Текст книги "Умирать вечно"

Автор книги: Кирилл Алейников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

…выбросило вон из Актарсиса. Куда-то в Срединный мир. Такой холод может быть только в Срединном мире, зимней порою где-нибудь в средней полосе северного полушария. Скорее всего, я нахожусь в Сибири или в Канаде. Лучше бы в Сибири, тогда не придется облетать полмира…

Доберусь ли я до Виссена? Я не знаю даже, где он находится, этот город под куполом. Да и сил вряд ли хватит на то, чтобы встать, не говоря уже о дальнейшем пути…

…главная крепость астеров проявится в Сибири, в месте, где сливаются реки Енисей и Ангара. Шпиль высотой до самого неба, неприступный оплот Света, охраняемый и оберегаемый астерами лучше любой другой крепости. Слияние уже началось – я чувствую это. Слияние набирает силу, расширяется, воссоединяет вновь энергетические океаны трех миров, в незапамятные времена разделенные Создателем на части. Слияние сделает иные сущности смертными…

Зачем мне в Виссен? Зачем мне вообще куда-то? Ведь я не Энвиад. Это они думают, что я Энвиад. На самом деле я нечто другое. Нечто. Потому Абадонна узрел во мне это самое нечто. И захотел узнать, кто я на самом деле.

Вот самому бы узнать, кто я…

…мысли сбиваются в кучу. Похоже, я вновь теряю контроль над разумом. Черт, опять забыл собственное имя. Это раздражает…

Хорошо же меня накрыло взрывом. Едва соображаю даже, о чем брежу. Или бред вовсе не может поддаваться анализу?..

Я с облегчением почувствовал, как боль отступила. А еще удивился собственной догадке о природе происхождения этой боли. Удивился, а потом ужаснулся и вновь впал в колышущееся на несуществующем ветру облако бреда.

Ее родили не раны, нет. Такую боль, адскую, страшную, мутящую разум, режущую живот может причинить лишь инстинкт, окрещенный жаждой. Или голодом, что одно и то же. Я понял, что хочу есть, пить, рвать плоть, захлебываться кровью…

Рвать плоть? Захлебываться кровью? Откуда такая потребность? Разве я хищный зверь? Или, быть может, какой-нибудь вампир? Я ведь обычный человек… Ну, может и не совсем обычный, поскольку явно схожу с ума от странных воспоминаний. Но ведь не зверь – это совершенно точно!..

…и зверь тоже. Во мне заключено все: свет, тьма, сумрак… Я человек и не человек… Я жив и я мертв…

Судорога снова скрутила меня пополам и заставила повернуться в прежнее положение – на спину.

…да, я хищник. И мне во что бы то ни стало необходимо начать охоту. Надо только встать на ноги (или на лапы?), лизнуть для бодрости пушистого снега, и побежать, побежать, побежать, вынюхивая след…

Надо выкинуть из головы эти пугающие желания наброситься на кого-нибудь и растерзать. Надо попытаться встать на ноги и найти укрытие от холода. А потом, если повезет, я доберусь до какой-нибудь охотничьей базы или иного поселения. Там отлежусь, оклемаюсь и уж тогда буду думать, как жить дальше…

Я снова перевернулся на живот, но теперь – по собственной воле. Подогнув под себя конечности, я попытался встать. Не получилось. Тогда я снова попытался. На этот раз попытка завершилась более или менее успешно – я стоял, покачиваясь, на четвереньках, и туманными глазами, в которых взрывались фейерверки разноцветных колец, смотрел на снег.

Голая скала. Подле нее сугроб, растрепанный моей возней и щедро орошенный кровью. Какие-то ошметки, должно быть, выброшенные взрывом и обгоревшие внутренности броневика.

Я инстинктивно встряхнул головой, отгоняя галлюцинацию: скала вдруг превратилась в густую тайгу, где толстые стволы сосен, укрытых снеговыми одеждами, устремились к ночному небу.

В конце концов, я опять рухнул в сугроб, зарывшись лицом. Нет, не хватает сил.

Не сразу я осознал, что слышу чьи-то голоса. Или голос. Он приближался, становясь все громче и отчетливее. В надежде на помощь я тихо застонал. Тихо, ибо сил стонать громче после попытки подняться у меня не осталось.

Голос умолк. Я застонал громче, и услышал, что под чьей-то поступью хрустит снежный настил. Хруст приближался, пока кто-то над самой головой не произнес:

– Сдался же ты на мою голову, чертов Энвиад!

…кто-то сказал: «Боже правый! Как он здесь очутился?». Голос прозвучал прямо над головой…

Я прикрыл глаза. Почему-то страх овладел моим существом, ведь галлюцинация, распроклятая галлюцинация не отступала, и я видел сразу две картины происходящего. Чьи-то сильные руки сгребли меня в охапку, подняли и понесли.

…их двое. Люди. Они схватили меня под мышки и куда-то поволокли. Что-то говорят, но что, не могу разобрать. Лишь две фразы: «Такое впечатление, будто он с самолета выпал». И второй ему в ответ: «Да нет, коридор в трехстах километрах на юг. Этот, наверное, прямо с неба свалился»…

Я ощущал запах гари. На минуту меня обдало волной тепла, исходящего, вероятно, из продолжающего гореть броневика. Хотя уверенным я ни в чем более ни был.

…определенно, я с неба. С неба, но не с самолета, не из космоса, не с далекой звезды. Нет. Вы даже понятия не имеете, кто я такой… Я и сам-то не уверен толком, кто или что я…

Руки опустили меня на твердую ровную поверхность. Теперь я почувствовал запах керосина и машинного масла, словно оказался в недрах какого-то автомобиля. Но «Черт» взорвался. Поблизости вряд ли находились другие автомобили… Я вновь открыл глаза и увидел серый потолок. Лишь по одному потолку определить, внутрь чего я попал, было невозможно.

И тут же снова пришли галлюцинации.

…эта жажда, этот голод… Просто невыносимо! Я больше не могу терпеть эту ужасную боль внутри, этот пожирающий все внутренности огонь. Человек, что тащит меня, отлично подходит для…

Послышался странный звук, с каждой секундой набирающий силу. Звук явно механический, свистящий. Точно такой же звук, но более насыщенный и мощный издавал «Апач» перед тем, как приземлиться подле взорванного броневика. Я сделал вывод, что нахожусь в вертолете. Возможно даже, в том самом «Апаче», которым пилотировал мертвый Молот.

…внезапно округу встревожил крик. Крик боли и страха, крик отчаяния и ужаса. Один из мужчин – это были мужчины – отскочил, держась двумя руками за шею. Сквозь пальцы фонтаном брызгала кровь, орошая белое покрывало снега. Он сделал несколько шагов и упал…

Я ощутил на губах привкус крови. Галлюцинация же вместо оптической стала еще и слуховой.

…вкус жизни и смерти. Терпкий, сладковатый, густой, с металлическим оттенком. Кровь…

Поверхность, на которой я лежал, пошла мелкой дрожью. Вибрация вскоре стала настолько ощутимой, а звук работающего двигателя машины столь громким, что я застонал и перевернулся на бок. Лежать на боку оказалось удобнее.

…похоже, я убил двоих. Сначала в два прыжка оказался рядом с упавшим мужчиной, которого только что укусил, и вгрызся в шею, жадно всасывая желанную жидкость. По телу тут же заструились потоки энергии, наполняя окаменевшие мышцы силой. С каждым глотком силы становилось больше, и вместе с нею росла жажда. Голод и жажда. А затем второй мужчина вскинул ружье и выстрелил два раза подряд. Выстрелил крупной дробью и не промахнулся. Но боль от попадания меня совершенно не волнует. Почему – не знаю. Просто не волнует. И пока этот второй стрелял, я, кажется, продолжал сосать кровь, и уже начал отрывать податливые, теплые и мягкие ткани от своей жертвы, заглатывал их, не жуя, как удав.

Ещё два выстрела. На этот раз мужчина промахнулся. С диким воем он помчался прочь, не разбирая дороги. Прочь от жуткого зрелища, зрелища того, как человек пожирает человека. Ведь ему кажется, что я человек…

Но человек ли я? Когда-то я был им, когда-то невероятно давно. Но потом все изменилось, я перестал быть просто человеком, но стал существом, обреченным на вечную смерть. И тот, второй, он не смог уйти от меня. Его я тоже убил. Только что. Вот оно его тело, лежащее ничком в снегу, растерзанное, как и тело первого человека. Своей смертью они продлили мою жизнь. Продлили эту часть моей непонятной, запутанной, замкнутой на себя жизни…

Стало заметно холоднее. Теперь я точно знал, что нахожусь в вертолете, ведь пол постоянно менял ориентацию в пространстве, наклоняясь то в одну, то в другую сторону. Голова, подобно несущему винту, шла кругом. Я сделал попытку подняться на руках и глянуть, кто управляет летающей машиной, но попытка сия обернулась очередным спазмом в животе и острой вспышкой боли под черепом.

…очередной спазм бросил меня в снег, будто я вместо крови выпил кислоту, нечто вроде тормозной жидкости или электролита. Так не вовремя началась пурга, едва ли могу стоять на ногах, едва ли что-то вижу вокруг. Как-то даже странно: сильная пурга в густом лесу. Обычно в тайге безветренно и тихо даже при сильных атмосферных флуктуациях.

Но надо идти. Куда? Черт его знает, куда… Некий знакомый инстинкт, некое чутье подсказывают мне направление, куда следует держать путь, и нет никаких причине не доверять самому себе и своему чутью. Ведь чутье меня еще не подводило, так?..

Я затруднился бы сказать, долго ли продолжался полет. Находясь в бреду, в объятиях странных и страшных галлюцинаций, я не сразу понял, что вертолет сел, а двигатель его выключен. По инерции винт продолжал с затуханием гудеть и резать холодный воздух.

Сильные руки опять сгребли меня, потащили куда-то, и вскоре я ощутил тепло.

…похоже, я опять валялся в снегу, пока не закончилась пурга. А теперь ощущаю тепло: кто-то перенес меня из зимнего леса в жилое помещение. Их опять, видимо, двое. Какие-нибудь лесники или егеря…

– Давай-давай, Витёк. Черт, приди же в себя, проклятый урод!

Голос был знакомый. Георгий Виссарионович.

Я испустил стон, но все еще боялся открывать глаза.

…они что-то говорят. «Может, это кто из геологов? На севере их станция, и…». Молодой голос. Незнакомый. Впрочем, какая разница? «Не геолог это, сынок. Как не охотник, не браконьер и не ревизор из Центра». Второй голос принадлежит старику. Хм, это интересно. Старик говорит таким тоном, будто наверняка знает, кто перед ним лежит. Очень даже интересно. «Но кто тогда? Интурист?» Что-то вроде этого, человече… «Он даже не человек…» Это точно. Впрочем, я и сам догадался, что не принадлежу к расе людей. Ну, во всяком случае, ныне не принадлежу – определенно…

Георгий Виссарионович стянул с меня одежду и принялся растирать тело. Прежде всего – ноги и руки. Он бормотал проклятия и покашливал.

…тот, что был моложе, очевидно, испугался. «Что ты сказал, Фё?..». Старик же попал почти в яблочко: «На свою беду мы подобрали в лесу сборщика душ. Это сам чёрт во плоти, и кровь на его одеждах – это кровь Семенова с Мишкой». Так вот как звали тех бедолаг, нашедших меня в лесу. Семен и Михаил. Ох, как недалек от истины старик, назвавший меня чертом во плоти, сборщиком душ. Нет, я не черт, конечно, и не какой-то там сборщик душ, но вполне мог выполнять и их работу…

Наверное, тепло подействовало положительно. Во всяком случае, я ясно ощутил, как тело наполняется силой. Тело из непослушного, упрямого льда превращалось в легко управляемый конгломерат органов, каждый из которых выполнял свои определенные функции. Я рискнул и открыл глаза.

…старик вопит: «Убей его! Стреляй ему в голову!» Лучше себе в башку пальни – надежней будет. «Ты что, совсем ополоумел? Я не буду в него стрелять!» Это голос молодого. Правильно, зачем стрелять в того, кого нельзя убить из огнестрельного оружия. Кого вообще нельзя убить…

– Спокойно, приятель, лежи и не поднимайся. Тебя здорово потрепало взрывом.

Гоша оказался на редкость заботливым охотником. Мне раньше думалось, что он скорее пошлет мне пулю в лоб, чем начнет помогать. Оказалось, я недооценил этого человека.

…я в какой-то хижине. Керосиновая лампа на деревянном столе. У противоположной стенки в печке потрескивают поленья…

– Где я?

– Хрен его знает, где ты, – поморщился Гоша. – В бреду, наверное.

Охотник накрыл меня толстым одеялом, отошел к противоположной стене, где на столе неярко горела керосиновая лампа.

– Где… – хотел я повторить, но Георгий Виссарионович ответил:

– Но если ты про место нашей дислокации, приятель, то мы сейчас на военной базе. На французской базе. Чертов Молот, земля ему пухом, угнал вертолет именно отсюда. По крайней мере, поблизости тут нет ни одного места, где бы находились «Апачи».

…тот, что моложе, очевидно, не вникает в ситуацию. «На южном кордоне. Мы егеря». Это он ответил на мой вопрос, пока старик тянулся к своему ружью. Старик хочет продырявить меня, ведь он почти угадал, кто я такой…

– Ника… Где она?

Гоша посуровел.

– Погибла. Я успел выскочить из броневика, но ей не посчастливилось.

…молодой пытается помешать старику. «Ты что творишь, старый!». Черт, вот же тварь!.. Выстрелил в меня дважды…Ну ладно, я тебя предупреждал уходить, а ты вместо спасибо мне в живот пули пускаешь? Таковы все вы, по образу и подобию его слепленные… Куски дерьма…

Я вскрикнул от боли. Галлюцинации были столь реальными, что это пугало. Взяв себя в руки, спросил:

– А Молот? Ты его убил?

– Что-то вроде того. Хотя хрен знает, можно ли убить тварь, давно мертвую.

Меня покоробило, как охотник отзывается о своем друге, пусть и превращенном в демона.

– Не говори так…

– А как я должен говорить о мертвеце, желавшем нашей смерти?

– Молот ни в чем не виноват. Как и Хакер…

– Как и Ника, – добавил Гоша. – Но вот кто тогда виноват?

…старику все неймется. «Стреляй в него!» Он дрожит как лист на ветру, напрочь позабыв о том, что сам держит в руках винтовку. Я покажу тебе, как стрелять в него! Как стрелять в МЕНЯ!..

Я сглотнул. Кровь все еще струилась из разбитых десен. Наверное, мне выбило пару зубов.

– Зачем же ты мне помог? Почему не бросил там, в горах, не пристрелил? Ведь ты так ненавидишь меня, считаешь виновным в смерти своих друзей…

– Потому что я успел убедиться: ты не простой сметный.

На лице моем появилась гримаса удивления. Мне тоже последние мгновения казалось, что я вовсе не простой смертный, и что одолевшие меня галлюцинации… не галлюцинации вовсе. А воспоминания. Воспоминания об уже прожитых моментах, как и сны, начавшие посещать меня с первых дней пробуждения в новом мире. Не галлюцинации и не сны. Воспоминания.

– Ты, видимо, настоящий Энвиад, – заключил Георгий Виссарионович. – Ты неуязвим как сам черт, ей-богу! Прошло не больше двух часов, как нас подорвали, но ты выглядишь уже целее чем был до взрыва…

– Мне кажется, я не Энвиад, – сказал я тихо и робко, потому что не хотел верить собственной догадке.

И тут же мозг взорвался калейдоскопом образов, будто хлопушка с конфетти. Галлюцинации, кружившие доселе, казалось, вокруг меня, потоками хлынули в голову, затопили все что можно было затопить. От перегрузки я охнул, скрючился и свалился с койки.

…да, они боятся меня. Меня, Логана, Верховного демона Яугона, генерала крепости Зороностром. Будьте же вы прокляты, люди! Вы назвали меня чертом во плоти и не ошиблись. Да, я демон Преисподней, солдат Ада, прибывший в ваш мир, чтобы подчинить его себе. Вы назвали меня сборщиком душ и не ошиблись, потому что любой, кого коснется смерть от меня, заживо сгорит в котлах Яугона…

Каким-то шестым, если не седьмым-восьмым-и-так-далее чувством я видел ужас, отразившийся на лице Георгия Виссарионовича. Охотник отпрянул от койки, споткнулся о стоящий подле стул и завалился на пыльный линолеум пола. Быстро перебирая ногами и руками, он, так и не догадавшись подняться, стал быстро отползать от меня. Глаза Гоши округлялись с каждой секундой, рот искривлялся в гримасе неподдельного, первобытного, животного ужаса. И вот когда охотник, семенивший не разбирая дороги, уперся спиной в серую стену, украшенную живописными пейзажами Альпийских гор, я, наконец, поднялся, выпрямился во весь рост и…

…да, я Логан, названный Люцифером. Я Люцифер, названный Сатаной. Я тот, кто вызвал Слияние и Судный день…

Внезапно погрубевший, пониженный почти до инфразвука собственный голос я не узнал. Будто бы онемевшие губы раскрылись в странной, непривычной улыбке. Раньше мне не приходилось улыбаться ТАК.

– Я не Энвиад.

Георгий Виссарионович был совершенно бел. Бела кожа, белы волосы, белы даже радужные оболочки глаз. Охотник трясся крупной дрожью.

Он отполз прямо под большое зеркало. И я отчетливо видел свое отражение в том зеркале: обнаженное мускулистое тело, мое тело, будто высеченное из гранита; глаза ярко пылают красными огнями, а туман, струящийся из них, имеет призрачный зеленый цвет. За спиной воздух колышется, ходит волнами, и в том сумрачном движении легко угадать огромные крылья, которые вот-вот появятся, сформируются из ничего.

Прежде чем Георгий Виссарионович потерял сознание, я сказал ему то, что он, впрочем, знал уже и без меня:

– Я не Энвиад… Я тот, кого называют Сатаной…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 22

Он помнил, как несколько пуль крупнокалиберного пулемета перебили ноги, затем руку, что сжимала автомат. До сих пор в ушах стоит тот треск выстрелов, до сих пор тело хранит память о той боли, что пришла вместе с ранениями от серебряных пуль. Он не успел воспользоваться уцелевшей рукой, чтобы перехватить автомат и направить его на цель.

Я должен был подохнуть в тот раз, но уцелел. Осознание такого чуда заставляло его верить в свою миссию. В миссию, какую дала ему судьба. Не предавший его Орден, не предавший его Актарсис.

Судьба.

Вот уже семь лет он шел по следу. Семь длинных лет, гораздо более длинных, чем прожитая ранее жизнь. А прожил он немало. И вот сейчас, наконец, по истечении этого периода ему удалось приблизиться к цели своей миссии очень и очень близко. Настолько близко, что периодически наваливалось тяжелое предчувствие, невесть что предрекающее. Он буквально улавливал в воздухе запах главного своего врага, того, кто повинен во всем. Уверенности, что он справится с миссией, конечно же, не было. Зато была всеобъемлющая жажда сделать это, дойти до конца пути и выполнить предначертанное.

Большое зеркало, чуть накренившееся, подернутое легкой пленкой пыли, отражало его. Иногда он невольно начинал любоваться своим телом, облегченно вздыхая при мысли, что перерождение застало его в самом лучшем, самом оптимальном возрасте. Ему было тогда двадцать шесть лет, и он был боевиком Ордена Света, когда попал в засаду. Подонки хотели переманить меня на свою сторону, инициировав. Думали, только лишь одной инициации хватит, чтобы охотник предал Свет. Но годы, отданные Свету и борьбе против сил Тьмы, не пропали даром. Он не стал перебежчиком, хотя легче было бы все же стать им. Он вернулся в монастырь, где воспитывался с младых лет, и покаялся во грехе, серьезном кровавом грехе. Настоятель монастыря, отец Кифиус, не стал прогонять проклятого навеки ученика, но принял его в свою обитель и научил многому, что не дается простым охотникам.

И вот теперь он вновь смотрел на свое отражение. Высокий, широкоплечий, темнокожий, с едва ли проклюнувшимися волосами на массивном черепе. Глаза пронзительны, губы плотно сомкнуты, прикрывают жемчужно белые зубы. Длинный кожаный плащ черного цвета и плотная куртка без рукавов под ним, частично выполняющая роль бронежилета, не в состоянии скрыть великолепные мускулы. А зеркало более не в состоянии скрыть отражение. Раньше, до великого момента Слияния, до обрушения Небес и Ада зеркало могло сокрыть кое-что. Не отражало оно некоторых…

Ныне же другие времена. Совершенно другие. И сейчас, вероятно, хуже…

Определенно, меня инициировали в самый лучший период моей человеческой жизни, подумал он, слегка ухмыльнувшись. Поправив полы плаща, он спрятал рукоятки пистолетов-пулеметов «Steyr» австрийского производства. Кроме «Штейров» он был вооружен двумя австрийскими же девятимиллиметровыми пистолетами «Glock 17», пристегнутыми в кобурах к прочному армейскому поясному ремню. В воротниках плаща и куртки укрылись небольшие, но чрезвычайно опасные в руках профессионала ножи для метания, такие же ножи, но чуть большего размера, держались в специальных ножнах-креплениях на обеих голенях.

Он повернул голову, и отражение тоже повернуло голову, выставляя на обозрение татуировку, выполненную в пол-лица. Рисунок изображал рельеф черепа и был крайне отталкивающим для всех. Лишний удар. Психологический. Многие теряли сознание только лишь при виде этой татушки. Многие кричали и бились в истерике, а последним образом, мертво впечатавшимся в их глаза, был образ этой татуировки. Но я сам ее никогда не видел. Ни разу, разве что на портрете одного из художников девятнадцатого века… Но то был неудачный портрет. Совсем неудачный…

Он вспомнил один из выставочных залов петербургской Кунсткамеры, огромного музея, хранящего более миллиона экспонатов. В том скромном, редко посещаемом туристами зале в самом углу с восточной стороны висел его портрет маслом на холсте. Портрет здоровенного негра с черным лицом трубочиста и черной же татуировкой. Сейчас он хмыкнул так же, когда позировал, и та ухмылка осталась на холсте. Эта – на зеркале. Теперь портрет сгорел вместе с музеем, вместе с миллионом других экспонатов. А он все еще жив, если можно так выразиться. Жив и имеет определенную цель, гораздо более важную, пожалу й, чем какая бы то ни было иная цель.

Затем он опустил взгляд. Прямо под зеркалом лежало мертвое тело охотника. Развелось этих охотников, точно крыс. То был охотник другого рода, не боевик Ордена, просто мародер, пытавшийся выжить в сложном мире постапокалиптической Земли. Мертвец был бел, белее мела или снега, что сейчас тихо шелестит, падая с тяжелых свинцовых туч. Судя по выражению лица, он умер в результате разрыва сердца от дикого ужаса. Кого увидел ты здесь, приятель? Уж не Дьявола ли во плоти? Абсолютно седые волосы скрывали верхнюю часть лица несчастного бедняги, но чернокожий боевик откинул их легким движением, поднял голову мертвеца за подбородок и приоткрыл тому левый глаз. Сетчатка так же оказалась совершенно белой, лишенной пигмента, как и кожа, как и волосы. Это какой же ужас надо пережить человеку, чтобы пигменты его организма полностью нейтрализовались?

Но чернокожий знал, что именно здесь произошло. Ему в том подсказывало шестое чувство, развившееся почти до абсолюта за годы, проведенные в Ордене.

Более ничего стоящего внимания в помещении не оказалось. Боевик вышел под хмурое небо, постоял немного, ловя лицом вмиг тающие снежинки. Впереди на вертолетной площадке, уже сменившей цвет с серого бетона на белое снежное покрывало, прогревались двигатели военно-транспортного вертолета UH-60 «Black Hawk», или «Черный ястреб». Немного в стороне от него расположились другие вертолеты американского и английского производства, принадлежавшие некогда английскому миротворческому контингенту. В частности, на летном поле разместились девять штурмовых вертушек AH-64 «Apache», одна из которых совсем недавно поднималась в воздух. Чернокожий боевик уже обследовал тот «Апач», не найдя ничего интересного кроме следов крови на месте второго пилота.

Со стороны «Черного ястреба» раздался возглас. Что ж, пора продолжать наш нелегкий круиз по Европе. Боевик пружинистым шагом направился к вертушке, инстинктивно вжимая голову в широкие плечи. Как только он запрыгнул в кабину, вертолет взмыл вверх. Секунду повисел над полем, потом залег на крыло и стал набирать высоту.

– Летим в Виссен, – бросил боевик.

Пилот кивнул. Обычный человек вряд ли услышал бы слова боевика, произнесенные под ревущим винтом и двигателями UH-60, не используя шлемофон. Но пилот давным-давно перестал быть человеком, инициированный демонической силой.

Военно-воздушная база Киттау-ле-Фем скрылась из виду. Внизу медленно проплывали поросшие лесами склоны Альп, местами перечеркнутые автодорогами и просеками. Боевик достал карту, фломастером отметил на ней местоположение базы. Надо будет сказать парням, пусть перекачают топливо и перегонят машины. Хотя в Виссене проблем с топливом не существовало, соседство с фактически полностью уцелевшей военной базой, с боевыми вертолетами, готовыми даже после семилетней спячки ринуться в бой, нежелательно.

Заложив одну руку за голову, боевик откинулся к задней стенке кабины и попытался задремать. Скоро он вновь окажется в Виссене, но на этот раз принесет его жителям крайне неприятную весть.

Сатана проявился. Или, говоря иными словами, проснулся после длительного сна. И тебе, дружище, предстоят великие дела!

Чернокожий здоровяк нисколько не сомневался, что дела предстоят действительно великие. И в крайней степени сложные. Но он не шибко переживал по этому поводу, потому что прожил уже триста тридцать один год и повидал всякое.

Его звали Джонатан Диерс, и он был настоящим долгожителем.

Потому что он был вампиром.