Насмешник, оглядываясь на Рада.

А Рад еще больше насупился. Асен находит в этом повод для развития новой теории. Он наклоняется к Даре и говорит тихо, испытующе:

– Некоторые женщины влюбляются в тучу. Должно быть, она привлекает их своим электричеством. Атавизм. Женский инстинкт покорствовать грому.

– Наоборот, инстинкт подчинять себе гром, приручать его, как верного пса!

– Что это ты сегодня такая веселая? – дразнит Росицу Бранко.

Но девушка обезоруживает всех своей откровенностью:

– Сегодня мой самый счастливый день!

При внезапных порывах ветра целые потоки желтых листьев опускаются вниз.

Росица взбегает на крутизну так легко, словно над ней не властны законы земного притяжения.

– Тимьян! Ветер пахнет тимьяном! – Она собирает веточки.

Вот она спустилась чуть ниже, склон осыпается. Раздуваемый ветром костер ее волос блестит на солнце.

– Осторожно! – выкрикивает Рад.

Крик его сердит. Девушка дразнит свою тучу. Беззаботно прыгая с камня на камень, она размахивает благоухающим букетом.

Рад устремляется следом.

– Сколько тимьяна! – Она протягивает руку…

Камень вывертывается из-под ее ног. Девушка цепляется за стебель тимьяна, но растение вырывается из ее рук. Она летит вниз.

Обезумевший от собственного бессилия Рад несется за ней.

Нежное ее тело гора влечет по камням. Девушка летит с огромной высоты. Букет рассыпается. Смерть в полете.

Рад склонился над пустотой. Осыпаются камешки. У страшной смерти – аромат тимьяна.

Лицом к лицу с бездной. Ум его помрачается. Словно он глянул в самое сердце темных скал.

Молчальник

Мы помним его молчаливым.

Он поражен шоком. Прежде такой вспыльчивый и суровый, теперь он спокоен.

Онемев, он бродит по горам, словно отшельник.