Текст книги "Записки империалиста (СИ)"

Автор книги: Кирилл Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)

«Да… окуеть!!!», – думал я, продвигаясь через Южную сторону Севастополя почти к самой передовой. Я видел заброшенные деревни, сёла, разрушающиеся заводы и конечно кинохронику, фотографии разрушенных городов во время войны. Но, то фотографии, а тут явь. Всё, что было ближе к позициям было, разбито, сожжено, разрушено, обстрелами, сильно или частично. Я увидел ещё одну картину из серии под названием «Война». Грустная картина. Но, в данный момент она была она была наполнена радостью, я даже сказал восторгом.

На передовую меня адмиралы и генералы не пустили. Можно сказать, костьми готовы были лечь. Но, не пустить меня на укрепления и окопы. Хотя все мы были в кирасах и касках. Сильно спорить я с ними не стал. Потом опять от всех выслушивать нотации, закамуфлированные в заботу о моей персоне. Поэтому объезжал я позиции на удалении от передовой, останавливался, и выслушивал доклады начальников, командиров, линий, бастионов, батарей.

Смотря на этих офицеров, героев обороны Севастополя. А героями были все, кто пробыл хотя бы месяц на линии укреплений. Я увидел ещё больше разницу между столичными, паркетными, штабными, гарнизонными офицерами и ими, севастопольцами. Другие лица, выражения глаз, речь, движения. Вот они, боевые офицеры! Настоящий костяк армии! «Да, армию надо чистить. Начинать сейчас. Не был в действующей армии? Даже рапорта не подавал для этого? При этом ты здоров и не старый. Всё на выход. С минимальным соцпакетом», – такие мысли возникли у меня в ходе поездки по Севастополю. Кстати, со всех небедных можно будет спросить, как он во время войны помогал Отечеству, царю. Составить опросник, и всех, у кого доход более тысячи рублей в год прогнать через фильтр. Не взирая на титулы, звания и заслуги. И дать конечно возможность исправить недоразумение.

Не знаю, как было до моего приезда, но, я сам видел, что работа по улучшению укреплений шла. Сделали и продолжали делать блиндажи, сам в них заходил. Траншеи к передовой открытые и крытые, так же вдоль укреплений. Перекрывали пороховые склады. Увидел даже местную бетономешалку. Рама на упорах, два вала с ручкой, бочка с раствором. И несколько солдат или матросов поздоровее в качестве привода. Мешали и заливали сразу на месте. Понятно, что не железобетон, но, всяко лучше, камней с землёй. Оборудовали закрытые позиции для мортир и осадных единорогов. Их делали на поворотных платформах. Таким образом несколько батарей перекрывали всю линию оборону, позволяли сосредотачивать огонь в нужном направлении, не двигая сами орудия. Тем более намеривались активно применять эксцентрики, а они должны были бить дальше и точнее. Сравниться по количеству тяжёлых мортир с союзниками, наверно не получиться, но, увеличить их число у нас необходимо, причём ощутимо. В первую очередь для противника. Снижать эффективность обстрелов ответным огнём необходимо. По ближе к морю в безопасных местах располагались медсанбаты, места для ночевки, отдыха, бани, постирочные, мастерские по мелочи.

Так я и провёл первый день на Южной стороне, объезжая линию обороны. Которая из-за этого весь день стояла на ушах, и гремела «ура» в мою честь. Встречи с известными людьми в будущем, и нужными для будущего я распределил на последующие дни. А встретился и поговорить было с кем, и о чём.

Он участвовал в русско-турецкой войне 1828–1829, а после неё преподавал фортификацию в различных военно-учебных заведениях, принимая участие в строительстве крепостей. Был автором капитальных трудов по фортификации. Его «Фортификация» была переведена почти на все европейские языки, в том числе на шведский, датский и даже испанский, и принята как руководство во многих военных школах Запада, в том числе и в Сен-Сире. Президент Французской республики, будущий Наполеон III, в 1852 г. прислал в подарок Николаю I книгу Теляковского на французском языке. Очевидно, это было одной из причин производства А. З. Теляковского в генерал-майоры. Человека оценили в Европе, а он в полковниках всё ходит.

Его идеи, которые он излагал в своих работах, отличались от принятого классического изложения курса фортификации тем, что в них предлагается рассматривать фортификационные системы во взаимосвязи с тактикой и стратегией. Теоретическими положениями Теляковского были: связь фортификации с военной тактикой и стратегией, действиями артиллерии, необходимость сочетания укреплений с местностью и потребностями войск, разработка новых типов оборонительных сооружений, необходимость разделения инженерных работ по очереди исполнения и многие другое. То есть точно и делалось теперь в Севастополе и будет делаться в Керчи, Еникале, Кинбурне, Очакове.

Поэтому Теляковский вместе с офицерами, военными инженерами, был по моему приказу изъят из Главного штаба и процесса преподавания фортификации в военных училищах, и отправлен в Севастополь. Так ему будет чему поучиться у своего ученика, Тотлебена, затем генерала Теляковского, прошедшего курсы повышения квалификации и практику, ждала Керчь. А после войны он переработает полученный опыт и русская армия обретёт самую современную теорию и практику, по фортификации как долговременной, так и полевой. Что для будущих войн важней. А вот делиться с мировым сообществом полученными кровью и потом, знаниями, более не будем. Хотя они парни не промах, сейчас под Севастополем занимаются тем же. Приобретают знания и опыт. Прям методика взаимного обучения и проверки знаний. Только проверяющие с обеих сторон очень строгие для обучающихся попались.

В Севастополе я провёл двенадцать дней, проводя большую часть времени на Южной стороне. Но, не передовую меня так и не пустили. Когда начиналась какая либо мало-мальская активность со стороны противника, охрана без лишних слов практически брала меня на руки, и уводила в безопасное место, к мосту или причалам где стоял по парами сразу два портовых парохода. В городе я наблюдал за жизнью гарнизона, войск, города, работами. Где считал нужным вмешивался и требовал с целью сделать ещё лучше, чем было. Делали. В основном по линии снабжения, медицины и быта.

Войска гарнизона, население Севастополя за эти дни приободрились, стали чувствовать себя уверенней. Это отмечали и сообщали мне Нахимов, Тотлебен. Ну, отчасти я для этого прибыл в Севастополь, чтоб показать, что Россия с ним. И он сейчас главный город в России, а, они его защитники и жители.

Каждый день я встречался помимо командования, с офицерами гарнизона, солдатами, матросами, жителями, медперсоналом. Разговаривал, спрашивал, отвечал на вопросы, заходил в землянки, блиндажи, медсанбаты, пробовал еду. Раза два с охраной поучаствовал в транспортировки орудий к месту установки. Мужики то мы здоровые. Охрана у меня была вся ростом за метр восемьдесят, подковы гнули. Надо отметить, что, унтера и солдаты старались при моей персоне, матом выражаться меньше. Бледнели и с опаской смотрели на офицеров, и меня, когда, так сказать всё-таки у них вылетали выражения. Были у меня встречи запланированные и нет, с людьми, которых я знал заочно.

В первый же день мне попался, Михаи́л Григо́рьевич Черня́ев, капитан. По прибытию в Крым с 4-м корпусом сразу стал участником Инкерманской битвы, во время которой отличился своими действиями, личной храбростью и решительностью. За это сражение Черняев был награжден орденом Святого Владимира четвертой степени. Затем находился на Малаховом кургане под командованием генерала Хрулева.

Я смотрел на него, и думал, то ли это Черняев? «Ташкентский лев». Который в 1865 году по собственному почину взял Ташкент. Хотели под суд отдать, но, потом наградили. Победитель же. В 1875 году, по официальной версии добровольцем уехал в Сербию, и несколько месяцев командовал сербской армией. Судя по уже имеющемуся послужному списку это был он. То самый Черняев. И он был мне нужен. Живой. В той войне он выжил, а, как сложиться в этой неизвестно.

– Михаил Григорьевич, я, не могу заставить вас уйти с передовой. Но, прошу вас быть предельно осторожным… храбрецом. Обещайте мне. Такие офицеры, как вы, России очень будут нужны для будущих дел, – сказал я ему. Сам Черняев и окружающие конечно удивились, моему вниманию, пусть и не совсем обычному, но, всё же просто капитану. Нахимовым моя просьба была тоже услышана и понята, на мой взгляд он слегка кивнул.

– Буду стараться уцелеть, Ваше императорское величество! – ответил мне будущий покоритель Средней Азии. А Ташкент он снова будет брать, чтоб не всё менять в истории, если это возможно. Только сделает это раньше, чем в той истории. Помнил я и о Кауфмане, наверно скорее всего фон Кауфмане. Первом генерал-губернаторе Туркестана и командующим войсками Туркестанского военного округа. Он толковый был военный и администратор. Так, что и теперь, его подготовим для дел азиатских, и вновь туда же отправим. Как и пока ещё наверно даже не полковника Ломакина. А вот этого будущего генерала, и усмирителя гордых туркмен, Михаила Дмитриевича Скобелева уже нашли по моему распоряжению. Ему было сейчас всего одиннадцать лет. Ровесник цесаревича Николая, оба сентябрьские. Как кстати и я… в той жизни. Девы мы всё втроём. Скобелев по отцу из семьи военных, пока на домашнем обучении. Наверно определю его в класс где будет Николай учиться. А далее конечно путь дорога в военное училище. На Кавказ и Туркестан он наверно здесь уже не успеет, а вот с поляками в бою встретиться. В США наверно рано будет его посылать.

Была у меня встреча и разговор с Пётром Ма́рковичем Ко́шкой, квартирмейстером линейного корабля «Ягудиил», одним из самых известных героев обороны Севастополя из рядового состава гарнизона. На моё время моего появления в Севастополе за его плечами уже было дюжина вылазок охотником, с отрядами, в группе и одиночку. Кроме него я помнил с рисунка, ещё Афанасия Елисеева, и Заику, как оказалось Федора и Аксентия. По имени запомнил, а фамилия у него оказалась Рыбаков.

По моему приказу отданному ещё в феврале их нашли, ещё других охотников, которые в вылазках показали самые лучшие результаты в плане уничтожения живой силы противника, его материальной части и по захвату пленных. Вот такие бойцы получили приказ подобрать себе по десять человек каждый, ловких, сильных, смелых, сообразительных, находчивых и обучить их всем своим премудростям. То есть создать прообраз диверсионно-разведывательных группы (ДРГ). Команды пластунов Черноморского казачьего войска были в Севастополе с сентября 1854 года. В боях они понесли немалые потери, поэтому их пополнили земляками. Охотники и пластуны давали друг другу мастер-классы, появился конечно соревновательный момент. Как в обучении, так и в результатах вылазок. ДРГ нацелили на разведку, вылазки в группе, секреты, дозоры. Застрельщиков и снайперов выделили отдельно. В снайпера так же брали всех, кто ими уже был и мог стать. Умел выбирать позицию, скрытно ждать, попадать в цель с первого раза, и продолжать быть незамеченным для противника. Настреляли они уже немало, заставив противника днём вжиматься и зарываться в землю. Даже произошло уже несколько снайперских дуэлей. Счёт был пока в нашу пользу. Плюс ко всему ДРГ начали обучать минному делу. В их группы включать минёров. Чтоб ставить мины там, где их не ждёт противник, и как можно ближе к его позициям. Так же обучали азам военной топографии. И надо честно сказать, я намекнул Барятинскому ещё в письмах, что надо поощрять взятие в плен. Негласный прейскурант был таков: рубль за рядового, два за капрала или унтера и пять за офицера. Серебром. Всё, что принесёт с собой с выхода охотник, его, кроме винтовки. За неё давали двадцать пять копеек. Тоже аргентумом. И как докладывал Нахимов пленных стало больше. Что ж бойцам прибыток, командирам сведения о противнике. Хотя несли, чаще всего конечно винтовки. Судьба их хозяев была скорее всего трагична для их родных.

Мы стояли смотрели друг на друга. Я, в теле императора Александра Второго и Пётр Кошка. Он стоял, как и полагается во фрунт, ел меня глаза и имел вид лихой. Роста был среднего, но, тело имел поджарое, видно, что сильное и ловкое. Смотрел на меня с озорным любопытством в глазах, но, без вызова. Было видно, что он из породы молодцов, лихих, шаристых бойцов. Смотрел я на него, и видел, что он не Кошка, а скорее… ягуар. Было это в его взгляде. Интересно сколько от душ уже упокоил и сколько ещё возьмёт жизней? Сам и со своей группой. А ведь как я помнил он сможет после войны вернуться к нормальной мирной жизни, семья у него будет. И без всяких психологов. Да, другое время, другие люди.

– Скажи, Пётр, в пользу пошла вам, охотниками, новая амуниция? – спросил я, когда была команда вольно.

– Так точно Ваше императорское величество! – ответил он.

– Что именно? – спросил я. Тут он немного замялся.

– Ты, и вы, – обратился я к самым опытным охотникам и пластунам, которые тоже были здесь.

– Должны, рассказать, что в амуниции хорошо, что плохо. Нам ещё воевать неизвестно сколько. Надо для себя удобно сделать и для других. Поэтому мне расскажите, потом моим офицерам. Ясно?

– Так, точно Ваше императорское величество!!! – рявкнул в ответ взвод самых лучших солдат в русской армии по своему профилю. После это мы сели на скамьи, и Пётр Кошка и другие ответили на мой вопрос.

Пришлась им по вкусу конечно воздушка, их просили побольше, ручной арбалет, финка, нож типа стилета, метательные ножи. Хвалили маскхалаты, точнее комбинезоны или штаны и куртку, ременно-плечевую систему, разгрузки, легкий броник, перчатки, защиту колен и локтей, медицинский пакет, бандану. Балаклаву почему-то нет.

– А так вы делаете для скрытности? – спросил я.

Бойцы на меня с вопросительно посмотрели. Мол: «Как?»

– Так. Принесите как сажу, – распорядился я.

– Вот так, квартирмейстер, Петр Кошка. Подойди ко мне, – сказал я, и начал мазать лицо замершего матроса сажей. Он стоял спиной к остальным, и все с интересом наблюдали за моими движениями. Когда Кошка повернулся, народ стал смеяться.

– Ты, Петруша, теперь не, Кошка, а скорее тигра, – удачно пошутил Афанасий Елисеев. Я, офицеры, бойцы уже захохотали. Матрос, сообразив, как он сейчас выглядит, тоже рассмеялся. Нынешние мои спецы, дргшники, это шаблон с раскраской лица в то, моё время, оценили. А Кошку в Севастополе стали шутя назвать «Тигрой», и шутить, раз царь к нему руку приложил, то он теперь рукоприложённый, персона теперь важная и даже приближённая к моей особе.

На Кошку, Елисеева, Заику, Рыбакова, пластунов, и тех, кого они подготовят и они пройдут войну у меня был свой резон. К ним добавят таких же «кавказцев», и будут они готовить уже армейский спецназ, в направлении ДРГ и спецопераций, как для передовой, так и в тылу противника. Так, что ждут их после войны учёба, экзамены, повышение и дальнейшая служба. А также приятный сюрприз от императора для их родни.

Ещё одного человека я отметил и приблизил к себе. Дашу Севастопольскую. Кого если не её. Ведь она олицетворение служения родине.

Молодая девушка, всего восемнадцать лет, как моей дочки в том будущем времени. Не зная её фамилии, долгое время её называли Дашей Севастопольской. Её настоящие имя и в самом деле была Дарья, отчество, Лавре́нтьевна и фамилия, Миха́йлова. Родилась она в селе Ключищи возле Казани в семье матроса 10-го ластового экипажа Лаврентия Михайлова. В 1853 году её отец погиб во время Синопского сражения. В Севастополь она пришла с армейский обозом с Альмы. В городе в числе первых среди «севастопольских патриоток» – жен, сестёр, дочерей участников обороны, оказывала помощь раненым и больным защитникам Севастополя. На свои средства она оборудовала первый походный перевязочный пункт. У неё в повозке нашлось белье для перевязки, уксус, вино было роздано для подкрепления ослабевших. С тех пор она почти постоянно находилась на Южной стороне, помогала выносить раненых, оказывала им первую помощью, ухаживала за за ними. Её бескорыстное служение людям с риском для себя было отмечено ещё Николаем Первым, золотой медалью с надписью «За усердие» на Владимирской ленте для ношения на груди. Сверх того, ей было даровано пятьсот рублей серебром и заявлено, что «по выходу её в замужество [Государь] пожалует ещё 1 000 рублей серебром на обзаведение». Кстати, золотой медалью «За усердие» награждались лишь имеющие три серебряные медали. Приказ о награждении во исполнение воли Его Величества был объявлен по всему Черноморскому флоту.

Глядя на это милое, девичье лицо, которое то краснело, то бледнело, когда, я ней разговаривал. Хотя, конечно, смелости и выдержки у ней было не меньше, чем у Петра Кошки. Я решил, что она должна окончательно стать примером, символом для России. Прежде всего для её женской части. Тургеневских девушек мало, нужно как можно больше сочетания их, вот с такими Дашами. А не институток, с их душевными и не очень мастурбациями на предмет обожания, и часто не пригодных для семейной жизни и нормальной жизни в обществе. Поэтому я решил, что Дарья, помимо обещанного Николаем Первым, получит уже от меня потомственное дворянство, и, если у неё получиться, займётся общественной деятельностью в сфере здравоохранения.

С Дашей Севастопольской, другими медсёстрами, Кошкой, Елисеев, Заикой, Рыбаковым, остальными бойцами спецназа, сделали фотографии. По отдельности, групповые, массовые. В этой истории тоже надо будет создать галерею героев обороны Севастополя и Крымской войны вообще. Адмиралов, генералов, офицеров, солдат, матросов. Фотоальбомы, альбомы с рисунками. Чтоб современники и потомки, могли увидеть людей, которые наиболее активно творили историю в это время и на этой земле. А то в моей истории, была только одно изображение Нахимова, и то в профиль, и тайком от него сделанное. Здесь я всех заставил сфотографироваться. Поэтому бригада фотографов и художников работала в поте лица. На Северной стороне им выделили дом для проживания, лаборатории и мастерской. Придали людей. Так же дали доступ куда пожелают. Так, что они на радость историкам они наделают немало визуальных источников об это войне.

В ночь с девятое на десятое июня союзники на позициях и в лагере были поставлены на уши по тревоге, и выдвинулись на свои места по диспозиции в случае русских атак. И в ответ за свою исполнительность, понесли серьёзные потери. Это Нахимов и артиллеристы гарнизона, показывали на практике, как они освоили новые виды вооружения, приёмы артиллерийского боя и тактики.

Через визуальную разведку и опрос пленных выявили месторасположения батарей противника, расположение частей, места их выдвижения по тревоге и ударили по всему этому ракетами и тяжелой артиллерией. Так делали сами союзники, только позже. Выманивали демонстрациями и ложными атаками русских позиций, подкрепления и у без того немногочисленного гарнизона Севастополя. И использую своё преимущество в тяжёлой артиллерии накрывали их обстрелами, нанося таким образом тяжёлые потери. Я решил, что надо начать так делать первыми.

Подполковник, Филлимо́н Васильевич Пе́стич, получил в свои руки всего пока четыре ракетных батареи. В сумме это было семьдесят две пусковых установок. И распорядился ими он умело. Их расположили так, чтоб, они с разных направлений позиций били по одним целям. Беря их таким образом под перекрёстный огонь, и тем самым повышая вероятность поражения.

Легкими 2-дюймовыми и в 2,5 дюйма ракетами должны были ударить по переднему краю, более тяжелыми, 4-х дюймовыми, вглубь позиций. С каждой установки разрешили выпустить до двух десятков ракет. Был естественно привлечён и тяжёлый калибр мортир и единорогов, число, которых в Севастополе, не так быстро, как хотелось, но, уверенно прирастало. Так вот и артиллерия должна была вести огонь по заранее выявленным и намеченным целям.

И когда было хорошо уже заполночь, на нескольких направлениях, действиями охотников, пластунов, силами в несколько рот, которые шумели, как можно громче, начали создавать видимость ночных атак, вытаскивая по тревоге противника из теплых коек на передовую. И, когда по расчётам и разведанным это произошло. По войскам союзников ударили ракетами и большим калибром. Всё это действо я наблюдал с вышки, которую поставили на возвышенности у Южной бухты.

Когда наши батареи открыли огонь, казалось в темноте, что выстрелы из орудий и ракеты уходят в сторону противника, как бы из-под земли. Красиво смотрелось. Грохот выстрелов, рёв ракет, светящиеся следы от них и бомб, подсветка из осветительных ракет. И через несколько секунд после этого уже пламя и звуки от взрывов на стороне противника. И ещё, ещё, залп, за залпом. Канонада стояла не слабая. Вот и сэкономленный порох от салютов в мою честь пригодился.

И после обстрела передовых позиций и под прикрытием ракетно – артиллерийского огня по возможным подкреплениям противниками, в вылазку уже пошли не роты, а батальоны. Причём не простые, а пока околоштурмовые. Но, в касках, брониках, вдобавок к ружьям и винтовкам, пистолеты, ручные гранаты, тесаки. Атаковали позиции противника у Камчатского люнета, Селенгинского и Волынского редутов. То есть там, где будет во время первого общего штурма Севастополя наносить свой главный удар противник. Это я помнил точно. Там стояли французы. Так же, решили пощупать и англичан их позициях. И пощупали, даже неплохо помяли.

А утром, после ночного дела я всё-таки встретился с ним. Не мог с ним не встретиться и именно здесь, в Севастополе.

Передо мной стоял поручик, Лев Николаевич Толстой. Высокий, крепкий, загорелый, с усами, ещё без бороды. С уверенным, и немного тяжёлым взглядом умных глаз офицера воевавшую вторую войну. Причём не в штабах, а, что не на есть на самой передовой. В наспех почищенном мундире, и с обожжёнными руками.

Его перевели с четвертого бастиона, как его здесь называли «бастиона смерти», в ракетчики. По военной специальности, уже подававший большие надежды в литературе, будущий русский великий писатель был артиллеристом. После взаимных приветствий, я спросил Толстого:

– Как отстрелялись… Лев Николаевич?

На мое обращение к нему по имени отечеству его глаза оживились.

– Из отпущенного боезапаса выпустили восемнадцать ракет из двадцати по указанным целям. Проводили сверку данных, на предмет не произошло ли сбитие прицела. Смею, вас, уверить, Ваше императорское величество, что, моя батарея зря ракеты не потратила. Я сам перед боем, с передовой и вышки вёл наблюдение своих целей, ориентиров и внёс нужные поправки, – ответил он мне.

– Не сомневаюсь, господин поручик. Мне про вас говорили, как про хорошего, дельного артиллериста, – вновь похвалил я Толстого. Он в ответ на это немного вытянулся. И по ходу начал ковать железо пока оно горячо. Хваткий граф то.

– Ваше императорского величество! Четырёхдюймовые ракеты имеют большую дальность, даже больше чем двадцати четырёх фунтовые орудия. Граната у них значительно мощнее и они в сравнении даже шестифунтовыми пушками, чрезвычайно подвижны. Скорострельность у ракет выше. Ими можно вести обстрел далеко вглубь позиций противника, туда, где он думает, что неуязвим, – немного волнуясь, говорил артиллерист Толстой, а не писатель.

– Ракетные батареи можно быстро доставить к передовой, на бастионы, провести обстрел и так же быстро убрать от ответного огня. И с другой, скрытой батареи или лучше двух, обстрелять открывшегося противника. Но, для повышения действенность обстрелов нужны не только вышки. Нужен… воздушный шар. С него даже если его поднять на десять саженей от земли, позиции противника будут видны как на ладони на многие версты вперёд, – излагал свой план мучитель нескольких поколений советских школьников.

– А данные с шара, вы, намереваетесь передавать, записками и по оптическому и электрического телеграфу? Так? – спросил я, у переводившего дыхание Толстого.

– Точно так, – с удивлением в голосе ответил он мне. – Увы. Лев Николаевич. Спешу вас разочаровать в этом вопросе, – продолжил я, решив немного отыграться за школьников.

– Вас опередили. Вы не первый предложили такой вариант. Воздушные шары уже изготавливаются. И скоро будут в Севастополе и в армии, – сказал я. И в ответ на это задорный огонёк в глазах Толстого немного притух.

– Но. Обещаю вам поручик Толстой, что, вы одним из первых поднимитесь на воздушном шаре и проведёте с него обстрел противника по вами предложенному варианту, – и сказав это, я увидел, что, в его глазах вновь заиграл огонёк.

– Благодарю, Ваше императорского величество, за оказанное доверие!!! – отрапортовал он мне, встав по стойке «смирно», автор Липунюшки.

«Катать» тему воздушных шаров я начал ещё в феврале. И вновь приятно и неприятно удивился. Летали на шарах, поднимали их в воздух, писали книги о них в России ещё в восемнадцатом веке. А просвещённая Екатерина в 1784 году, даже запретила совершать в России полеты на тепловых шарах в летнее время года (с I/ХI по 1/XII) во избежание пожаров, под страхом штрафа от 20 рублей. 1803 году, 18/VII. Первый полет генерала С. Л. Львова для определения пригодности аэростата для военных целей. 1806 год. Первый в мире пуск шара-пилота для определения воздушных течений, проведенный русской кругосветной экспедицией Крузенштерна. 1828 г., 19-го августа. Полет в Москве первой русской женщины-пилота Ильинской. Даже вот так было. 1847 г., 31/VIII. Первая жертва русского воздухоплавания – погиб при посадке в Ладожском озере А. Леде.

Но, было, кое-что и поинтереснее. В 1841 году некий А. М. Снегирев представил проект дирижабля (соединение аэростата с плоскостями). Он был учителём математики, физики и химии Курской гимназии. Стопроцентный предшественник Циолковского в плане увлечений и рода занятий. И даже город у обоих начинается на «К». Так же за свои деньги проводил опыты, и затем написал отчет о своих работах под названием «Опыты над преобразованием аэростатов» и в январе 1841-го направил проект «управляемого аэростата в Российскую академию наук. Его проект там рассмотрели два академика… Якоби и Ленц, дав свое заключение, в котором признали «здравое суждение и остроумие автора», его осуществимость и принципиальную новизну. Возражения академиков сводились к сложности вертикального маневрирования, поскольку для этого потребуется большое количество балласта и при спусках стравливание значительного количества газа.

Дополненный проект А. М. Снегирев представил уже месяц спустя, в феврале 1841-го изобретатель, пытаясь хоть как-то популяризировать свою идею, опубликовал в петербургском журнале «Маяк» в виде статьи под названием «Русская теория воздухоплавания и аэростатов». И всё на этом. Нужны были деньги, а, он их не нашёл. Деньги нашёл я, а, полиция нашла, Алексея Матвеевича Снегирёва, который служил в управлении госимуществ Курской губернии. Которого бережно и со всяческим уважением доставили в стольный град Москву. Вскоре к нему присоединился капитан, военный инженер, Иустин Иванович Третерский. Он в марте 1849 года представил наместнику Кавказа князю М.С. Воронцову в Тифлисе свой труд на 208 страницах «О способах управлять аэростатами», в котором выступил с предложением о постройке управляемого аэростата – дирижабля – с паровым и пороховым реактивными двигателями. Корпус аэростата предложил делить на несколько самостоятельных отсеков.

В Военно-ученом комитете после заключения профессора Анхудовича, указавшего на ряд неточностей в расчетах скорости движения аэростата и расхода пара и газа, проект был рассмотрен в декабре 1849 года, и комиссия признала, что этот проект«…в практике совершенно не выполним». Поэтому артиллерийский отдел«…хотя и находит, что капитан Третесский за обширный труд свой заслуживает похвалы, однако же, к сожалению, принужден окончить отчет свой заключением, что предложению этого офицера нельзя дать никакого хода». Но, ход истории менялся. И его из Кавказской армии быстро отправили в Москву.

Туда же убыл ещё один энтузиаст воздухоплавания в России, Н. Архангельский, который в 1851 году разработал проект дирижабля с паровым двигателем. Мещанин М. И. Иванин за предложенный им проект управляемого аэростата в 1850 году, тоже был мобилизован и переселен на время в Москву.

И. М. Манцев, так же был чрезвычайно удивлён, когда к нему в начале марта явился явился немалый полицейский чин и выдал предписание срочнее срочного собираться в первопрестольную. При этом не забыть свои бумаги про воздушный шар. Ведь он ещё только несколько недель назад попытался предложить применить аэростаты в войне. Для бомбардировки с воздуха английской эскадры, если она подойдёт вновь к Кронштадту. Но, Николай I нашел, что это «не рыцарский способ ведения войны». После чего проект был отклонён. И вот теперь его, практически взашей, выталкиваю в Москву для занятия тем, в чём сначала отказали.

А вот автор статьи в «Артиллерийском журнале», «Устройство, приготовление и употребление военных воздушных шаров», которая вышла 1853 году. В которой он, анализируя все сделанные в этом направлении попытки, пришел к заключению, что«…изготовление шаров для бомбардирования не представляет никакого затруднения». Он не смог к сожалению, войти в состав первого КБ по созданию отечественных воздушных шаров и аэростатов. Автором работы был, Константин Иванович Константинов, теперь мой двоюродный брат. Он был занят на Шосткинском казённом пороховом заводе и Киеве, совершенствованием своих ракет и налаживания их производства. Для него первым делом было… ракеты, а шары с девушками или без них, потом.

Во главе КБ аэронавтов поставили капитана И.И.Третерского.

30 марта 1855 года вышло распоряжение о создании «Комиссии по применению воздухоплавания, наблюдательных вышек для военных целей». Пока секретное. Первый взмах крыльев для поднятия России в небо в этой новой истории был сделан. Сделали первые шаги в других направлениях.

Те, кто мало-мальски погружался в тему русско-японской войны обязательно встречал эти две фамилии. И это не Макаров и Того, или Рожественский и Того, Иессен и Камиммура. Это Барр и Струд, и их дальномер для корабельной артиллерии. Так вот и я озаботился дальномерами. Хотя бы примитивными. Чтоб хоть немного, но, повысить точность артиллерийского огня. Схему прибора я помнил, а, дальше уже пусть пушкари, оптики и математики разбираются. Когда мне собрали сведения по этому направлению, я понял следующее. Работы по прицелам и прочим приспособления для точной стрельбы идут. Это радовало. А вот то, что в России не было даже намёка на околопромышленное производство оптического стекла, удручало. При том, что оно и не появилось даже к той же русско-японской войне. Только после того как клюнул в зад петух, что-то начали делать вроде на Балтийском заводе. Сейчас же было с этим, от слова не куя. Совсем не куя. Что ж будет решать и эту задачу. Придётся вновь учиться у европеев, звать к себе. Цейс вроде ещё не так крут, и не зазнался, в Швейцарии не только часы, но, и оптика была хорошая. У французов точно, что есть в этой области, англичан, может уже у американцев. Надо, надо, России как можно скорее обрести свою оптику, часовое производство, через это приборостроение, точмаш. В течение первой пятилетки.