Текст книги "Записки империалиста (СИ)"

Автор книги: Кирилл Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

Турок, египтян и крымцев я ещё днём распорядился разделить. Последними займутся жандармы, МВД, военно-полевые суды. Десятка – это минимум, на стройках империализма, что их всех ждёт, а, дальше в зависимости от тяжести содеянного и желания к сотрудничеству. На ком кровь гражданских и насилие есть, того ждёт петля.

Турками и египтянами будет заниматься разведка, контрразведка, жандармы. В городах и весях Османской империи, на берегах Нила России нужны будут свои люди для будущих событий. Может кто из подготовленных агентов станет приближённым или советником Араби-паши в Египте? И нужны кадры для пропаганды среди турецких частей в Крыму и в самой Турции уже сейчас. С пленным взятые у Керчи уже начали работать в этом направлении.

Плюс к пленным разных пушек более сотни, к ним боеприпасы, порох и прочий хабар. И пока примерно более тридцати пяти тысяч столов разной стрелковки. Прусские гладкостволы аж 1809 года, по новей 1839-го, капсюльные. Французское и бельгийское старьё, переделанное в капсюльные ружья. Но, были нарезные французские Тувенены. Всё в дело пойдёт. Надо насытить передовую в Севастополе стрелковой по максимуму, чтоб усилить огневую мощь обороняющихся. И эти трофеи будут для этого большим подспорьем. Не надо будет своё старьё тащить в Крым через всю страну.

Наши потери были пока 3 447 человек. Убитыми 557 бойцов. И я отметил для себя, что среди убитых и раненых было много из Православной дружины. Задал вопрос почему так и получил ответ. Эти туркофобы, тупо резали каждого второго турка, даже если он уже поднял руки и бросил оружие. В ответ на это они получили яростное сопротивление с их стороны, как итог, рост потерь у дружинников.

Как я им и обещал нюхнули пороху и мои братья, Николай и Михаил. Они участвовали в штурме, один в составе батальона гвардии, другой гренадеров. Когда они мне с чувством, жестами за ужином рассказывали о бое, говорили, что даже успели пострелять в противника правда только из винтовок. До револьверов и гранат дело, увы, у них не дошло. Я про тут себя усмехнулся. И не должно было дойти до гранат, я же не зря их отправили именно в гвардейский и гренадерский батальон. Они уже стали штурмовой пехотой. И точно не туркам, пусть и лучшим их частям, под силу было их остановить. Тем более после такой артподготовки. Теперь только Константину осталось побывать в сражении. И пусть хоть одна падла вякнет, что династия прячется за спинами своих офицеров и солдат. Участие в сражениях Крымской войны всех сыновей императора Николая и пребывание сыновей императора в действующей армии станет мощным аргументом для призыва к ответу дворян-уклонистов. Император с братьями и сыновьями был в сражениях и на войне, а, ты, где был? Как выполнял свой долг и присягу? Спрашивать будет власть, причём официально. И наверно ветераны войны. Как дворянин дворянина. Я думаю не одну, не две и не три сотни дворян можно будет лишить дворянства, а, с ним и имений.

19, 20, 21 июня я ещё был в Евпатории, подводили итоги сражения. Занимался пленными. Часть их решил оставить в Евпатории, чтоб они уже начали её отстраивать. Часть оставили в Крыму для строительства дорог, большая же часть была отправлена на строительство конки, шоссе и телеграфа от Каховки на Днепре до Симферополя. Там и кормить их проще. Так же я утверждал наградные списки. И когда пробегал взглядом один из них, вдруг остановился на этой фамилии. И очень, очень сильно удивился. О!!! Фет, Афанасий Афанасиевич. Да, да, то самый, из учебников по лит-ре. «Я пришёл к тебе с приветом рассказать, что солнце встало…» Так вот это воспеватель природы и лирик. Был штабс-ротмистром лейб-гвардии Уланского полка!!! Ничего себе, лирик! Я честно говоря не знал этого. Так вот он со своими уланами во время штурма был на правом фланге. И в ходе атаки захватил батарею и взял в плен расчёты орудий и при поддержке пехоты отбил контратаку турецкой кавалерии. Герой!!! Я думаю войны с него хватит, пусть послужит в Крыму на охране коммуникаций и побережья. А, то не дай, Бог, убьют. И Россия потеряет по моей вине замечательного поэта. Ещё кстати один поэт спешит в Крым, ко мне. Алексей Константинович Толстой. Дружок Александра по играм в детстве. Сейчас он в звании подполковника ехал в Крым. В бой он, церемониймейстера двора, конечно сам не пойдёт, и никого не поведёт, а вот делах бумажных поучаствовать может. Да, и дело у меня к нему есть.

22 июня я с сыновьями, братьями отправился обратно в Севастополь и Крымскую армию. А об успехе Барятинского против союзников, я и армия уже узнали утром 19 июня. Покричали «ура», солдатам налили по чарке, выдали усиленный паёк. Пленным туркам рассказали, о неудачах их союзников. Чтоб не так обидно было за себя и для создания пораженческих настроений.

Победа в Евпатории и на высотах у Севастополя, план по ведению войны в Крыму принятый в Бахчисарае продолжал реализовываться на практике.

Командующий Крымской армией, князь Александр Иванович Барятинский, глубоко и облегчённо вздохнул. Только, что, он проводил императора в Евпаторию. Пыль, поднятая его колонной из экипажей и охраны, ещё не успела осесть на землю, а, князь уже заметно повеселел.

С таким Александром, другим, не тем, которого он знал раньше ему было трудно, но, интересно. Трудно, потому-то он лез во все дела, доставал свой как он его называл блокнот из своей полевой сумки, и всё время записывал, какое он дал распоряжение, кому, в какие сроки выполнить, что для этого нужно. Или это делали его адъютанты, которых тихо ненавидели все, кто не успел выполнить то или иное распоряжение императора и с них сняли за это стружку. Проблема была не в том, что записал и записал, кто и что должен был сделать, и ладно. Теперь это ОБЯЗАТЕЛЬНО ПРОВЕРЯЛОСЬ!!! И очень часто самим Александром! Здесь он Барятинскому напоминал строгого и дотошного… учителя. Который ставил себе целью найти любую зацепку, чтоб не поставить ученику хорошую оценку или наоборот, дав ему исправить ошибки и всё-таки получить её. При этом в зависимости от сложности поставленной задачи, он сам говорил давал допуск, день, два, три. Но, затем неукоснительно требовал отчёта, сделано ли, насколько, или нет. Если выполнено, или не до конца, то следовал разбор, кто, и почему, не выполнил приказ, распоряжение. Александр часто говорил в связи с этим такую фразу: «Каждая недоработка, проваленное дело, имеет имя, фамилию, звание или должность». За мелкие промахи устные замечания, с занесением в личное дело, сыпались на военных и гражданских как картечь против пехоты. За более серьёзные недоработки, только так с плеч слетали уже эполеты и чины, за крупные дела, ждал арест, следствие, суд.

Надо сказать, сам Барятинский не сразу втянулся в такой ритм, темп в делах и такой уровень спроса исходя из существующих на тот момент представлениям об ответственности. Такого подхода к ведению дел он от Александра не ожидал. Он его помнил весёлым, беззаботным наследником престола, путешествующего по Европе или России. Который покорял умы и сердца, окружающих своими манерами, умением общаться, располагать к себе, щедростью, обаятельностью, тактом, отсутствием высокомерия. Теперь же раздача замечаний, высочайших неудовольствий, лишение званий и лишение должностей, отдача под суд, шла наверно быстрее, чем они в то время открывали бутылки с шампанским. А делали это они очень часто.

После разговора накануне казни генералов, в которую он, Барятинский до последнего не верил, Александр ему начал… нравиться ещё больше. Его решимость, напор, энергия, которую император показал по приезду в Крым, начали заводить и его. Ведь сказать честно, когда он прибыл в Крым и начал принимать командование армией у Меньшикова. Он, уже опытный военный, который прошёл путь командира полка, дивизии, корпуса, был начальником левого фланга Кавказской линии и начальником главного штаба войск на Кавказе, несмотря на весь свой задор, опыт, авторитет, энергичность, сначала даже растерялся. Дела в Крымской армии были очень неважные. Но, император поддерживал его из Петербурга словом и делом. К нему из России пошли подкрепления, артиллерия, штуцера, порох, запасы. Александр дал ему в Крыму и соседних губерниях юга России по сути власть проконсула. Помог, дал… и начал требовать результат. А молодые великие князья Николай и Михаил, при всём к ним почтении, стали глазами и ушами Александра в Крыму. Это немного задевало сначала Барятинского, но, дела настолько его затянули, что даже думать об обиде на императора было некогда, да и сил на это уже не оставалось. Надо было делать одно большее дело. Об этом писал ему Александр, не дать победить Россию или сделать победу коалиции пирровой.

И после успешных дел в Севастополе, отбития первых попыток захвата Федюхиных высот и горы Гасфорта, князь начал надеется на то, что такая возможность есть. После чистой победы на суше и море у Керчи, уже начал в это верить. Но, как старый товарищ, взял на себя смелость попенять лично императору за его не совсем верный шаг, биться в сражении самому на штыках. А, может быть и верный. Армии, Россией, нужен был пример, что, надо сражаться несмотря ни на что и из-за всех сил. Кто его мог лучше дать, если не сам император? После этих успехов и особенно после большого ночного боя в Севастополе 10 июня, когда наконец-то перестали жалеть порох и заряды для противника, сам командующий Крымской армией и его армия стали смотреть на изменившихся ход войны, не как израненный медведь, затравленный собаками, прижатый рогатиной и способный только грозно рычать и устало махать ещё опасными лапами, а как лютый бер, которые зализал свои раны, сломал рогатину и начал рвать псов, которые уже стали его считать своей добычей, и подзабыли с кем они имеют дело.

И вот теперь, сегодня, 18 июня, уже сам Барятинский должен, сам, нанести очередное поражение войскам союзников, ведя сражение от обороны. «Федюхины высоты и Гасфортова гора должны остаться за нами. Кровь из носу. Ни шагу назад. Ты, Александр Иванович, должен в этом сражении пустить как можно больше крови коалиции. Особенно турками и сардинцам. Чтоб отбить у них охоту до конца войны ходить против нас в атаки. Кишки союзникам выпускать будем позже», – так сказал император, когда уезжал в Евпаторию. И не только приказал это сделать, но, и дал для этого всё, что мог дать на данное время. И князь заметил, что у императора опять появился это выражение глаз и чувство на лице, которое он видел и ощущал у Александра раньше, в молодости, когда тот видел привлекательную особь женского пола или на охоте. Здесь он вновь увидел этот взгляд и почувствовал настрой императора, когда был разговор между ними о казни воров-генералов. Этот состояние было известно и самому князю Барятинскому, и даже намного лучше, чем императору. Это настроение хищника, который увидел добычу, начал её гнать, уже успел вкусить её крови и ему теперь хочется только одного, догнать и растерзать её. Настроение императора начало захватывать и Барятинского. Это чувство и желание не оставило его, когда шла подготовка к сражению, и тогда, когда перевалило за полночь и уже начался отсчёт 18 июня. Более того, оно стало только сильнее.

Генерал Жан-Жак Пелисье был спокоен. Армейские эскулапы-коновалы рекомендовали ему как можно меньше волноваться после сердечного приступа, он, так и делал. Зачем волноваться? Он уже понял, что, Федюхины высоты ему сегодня не взять. Поэтому он был спокоен. Тем более вокруг было красиво. Похоже на Алжир, но, климат по лучше. Тоже жарко, но, всё-таки не так. И эти русские, похоже на алжирцев, по сути такие же дикари. Вцепились в этот Севастополь, эти высоты и не хотят даже на пье сдавать свои позиции. А своих лучших солдат в Крыму, просто так он на убой к русским отправлять более не собирался. Ему после первой атаки и артиллерийской дуэли стало ясно, что… Ватерлоо сегодня не будет. Точнее оно может случиться, но, увы, не для упрямых русских. Да, он, потерпел неудачу. Но, пусть хоть какая-нибудь морда в Париже попробует его в этом обвинить!!! Пусть сам сюда приедет и попробует чего-нибудь достичь. Поэтому, командующий французской армией в Крыму подозвал к себе генерала Боске и громко сказал ему:

– Всё, играйте отбой. Ватерлоо сегодня не будет, ни для нас, ни для русских. Лавры, пусть и самого Бонапарта мне не нужны, а солдаты ещё пригодятся Франции здесь в Крыму.

Разгорячённый Боске, ещё не остывший от боя и знающий, что собранных сил против русских ещё более чем достаточно для продолжения сражения, попытался ему возразить. Но, Пелисье взглядом и рукой остановил его, и практически прорычал:

– Играйте отбой, генерал Боске! Или вы не видите, что здесь уже совсем не Альма!!!

– Я, приказываю, вам, играть отбой!!!

Сделал шаг вперёд и уперся взглядом в Боске. Тот в ответ сверкнув гневным взглядом, молча, резко развернулся и зашагал выполнять, то, чего не хотел. Через несколько минут горн стал играть отбой. И десятки тысяч солдат французской армии возблагодарили вслух или про себя, Бога, судьбу, генерала Пелисье, за то, что по крайне мере сегодня они были избавлены от своей солдатской обязанности идти в атаку на эти высоты, под русские пули и картечь.

В это же время князь Барятинский, после доклада с Федюхиных высот, и собственного наблюдения за сражением с вышки, которая стола на Телеграфной горе понял, что французы на сегодня всё, закончили. Нет, они не выдохлись, просто его визави понял после первой атаки, что сегодня ему цели не достичь. А лишние ему потери, без достижения успеха были не нужны. И главком Крымской армией понимал Пелисье. Он сам сделал так же после того, что того как была отбита первая атака французов, и того, что было после неё. И француз повторять это он не собирался. И на это были свои причины.

Федюхины высоты осталась и во второй раз оборонять 12-я дивизия под командование генерал-лейтенанта Павла Петровича Липранди, за исключение Азовского полка. Его заменил вновь сформированный горный полк из «кавказских» батальонов и собранных из частей Крымской армии. То есть касаемо войны личный состав нового полка были далеко не новички. Поскольку против высоты должны были действовать французы, дивизию усилили, полками гвардии и гренадёров, их до штата в четыре батальона довели, набирая солдат и офицеров прямо из Крымской армии. Неплохой шанс – вот так взять и попасть в гвардию или гренадеры здесь на месте и причём заслужено. А не по родству и связям. Дополняли эти силы, собранные с гарнизона Севастополя и Крымской армии лучшие стрелки, всего их было две тысячи. Из них полторы уже заняли свои позиции на Федюхиных высотах. Усиливали эти и без того немалые силы, тысяча охотников. Брали тех, кто стрелял лучше обычного. И у этих сил ещё была одна особенность, все они были вооружены нарезным оружием, штуцерами, или как их ещё стали называть винтовками. Это был приказ императора, чтоб, именно против французов у всех, кто будет в них стрелять были винтовки. Артиллерия была представлена, полевыми шести и двенадцатифунтовками, полупудовыми мортирами, четвертьпудовыми единорогами на позициях. Был и крупный калибр, полупудовые единороги и двухпудовые мортиры по две батареи, столько же ракетных. В итоге Федюхины высоты должно было защищать двадцать шесть с половиной тысяч пехоты, бывалых офицеров и солдат, которые прошли уже не то, что не один бой, а не одно сражение, и под сотню орудий. В резерве за Чёрной речкой стояла 17-я дивизия.

Всей группировкой командовал генерал-лейтенант Павел Петрович Липранди. В 1848 году он был произведён в генерал-лейтенанты и назначен начальником штаба Гренадерского корпуса, с зачислением по гвардейской пехоте и Генеральному штабу, в списки Лейб-гвардии Семёновского полка. Поэтому у гвардии и гренадеров вопросов, почему их отдали под командование армейцев, лишних вопрос не возникало. Их вообще старались держать строго. Излишний гвардейский-гренадерский выпендрёж пресекался здесь в Крыму твердо, по принципу, «гвардия, гренадеры элита армии, причём не только по части загулов и разгуляев, но, и её элита именно как АРМИИ. Не нравиться, не получилось быть её элитой? Отправляйся просто в армию. Незаменимых нет». Так, что ротация среди гвардейцев шла достаточно активно, прежде всего среди офицеров.

В сражение за Федюхины высоты упор был сделан на стрелковый бой и картечь, с целью нанесению противнику используя преимущество своих позиций и насыщенность винтовками как можно больших потерь в живой силе, на десерт для противника была тяжелая артиллерия, которая должна была подавить вражескую.

Утром 18 июня солнце уже основательно освещало землю, а точнее балаклавскую равнину по которой вновь должны пойти в атаку солдаты, в ходе неё часть из них упасть и пролить свою кровь на неё. Многие из солдат после этого должны были уже навсегда лечь в крымскую землю, которая за последние месяцы впитала и вобрала в себя наверно столько крови и тел, сколько не было за всю историю Крыма. Сегодня должна была быть получена очередная порция и того и другого. Солнце светило, погода обещала быть хорошей, к новому дню всё было готово. К сражению, которое должно было здесь пройти вновь тоже.

Во время обстрела русские вновь неприятно удивили французов, с высот у развалин Инкермана, они начали вести ответный обстрел позиций французов на Сапун-горе ракетами. Ракеты били неожиданно далеко, взрывались сильно, из-за этого, часть тяжёлых мортир и полевых орудий, которые поставили там открыто в уверенности, что до них не достанут, прекратили вести огонь.

Ещё не окончился обстрел, а французы, сосредоточившись за Семякинами высотами пошли в атаку. Главный удар должен был быть в центре. Пелисье хотел использовать возвышенность, которая была впереди остальных трёх высот, прикрываясь ей накопить там войска и одновременной атакой в центре и флангах пробиться к русским позиция, ворваться на них, ввести в бой подкрепления и решить сражение за Федюхины высоты в свою пользу. Первая часть плана атаки получилась, с остальными вышел казус.

Атакующие части на всех направления атаки опять встретили заграждения, которые так искусно и коварно умели ставить русские. Французы это уже учли и разбивали их огнём легких пушек, цепляли кошками и вручную или лошадьми срывали рогатки, верёвки, и тем самым взрывали установленные там фугасы и расчищали себе путь. При этом они попали под огонь не только вдруг ожившей артиллерии русских, но, и из штуцеров, хотя расстояние до русских было ещё более тысячи шагов. И несмотря на это французы шли вперёд, бесстрашные зуавы и легионеры, бравируя своей удалью вырвались даже в авангард авангарда. И первые ощутили на себе то, что им оказывается, кроме уже привычных в Севастополя рогаток, ям, фугасов и картечи приготовили сегодня русские.

В это время собранные с гарнизона Севастополя и армии отборные стрелки на русских позициях беспрестанно вели прицельный огонь. «Один выстрел – одно попадание!!!», так их наставляли их командиры в Севастополе и здесь. Поэтому они стреляли, а, заряжали им винтовки, сразу несколько солдат, которые стреляли хуже. Прицеливание, выстрел, смена винтовки, вновь прицеливание, выстрел. И заново как заводные. Поэтому вскоре атакующим французам уже пришлось продолжать сближаться, идя через тела своих убитых или раненых сотоварищей, которых становилось только больше. Русские вели ружейный огонь так, что, стрельба слилась в один сплошной гул, а, их пули летели навстречу тысячами по всему фронту атаки. Сквозь него было даже не слышно выстрелов их полевых мортир. И всё же, теряя сотнями убитыми и ранеными, батальоны французов шли вперёд, они уже озверев от своей же крови и потерь вошли в состояние «la fureur française» (французской ярости), размахивая знамёнами и крича «Vive la France!!!» рвались к русским позициям, горя яростным желанием в ответ пролить как можно больше русской крови.

Сами же русские были сильно против своей кровопотери, и поэтому спешили как можно больше пустить крови у французам, и с каждой пройдённой ими меткой в поле ружейный огонь только усиливался, в бой вступали уже те, кто стрелял хуже, чем лучшие стрелки, но, тоже неплохо, за ними следующие. Но, французы всё-таки доказали, что на данный момент они наверно лучшие солдаты в мире, после русских конечно. Сыновья и внуки солдат настоящего Наполеона показали небывалую степень мужества и стойкости, достойную их соплеменников при Бородино и Малоярославцем, сумели по заботливо расчищенной по ночам от кустарника местности натянутыми между ними верёвками, небольшими фугасами, через рвы, ямы, рогатки, всё-таки дойти… до них и до неё. Устилая свой путь телами сумели сквозь шквальный огонь из винтовок достичь знаков, после прохождения которых, были выкачены на русские позиции пушки и ударили картечью по французам. Через минуты две к ним присоединились молчавшие до этого момента большие единороги и мортиры. После этого ещё по инерции напор французской атаки прошёл ещё несколько десятков шагов, и иссяк. Картечь, бомбы встречным ударом остановили его. Атакующие после первого залпа упали на землю сотнями, убитыми, ранеными и живыми. Новые залпы и новые сотни, и ещё и ещё. Идущие за ними батальоны, которые теперь из-за этого стали открытые для огня стали поучать свою часть пуль, картечи и бомб. Всё, французская атака захлебнулась в пыли, дыму и собственной крови. И горячая крымская земля вновь впитывала её в себя, ещё теплую.

Французы вынуждены были отойти по всем направлениям. Прикрывая отход своих частей их артиллерия начала бить по русским позициям. И уже через несколько минут стало понятно, что, теперь безнаказанно для неё это не пройдёт. Русские стали отвечать полевой артиллерией, и, что, особенно было неприятно, крупным калибром и ракетами. Помимо этого, русская тяжелая артиллерия стояла на вершинах высот, и так, чтоб её не достали с Сапун-горы, и тем самым была практически неуязвима для ответного огня французов. Также Федюхины высоты господствовали на Семякиными и соответственно балаклавской равниной. Поэтому французы достаточно быстро убедились, что русские более чем достойные противники в артиллерийской дуэли и за пределами Севастополя. Именно после этого штабной горнист протрубил команду «Отбой», и французские части, которые попадали под огонь русских батарей начали спешно отходить из-под огня.

Барятинский получив об этом сообщение по оптическому телеграфу от Липранди и увидев это сам в трубу. Радостно и громко сказал, тем кто был с ним на вышке и внизу:

– Всё, господа!!! Французы отходят с большими потерями для себя! Федюхины высоты устояли! Здесь успех!!! И вызвал новостями радостное оживление в своём окружении.

– Осталось теперь только сардинцев проучить так, чтоб век помнили, а, то и больше, они, явно собрались атаковать во второй раз. Наверняка теперь сами в бой пойдут. Их ставка на артиллерию и турок, понятно дело не сработала, – бодро говорил Барятинский, глядя в сторону Гасфортовой горы и чуть пританцовывая, от радости или нетерпения, отдал распоряжение:

– Передайте, Прокофию Яковлевичу, об успехе Липранди. Пусть и он теперь как следует угостит сардинцев. Бомб, картечи, пуль, пороха не жалеть. Надо у них отбить даже желание думать о новых атаках наших войск. Зарубочку поглубже на память им сделать.

Генерал-лейтенант Альфонсо Ферреро Ламармора сидел в окружении своего штаба, грязный, уставший, с перебинтованной рукой. Сидел и вспоминал свои разговоры перед отправкой в Россию с оставшимися участниками похода на Россию в 1812 году в составе Великой армии во главе с великим Наполеоном. То, что ему рассказали ветераны, казалось ему тогда не совсем реальностью.

Невиданное упорство русских в сражении под Москвой, её сожжение, по их словам, самими же русскими, поражение Наполеона под Малоярославцем, гибельное для итальянцев и остальной армии отступление через русскую зиму и партизан. По их словам, получается, русские, не люди, а сплошь герои и титаны, и ему, прошедшему не одно сражение всё-таки не верилось в это. И вот сегодня он окончательно понял, что ошибался. Старики-солдаты ему не врали, русские лучшие солдаты в мире и он, боевой генерал Альфонсо Ферреро Ламармора, сегодня сам в этом убедился.

Генерал-лейтенант Проко́фий Я́ковлевич Па́влов пребывал о распрекрасном расположении духа. Его отряд состоящий из его 11-й дивизии, двух батальонов Казанского полка во главе с полковником Всеволодом Гасфордом, первых защитников названной в его честь горы, тысячи охотников, пяти сотен стрелков-штуцерников, полевой артиллерии, двух батарей полупудовых единорогов, батареи двухпудовых мортир и ракет, выиграл сражение за Гасфортову гору в чистую. И приказ императора уничтожить как можно больше именно сардинцев судя даже на глаз по количеству убитых и раненых вдоль русских позиций тоже выполнил. Чем не повод для хорошего настроения?

Сражение он, как и было изначально согласовано начал первым. Выманил противника на начало обстрела ложными батареями и позициями пехоты. Бил он по горе более чем полтора часа и войска перетерпели обстрел просто отлично. Обманки часть огня принимали на себя, а известняк из которого состояла гора, в которую зарылись русские войска надёжно держал удары даже тяжелых мортир. Так, что не зря были стерты руки до кровавых мозолей у солдат.

Турки, которые пошли в атаку первыми, как и ожидалось себя не показали. Хотя их было не мало, три полка. До ближней картечи они так и не дошли. Они были остановлены редкими инженерными заграждениями, огнём стрелков и артиллерии. Фугасов и мин против пехоты на Гасфортовой горе не стали устанавливать, как и серьёзных заграждений. Командующий армией князь Барятинский на совещании перед сражением, сказал, что их задача удержать позиции уничтожив при этом как можно больше живой силы противника. Но, турки подвели русских, под массированный ружейный огонь и густую картечь они не захотели себя подставлять.

Генерал Павлов видел, как турецких солдат гонят вперёд свои офицеры и стоявшие позади их сардинцы и английская конница с левого фланга. Но, вперед шли лишь отдельные отряды не более роты. Они вырывались вперёд и тем самым привлекали на себя огонь стрелков и артиллерии. Который их быстро уменьшал в численности и заставлял отходить назад. Видя это остальные части турок не спешили идти вперёд, и вскоре, толи, не выдержав огневого воздействия со стороны его войск, толи просто не захотели идти в серьёзный бой дальше, начали отходить назад, тем самым смешав ряды сардинцев и англичан.

Турков, генерал за серьёзных противников не считал ещё с войны 1828–1829 годов, в которой, он офицер Могилёвского пехотного полка участвовал, брал Варну, отличился в бою и был награждён орденом Святого Георгия IV-го класса. А вот попробовать на зубок очередных европейцев он был не прочь, поляки, венгры, французы, англичане уже были, теперь вот сардинцы. Тем более от командующего пришёл приказ, суть которого была проста. Потерь у них должно быть как можно больше. «Что ж это можно устроить», – сказал он своему штабу и приказал, подпустить противника ближе чем на триста шагов, и затем уничтожить его картечью и ружейным огнём. Даже если дойдёт до штыков он и секунды не сомневался кто в этом случае возьмёт вверх.

Во время наведения порядка в своих рядах, противник времени не терял зря, гору вновь начали сильно обстреливать. Он ещё шёл, а уже сардинцы, силами четырёх полков, вновь турки, полтора полка и шедшие в задних рядах англичане, целых три батальона, пошли в новую атаку. Их же конница начала изображать, что-то вроде намерения атаковать на своём левом фланге. Что не говори, а, внушительная сила.

По мере приближения противника он начал нести потери, мизерные потери. Самые меткие стрелки, снайперы как их ещё называли, выбивали офицеров в его рядах. С ними в дуэль вступили сардинская легкая пехота, берсальеры, которые как отметил для себя генерал Павлов быстро и умело приближались к его позициям. Вот противник уже разломал редко выставленные рогатки, и сохраняя строй, бодро продолжал идти вперёд. Всё ближе и ближе. Пятьсот шагов. Четыреста. Берсальеры ещё ближе. Триста!

И тут сардинцы шедшие впереди остальных увидели, как вдруг ожили, казалось разбитые и столь уже близкие позиции русских, на них появились сотни и сотни солдат, орудия. И уроженцы будущей Италии поняли, что сейчас будет. И практически одновременно, те, кто был в первых рядах без команды, дали залп по противнику, из всех сил рванули верх по склону, чтоб успеть как можно скорее приблизиться к позициям русских, не попасть под ружейный огонь, картечь и вступить в рукопашную. Генерал Павлов увидев такие решительные действия сардинцев в решающий момент сражения, обернулся к окружающие его офицерам, и сказал:

– Господа, а эти сардины нет так уже и плохи. Эти их берсальеры так вообще хороши. Смотрите как они решительно и умело действуют. Хотят сблизиться, и сойтись с нами на штыках. Что ж пусть попытают счастья. Может им посчастливиться познакомиться с русским штыком. И довольно улыбнулся своей же шутке.

Хоть сардинские солдаты и бежали вовсю силу, но, услышали, как впереди прозвучали команды, «Цельсь!!!» Понять её они не поняли. Но, своей солдатской чуйкой, они её почувствовали. От этого в груди, животе захолодело, но, они побежали ещё быстрее вперёд. «Пли!!!», – донеслось до их слуха, и они увидели, как вспыхнула и побежала в стороны вспышками неровная линия выстрелов. Затем по них ударил звук сотен, тысяч выстрелов и столько же пуль. Для многих это стало последним, что они увидели и услышали. А потом для остальных наступил ад, хотя солнце продолжало так же светить и греть эту созданную для жизни Богом землю.

«Пли!!!», эта команда звучала многократно. И в ряды сардинцев русская пехота начала вбивать залп за залпом, пушкари тоже не остались в стороне. Хоть у многих солдат на Гасфортовой горе были ещё гладкоствольные ружья, но, пули у них были уже Фостера. Поэтому их стрельба на такой дистанции по атакующим порядкам противника был убийственно для него точна. И первые ряды были выбиты в первый же залп. Остальные солдаты противника всё равно продолжали бежать вперёд, и многие уже получали свою картечину, осколок ручной гранаты всего в пятнадцати-двадцати шагах от таких близких, и всё-таки недосягаемых русских.

Будь у генерала Павлова новички, они не сумели бы наверно поддерживать такой высокий темп стрельбы. И, может не все в первый раз своей ещё душой и разумом человека, который не стал ещё по-настоящему душой и разумом солдатом, выдержали бы эту картину избиения таких же солдат, как и они. Для, который они тоже ещё были бы… ЛЮДЬМИ. Но, таковых на Гасфортовой горе уже давно не было, там были именно СОЛДАТЫ, прошедшие уже не один бой и сражение. Поэтому они хладнокровно продолжали выполнять поставленную им боевую задачу. Удержать позиции и нанести противнику как можно больше потерь. И действуя как заведённый часовой механизм, залп за залпом уничтожали солдат противника. После того как батальоны шедшие на острие атаки были перебиты русским огнём, идущие за ними следующие остановились под градом пуль и картечи, не смогли его преодолеть, и начали отходить, стремясь как можно быстрее выйти из него. Это у них не совсем получилось. Картечь сменили ядра и гранаты, а русские стрелки с винтовками сотнями покинули свои укрепления и начали преследование и стрельбу по отходящим сардинцам, забирая новые жизни. Для них это был огонь в спину, для русских вслед отходящему противнику. Боевую задачу по уничтожению живой силы никто не отменял.