Текст книги "Записки империалиста (СИ)"

Автор книги: Кирилл Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

Так вот среди тех, кто занимался прицелами и приборами для артиллерии был некий Василий Фомич Петрушевский.

Все видные химики, начиная от авторитетного Александра Абрамовича Воскресенского, которого уже называли «отцом основателем русской химии», и заканчивая молоденькими Менделеевым и Бородиным. Все, Фадеев, Клаус, Зинин, Бутлеров, Бекетов, Соколов, Ильенков, Скобликов. Все химики, кто уже имел на руках диссертации магистров, кто ещё учился в магистратуре, и уже стал бакалавром. Все они были мобилизованы и направлены на пороховые заводы, химические заводы, в фармацевтику, производство медикаментов, металлургические и военные заводы. Зинин, Менделеев, Бородин убыли на Шосткинский завод, Бутлеров собирал свою команду у себя в Казани, Фадеев, Петрушевский остались в Питере и Охте. Эти группы получили задачи, увеличение выпуска пороха и начало производства пироксилина и нитроглицерина, а, из него уже динамит. Что я им мог дать как попаданец? Флегматизация. Вот такое вот словечко. Столь нужно для нитроглицерина. Чем именно успокоили его взрывной нрав, я точно не помнил. Торф, целлюлоза, гипс, пемза, опилки, какой-то кремнезём, мыло, желатин, мука, лён, хлопок. Пусть хоть сопли пробуют. Но, дадут продукт, который можно будет с высокой степенью безопасно использовать.

Что я за эти условия парника для взрывников требовал? Здесь всё просто было. Как можно быстрее, это, раз и как можно больше, это два. К августу Н-е количество гранат и бомб начинённых пироксилином должно быть в Крыму и на Балтике. Как и он сам. И желательно в паре с динамитом. Пудами. Неплохо бы, чтоб случилось так. А, чтоб повысить шансы на получения в ощутимых количествах нитроВВ. Помимо созданных условий, я обязал давать отчёты раз в две недели, и… вести в обязательном порядке переписку между группами, чтоб, постоянно шёл обмен сведениями и идеями. Эдакое сочетание мозгового штурма и работы в группах, с целью получения максимального результата. Окончательно тема с ВВ была запущена в последнюю неделю марта, когда, группа Зинина прибыла в Шостку. Раньше всех начал работы, конечно Питер.

Я вновь пригласил Льва Толстого сесть. И продолжил с ним разговор.

– Лев Николаевич, я знаю, что вы, уже попробовали себя в литературе. И не без успеха. Он в ответ на мою похвалу, искренне кивнул.

– Вы уже взялись за второй рассказ о Севастополе? Будете про май писать или про июнь? – спросил я. У Толстого в ответ на мои вопросы глаза стали больше, а густые брови невольно поднялись вверх.

– Знаю, Лев Николаевич, знаю, – ответил я на его немой вопрос. И продолжил:

– Не кажется вам, что настроение в гарнизоне, городе, изменилось? И причина этому, как мне кажется не только мой приезд в Севастополь. Он, наконец увидел, что, вся Россия с ними. А Россия стала понимать, что, это и её война, а, не только армии, флота, и Севастополя.

– Да, война страшное и жестокое событие в жизни стран и народов. И к сожалению, неискоренимое. Но, войны разные. Для нас это война, как и с настоящим Наполеоном, справедливая. На нас напали, мы отбиваемся. Для нас с вами она имеет смысл, для России. Ведь если мы её проиграем. Пощады нам как государству, стране, народу, не будет со стороны цивилизованных победителей. Ещё живы свидетели и они помнят как вела себя армия двунадесяти языков пришедшая к нам из культурной Европы с войной, по пути к Москве, в ней самой и на обратном пути. А поляки, шведы во время Смутного времени. Чем все они были лучше крымцев и ордынцев? Только, что в рабство людей не гнали. Так они хотели ими повелевать, здесь же на месте. Так, что, граф, война имеет смысл и цель. Для кого это грабёж, нажива, рабы и тщеславное чувство собственного превосходства над другими народами и странами. Что и служит оправданием для войн и захватов с их стороны. Для других война, это защита своей страны и себя в ней. Своей веры, образа жизни, своей истории и свободы. Помощь другим народам. Для России и идёт сейчас такая война, Лев Николаевич! И мы не можем её проиграть. А для этого важно не только количество солдат, пушек. Важно и слово. Как будет рассказано о этой войне, современникам и потомкам. Ведь вы, как её непосредственный участник, как никто другой может показать смысл войны, не просто как войны, а именно для России, для её настоящей и будущей истории. Рассказать и событиях, людях. Посмотрите на себя, на офицеров, солдат, матросов, жителей Севастополя. Ведь, Лев Николаевич, это и есть Россия. Та, Россия, которая победила непобедимого и великого Наполеона. Та, которая и сейчас сражается против чётырёх стран, две из которых, это Франция и Англия. Такие события меняют мировую историю. И такое под силу только великой стране. Не такой как все. Как об этом не написать правду? Напишите, граф Толстой. Обещайте это мне. И в моем лице, России.

Закончил я свой монолог, который будущий великий писатель, властитель дум и надеюсь не зеркало русской революции, слушал внимательно, смотря на меня всё это время своими умными глазами. Он вновь стал, и спокойно, без пафоса сказал мне в ответ.

– Я, обещаю вам, Ваше императорское величество, написать об этой войне правду. О людях, за что они воюют и гибнут здесь.

– Правду, Лев Николаевич, именно правду, а не только про бумагу и овраги, – сказал я в ответ. У Толстого по лицу мелькнул вопрос.

– И я слышал, – вновь приглашая его сесть, – что вы хотели бы начать издавать журнал подобный «Инвалиду». И вам отказали. Что ж это поправимо. Начинайте это делать уже прямо здесь, в Севастополе. «Вестник Севастополя», «Голос Севастополя», «Севастопольский боевой листок», может «Военный вестник», например. Вы сами и другие офицеры, кому не чуждо увлечение литературой, пусть через него рассказывают России, о том, как живёт и сражается город, её армия ради неё. Как говориться из первых уст. Это пусть будет первая часть издания, а вторая должна быть только для военных. В ней они пусть делятся опытом ведения боёв, применения разного оружия, средств, излагают свои идеи, что и как сделать лучше в плане вооружения, организации, снабжения.

– Возьметесь, за это, Лев Николаевич? Хватит у вас сил и терпения? – , спросил я его.

– Хватит, Ваше императорское величество. Где сам справлюсь, где другие помогут, – ответил Толстой, без раздумий.

– Отлично. Ручные печатные машины, бумага и рабочие уже на Северной стороне, помещение тоже нашли. Так, что за дело, граф Толстой, за дело! – сказал я ему улыбнувшись. Вновь удивление в глазах. Готовился я, готовился, к встрече с этим человеком.

– И, ещё, – я махнул рукой, и к нам подошёл адъютант, держа в руках что-то накрытое тканью.

– Это, вам, граф Толстой. Как будущему, уверен, большому русскому писателю и человеку, который должен, обязан, – выделил я интонацией «обязан», – сделать Россию лучше. Не только же, царям, этим заниматься, – улыбнувшись сказал я. И продолжил:

– Им помогать надо. Словом и делом. Именно такие, как, вы, Лев Николаевич, офицеры, люди, должны этим заняться. Вы увидели правду жизни, в самой крайнем её проявлении, войне. Узнали на ней наш народ, его силу и слабые стороны. Поэтому, за дело, граф Толстой, за дело. Сначала здесь, на войне, потом после неё.

И после этого, я, снял ткань и вручил ему свой подарок. Ящик из дорогого дерева с письменными принадлежностями. На внутренней стороне крышки была надпись золотом:

«Графу Толстому. Для будущего России. А.Н.»

Толстой взял его глядя прямо на меня. Наверно, запоминал. Глядишь и напишет про нашу встречу и разговор. Чем я хуже Хаджи-Мурата, или казака Ерошки?

Особых надежд, что Толстой станет уж совсем другим, не оппозиционным я не питал. Но, он сейчас был отчасти на переломном моменте своей жизни. Станет ли он вновь угрюмым, вызывающим у многих неприязнь и страх мужиком и потом стариком, при этом являясь великим писателем и немалым философом? Или теперь начнёт смотреть на жизнь, людей, страну более в светлых тонах. Тем самым оказывая немалое положительное влияние на общество. Надеюсь дело пойдёт в сторону плюса. Ему бы ещё жениться поудачней, чтоб, его жена понимала кто её муж, кем станет и будет для людей, России. Надо это будет не выпускать из вида. А ведь на подходе ещё одна глыба, даже по значительней, чем, Толстой. Достоевский!!! Хотя в отличии от графа, он всё же быстрее расставил себе приоритеты, касаемо людей, жизни, что, было для меня важней, своё отношение к России, её месту в мире и к самому миру. Меня как императора России оно вполне устраивало. Отзыв Федора Михайловича на взятие Геок-Тепе, иначе как имперским и не назовешь. А его братья Карамазовы, смердяковщина и «Бесы», удар в самую суть.

Если получиться, то может успею встретиться в Крыму ещё с одним значимым человеком в русской литературе, хотя конечно не масштаб Достоевского и Толстого. Но, они от него зависели и даже работали на него. Достоевский ещё как, в поте лица, по сути в роли литературного «негра». Это я о Николае Алексеевиче Некрасове, он буржуином и эксплуататором был не хуже прочих акул капитализма. Как мне сообщили он в ближайшее время поедет в Крым. Чтоб увидеть всё своими глазами, и здоровье заодно поправить. Может, что-то наподобие «Василия Тёркина» напишет, вместо Мороз, Красный Нос или деда Мазая. А ещё потому, наверно, что его конкурент, Андре́й Алекса́ндрович Крае́вский, редактор-издатель журнала «Отечественные записки», сам, с несколькими журналистами уже был в Крыму. И вся Россия читала в «Записках» описание сражение у Керчи. И Михаи́л Ники́форович Катко́в, не без моей невидимой помощи в течении пары недель возродив из пепла аки Феникс, «Русский вестник», тоже сам с командой с середины мая работал в Крыму. Так Крым становился Палестиной для всех крупных и уважающих себя изданий России.

Временно исполняющий обязанности командующий французской армией в Крыму, генерал Франсуа́ Серте́н де Канробе́р был очень не в духе. Ему предстояло отправить телеграмму в Париж с сообщением о прошедшем ночном бое. А он для союзников явно опять не удался.

Сначала с наступление темноты начались достаточно серьёзные вылазки со стороны русских, сразу нескольких местах по линии противостояния. Решив, что это разведка боем, нащупывание слабых мест перед атакой главными силами. Командиры полков, бригад, памятуя о мартовской атаке русских, в ходе которой они перебили и вытеснили с передовых позиций стоявшие там части и отбили все контратаки. Создав лучшие условия для своей обороны, более выгодной для себя.

Помня об этом командиры частей, стоявших на самой передовой, получив доклады он растущей силе атак со стороны русских, подняли по тревоги свои подразделения и запросили подкреплений. Сделав это, и немного успокоившись, перед ожидаемой атакой, они попали под неожиданно сильный и продолжительный для русских обстрел передовых и удалённых позиций. Огонь вёлся как с русских батарей, так и с кораблей из бухты. Как отметили выжившие участники боя, тяжёлый орудий у них точно стало больше. Особенно сильно обстреливались позиций, которые были напротив, люнета, который прикрывал собой Малахов курган и двух редутов за Килен-балкой. А после этого русские силами не менее полка, на каждом из направлений атаковали позиции. Понёсшие большие потери и ошеломлённые русским обстрелом, части дивизии Мейрана и Брюне были выбиты из своих позиций и вынуждены отойти с них. Получив подкрепления, которые к ним уже шли, они должны были контратаковать и в свою очередь выбить русских со своих позиций. Но, они и подошедшие к ним подкрепления были вновь обстреляны русской артиллерией и ракетами, что расстроило их порядки, дало новые потери и сорвало контратаку против русских, которые уже вовсю хозяйничали на оставленных французами позициях.

Союзники англичане не смогли помочь дивизии Брюне. Поскольку сами были атакованы после обстрела, крупными силами со стороны 3-го бастиона. И так же были вынуждены отставить свои передовые позиции. Возникло даже ощущение, что русские хотят прорвать осаду, нанося главный удар вдоль бухты и выйти к Чёрной речке, к своим позициям у Инкермана. Но, новых атак в этом направлении больше не было. Они забрав всё, что можно было забрать с собой, пленных в том числе, часть их отправив с ранеными к нам, через два часа отошли на свои позиции. Взрывая и сжигая, всё то, что осталось на позициях. Горело и взрывалось там ещё пару часов. Только после обеда начали проникать первые смельчаки, туда, где ещё вчера были хорошо оборудованные позиции пехоты и артиллерии.

По данные собранным к трём часам дня, Канроберу доложили, что французы понесли, убитыми, ранеными, пленными, пропавшими без вести потери в 4 367 человек, десятки орудий уничтожены, вместе с боезапасом. И потери только будут расти. Потери англичан его не интересовали.

Когда озвучили эту цифру, офицеры, которые были здесь же, отчётливо услышали, как генерал Канробер заскрипел зубами и застонал. Но, телеграмма о новой неудачи под Севастополем была отправлена в Париж. В этот момент он больше всего на свете хотел, что Пелисье, как можно быстрее шёл на поправку, что он, впрочем, и делал вполне успешно. Поэтому под страхом расстрела Канробер запретил ему сообщать весть он очередной неудачи французской армии под этим уже наверняка проклятым для неё Севастополе. Пусть выздоравливает, и взваливает на себя бремя это всё более неудачно идущей войны.

В свою очередь весть о поражении союзников и победе русских, на своих крыльях полетела в Россию быстрее, чем сапсан, когда атакует добычу.

Я был конечно доволен итогом ночного боя. Уже здесь в самом Севастополе была одержана чистая победа. Противник понёс серьёзные потери в живой силе, вооружении, получил ещё один удар по своему боевому духу и надежде на победу в войне. Мы получили наоборот подъём, уверенность, и неплохие трофеи. Штаб гарнизона Севастополя и Крымской армии опыт подготовки масштабных операций, с привлечением и взаимодействием всех сил и средств. Действенно себя показали себя штурмовые батальоны, в бронекомплектах, с мушкетонами, пистолетами, ручными гранатами и мортирками, тесаками, в дополнение ружьям со штыками. Так же ведение массированного артиллерийского огня по квадратам по заранее выявленными целями.

Большой штурм Севастополя, назначенный на 18 июня, в день сорокалетия битвы при Ватерлоо, вряд ли теперь состоится. Тем более это ещё не все номера программы, которая была приготовлена для союзников. И для того, что поучаствовать в следующем, двенадцатого июня взяв по пути в Бахчисарае, пацанов-царевичей, Николая, Александра, братьев Михаила и Николая. Я рванул по зеленой улице военно-полевого тракта, на всех парах, поднимая ввысь пыль копытами двух эскадронов охраны в Евпаторию.

Там нас ждал следующий номер программы, главным режиссёр-постановщиком, которого выступал сам командарм Крымской армии, князь Барятинский, его помощником, Николай Милютин, начштаба этой армии, оператором-постановщиком был генерал-лейтенант Степан Александрович Хрулёв. Который мог бы озвучить Омер-паше, сидевшему со своим корпусом в Евпатории немного изменённую фразу. «I» ve returned, Omer-рasha!!!»^[14]. И, в этот раз без права на неудачу. Хотя, прибыв к Евпатории, в расположение русских войск, 14 июня, после обеда, употребив его по назначению, и поспав около двух часов, и ознакомившись с планом операции, составе сил с нашей стороны, в успехе я был уверен.

ГЛАВА 8

РОССИЯ – КРЫМ

Июнь 1855.

Великий князь Константин Николаевич одним из первых в империи получил сообщение о приведение приговора вынесенного в Бахчисарае в исполнение. А он не был до конца уверен, что, Александр решиться на это. Полагал, что, фигуранты получат сроки, их лишат званий, наград, дворянства. Их лишили этого, и жизни тоже. Причём сразу десять человек!!! Для России даже после декабристов это по сути гекатомба. И Александр сам присутствовал на казни. От начала до конца. Ещё и устроил целое действо. Генералитет, офицеры Крымской армии и Севастополя, тысячи солдат и матросов, оглашение приговора на четыре стороны, журналисты, заснятие казни на дагерротипы.

«Да, брат, стал другим, – стоя у окна думал Константин Николаевич. – Это непреклонное требование борьбы с коррупцией, как он называет казнокрадство, злоупотребление, мздоимство. Он прямо одержим этим. Это похоже на… опричину. Любой может по сути выкрикнуть: «Слово и дело государево». И его сведения примут к рассмотрению. Такого наверно не было со времён, деда. Императора Павла. И Александр явно решил его превзойти. Точнее уже это сделал, и отца тоже».

Пока великий князь не мог сказать себе, что, он полностью поддерживает брата в этом. Хотя, когда, на заседаниях правящего триумвирата озвучивали суммы, которые теряла казна от этой самой коррупции. Имена, титулы и должности к этому был причастен. Он начинал понимать своего брата и императора. Прежде как императора. И тоже приходил к мысли, что если не победить, то, уменьшить коррупцию можно только вот такой опричниной. Хотя бы страхом возможной каторги, конфискации и эшафотом приостановить, взять под контроль и начать прижигать отрубленные головы этой гидре. Одновременно таким образом чистить авгиевы конюшни. Другими способами никто ещё в истории в борьбе с коррупцией не достигал значимых успехов.

Иога́нн Лю́двиг Ге́нрих Ю́лий Шли́ман с каждым днём всё больше скучал по своей родине, настоящей родине, Мекленбурге. Тепло вспоминал о годах, прожитых в Голландии. В России, подданство которой он принял ещё в 1847 году, ему же наоборот нравилась с каждым днём всё меньше и меньше. Хотя именно здесь его дела окончательно пошли в гору и он стал богатеть. Здесь же наконец женился на Лыжиной Екатерине Петровне, удачно во всех отношениях. Но, детей ещё не было. Когда началась война его дела вообще пошли в гору. Используя свои широкие связи в России, Европе и США он на войне, как и многие другие делал деньги. Большие деньги. Он торговал серой, селитрой, свинцом, оловом, железом и порохом. Основными его контрагентами стали Военное министерство, Санкт-Петербургский арсенал, Охтенский пороховой завод и Динабургский арсенал. Только в один день – 3 июня 1854 года – он поставил Военному министерству 1 527 слитков свинца. А после чудесного спасения от пожара своего груза на 150 000 гульденов в порту Мемеля. Он окончательно поверил в свою удачу.

Не гнушался он и ещё более легкими деньгами. Большими деньгами. Поставлял в армию форму, обувь и прочее, при чём дрянную, купленную им за дешёво но, цену за это брал настоящую. Получал большие прибыля. Во время войны его месячный оборот достиг миллиона рублей. А, чтоб и дальше так было, делился с кем следовало и смазанный механизм и дальше работал исправно. Когда царём стал Александр Николаевич, он, уже долго живя в России, опасался, что новая метла начнёт мести по-новому. Поговорил с нужными людьми, они его успокоили, всё будет, как и раньше. И вот, теперь он, Генрих Шлиман, купец первой гильдии, миллионщик, с каждым днём всё больше и больше скучал по своему Мекленбургу. Причина такой тоски, был обман. Его просто, как говориться в России нае…ли, эти самым нужные люди. Поэтому он уже вторую неделю тосковал по своей настоящей родине… в Петропавловской крепости.

В тюрьме ему не нравилось, хотя у него была теплая, сухая камера и еду он получал вполне сносную. Надежда на то, что его из узилища вытянут его деньги и связи, стала тускнеть, когда ему вежливый следователь, сообщил, что сидит он как раз в том блоке, где и декабристы. И уточнил, что именно те, которых повесили. Потом начал называть имена с кем и когда он, Шлиман, проворачивал сделки, называл суммы убытков для казны. Следователь же давал ему газеты, где, шли официальные сообщения об арестованных, имена, должности, о процессах над ними. Некоторых он знал лично, кого-то шапочно и заочно. Свет в оконце, окончательно закрыло собой сообщение о казни десяти человек в Бахчисарае. Казнённые занимали очень большие должности в армии. Но, им всё равно накинули петлю на шею и вздернули как обычных уголовников. А ведь ему предъявляют обвинение в нанесении ущерба казне, которого вполне хватает для того, чтоб он тоже поднялся на эшафот. При этой мысли его пробил пот и ему стало немного дурно. Генриху Шлиману стало ясно, что, его точно теперь никто не спасёт и не прикроет. Кроме него самого. Поэтому на следующий день на вопрос следователя: «Господин, Шлиман вы надеюсь приняли правильное решение?» Он без колебаний сказал: «Да». После этого в течение нескольких часов называл имена, суммы, снова имена, описывал комбинации, махинации. На память он не жаловался. Он уже знал более десяти языков. И собирался учить древнегреческий. Так прошло ещё несколько дней. Он говорил, помощники следователя записывали. После этого он подписал все поданные ему бумаги. В том числе и о том, что, он возвращает наворованные суммы, добровольно компенсирует нанесённый казне моральный урон не извинениями, а гульденами. И бумагу от том, что со своего согласия берёт на себя обязательства работать теперь, так сказать на Россию. Изучение древнегреческого пришлось отложить. Нужно было заняться более насущными делами. Спасать свою жизнь и состояние.

Вскоре деловое сообщество узнало, что купец первой гильдии Генрих Шлиман, миллионщик, выздоровел после болезни и с новыми силами принялся делать деньги на войне. Кроме поставок для армии, он начал искать выходы на Карла Сименса, одного из братьев уже известных Сименсов. Так же металлургов Якоба Майера, Круппа, паровозостроителя Аугуста Борзинга, Франца Антона Эгелльса, Луиса Щварцкопфа, которые по-крупному занимались машиностроением. И вполне могли стать конкурентами Борзингу. Шлимана казалось после болезни интересовало всё. Химия, удобрения, электричество, оптика, производство часов, станков, сельхозтехника и само сельское хозяйство. В этом же направлении Шлиман развил деятельность в Голландии и США, где тоже имел неплохие связи и репутацию как успешный делец. Он кстати обратил внимание, что несколько его знакомых крупных коммерсантов, тоже занимавшимися поставками и подрядами для армии, так же «болели» некоторое время, и выздоровели. Кто-то только начал болеть. А кому-то ещё только это предстояло. Но, об этом он предпочёл умолчать.

«Да, новая метла и впрямь начала мести по новой. И лучше стать прутиком в ней, чем мусором, который она будет сметать», эта мысль пришла Генриху Шлиману, тогда, когда он вылезал из казённой кареты ночью, которая привезла его к дому. И эту мысль он держал у себя в голове всю свою оставшуюся жизнь.

Граф Пётр Андре́евич Клейнми́хель с раздражением бросил на стол свежую газету. Прочитанная им новость в передовице ему очень не понравилась. Больше чем те, которые сообщали о новых арестах лиц, уличенных в казнокрадстве и злоупотреблениях. Коррупции, как всё чаще писали в газетах. И он вдруг почувствовал, что, в глубине сознания, бессознательно шевельнулось это чувство, практически забытое им в последние годы… страх. Он сел и стал размышлять. «Десять человек сразу. В том числе генералов. Через три месяца после получения власти. Переплюнул отца. Да, и не только его. Эти комиссии, комитеты, жандармы. Как заводные ищут, роят, вынюхивают, арестовывают. Приговоры военно-полевые суды выносят, как говорят в России, как пирожки пекут. И какие приговоры! Лишают дворянства, наград. Причём и совершеннолетних детей осуждённых. Меньше пяти лет каторги не дают, в солдаты отправляют. И в добавок к этому возмещение ущерба и конфискация! Такого от цесаревича никто не ожидал. И главное он понимает, что ему сейчас можно так делать. Его за эти аресты и приговоры полюбили. А после победы под Керчью, он теперь в России больше чем царь. Он для многих стал и впрямь помазанником Божьим. Хорошо это или плохо пока неизвестно». Невесело усмехнулся граф Клейнми́хель, и распорядился принести себе чая. Попивая отличный чай, доставленный из Англии он продолжил прокручивать сложившуюся ситуацию. «Александр резво взял. И он, судя по его действиям неуправляем. А где он остановиться? А если «Die katze lässt das mausen nicht(Кошки не останавливаются перед мышами)»? Ведь зная Александра, ему наверняка нравиться быть, – «Der Hecht im karpfenteich sein (Быть щукой в ​​пруду с карпами)». Под Меньшикова, Чернышева уже капают. Это мне сообщили точно. И некоторых людей, имеющих отношение ко мне, коснулись вскользь. Случайность? Или пробуют и против меня? Мельников наверняка, в стороне не остался. Он сейчас в фаворе. Вывели за штат ведомства и дали полномочия и средств как у меня. Нет! Александр, не посмеет!!! Генерал Затлер хоть и был далеко не последним чином в армии, но, МНЕ, всё же не ровня. А Меньшиков сам виноват, надо было лучше воевать. А я слишком много знаю секретов императора Николая. Но, текущие дела привести в порядок. Как говориться: «Береженого, Бог, бережёт». Довольный собой, уже уверено вновь усмехнулся граф Клейнми́хель, и распорядился срочно вызвать к себе своих помощников по своему ведомству. А был он немного не мало главноуправляющим путями сообщений и публичными зданиями. Очень немаленькая должность для огромной России, с её бедами.

Новость о казни в Бахчисарае шла по России как цунами, стремительно и по нарастающей. Нельзя было сказать, что она была людям не по душе. Она очень многим нравилась. Как не странно и кощунственно бы звучало, но, смерть казнённых давало простым людям… надежду. Да, да надежду. Надежду на СПРАВЕДЛИВОСТЬ. «Да воздастся каждому по делам его», эту цитату из Библии много раз слышали все. От высокородных князей, до самих темных крестьян, которое до сих пор веруют в Бога, через причудливое сочетание православия, язычества и местных поверий. И вот теперь, когда Россия всколыхнулась о небывалой новости об этом выражении вновь вспомнили все.

– Тихон, слыхал новость?

– Каку сосед?

– Да, ты што не знаешь!

– Нет? В поместья, что случилось?

– Какой там. Хенералов казнили!!!

– Да, ну!!! За, что?

– Как за что? За, то, что супротив государя пошли. И воровали окаянные, без совести. Будто креста на них не было.

– Заступился значит, царь за простой народ.

– Да. Сподобил, Господь, царя на благое дело.

– Может после войны легче жить станет?

– Дай, Бог.

– Да. И пусть пошлёт государю здоровья и сил.

– Ну бывай, Тихон. Пойду куме новость расскажу.

– Куме, говоришь? Пока Никодим в поместье уехал?

– Ты, зря, то не болтай! Я просто новость рассказать.

– Поэтому рубаху чистую одел и бороду расчесал?

– Да, ну тебя. Всё, будь здоров.

От новости о казни больших чинов в головах, душах подданных Российской империи, у многих появилась, возродилась вера, надежда на справедливость, в других боязнь и страх, у кого растерянность, а у некоторых злоба и ненависть. И надежда у них всех была разная. Одни верили, что это только начало, другие, что отгремит война и на этом всё закончиться. Каждый надеялся и верил в своё. В то, что было ему ближе и нужней.

Оме́р Лютфи́-паша́, думал, и при это поймал себя на мысли, что опять это делает на своём родном, сербском языке. Ведь он был сербом, Михаилом Латасом. Хотя это было так давно, что он уже и начинал забывать об этом. Но, иногда, когда, погружался в глубокие раздумья, его родной язык напоминал ему, кто он был по рождению.

Из-за отца, проворовавшегося на службе, он был вынужден был вынужден эмигрировать из Австрийской империи в Боснию, в город Гламоч, откуда он вскоре переехал в Баня-Луку, в поисках заработка на жизнь.

В Баня-Луке, по рекомендации своего мусульманского начальника, принял ислам и взял имя Омер (Омар). Через два года отправился в Видин. Там он был учителем рисования детей командира крепости, который был доволен его работой и рекомендовал Омера в Стамбул. С этой рекомендацией Омер стал первым преподавателем черчения в Османской военном колледже, а затем учителем шахзаде (наследник престола) Абдул Меджида. Далее Омер Латас попал в адъютанты к Войцеху Хшановскому, преобразователю турецкой армии. Поляку, который будучи в чине капитана русской армии принимал участие в русско-турецкой войне в 1828–1829 годах. Во время польского восстания 1830 года встал на его сторону. После восстание перешёл на службу к англичанам. Трижды прибывал в Османскую империю, и находился в ней в качестве военного советника. Омер-паша и Хшановский были похожи в том, что оба служили врагам своего народа. Может это им где-то помогло сблизится. И Хшановский сделал Омеру-паше протекцию. Его карьера пошла в рост.

А после вступления в 1839 году Абдул Меджида I на престол Омер Латас получил титул полковника.

В войну 1839 года против Мухаммеда Али Египетского Омер-паша дослужился до чина генерал-майора.

В 1840 году подавил восстание в Сирии, в 1842 году занимал пост главы эялета Триполи (Ливан). Отличился при подавлении восстания в Албании 1843–1844 годов, в 1845 году – снова в Сирии, в 1846 году боролся с мятежниками в Курдистане. Проявив себя успешным военачальником и доказав свою преданность империи османов, Омар-паша, в достаточно молодом возрасте, получил чин мушира (маршал).

На Балканах Омер-паша отличился тем, что сломил сопротивление боснийских беев, которые противились реформам султана и сформировали в Боснии и Герцеговине сильную оппозицию. В мае 1850 года султан послал Омер-пашу, своего верного пса, в Боснию подавить восстание. Он это сделал быстро и решительно, утопил восстание в крови, арестовал основных вожаков, в том числе, Али-пашу, который был убит подкупленным своими же охранником в марте 1851 года.

В заключение попало около тысячи ага и беков, а около четырёхсот в цепях были отправлены в Стамбул. После этого Босния успокоилась, а феодальные отношения беков и ага с султаном были навсегда уничтожены. С тех пор Омер-пашу стали называть в Боснии «даур-паша» и величайшим врагом местной знати.

Когда в 1852 году произошел конфликт между Портой и непокорным черногорским князем Даниило I. Омер-паша бы отправлен туда. Ему было поручено верховное командование турецкой армией, действовавшей против черногорцев. Но, особых военных успехов в 1852 году достигнуто не было. Бывшие единоверцы, оказывали умелое и упорное сопротивление. Тогда, он решил удушить блокадой их и их страну. К январю 1853 года маленькая и упрямая Черногория была взята в кольцо окружения, которое постепенно стало сокращаться, успех уже был рядом. Но, дальнейшим действиям помешало посредничество Австрии и России. Омер-паша с армией был отозван.

Встречался Омер-паша и с русскими. В 1848–1849 годах принимал участие в совместной с Россией оккупации Дунайских княжеств, в ходе которой в 1848 году отличился при занятии Валахии и 8 января 1849 года был удостоен ордена Святого Станислава 1-й степени. Русская армия ему понравилась, и не понравилась одновременно. Даже на фоне австрийских войск, русские выглядели хорошо. То есть если придётся воевать с Россией это будет крайне тяжело, это и не нравилось Омер-паше в русских.