Текст книги "ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы"

Автор книги: Кирилл Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)

Итак, весной, летом и осенью 1943 года труды и заботы группы все время перемежались с огорчениями и скорбями. Каким-то образом Гестапо узнало о наших связях с партизанами; весьма вероятно, что об этом было сообщено с советской стороны через агентуру, работающую на обе стороны. Сразу же заварилась страшная кутерьма. Мы не знали точно, что известно Гестапо; я постарался прямо и открыто объяснить фельдкомендатуре суть дела и в подтверждение своих слов предоставил уже готовый к тому времени в письменном виде проект лагеря для «раскаявшихся партизан». Увы, нашего барона – фельдкоменданта – уже не было тогда в Полоцке. Гестапо настаивало на аресте всей группы. Военные власти, однако, понимали, что для этого нужно сначала разоружить крестьянскую самоохрану. На этом основании фельдкомендатура категорически возражала против арестов. В результате все дело было передано на рассмотрение смешанной воинской комиссии из представителей штаба армии и фельдкомендатуры. На наше счастье, туда попали культурные и доброжелательные люди; они вынесли нам только порицание за слишком самостоятельные действия и прекратили дело. Но проект был при этом, конечно, окончательно загублен.

Едва успела кончиться история о нашей связи с партизанами, как пришел указ об эвакуации. Он свалился как снег на голову. Очевидно, усилившиеся атаки большевиков на Витебск или какой-нибудь неожиданный прорыв красных вызвали у немцев самые сильные опасения. Весь округ всполошился. О кровавой бане, которую устраивают большевики для местных жителей после «освобождения», знали уже все[126]126
  Так, например, после стремительного захвата Невеля 6 октября 1943 частями 3-й Ударной армии генерал-лейтенанта К. Н. Галицкого в считанные дни были убиты не только все застигнутые врасплох в городе служащие вспомогательной полиции и добровольческих восточных формирований, но и члены их семей, пожарные, вольнонаемный персонал при немецких частях и учреждениях, часть железнодорожных рабочих и т. д. После эксцессов в Невеле значительная часть местных партизан, участвовавших в операции и оказавших поддержку наступавшим войскам 3-й Ударной армии, перешла на сторону отрядов крестьянской самообороны в районе Полоцка. К сожалению, документы политотделов, военно-судных органов и ОКР «СМЕРШ» воинских частей и соединений, участвовавших в захвате Невеля, до сих пор находятся на закрытом хранении.


[Закрыть]. Если партизаны и их родственники еще рассчитывали как-то на свои заслуги перед батькой-Сталиным, то у остальных граждан не было ни надежд, ни иллюзий[127]127
  Секретарь военного трибунала Армавирского гарнизона Северо-Кавказского фронта (на 1943) Я. Айзенштат после войны вспоминал: «Только военный трибунал Армавирского гарнизона рассмотрел тысячи дел о старостах, полицаях и жандармах, действовавших на Кубани. Дела рассматривались не только в Армавире, но и на выездных сессиях трибунала в станицах Успенская, Новокубанская, Гулькевичи, Лабинская и других. Дел было столько, что они не размещались в шкафах и хранились в обширном подполье трибунала. <…> Константин Симонов писал, что на Кубани не набралось и сотни предателей, а они исчислялись тысячами. На плодородной Кубани в период оккупации никто не голодал, не пух от голода, а на службу к немцам шли». Другой источник указывает, что, например, из 62 судимых в марте 1943 в Буденновске (Святой Крест) за сотрудничество с противником в период оккупации 38 были приговорены к расстрелу, 12 – к 10 годам исправительно-трудовых лагерей, 7 – к 4 годам лагерей, 5 – оправданы.


[Закрыть]. Немцы предоставляли для желающих эвакуироваться жителей железнодорожные составы; людей направляли в Ригу. Наплыв желающих был колоссальный. Сотрудники всех главных русских учреждений работали над составлением списков и день и ночь и прямо-таки валились с ног от усталости. Поезда один за другим уходили в направлении на Двинск, увозя сотни и тысячи людей. Принуждения к выезду в тот период не было. Всем разрешалось брать с собой довольно много имущества. Эвакуирующиеся крестьяне оставляли ежедневно около железнодорожной станции десятки запряженных лошадей, которых они бросали, садясь в поезд. Вести животных не разрешалось. План эвакуации был рассчитан примерно на две недели. За первую неполную неделю из самого города Полоцка успело выехать около 4 тыс. жителей. О количестве выехавших крестьян судить очень трудно.

И вдруг эвакуация кончилась так же неожиданно и быстро, как и началась. Очевидно, благоприятные перемены на фронте принесли в город приказ о ее полном прекращении. Те, кто успел уехать, больше не вернулись, и город потом получал от них через фельдкомендатуру многочисленные письма из Латвии. Все люди устроились на работу по вольному найму и жили более или менее удовлетворительно. Те же, кто не успел уехать, остались, и остались прочно. Остались еще почти на целый год, до июня 1944 года, когда произошла вторая, и последняя, эвакуация перед окончательным занятием Полоцка советскими войсками.

Последний период оккупации. НТС, РОА и Национал-социалистическая трудовая партия России

Этот последний период оккупации, т. е. вторая половина зимы и весна 1944 года, был во многом не похож на все предыдущее время. После осенней частичной эвакуации 1943 года, так неожиданно возникшей и так неожиданно прекращенной, всем стало сразу как-то особенно ясно, что немцам приходит конец и они очень скоро уйдут из России.

За это говорило все. И неуклонное приближение фронта, и беспрепятственный рост партизанского движения, с которым немцы совсем перестали активно бороться, и откровенные высказывания самих немцев, конечно, в частных, конфиденциальных разговорах. Но самым убедительным симптомом приближающегося конца было то, как немцы распустили вожжи управления оккупированной территории. Давно ли они с болезненной ревностью оберегали все прерогативы своей хозяйской власти, считали долгом всюду совать свой нос и вообще – держались так, как будто бы они устраиваются в Белоруссии навсегда. После осенней эвакуации все это сразу переменилось. Немцы, конечно, продолжали заниматься делами, но лишь по инерции, вяло и неохотно. К специфически русским делам они потеряли почти всякий вкус и интерес. По всему было видно, что жадная душа колонизатора покидает еще двигающееся, но уже холодеющее тело оккупации.

Гражданское население, которого после прекращения эвакуации оставалось в городе тысяч 14–15, понемножку разбегалось. Кто хотел уходить к партизанам, делал это почти открыто: грузили на подводы наиболее ценное имущество, забирали целиком семьи «со чады и домочадцы» и уезжали утром на рассвете «в неизвестном направлении». Аргумент партизанствующих был самый понятный и простой: «Лучше вернуться обратно в город вместе с победителями, чем ожидать расправы НКВД дома в качестве побежденных». Опять же, если окажется, что расправа с гражданским населением будет слишком сурова или бессмысленно несправедлива, то в город можно будет и совсем не возвращаться, а остаться пока в лесу или же пытаться переехать на жительство в какое-либо другое место.

Здесь можно прибавить, что во время наших дальнейших переговоров с партизанами уже весною 1944 года последние неоднократно высказывали то же самое намерение остаться на нелегальном положении после возвращения красных. Отсиживаясь в относительно безопасном месте, люди хотели посмотреть со стороны, действительно ли сдержат большевики обещания, данные народу во время войны[128]128
  С лета 1942 в работе с местным населением партизаны стараются избегать упоминаний о колхозной системе. Новгородский историк Б. Н. Ковалёв, специализирующийся на изучении оккупационного режима в достаточно традиционном для советской историографии ключе, все-таки подчеркивает, ссылаясь на архивные документы УФСБ РФ по Брянской обл.: «Некоторые пропагандисты [партизан] по собственной инициативе говорили о том, что "после войны колхозов не будет; если разобьем немцев, народу послабление будет”». Однако в воспоминаниях советских граждан, переживших оккупацию в самых разных регионах, многократно встречаются свидетельства об обещаниях и распространенных надеждах на послевоенное «послабление», которое так и не наступило.


[Закрыть]. У многих партизан было также и другое, не менее существенное соображение в пользу политики выжидания. Под влиянием беззастенчивой советской пропаганды против своих же собственных союзников, Англии и Америки, все ожидали тогда скоро [начала] новой войны, войны между «англо-американцами» и Советским Союзом. В этом последнем случае антибольшевистски настроенным партизанам не имело смысла слишком спешить с выходом из леса: Америка пользовалась тогда огромной популярностью, все симпатии были на ее стороне.

Весьма характерно, однако, что в это тревожное переходное время из города к партизанам ушло очень немного народу, всего лишь несколько десятков человек. По отношению ко всему населению города это составляет совершенно ничтожный процент – приблизительно] полпроцента.

Значительно больше народа уплывало постепенно в Западную Белоруссию. Люди отправлялись туда как бы временно, под видом посещения родственников, закупки продуктов и тому подобного, и оставались навсегда. Это делалось как законно – с пропуском по железной дороге, так и не законно – без пропуска, пешком. В Западную Белоруссию или просто в «Западную», как говорят в Полоцке, ушли многие десятки, чтобы не сказать сотни, семейств. В процентном отношении это должно составить не менее 5–6 %.

Новая обстановка – ожидаемый скорый приход красных и значительное ослабление оккупационного режима – ставили перед нами, т. е. перед группой и всем, что к ней примыкало, совершенно новые задачи. Что нужно успеть сделать до прихода большевиков? Как наилучшим образом использовать немецкую слабость? – вот вопросы, которые стали тогда перед каждым из нас во весь рост.

Однако разрешением этих вопросов Группа занималась уже не одними только своими силами, а совместно с представителями Национально-Трудового Союза (солидаристы) и представителями Русской Освободительной Армии (власовцы)[129]129
  От политических способов ведения войны против СССР высшая номенклатура нацистской партии отказалась еще до нападения на Советский Союз. Было бы ошибочно полагать, что власовцам была предоставлена ограниченная свобода действий и в 1943–1944. После патриотических выступлений А. А. Власова на оккупированных территориях (январь-апрель 1943) 17 апреля генерал-фельдмаршал В. Кейтель отдал приказ о заключении Власова в лагерь военнопленных, а в случае рецидивов потребовал его «передать тайной полиции и обезвредить». 1 июля Кейтель сообщил, что «развертывание власовской освободительной армии сведено к масштабам, предусмотренным фюрером» на совещании 8 июня 1943, а «великорусская идея Власова отменена». Санкцию на создание КОНР и собственной армии А. А. Власов получил лишь 16 сентября 1944.
  Термин «Русская Освободительная Армия» начинает широко использоваться в пропаганде, вероятно, после известного приказа начальника Генерального штаба ОКХ генерал-полковника К. Цейтцлера № 5000/43 от 29 апреля 1943, в котором указывалось, что все русские добровольцы Вермахта в совокупности образуют РОА, которой как оперативного объединения в тот момент не существовало. В конце 1943 – начале 1944 в распыленных русских подразделениях и частях, не считая казачьих формирований и добровольных помощников («хиви»), служило, по разным оценкам, от 75 до 100 тыс. человек, строго подчинявшихся немецкому командованию. До осени 1944 «власовцами» с большим или меньшим основанием себя могли называть лишь курсанты и выпускники Дабендорфской школы пропагандистов РОА (Ostpro-pagandaabteilung zur besonderen Verwendung; полевая почта № 28 264), через которую в 1943–1945 прошли от 4,5 до 5 тыс. человек. Из них от 40 до 50 были приняты в НТС. Именно выпускники Дабендорфа в силу служебной специфики располагали возможностями для разъездов в прифронтовой полосе и могли беспрепятственно посещать Полоцк. О значении Дабендорфской школы в 1943–1944 для развития Власовского движения см. нашу статью: К истории Дабендорфской школы РОА // Александров К. М. Русские солдаты Вермахта. М., 2005. С. 142–168.


[Закрыть]. Поэтому, прежде чем продолжать дальше повествование, здесь придется сначала довольно подробно остановиться на нашем знакомстве и сотрудничестве с обеими вышеуказанными организациями.

О Национально-Трудовом Союзе Нового Поколения, как его тогда называли, мы узнали впервые ранней весной 1943 года. Одно временно прикомандированное в город духовное лицо доставило к нам из Польши различную «союзную» литературу. Мы сейчас же, конечно, занялись ее жадным изучением и в общем одобрили. Более личное знакомство с другим представителем Нац[ионально-]Труд[ового] Союза состоялось несколько позднее, уже в середине лета того же года. Этот во всех отношениях интересный для нас русский человек с типично немецкой фамилией[130]130
  Этим членом Совета НТС был Р. Н. Редлих. Редлих Роман Николаевич (12 ноября 1911, Москва – 20 августа 2005, Франкфурт-на-Майне) – общественно-политический деятель, публицист, философ, педагог. Последний прижизненный ученик профессора И. А. Ильина. Родился в обрусевшей дворянской семье выходцев из Германии. Прадед Ф. Ф. Редлих выслужил дворянство за отличия в войне против Наполеона в 1813–1814, сражаясь в рядах Ганзейского легиона. Дед А. Ф. Редлих – главный хирург московской Старо-Екатерининской больницы, создатель системы реабилитации пациентов, открывший первые в Москве водолечебницу и клинику лечебной гимнастики (1864). О гимнастическом обществе А. Ф. Редлиха писали В. А. Гиляровский и А. П. Чехов. Отец Н. А. Редлих – московский предприниматель, создатель первого в Москве промышленного производства (закрыто большевиками в 1928) лимонада, столовых, фруктовых и лечебных вод; отбывал срок на Беломорканале (1929–1932). В 1929 окончил среднюю школу, но в вуз поступить не смог из-за социального происхождения. Работал слесарем на железной дороге, затем младшим научным сотрудником в Государственном институте психологии, педологии и психотехники. Учился в школе-студии при Камерном театре А. Таирова. Благодаря тому, что дед по матери сохранил часть капитала в Эстонской республике и смог заплатить 5 тыс. рублей золотом за заграничный паспорт, в конце 1932 семья выехала из СССР за границу. До конца жизни оставался лицом без гражданства. В эмиграции в Берлине (с 1933).
  Слушал лекции Б. П. Вышеславцева, И. А. Ильина и C. Л. Франка, последнего всю жизнь считал наиболее крупным русским философом. Участвовал в философских семинарах. Окончил отделение классической археологии Берлинского университета (1940) и защитил диссертацию о сюжетах амазономахии на римских саркофагах у профессора Г. Роденвальдта. Доктор философии. Член НТСНП с 1940. В 1942–1943 занимался пропагандистской деятельностью среди советских военнопленных (лагеря Вустрау и Циттенхорст министерства по делам восточных территорий). Бессменный член Совета НТС (1943–2001). В 1943–1944 – на оккупированных территориях. Занимался созданием ячеек и групп НТС в средней полосе России и в Белоруссии. В январе – июне 1944 – в чине капитана переводчик Б. В. Каминского, командира антипартизанской бригады в составе сил безопасности высшего руководителя СС и полиции на территории генерального комиссариата «Белоруссия» СС группенфюрера, генерал-лейтенанта полиции и войск СС К. фон Готтберга (районы Лепель и Дятлово). С июля 1944 – в розыске Гестапо по обвинению в принадлежности к нелегальной организации НТС. Скрывался в Северной Италии.
  После капитуляции Германии через Австрию попытался пробраться на Юг Германии, но был арестован на зональной границе англичанами и четыре месяца просидел в тюрьме. Затем работал в центре НТС, жил в ФРГ Идеолог российского солидаризма, последователь философских взглядов С. Л. Франка и Н. О. Лосского. В 1947–1955 возглавлял группу Института по изучению СССР, автор публикаций по аналитике сталинщины и советского общества. Совместно с А. Г. Авторхановым разрабатывал для радиостанции «Освобождение» концепцию вещания на СССР в первую очередь для русского народа, которая позднее была отвергнута руководством радиостанции в Мюнхене и заменена концепцией вещания для советских людей и национальных меньшинств СССР. В 1955–1958 – организатор и руководитель радиовещания на СССР на Дальнем Востоке (Тайвань, Манила, Сеул). На рубеже 1950-1960-х– политический советник правительства Южного Вьетнама. Автор трудов «Сталинщина как духовный феномен» (1971), «Советское общество» (1972), «Солидарность и свобода» (1984), романа «Предатель» (ФРГ – 1981; РФ – 1991; 1992) – пронзительного философского повествования о судьбе человека, оказавшегося в тисках сталинской и нацистской диктатуры. Вице-редактор газеты «Русская мысль» (Париж, 1968–1972), соредактор журнала «Грани» (Франкфурт-на-Майне, 1982–1983). Постоянный эксперт по вопросам стратегии политической деятельности НТС. Еще в 1970-е сформулировал теорию о том, что организатором ликвидации власти КПСС в СССР выступит секретарь провинциального обкома партии. Автор более пятисот общественно-политических, философских и публицистических статей. Перевел с немецкого книгу экономиста Л. Эрхарда «Благосостояние для всех» (1957) и труд философа О. фон Нелль Бренинга «Построение общества» (1987). Участвовал в Конгрессе соотечественников в Москве (август 1991) и защите Белого дома (19–21 августа). В 1992–1998 жил в Москве, преподавал историю русской философии в Новом гуманитарном университете, читал лекции в Смоленской духовной семинарии. Автор курса по истории русской философской мысли (1995–1996). После 1998 по состоянию здоровья вернулся в ФРГ, но продолжал приезжать на родину до последних лет. Похоронен 25 августа 2005 на русском кладбище в Висбадене.


[Закрыть] был командирован из Берлина в Белоруссию какими-то государственными учреждениями и должен был везде входить в официальные отношения с высшими местными германскими властями. Во время делового разговора в нашей фельдкомендатуре один из старших офицеров последней, приняв приезжего за настоящего немца, сказал ему между прочим: «Есть тут местная русская национальная организация; без нее было бы трудно сейчас обойтись, но со временем эти люди станут нашими очень опасными противниками». Приезжий насторожился и выразил желание познакомиться с руководством группы. После обеда офицер привез его к нам, а сам уехал.

Началась взаимная прощупка. Приезжий «немец», к нашему крайнему удивлению, говорил по-русски [так], как может говорить только прирожденный москвич. Неосторожно сказанная в фельдкомендатуре фраза о нас до крайности упрощала все дело. Не больше чем через час мы стали друзьями. Наш новый знакомец, и ныне еще благополучно здравствующий в эмиграции, оказался одним из старших, руководящих членов НТС… С той поры «союзники» всех рангов зачастили в Полоцк и всегда останавливались уже прямо у нас[131]131
  Среди известных нам членов НТС, приезжавших в Полоцк, мы можем назвать В. И. Алексеева и П. Д. Пономарёва.


[Закрыть]. Они знакомились с нашей группой, читали доклады на наших собраниях и вели длинные частные беседы на политические темы. Через некоторое время руководство НТС не только одобрило, но и высоко оценило нашу самостоятельную национальную работу. Двери Союза были для нас широко открыты. Желая координировать свои скромные местные усилия с более старой, широко разбросавшей свою сеть боевой организацией, мы, т. е. я и еще несколько ведущих членов группы, осенью 1943 года вступили в Национально-Трудовой Союз.

Этот последний свел нас вскоре с чинами так наз[ываемой] Русской Освободительной Армии, или РОА. Неизвестными нам тогда путями он направлял этих людей в Полоцк, видя взаимную пользу в нашем с ними постоянном общении и сотрудничестве. Приезжие чины РОА, как правило, были членами НТС. Они посещали лагеря военнопленных, хотели организовать запись добровольцев из гражданского населения и поддерживали связь с немногочисленными русскими воинскими частями, сражавшимися уже тогда на Восточном фронте. Мы старались по мере сил помочь приезжим в выполнении служебных поручений; они со своей стороны не оставались у нас в долгу. Они посещали деревни крестьянской самообороны, решали тактические задачи в борьбе с партизанами, объезжали вместе с нами местные отделения группы и давили в том или ином отношении на немецкие учреждения, если это зачем-либо было нужно. Я уже не говорю о таких вещах, как передача писем и материалов, закупка для нас в Германии книг и т. п.

Поздней осенью 1943 года в Полоцке появился новый немецкий армейский отдел пропаганды. Его главной задачей были антикоммунистические выступления по радио на фронте для советской армии. Из трех его главных работников двое были русские, оба члены НТС. В связи с пребыванием этой «пропаганды» служебные посещения чинов РОА в Полоцк значительно участились, и русско-немецкая форма стала более обычным явлением на улицах города. Наши поездки, общественные доклады и политические беседы, проводимые по округу совместно с ними, быстро дали реальный результат: поднялась новая волна заявлений о приеме добровольцев во власовскую армию. Эти заявления опять, как ив 1941 году, несли в обе комендатуры, во все русские гражданские учреждения и передавали на улицах города прямо в руки русским, одетым в военную форму. Это дало нам основание снова ходатайствовать перед немцами об открытии в округе вербовочных пунктов. Переписка по этому поводу между фельдкомендатурой и выше нее стоящими военными учреждениями тянулась несколько недель. Наконец пришел окончательный отрицательный ответ. В нем было сказано, что это «пока еще несвоевременно». Зато через приезжих военных наши крестьянские отряды быстро и легко договорились с командованием РОА об автоматическом включении их в русские воинские части при уходе немцев из России. Эта полуофициальная договоренность оказалась впоследствии более реальной, чем можно было бы думать: многие участники отрядов полоцкой самообороны пробрались таки в 1944–1945 годах на юго-запад Германии, где под конец происходило формирование частей и соединений РОА. При зачислении в армию служба в крестьянских отрядах всегда принималась во внимание.

Зимой 1943–1944 годов у нас в группе совместно с приезжими представителями НТС происходили длинные совещания о том, что теперь делать. Всем было ясно, что до прихода большевиков нужно как можно больше распропагандировать население в национальном антикоммунистическом духе, вернее, просто подвести более солидную теоретическую основу под имеющиеся уже и так почти у всех русских людей здоровые социальные инстинкты и стихийную ненависть к советской власти. Мы не располагали временем. А быстро охватить все население политической работой можно было при условии совершенно открытых действий, хотя бы частично или условно санкционированных германскими оккупационными властями. Кроме того, для обращения к населению нужно было выступать от лица какой-то независимой русской общественно-политической организации. НТС для этого тогда совершенно не подходил – он уже подвергался жестоким преследованиям со стороны германского национал-социалистического правительства: семьдесят старших чинов его – ив том числе почти все руководство – сидели в Берлине за решеткой, а Гестапо исподтишка убивало отдельных наиболее деятельных членов организации прямо на улицах городов[132]132
  Первые члены НТСНП полулегально и с приключениями приехали из Варшавы в Смоленск в середине сентября 1941. Руководил группой двадцатичетырехлетний Н. Ф. Алферчик (в эмиграции – Павлов), родственники которого до войны были расстреляны органами НКВД в Пинске. Узнав об этом, Алферчик оставил Союз и поступил на службу в окружную полицию, где занял должность начальника 2-го (секретно-политического) отдела. Другими прибывшими из Польши членами Союза были восемнадцатилетний В. Н. Кашников и семнадцатилетний Г. Соловьёв. Осенью 1941 группы и ячейки НТС возникли в Смоленске, Минске, Витебске. В Смоленске всю деятельность групп Союза на оккупированных территориях возглавил участник Белого движения Г. С. Околович, прибывший сюда в ноябре 1941 вместе с подполковником Северо-Западной Добровольческой армии В. В. Брандом. Первоначально Околович служил в горуправе начальником лесного склада, а затем начальником топливного и транспортного отделов. Уже 10 марта 1942 начальник отдела пропаганды при штабе группы армий «Центр» в специальной докладной записке подчеркивал, что главная цель НТС – «возрождение Великой России» с сохранением «преимущественного положения за Православной Церковью». Автор записки констатировал: «Агитация членов Союза очень быстро может создать зародыш новой, национально-шовинистической оппозиции, которая была бы не менее опасна, чем остатки большевистских элементов в занятых советских областях». В 1943 против членов НТС на оккупированных территориях начинаются репрессии Гестапо, в результате которых по обвинениям в антинемецкой деятельности были расстреляны около 30 членов Союза, чьи фамилии известны: С. Алексеенко (Молодечно), М. Бондаренко (Пинск), Е. Волновский (Могилев), С. Гладков, А. Шумский (Минск), И. Горин (Смоленск), К. Зудшин (Борисов), Г. Косинов (Бобруйск), Ю. Пянков, И. Сущенко (Одесса), Н. Шалдыкин (Вязьма) и др. 23 декабря 1943 агентами Гестапо (или СД?) на улице Варшавы был убит гражданин Швейцарии, доктор экономических наук А. Э. Вюрглер (1901–1943), руководивший с конца 1930-х закрытым отделом НТС в Польше и отправкой членов Союза в Россию.


[Закрыть].

Поэтому руководство Национально-Трудового Союза[133]133
  В тот момент в руководство (Совет) НТС входили В. М. Байдалаков, Д. В. Брунст, К. Д. Вергун, М. А. Георгиевский, Д. М. Завжалов, Г. С. Околович, В. Д. Поремский, Р. Н. Редлих, Ф. И. Трухин.


[Закрыть] поручало нам, новым и еще недеконспирированным своим членам, создать немедленно для открытой работы какую-нибудь особую, временную, обязательно легальную по отношению к немцам русскую политическую партию на основе группы и ее разветвлений. Мы уже имели достаточный для этого технический аппарат, недоставало только разрешения властей и соответствующего ярлыка или названия. Ярлык нужно было прикрепить не только к самой организации, но и к «союзным» изданиям, лежащим на секретных складах втуне, т. к. распространять их от лица самого Союза было уже невозможно. Группа обратилась в фельдкомендатуру за разрешением на партию, предоставив упрощенную краткую программу, составленную на основе Смоленского воззвания генерала Власова и «Схемы» НТС[134]134
  «Схема национально-трудового строя» – первая полноценная политическая программа НТС, которой в законченном виде до войны не существовало. До 1941 были разработаны лишь несколько черновиков, набросков и отдельных положений, отражавших взгляд организации на ее цели, задачи и облик послесталинской России. С конца 1941 в группах НТСНП на оккупированных территориях, в Европе, а также в Вустрау и Циттенхорсте с активным участием новых членов Союза из «подсоветских» людей разрабатываются части будущей общесоюзной программы. Структурно «Схема» была разработана на нелегальном идеологическом семинаре НТСНП в Берлине под руководством члена Совета и Исполнительного бюро К. Д. Вергуна (1907–1945). Состоявшийся 26–28 ноября 1942 съезд Совета утвердил проект. Название («Схема») должно было указывать на доработку программы в перспективе.
  «Схема» состояла из 6 разделов, охватывавших около 40 глав по важнейшим вопросам философии, историософии, социологии, права, экономики, социальной политики, стратегии и тактики антибольшевистского сопротивления. Несколько глав в 1943–1944 («Внешняя политика», «Об обороне» и др.) отредактировал и написал заново генерал-майор Ф. И. Трухин. Громоздкость «Схемы» была обусловлена влиянием некоторых новых членов НТС из представителей «подсоветской» интеллигенции, которым хотелось, чтобы документ давал ответы на все философские и социально-политические вопросы. В «Схеме» была сделана попытка сочетания умеренного этатизма и элементов консервативного либерализма, в первую очередь, в области организации судебной власти, защиты гражданских прав. «Схема» не предрешала будущей формы государственного устройства послесталинской России (монархия или республика), но считала необходимым существование «твердой национальной власти», стоящей над союзами и классами, при сильном местном самоуправлении. Вероятно, единственным дискриминационным пунктом «Схемы» было утверждение о том, что евреи «могут покинуть Россию без права вывоза капитала» или «проживать в специальной области», предлагался вариант создания национально-культурной еврейской автономии в Крыму. Любопытно, что пункт этот был внесен в «Схему» по настоянию нескольких членов Союза из советских граждан. Сами идеологи Союза рассматривали позднее это положение в качестве «досадной ошибки, не отвечавшей делу и облику Союза». Уже в Пражском манифесте КОНР 1944, в составлении которого участвовал член НТС капитан А. Н. Зайцев, и в программных документах Союза 1946 подобных утверждений не было. В мае 1944 «Схема» большим тиражом была напечатана в Дятлово (район Лиды), в расположении бригады «РОНА» Б. В. Каминского, но основная часть тиража погибла при эвакуации на Запад.


[Закрыть].

Идея партии была встречена в фельдкомендатуре очень сочувственно, но после месяца переписки по этому делу нам все же отказали. Однако при отказе мы получили неофициально драгоценный дружеский совет «примазаться», хотя бы фиктивно, к какой-нибудь из существующих, уже ранее признанных немцами организаций. Для открытия филиала разрешения не требовалось, достаточно было зарегистрироваться у местных властей односторонним заявлением. Это была блестящая идея. Двое старших приезжих чинов Союза ринулись сейчас же на поиски подходящих «приемных родителей», будущей партии, а мы на месте занялись деятельным приготовлением к ее открытию. Работа закипела. Были составлены проекты воззваний к местному населению, планы организационных собраний и конспекты докладов для публичных выступлений. Не забыли мы и трехцветных национальных флагов, которые с величайшим трудом и почти детским восторгом были наконец сшиты из старых крашеных простыней. Для инструктажа местных групп на случай быстрого разворачивания партийной работы из Полоцка были посланы по округу наиболее способные и энергичные люди.

Таким образом, под несмолкаемый отдаленный гул артиллерии со стороны Витебска к марту месяцу 1944 года у нас уже все было готово. Между тем от друзей, уехавших за названием партии, не было ни ответа ни привета. Мы стали изнывать от бездействия и неизвестности; время на возможный рывок в дальнейшей работе сокращалось с катастрофической быстротой: красные уже заняли Велиж, Невель и Городок; всем было ясно, что Витебск долго не продержится. А Полоцк стоял на очереди вслед за Витебском. Мы старались сами перебирать в уме все существующие в «европах» русские антибольшевистские партии и организации: эсеров, социал-демократов[135]135
  Руководители эсеров Н. Д. Авксентьев, М. В. Вишняк, В. М. Зензинов, активные социал-демократы и члены Заграничной делегации РСДРП Г. Я. Аронсон, Д. Ю. Даллин, Ф. И. Дан, Ю. П. Денике, Б. И. Николаевский и др. покинули Европу преимущественно в 1940 и выехали в США, возобновив общественно-политическую и литературную деятельность в Нью-Йорке. По естественным причинам в установлении контактов с «подсоветскими» людьми в 1941–1944 они участвовать не могли. Однако необходимо подчеркнуть, что представители русской социалистической эмиграции в 1946–1950 проявили живой интерес к оказавшимся на Западе участникам Власовского движения и именно по вопросам об отношении к ним и в оценках антисталинского протеста непримиримо разошлись друг с другом.


[Закрыть], монархистов[136]136
  Члены Высшего Монархического Совета (ВМС), которым с 1940 руководил П. В. Скаржинский, в 1941–1944 не сумели организовать какой-либо военно-политической деятельности на оккупированных территориях СССР. Из представителей довоенных монархических организаций эмиграции вероятно лишь члены Российского Имперского Союза-Ордена (РИС-О) во главе с Н. И. Сахновским, участвовавшие в боевых действиях на Восточном фронте в составе Валлонского легиона (с 1943 – SS Freiwilligen Sturmbrigade «Wallonien»), сумели повлиять на настроения части местного населения в районе Черкасс осенью и зимой 1943/44. Однако интересно отметить, что в ноябре 1941 в Минском лагере военнопленных (Mannschaftstammlager № 352) взятый в плен в Вяземском окружении интендант I ранга, доцент кафедры высшей математики Московского института цветметзолота В. В. Минаев (1894–1949) выступил с инициативой создания Всероссийской национальной партии (ВНП), комитеты которой до конца 1943 возникли в Берлине, Дрездене, Катовице и Лодзи. Разработав программные и уставные документы, Минаев вовлек в партию более 30 единомышленников. Главная цель партии заключалась в свержении сталинского режима при ориентации на наследника российского престола Великого Князя Владимира Кирилловича.


[Закрыть], фашистов[137]137
  9 апреля 1933 в Германии по инициативе группы русских эмигрантов во главе с H. П. Дмитриевым возникло пронацистское Российское освободительное национальное движение (РОНД) во главе с А. П. Светозаровым (Г. Пельхау). Летом 1933 РОНД имело отделения в Берлине, Бреслау, Гамбурге, Бреслау, Дрездене и др. городах, насчитывая, по разным данным, от 600 до 1,2 тыс. членов. Штаб-квартира РОНД размещалась в Берлине, здесь же издавалась газета «Пробуждение России» и функционировали разные отделы. В сентябре РОНД в Пруссии было закрыто по распоряжению властей, но часть его активистов в октябре создали Партию российских освобожденцев (Российское национал-социалистическое движение), которую возглавил генерал-майор П. Р. Бермондт (он же князь П. М. Авалов). Осенью 1934 в результате серии расколов партия прекратила существование, и вместо нее в Германии (за пределами Пруссии) зимой 1935 возникло Российское национальное и социальное движение (РНСД) во главе с полковником Н. Д. Скалой ом. РНСД имело 20–25 представительств и отделов, включая позднее территорию Австрии и Протектората. В 1938 в руководство РНСД входили Н. Д. Скалон, В. М. Дсспотули, П. П. Жемчужин, барон А. В. Меллер-Закомельский и др. Деятельность РНСД в основном ограничивалась изданием печатного органа («Вестник РНСД»), устройством докладов и лекций.
  В январе 1938 вместе с Русским национальным союзом участников войны (РНСУВ) генерал-майора А. В. Туркула, кружками друзей «Голоса России» И. Л. Солоневича и другими организациями РНСД объединилось в Национальный фронт (НФ) по принципу близости некоторых мировоззренческих позиций. Однако в 1939, после заключения советско-германского пакта о ненападении, НФ и РНСД были распущены властями рейха и фактически прекратили существование. В целом русская копия национал-социалистического движения оказалась весьма посредственной. Движение реально насчитывало лишь несколько сот активистов и не получило серьезного отклика в русской диаспоре, не говоря уже о «подсоветских» людях в годы войны. Естественная для эмиграции приверженность руководителей и участников РНСД ценностям Православной Церкви так и не позволила им стать настоящими национал-социалистами, категорически отрицавшими христианскую этику и культуру.


[Закрыть], какое-то Штабс-капитанское движение[138]138
  Российское народно-имперское (штабс-капитанское) движение возникло к 1940 на основе объединения читательских кружков, в которых состояли друзья и единомышленники газеты «Голос России» (1936–1938, София) и «Нашей газеты» (1938–1940, Берлин). Обе газеты издавались журналистом и публицистом И. Л. Солоневичем, бежавшим вместе с сыном Юрием и братом Борисом летом 1934 из Белбалтлага в Финляндию. На страницах своих периодических изданий Солоневич отстаивал теорию народно-монархического строя, спасительного для освобожденной от большевиков России. По замыслу И. Л. Солоневича, народная монархия должна была сочетать в себе сильную самодержавную власть и крепкое местное самоуправление. Опору народно-монархического строя издатель видел в национально мыслящей «земской» интеллигенции (учителях, врачах, офицерах младшего и среднего звена, сельском духовенстве и т. д.), которую образно называл «штабс-капитанами». Реально весьма пассивными участниками движения были лишь активные читатели изданий Солоневича, которого нацистские власти полностью лишили возможности какой-либо активной работы в 1941–1945. В годы войны И. Л. Солоневич находился под надзором Гестапо в изоляции в провинциальной ссылке, любая публицистическая деятельность ему была строго запрещена, в связи с чем «штабс-капитанское» движение фактически прекратилось, никак не повлияв на умонастроения «подсоветских» людей. После войны И. Л. Солоневич оказался в Аргентине и возродил движение (с новым названием – Российское народно-монархическое движение), приступив в 1948 в Буэнос-Айресе к изданию еженедельной газеты «Наша страна».


[Закрыть], Общевоинский союз[139]139
  РОВС – Русский Обще-Воинский Союз – учрежден 1 сентября 1924 приказом № 35 Главнокомандующего Русской армии генерал-лейтенанта П. Н. Врангеля с целью сохранения в эмиграции воинских кадров, полковых объединений Русской Императорской и Белых армий, а также для военного образования эмигрантов, взаимопомощи и подготовки молодой смены. К 1937 на регистрации в РОВС состояли около 30 тыс. чинов. К 1 сентября 1939 Союз включал в себя 4 отдела в Европе (I Французский генерал-лейтенанта В. К. Витковского, III Болгарский генерал-лейтенанта Ф. Ф. Абрамова, IV Югославский генерал-лейтенанта И. Г. Барбовича, V Бельгийский генерал-майора Б. Г. Гартмана), 2 отдела в Северной Америке (I Североамериканский на Востоке США генерал-майора Е. С. Имнадзе и II Североамериканский на Западе США генерал-майора Н. П. Веселовского), 7 подотделов (I Аргентинский полковника А. Н. Ефремова, II Бразильский полковника К. 3. Ахатнина, III Парагвайский генерал-майора Н. Ф. Эрна, IV Уругвайский полковника С. А. Мельшикова, V Австралийский полковника В. В. Корженевского, VI Дальневосточный генерал-лейтенанта К. Ф. Вальтера и VII Финляндский капитана Ф. Д. Шульгина). В 1938–1939 II Германский и VI Чехословацкий отделы в Европе были выделены Председателем РОВС в самостоятельное Объединение Русских Воинских Союзов (ОРВС) во главе с бывшим начальником II отдела Генерального штаба генерал-майором A.A. фон Лампе. Председателем (начальником) РОВС с 22 марта 1938 был Генерального штаба генерал-лейтенант А. П. Архангельский, проживавший в Брюсселе.
  После обособления ОРВС главной опорой Архангельского стал I (Французский) отдел, объединявший 15 воинских союзов и 45 отдельных групп на подведомственной отделу территории (Франция с колониями, Голландия, Египет, Италия). К лету 1941, по мере расширения зоны немецкой оккупации, в состав ОРВС вошла большая часть европейских отделов РОВС, хотя А. А. фон Лампе сохранял живую связь с А. П. Архангельским. Деятельность РОВС и ОРВС в Европе была направлена на сохранение и подготовку кадров, способных послужить основой для развертывания в благоприятной военно-политической ситуации массовой антисталинской армии с участием «подсоветских» людей, враждебно настроенных по отношению к советской действительности. По самым осторожным подсчетам, к моменту нападения Германии на Советский Союз эмиграция могла мобилизовать в кратчайшие сроки не менее 20 тыс. офицеров и добровольцев. Ими было бы возможно укомплектовать командно-начальствующие должности 4–5 общевойсковых корпусов (8-10 дивизий) антисталинской армии, на формирование которой в массовом порядке могли бы поступать десятки тысяч военнопленных бывших бойцов и командиров Красной армии.
  В феврале 1940 во время «зимней войны» чины VII Финляндского подотдела РОВС во главе с капитаном Шульгиным с успехом впервые участвовали в создании 5 добровольческих отрядов из пленных красноармейцев. После 22 июня 1941 только в I (Французском) отделе для отправки на Восточный фронт зарегистрировались 1160 русских офицеров. Из них выразили желание служить на строевых должностях: 3 генерала, 94 штаб-офицера и 343 обер-офицера, на административных должностях – 36 генералов, 165 штаб-офицеров и 420 обер-офицеров, остальные определенного желания не высказали. Из 1160 человек были готовы немедленно отправиться в Россию 327 офицеров – в строевые части и 44 – на административные должности. До 7 июля 1942 из Парижа сумели уехать на Восточный фронт в составе трех групп лишь 71 человек, преимущественно чины ОРВС. Однако директива ОКВ № 46 от 18 августа 1942 категорически запретила подобные отправки. На Балканах чины III и IV отделов в массовом порядке вступали на службу в Русский Корпус, а с 1942 – в формировавшиеся казачьи части. Но еще весной 1941 нацисты по политическим мотивам решительно отказались от привлечения белоэмигрантов в воинские части на Восточном фронте, тем более – от создания при их участии русской антисталинской армии. Зимой – весной 1943 последние офицеры РОВС были отозваны с Восточного фронта в Европу. А. П. Архангельскому и начальникам отделов оккупационными властями была запрещена любая военно-политическая деятельность.
  Фактически в 1941–1945 чины РОВС и ОРВС принимали участие в событиях, в том числе несли службу в антисоветских вооруженных формированиях, в частном порядке. Сегодня мы можем назвать лишь 85 чинов РОВС и ОРВС, в разнос время и в единичном порядке служивших в 1941–1944 на Восточном фронте. В полной мере полноценное знакомство чинов РОВС и ОРВС с «подсовстскими» людьми состоялось зимой 1943/44 после переброски во Францию русских батальонов (РОА) Восточных войск Вермахта. Начальник Тулузского района РОВС капитан А. С. Шторх вынес такое впечатление от первой встречи с прибывшими на «Атлантический вал» военнослужащими РОА: «Общение с ними показало, что никакого “рва” между нами не существует – мы познали их, прозревших подсоветских людей, они нас – белых эмигрантов. В других встречах, единении, мы увидели нашу общность в борьбе за освобождение русского народа и непримиримости к советской власти».


[Закрыть] и т. д. Одни из них были запрещены, так же, как и НТС, немцами, другие не годились потому, что уже имели свою определенную, общеизвестную политическую программу и под их фирмой распространять «союзные» издания было неудобно.

На занятой территории разные беспокойные политические деятели тоже пытались шевелиться по своим углам, кто как умел. В Борисове или в Орле существовала какая-то организация или партия Октана[140]140
  Октан Михаил – сотрудник Орловского самоуправления, журналист, с деятельностью которого было связано издание многотиражной газеты «Речь» (6 тыс. экз.). В некоторых публикациях можно встретить утверждение о том, что Октан был бургомистром Орла. По сведениям автора, бургомистром Орла с осени 1941 был некто Шалимов, а с марта 1942 – А. С. Старов. Октан был только редактором «Речи». После войны участники событий характеризовали деятельность Октана резко негативно, хотя сама «Речь» остается любопытным источником информации о жизни города и области в период оккупации. Дмитрий Сошальский утверждал, что организация Октана существовала не в Орле, а в Бобруйске.


[Закрыть]; в Минске, около Рады, была своя белорусская партия[141]141
  Возможно, автор мемуаров имеет в виду уже упоминавшуюся нами БНС или созданный летом 1943 Союз белорусской молодежи – организацию, через ряды которой в 1943–1944 прошло, по данным минского исследователя Ю. Туронока, около 100 тыс. детей и подростков – юношей и девушек в возрасте от 10 до 20 лет.


[Закрыть]; где-то за Лепелем немцы отдали или предполагали отдать целый округ в управление командиру отдельной дивизии[142]142
  Под Лепелем в Витебском округе (сентябрь 1943 – февраль 1944) в подчинении у Б. В. Каминского не было дивизии. Динамика численности бригады Б. В. Каминского в этот период выглядела так: 3665 человек на 4 октября 1943; более 5 тыс. на 25 ноября 1943; около 6 тыс. на 15 февраля 1944.


[Закрыть] русских головорезов Каминскому[143]143
  Каминский Бронислав Владиславович (1899, Полоцкий уезд Витебской губ. – 19 августа (?) 1944, Лодзь) – обер-бургомистр Локотского округа в 1942–1943. По происхождению – из мещан; по национальности отец поляк, мать – немка. На 1917 – студент Петроградского Политехнического института (не окончил). В 1918–1921 – на службе в РККА, участник гражданской войны. По демобилизации с перерывами завершил образование в Петроградском (Ленинградском) химико-технологическом институте по специальности «инженер-технолог по производству красок» (диплом 1930). Член ВКП(б). В период дискуссии в партии по вопросу о «правом уклоне» (1928–1929) подписал один из документов бухаринской оппозиции. Работал на химическом заводе «Республика». В период работы на заводе познакомился с немецкими специалистами, от которых получил первые представления о национал-социализме образца конца 1920-х. В первом браке имел четверых детей. Исключен из партии в августе 1935 за критику коллективизации. В 1937 репрессирован органами НКВД по обвинению в троцкистской деятельности. По другой версии, арестован был в 1935, сразу же после исключения из партии. Срок (1937 (1935?) – 1940) отбывал, по одной версии, в «шарашке» в Шадринске (северо-западнее Кургана, лагерь 514/2, возможно, на алюминиевом заводе), по другой – в районе Нижнего Тагила (менее вероятно). По утверждению сотрудников УФСК по Брянской области (на 1994), во время отбытия заключения был сексотом, однако, насколько эта информация соответствует действительности, сказать сложно.
  После освобождения направлен в ссылку с разрешением на жительство в Европейской части РСФСР, жил в пос. Локоть Брасовского района Орловской области, работал инженером на Локотском спиртзаводе. Организовав эвакуацию заводского имущества в сентябре – начале октября 1941, сам остался в Локте. С 16 октября 1941 – член самоуправления Локотской волости, заместитель и ближайший соратник его организатора К. П. Воскобойника. После гибели Воскобойника при налете партизан на Локоть (8 января 1942) – бургомистр Локотского уезда. С 19 июля 1942 – обер-бургомистр Локотского самоуправляющегося округа и командир милиционных окружных войск на правах командира бригады (РОНА – Русская освободительная народная армия). 26 августа 1943 с чинами бригады, членами их семей, беженцами и имуществом переехал в Лепель Витебского округа, где бригада размещалась и боролась с партизанами до середины февраля 1944. 15 февраля 1944 отдал приказ о перемещении бригады и беженцев в район Дятлово (Западная Белоруссия). Вместе с бригадой входил в состав сил и войск безопасности СС группенфюрера К. фон Готтберга, участвовал в антипартизанских операциях. За отличия в боях с партизанами награжден орденом Железного креста I кл. В июне – июле организовал эвакуацию бригады и беженцев в Польшу. СС бригадефюрер и генерал-майор войск СС, командир СС штурмбригады «РОНА» (на 31 июля 1944). Дал согласие на использование сводного усиленного полка (1,7 тыс. чинов) бригады под командованием СС ваффен-штурмбаннфюрера И. Д. Фролова (на 1941 – капитан Красной армии) в боях против повстанцев в Варшаве в августе 1944. В Варшаве полком не командовал, был наездами. По официальной версии, расстрелян по приговору военно-полевого суда в Лодзи за воинские преступления, совершенные его подчиненными в Варшаве. Однако, на наш взгляд, скорее всего был убит по другим мотивам, так как командир сводного полка СС ваффен-штурмбаннфюрер И. Д Фролов, непосредственно командовавший полком каминцев в польской столице в августе 1944, был награжден орденом Железного креста I кл.


[Закрыть], там могла быть тоже какая-нибудь русская национальная политическая организация. Неужели же из всего этого солидного ассортимента нельзя было выбрать какую-нибудь подходящую фикцию, пригодную дня нашей цели на два-три месяца работы?

И вдруг, кажется, уже в апреле месяце 1944 года, к нам прикатила наконец целая группа руководящих работников НТС: наш вопрос был разрешен, можно было приступать к работе. Как оказалось с их слов, в округе, которым управлял в это время Каминский, была только что организована новая русская политическая партия под весьма одиозным по нашим временам названием – Национал-социалистическая трудовая партия России[144]144
  Национал-социалистическая трудовая партия России (другой вариант названия: Российская национал-социалистическая партия) возникла в октябре 1943 в период пребывания каминцев в районе Лепеля. Под видом НСТПР была сделана попытка реанимировать Народную социалистическую партию России (НСПР), создание которой в Локте было провозглашено К. П. Воскобойником 26 ноября 1941. Инициатором этой попытки стал бывший командир батальона 341-й стрелковой дивизии старший лейтенант Красной армии Г. Е. Хомутов, рассчитывавший использовать вывеску партии для прикрытия деятельности НТС и создания в районе Минска и Витебска новых союзных групп. Д. Сошальский вспоминал в конце 1940-х о Хомутовс так: «Хомутов производил впечатление человека честного, решительного и убежденного патриота-антибольшевика. На немцев он смотрел как на временное орудие борьбы с большевизмом, рассчитывая, что со временем жизненная сила и способности русского народа освободят его от подчиненной роли в общей борьбе русских патриотов и немецкой армии против советской власти. Хомутов, как и другие работавшие с немцами русские, думал прежде всего о ближайших задачах борьбы, предоставляя будущее судьбе». ЦК партии располагался в Лепеле (члены П. Бакшанский, М. В. Васюков, С. В. Мосин, Д. Сошальский, Г. Е. Хомутов), затем в Дятлово. Кроме учреждения ЦК в Лепеле известно о деятельности Минского комитета НСТПР, которым с марта 1944 руководил Д. Сошальский. В Минске в НСТПР вступили не более 15–20 человек. Вся деятельность партии в белорусской столице ограничилась двумя политическими докладами и большим благотворительным вечером с концертом (9 мая 1944), доход от которого поступил членам семей каминцев, погибших в боях с партизанами.


[Закрыть]. Она не была разрешена немцами; но ее не запрещали. Легализация партии прошла как-то сама собой или, вернее, явочным порядком. Не дожидаясь немецкого разрешения, а ориентируясь только на предварительный ни к чему не обязывающий разговор с командующим немецким генералом, группа предприимчивых русских людей, не без участия НТС, пользуясь оккупационной экстерриториальностью округа Каминского, устроила организационное собрание своей партии, а потом поместила об этом подробный отчет в контролируемой немцами немецкой прессе. Цензура пропустила, опровержения не последовало. Дело сейчас же закрутилось, а немцы со своей приближающейся катастрофой не обращали на него серьезного внимания.

Нам было приказано взять псевдоним НСТПР. План, выработанный в верхах НТС, сводился к следующему. В ближайшее время в нашу фельдкомендатуру вместе с другой периодической прессой из немецкого армейского отдела пропаганды должны поступить газеты с отчетами об организации и работе НСТПР. Нам привезли этих газет тоже целую пачку вместе с формальными полномочиями от партийного центра на открытие филиала в Полоцке. При таких условиях оставалось только выждать несколько дней и уведомить фельдкомендатуру об открытии в Полоцком округе отделения партии. План был хорош, прост и вполне осуществим. В нем было, верно, две очень неприятные стороны: глубоко отвратительное название партии (хотя в него для самоутешения, в виде намека на НТС, и включили слово «трудовая») и связь, пусть и чисто фиктивная, с Каминским, которого многие считали полубандитом[145]145
  «Дальнейшее показало, что Каминский, поляк по происхождению, не был только бандитом. Его вскоре расстреляли немцы, как говорят, за отказ вести свою дивизию на усмирение восставшей Варшавы» (Прим. П. Д. Ильинского). Реальность выглядела иначе. До 1 августа 1944 Каминский действительно отказывался участвовать в операциях против формирований Армии Крайовой. Однако после того как Главное управление СС пригрозило отказать в эвакуации из Польши на Запад гражданским беженцам и членам семей каминцев, Каминский был вынужден дать согласие на отправку в Варшаву одного сводного полка (1700 чел.), который был укомплектован добровольцами из всех бригадных частей и подразделений, преимущественно белорусскими полицейскими, пополнившими личный состав бригады «РОНА» осенью 1943 и зимой 1944. Оценки современников в отношении личности и морального облика Б. В. Каминского в период пребывания бригады в Лспелс и Дятлово (сентябрь 1943 – июнь 1944) расходятся. Так, например, литератор Т. Н. Данилевич, пережившая в 1943–1944 эвакуацию на Запад вместе с частями Казачьего Стана полковника С. В. Павлова и полковника Т. И. Доманова, встретилась с Б. В. Каминским в апреле – мае 1944 в Дятлово и оставила о нем и чинах его бригады такой отзыв: «Порядок строгий, повсюду разбросаны посты, но бывшие советские бойцы в немецкой форме не производили выгодное впечатление. Каминский выглядел подкупающе – деловой, представительный, в мундире английского сукна и покроя, без всяких знаков отличия. Он держался непринужденно, с чувством собственного достоинства, и его литературная, без советского налета речь оставляла благоприятное впечатление». Однако, с другой стороны, как раз в период пребывания бригады в Дятлово, может быть, не без влияния Р. Н. Рсдлиха, бывшего у Каминского переводчиком, Совет НТС констатировал (апрель – май 1944): «Вместо того чтобы обрасти военными и политическими руководителями из числа русских патриотов, Каминский уже в Локте оброс морально нечистоплотными элементами».


[Закрыть]. Однако выбирать дальше было уже некогда. Да и многочисленные ящики с литературой НТС, напечатанной без каких-либо изъятий или изменений и лишь снабженной везде нелепым ярлыком «Национал-социалистическая трудовая партия России», уже стояли у нас в сарае.

Сказано – сделано. Фельдкомендатура пошла нам навстречу даже больше, чем мы этого ожидали. А заранее подготовленная и переполненная всяческого нетерпения человеческая машина по первому сигналу пришла в самое интенсивное действие. В течение одной недели весь округ снизу доверху был оклеен нашим воззванием, по всем крупным населенным пунктам прошли организационные собрания, а грандиозные открытые митинги собирали сотни и даже тысячи людей из местного населения. Немцы, не ожидая ничего подобного, только руками разводили от удивления: расовая теория трещала по всем швам.

«Союзная» литература, благо у нас ее было вполне достаточно, расходилась в чрезвычайно большом количестве. Это была бурная вспышка жизни перед самой смертью. Все было ново, невероятно и привлекательно для русского сердца – и трехцветные флаги, и категорическое требование признания российского суверенитета, и открытая критика немецких ошибок, и восхваление исторических заслуг перед Европой, и громогласное, несмолкаемое «ура» Русской Освободительной Армии.

Люди, привыкшие только мрачно молчать, приходили в настоящее неистовство от восторженного возбуждения. И при всем этом – полный порядок, несмотря на отсутствие полиции, жандармерии и немецких солдат, которые вот уже три года как были всегда и везде. Почетный караул на митингах несли вооруженные крестьяне отрядов самообороны. Было бы просто неправильно сказать, что все переживали тогда вместе с народом в минуты жгучей, незабываемой радости, которая с лихвой вознаградила нас за все волнения, опасности, чудовищно большие предварительные труды.

В Полоцке первый митинг[146]146
  В проведении этого митинга участвовали члены НТС В. И. Алексеев и П. Д. Пономарёв.


[Закрыть] происходил в помещении огромного концертного зала бывшего Дома Красной армии на 800 с лишним сидячих мест. Зал ломился от людей, во всех проходах и у задней стенки стояли люди. Митинг продолжался больше трех часов. План его был примерно следующим:

1. Информация о постановлении организационного собрания.

2. Исторические пути России на протяжении 1000 лет.

3. Большевики, немцы и русский народ.

4. Партизанское движение и крестьянская самооборона.

5. Русская Освободительная Армия и ее вождь генерал А. А. Власов.

После докладов были бесконечные выступления с мест и ответы на вопросы. Мы добились того, чего хотели, большего ждать было нельзя, и терять нам было уже нечего. Поэтому на митинге говорили буквально всё, что хотели. А хотелось сказать очень-очень многое.

Началось прямо с объяснения того, что название партии – искусственно выдуманное, что у нас оно не имеет ничего общего ни с немецким национал-социализмом, ни с каким-либо другим фашизмом вообще. А потом и пошло, пошло все в том же духе. Немцев не только критиковали, но и своеобразно похваливали. Похваливали за то, что они подняли меч против Советов; за то, что разрешили формирование русской армии; за то, что они, наконец, задумались и дали нашей общественности свободу политической деятельности. Похвалы, конечно, явно сомнительного свойства. Присутствующий на митинге в качестве почетного гостя немецкий полковник-фельдкомендант сидел в первом ряду, ничего, очевидно, не понимал и время от времени одобрительно кивал головой. Всякие чудеса бывают на свете, к чуду можно было отнести и то, что нас при выходе из зала не забрали прямо в Гестапо. Но, очевидно, времена были уже не те. Арестовывать кого-либо в присутствии возбужденной тысячной толпы, в которой, кроме почетного караула, сидело еще не менее полусотни вооруженных крестьян, было просто невозможно.

Итак, я без помехи сделал свой исторический доклад; мой ближайший друг из числа освобожденных при помощи группы советских военнопленных, тоже «союзник», – доклад политический; Зуев говорил о партизанах и крестьянах; а приезжий офицер-власовец – о РОА.

Мы вышли из зала, дружески разговаривая с фельдкомендантом, который, несмотря на присутствие двух переводчиков, едва ли что-нибудь толком понял, но был, как и все, радостно возбужден и взволнован. После того, как у нас в Полоцке все сошло благополучно и о митинге появилось сообщение в местной печати, провести то же самое в других населенных пунктах округа было уже сущим пустяком. Во всех других местах митинги проходили по той же примерно программе. Только в деревне отрядов крестьянской самообороны они носили несколько иной, еще более откровенный и несравненно более интимный характер. Там мы знали наверное, что ни один тайный агент Гестапо нас не подслушивает.

Через две недели после первых митингов мы имели по округу более 600 членов партии, которые для того чтобы записаться, должны были приходить сами лично в местный комитет. О каком-либо давлении или принуждении к вступлению в партию не могло быть, конечно, и речи, да в наших руках просто и не было никаких средств для такого принуждения, если мы даже и хотели им заниматься. Скорее вызывает удивление, как люди вступали в партию в каких-[то] сорока-шестидесяти километрах от надвигающегося фронта, накануне страшной развязки и при откровенном запугивании со стороны советской агентуры. Кстати сказать, мы очень надеялись, что на наших митингах будет достаточное количество партизан, и мы в этом не ошиблись. «Зараза» пошла таким образом в лес и наделала там тоже много шума.

Объехав весь округ с сильной группой своих пропагандистов и наладив везде текущую работу, мы посвятили небольшой остаток времени, который нам еще предоставляли надвигающиеся события, установлению личных связей с русскими национальными кругами ближайших крупных городов – Двинска, Вильны, Режицы и Риги. Одновременно мы составили общий план вывода своих людей на Запад в случае ожидаемого ухода немцев. Все остальное наше внимание было обращено на подготовку специальной пропагандной литературы, которую мы хотели в расклеенном и разбросанном повсюду виде оставить для наступающей советской армии. Некоторое количество политической литературы систематически выделялось также партизанам в лес, мы с успехом использовали для этой цели связи, оставшиеся еще с 1943 года. Те же связи очень пригодились нам, когда НТС стал направлять через нас отдельных людей[147]147
  После смещения линии фронта на Запад в 1943–1944 на территории СССР осталось, по некоторым подсчетам, несколько десятков членов НТС, включая тех, кто проник в СССР до 22 июня 1941 (Е. Акулов, Б. Г. Врангель, В. С. Дурново, А. Г. Колков, М. Д. Мондич, Д. Потапов, И. Хлобыстов, А. А. Чупрунов и др.). В 1944–1946 к ним прибавились около ста членов Союза, арестованных органами контрразведки «СМЕРШ» в Восточной Европе и этапированных в исправительно-трудовые лагеря на родине (П. Н. Воропонов, А. Г. Высота, И. Д. Делибалта, Е. И. Дивнич, И. А. Мелких, О. С. Поляков и др.). Многие граждане СССР после войны были осуждены трибуналами и внесудебными органами за принадлежность к НТС в 1941–1943 (К. В. Кошлаков, П. И. Негрстов, М. А. Туманова и др.). Вступивший в НТС в 1943 и служивший в бригаде «РОНА» Б. В. Каминского Г. Е. Хомутов летом 1944 решил вернуться из Западной Белоруссии на Брянщину с группой единомышленников (среди них были члены НТС Цыганков и Фомин) для партизанских действий. М. Д. Мондич в декабре 1944 был призван в армию и с января по июль 1945 служил переводчиком в Управлении контрразведки «СМЕРШ» 4-го Украинского фронта, сумев бежать в Чехословакию, а в 1947 добрался до Лимбурга-на-Лане, где тогда размещался центр НТС. Но судьба большинства членов НТС, оставшихся после войны на родине, остается неизвестной. Сегодня известны имена более двухсот членов НТС, погибших в результате советских и нацистских репрессий в 1930—1950-е.


[Закрыть] и даже целые вооруженные группы в тыл красным. Отсутствие сплошной линии фронта, объясняющееся недостатком людей как у немцев, так и у большевиков, как нельзя более [кстати] способствовало всегда таким нелегальным переброскам.

Надеюсь, что в какой-то довольно значительной степени мы успели вовремя справиться со всеми этими задачами. Знакомства, заведенные в больших городах, особенно в Режице и в Риге, не только обещали самое плодотворное дальнейшее развитие, что, пожалуй, теперь уже и не было особенно нужно, но очень нам помогли при дальнейшем бегстве на Запад. Благодаря плану организованного отхода, мы во время последующего бегства через партизанские районы потеряли сравнительно очень немного людей и, кроме того, имели возможность помочь местному населению, тоже эвакуировавшемуся в огромном количестве, своей вооруженной охраной. Ведь на немцев тогда уже нельзя было рассчитывать – им было [дело только] до самих себя.

А о некоторых лицах, прошедших в начале лета 1944 года через нас в тыл к красным, я имел сведения еще в 1947 году. НТС, в котором я больше не состою, имеет, может быть, такие сведения еще и сейчас. И уж во всяком случае, можно с полной уверенностью сказать, что большевики получили Полоцкий округ обратно в свои руки с хорошей политической начинкой[148]148
  На Брянщине последние вооруженные антисоветские партизанские группы из каминцев – бывших бойцов ополчения Локотского самоуправляющегося округа – были ликвидированы органами МГБ лишь в феврале – марте 1951 в деревнях Лагерёвка (Комаричского р-на Брянской обл.), Лбы и Лески.


[Закрыть].

Рано утром 30 июня 1944 года, когда снаряды советской полевой артиллерии начали ложиться по городу, мы вместе с многочисленными другими местными жителями вышли из Полоцка и взяли направление на единственную еще не отрезанную красными железнодорожную станцию – Бигосово. Нам предстояло пройти до нее через леса 104 километра…