Текст книги "Старт"

Автор книги: Кирилл Топалов

Соавторы: Дончо Цончев,Блага Димитрова,Божидар Томов,Атанас Мандаджиев,Лиляна Михайлова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

– Ну скажи, Никифор! – просит, стуча зубами, Мерзляк.

Здесь, на высоте, выходит наружу все копившееся в наших душах электричество. Мы понимаем всю нелепость и неуместность этого, но все равно готовы со злостью биться на кулачках.

Вот и Никифор выдает то, что мучило его:

– Спрашиваете?! А почему не спрашивали, когда без меня маршрут составляли?!

Димо становится выразителем общего мнения:

– А ты почему молчал?

Вожак цедит сквозь зубы:

– Нарочно оставил меня все решать самостоятельно, чтобы после обвинять!

– А ты не больно-то любишь, когда вмешиваются в твои дела! – бросает Никифор злобно.

– Кто? Я? – вспылил вожак.

И всё! Ничего вокруг: ни холода, ни вьюги – одна лишь слепая ярость.

– Опомнитесь! – кричит Асен.

– Нашли время скандалить! – Дара машет рукой, но и ее голос звучит бранчливо.

Вожак грозно обращается к Асену:

– Ну разве я не прав?!

– Знаешь, у меня сознание отключается при скандалах! – откровенничает Асен.

И вожак внезапно трезвеет. Слово «скандал» – пугало для начальства во всех его видах. Скандалы дискредитируют всех на свете вожаков и начальников как неспособных установить единомыслие.

Найден превозмогает гордость и серьезно спрашивает Никифора:

– Так что, возвращаемся?

– Поздно! – рубит тот, наслаждаясь унижением соперника.

Скульптор бросает короткий взгляд на Мерзляка. Теперь нам не до насмешек! Соперничество вожаков грозит нашей жизни!

Но Найден уже готов проглотить все обиды. Он снова обращается к Никифору:

– Так что же ты посоветуешь?

– Пусть группа решает! – отвечает тот.

Вожак оборачивается к нам:

– Назад или вперед?

Напряженное молчание. Как нам сейчас не хватает Деяна!

– И не в такие передряги попадали! – напоминает Бранко.

– Да, но с нами был Деян! – вставляет Суеверный.

Дара ударяет себя кулаком по голове:

– И почему только я его насильно не приволокла?! Вот так бы схватила за волосы – сколько у него их там осталось! – и приволокла бы!

И тут мы обнаруживаем, что опорной точкой у нас остается Деян. Его нет, но все равно он может воспрепятствовать окончательному развалу. Ведь он видел не только факты, он предвидел их последствия.

– Спросить совета по рации? – предлагает Насмешник.

Несколько голосов самолюбиво возражают:

– Что спрашивать? Не маленькие!

Никифор наконец-то дождался своего звездного часа и подбрасывает нам спасительную идею:

– Если уж пустились, надо идти!

Это звучит как открытие. Но нас убеждает не само предложение, а уверенный голос бывшего вожака.

Мы вздыхаем с облегчением. Решение найдено. Теперь у нас есть лозунг, которому можно следовать.

Это согревает Мерзляка, и он присоединяет и свой голос:

– Пошли. А то я потный был, на мне сейчас одежда ледяная!

Кто-то припоминает для бодрости:

– А помните, прошлой зимой, на Злом гребне…

Оживляется и Дара:

– У меня тоже шарф замерз! Шею режет, как гильотина!

Вожак пытается встать спиной к ветру, но для того, чтобы это удалось хотя бы отчасти, приходится повертеться! Теперь надо раскрыть карту. Ветер мнет ее, захлопывает прямо под носом! Суеверный и Мерзляк хватают карту и пытаются удержать и не порвать одновременно. Никифор вынимает компас.

– Где мы? – спрашивает кто-то.

– Здесь где-то. – Палец вожака описывает нечеткий круг.

Но вот Найден сообразил. Он выходит вперед и что-то кричит, но вой метели заглушает его голос. Вместо того чтобы оглядеться кругом, испытать на себе силу бури, он снова взглядом испытывает своих людей. Новый порыв валит его с ног. Он поднимается, отряхивает волосы, словно приходит в себя после дурного сна. Он поднимает руку. Он принял решение.

Мы ждем, что он остановит, вернет нас. Еще есть возможность найти дорогу назад. Но вся группа в целом мыслит и чувствует совсем не так, как каждый в отдельности. И вожак точно схватывает это. Что-то выкрикивает изо всех сил. Те, что поблизости, читают по губам:

– Ускорить шаг!

И вот уже несется, словно эхо, от одного к другому:

– Ускорить! Ус-ко-рить!

От силуэта к силуэту пробегает, как по проводу, дрожь и пронизывает нас новыми силами.

Насмешник, снежным комом пригнувшийся над рацией, передает:

– Эль-Зет 23, Эль-Зет 23! Как слышно? Это Орловец! Продолжаем к Гребню! Про-дол-жа-ем!

Эх, куда легче передать на базу «продолжаем», чем «возвращаемся»!

– Мы выполним задание любой ценой! – заключает радист.

И мы ускоряем шаг.

Искры на снегу

Словно из паровозной топки, вырываются искры, целые снопы искр мчатся прямо на нас, жгут лицо. Мы шагаем с закрытыми глазами. И представляем себе:

Деян уже на базе. Узнал от радиста, в какую сторону мы пошли. Услышал голос Насмешника. Всё в порядке. И вдруг в конце это: «Мы выполним поставленную задачу любой ценой!» Опытный Деян задумался. Этот лозунг говорит о том, что все не так уж хорошо. Ведь когда действительно все в порядке, декларации не нужны.

Мы видим его: он остановился у окна. Лицо его ясно отражает скверную погоду. Снегопад усиливается, рои слепых белых мушек бьются в оконное стекло. И мысли его, как эти слепые снежинки, роятся и бьются о его разгоряченный лоб и мгновенно тают:

– Почему я бросил их?

Любой ценой! Значит, что-то делает задачу невыполнимой или, по крайней мере, трудновыполнимой.

Еще не поздно. Могу ли я нагнать их?

Да нет, не маленькие, сами сообразят.

Барометр падает с головокружительной скоростью.

Отчаянные! Как их остановишь?

Я должен был идти с ними. Что бы там ни было, а с ними…

Любой ценой!

Мы шагаем навстречу ледяным искрам.

Деян догонит нас, обязательно догонит.

Если не сам, то хотя бы голосом, советом, криком в пространство он догонит нас. Любой ценой…

Борьба с бурей

Сомнения страшнее бури.

Каждая остановка теперь превращается в оценку пройденного пути. Лучше уж не останавливаться!

Связываемся четверками. Руки совсем закоченели. Но по навыку могут вслепую завязать и развязать любой узел, самый сложный.

Связки – защита от ветра. В правой руке – альпеншток, в левой – веревочные кольца. Первый в четверке нижет петли, следующий за ним собирает их. Если кто-то поскользнется и упадет, другой бросает веревочные кольца и упирается в снег альпенштоком. Действуем автоматически.

Идем по самой кромке. С обеих сторон – пропасть, пропасть в снежной сети. Здесь, если кто-нибудь поскользнется, приходится выступать в роли гири: двое с обратной стороны повисают, уравновешивая тяжесть упавших. Но пока еще в этом нет нужды! Знаешь, что такой способ – единственное спасение, но все равно – как одолеть инстинктивный страх перед пропастью, как повиснешь прямо над ней?!

И откуда только силы взялись – мы бесстрашно погружаемся в белые круговороты. Ветер свистит в ушах, пространство пугающе шипит, снег вздымается и слепит глаза.

Оператор пытается запустить камеру, но на этот раз не удается. Он зубами стягивает рукавицу, подкручивает что-то.

– Не замерз еще с этой камерой?! – кричит Мерзляк.

– Она меня греет, потому что много возиться с ней приходится! – отвечает Слав.

– Как с женой! – добавляет Насмешник, но ветер унес его голос.

Вообще в горах много мгновенных блесток его остроумия пропадают напрасно, гаснут на ветру, и никто их не слышит. И больше уж он их не повторяет. Он знает, что повторяться не следует. Только неожиданность порождает приступы смеха. А повторение убивает само воспоминание о нем.

Мы в группе самым серьезным образом изучаем загадочную природу смеха. Каждый талантливый насмешник немыслим без своей группы. И нигде нет такой нужды в смехе, как в человеческой группе. Насколько постояннее состав группы, настолько выраженней становится эта потребность в смехе. Смех – как воздух! И чем труднее дороги, по которым группа следует, тем чаще вспыхивают животворные взрывы смеха.

– Держать расстояние! – Голос вожака не может прорваться сквозь вихрь.

Буря не разъединяет нас, а, наоборот, сближает, расстояние между нами сокращается. Мы передаем друг другу брусочки сахара: поддержать силы, сосем.

Сейчас те, что прокладывают первопуток, меняются каждые два-три шага. Не дождавшись своей очереди, Найден, вожак, снова занимает место впереди, первопуток требует неимоверных усилий. Приходится грудью сшибаться с ветром.

– Расстояние! – передается от одного к другому.

Зорка припала к своему широкоплечему другу. Он для нее словно утес. Нужного интервала между ними нет.

А Никифор, ответственный за технику восхождения, и не стремится ничего поправить, наоборот – велит нам ускорить шаг. Горазд и Зорка совсем рядом. И вожак невольно содействует этому: увлекает нас в быстрый шаг, чтобы разогрелись.

Без дороги

Мысль ищет свои пути в бездорожье.

Мысль философа Асена всегда бодрствует. И пусть мы потеряли путь, в мыслях он куда-нибудь да доберется! А если и никуда, все равно, мышление само по себе – открытая дорога, и он неуклонно следует по ней. Мысли его видны издалека, как ребра исхудалого коня.

Он, теоретик наш, продолжает рассуждать:

Мы поступаем совсем не так, как следует при подобных обстоятельствах. Можно подумать: безоглядность. Словно перестали существовать для нас законы природы, правила безопасности, самозащита. Но если вникнуть повнимательнее, то обнаружишь, что мы и пошли-то в горы для того, чтобы преодолеть себя, затоптать страх, утвердить свое человеческое достоинство.

Каждый из нас ответил на какую-то обиду, поднялся над каким-то унижением. Мы хотим соразмерить свой внутренний рост с этими реальными высотами гор.

И, борясь с ветром, Асен продолжает:

Мы шагаем лицом к лицу с бурей, мы хотим ее. Мы возненавидели эту повседневную опаску, перестраховку, боязнь риска. Мы хотим доказать – кому? – самим себе, что мы не боимся.

Летит вперед непослушная мысль, но Асен догоняет ее.

Почему мы ищем трудностей? Мы как будто непременно должны очиститься от всех наших мелких подлостей, совершенных там, внизу. Мы хотим снова уважать себя.

Для того чтобы подняться над самим собой хотя бы на сантиметр, надо покорить самую крутую вершину. И чтобы тебя никто не видел, чтобы никто ничего не знал. Это самое прекрасное в альпинизме. Чтобы ты хорошо чувствовал себя наедине с самим собой.

Мысль подводит Асена к опасной пропасти. Надо бы остановиться. Но он продолжает и смело вглядывается в открывшуюся ему истину:

Но зачем мы рискуем сейчас? У нас не первое восхождение, мы не открыватели нового маршрута. Много групп здесь прошло. Нет здесь непокоренных вершин. Все пройдено до нас. Но мы вышли в плохую погоду. Мы испытываем затруднения. И дело не в том, что мы хотим прославить свои имена или открыть что-то новое… А вот просто так! Испытать себя!

Поле, минированное лавинами

Мы вступили в опасную зону.

Чья-то ладонь смахивает снег с таблички, укрепленной на столбе. Черный восклицательный знак. На языке альпинистов это означает: опасность лавин.

– А правда?.. – тихо спрашивает своего соседа Суеверный.

– Нет! Ничего подобного! – еще тише звучит ответ Бранко.

Кажется, сам ветер не наведывается в это опасное место.

Асен рассуждает:

Ну и что, что опасность? Если уж мы вышли в путь, значит, не боимся!

Свист вьюги уносит и слова и мысли куда-то в сторону.

– Лавины нас подкарауливают и внизу, в городе. В канцелярии, например, или дома! – Это шепот Насмешника. Он хочет увериться в том, что еще не потерял дыхания.

Каждый силуэт – само сверхнапряжение. А вдруг мы разбудим лавину?

Ступаем, как по минному полю, каждый миг можно взлететь на воздух.

Каждый в отдельности – боится. Мысли накатываются на него лавиной. Но все вместе МЫ – совсем иное существо: отступать не собираемся!

Страх страха

В чем секрет нашей устойчивости?

С плеч мы стряхиваем страх, подобно снегу, и упорно поднимаемся вверх.

Скрытая угроза держит нас начеку и делает еще более выносливыми.

Можно подумать, что мы глухи и слепы к опасности. А мы ведь все хорошо понимаем! Но шагаем вперед, как будто мы – вне реальности. Мы знаем, что есть опасность пострашней лавины: опасность распасться, перестать существовать в качестве бодрого, веселого, непреклонного МЫ.

Да, нас мучат соперничество, раздоры, зависть, обиды, а может, и еще что похуже, но все равно МЫ – это МЫ, единые, скалой вставшие перед стихиями природы.

Даже наши разногласия сплачивают нас еще сильнее. И наших сомнений мы не выдадим друг другу!

Асен размышляет:

Никто не хочет показать, что он слабее остальных. А больше всего опасаешься подозрения в малодушии. Это страшнее, чем рисковать жизнью! Странные законы действуют в группе: внутренний страх спасает тебя от страха внешнего. Ты боишься выглядеть трусливым и жалким в глазах друзей.

Учащенное дыхание

Дыхание – первый и последний признак жизни.

Мы уже пыхтим, будто сами горы тащим на плечах.

Клочковатый пар валит из ноздрей. Собственное дыхание ведет нас вперед, показывает нам, что мы еще теплые, еще живые, еще можем сопротивляться холоду.

Возможно, мы снова идем по кругу. А может быть, возвращаемся назад. Или топчемся на одном месте. Может быть, мы никогда не выберемся из этого заколдованного круга. Только не останавливаться!

Чем опаснее становится путь, тем сильнее распаляется наша общая воля. Идти, шагать! Куда бы то ни было!

Какое-то злое опьянение охватывает нас. Мы черпаем силы друг от друга. Нам стыдно признаваться друг другу, что дыхания уже не хватает. Мы жмемся друг к другу в снежном ослеплении.

Вьющиеся кверху струйки нашего дыхания стремятся вдохнуть жизнь в белую пустыню.

По краю пропасти

Мы перестали обходить опасные места. Ступаем напрямик по крутизне. Ведь обходить – значит обдумывать.

Напрямик.

Даже бесшабашный молодой человек все реже делает витки… В одном ритме – все – в одну сторону, на одном дыхании.

Длинный жгут светлых волос превратился в сосульку.

По этой сосульке мы догадываемся, что за мальчишеской фигуркой скрывается Дара.

Изредка в ней снова вспыхивает подавленное сопротивление, непредвиденное движение, нецеленаправленное отклонение от колеи следов – просто так, по привычке, от вечного желания противоречить. Ведомая этой инерцией своего характера, она пытается противиться проложенному первопутку, силится не повторять других, но усилия эти – бессмысленны. Они приводят лишь к падениям, ушибам, усталости. Она то и дело отстает. Кажется, сам ее характер дурно относится к ней.

Но следом, на положенном расстоянии, бдительный Никифор не упускает из виду ни одного ее отклонения, педантично возвращает ослушницу на верный путь. Старательность его – явно чрезмерна. Истинное удовольствие для него – уличать другого в ошибке. Из-за этих мелочей он уже не может определить: не ошибочно ли общее направление?

Мы идем по самому краю пропасти. Ледяной гребень снежного массива. С двух сторон – предполагаемая пропасть. Снежная сеть, сотканная метелью, скрывает бездну.

Все труднее двигаться вперед. Дорога почти неразличима.

Вперед в никуда.

А мы шагаем с решимостью отчаяния. Вожак тащит нас, точно конь запряженный.

Мы достигли верха сплоченности.

Надо пробить стену ветра. Мы ничего не можем противопоставить ему, кроме нашего единства. Мы сближаемся. Ветер напрягается, чтобы разъединить нас, снег пытается сбить с ног, остановить. Мы все вместе одолеваем крутизну, вместе задыхаемся до потери сознания.

Мы – сама сплоченность, само блаженство в безмолвной нашей обреченности.

Белая эйфория.

Белый сон

Рад-молчальник ступает с закрытыми глазами.

Метель оплетает его белой куделью, укачивает, баюкает. На ходу он видит сон.

Камера оператора подстерегает его и запечатлевает его реальность – сон. Объектив констатирует то, что снаружи, – белую смерть.

Но мы видим за его закрытыми глазами, быть может, то, что видит он сам. Сновидение:

Вместо снега – золотой листопад. Солнечный осенний день.

По-детски обнявшись, Рад и Росица углубляются в пеструю тенистость леса. Мы оставляем их наедине. Ступни тонут в сухом прибое опавших листьев. Рад сплетает колечко из травянистого золотого стебелька и надевает девушке на палец. Она заливается смехом.

Они целуются под хрупким, рушащимся куполом леса.

Росица дует на одуванчик. Разлетаются бесчисленные лучистые стрелочки.

Девушка перепрыгивает с камня на камень против речного течения. В водоворотах трепещет отражение янтарных листьев, они словно птицы, слетающие вниз. Она плещет в лицо полные горсти золоченой воды. Босые ноги – в золотых водоворотах.

Росица сбегает вниз по скале. Пучок тимьяна раскачивается на ветру. Девушка наклоняется. Огнем вспыхивают на солнце волосы…

И Рад, с закрытыми глазами, сквозь снежную пелену, устремляется к этому манящему огню, вниз, в пропасть.

Дружба обязывает жить

Димо вовремя заметил. Дергает бечевку, спускается к самому краю пропасти, преграждает путь Раду. Подпирает его своим плечом. Оба они едва удерживаются под напористыми ударами ветра.

Рад не открывает глаз. Димо тычет кулаками, пытаясь привести его в чувство. Трет ему лицо снегом.

Спящий нехотя разлепляет веки. Оглядывается: белый хаос. Жизнь претит ему. Он сердится на Димо: зачем тот лишил его золотого видения? Он хочет вернуться назад, в свой сон, в осенний солнечный день.

Но Димо почти несет его. Пошатывается, едва удерживается на ногах. Только теперь Рад окончательно приходит в себя. Усилиями друга он встряхивается, опоминается.

Нет, эти усилия не должны пропасть напрасно.

Рад становится на ноги и ступает, ноги плохо держат его. Димо берет его рюкзак и шагает сзади, подпирая друга плечом. Рад прилагает нечеловеческие усилия, чтобы не поддаться сну, – и все это ради друга, который спас его.

Тяжкая помощь друга – она обязывает.

Белая смерть

Один едва заметный шаг через белый невидимый порог – и мы уже за гранью.

Нам снится, будто мы по-прежнему бодро шагаем вперед к вершине, коронованной солнцем.

Во сне мы щедро, как хлеб, протягиваем людям руки.

Во сне мы теплы, добры, молоды, полной грудью вдыхаем тающую весну.

Мы и не подозреваем о том, что скованы, что веки наши – в снежном гипсе, как у слепых статуй.

Мы бесчувственны, мы блаженно улыбчивы.

Среди белой пустыни бьются ледяные комочки сердец…

Поэту снится белое стихотворение. Снег нашептывает ритмичные строки в такт медлительным шагам в метели.

Он никогда не запишет это стихотворение.

Куда исчезают незаписанные стихи, нерожденные образы?

Тени неосуществленных творений витают в воздухе. Может быть, из них и состоит атмосфера, дающая жизнь планете.

Мы вдыхаем поэзию, даже не ощущая этого.

Она пронизывает наше существо ритмом замерших шагов, фантазией, излучаемой неведомыми поэтами, давно уже умершими; она проникает в нас вечным трепетом души.

Слепые и глухие идем мы через мир, не улавливая поэзии окружающего. И только закалившись в огне и холоде страданий, обретает наша кожа чуткие раны – глаза и уши. И пока они открыты, мы впитываем жгучими глотками поэзию жизни.

Вместе – единственная наша опора

Вместе – несмотря ни на что.

Попробуй кто-то противопоставить себя общему движению вперед, мы набросились бы на него с ожесточением: ведь он отнял бы у нас самый верный компас в хаосе – единство.

А про себя каждый думает о разном.

Вожак: Теряю надежду. Нет выхода. Нет спасения. Уже не различаю, куда идти.

И кричит нам, пытаясь заглушить бурю:

– Направление правильное!

Никифор: Чушь! Давно уже кружим, как слепые зайцы. Не знаю, где мы теперь находимся. Не понимаю, куда направляемся.

И окрик соседу:

– Не отклоняйся!

Дара: Хуже нет, чем брести вслепую сквозь снег!

И голос ее одолевает бурю:

– Бывает и хуже!

Бранко: Если бы мать знала, когда я рождался, что меня ждет!

И откликается:

– Что хуже? Гадюка в спальном мешке?

Дара отвечает с такой уверенностью, что даже сама себе верит:

– Не знаю! Или нет, знаю! Проволочки Деяна! – Она сама вся обмотана белыми проводочками метели.

Мерзляк: Деян сейчас в тепле, а мы… Конца-краю не видать!

Но вслух произносит:

– Деян нам сейчас завидует в своем теплом кабинете!

– А по-моему, это ты ему завидуешь, Мерзлячок! – оставляет за собой последнее слово Насмешник.

Шагаем, шагаем. Странное существо это МЫ. Каждый в отдельности думает что хочет. Но вся вместе группа мыслит иначе. Она совсем иное существо, составленное из разных характеров и точек зрения и в то же время совершенно им противоположное.

МЫ. Звучит патетически.

Шагаем, припав друг к другу. Хотим доказать самим себе, что людей можно объединить, что они могут быть вместе, что никакая угроза не разделит их!

Исчезают ссоры, рассеивается взаимная злоба.

Все вокруг стремится разделить нас, но связывает еще сильнее.

Мы рады буре – она соединяет нас.

Цель подменяется иной, внутренней целью

В белом хаосе не различишь нашу цель.

Вожак забыл о ней. Но ведь все равно он куда-то ведет нас? А если остановится, то это будет никуда.

Асен, наш теоретик, углубляет свои познания. Он доволен: он копит опыт и наблюдения. Мы кружимся в метели, а мысль его следует по своим кругам.

Наша цель – в нас самих. Наша цель – не зубчатая линия вершин. Наша цель – внутренняя вершина: надо подняться над малодушием, превозмочь его. Самое низкое, самое унизительное для нас – страх. Из-за этого мы оставили свои теплые дома, шагаем по бездорожью, напрямую – по крутизне. Ищем трудностей, чтобы лицом к лицу столкнуться со страхом, помериться с ним силами. Никто не знает границ своих возможностей.

Мы ищем себя.

И ради этого мы готовы потерять жизнь.

Чем труднее – тем ближе. С каждым шагом топчем страх, топчем сомнения. Становимся людьми.

Вертикально встаем навстречу стихиям, навстречу всему, что хочет повергнуть нас на колени.

Волчий путь

Свежие следы четвероногого пересекают наш путь.

Здесь только что прошел волк. Ветер засыпает эти следы. Миг – и их нет. Привиделось?

– Волчьи следы! – обнаруживает Горазд.

– Вниз подрал, негодяй, безветренного местечка ищет!

Как сквозь сон – волчьи следы. Спускаются вниз, жмутся к оврагам. А следы двуногих карабкаются вверх, открыто стремятся в неизвестное.

Мы все еще удерживаемся на ногах. Шагаем навстречу буре, навстречу всему, что хочет бросить нас на колени.

Кто-то поскользнулся, упал, снова поднялся. За ним друг – поддерживает его.

Какая мука – удерживаться вертикально, быть человеком!

И снова шагаем. Плечи согнулись, лица опущены, глаза залепило снегом, но мы еще двуногие существа, еще люди!

Не останавливаемся. Каждая остановка может оказаться концом!

Ноги передвигаются словно бы независимо от нашей воли.

А вокруг вьется белая смерть.

Буря исчерпала себя и внезапно стихает

И, достигнув своего пика, буря обмерла.

Ветер, покорный, лижет наши ступни. Мы втоптали его в снег, обессилили.

Останавливаемся – короткая передышка. Изнуренные победители. Альпеншток – в снег, опереться на него ладонями, голову книзу – глубоко дышим.

Не верится, что вокруг прояснилось. Отвязываем веревки. Не можем нарадоваться свободе.

Какое облегчение! Ветер валил на наши плечи целую гору. А сейчас гора упала с плеч!

Кто не испытал этого, не знает легкости воздуха.

Дара скидывает лямки рюкзака, и неодолимая усталость валит ее на снег.

Последние снежинки слетают с низких облаков. Солнце дает о себе знать. Кругом волнится снег – неспокойные следы бури.

Пейзаж постепенно выходит из хаоса, приходит в себя. Вдалеке жемчужиной искрится заснеженный гребень горы.

Оператор отряхивает камеру, и глаз ее, на время ослепленный, вновь широко раскрывается, чтобы заснять чудесную картину.

Поднимаемся, оглядываем огромное пустое пространство со всех сторон – вершина! Мы и сами не можем объяснить, как мы добрались сюда! Мысль о том, что мы уже так высоко, заставляет нас усомниться: да на земле ли мы вообще!

После такой победы в горах человек на равных с безмерной Вселенной, он больше не чувствует себя безмолвным и одиноким.

Затишье – плохой предвестник!

Но мы успокоились. Для нас позади самое страшное – испытание на выносливость. Испытание на сплоченность. Испытание загадочного существа МЫ. Никто не сдался.

Теперь мы ничего не боимся.

Но Асен, который одновременно и с нами и вне нас, рассуждает более трезво:

– После бури – всего светлее, но и опаснее всего!

– Кончай, философ! – Дара пренебрежительным взмахом отбрасывает его слова далеко, за горы!

Расслабленные усталостью и торжеством, победители уязвимы для поражения.

Миг блаженной слабости.

Взгляд проясняется. Вершина. Заново открываем бесконечность. Горы принадлежат нам. И мы принадлежим горам.

Бранко угощает всех винными ягодами. Мы поздравляем его:

– С днем рождения!

– С совершеннолетием тебя, как сказал бы Деян!

– Пусть жизнь твоя будет сладкой, как эти ягоды!

Для того чтобы с такой полнотой ощутить вкус этих земных плодов, мы должны были пройти через ад. А теперь мы впиваемся в самое сердце нашей планеты: сморщенное, иссохшее, крохотное, но переполненное сочной липучей сладостью и бесчисленными хрусткими семечками – зародышами завтрашних плодов.

Последнее предупреждение мертвых живым

Перед нами металлически-серые скалы. Ветер раздел их донага, освободил от снежного покрова. Местами они так заострены, так пугающе нависают – снежинке даже негде здесь задержаться. И зияет пространство, как лунный кратер.

К подножию скалы притулилась засыпанная снегом надгробная пирамидка. Скорее воображением, чем взглядом, различаем мы табличку с именами.

Вожак указывает рукой:

– Здесь трое погибли.

Звучит как-то неуместно. Напоминание о смерти всегда неуместно, даже когда ты в двух шагах от нее.

Раздается еще более неуместный вопрос Поэта:

– Как это случилось?

Профессиональный недуг поэтов – спрашивать именно о том, о чем не нужно спрашивать.

Вожак вынужден объяснить. Он прибегает к обтекаемым выражениям:

– Поднимались на скалу и нечаянно вызвали лавину.

Ну, о таком и самый неопытный догадается!

Но оператор спрашивает наивно:

– Они что, новичками были? – В голосе его чувствуется угодливое желание напомнить нам, что мы-то не новички, в отличие от тех троих.

Насмешливо звучит ответ Никифора:

– Один был ведущим нашим специалистом по лавинам.

Все смолкают. Даже не оборачиваясь, мы замечаем, как тень тревоги перекосила лицо Суеверного. Мы долго вглядываемся в скалы, измеряем взглядами, поднимаемся мысленно шаг за шагом.

Минута молчания – дань погибшим. В наступившей тишине улавливаем странное дуновение. Вздрагиваем, словно от предупреждающего вздоха мертвых.

Поэт выждал время, мысль его оформилась, и теперь он снова произносит несколько вполне неуместных фраз:

– Каждый уверен, что с ним-то ничего не случится! Другие погибают, но я уцелею… А когда приходит время на себе испытать последствия подобной самонадеянности, тогда уже поздно!..

Заглядевшись на пирамидку, Асен напоминает:

– Ошибки направляют нас по самому верному пути…

Все это эффектные афоризмы, но никто не принимает их всерьез.

К новым вершинам

В ТИШИНЕ пробуждаются амбиции.

Мы снова вспоминаем о вершинах.

Усталость забыта. Далекие горизонты зовут.

– Куда теперь? – нетерпеливо спрашивает Бранко.

Вожак раскрывает карту. Головы склоняются. Это для того, чтобы уверить себя в соблюдении коллективного принципа. Ведь маршрут определен еще в Софии. Палец вожака ползет по красной линии к месту нашей гибели. Уже совсем близко, один лишь шаг!

Асен замечает это со стороны и предупреждает:

– По правилам мы должны держаться связками вон там, на краю!

И как ему пришло в голову налегать на это «по правилам»?

– А по исключениям? – дразнит Насмешник.

– Давайте напрямик отсюда! – предлагает Горазд.

Но к предложению самого сильного всегда слабо прислушиваются.

И тут нас изумляет вожак:

– Нет, лучше вот так, еще прямее. Надо наверстать время!

Поворачиваем голову, взглядами измеряем пугающую крутизну. Самый рискованный вариант. Стреляем глазами в сторону Суеверного, но на его лице маска спокойствия. Только слишком уж она натянутая – от уха до уха. И его смутное предчувствие передается всем. Но никто не хочет показать, что боится трудностей. Самый невольный вздох сейчас был бы истолкован как возражение.

В нас уже отзвучало последнее эхо только что пережитой бури. В затишье снова поднимают голову затаенные до времени нелады.

Никифор неопределенно кивает в знак согласия. Он спешит заявить свое единомыслие с вожаком и со всей группой, чтобы мы не обвинили его в отступничестве.

Скульптор и Мерзляк обмениваются понимающими взглядами.

Насмешник прячет ироническую улыбку, как бы говоря себе: «Ну выступлю, ну и что?! Против всех не пойдешь!»

Вожак улавливает затаенное сопротивление и нарочито обращается к Никифору:

– Твое мнение?

Никифор, поразмыслив.

– Согласен… согласен, что мы очень запоздали!

Вожак, обрадовавшийся было его первому слову, мрачнеет.

– Чтобы исправить одну ошибку, совершим другую, быть может непоправимую? – вмешивается Асен, стоящий в стороне и тем самым как бы отделяющий себя от группы.

– Хватит сентенций! – вскипает Дара.

Бранко не выносит всех этих обсуждений:

– Для чего же столько усилий потратили? Разве не для выполнения задания?

– Деян часто говорил: «План ради плана», – напоминает Суеверный.

И тотчас – несколько голосов:

– Хватит с нас Деяна!

– Дезертир!

– Старый козел!

Поэт прибегает к общей мечте:

– Это восхождение – ступень на пути к Памиру! – В голосе его обрывается струнка сомнения.

– Снова все откладывать на целый год! – Дара, как обычно, руководствуется чувством противоречия.

Очерчиваются две подгруппы: первая, более малочисленная, но активная и настойчивая, стоит за риск; вторая – молчаливо не убеждена в необходимости рисковать. Среди несогласных – Насмешник, Суеверный, Скульптор, Мерзляк. Асен не подключается ни к одной из подгрупп – ему интересно наблюдать и рассуждать об их разногласиях.

Но вот к нему обращается раздраженная Дара:

– А с кем ты?

И Асен задорно шепчет ей на ухо:

– С тобой!

Но вожак спешит прекратить все:

– Времени нет для дискуссий!

Мы все еще бурлим. Но в конце концов дело решают наши «спящие красавцы» – они определяют численное превосходство. Активные увлекают их за собой, как комета – свой хвост. Это молчальник Рад, которому все – все равно. Влюбленный Андро; Зорка, женственная спутница силы; оператор, готовый присоединиться к самому рискованному направлению, лишь бы остаться с нами; и Поэт, склонный к созерцательности и податливый на внушение.

По сути, вожак не может приказать. Он всего лишь живое олицетворение групповой воли. Итак – напрямик, по крутизне. Спор заключает Никифор.

Все взгляды устремлены на него и, кажется, заклинают не перечить общему решению, не тормозить движение вперед.

Никифор, как и вожак, подчинен нашей воле. Он, прежний вожак, – зеркальное отражение нынешнего, фактически они ничем не отличаются.

– Ладно! Но если бы это я предложил, вы бы, наверно, спросили, не напился ли я!

Несколько голосов ускоряют окончательное решение:

– Пошли! Пошли!

– Единогласно!