Текст книги "ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы"

Автор книги: Кирилл Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

Военные власти не вмешивались в добровольные отношения полов. Однако законные браки между немецкими военнослужащими и русскими женщинами были строго запрещены. Мне известно несколько пар, которые пытались обойти это запрещение. Говорят, будто бы в других местах, например, в Витебске, были устроены специальные публичные дома для солдат, куда без разбора помещали русских молодых женщин против их воли. Зная национал-социалистические установки во взглядах на другие народы, этому не приходится особенно удивляться. Но в Полоцке ничего подобного не было. Венерических заболеваний среди немецких солдат наблюдалось очень немного. В целях борьбы с таковыми женщин, которые заражали немцев, после тщательной проверки в бактериологической лаборатории местного военного госпиталя расстреливали. Мне лично пришлось слышать про один такой случай.

Административная структура управления. Учреждения и предприятия.

Высшим административным органом в г. Полоцке, как и во всяком другом более или менее крупном населенном пункте оккупированной территории с военным управлением, была ортскомендатура. Главным назначением этого учреждения было, конечно, всемерное обеспечение воинских частей как мимопроходящих, так и расположенных на месте[78]78
  В Полоцке находился штаб 201-й охранной дивизии из состава войск безопасности тыла группы армий «Центр» (на 15 октября 1942), а также из состава дивизии: штаб 1-го батальона 601-го охранного полка и 3-я рота, 6-я рота 2-го батальона и т. д.


[Закрыть]. Однако ведению ортскомендатуры подлежали не только воинские части, но в какой-то степени и все хозяйственные немецкие учреждении, а также русское гражданское население и местная промышленность. Ортскомендатура[79]79
  В результате проведенного в ходе «Гарвардского проекта» (1948–1951) анкетирования лиц, переживших немецкую оккупацию, 809 бывших граждан Советского Союза из «второй» волны российской политической эмиграции ответили следующим образом на вопрос: «Кто из представителей германских структур, войск и ведомств вел себя наилучшим образом по отношению к местному населению»:
Гражданские немецкие власти162Войска Вермахта фронтовой линии545Местные гарнизоны69Органы СС, СД, жандармерии10Другие23

[Закрыть] должна была быть хорошим для немцев хозяином своего района, с фактически неограниченной властью по отношению ко всему «туземному».

Русскими учреждениями, через которые ортскомендатура и некоторые другие инстанции осуществляли управление гражданским населением, а также отчасти и местной промышленностью, являлись: городская управа («магистрат»), районная управа, земельное управление и банк. Всё это были относительно большие учреждения. В городской и районных управах насчитывались десятки служащих в одном только аппарате. Многие думают, что русские учреждения при немцах были лишены какой бы то ни было самостоятельности и должны были играть очень незначительную и даже жалкую, чисто вспомогательную роль. Может быть, гордые завоеватели как раз именно этого и хотели. Но на самом деле это было далеко не так.

В действительности немцы диктовали только основные мероприятия, да и то, главным образом, в их принципиальной части, техническими деталями у них не было ни охоты, ни времени заниматься. Между тем, с точки зрения интересов местного населения, именно эти-то самые технические детали и были часто важнее всего. Я уж не говорю о том, что город и район имели много более мелких своих, чисто местных забот, которыми немцы вообще никогда, очевидно, и не собирались заниматься. Штат ортскомендатуры был, как правило, очень мал: всего каких-нибудь 3–4 человека. Сам комендант, его адъютант и переводчик были так сильно загружены своими военными обязанностями, что для гражданских дел могли уделить никак не больше тридцати – сорока минут в день. Где же тут еще вникать в детали! Дать общие установки по текущим делам, выслушать краткий доклад об исполнении вчерашних распоряжений и о том, что делается в городе, – вот и вся их дневная работа по гражданской линии. Во всем остальном инициативе местного русского начальства была фактически предоставлена почти полная свобода.

Благодаря сложной, двойной, а иногда и тройной подчиненности совершенно разным немецким инстанциям, кроме ортскомендатуры, ловкий русский администратор, искусно лавируя между многочисленным и нередко враждебным друг другу немецким начальством, мог достигнуть даже и очень большой относительной самостоятельности в делах. Успех зависел, главным образом, от его способности и умения использовать обстоятельства, так как случаев сложного подчинения в административной структуре оккупационного управления было более чем достаточно.

Так, местная промышленность, находившаяся в системе горуправы, подлежала одновременно по разным линиям ведению и ортскомендатуры, и «Виртшафтскоманды», и Центрального торгового общества «ОСТ». Школьный и церковный отделы горуправы и отдельное от последней дорожно-строительное управление, работавшее не в масштабе района, а в масштабе округа, были в одновременном непосредственном подчинении и ортскомендатуры, и других, выше ее стоящих военных учреждений, как-то фельдкомендатуры[80]80
  Полевая комендатура. В Полоцке размещались: 749-я (1941–1942), 815-я (июль 1942 – январь 1943), 754-я (1943) и 194-я фельдкомендатуры (1944), 399-я обер-фельдкомендатура (1944).


[Закрыть] и штаба армии. Городские больницы, принадлежащие также к учреждениям горуправы, были одновременно в какой-то степени подчинены и ортскоменданту, и старшему врачу гарнизона, и начальнику немецкого военного госпиталя, и фельдкомендатуре.

Большая или меньшая зависимость русских учреждений от немецких военных частей могла в чрезвычайно широких пределах колебаться и под влиянием личных отношений между русской и немецкой администрацией. А личные отношения очень часто зависели от взяток и подарков. Суть сказанного может быть коротко выражена следующей простой формулировкой: «Чем больше подарков дает русский начальник начальнику немецкому, тем меньше начальник немецкий интересуется делами русского начальника». Тут, пожалуй, будет уместно сразу же привести и некоторую другую формулу. Она дополняет и как бы несколько развивает предыдущую: «Чем больше получает немецкий начальник лично для себя от подчиненного ему русского начальника, тем меньше получает через них обоих Германия и германская армия». Если при этом принять во внимание, что немцы в массе своей оказались страшными взяточниками, то можно себе легко представить, какие большие последствия всё сказанное должно было иметь в практической жизни.

Из сказанного следует, что не только русские учреждения, не обладая полной самостоятельностью, очень сильно зависели от немцев, но и немецкие учреждения, будучи абсолютно самостоятельными, очень сильно зависели от русских. А всё вместе взятое зависело от того, в какую сторону были направлены усилия людей, какую цель ставили себе те или иные действующие лица: личную ли выгоду, успех ли какой-то отвлеченной политической доктрины или непосредственное благо ближнего во имя Высшей Справедливости. Людей много, и «каждый молодец – на свой образец». Таким образом, в практической жизни и то, и другое, и третье всегда тесно переплетаются между собой. В качестве равнодействующей получается сложное явление, зачастую очень трудное для расшифровки и понимания. Именно поэтому здесь приходится так подробно останавливаться на всех деталях оккупации. Беспристрастный историк тем лучше поймет и оценит события, чем большее число составляющих такую равнодействующую он будет иметь в своем распоряжении.

Для полноты картины городской жизни необходимо еще особо остановиться на таких немаловажных, с общественной точки зрения, предметах, как местная промышленность, продовольствие, народное образование, медико-санитарная часть и церковные дела. Рассмотрим их по порядку.

а) Несмотря на колоссальные разрушения, причиненные пожаром, город имел целый ряд предприятий, как-то: хлебозавод, маслозавод, винный завод, бойни, мельницу, мыловаренный завод, кирпичный завод, кожевенный завод, валяльное, гончарное, бондарное заведения, общественную столовую, парикмахерскую, бани, портняжную и сапожную мастерские, электростанцию, водокачку, театр, пригородное хозяйство (бывший совхоз) с племенной станцией рогатого скота, свинофермой и молочным хозяйством и садоводство-огородничество. Все это было, так оказать, государственное и работало, главным образом, на немцев, но все же не только на одних немцев. Продукция местной промышленности для русского, то есть гражданского населения, главным образом, для рабочих и служащих, отпускалась по очень низким, «твердым» ценам в незначительном, строго регламентированном количестве. Но за взятки или при содействии подарков – кур, масла или яиц – каждый мог получить почти всё и в достаточном количестве.

Лица, работавшие на тех или иных предприятиях местной промышленности, а таких в городе было чуть ли не большинство, имели возможность нелегально или полулегально получать очень многое с других каких-либо предприятий местной промышленности, так сказать, «в порядке обмена» или, вернее, незаконной взаимной любезности. Всякое начальство смотрело на это сквозь пальцы. Немцы, в свою очередь, тащили и продавали (особенно охотно на золото) все, что подлежало их ведению, даже бензин, за продажу и покупку которого, согласно расклеенному по городу объявлению, полагался расстрел обеих сторон, заключавших сделку. К слову сказать, в конце оккупации, в 1943 и 1944 годах у немцев, вернее сказать, у разных иностранцев, служивших в немецкой армии, можно было покупать даже такие вещи, как ручные гранаты, пулеметы и легкие противотанковые пушки. Таким именно образом снабжались многие партизанские отряды около Полоцка, Десны (Луначарска) и Дриссы, а вероятно, и во многих других местах (винтовок и автоматов партизаны сами не хотели покупать, потому что имели их всегда в достаточном количестве).

Частных магазинов в городе не было, зато базар и разные спекулянты, торговавшие на дому, процветали. Люди, натащившие во время пожара перед сдачей города немцам много разного товара из горящих лавок и складов, торговали этим добром вплоть до 1944 года. Полицейские продавали еврейское имущество. Всевозможные кустарные производства на дому, считавшиеся нелегальными, от выжимания льняного масла до курения самогона включительно, были в большом ходу. Кустарничество было строго запрещено, так как подрывало сырьевую базу «государственной» местной промышленности, но практически преследовалось оно очень слабо. Под конец оккупации в городе появилось два частных предприятия – фотография и «ресторан», то есть, в сущности говоря, маленький грязный трактирчик с подачей самогона и пива.

По продовольственным карточкам население получало фактически только один хлеб и то в небольшом количестве и плохого качества. Это могло бы быть причиной голода, как мы знаем по опыту больших городов: Киева, Харькова и других, попавших в зону немецкой оккупации. Но жители маленького города были в более благоприятных условиях. Они вросли глубокими корнями в окружающую деревню и сами в какой-то, довольно значительной, степени строили свою экономику на сельском хозяйстве и огородничестве. Это спасало постоянных местных жителей от голода, избежать которого при иных обстоятельствах было бы невозможно. Крестьяне также, конечно, были совершенно сыты. Голодали, и подчас довольно жестоко, только беженцы-пришельцы да одинокие престарелые погорельцы. В первый год оккупации голодал городской Инвалидный дом и огромный детский приют для сирот. В дальнейшем им для прокормления были отведены большие и хорошие земельные участки.

При немцах были в обращении одновременно и советские деньги, и германские оккупационные марки, по паритету одна германская марка равнялась десяти советским рублям. Огромную цену имело золото и в «рыжиках» царской чеканки, и в вещах; его было в обращении несравненно больше, чем можно было бы предполагать после двадцати пяти лет советской власти с ее торгсинами и «парильнями для буржуев»[81]81
  Специальные камеры с высокой температурой отопления, в которые в 1928–1930 сажали бывших нэпманов и частных торговцев с целью склонения к «добровольной выдаче» государству денег и ценностей, накопленных в период НЭПа.


[Закрыть] в НКВД. Бумажные деньги царского времени хотя и хранились еще у очень многих жителей под спудом, но никакой цены не имели.

б) С народным образованием при немцах дело обстояло во всех отношениях скверно. Все, что было при Советах по уровню выше средней школы или относилось к профессиональному образованию, оказалось закрытым. Это произошло по двум разным причинам, действия которых складывались: с одной стороны, сгорели или были заняты под немецкие учреждения и войска потребные для этого помещения, а с другой стороны, немцы не видели для себя ровно никакой нужды слишком много учить побежденные народы. Из средних школ, и то не полностью (без старших классов), функционировали при немцах только три с общим числом учащихся в 150–260 душ (количество учащихся в разные годы сильно колебалось в зависимости от очень многих причин). Таким образом, не будет ошибкой сказать, что фактически имело место только начальное, низшее образование.

В первый год оккупации учителя были почти сплошь из бывших коммунистов или комсомольцев, а советские учебники, употреблявшиеся за отсутствием других, пестрели портретами советских вождей. Немцев ни то, ни другое отнюдь не смущало. Зато немцы официально запретили преподавание Закона Божьего, истории и всякой географии, кроме физической. При таких условиях академическая часть быстро пришла в упадок. Педагоги занимались на уроках, главным образом, восхвалением советского режима и агитацией против немцев и делали это совершенно беспрепятственно. В результате большинство родителей, совершенно иначе тогда настроенных, перестали пускать своих детей в школу. После 1942 года была сделана попытка если не перестройки, то, во всяком случае, значительного обновления школьного дела. Несмотря на исключительно трудную обстановку, она все же дала некоторые положительные результаты. В изложении хода городских событий на протяжении 1943 года и 1944 года мы еще вернемся к этому вопросу.

К школам и учению имеют большое отношение библиотеки. С книгами в городе дело обстояло тоже неважно. Огромное количество книг сгорело от комсомольских пожаров перед приходом немцев. Остатками немцы топили в первое время печи и свои походные кухни. Тем не менее, к концу 1942 года удалось собрать городскую библиотеку в несколько десятков тысяч томов. Весной 1943 года она сгорела дотла от советской воздушной бомбардировки. После этого уже ценою огромных трудов удалось собрать еще 2–3 тыс. книг, которые составляли тогда все богатство города.

в) Город имел две больницы, одна из которых была очень большая. Во главе их стояли не местные врачи, мобилизованные еще в самом начале войны в Красную армию, а какие-то случайные, пришлые люди из беженцев и военнопленных. В городе поговаривали, что пришлый элемент работает в контакте с бывшими коммунистами[82]82
  Отчасти это соответствовало действительности. Подпольщики осенью 1941 сумели добиться освобождения из Полоцкого лагеря военнопленных нескольких врачей-коммунистов – Г. М. Зязина, H. Н. Ковалева, И. Мороза и др. При участии бывшей заведующей райздравотделом Н. П. Крупиной, связанной с подпольем, всех их трудоустроили в городскую больницу.


[Закрыть] и полицией, уничтожая под шумок нежелательные для себя элементы населения. Многие в связи с этим даже боялись ложиться в больницу. Может быть, для этих слухов и были реальные основания, так как часть врачей городской больницы позднее ушла в партизаны[83]83
  Г. М. Зязин, H. Н. Ковалев, И. Мороз.


[Закрыть], а другие лица из медперсонала были пойманы на передаче «в лес» медикаментов и хирургических инструментов[84]84
  Руководили этой деятельность врач П. А. Порозов и фельдшер Ф. К. Козлов.


[Закрыть]. Часть младших врачей – и это были как раз лучшие – принадлежала к местным уроженцам.

Больницы очень плохо отапливались, снабжение продовольствием было бы более или менее удовлетворительным, если бы значительная часть его не раскрадывалась служащими. Впоследствии это положение удалось несколько улучшить. Снабжение медикаментами было, наоборот, самое скудное, и лекарства, практически говоря, почти совсем отсутствовали. Даже дифтеритной вакцины, имевшейся в очень большом количестве у соседнего немецкого военного госпиталя, для русских больных совсем не отпускали. Ни бактериологической лаборатории, ни рентгеновского кабинета при русских больницах в это время тоже не существовало. Но этого рода работы для них время от времени все же выполнял немецкий госпиталь. Инфекционные отделения больниц были всегда переполнены. Тиф и дифтерит, обычные в то время болезни немецких солдат, косили и русское население. Дважды за три года вспыхивала сильная эпидемия скарлатины. Зубов гражданским лицам лечить было негде. За отсутствием медикаментов их не лечили, а только рвали, и, конечно, без кокаина.

г) До революции в Полоцке было 12 или 14 разных храмов[85]85
  До революции в Полоцке действовали 17 православных церквей (в том числе 8 в монастырях), 23 синагоги, костел, лютеранская кирха, единоверческая церковь, 7 церковно-приходских православных школ и т. д.


[Закрыть]. Из них: один католический, один протестантский, один старообрядческий, один единоверческий, одна еврейская синагога, остальные – православные. В городе было также два монастыря, мужской[86]86
  Богоявленский братский мужской монастырь. Упоминается в 1633.


[Закрыть] и женский. Последний – знаменитый на всю Россию, Спасо-Евфросиньевский, основанный внучкой князя Владимира Святого еще в XII веке[87]87
  Основан около 1125–1128 кнг. Предславой (в монашестве – Евфросинья). Закрыт после Октябрьского переворота 1917. В 1921–1922 мощи св. прп. Евфросинии Полоцкой подверглись поруганию: они были вскрыты большевиками и выставлены на атеистической выставке в Москве, а затем отправлены в Витебский краеведческий музей. В начале 1920-х коммунисты ограбили монастырь, а в 1928 закрыли.


[Закрыть]. Ко времени Второй мировой войны все храмы уже давно были закрыты большевиками. Древние здания, часто высокохудожественной архитектуры, использовались под склады или стояли в руинах. В огромном соборе за Двиной была устроена тюрьма НКВД.

Отношение немецких оккупационных властей к религии проще всего определить формулой «дружественный нейтралитет». Только иудаизм и католицизм были в другом, значительно более худшем, положении: первый по расовым, второй – по национальным, анти-польским соображениям. Ко всем другим конфессиям отношение было благосклонно-снисходительное. Как ни плохо понимал немецкий национал-социализм не только духовную сущность религии, но и ее политическое значение для такой страны, как Россия, он все же пытался, елико возможно, использовать в своих интересах все предыдущие большевистские «несправедливости» и гонения на Церковь. Завоеванный Восток должен был, наконец, хоть в чем-нибудь почувствовать резкую разницу между немцами и большевиками. И он ее почувствовал: немцы предоставили религии и Церкви свободу жить или умирать, как это им заблагорассудится, а затем перестали этим делом вообще сколько-нибудь серьезно интересоваться. На первый раз и это уже было не так плохо. Свободное и независимое положение составляло для верующих почти все, о чем только можно было мечтать. И это тем более, что в тот момент и большевики как-то не обращали никакого внимания на религиозную жизнь оккупированных немцами районов. Таким образом, может быть, впервые на протяжении всей русской истории религиозные чувства народа были предоставлены исключительно самим себе. Это был очень интересный опыт.

Вскоре после прихода немцев в городе открылись два православных храма, один католический, один старообрядческий и одна баптистская община. Народ повалил в православные церкви валом. Католиков в городе было около тысячи, баптистов меньше ста человек. Деревня была вся православная. Крещения детей разного возраста насчитывались тысячами, церковные браки, по большей части запоздалые, – многими сотнями. Наличные священнослужители, которых было явно недостаточно для удовлетворения всех духовных нужд, трудились до полного изнеможения. Пока не было партизан, то есть почти до лета 1942 года, священники, служившие по праздникам в городе, всю неделю разъезжали по ближним и дальним деревням. По воскресеньям около городских храмов стояли сотни деревенских подвод. Религиозный подъем был стихийным и необычайным по силе.

Доходы Церкви были также очень велики, немцы не облагали их налогами. Таким образом, открывалась возможность ремонтировать церковные здания как уже действовавшие, так и остальные. К 1944 году в городе было открыто уже восемь христианских храмов, не считая баптистской молельни. Возобновил свою деятельность также и женский Спасо-Евфросиньевский монастырь[88]88
  В оккупации осенью 1943 началось возрождение иноческой жизни. 25 октября 1943 из Витебска в Полоцкую обитель вернулись нетленные мощи ее святой основательницы. В 1960 монастырь закрыт вторично. Возрождение монастыря началось только в 1989.


[Закрыть]. Крестные ходы по особо торжественным случаям, как, например, перенесение мощей, и по большим праздникам собирали многие тысячи людей из города и деревни, совершенно запружая улицы и останавливая движение военных автомашин. Немцы, хотя и не особенно охотно, принуждены были мириться с этим. Церковный звон, совершенно запрещенный большевиками еще в 1925 или 1926 году[89]89
  В 1929 секретариат ВЦИК принял постановление «Об урегулировании колокольного звона в церквах», которым предоставил право «регулирования колокольного звона» местным горсоветам и исполкомам.


[Закрыть], опять зазвучал над городом. Верно, хороших колоколов взять было уже негде.

В январе 1942 года немцы арестовали католического ксёндза, и ни он, ни какой-либо другой католический священник так и не был больше допущен в город на постоянное жительство. В костёле регулярно служил, один раз в месяц, специально приезжавший для этого из Западной Белоруссии ксёндз-поляк, а иногда, в свободное от своих прямых обязанностей время, немецкий военный патер. Немецкие солдаты и офицеры имели для молитвы свои богослужения в походных храмах, но из любопытства заходили, конечно, и в городские церкви. В подавляющем большинстве случаев они вели себя вполне корректно.

Русская национальная общественность

Вопреки мнению немецких национал-социалистов, здоровая национальная общественность не выродилась и не умерла за длительный период большевистского владычества. Правильнее было бы даже сказать как раз наоборот: необходимые для нее душевные силы народа, как и следовало ожидать, только обновились и окрепли от гонений, преследований и борьбы. Сорок миллионов русских людей, уничтоженных советской властью за тридцать лет[90]90
  Распространенные в послевоенной эмиграции цифры, которые сегодня необходимо скорректировать, чтобы представлять более реалистичные, но на самом деле не менее ужасные последствия социалистического эксперимента в России.
  В 1917–1940 большевики физически уничтожили 134 тыс. клириков Православной Российской Церкви и членов их семей. К концу 1930-х из 1246 российских монастырей более 1200 были ограблены, разорены или взорваны по распоряжению властей. Более 70 тыс. храмов подверглись разорению, закрытию или осквернению. Из храмовых зданий органы советской власти изъяли ценностей более чем на 7 млрд. рублей. По статистике МВД СССР (на декабрь 1953), за 1921–1938 органами ВЧК-ОГПУ-НКВД за «контрреволюционные преступления» были арестованы более 3,3 млн. человек, из которых осуждены около 3 млн. человек. В том числе во время «ежовщины» (октябрь 1936 – ноябрь 1938) органы НКВД арестовали 1420711 человек, из них расстреляли – 678407. В жертвы «ежовщины» включены и около 10 тыс. представителей ком-начполитсостава РККА (от среднего звена и выше), репрессированных в 1936–1938.
  В 1930–1932 во время коллективизации оказалось раскулачено более 1 млн. крестьянских и казачьих хозяйств с общим населением 6–8 млн. человек. За период 1930–1940 принудительным депортациям и массовому переселению в отдаленные районы страны в результате раскулачивания подверглись около 4 млн. человек, из которых по ныне опубликованным данным умерли в созданных властью нечеловеческих условиях спецпоселков и мест спецпоселения от 1,1 до 2,2 млн. крестьян, казаков и членов их семей. Осенью 1932 для того чтобы сломить пассивное сопротивление коллективизации в хлебопроизводящих районах Советского Союза (Украина, Дон, Кубань) и некоторых других регионах (Казахстан, Киргизия, Молдавская АССР, Поволжье, Западная Сибирь), Политбюро ЦК ВКП(б) предприняло ряд спецмер (насильственные хлебозаготовки вплоть до изъятия семенного хлеба) для организации в перечисленных районах массового голодного мора. Секретными постановлениями Политбюро и ЦК ВКП(б) указанные районы блокировались по административным границам, выезд населению за пределы пораженных голодом областей запрещался. В итоге зимой и весной 1933 в указанных районах (в Молдавии голодали уже со второй половины лета 1932) разразился невиданный голод, жертвами которого пали, по оценкам историков и демографов, не менее 6–7 млн. человек. Это был уникальный случай в истории, когда правительство собственной страны по политическим мотивам уморило голодом несколько миллионов своих граждан, включая женщин и детей.
  С начала принудительной коллективизации зимой 1930 и вплоть до лета 1940 в СССР неуклонно и поступательно создавалась система принудительного труда трудоспособного населения. Малейшее нарушение трудового законодательства влекло беспощадные репрессии – вплоть до заключения в концлагеря и расстрела. В массовом порядке репрессии следовали за нарушение следующих нормативных актов: закона от 7 августа 1932 «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной социалистической собственности» и указа ПВС СССР от 26 июня 1940 «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих с предприятий и учреждений». Закон от 7 августа 1932 предусматривал применение к «расхитителям социалистической собственности» расстрела с конфискацией имущества, а при смягчающих обстоятельствах – лишение свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией имущества. Универсальность бесчеловечного юридического постановления, прозванного «указом семь-восемь», узаконила и расширила террор государства против граждан СССР, так как почти что каждого можно было обвинить в «расхищении социалистической собственности». Работница с фабрики, укравшая катушку ниток («80 метров пошивочного материала»), или полуголодный колхозник, подбирающий оставшиеся после уборки хлеба колоски, чтобы спасти детей от голодной смерти, стали жертвами этого закона. Оказались осуждены многие колхозники, действительно подбиравшие колоски после уборки хлеба, поэтому он получил еще одно название – «закон о колосках». По подсчетам доктора юридических наук Ю. И. Стецовского, за время действия драконовского постановления арестам «за колоски» подверглись не менее 1,5 млн. крестьян.
  По указу ПВС СССР от 26 июня 1940 только за июнь – декабрь 1940 в СССР были осуждены 2091438 человек. Таким образом, в 1930–1940 большевики физически уничтожили более 9 млн. граждан Советского Союза, из которых абсолютное большинство составили жертвы организованного Политбюро ЦК ВКП(б) в 1932–1933 голодомора (в среднем 6,5 млн.) и погибшие после раскулачивания спецпереселенцы (в среднем 1,5 млн.). Исходя из опубликованных материалов по динамике численности и среднегодовой смертности заключенных ГУЛАГа в 1930–1940, мы можем с осторожностью предположить, что в лагерях погибли не менее 500 тыс. человек. Остальные пали жертвами расстрелов и карательных акций при подавлении крестьянских восстаний 1930–1932.


[Закрыть], пять миллионов солдат, добровольно сдавшихся в плен немцам в начале Второй мировой войны[91]91
  К январю 1942 по оценкам ОКХ на Восточном фронте были взяты в плен от 3,35 млн. до 3,8 млн. человек. В советском плену к 1 января 1942 находились чуть более 9 тыс. немецких военнопленных.


[Закрыть], десятки миллионов находящихся сейчас в сибирских концлагерях[92]92
  Летом 1950 общая численность заключенных в лагерях, тюрьмах, колониях и на этапах достигла 2,8 млн. человек, на 1 января 1953 – 2472247 чел. в лагерях и колониях и 152614 чел. в тюрьмах.


[Закрыть] и еще небывалое по своим масштабам во всей мировой истории явление старой и новой российской эмиграции – тому порукой. Когда будет написана история бесконечных восстаний[93]93
  По расчетам краеведа Б. В. Сенникова, численность населения Тамбовской губернии после знаменитого восстания 1920–1921 сократилась на 200–240 тыс. человек. По официальным данным ОГПУ за январь – апрель 1930, по Советскому Союзу было отмечено более 6 тыс. случаев разных протестных выступлений и вооруженных акций в связи с принудительной коллективизацией, в которых участвовали почти 1,8 млн. человек.


[Закрыть] против советской власти – а над ней уже работают, – никто больше в Европе и Америке не посмеет сказать, что русский народ безропотно покорился черной силе. Как с этой силой справятся сейчас Европа и Америка, мы еще не знаем, но в том, что русский народ ее в конце концов переварит, как переварил в свое время нашествие монголов, это уже очевидно.

Здоровые ростки, новые побеги так и прут в России отовсюду. Жизненная цепкость и принципиальная несгибаемость нашей эмиграции стала «притчей во языцех». Весь мир, опять же, теперь знает о событиях 15–16 октября 1941 года в Москве, когда коммунисты, милиция и НКВД, подавшись панике, в одну ночь сбежали из города, а рабочие и служащие на утро, как ни в чем не бывало, выбрали из своей среды новую администрацию и спокойно остались на прежних местах[94]94
  Это преувеличение автора воспоминаний, но, тем не менее, паника и кризис местной власти в Москве 15–16 октября 1941 остаются историческим фактом. По неполным данным военной комендатуры Москвы, в эти дни из 438 предприятий, учреждений и организаций сбежали 779 руководящих работников, похитивших около 1,5 млн. рублей и угнавших более 100 легковых и грузовых автомобилей. Партийная комиссия при Московском комитете ВКП(б) за период с 25 октября по 9 декабря 1941 исключила из партии за паническое поведение 16 октября около 950 человек, в том числе многих ответственных партработников и руководителей предприятий (заместителя заведующего оргинструкторского отдела МК ВКП(б) А. С. Глебова, директора Московского планового института В. Л. Игнатьева, директора Молокозавода № 2 Л. С. Мороза, секретаря Шаховского РК ВКП(б) М. В. Мухина, инструктора сектора единого партбилета оргинструкторского отдела МК ВКП(б) Р. И. Трифонова и др.).


[Закрыть]. Даже миллионы расстрелянных и замученных НКВД молчаливо свидетельствуют всему миру о том, что русский народ отнюдь не побежден. Замучены, расстреляны и сосланы не все. На воле остались родственники, единомышленники и друзья. Их больше, чем пострадавших, и это грозная сила. Пускай в нее не верит Запад. Большевики о ней знают и трепещут. Недаром же во многих городах западной половины европейской России до Москвы включительно по мере приближения волны германского наступления одновременно с беспорядочной эвакуацией учреждений и предприятий происходили под шумок планомерные аресты наиболее активных граждан из всех слоев населения, а особенно из среды интеллигенции[95]95
  По официальной статистике МВД СССР (по состоянию на декабрь 1953), за 1941 за «контрреволюционные преступления» были осуждены 75411 человек, в том числе за «антисоветскую агитацию и пропаганду» – 35116 человек. Из 75411 человек 8001 был осужден к расстрелу, на срок от 11 до 15 лет – 507 человек, от 6 до 10 лет – 40678 человек, на срок от 3 до 5 лет – 23815 человек и т. д.


[Закрыть].

Город Полоцк не мог и не должен был быть, конечно, каким-то особым исключением из общего правила. После знакомства с местным начальником банка и его женой я в долгие зимние ночи, ложась спать на голодный желудок в холодной комнате, все думал и думал о том, где нужно искать родники народной жизни, которые коммунистам не удалось уничтожить ни перед приходом немцев, ни после него. Думал, думал и, наконец, надумал…

На самой дальней окраине города Полоцка, в слободе, когда-то давно разросшейся около стен знаменитого Спасо-Евфросиньевского монастыря, в хибарке-сторожке жил маленький тщедушный семидесятисемилетний священник, о. Иоанн. История его проста и может быть рассказана в нескольких словах. Крестьянин по происхождению, очень умный и одаренный от природы, но без большого образования, он, прослужив свыше пятидесяти лет в качестве деревенского фельдшера, в 1936 страшном году, т. е. в самый разгар «ежовщины»[96]96
  Апогеем «ежовщины» считается период с 5 августа, когда вступил в действие оперативный приказ № 00447 от 30 июля 1937 наркома внутренних дел, генерального комиссара госбезопасности Н. И. Ежова, по 31 декабря 1937. За указанный период по Союзу ССР был арестован 555641 человек, из них осуждены «тройками» – 553362 человека (в том числе к расстрелу – 239252 человека; из расстрелянных 105124 чел. относились к категории «бывших кулаков»).


[Закрыть], принял священство. Непосредственным толчком к его рукоположению послужил арест последнего в городе Полоцке священника, которому, как надеялись власти, не найдется больше преемника. Ивана Константиновича Соколовского знал, любил и уважал весь округ, а деревня – в особенности. Он был членом тайной (или «катакомбной») церкви[97]97
  Вероятно, речь идет о клириках и мирянах («иосифлянах») – последователях митрополита Ленинградского Иосифа (Петровых) (1872–1937), расстрелянного органами НКВД 20 ноября 1937 в Чимкенте вместе с митрополитом Кириллом (Смирновым), первым кандидатом на должность Патриаршего Местоблюстителя по завещательному распоряжению Святейшего Патриарха Тихона (Беллавина) от 25 декабря 1924.
  После знаменитого Послания («Декларации») Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия (Страгородского) от 16/29 июля 1927 митрополит Иосиф подверг его жесткой критике, затем отказался признавать законность своего перевода на Одесскую кафедру и не пожелал оставить Ленинградскую епархию. В ноябре 1927 в Ленинграде появились первые приходы «иосифлян» («непоминающих») во главе с епископом Дмитрием (Любимовым), то есть тех клириков и мирян, которые отказывались поминать за богослужением митрополита Сергия (Страгородского). В ответ 17/30 декабря митрополит Сергий и временный Патриарший Священный Синод запретили в священнослужении всех оппозиционных ленинградских епископов. В январе 1928 «иосифлянский» раскол стал очевидным фактом и вышел за пределы Ленинградской епархии, затронув Воронежскую, Вятскую и Ярославскую епархии. В следующие месяцы сторонники митрополита Иосифа стали принимать документы с каноническим обоснованием своего отделения от митрополита Сергия. 14/27 марта 1928 сергианский Синод запретил в служении 8 архиереев, в том числе митрополита Иосифа. С 1928 органы ОГПУ жестоко преследовали «иосифлян», священники которых к середине 1930-х практически все перешли на нелегальное (катакомбное) положение. На оккупированных территориях РСФСР в 1941–1942 часть «иосифлян» легализовала свою деятельность, отчасти при помощи Псковской православной миссии. Истинно-православные христиане (ИПХ) в 1930-е близко примыкали к «иосифлянам», но их позиция по отношению к митрополиту Сергию и советской власти отличалась большей непримиримостью. В наибольшей степени движение ИПХ было представлено в Центрально-Черноземных областях РСФСР (Воронежская, Тамбовская обл.) и в 1942–1943 – в Локотском самоуправляющемся округе Б. В. Каминского.


[Закрыть] и, может быть, пошел на подвиг не по своей инициативе, а из послушания.

Время служения алтарю о. Иоанна Соколовского при советской власти исчислялось всего несколькими неделями: его, как и его предшественника, вместе с женой очень скоро забрали в НКВД и продержали до самого прихода немцев. Престарелая чета сидела в Полоцке и испытала на себе все виды «морального» воздействия. Большевики хотели во что бы то ни стало добиться, чтобы популярный в городе старик снял с себя сан. В «ежовских рукавицах» матушка быстро скончалась, а батюшку морили голодом и продолжали время от времени бить в течение нескольких лет. По свидетельству сидевших с ним вместе лиц (он сам о себе никогда ничего не рассказывал), о. Иоанн имел обыкновение после каждого удара произносить: «Спаси, Господи!», что особенно приводило в ярость его палачей. Когда пришли немцы, старого священника, полуживого, с переломанными ребрами, выбитыми зубами и с незначительными остатками медленно выдерганных усов и бороды, вынесли на руках другие освободившиеся заключенные.

Когда я познакомился с ним, он не только уже служил в маленькой монастырской церкви, но и довольно бодро расхаживал, прихрамывая, с палочкой по всему городу.

В келье этого совершенно больного, но очень сильного и бодрого духом человека начали постепенно собираться и объединяться лучшие представители тех многочисленных русских людей, которые, с одной стороны, ненавидели большевиков и советскую власть, а с другой – не хотели быть только послушным орудием в руках завоевателей. Среди них был Михаил Евсеевич Зуев[98]98
  Зуев Михаил Евсеевич (около 1890 – после 1945) – организатор крестьянского самоуправления и самообороны на оккупированной территории в районе Полоцка (1941–1944), поручик ВС КОНР. Старовер. К июню 1941 жил в деревне Саскорки. Офицер Абвера Д. П. Каров (Кандауров) описывал его так: «Среднего роста, широкоплечий, крепко стоящий на ногах, обутый в мягкие сапоги. Почти лыс, носил огромную бороду и усы рыже-седого цвета. Маленькие глаза из-под густых бровей смотрели на меня ласково-притворно улыбаясь. Поверх рубахи – городской черный пиджак». В 1929–1940 трижды подвергался репрессиям органами ОГПУ-НКВД за критику коллективизации и «религиозную агитацию». Имел двух сыновей, сосланных в 1930-е в Сибирь. В 1941–1942 создал своеобразный самоуправляющийся район с преобладанием частного крестьянского землепользования, общинного суда, староверческой дисциплины и сельсоветов из стариков. Колхозы были распущены, землю делили по едокам. Птицу разделили по частным хозяйствам, скот остался в общественном пользовании. На каждую семью с детьми полагалась корова. К концу 1942 сформировал самооборону численностью около 100 человек при четырех трофейных пулеметах. Полностью контролировал несколько удаленных от Полоцка деревень, в которых не было ни немецкой администрации, ни партизан. От отправки молодежи на работу в Германию отказался. Неоднократно выигрывал стычки с партизанами, отразил несколько попыток партизанского вторжения на территорию самоуправления и в то же время не допускал вмешательства в жизнь самоуправления оккупационных властей. В 1943–1944 за отличия в борьбе с партизанами награжден двумя знаками отличия для восточных добровольцев «За заслуги» II кл. «в бронзе» и одним (весна 1944) II кл. «в серебре». Летом 1944 организовал эвакуацию желающих в Восточную Пруссию, вывел около 700 беженцев и около 300 бойцов самообороны. На апрель 1945 – в Хойберге, при штабе формировавшейся 2-й пехотной дивизии ВС КОНР; произведен в поручики власовской армии. Во второй половине апреля решил пробираться из Германии в родные места для организации антисоветской повстанческой деятельности и пропал без вести.


[Закрыть], известный в дальнейшем начальник отрядов крестьянской самообороны, который, несмотря на свое старообрядчество, очень любил и почитал православного священника, о. Иоанна. Группа, собиравшаяся около о. Иоанна, состояла первоначально из 8—10 лиц самого разного социального происхождения.

Располагавшая прекрасной информацией о том, что происходит вокруг, группа, когда я в нее вошел ранней весной 1942 года, определяла и расценивала создавшееся положение примерно следующим образом:

A. Наилучший вариант исхода войны заключается в том, чтобы немцы успели окончательно разгромить Сталина раньше, чем союзники раздавят Германию. Вероятность такого варианта тогда казалась весьма большой. С этой точки зрения, было желательно, чтобы события на западе развивались медленно, а на востоке – быстро.

Б. Медленные действия союзников и вступление в войну Японии расценивались положительно. Немецкая политическая близорукость – отрицательно. Однако после зимнего поражения немцев под Москвой можно было надеяться, что немцы поумнеют и обратятся за помощью к русскому народу.

B. Насколько выгодными казались с этой точки зрения поддержка немцев и создание русской национальной армии из военнопленных и перебежчиков[99]99
  Осенью 1941, зимой 1941/42 и весной 1942 с аналогичными инициативами выступил ряд высокопоставленных генералов и офицеров Вермахта. Среди них, в первую очередь, стоит назвать генерал-квартирмейстера Генерального штаба ОКХ генерал-лейтенанта Э. Вагнера, участников антинацистского сопротивления в штабе группы армий «Центр» – начальника оперативного отдела полковника X. фон Трескова и начальника разведывательного отдела майора Р. К. фон Герсдорфа, командующего войсками безопасности тыла группы армий «Центр» генерала пехоты М. фон Шенкендорфа и др. Однако подобного рода предложения кардинальным образом противоречили основам нацистской восточной политики, поэтому чаще всего категорически отклонялись или попросту игнорировались вышестоящими берлинскими инстанциями. Все же в марте 1942 в районе между Оршей и Смоленском по инициативе прибывшей из Берлина группы русских эмигрантов (хорунжего Русской народной армии С. Н. Иванова, генерал-майора С. Н. Булак-Балаховича, участника Белого движения на Юге России полковника К. Г. Кромиади, лейтенанта Национальной армии генерала Ф. Франко И. К. Сахарова и др.) началось создание Русской национальной народной армии (РННА, или подразделение Абвсркоманды-203), первой крупной экспериментальной части из советских военнопленных. Со стороны Вермахта акцию курировал начальник Абверкоманды-203 подполковник В. фон Геттинг-Зеебург.


[Закрыть], настолько же опасным и вредным – коммунистическое засилье в организованных немцами на оккупированной территории русских учреждениях и зарождающееся при помощи советских парашютистов партизанское движение.

Г. Все сходились на том, что тактика работающих у немцев коммунистов сводится к прямому вредительству, провокации и физическому уничтожению русских антибольшевиков. Это достигалось путем шпионажа в пользу Советов, путем дезорганизации городской и деревенской жизни, путем умышленного притеснения местных жителей и путем ложных доносов. Коммунисты больше всего на свете боялись дружественных отношений между немцами и местным населением[100]100
  С этим утверждением сочетаются результаты исследований по истории оккупации Ленинградской области петербургского историка Н. А. Ломагина, одного из наиболее авторитетных специалистов по изучению общественных настроений в годы войны.
  Здесь уместно процитировать отрывок из монографии Ломагина: «С целью преодоления крайне нежелательной для советского режима тенденции [партизанами] предпринимались попытки спровоцировать немцев на жестокие действия по отношению к гражданскому населению. Примером такой деятельности был спецотряд [разведуправления Ленинградского фронта?] В. И. Силачёва, который 29 октября [1941] уничтожил несколько лиц, сотрудничавших с немцами. В ответ на это 5–6 ноября были расстреляны 15 человек из числа местного населения. “Тут уж население не стало говорить, что немцы не зверствуют, не расстреливают”, – с удовлетворением отмечал [в дневнике] Силачёв. Помимо уничтожения пособников оккупационных органов отряд Силачёва фактически занимался устрашением, распространяя слухи о том, что ожидает коллаборанта. После операции по уничтожению некоего кулака Матвея, оказывавшего содействие немцам в Славковском районе, “была создана такая легенда [легенда ли?], что Матвей был рассечен на куски и что всех ожидает это, если они будут воевать против советской власти”. Таким же образом советская разведка боролась и с антипартизанскими отрядами. Примером может служить отряд капитана Фирзанова, который был послан со специальным заданием проникнуть в антипартизанский отряд, разложить его, а жестокими и безрассудными мерами возбудить в местном населении отчаяние и ненависть к немцам и вообще ко всем, кто находится у них на службе. “Отряд и действия Фирзанова наделали очень много вреда”, – отмечали в Абвере».
  Ср. также воспоминания автора мемуаров с заявлением 1-го секретаря Смоленского обкома ВКП(б) Хомицкого: «Нужно как можно больше портить взаимоотношения населения с немцами, чтобы они грызлись».


[Закрыть].

Д. Всем было ясно, что тактика советских парашютистов – первых партизан – перекликается с тактикой городских коммунистов и обнаруживает таким образом один и тот же источник того и другого, т. е. Кремль. Парашютисты, весьма впрочем тогда еще немногочисленные, провокационными методами старались прежде всего вызвать суровые репрессии со стороны немцев по отношению к местному деревенскому населению. Они стреляли ночью с окраин безусловно «мирных» деревень в направлении едущих по шоссе немецких грузовиков. Они подбрасывали в темноте на деревенские улицы изуродованные трупы замученных специально для этого в лесу германских солдат и т. п.

Е. Ясно, что немцы совершенно не понимают и не ценят доброжелательного к себе отношения со стороны основной массы населения, которая в сотрудничестве с немцами видит очевидную взаимовыгодную возможность борьбы против Советов[101]101
  В другом месте Н. А. Ломагин пишет: «В своем дневнике Силачев писал, что 80 % советских людей во время оккупации так или иначе сотрудничали с немцами». Разумеется, в первую очередь, это сотрудничество определялось естественными обстоятельствами оккупации. Тем не менее, размах и ценность этого сотрудничества, одновременно с которым «подсоветское» население как минимум в первый период сохраняло надежду на установление с оккупантами человеческих взаимоотношений, были, видимо, таковы, что позволили немецкому историку К. Г. Пфефферу еще в 1950-е констатировать: «Немецкие фронтовые войска и служба тыла на Востоке были бы не в состоянии продолжать борьбу в течение долгого времени, если бы значительная часть населения не работала на немцев и не помогала немецким войскам».


[Закрыть]. Немцы совершенно не понимают и недооценивают также опасности со стороны организованно действующих у них за спиной коммунистов и других сталинских агентов, как бы они ни назывались – парашютистами, партизанами, шпионами или провокаторами.

Ж. Единственным надежным местом пристанища для народа сейчас может быть Православная Церковь. Церковные люди не заражены коммунизмом, немцы относятся к Церкви и благосклонно, и неподозрительно, местные же большевики не обращают на нее пока никакого внимания. Поэтому только около Церкви можно незаметно организовать национальную работу, найти нужных людей, взаимно поддержать друг друга и в случае необходимости общими усилиями оказать сопротивление проискам любого противника.

Все это, а также и многое менее важное другое, было тщательно разобрано и взвешено сообща в группе. Оценка положения имела целью составить план действия; сидеть, сложа руки и ждать у моря погоды было поистине нетерпимо. Решение вынесли примерно такое:

1. Для того чтобы в официальных сношениях с немецкими властями иметь права юридического лица, нужно принять срочные меры к организации в городе какого-нибудь чисто церковного учреждения, будь то самостоятельное епархиальное управление или церковный отдел при одной из существующих уже служебных инстанций. Само собой разумеется, что в будущем учреждении должны быть только свои люди.

2. Поручить этому новому учреждению заняться срочным ремонтом храмов и организацией новых приходов в городе и в деревне. Войти в сношения с активными и определенно антисоветски настроенными представителями всех наличных в городе и в районе вероисповеданий и содействовать им в развитии аналогичной деятельности.

3. Начать сейчас же, обязательно с разрешения соответствующих властей, добровольный сбор денежных пожертвований на ремонт храмов. Сборщикам, ответственным перед группой и вообще во всех отношениях надежным людям, поручить тщательное и неустанное наблюдение за всем, что делается в городе и в районе, в их обязанности входят также поиски активных единомышленников, хороших старых знакомых и друзей для привлечения последних к нашей работе.

4. Оказывать общественным порядком, через свое будущее церковное учреждение и через приходы, всемерное противодействие большевистской провокации. Для чего отстаивать «всем миром» каждого несправедливо обвиненного перед немцами или незаконно арестованного русской полицией человека и каждую предназначенную немцами к сожжению деревню.

5. Искать пути к непосредственному общению с более высокими, чем наши городские, немецкими военными учреждениями или отдельными влиятельными лицами из командования для разъяснения им роковых политических ошибок германского управления на занятой территории[102]102
  Меморандумы с аналогичными взглядами на ситуацию в 1941–1942 неоднократно подавались представителям оккупационных властей от гражданских самоуправлений Локотского округа, Киева, Пскова, Орла, Смоленска и некоторых других городов.


[Закрыть]. При этом в первую очередь настаивать на удалении от власти всех бывших коммунистов.

6. Составить и послать «куда-нибудь повыше» следующие докладные записки: об организации русской антибольшевистской армии, о немедленном роспуске колхозов, об укомплектовании полиции людьми, облеченными общественным доверием, и, наконец, об организации крестьянской самообороны для борьбы с партизанами.