Текст книги "ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы"

Автор книги: Кирилл Александров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)

Немецкая полиция, по моим наблюдениям, во многих городах Германии и особенно в Берлине относилась к громадному количеству иностранцев как к некому стихийному бедствию и заботилась только о том, чтобы они не творили особенных безобразий[868]868
  Ср. с воспоминаниями Е. Б. Польской: «Воровали остовцы ужасно. Как никакие другие народности. Тюрьмы были переполнены ими. Воров за крупные дела в Германии вешали (как и оплошавших, приученных фашизмом и войною к воровству своих лее немцев). Девчата воровали от хронического голода по “барахлу”. Во время бомбежек наиболее алчные грабили брошенные квартиры и далее эшелоны с товарами.
  На Александерплац можно было подпольно купить что угодно, хотя полиция ловила и карала беспощадно. Спекуляция преследовалась бдительно. Ею занимались и “плохие” немцы, впрочем, используя иногда русских арбайтеров как исполнителей».


[Закрыть]. Мой хороший знакомый, тоже русский, рассказывал мне следующий анекдотический, но также весьма характерный случай. Как-то после сильной попойки он возвращался домой в малосознательном состоянии и часа два ездил на S-Bahn’e из одного конца Берлина в другой, беря в вилку, как говорят артиллеристы, вокзал Фридрихштрассе, перед которым неизменно засыпал. Наконец какой-то полицейский помог ему выйти из вагона и весьма услужливо показал дорогу домой. Плетясь домой и испытывая нежные чувства ко всем полицейским на свете, этот мой знакомый не нашел ничего лучшего, как бормоча что-то на русском языке, наброситься с объятиями на постового, стоявшего около центральных казарм берлинского Полицай-президиума. Подобную странную выходку пьяного иностранца полицейский встретил довольно сочувственно и только спросил его с явной завистью: «Mensch[869]869
  Mensch – в пер. с нем. «человек».


[Закрыть], где это удалось тебе так нализаться?». Я слышал десятки и сотни подобных рассказов, и все они показывали не только терпимое отношение немецкой полиции к иностранцам, но даже явное к ним сочувствие.

Неудивительно, что при таких условиях десятки тысяч бывших советских граждан, имевших счастье получить право жить на частных квартирах, видели Германию и немецкий народ совсем в другом свете, чем миллионы их сограждан, сидевших в лагерях за колючей проволокой. Первые сравнивали Германию с Советским Союзом, и она им казалась чуть ли не самой свободной в мире страной[870]870
  Ср. с воспоминаниями русского эмигранта из Югославии, члена НТС А. С. Казанцева (1908–1963), в годы войны работавшего в Берлине и часто общавшегося с оказавшимися в Германии «подсовстскими» людьми: «Новичок вернулся полный тревоги, возмущения и растерянности. Ввалился в нашу комнату и, разводя руками, заявил:
  – Петра арестовали.
  Оказалось, ничего страшного не было. Через две минуты в комнату вбежал смеющийся Пётр. Судя по рассказу принесшего тяжелую весть об аресте товарища, события разыгрались так:
  – Гуляем мы с Петром. На улицах масса народа, в магазинах полно товаров. Подходим мы к какому-то большому дому. Вижу, часовые стоят, и полицейский перед домом прохаживается. Я и говорю Петру – не лезь, говорю, Петро, сюда, ну их к черту, арестуют еще, видишь, охраняют кого-то. А он, можете себе представить, говорит – не кого-то, а здесь сам Гитлер живет. Ну, думаю, влопались. На этой-то стороне, понимаете, никого нет, только один полицейский. И вдруг этот мой сумасшедший Петро, можете себе представить, направляется к полицейскому и заводит с ним разговор. Я так и обмер. Понимаю я слабо, но все-таки понимаю, что он говорит. Спрашивает Петро этого полицейского – шуцмана или как они тут называются, – скажите, говорит, господин полицейский, на каком балконе Гитлер речи свои говорит?… Я, понимаете, дергаю его за рукав, – брось, дура, с ума сошел! А он хоть бы что. А когда, говорит, его можно видеть? Полицейский что-то отвечает и вплотную подходит к нам. Я, понимаете, не выдержал да ходу оттуда. С дураком свяжешься, так не рад будешь. Оглянулся с угла – идут в мою сторону, полицейский Петра под руку держит. Я дал ходу, да скорее домой.
  Это событие вызвало оживленные прения, воспоминания и рассказы. Оказывается, если бы место действия перенести из Берлина в Москву, то Петра, конечно, нужно было бы признать или сумасшедшим, или сознательным самоубийцей. Там за подобные расспросы о Сталине или даже о ком-нибудь помельче концлагерь обеспечен.
  – Да что там спорить, – заключает обсуждение недавно появившийся у нас студент одного из институтов Москвы. – Мой дядька так погиб. <…> Приехал дядюха в Москву из своей колхозной дыры, ну и глаза, конечно, на лоб полезли. Стоит дубом перед Кремлем посреди тротуара, и рот от удивления раскрыл. В это время какая-то машина проходит прямо в кремлевские ворота. Мой дядька не нашел ничего лучше, как спросить у стоящего рядом гражданина – а скажите, пожалуйста, товарищ Молотов в машине-то был? Гражданин в свою очередь вопрос задает: —А вас, собственно, для чего это интересует? Дядька мой струхнул – да так, говорит, просто… ни для чего. Гражданин правую руку в карман сунул и говорит, – ну, это, говорит, мы разберем, так или не так, пожалуйте со мной. Рассказал нам обо всем этом парнишка, который с дядькой вместе приехал и по Москве вместе гулял… Трепали моего дядюху несколько месяцев. По чьему заданию следил за машинами членов правительства? Да кого еще может назвать из членов организации? Да когда должно было произойти покушение?… Не знаю уж, что он там говорил, а только на десять лет поехал».


[Закрыть], а вторым представлялась сплошным концентрационным лагерем[871]871
  Ср., например, с воспоминаниями остовки из Донецкой обл. С. А. Красноборовой: «Нас отправили на фабрику Берлин Шпандау “Дейче Индустри Верке”. На фабрике мы были вынуждены выполнять самую тяжелую и грязную работу. Жили мы в лагере, где раньше были военнопленные, как в этом лагере видели 2 ряда бараков.
  В бараках было постоянно холодно. В комнате было 46 человек. Все спали на нарах, подушка, матрац, набиты стружками, укрывались чем попало. Каждое утро гоняли нас на работу за ворота лагеря, сдавали по счету и так же после работы сдавали по счету. Сопровождали охрана с собаками. Утром нас будил полицай, кричал по коридору: “Ауфштейн! (Вставать!)” Мы выносили парашу, потом нас строят и сопровождают на фабрику. Кормили один раз в день и только после работы. Кусок хлеба и баланду с брюквой. Кусок хлеба делили на пять человек и миску с баландой. Мы были настолько голодные, фабрика, лагерь за закрытой дверью.
  Как-то нам выдали одеяла, а так как мы были оборваны и без смены одежды, мы с этих одеял пошили себе типа брюки и жилетки, когда в этом наряде мы явились на фабрику, немцы были в ужасе при виде такого. Здорово нам досталось за своеволие, называли нас большевиками, русские свиньи. Девчата вытолкали этих полицаев с комнаты, а когда пришли полицаи с собаками, мы забаррикадировали дверь и никого не впускали. Когда нас гоняли на фабрику, мы всегда проходили под мостом, где ездила электричка, мы кричали: "Ура!” “За Родину, за Сталина!”, а под мостом громко все звучало. Наша комната была самых смелых и отчаянных девчат, за что нам здорово доставалось. Нас часто бомбили, бараки дважды сгорали, потом нас перевели в лагерь, где находились власовцы, лагерь находился в лесу. В этом лагере условия были более сносные, несмотря на то что все лагеря за колючей проволокой».


[Закрыть]. Попасть из второй категории в первую было почти то же самое, что перенестись на другую планету, а между тем не было абсолютно никаких разумных причин для отнесения того или иного человека ко второй категории или к первой. В подавляющем большинстве это было делом случая или личным счастьем одних и несчастьем других. Мне приходилось встречать много людей одинаковой квалификации, одинаковых личных достоинств и даже убеждений, одни из которых сидели в лагерях, как бесправные остарбайтеры, а другие пользовались полной свободой и имели все нормальные человеческие права. Единственной причиной этого, в большинстве случаев, было наличие знакомых среди немцев у одних и отсутствие таковых у других. Это обстоятельство только подчеркивает нелепость и бессмысленность варварского отношения немецких властей к миллионам наших рабочих[872]872
  Всего с оккупированных территорий СССР (в границах до 1 сентября 1939) на принудительные работы в Европу немцы вывезли приблизительно 3,2 млн. человек и еще почти 800000 – с территорий, аннексированных Советским Союзом в 1939–1940.


[Закрыть].

Попав в Берлин, я, как и сотни других бывших советских граждан, вполне естественно, больше всего интересовался жизнью и деятельностью русской эмиграции в Германии и тем, что делают немцы на фронте теоретической борьбы против большевизма. Как уже говорилось выше, в занятых немцами областях Советского Союза теоретическая сторона их пропаганды против большевизма была очень слаба, но мы все думали, что это только явление местного характера и что в Берлине в этом отношении ведется большая работа. Но с первых же шагов нас постигло горькое разочарование в обеих этих областях.

Начну с того, что до предоставления нам права жить на частных квартирах каждого из нас вызвали в Гестапо или СД и настойчиво «рекомендовали» держаться подальше от русских эмигрантов и не устанавливать с ними никакой связи. Таким образом, немцы хотели воспрепятствовать объединению русских у себя в тылу. Кроме того, нам давали подписать несколько комичное обязательство, что немецкие женщины остаются для нас неприкосновенными, и что мы не будем их развращать. В этом последнем случае немецкие власти не имели особых причин для беспокойства. Вышеупомянутое обязательство было совершенно ненужным, так как при установлении близких отношений с иностранцами атакующей стороной почти всегда бывали немецкие женщины. Совета же не устанавливать связи с русскими эмигрантами никто из нас выполнять не собирался, мы только стремились делать это незаметно для немецких властей.

В жизни русской колонии в Германии наблюдался полный застой, особенно неестественный во время решающей борьбы против большевизма. Все русские эмигрантские организации были запрещены, и некоторую деятельность проявлял только Национально-Трудовой Союз Нового Поколения[873]873
  Формально руководители Исполнительного бюро НТСНП и отдела Союза в Германии (С. А. Субботин и др.) объявили о приостановлении деятельности отдела в августе 1938. Но фактически политическая деятельность организации в рейхе продолжалась и далее. 22–24 октября 1938 на основе II (Германского) отдела РОВС возникло ОРВС (приказ № 36 от 3 и 22 октября 1938 по РОВС) в качестве формально самостоятельной организации. ОРВС было создано в результате давления властей, запрещавших на территории рейха деятельность организаций с центрами зарубежного подчинения. Неформально Генерального штаба генерал-майор А. А. фон Лампе продолжал поддерживать тесные контакты с Председателем РОВС Генерального штаба генерал-лейтенантом А. П. Архангельским. На 8 февраля 1941 в ОРВС состояли на регистрации более 300 чинов, преимущественно офицеров. К зиме 1945 число зарегистрированных чинов ОРВС возросло до 2,5 тыс. человек.


[Закрыть]. Но и эта организация была вскоре запрещена[874]874
  Массовые аресты членов НТС в рейхе начались 12 июня 1944. До 24 июня были арестованы 44 человека в Германии, Польше и Австрии, затем – около 50 членов Союза в Берлине. Общее количество арестованных членов НТС в 1943–1944 превысило 150 человек.


[Закрыть] и все ее руководители арестованы[875]875
  Первый состав руководства НТС во главе с В. М. Байдалаковым (Д. В. Брунст, К. Д. Вергун, В. Д. Поремский) был арестован органами Гестапо 24 июня 1944 и в последующие дни, второй (Г. С. Околович, М. Л. Ольгский, E. Р. Островский) – 13 сентября.


[Закрыть]. Освободить их удалось только генералу Власову в конце 1944 года[876]876
  Это произошло не в конце 1944, а только 2 апреля 1945.


[Закрыть]. Устраивать какие-либо собрания всем русским, как старым эмигрантам, так и приезжающим из занятых немцами областей Советского Союза, было категорически запрещено. Единственными местами встреч оставались только несколько русских ресторанов в западной части Берлина, в районе Виттенбергплац и немногие русские церкви[877]877
  Нам известны следующие русские храмы в Берлине и окрестностях, действовавшие в 1942: церковь св. равноап. Константина и Елены (Тегель), Свято-Владимирская церковь (Находштрассе), кафедральный собор Воскресения Христова (Вильмерсдорф), церковь св. блг. кн. Александра Невского (Потсдам).


[Закрыть]. Рестораны всегда были переполнены, но среди гостей неизменно присутствовало несколько агентов Гестапо, а около русского собора и церкви на Находштрассе, где каждое воскресенье собиралось большое количество русских, немецкая полиция запрещала останавливаться и собираться группами. Остарбайтерам немецкие власти[878]878
  На низовом уровне в рейхе оказалось достаточно много немецких должностных и частных лиц, в том числе и отдельных комендантов, несмотря на запреты официальных инстанций по личной инициативе деятельно помогавших духовенству Германской епархии РПЦЗ совершать пастырское служение и окормлять в лагерях советских военнопленных и позднее появившихся остарбайтеров. Настоятель Свято-Владимирской церкви в годы войны в Берлине архиепископ Иоанн (Шаховской) (1902–1989) вспоминал: «Сколько было в те дни добрых, жертвенных и мужественно-христианских душ в Германии. Могу свидетельствовать о жертвенном, чисто христианском отношении к русским военнопленным одного мекленбургского помещика, посчитавшего своим долгом похоронить с православной молитвой скончавшегося в его имении русского военнопленного. Наше Сестричество церковное приняло участие в этой акции, за которую немец был предан суду нацистов, мужественно держал себя на суде, обличая гибельную для его народа власть. Когда прокурор нацистов назвал его “врагом народа”, “ослабляющим ненависть к противнику”, он в своем горячем слове ответил: “Нет, это вы враги народа, рождающие ненависть к другим народам и возбуждающие в народах ненависть к Германии”». Самос любопытное, что упомянутый владыкой Иоанном немецкий помещик после подобного рода высказываний получил всего 4 года каторжных работ.


[Закрыть] вообще запрещали посещать русские церкви, хотя это было бессмысленно со всех точек зрения[879]879
  К 31 декабря 1942 в Берлине официально было зарегистрировано 582000 граждан СССР. На Пасху 1942 многие остовцы, несмотря на формальные запреты, молились в русских храмах Берлина. Наиболее жестко и последовательно препятствовали окормлению остовцев инстанции, связанные с министерством А. Розенберга. В 1946 митрополит Берлинский и Германский и Среднеевропейский РПЦЗ Серафим (Ляде) свидетельствовал в своем докладе на епархиальном собрании: «Нашему духовенству было запрещено служение в лагерях, а “остам” было строго запрещено посещение наших приходских церквей. Дети оставались некрещеными, новобрачные неповенчанными, умершие хоронились без церковного отпевания и т. п. Даже распространение духовной литературы было нам долгое время запрещено». Тем не менее, в 1942–1943 духовенство Германской епархии РПЦЗ изыскивало возможности для окормления остарбайтеров, категорически отказываясь воспрещать им посещение богослужений. С весны 1944 с разрешения представителей администрации в лагерях остарбайтеров на территории рейха стали открываться церкви, в которых служили священники РПЦЗ. В конце концов, 1 июня 1944 Имперское Главное управление безопасности специальной директивой «О духовном окормлении восточных рабочих, находящихся в пределах рейха» отменило все ранее изданные циркуляры. Несмотря на вводимые многочисленные ограничения, настоящая директива оказалась вынужденной уступкой нацистов, способствовавшей еще большему оживлению церковной жизни в последний период войны.


[Закрыть].

Русская музыка и вообще русское искусство были запрещены, даже в русских ресторанах оркестр не имел права исполнять произведения русских композиторов. На всю Европу, за исключением Балкан[880]880
  С 13 июля по 14 сентября 1941 в Белграде издавалась газета «Русский бюллетень» – орган печати Бюро по делам русской эмиграции в Сербии – под ред. А. В. Ланина (1906–1945) и H. Н. Чухнова (1897–1978). Газета была закрыта нацистами на 10-м номере за публикацию известного приказа № 1 от 12 сентября 1941 начальника Бюро генерал-майора М. Ф. Скородумова о формировании отдельного Русского Корпуса. Дух и содержание приказа противоречили основам оккупационной политики на Востоке. Ответственный редактор А. В. Ланин был арестован Гестапо на три недели. 23 декабря 1941 здесь же увидел свет № 1 газеты «Ведомости Охранной Группы» под ред. Генерального штаба полковника Е. Э. Месснсра (1891–1974), которая под его руководством в 1943 была преобразована в газету «Русское Дело» (Белград), а зимой 1944/45 – в «Борьбу» (Вена). С 8 февраля 1942 стал выходить новый печатный орган Бюро – газета «Новый Путь» под ред. (февраль 1942 – июнь 1943) Б. К. Ганусовского (1906–1993) – журналиста, в составе VII вып. (1926) окончившего семиклассный курс Крымского кадетского корпуса и в сентябре 1943 вступившего вместе с отцом на службу в 1-ю казачью кавалерийскую дивизию Вермахта генерал-майора X. фон Паннвица. 1 июня 1943 газета «Новый Путь» была объединена с «Ведомостями Русского Охранного Корпуса».


[Закрыть], издавались только две русские газеты «Новое Слово»[881]881
  Еженедельник «Новое Слово» (Берлин) издавался по воскресеньям (с 1942 – по средам и воскресеньям) с июня 1933 по октябрь 1944 при финансовой поддержке ведомства А. Розенберга. Всего вышли в свет 680 номеров. В 1933–1934 газету редактировал поэт и литератор Е. Л. Кумминг, с сентября 1934 – участник Белого движения В. М. Деспотули (1895–1977). На 1938 тираж составлял 7 тыс. экз., на 1939 – 8,4 тыс. экз.; на осень 1941 – более 100 тыс. (последняя оценка сотрудников). Редакция находилась близ Александерплатц в помещении издательства и типографии «Кёниг». На страницах «Нового Слова» публиковались статьи и материалы генерал-майора В. В. Бискупского, Генерального штаба генерал-майора А. А. фон Лампе, В. А. Блюмснталь-Тамарина, H. Н. Брешко-Брешковского, С. Л. Войцеховского, В. И. Горянского, Р. В. Иванова-Разумника, В. А. Кадашсва (Амфитеатрова), С. А. Левицкого, профессора А. Ф. Лютера, Г. А. Мейера, Г. В. Немирович-Данченко, С. П. Рождественского, Б. Л. Солоневича, И. Д. Сургучёва, Б. Н. Ширяева, И. С. Шмелёва и др. авторов. В сентябре 1944 В. М. Деспотули был помещен под домашний арест за тесные связи с репрессированным руководством НТС. В ноябре 1944 на базе «Нового Слова» началось издание центрального органа КОНР «Воля народа». Многие русские эмигранты после Второй мировой войны резко критиковали «Новое Слово» за неумеренную публикацию нацистского официоза.


[Закрыть] в Германии и «Парижский вестник»[882]882
  Еженедельник «Парижский вестник» («Le courrier de Paris», Париж) – официальный орган Управления делами русских эмигрантов во Франции, издавался по воскресеньям с 14 июня 1942 по 12 августа 1944. Всего вышли 112 номеров. До октября 1943 газету редактировал Генерального штаба полковник П. Н. Богданович (1883–1973), отстраненный от должности за публикацию речи В. Ф. Малышкина с патриотическими сентенциями, затем короткий срок – О. В. Пузино и, наконец, полковник Н. В. Пятницкий (1890–1963). В отличие от берлинского «Нового Слова» газета издавалась на частные деньги, взятые в долг, и в итоге принесла несколько сот тысяч франков чистого дохода. Исключительно на средства газеты было устроено публичное выступление генерал-майора РОА В. Ф. Малышкина в зале Ваграм вечером 24 июля 1943, на котором присутствовали более четырех тысяч русских эмигрантов, получившее большой общественный резонанс. Сотрудники и авторы газеты (за исключением И. С. Шмелёва) получали скромные гонорары – 1 франк за строчку оригинальной публикации и 0,75 сантимов за строчку переводной публикации. В еженедельнике сотрудничали более ста авторов, в т. ч. генерал от кавалерии П. Н. Краснов, Генерального штаба генерал-лейтенант профессор H. Н. Головин, А. Н. Бенуа, Г. С. Евангулов, H. Н. Еврсинов, С. Лифарь, Г. А. Мейер, профессор-экономист П. П. Мигулин, И. Д. Сургучёв, H. Н. Туроверов, И. С. Шмелёв, Ю. С. Жеребков и др. На страницах «Парижского вестника» кроме пропагандистского официоза и общественно-политических статей печатались многочисленные материалы о положении русской диаспоры в Париже и Франции, освещавшие быт и повседневную жизнь эмиграции, литературно-художественная хроника, некрологи, с 1943 появились публикации о Власовском движении, свидетельства «подсоветских» людей о жизни в СССР в 1930-е, уничтожении большевиками Православной Церкви, крестьянства во время коллективизации и т. д. В содержательном отношении «Парижский вестник» несравнимо выигрывал перед берлинским «Новым Словом».


[Закрыть] во Франции. Последний был разрешен к распространению только в пределах Франции и оставался чисто эмигрантским органом, с очень ограниченным кругом читателей, заполнялся исключительно материалами местного характера или какими-то архаическими воспоминаниями о жизни в дореволюционной России и, конечно, не мог претендовать на серьезную политическую роль. Оставалось одно берлинское «Новое Слово». Но эта газета являлась под строжайшим контролем германского Восточного министерства, и ей, вплоть до 1944 года, даже не разрешалось упоминать слово «русский», не говоря уже о какой-либо серьезной национальной русской пропаганде. Фактически это была чисто немецкая газета, только на русском языке, и заполнялась она материалами такого сомнительного свойства, что заслужила самую отрицательную оценку со стороны всех русских, находившихся в Германии.

Бездарность и полная политическая беспомощность «Нового Слова» даже вошла в поговорку, и никто не удивлялся глупейшим статьям, помещавшимся в газете, тем более, что многие знали, что большинство таких статей были написаны или продиктованы господами Лейббрандтом[883]883
  Лейббрандт Георг (1899, Хоффнунгсталле Херсонской губ. – ?) – начальник главного политического отдела Имперского министерства по делам восточных оккупированных территорий (1941–1943). Сын немецкого колониста-агронома. После Октябрьского переворота 1917 – в рядах немецкой добровольческой самообороны. В 1919 выехал из России в Германию. Изучал историю и народное хозяйство, защитил докторскую диссертацию (1927). В 1931–1933 – стипендиат фонда Рокфеллера в США. Член НСДАП в 1933–1934 и с 1938. Начальник восточного отдела внешнеполитического управления НСДАП (1938–1941). После создания в июле 1941 Восточного министерства занял должность начальника главного политического отдела. С начала деятельности находился в оппозиции по отношению к официальной политической линии А. Розенберга. Встречаясь с пленными советскими генерал-майорами (Д. Е. Закутным, Ф. И. Трухиным), руководителями НТСНП (В. М. Байдалаковым, Д. В. Брунстом, К. Д. Вергуном, Р. Н. Редлихом), пришел к выводу о бесперспективности восточной оккупационной политики. В 1942–1943 допустил деятельность членов НТС в лагерях пропагандистов Восточного министерства Вустрау, Циттенхорст и др. Сторонник развития Власовского движения. После личного запрета А. Гитлером 8 июня 1943 любых мероприятий А. А. Власова и его домашнего ареста смещен с должности по настоянию Главного управления СС. В 1945–1949 – под арестом союзников. Возбуждение уголовного судебного преследования по обвинению в нацистской деятельности отклонено 10 августа 1950 судом земли Нюрнберг-Фюрт.


[Закрыть], Дрешером[884]884
  Не установлен.


[Закрыть], Миддельгауптом[885]885
  Не установлен.


[Закрыть] или им подобными чиновниками Восточного министерства и только переведены на русский язык. Было много попыток превратить «Новое Слово» в серьезный русский политический орган, но все они наталкивались на самое ожесточенное сопротивление министерства Розенберга и ни к каким результатам не приводили. До самого конца 1944 года, то есть до создания комитета генерала Власова, во всей Европе не было ни одной газеты, которая могла бы претендовать на роль русского печатного органа.

Еще плачевнее выглядела пропаганда при помощи книг и брошюр. Авторам платились громадные деньги за работы по разоблачению теории и практики большевизма, и было написано большое количество серьезных и ценных трудов, разрабатывающих весьма основательно наиболее актуальные проблемы. Но все рукописи должны были проходить так много цензурных инстанций и так долго залеживались в столах и сейфах разных немецких ведомств, что теряли свою актуальность и большей частью совсем не печатались, хотя гонорары их авторам выплачивались регулярно. Полтора или два десятка тоненьких брошюр весьма сомнительного качества – вот жалкий итог почти четырехлетней работы сотен людей в штабе Розенберга, Восточном министерстве, министерстве пропаганды, СС, Верховном командовании Германской армии и других организациях, заведовавших германской пропагандой на Востоке.

Я как-то слышал утверждение лондонского радио – 75 % всей германской пропаганды поглощается самим аппаратом пропаганды. По тем наблюдениям, которые мне удалось сделать, этот процент в отношении пропаганды на Востоке может быть смело повышен на 90 %. Немецкие цензоры всех ведомств и рангов дрожали над каждым словом и согласны были скорее замариновать десяток важнейших и актуальнейших работ, чем пропустить одну фразу, на которую могло косо посмотреть их начальство. Поэтому вся вышедшая в свет продукция немецких органов пропаганды на Востоке была жалкой, беззубой и очень слабой в теоретическом отношении.

В связи с этим весьма характерно, что вся германская пропаганда на Восток была чисто отрицательной. Немцы позволяли как угодно ругать и критиковать большевизм и советскую власть, но решительно противились всякой попытке противопоставить большевизму какую-либо другую идеологию или обоснованную теорию. Они точно так же категорически воспрещали переводить на русский язык или публиковать в отрывках печатные труды и сборники речей вождей германского национал-социализма[886]886
  Из современных источников по данной теме см.: Гогун А. Черный пиар Адольфа Гитлера. СССР в зеркале нацистской пропаганды. М., 2004.


[Закрыть], а между тем именно этим все бывшие советские граждане особенно интересовались. Нам было понятно, почему в Советском Союзе были запрещены такие книги, как «Моя борьба» А. Гитлера или «Миф XX столетия» А. Розенберга, но мы никак не могли понять, почему в Германии эти книги тоже должны были оставаться для нас под семью замками. Стремление немцев скрыть таким образом от русских истинные цели и намерения германского правительства на Востоке было политикой страуса, так как все равно те, кому было нужно, эти книги прочли на немецком языке и прекрасно усвоили идеи и мысли их авторов.

В то время как немцы вели эту игру в прятки с официальной, государственной пропагандой, в частных русских библиотеках Берлина, Вены, Мюнхена, Дрездена, Кёнигсберга и других городов, где были абонированы десятки тысяч русских людей и в том числе остарбайтеры, хотя и незаконным путем, можно было встретить такие произведения советской художественной литературы, как «Хлеб» А. Толстого[887]887
  Апологетическим и малоценным в художественном отношении романом «Хлеб» (1937) писатель и драматург А. Н. Толстой (1883–1945) внес личный вклад в прославление Сталина и способствовал созданию очередной мистификации о событиях гражданской войны на Волге в 1918, оправдывая свое пребывание (с 1936) на должности председателя Союза писателей СССР.


[Закрыть], «Цемент» Гладкова[888]888
  Роман «Цемент» (1925), в котором автор пафосно описывал восстановление советской промышленности в годы нэпа и создал яркие образы коммунистов, принес Ф. В. Гладкову (1883–1958) всесоюзную известность и был отмечен властью как образцовое произведение, в назидательном ключе повествующее о социалистическом строительстве в Советском Союзе. Позднее Гладков неоднократно переписывал роман в соответствии с очередными требованиями партии.


[Закрыть], «Поднятая целина» Шолохова[889]889
  До Второй мировой войны увидела свет лишь первая часть романа М. А. Шолохова (19057-1984) «Поднятая целина» (1932), который первоначально назывался «С потом и кровью». Вторую часть автор собирался посвятить судьбам раскулаченных и отправленных на спецпоселение казаков хутора Гремячий Лог, но этот замысел не был реализован Шолоховым. В обособленном виде первая часть выглядит достаточно противоречиво: симпатии автора отчетливо неясны, а участники антибольшевистского подполья порой привлекают гораздо больше, чем формально положительные гремяченские коммунисты, некоторые из них (Макар Нагульнов) откровенно отталкивают. Талантливо описанные Шолоховым сцены раскулачивания и откровенного грабежа раскулаченных местными маргиналами производили на читателя гнетущее впечатление.


[Закрыть] и многие другие, в которых прославлялась не только советская власть, но даже Сталин лично. Эти книги годами стояли на полках и выдавались беспрепятственно всем, кто хотел, и никто из немецких властей не догадался обратить на это внимание. Этот факт не вплетает также лишних лавров в венок политической мудрости господина Геббельса и его коллег.

Зажимая всячески русскую национальную пропаганду и обставляя ее бесчисленным количеством разного рода ограничений и препятствий, немцы всеми мерами поддерживали и раздували пропаганду отдельных мелких и крупных национальных групп, начиная от украинцев и белорусов и кончая осетинами, калмыками и даже казаками. При этом немцы благосклонно пропускали в газетах и журналах всех этих групп самые бредовые фантазии и самые дикие антирусские измышления и инсинуации, категорически запрещая в русской прессе какую-либо полемику или разоблачение всего этого вздора. Пользуясь полной безнаказанностью, украинские газеты, например, в Берлине, Праге, Кракове писали еженедельно такие вещи, перед которыми статьи в киевском «Украинском слове», о которых я писал выше, казались детским лепетом.

Не отставали от них и казаки. Я до сих пор не могу забыть опубликованных летом 1942 года в газете «Казачий вестник»[890]890
  «Казачий вестник» – журнал Казачьего Национально-освободительного движения инженера В. Г. Глазкова. Издавался в Праге в 1941–1944. № 1 вышел 22 августа 1941.


[Закрыть] статей, в которых делалась попытка доказать историческое существование независимого казачьего государства «Казакия», будто бы порабощенного когда-то Москвой, причем претензии автора простирались достаточно далеко, захватывая всю Украину и доходя до Брянска, Курска и далее на восток, до Урала. Другие мудрецы на страницах этой же газеты писали о каком-то самостоятельном казачьем языке, происходящем будто бы от тюркской группы языков и не имеющем ничего общего с русским[891]891
  На страницах «Казачьего вестника» (№ 10(16) и др.) публиковались статьи следующего содержания: «Темна, разбойна, страшна душа русского человека, ухитрившегося, стоя тысячу лет на рубелсе Европы и Азии, не принять ни от одной, ни от другой ни малейшей положительной черты. Русский характер, душа русского, остаются неизменными в своей кровожадности, в зверстве, в стремлении попрать все, чему поклонялся сам до вчерашнего дня…»; «Казаки националисты – это те казаки, которые на основании исторических данных считают себя отдельным народом от великороссов, особой нацией, так как они образовались от смешения антов и готов, живших на Таманском полуострове и в низовьях Дона, с казахами, чигами и другими народами черкасского племени <…> Казаки “русские” – а их незначительная часть, – это потомки холопов и преступников, бежавших когда-то к казакам, и потому без указки барина они жить не могут».


[Закрыть]. Самое любопытное в этих рассуждениях было то, что они были написаны на чистом русском языке и помещены в казачьей газете, издававшейся также на русском языке. Я слышал, впрочем, что автор этой теории и сам не знал никакого другого языка, кроме русского. Подобных примеров можно привести сколько угодно, и всегда авторы этого вздора находили самую активную поддержку среди немцев.

Но область анекдотов и политического фарса не ограничивалась только страницами некоторых газет и журналов, а переносилась также и в действительную жизнь. Немцы до самого конца войны старательно поддерживали и культивировали различные нежизненные и явно беспочвенные национальные группы и группочки вплоть до самых микроскопических. Около этого кормилось и спасалось от военной службы всегда вполне достаточное количество немцев разных рангов, для того чтобы эти группы и группочки могли продолжать свое существование. Пользы от них никакой не было и быть не могло, но это мало кого заботило, а личная выгода для многих была, и довольно большая.

Несколько раз мне пришлось побывать на собраниях и торжественных вечерах подобных национальных группировок, устраивавшихся по случаю годовщины каких-то совершенно для меня не известных исторических событий, хотя историю своей страны и населяющих ее народов я знаю достаточно хорошо. Все эти собрания и вечера производили на меня жалкое впечатление и напоминали плохую постановку в каком-нибудь самом захудалом колхозном клубе. Смешно было видеть, с каким серьезным видом принимали участие в такой комедии солидные и в большинстве своем пожилые люди. И вот только такие жалкие группировки немцы противопоставляли громадной политической мощи советской власти.

Такое же нереальное, театральное впечатление производили на меня беседы с вождями некоторых таких группировок. Однажды в июне 1942 года мне пришлось встретиться с бывшим гетманом Украины генералом Скоропадским. Встреча эта была организована его сторонниками с возможной торжественностью. Меня заранее предупредили, что в такой-то день и час «его светлость пан гетман» может дать мне аудиенцию в главной квартире его движения в Берлине на Ноллендорфплац, 6. «Главная квартира» выглядела довольно скромно, если не сказать больше. Это была квартира из четырех или пяти комнат на третьем этаже серого и ничем не примечательного дома. В комнатах стояло несколько просиженных и продавленных диванов и кресел и на стенах висели какие-то портреты украинских исторических деятелей. Сотрудники гетмана Скоропадского, в большинстве своем пожилые профессора и доктора разных гуманитарных наук, производили впечатление людей весьма симпатичных, но совершенно оторвавшихся от реальной действительности, а советской в особенности. Такое же впечатление произвел и сам семидесятилетний гетман. Беседа с ним продолжалась около часа и сначала велась на украинском языке, на котором гетман говорил с запинками и даже с некоторыми ошибками, а затем, как-то незаметно, мы перешли на русский язык и на этом языке беседа пошла значительно свободнее. К концу аудиенции гетман стал явно засыпать, и я предложил удалиться.

На сцене Московского Художественного Театра много лет подряд шла превосходная пьеса Михаила Булгакова «Дни Турбиных»[892]892
  Премьера пьесы «Дни Турбиных» писателя и драматурга М. А. Булгакова (1891–1940) состоялась на сцене МХАТ 5 октября 1926. В первый же сезон спектакль был сыгран 108 раз и вызвал шквал острой критики, автора травили. В апреле 1929 пьесу запретили, но по личному указанию Сталина вернули на сцену в 1932. До 1941 было сыграно 987 спектаклей.


[Закрыть]. Есть в этой пьесе картина, где изображаются последние минуты власти гетмана Скоропадского и его тайное бегство с немцами от наступающих петлюровских войск. Гетмана обычно играл замечательный актер Ершов[893]893
  Ершов Владимир Львович (1896–1964) – русский советский актер театра и кино, народный артист СССР (1948). С 1916 играл на сцене Московского художественного театра. Лучшие роли: Борис Годунов («Царь Федор Иоаннович» А. К. Толстого), Сатин («На дне» А. М. Горького), Нехлюдов («Воскресение» по Л. Н. Толстому) и др. В кино снимался с 1929, одна из самых характерных ролей – магистр Тевтонского ордена в исторической драме С. М. Эйзенштейна «Александр Невский» (1938).


[Закрыть] и производил в этой роли исключительно колоритное впечатление. Начинается эта картина с доклада дежурного адъютанта о последних сведениях с фронта, причем гетман делает своему адъютанту замечание, что они находятся в столице украинского государства и потому следует говорить на этом языке. Адъютант, русский гвардейский офицер, что-то неуверенно бормочет, путается и замолкает. Гетман смеется и разрешает перейти опять на русский язык, на котором и продолжается вся картина. Во время моего разговора с гетманом Скоропадским в Берлине 1942 года эта картина стояла у меня перед глазами. Я никак не мог отделаться от впечатления, что настоящий гетман остался в Москве на сцене Художественного Театра, так реально было там и так театрально и неестественно здесь. Если когда-нибудь эти строки попадутся на глаза актеру Ершову, то пусть примет он их как величайшую похвалу его искусству.

Однако я должен оговориться, что из всех поддерживаемых немцами национальных группировок движение гетмана Скоропадского было наименее театральным и сторонники его наиболее солидными и серьезными. Во всех остальных группировках все было рассчитано только на внешний эффект либо на закулисные интриги, и никакой действительно серьезной политической платформы они не имели. Когда был создан Комитет Освобождения Народов России под председательством генерала А. Власова, то все эти группировки стали в резкую оппозицию к нему (конечно, не без поддержки немцев), но противопоставить что-либо политической программе Комитета, изложенной в его манифесте, не смогли, ибо дальше политического маскарада они не шли. А немцы этот маскарад не только терпели, но и усиленно культивировали.

Мне пришлось наблюдать одну из последних таких маскарадных немецких политических постановок. Дело было зимой 1944–1945 года в полуразрушенном Берлине в тот момент, когда маршалы Жуков, Рокоссовский[894]894
  Рокоссовский Константин Константинович (Ксаверьевич) (1896–1968) – Маршал Советского Союза (1944), маршал Польши (1949), дважды Герой Советского Союза (1944, 1945). Сын машиниста. В службе с 1914. Участник Первой мировой войны, Георгиевский кавалер. В РККА с 1917 (стаж по службе в Красной гвардии). Член Коммунистической партии с 1919. Кандидат в члены ЦК КПСС с 1961. Участник гражданской войны. В 1920-1930-с служил на разных должностях. В 1937–1940 репрессирован органами НКВД, подвергался пыткам и истязаниям, дважды выводился на фиктивный расстрел. Летом 1941 с вверенными войсками отличился в боях под Ярцево. Командовал фронтами: Брянским, Донским, Центральным, Белорусским, 1-м и 2-м (с ноября 1944) Белорусскими. По распространенной версии, избегал грубости в отношениях с подчиненными, один из самых способных советских полководцев. 24 июня 1945 командовал парадом Победы в Москве. В 1945–1949 – главком Северной группы войск. Министр национальной обороны Польской народной республики (1949–1956). Заместитель председателя Совета министров и член Политбюро ЦК Польской объединенной рабочей партии. Играл важную роль в советизации Польши. После 1956 – на разных должностях в Министерстве обороны. Автор мемуаров «Солдатский долг» (1980).


[Закрыть] и Черняховский[895]895
  Черняховский Иван Данилович (1906–1945) – генерал армии (1944), дважды Герой Советского Союза (1943, 1944). Сын железнодорожника. В РККА с 1924. Член Коммунистической партии с 1928. Окончил Киевскую артшколу (1928) и Военную академию механизации и моторизации РККА (1936). Служил в танковых войсках, командир 28-й танковой дивизии (1941), 18-го танкового корпуса (1942), 60-й армии (1942–1944), 3-го Белорусского фронта (с апреля 1944). Один из самых молодых советских военачальников. Смертельно ранен на позиции 18 февраля 1945.


[Закрыть] завершали последние приготовления к грандиозному прорыву немецкого фронта на Висле. Немцы в это время усиленно носились с разными казачьими группировками, противопоставляя их комитету генерала Власова. Однажды вечером в полусгоревшем здании какого-то варьете на Курфюрстендамм был устроен торжественный казачий вечер. В плохо освещенном, холодном зале, с закопченными стенами и потолком сидели вперемешку немецкие офицеры и казаки в маскарадных формах, как будто взятых напрокат из костюмерной какого-нибудь театра. В первом ряду сидел известный из времен гражданской войны генерал Шкуро[896]896
  Шкуро (Шкура) Андрей Григорьевич (1886–1947) – участник Белого движения на Юге России, генерал-лейтенант (1919). Казак станицы Пашковской Екатеринодарского отдела Обл. Войска Кубанского. Окончил 3-й Московский кадетский корпус (1905), Николаевское кавалерийское училище (1907). Участник Первой мировой войны, Георгиевский кавалер (1914). Создатель и командир Кубанского отряда особого назначения (1915–1917). В мае 1918 возглавил восстание против большевиков на Северном Кавказе, затем – в белых войсках на Юге России. Кавалер британского ордена Бани (1919). Отличался личной храбростью и буйным поведением. Командующий Кубанской армией (1920). В эмиграции (с 1920) во Франции и Германии. Занимался джигитовкой. В 1942–1943 выступал с пропагандистскими антисоветскими заявлениями. С 1943 участвовал в формировании казачьих частей в составе Вермахта, посещал 1-ю казачью кавалерийскую дивизию в Югославии. Дружил с командиром 5-го Донского полка полковником И. Н. Кононовым. В июле 1944 по представлению коменданта Берлина получил запрет на ношение немецкой формы с погонами генерал-лейтенанта за публичное исполнение в состоянии сильного алкогольного опьянения лезгинки, с ножом и вилкой в руках, на столе в Морском собрании столицы рейха. С 1 августа 1944 – начальник Казачьего резерва (по декабрь – отель «Эксельсиор» на Фридрихштрассе; с января по март 1945 – Курфюрстенштрассе, 214) при Главном управлении СС. Занимался набором добровольцев из советских беженцев и эмигрантов в казачьи части (всего через резерв прошли от 10 до 12 тыс. чел.). С 10 августа 1944 вновь получил право ношения немецкой формы при некоторых ограничениях, связанных с употреблением алкоголя. В марте-апреле 1945 формировал «волчьи сотни» в специальных лагерях под Берлином и в Италии. Вечером 23 мая 1945 в британской зоне оккупации Австрии со своей казачьей группой (5-й казачий запасной полк, учебный артдивизион) присоединился к Отдельному казачьему корпусу (Казачьему Стану) генерал-майора Т. И. Доманова. 26 мая в Лиенце с группой своих офицеров арестован представителями британского командования и этапирован в репатриационный лагерь в Шпиттале. 29 мая в Юденбурге принудительно экстрадирован в советскую оккупационную зону вместе с другими казачьими генералами и офицерами. 16 января 1947 повешен в Москве во дворе внутренней тюрьмы МГБ. Останки кремированы и захоронены на Донском кладбище.


[Закрыть] и еще несколько казачьих генералов в маскарадных формах, с множеством орденов и достаточно сильно пьяные. На сцене плясал и пел довольно плохой казачий ансамбль. Потом генерал Шкуро вышел на сцену и начал целоваться с хористами и дирижером. Трудно было понять, где кончается действительность и начинается театр. Зрелище было нелепое, жалкое и какое-то грязненькое. Прервано оно было известием о приближении английских самолетов.

Несчастный Шкуро дорого заплатил за свой кратковременный политический маскарад. Весной 1945 года он, генерал Краснов[897]897
  Краснов Пётр Николаевич (10/22 сентября 1869, Санкт-Петербург – 16 января 1947, Москва) – военный журналист и писатель, Атаман Всевеликого Войска Донского (1918–1919), начальник ГУКВ (1944–1945), генерал от кавалерии (1918). Казак станицы Каргинской Верхне-Донского округа Обл. Войска Донского. Из семьи историка и географа генерал-лейтенанта Н. И. Краснова, служившего в Главном управлении иррегулярных войск. Получил начальное домашнее образование и в 1880 поступил в 1-ю петербургскую гимназию. С 12 лет издавал домашний журнал. По завершении учебы в 5-м классе перевелся в 5-й класс Александровского кадетского корпуса, из которого вышел в 1887 вице-унтер-офицером. В 1889 фельдфебелем окончил с отличием I Павловское военное училище. Хорунжим с переименованием в корнеты зачислен на службу в Л.-гв. Атаманский полк (3-я бригада 1-й гвардейской кавалерийской дивизии). 17 марта 1891 в газете Военного министерства «Русский инвалид» была опубликована его статья «Казачий шатер полковника Чеботарёва», и вскоре стал ее постоянным сотрудником. В «Русском инвалиде» иногда публиковался под псевдонимом «Гр. Ад.» («Град» – одна из лошадей Краснова). В 1892 поступил в Николаевскую академию Генерального штаба, но в 1894, не выдержав переводного экзамена, оставил учебу и возвратился в полк с производством в сотники.
  В пер. пол. 1890-х публикации Краснова появляются в популярных петербургских изданиях – «Петербургском листке», «Биржевых ведомостях», «Ниве» и др. Первый сборник рассказов «На озере» увидел свет в столице в 1895 (1894?). В Петербурге в 1896 опубликовал следующие произведения: «Атаман Платов», «Донцы: Рассказы из казачьей жизни», «Донской казачий полк сто лет тому назад», «Казаки в начале XIX в. Исторический очерк». В 1898 увидел свет сборник «Ваграм: Очерки и рассказы из военной жизни». В чине сотника в 1897–1898 в должности начальника конвоя служил при русской дипломатической миссии в Абиссинии (Эфиопии), отразив собственные впечатления в последующих изданиях: «Казаки в Африке. Дневник начальника конвоя российской Императорской миссии в Абиссинии в 1897–1898 гг.» (СПб., 1899), «Любовь абиссинки и др. рассказы» (СПб., 1903). Отличия по службе отмечены в 1899 производством в подъесаулы и следующими наградами: орденами св. Станислава III ст., II ст. (за службу при миссии), офицерским крестом Эфиопской звезды III ст., французским орденом Почетного легиона. В 1898 опубликовал труд, не утративший своего значения до сих пор, – «Атаманская памятка. Краткий очерк истории Лейб-Гвардии Атаманского Его Императорского Высочества Государя Наследника Цесаревича полка. 1775–1900».
  На рубеже XIX–XX веков публикации Краснова пользовались популярностью в среде военной интеллигенции и того специфического круга читателей, которому не хватало приключений в обыденной и размеренной жизни. Император Николай II оценил талант молодого казачьего офицера, следствием чего стала длительная командировка Краснова в Маньчжурию, Японию и Индию, итогом которой стало появление сборника путевых наблюдений «По Азии. Очерки Маньчжурии, Дальнего Востока, Китая, Японии, Индии» (СПб., 1903). В 1898–1904 корреспондентом «Русского инвалида» посетил губернии, пострадавшие от неурожая (1898), боевые действия в Китае при подавлении восстания ихэтуаней (1901), Курские маневры (1902), границу с Турцией и Персией (1902–1903), русско-японский фронт, опубликовав на основании увиденного и пережитого следующие книги и очерки: «Борьба с Китаем. Популярный очерк столкновения России с Китаем в 1901» (СПб., 1901), цикл очерков о бытовой жизни Турции и Персии «В сердце Закавказья» (публ. в «Русском инвалиде» в 1902–1903), «Год войны. 14 месяцев на войне. Очерки русско-японской войны с февраля 1904 по апрель 1905» (СПб., 1905–1911 в двух томах), «Погром. Роман из русско-японской войны» (СПб., 1907), «Русско-японская война: Восточный отряд на реке Ялу. Бой под Тюренченом» (СПб., 1911). За боевые отличия награжден орденами св. Анны IV ст. с надписью «За храбрость» (1904) и св. Владимира IV ст. с мечами и бантом (1905). С 1906 – в чине есаула командир 3-й сотни Л.-гв. Атаманского полка. События революции 1905–1907 встретил крайне отрицательно и посвятил им один из своих первых романов «Элла Руллит» (СПб., 1906). Как художественный бытописатель военного Петербурга начала XX в. Краснов сегодня оценен недостаточно.
  В 1909 окончил Офицерскую кавалерийскую школу. В октябре 1909 – июне 1911 в чине войскового старшины занимал должность помощника по строевой части, был начальником казачьего отдела школы. Известности Краснова как популяризатора отечественной военной истории способствовало издание его новых книг: «Картины былого Тихого Дона. Краткий очерк истории Войска Донского для чтения в семье, школе и воинских частях» (СПб., 1909) и «Российское победоносное воинство. Краткая история российского войска от времен богатырей до Полтавской победы (1709)» (СПб., 1910). Полковник (1910). В 1911 публикует первое серьезное художественное произведение, в центре которого человеческие судьбы близких ему по духу и социуму людей: «В житейском море: Судьба трех офицеров» (СПб., 1911). Позднее панорама человеческой жизни на фоне происходящих бурных исторических событий станет едва ли не главным творческим приемом Краснова-писателя. С июня 1911 – командир 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка. В октябре 1913 занял должность командира 10-го Донского казачьего ген. Луковкина полка, с которым вышел на фронт Великой войны. В ноябре 1914 за боевые отличия произведен в генерал-майоры с назначением на должность командира 1-й бригады 1-й Донской казачьей дивизией. С мая 1915 – командир 3-й бригады Кавказской туземной конной дивизии, в июле переведен на должность начальника 3-й Донской казачьей дивизии. С сентября 1915 – командующий (далее начальник) 2-й Сводной казачьей дивизией. В 1915 в Петрограде вышел сборник сентиментальной прозы Краснова «Фарфоровый кролик– Волчья песня», ставший, по-видимому, последним прижизненным столичным изданием писателя. С вверенной дивизией отличился в Луцком прорыве в боях 24–26 мая 1916 на фронте 8-й армии Юго-Западного фронта. В июне 1917 назначен начальником 1-й Кубанской казачьей дивизии. С 26 сентября – командующий III конным корпусом. За боевые отличия на фронте Первой мировой войны награжден орденом св. Георгия IV ст. и Георгиевским оружием.
  25–31 октября 1917 по приказу министра-председателя Временного правительства А. Ф. Керенского командовал казачьей войсковой группой при попытке наступления на Петроград для ликвидации последствий Октябрьского переворота 1917. Взят в плен, отпущен по недоразумению и частным образом выехал на Дон. До апреля 1918 проживал в станице Константиновская. В результате общедонского апрельского восстания 1918 3(16) мая 1918 Кругом спасения Дона избран Атаманом Всевеликого Войска Донского. Генерал от кавалерии (август 1918). По причине военно-политических разногласий с генерал-лейтенантом А. И. Деникиным 2(15) февр. 1919 подал в отставку, переподчинил Донскую армию командованию Вооруженных Сил Юга России и оставил территорию Дона. 9(22) сентября 1919 вступил на службу в Северо-Западную Добровольческую Армию (СЗДА) генерала от инфантерии H. Н. Юденича. Руководил армейской пропагандой, совместно с писателем поручиком А. И. Куприным издавал и редактировал газету «Приневский край». Зимой 1920 в Эстонии входил в комиссию по ликвидации СЗДА. В эмиграции с начала 1920. За рубежом опубликовал свои наиболее известные романы и повести, став самым переводимым русским писателем на иностранные языки. Автор свыше 30 крупных художественных произведений. 15 декабря 1921 лишен подданства бывшего Российского государства. В Зарубежье продолжал политическую деятельность. В 1922 явился одним из основателей конспиративной военно-политической организации Братство Русской Правды, занимавшейся в 1923–1932 боевыми операциями на территории СССР. К 1939 жил в Берлине.
  Нападение Германии на СССР воспринял как перспективу свержения советской власти. В 1942 написал ряд писем на Дон с призывами к населению поддерживать оккупационный режим. В 1942–1943 сотрудничал с политическим отделом Министерства по делам восточных оккупированных территорий. С 31 марта 1944 – начальник ГУКВ при Генерале Добровольческих войск Вермахта, номинально возглавлял процесс формирования казачьих добровольческих частей в Вермахте. Противник переподчинения казачьих корпусов А. А. Власову и командованию войск КОНР в 1944–1945. В феврале 1945 вместе с женой покинул Берлин и переехал в Толмеццо (Северная Италия) в расположение Казачьего Стана генерал-майора Т. И. Доманова. В составе чинов Казачьего Стана сдался 8 мая 1945 представителям 36-й бригады 78-й моторизованной дивизии 8-й британской армии в австрийском восточном Тироле. 28 мая 1945 вместе с казачьими офицерами обманным путем перевезен в Шпитталь. 29 мая в Юденбурге принудительно экстрадирован в советскую оккупационную зону вместе с другими казачьими генералами и офицерами. По некоторым сведениям, продан представителями британской разведки сотрудникам управления «СМЕРШ» 3-го Украинского фронта за право конфискации казачьего золотого запаса. 29 мая в Юденбурге передан представителям контрразведки «СМЕРШ» 3-го Украинского фронта вместе с другими казачьими генералами и офицерами.
  16 января 1947 повешен в Москве во дворе внутренней тюрьмы МГБ. Останки кремированы и захоронены на Донском кладбище. Определением № СП-001/47 Военной Коллегии Верховного Суда РФ от 25 декабря 1997 по причине «активной борьбы против Советской власти, клеветнического изображения колхозного и социалистического строительства» в посмертной реабилитации отказано.
  Избранные соч. после 1920: На внутреннем фронте // Архив русской революции. Т. I. Берлин, 1921; Всевеликое войско Донское // Там же. Т. V. Берлин, 1922;
  Амазонка пустыни. Берлин, 1922; За чертополохом. Берлин, 1922. Рига, 1928; От двуглавого орла к красному знамени: 1894–1921. Берлин, 1922; Понять – простить. Берлин, б. г.; Единая – неделимая. Б. м., б. г.; Венок на могилу неизвестного солдата Императорской Российской Армии. Варшава, 1924; Все проходит. Кн. 1-я и 2-я. Берлин, 1926; Душа армии. Очерки по военной психологии / С предисл. ген. H. Н. Головина. Берлин, 1927; С нами Бог. Берлин, 1927; Белая свитка. Берлин, 1928; Мантык, охотник на львов. Париж, 1928; «Ларго». Париж, б. г.; Цареубийцы (1 марта 1881 г.). Б. м., б. г.; Подвиг. Т. I и II. Париж, 1932; Цесаревна. Париж, 1933; Екатерина Великая. Париж, 1935; Накануне войны. Из жизни пограничного гарнизона. Париж, 1937; На рубеже Китая. Париж, 1939; «Павлоны». Париж, 1943; Исторические очерки Дона // На посту (Германия). 1944. № 1–3, и др.


[Закрыть] и ряд других казачьих генералов попали в руки советских войск. Вместе с ними был захвачен также и немецкий генерал фон Паннвиц[898]898
  Паннвиц фон, Хельмут (14 октября 1898, дер. Ботцановитц (Botzanowitz) округа Rosenberg (Верхняя Силезия) – 16 января 1947, Москва) – командир казачьих частей и соединений из граждан СССР в составе Вермахта и ваффен СС в 1942–1945, генерал-лейтенант (1944). Потомственный дворянин. Род. в семье лейтенанта 14-го Гессенского гусарского полка В. фон Паннвица. Окончил подготовительную народную школу (1904), начальную школу для мальчиков (1909), Прусский кадетский корпус в Вальдштадте под Лигницей (1914). Весной 1914 переведен в Главный кадетский корпус в Лихтерфельдс под Берлином. 19 октября 1914 добровольцем в чине фансн-юнкера запасного эскадрона убыл на Западный фронт в составе 1-го Западнопрусского Его Величества Императора Всероссийского Александра III уланского полка. Участник Первой мировой войны. 22 марта 1915 за храбрость произведен в лейтенанты на поле боя. За боевые отличия награжден орденами Железного креста II (1915) и I (1916) кл. В 1918–1919 служил в Добровольческом корпусе (бригада Эрхарда), был ранен (1920), затем учился в фермерской школе. В 1926–1933 занимался управлением сельскохозяйственными поместьями в Польше, в том числе в 1928–1933 – имением княгини Радзивилл в Михове под Варшавой. 1 ноября 1933 восстановлен на военной службе в должности командира 2-го эскадрона («В») 2-го рейтарского полка в Ангсрбурге (Восточная Пруссия). Майор (1938). В 1938–1939 – начальник отделения личного состава 11-го кавалерийского полка. С 26 августа 1939 – командир разведывательного подвижного отряда 45-й пехотной дивизии Вермахта. Подполковник (1940).
  На Восточном фронте с 22 июня 1941. Участвовал в боевых действиях в районах Бреста, Пинска, Любеча, Пирятина, Чернигова, Рыльска и др. 4 сентября награжден за боевые отличия Рыцарским Крестом Железного Креста. С 1 декабря – референт по вопросам кавалерии и подвижных частей в Главной квартире ОКХ в Лётцене. В 1942 неоднократно выезжал на фронт с инспекционными поездками в кавалерийские части и с целью изучения опыта использования кавалерии в современной войне. Редактор и составитель полевых наставлений. Полковник (1942). С октября 1942 – на Восточном фронте при штабе группы армий «А» генерал-полковника Э. фон Клейста. Занимался регистрацией мелких самообразовавшихся казачьих частей и подразделений. В ноябре-декабре командовал сводной кавалерийской боевой группой («.Reiterverband von Pannwitz» – около 1 тыс. человек) из казаков, «хиви», кавказцев, румын и обслуживающего персонала в составе 4-й танковой армии Вермахта, с которой отличился в боях под Котельниково. 24 декабря за боевые отличия награжден Дубовыми листьями к Рыцарскому кресту, позднее награжден румынским орденом Михая Смелого III кл. В январе-марте 1943 в Крыму командовал подразделением «Феодосия». 21 апреля получил приказ приступить к формированию 1-й казачьей кавалерийской дивизии на полигоне в Млаве (Польша) на базе I военного округа (Кёнигсберг). 1 июня произведен в генерал-майоры и назначен командиром дивизии. В сентябре 1943 убыл с дивизией в Хорватию в состав LXIX армейского корпуса 2-й танковой армии Вермахта. Генерал-лейтенант (1 апреля 1944). С 1 февраля 1945 – командир XV казачьего кавалерийского корпуса (в номинальном общем составе ваффен СС с 7 ноября 1944) группы армий «Е» (с апреля 1945 – в подчинении командованию ВС КОНР). 29 марта на съезде казаков-фронтовиков в Вировитице избран Походным казачьим Атаманом. Совершив с корпусом тяжелый переход из Хорватии в Австрию к 12 мая, сдался с подчиненными представителям 6-й бронетанковой дивизии 8-й британской армии в районе Клагенфурта (сев. Любляны). В условиях насильственной репатриации в советскую оккупационную зону чинов корпуса пожелал разделить судьбу подчиненных и добровольно последовал за ними. 28 мая в Юденбурге передан представителям «СМЕРШ» 3-го Украинского фронта. До 12 июня содержался в тюрьме в Граце, затем отправлен в СССР. 16 января 1947 повешен в Москве во дворе внутренней тюрьмы МГБ. Останки кремированы и захоронены на Донском кладбище. 23 апреля 1996 Главной военной прокуратурой РФ признан жертвой политических репрессий и реабилитирован. 28 июня 2001 решение о реабилитации отменено по политическим мотивам.


[Закрыть], командовавший казачьим корпусом на Балканах, известный своей личной храбростью и необычайно популярный среди казаков, о которых он заботился в полном смысле этого слова, как о своих детях, и которых он неизменно защищал от нападок германского Верховного командования. Захват казаков советскими войсками сопровождался такими душераздирающими сценами, что о них пока даже невозможно писать.

После капитуляции среди русских ходили упорные слухи, что Шкуро, Краснов и другие были немедленно после пленения повешены большевиками. В начале января 1947 года московское радио передало сообщение, что Шкуро, Краснов, фон Паннвиц и несколько других казачьих руководителей повешены в Москве по приговору Военной Коллегии Верховного Суда СССР[899]899
  Сообщение о состоявшейся казни появилось 17 января 1947. На основании приговора Военной коллегии Верховного Суда СССР под председательством генерал-полковника В. В. Ульриха, выполнявшего соответствующее решение Политбюро ЦК ВКП(б), были казнены П. Н. Краснов, А. Г. Шкуро, Султан-Гирей Клыч, С. Н. Краснов, Т. И. Доманов, X. фон Паннвиц.


[Закрыть]. Где и в каких условиях погибли в действительности эти люди, сейчас установить невозможно, да и нет в этом особой необходимости. Кровавый режим Сталина прибавил к своему счету еще несколько человеческих жизней. Все эти погибшие люди любили русский народ, были непримиримыми врагами большевизма, заплатили слишком дорогой ценой за свои ошибки, заблуждения и, быть может, даже проступки, чтобы у какого-либо истинного русского человека возникло желание обсуждать их после их трагической смерти.

Игра немцев с разными национальными группировками и поддержка ими всевозможных направлений и течений, как бы слабы и беспочвенны они ни были, проводилась так настойчиво до самого конца войны, что не оставляет ни малейшего сомнения в обдуманности и преднамеренности подобной политики. Руководители гитлеровской Германии смертельно боялись всякой сильной России, и объединение народов России казалось им одинаково ненавистным и грозным, независимо от того, происходит ли оно под флагом коммунистической революции, на основе восстановления монархии или на демократической платформе комитета генерала Власова. Именно из-за этого смертельного страха они упорно не хотели понять, что победить большевизм можно, только объединив в один мощный кулак все народы Советского Союза и отбросив безумную фантазию о порабощении этих народов.

Перспектива легкого обогащения за счет неестественного раздробления безбрежных пространств Европейской России на мелкие, взаимно враждующие народности казалась им такой соблазнительной, что они не могли от нее отказаться даже в минуту смертельной опасности. У некоторых африканских племен есть старый туземный способ ловить обезьян. В глиняный кувшин с узким горлом насыпают орехов и оставляют его в лесу, а охотник садится в стороне и ожидает. Обезьяна засовывает лапу в кувшин, набирает полную горсть орехов, но не может их вытащить через узкое горлышко. Тогда охотник подходит и совершенно спокойно ее ловит. Обезьяна видит опасность, но не в силах разжать лапы и выпустить свою добычу. Ее губит жадность. Эта же жадность погубила и немцев.

Второй важнейшей причиной политического, а затем и военного поражения немцев на Востоке было их поразительное невежество и полная неосведомленность об экономических возможностях советской власти. Начиная войну, руководители немецкого государства были уверены, что Советский Союз развалится, как карточный домик, от первых же сильных ударов, и не позаботились серьезно изучить своего противника или политически подготовить обстановку для такого внутреннего развала в советском тылу. Когда же этого не случилось, в чем, как уже было показано выше, они сами были виноваты, то немецкие руководители очень удивились, растерялись и не могли найти для этого объяснения. Они начали обвинять русский народ в покорности и пассивности, но даже не подумали поискать в самих себе причин своих политических поражений. Для этого они были слишком самоуверенны и слишком верили в божественную премудрость своего фюрера.

Первое мое знакомство летом 1943 года с людьми, руководившими в Берлине немецкой политикой на Востоке, показало их полную неосведомленность и неподготовленность для такой работы. Ближайшие сотрудники Розенберга, такие как Лейббрандт, Мидцельгаупт, Дрешер и многие другие, почти совсем не знали особенностей экономики Украины, Белоруссии и центральных областей Европейской России и не имели совершенно никакого понятия о деталях советской политики в этих республиках и областях. Большая часть из них даже не говорила на русском языке, и все их сведения были почерпнуты только из иностранных газет, да и то относились, главным образом, к первому периоду советской власти. Эпоха, следовавшая за коллективизацией и индустриализацией страны, оставалась для них книгой за семью печатями, и они даже не стремились ее изучить. Единственным источником их информации и непререкаемым авторитетом по всем вопросам, касавшимся Советского Союза, был профессор Менде и небольшая группа его сотрудников из Германского института научного изучения заграницы, но и эти люди были крайне слабо ориентированы в вопросах советской политики и экономики.

Начальник восточного отдела министерства пропаганды доктор Тауберт[900]900
  Тауберт Эберхард – начальник отдела (Антибольшевизм) Имперского министерства пропаганды. Противник развития Власовского движения.


[Закрыть], маленький, неприятный, но очень энергичный человек, не знал русского языка, не читал никогда большинства произведений Ленина и Сталина, не говоря уж об остальных руководителях советского правительства, совершенно не знал особенностей советской пропаганды и свои действия базировал на опыте борьбы национал-социалистов против германской коммунистической партии, хотя это, конечно, имело очень слабое отношение к политическим особенностям внутри Советского Союза. Остальные его сотрудники были еще слабее в теоретическом отношении и также в своем большинстве не знали русского языка. Все они питались только сведениями, полученными из вторых рук, и относились к ним крайне поверхностно и невнимательно.

Всю германскую антикоммунистическую пропаганду в Европе координировало и направляло дочернее учреждение восточного отдела Министерства пропаганды, носившее громкое название «Антикоминтерн». Может показаться смешным, но руководители этого учреждения не читали устава Коминтерна и постановлений его конгрессов и имели очень смутное представление о том, какие занимают должности и какие выполняют функции такие люди, как Мануильский[901]901
  Мануильский Дмитрий Захарович (1883–1959) – секретарь Исполкома Коминтерна (1928–1943), способствовал уничтожению многих деятелей Коминтерна в 1930-е. Член Коммунистической партии с 1903. Член ЦК ВКП(б) (1923–1952).


[Закрыть], Жданов, Щербаков[902]902
  Щербаков Александр Сергеевич (1901–1945) – секретарь ЦК ВКП(б) (1941–1945). Член Коммунистической партии с 1918. Член ЦК ВКП(б) (с 1939). С 1942 – начальник Главного политуправления РККА. Заведующий отделом международной информации ЦК ВКП(б) (с 1943). По распространенной версии, умер от последствий алкоголизма.


[Закрыть], Шверник[903]903
  Шверник Николай Михайлович (1888–1970) – член ЦК ВКП(б) (с 1925), Президиума ЦК КПСС (1952–1953, с 1957), Председатель Президиума Верховного Совета СССР (с 1946). Член Коммунистической партии с 1905. Один из руководителей ВЦСПС. В годы войны возглавлял Чрезвычайную комиссию по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. После 1956 руководил реабилитацией репрессированных коммунистов. Председатель Комитета партийного контроля (1956–1962), Парткомиссии (1962–1966) при ЦК КПСС.


[Закрыть], Маленков, Андреев, и каковы юридические взаимоотношения между секциями Коминтерна и между советским правительством и Исполкомом Коминтерна, то есть не знали таких вещей, на которые в Советском Союзе может ответить каждый школьник. Фактически вся работа этого учреждения держалась на одном начальнике его отдела прессы Г. К. Домбровском[904]904
  Не установлен.


[Закрыть], человеке большой эрудиции и громадной трудоспособности. Но он не был членом национал-социалистической партии, и поэтому к мнению его далеко не всегда и не все прислушивались. Да, кроме того, что может сделать один человек против целой толпы сановных невежд, не сознающих своего невежества и не интересующихся ничем, кроме карьерных соображений?

Кроме этих организаций пропаганду на Восток вели еще Главное управление СС и Верховное командование германской армии, через отдел полковника Мартина[905]905
  Мартин Ганс Лео – полковник Вермахта, начальник ОКВ/ВПр.1У – 4-го отделения («Активная пропаганда на Востоке») отдела пропаганды ОКВ (Oberkommando der Wehrmacht / Wehrmachtspropaganda IV).


[Закрыть]. Все эти ведомства работали совершенно самостоятельно, не координировали своих действий друг с другом и часто даже не знали, что делает параллельная пропагандная инстанция. Русским сотрудникам каждого из этих ведомств было даже строжайше запрещено иметь какую-либо связь с такими же сотрудниками других параллельных ведомств или обращаться туда по каким-либо вопросам. Все немецкие центральные пропагандные и политические организации жесточайшим образом конкурировали одна с другой, и ничто не могло доставить их начальникам такого удовольствия, как зрелище провала очередной акции соперника. Особенно сильна была вражда между Министерством пропаганды и Восточным министерством, а также между Главным управлением СС и Верховным командованием. Склоки, интриги, клевета и взаимная подсидка – вот обстановка, в которой творилась германская политика и пропаганда в Берлине вообще, а на Восток в особенности.

В результате, вместо серьезной работы по изучению политики советской власти и разоблачения теории и практики большевизма, к чему были все возможности, немецкая пропаганда прыгала с одной темы на другую и ни в одном вопросе окончательно большевизма не разоблачила и ни в чем не смогла убедить тех, кто сомневался. Геббельс был сторонником сенсаций и дешевых эффектов в пропаганде, и в угоду ему во всех немецких пропагандных органах прочно утвердился принцип, что правда – это не пропаганда. Стремясь выслужиться перед начальством, чиновники всех пропагандных ведомств наперебой изобретали самые невероятные фальшивки и поставляли для печати самые фантастические толкования действительных фактов, приплетая к истине ложь в любых пропорциях и заботясь только о том, чтобы начальству эта версия не показалась скучной.

Дело усложнялось еще тем, что немецкая пропаганда имела несколько совершенно разных направлений и основных линий: одну на Запад, с основной задачей запугать Европу большевизмом, другую для Германии, и здесь установки менялись в зависимости от момента и общего положения, но в общем наиболее откровенно говорилось об истинных захватнических устремлениях германского руководства, третью – для занятых восточных областей, с единственной целью показать благородство Германии и изобразить ее освободительницей народов Советского Союза от большевизма; четвертую – для советского тыла, с основной задачей доказать, что западные союзники предают своего советского союзника и совершенно не стремятся ему помогать. Наконец, была еще пятая – секретная линия, и пропаганда по этой линии велась при помощи разных засекреченных радиостанций, работавших от имени несуществующих политических группировок и направлений. Были такие секретные станции на английском, немецком, французском, шведском и русском[906]906
  Так, например, из Берлина с 1941 от имени подпольной антисталинской оппозиции на территорию СССР вещала радиостанция «Старая ленинская гвардия». Авторами программ и дикторами на этой станции были член НТСНП М. В. Тарновский, сотрудник «Известий» H. Н. Минчуков, бывший замнаркома лесной промышленности СССР К. И. Альбрехт (Альберт?), полковники А. Г. Нерянин, Ю. М. Ниман и А. Ф. Ванюшин, инженер С. П. Морозов и др.


[Закрыть] языках. Никаких пределов вранья этим станциям не ставилось и от них только требовалось, в целях большей правдоподобности, чтобы они примерно на 40 % ругали немцев, а на 60 % ту страну, к которой были обращены.

Эфир был всегда наполнен потоком лжи на всех европейских языках, особенно на коротких волнах. Все это создавало такую путаницу, в которой теряли ориентацию даже сам Геббельс и его ближайшие помощники, а рядовые сотрудники Министерства и его учреждений зачастую вообще не могли понять, какое сообщение соответствует истине, а какое придумано в этом же Министерстве, и, боясь ошибиться, реагировали на все, как на вранье, то есть врали сами еще больше. Усложнялось дело еще тем, что при постоянных перетасовках в аппарате Министерства одни и те же сотрудники по нескольку раз перебрасывались с одного направления на другое и официальной линии на секретную и при этом совершенно запутывались.

Насколько терялись в этой сплошной лжи даже ответственные сотрудники Министерства, показывает следующий анекдотический эпизод. Когда осенью 1944 года советские войска впервые вторглись в пределы Восточной Пруссии, Геббельс дал распоряжение всем органам пропаганды поднять шум и треск по поводу советских зверств в этих областях[907]907
  Из воспоминаний (1976) сержанта H. Н. Никулина: «Петров, как звали почтальона, показавшийся мне таким милым вначале, в конце войны раскрылся как уголовник, мародер и насильник. В Германии, на правах старой дружбы, он рассказал мне, сколько золотых часов и браслетов ему удалось грабануть, скольких немок он испортил. Именно от него я услышал первый из бесконечной серии рассказ на тему “наши за границей”. Этот рассказ сперва показался мне чудовищной выдумкой, возмутил меня и потому навсегда врезался в память: “Прихожу я на батарею, а там старички-огневички готовят пир. От пушки им отойти нельзя, не положено. Они прямо на станине крутят пельмени из трофейной муки, а у другой станины, по очереди забавляются с немкой, которую притащили откуда-то. Старшина разгоняет их палкой: “– Прекратите, старые дураки! Вы, что, заразу хотите внучатам привезти!?” Он уводит немку, уходит, а минут через двадцать все начинается снова”.
  Другой рассказ Петрова о себе: “Иду это я мимо толпы немцев, присматриваю бабенку покрасивей и вдруг гляжу, стоит фрау с дочкой лет четырнадцати. Хорошенькая, а на груди вроде вывески, написано: “Syphilis”, это, значит, для нас, чтобы не трогали. Ах ты, гады, думаю, беру девчонку за руку, мамане автоматом в рыло, и в кусты. Проверим, что у тебя за сифилис! Аппетитная оказалась девчурка…”<…>
  Войска тем временем перешли границу Германии. Теперь война повернулась ко мне еще одним своим неожиданным лицам. Казалось, все испытано: смерть, голод, обстрелы, непосильная работа, холод. Так ведь нет! Было еще нечто очень страшное, почти раздавившее меня. Накануне перехода на территорию Райха в войска приехали агитаторы. Некоторые в больших чинах. “Смерть за смерть!!! Кровь за кровь!!! Не забудем!!! Не простим!!! Отомстим!!!” и так далее… До этого основательно постарался Эренбург, чьи трескучие, хлесткие статьи все читали: “Папа, убей немца!” И получился нацизм наоборот. Правда, те безобразничали по плану: сеть гетто, сеть лагерей. Учет и составление списков награбленного. Реестр наказаний, плановые расстрелы и т. д. У нас все пошло стихийно, по-славянски. Бей, ребята, жги, глуши! Порти ихних баб! Да еще перед наступлением обильно снабдили войска водкой. И пошло, и пошло! Пострадали, как всегда, невинные. Бонзы, как всегда, удрали… Без разбору жгли дома, убивали каких-то случайных старух, бесцельно расстреливали стада коров. Очень популярна была выдуманная кем-то шутка: “Сидит Иван около горящего дома. “Что ты делаешь? – спрашивают его. – Да вот, портяночки надо было просушить, костерок развел”… Трупы, трупы, трупы. Немцы, конечно, подонки, но зачем же уподобляться им? Армия унизила себя. Нация унизила себя. Это было самое страшное на войне. Трупы, трупы… На вокзал города Алленштайн, который доблестная конница генерала Осликовского захватила неожиданно для противника, прибыло несколько эшелонов с немецкими беженцами. Они думали, что едут в свой тыл, а попали… Я видел результаты приема, который им оказали. Перроны вокзала были покрыты кучами распотрошенных чемоданов, узлов, баулов. Повсюду одежонка, детские вещи, распоротые подушки. Все это в лужах крови…
  “Каждый имеет право послать раз в месяц посылку домой весом в двенадцать килограммов”, – официально объявило начальство. И пошло, и пошло! Пьяный Иван врывался в бомбоубежище, трахал автоматом об стол и страшно вылупив глаза, орал: “УРРРРРА! Гады!” Дрожащие немки несли со всех сторон часы, которые сгребали в “сидор” и уносили. Прославился один солдатик, который заставлял немку держать свечу (электричества не было), в то время как он рылся в ее сундуках. Грабь! Хватай! Как эпидемия, эта напасть захлестнула всех… Потом уже опомнились, да поздно было: черт вылетел из бутылки. Добрые, ласковые русские мужики превратились в чудовищ. Они были страшны в одиночку, а в стаде стали такими, что и описать невозможно!»


[Закрыть]. Восточному отделу Министерства было предписано поставлять для печати ежедневно не менее пяти случаев зверств, причем таких, от которых бы у читателей застывала в жилах кровь. Узнать действительных фактов доктор Тауберт и его сотрудники не смогли прежде всего потому, что гарнизонная армия отступала и сведений через фронт проникало мало. С большим трудом нашли одну изнасилованную советскими солдатами женщину, но и она с таким оживлением рассказывала об этом факте, что ее только после длительной предварительной обработки смогли показать представителям прессы.

Как и в большинстве случаев, стали на путь измышлений. Сотрудники Министерства перерывали в памяти все известные им способы зверских казней и пыток, и ценным пособием для них служили старые номера «Правды» с описанием таких же вымышленных немецких зверств. Но приказ министра был выполнен, и несколько недель подряд все немецкие газеты были заполнены сообщениями о самых невероятных советских зверствах. В конце этой кампании заместитель Геббельса статс-секретарь Нейман[908]908
  Правильно: Науман Вернер (1909–1982) – СС оберфюрер. Член НСДАП с 1928. На службе в Министерстве народного просвещения и пропаганды с 1938. Участник боевых действий на Восточном фронте в составе войск СС, тяжело ранен. С осени 1941 близкий сотрудник И. Геббельса. Статс-секретарь министерства (с апреля 1944). В 1945–1950 – в заключении. После 1950 занимался частным бизнесом и общественно-политической деятельностью.


[Закрыть] задумал издать белую книгу о советских зверствах, но для этого требовались уже истинные факты. Он предложил взять для этой книги ряд фактов, опубликованных в немецких газетах, и был чрезвычайно удивлен и раздосадован, когда ему сказали, что все эти факты явились плодом фантазии его же сотрудников. Идею белой книги пришлось предать забвению.