Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 67 страниц)

Кровь капала из отрезанной головы, некоторые капли попадали на куртку певца. Он этого не замечал.

– Это и есть настоящая жизнь, – сказал он.

– Тогда мы уйдем, – сказал я.

– Никуда вы не уйдете. Всякий, кто встанет против нас, будет растоптан сапогами – где-то я слышал такую песню. Кто не сдается, его уничтожают.

Я совершенно не представлял, чем я смог бы запугать этого мерзавца. Я не знал ни его страхов, ни авторитетов.

– Уберите голову, будем разговаривать, – сказал я. – И учтите, нам есть о чем поговорить.

Егор хотел одного – узнать, где Люся, но что-то, к счастью, сдерживало его. Полагаю, что страх. Задашь вопрос, а окажется, что лучше было бы не задавать.

– Ты кто? – спросил Веня. – Ты не здешний.

– Вам не сказали, что я приеду сегодня?

– Меня здесь не было. Я был в своих владениях. На том берегу.

– Вот я и приехал.

– Мы никого не ждали, – сказал Веня. – Обмен культурными ценностями, как всегда. Только, честно говоря, я тут в политику ушел и забыл, какой сегодня день. Даже не знаю, давно ли я ушел из дома. Скажи, я давно ушел из дома?

– Почти месяц, – сказал я.

И тут его головку посетило подозрение.

– Повтори!

– Убери палку, – сказал я. – Ты весь в крови. Противно смотреть.

– В какой крови? – Он посмотрел на куртку, на колени, запачканные кровью, отшвырнул шест с головой, его сподвижник в черном платке, завязанном как их носили ударницы – комсомолки тридцатых годов, подхватил шест и поставил его в угол, лицом к стене. А раз лица не было, можно было вообразить, что это что-то неодушевленное... – Дай мне платок какой-нибудь! Полотенце!

Человек с козлиной бородкой не двинулся, он так и стоял с гитарой через плечо, а второй снял с головы платок, под которым оказались смятые черные волосы, и передал Вене. Веня принялся возить платком, вытирая кровь.

– Бред какой-то, – сказал он, словно начал приходить в себя.

– И людоедством тут тоже балуетесь? – спросил я.

Веня яростно сверкнул глазами, но сдержался. Егор шепнул мне на ухо:

– Можно, я спрошу?

Я покачал головой, и Веня заметил это движение:

– В чем проблемы?

– Я полагаю, – сказал я, – что нам надо серьезно поговорить. Пускай все твои друзья уйдут. У нас важные новости. Я серьезно говорю, Веня.

– Нет, – сказал Веня. – Я никому не доверяю, кроме своих ребят. Мы с ними кровью повязаны.

– А что в Москве осталось?

– В Москве? В Москве меня народ ждет.

– Вообще народ? – спросил я. – Или конкретно?

– Ты что имеешь в виду? – насторожился Веня.

– А ты?

– Слушателей, поклонников...

– А я имею в виду Барби и Пронькина.

– Откуда ты знаешь? – Веня вскочил, но гора ковров поползла, не удержала его, и он сел – ноги в сторону, – неубедительно сел.

– Их нет, – сказал я. – Попрощайся.

– Как ты смеешь! Ты кто такой!

– Слишком много вопросов.

– Тогда пускай все катятся отсюда, – сказал Веня. – Все, все, все!

– Сначала ты скажешь мне, где Люся, – не сдержался Егор.

– Ничего с твоей Люсей не случилось, – отмахнулся Веня.

– Где Люся?! – Егор рванулся к нему. Один из разбойников быстро сделал движение вперед и завернул руку Егору за спину.

Я не выношу грубости и хамства. Не оборачиваясь, ударил ребром ладони разбойника по горлу. Нет, не до смерти, скоро он придет в себя.

Веня уже выхватил пистолет.

Я знал, что с огнестрельным оружием здесь нелады, что его вроде бы и быть не должно. Но когда я вижу пистолет, я предпочитаю думать, что он настоящий.

– Спокойно, Веня, – сказал я, – никто тебя не собирается трогать. Но предупреждаю – моего друга не трогать. И скажи своим мордоворотам, что это условие нерушимо. Спрячь пушку, спрячь. Тебе сейчас важнее со мной поговорить.

– Пускай они выйдут, – сказал Веня.

– Сначала ответь на вопрос о Люсе. Этот вопрос волнует моего друга.

– Люся была императрицей и осталась императрицей. Только живет она пока в моей койке. Ты доволен?

Егор кинулся было снова к Вене, мне пришлось остановить его на лету и выдать конфиденциальную информацию, которую, честно говоря, я хотел приберечь для более удобного момента.

– Егор! – почти крикнул я ему в ухо – чтобы дошло до сознания. – Ничего твоей Люсе не грозит. Даже если она месяц не вылезет из его койки. Понял?

– Нет, – растерянно ответил Егор.

– Ну не по этой он части! Видишь, он СПИД подцепил. А знаешь, кто обычно СПИД подцепляет?

– Молчи, убью! – крикнул Веня.

Вдруг до Егора дошло.

– Так ты голубой, да? – спросил он почти дружелюбно.

– Вали отсюда! – сказал Веня, сжимая пистолет.

И Егор не стал спорить.

– Ну и сволочь ты, – сообщил мне Веня.

– С тобой иначе нельзя, – ответил я. – Так чего ты тут натворил?

– Я сразу понял, что это болото не для меня. Я человек, понимаешь? И это звучит гордо! В этой опереточной империи они решили, что им все можно, что я для них – оркестр балалаечников на юбилее артели. Но я быстро наладил связи – через лабухов – на тот берег. Ты не поверишь – их можно одной ротой раздавить – ну всех, все их государство, понял?

– Что ты и намерен сделать? – спросил я.

– Вот именно, – сказал певец. – Дай мне время.

Он смотрел упорно и пронзительно. И я понимал, что он не шутит, что для всего этого налаженного мирка он – страшный волк.

– А теперь – что с моими корешами? Только честно.

– Пронькин решил взять твой сейф.

– Ах ты, гад!

– Он брал деньги. А я пришел потом и взял твои медицинские карты. И как ты понимаешь, Венечка, я не человек-одиночка, так что спрячь свой пистолетик подальше.

– И что было дальше с Пронькиным?

– Его убрал Барби.

– За дело, – сказал Веня. – Я всегда этой мрази не доверял.

– Барби тоже покинул этот свет. Была заварушка в загородном ресторане. Всех твоих мальчиков положили.

– Менты?

– Нет.

– Твои люди?

– Нет. Хотя теперь мы контролируем вход и выход.

– Ты врешь.

– Разумеется, – сказал я. – Но Егора не трожь. И отдай ему Люську.

– Это мой козырь. Как тебя зовут?

– Гарик.

– Гарик, это мой козырь, понял?

– Будешь играть без козырей.

Хорош я, если посмотреть со стороны. Младший научный сотрудник Института экспертизы, находясь в экспедиции, проводит сложную дипломатическую беседу с соотечественником, который попал в драматическую ситуацию.

Еще не хватало сцепиться с ним врукопашную.

– Где Люся? – спросил я.

– У меня на базе.

– А твоя база?

– Не твоего ума дело.

– Не груби, Веня, я этого не люблю. И если будешь себя плохо вести, никогда не вернешься домой.

– А может, я и не хочу, – сказал Веня. – Может, мне лучше быть первым парнем в большой деревне по имени Земля.

Я кивнул. У него к этому были данные.

Тут дверь распахнулась, и влетели друзья Вени Малкина. Они специально одевались и старались выглядеть как бандиты, но не сегодняшние, крутоголовые, в широких пиджаках, а какие-то романтические, из книжек про пиратов.

– Капитан! – крикнул первый из них от двери. – На нас ветераны идут.

– Так гоните их к чертовой матери, – заявил Веня.

– Нет, ты не понимаешь, капитан, – сказал бандит. – Уходить надо. Так уже было.

Заволновался, стал выбираться из-за трона человек с гитарой.

– У ветеранов есть тайное оружие.

– Вот к этому я не привык, – сказал Веня. Он поднялся, взял шест с головой императора и, театрально шагая, словно выходя на сцену на фестивале в Сан-Ремо, пошел к двери.

Проходя мимо, он кинул мне:

– После боя поговорим обо всем, Георгий. Много проблем.

Бандит последовал за ним, но человек с бородкой и гитарой остановился:

– На вашем месте я бы куда-нибудь спрятался, пока все не кончится. Ветераны не любят пришельцев. Никаких. Если будет возможность, они убьют и господина Малкина, и вас. Лично я предпочитаю сейчас отсидеться на том берегу.

– Я бы предпочел отыскать Кюхельбекера, – сказал я.

– Может быть, – согласился человек с гитарой. – Если ветераны оставят его в живых.

В любом случае отсиживаться в императорской комнате не было смысла.

Мы вышли в зал. Откуда-то издалека доносились крики, удары, гул. Два бандита с саблями пробежали мимо нас к выходу.

– Пошли к доктору, – сказал Егор. – Леонид Моисеевич нам расскажет. Он должен знать.

Егор повел меня к комнате, на которой была табличка «Медпункт».

Дверь туда была приоткрыта.

Егор заглянул внутрь и позвал:

– Леонид Моисеевич!

Ответа не последовало.

– Леонид Моисеевич! – Егор зашел в комнату. Я подошел к двери. Внутри был самый обыкновенный медпункт, правда, какой-то запущенный и бедный.

Егор заглянул за занавеску – там стояла пустая койка.

– Нет его, – сказал Егор. – Наверное, тоже убили.

– Жалко, – расстроился я. – Доктор мне очень нужен. К сожалению, наш опыт поставлен настолько любительски, что я ничего не успел с собой взять. Даже камеру.

– Никто не просил вас прыгать за мной, – сказал Егор.

Я понимал – он сказал так, чтобы оставить за собой последнее слово. Не такой уж он дурак, чтобы не понимать – у нас двоих есть хоть какие-то шансы выбраться, по крайней мере, мы можем стать у мачты спина к спине, тогда как один человек в этой заварушке погибнет. Впрочем, Егор один погиб бы и без заварушки. Императору могло не понравиться, что он добивается возвращения Люськи.

– Хорошо, – сказал я. – Тогда нам лучше оказаться в стороне от войны. К сожалению, мы не знаем с тобой ни расстановки сил, ни возможного исхода конфликта. Куда лучше выйти на сцену после того, как лимит по казням исчерпан.

– Вы всегда так стараетесь шутить?

– Как? – не понял я.

– Натужно. Несмотря ни на что.

– Честно говоря, не всегда. Но ты меня поставил, Егор, в сложное положение. Ты разыгрываешь роль безумца Меджнуна, и я единственный здесь, кто склонен понимать. Честно говоря, такого я от тебя не ждал.

Он открыл рот, чтобы спросить, кто такой Меджнун, но не спросил, гордыня не позволила.

– Меджнун, – сказал я, первым выходя из медпункта, – восточный средневековый безумец, который рассказывал в пустыне о своей любви к Лейле оленям и ящерицам.

Мы не успели никуда отойти и спрятаться, потому что через зал, как по сцене костюмного спектакля, побежали разодетые разбойники.

– Этих, – закричал Веня Малкин, также выбегая в зал, – этих взять!

Он прихрамывал и держался за бедро. Между пальцами текла кровь. За ним бежал его соратник с гитарой и волок шест. Голова императора билась о пол, она сорвалась и покатилась под соединенные по дюжине стулья с пластиковыми сиденьями, на которых положено сидеть ожидающим поезда.

– Хватайте же их!

Подраться с ними, попытаться сбежать? Куда – к ветеранам, которые, видимо, наступали со стороны платформы?

Один из разбойников ткнул меня в спину концом сабли.

– Больно же! – крикнул Егор, которому тоже досталось.

– Голову не забудьте! – приказал Веня, но за головой никто не полез.

Мы выскочили на пустую площадь и через нее побежали к реке.

– Может, рванем в сторону? – спросил я Егора.

– Конечно! – Егор откликнулся сразу, но в этот момент нас догнало облако желтого дыма, которое быстро скатывалось по площади от вокзала. Облако было зловещим на вид, и я понимал, что если оно настигнет меня, то случится что-то страшное.

Перед облаком бежали не только разбойники и хромающий Веня, но я увидел, как из него выскочил и побежал, прибавляя скорость, сам Кюхельбекер и еще какие-то незнакомые мне люди. Странным было то, что по мере приближения к реке число людей, которых облако гнало перед собой, все увеличивалось.

Может, нас кто-то пугает? Или это природное явление, в нашем мире незнакомое?

Хорош исследователь, думал я, хотя совершенно непонятно, как я успевал думать на таком бегу. Хорош исследователь, представитель передовой российской науки, без единого фиксирующего прибора, бегает по неизведанному миру, совершенно не представляя, что с ним случится в следующую минуту и вообще что он намерен делать дальше.

Желтое облако выдыхалось. Как будто оно было языком киселя, вылившегося из опрокинутой чашки, и по мере приближения к краю стола язык его становился тоньше и уже.

Мы с Егором бежали быстрее многих, и к берегу реки оторвались от желтой напасти настолько, что могли остановиться и осмотреться.

К реке вели ступеньки, вровень с водой лежали доски причала – здесь должны были останавливаться речные трамвайчики.

Вместо трамвайчиков к берегу были причалены четыре прогулочные лодки, из ассортимента, который можно найти на прудах в Парке культуры. У лодок стояли, встревоженно глядя наверх, двое часовых.

– Давай, давай! – крикнул бандит у лодки. – Где добыча?

– Будет! – откликнулся один из его товарищей. – Отвязывай. Рвем когти.

Желтое облако одолело большую часть площади, и башня Киевского вокзала поднималась из него, как маяк из утреннего тумана на полотне Тернера. Веня и его команда успели убежать от облака и тоже притормозили у парапета. Хуже было тем, кто остался во втором эшелоне. Я вдруг понял, что газ этот плохо действует на людей. Некоторые из них тащились из последних сил, и желтое облако вновь их нагоняло. Ближе других к нам оказался министр Кюхельбекер. Он уже не бежал, а еле тащился... Ворот душил его, и он рванул его, стараясь выдернуть черный галстук. Желтый газ дотронулся до его ног, хоть и полз уже еле-еле.

– Гарик, это опасно! – крикнул мне Егор.

Но я уже бежал навстречу Кюхельбекеру. Я подхватил его – министр оказался тяжелым и вялым. Мне бы не дотащить его до реки, если бы Егор не поспел на помощь. Кюхельбекер закрыл глаза, он тяжело и часто дышал.

– Оставь его, – крикнул от лодки Веня. – Ты сбрендил, что ли? Он же отравленный. Сам погоришь!

Мы уже спускались вниз к лодкам, ноги Кюхельбекера бессильно волочились по ступенькам.

– Да брось ты его! – кричал Веня.

Первая из лодок уже отчалила.

Мы влезли в лодку и втащили за собой Кюхельбекера.

Кроме нас, в той лодке оказался лишь бородатенький с гитарой и еще один бандит, в бедуинском халате. Они ни в чем не участвовали. Я сел за весла. Егор – за руль.

Мы стали грести к противоположному берегу, следуя за первой из лодок, в которой сидел Веня.

Желтое облако скатывалось по ступенькам к воде, переваливалось через парапет и падало к воде тонким прозрачным слоем, как утренний туман.

– Что это? – спросил я у бородатенького с гитарой.

– Газ, – сказал тот, – я не знаю названия.

– Откуда он взялся?

– Ветераны. Я Веню предупреждал, но вы же знаете, он никого не слушает. Он совершенно пассионарный.

– Какой? – спросил я.

– Пассионарный. Неужели вы еще не читали последних трудов Льва Гумилева? Он дает понятие пассионарной нации, пассионарного этноса.

– А вы откуда знаете Гумилева? – спросил я.

– Я и Окуджаву знаю, – ответил тот.

Кюхельбекер тяжко застонал.

– Прости, я отвлеку вас на минуту, – сказал я, – но Кюхельбекер не умрет?

– Я думаю, что никто не умрет. То есть умрут все, но смерть будет временной.

Гитарист рассуждал размеренно, он хотел, чтобы его понимали. Он не лгал и не видел в этом нужды. У него были светлые глаза в черных ресницах. Маленький рот, убегающий подбородок, а бородка росла так жидко и клочковато, что подбородка не закрывала.

– Временной?

– Временной, но мучительной, – сказал гитарист, – умирать всегда тяжело. Я умирал. Это очень страшно. Но убить нас трудно. Если не сделать чего-то решительного – не сжечь, не разрубить на части, – то мы оживаем. Я уже видел такие удивительные случаи, за которые «Московский комсомолец» отвалил бы колоссальные деньги.

Мы двигались медленно – Москва-река небыстрая из-за плотин и шлюзов. К счастью, мы двигались по течению.

– Где Люся? – спросил Егор.

«Карфаген, – подумал я, – должен быть разрушен».

– Вы совсем недавно здесь? – спросил гитарист.

– Разумеется.

– Когда Вениамин прибыл сюда, мы его встречали, ждали – у него есть поклонники. Небольшая, но дружная группа. Моя группа. А может быть, вы знаете, что Малкин прибыл вместе с Люси? Это сложная и романтическая история.

– Я знаю, – перебил его Егор.

– Я могу и не рассказывать, – сказал гитарист.

– Рассказывайте, пожалуйста, – попросил я. – Мой друг был знаком с Люсей там, у нас... Он за нее переживает.

– Нормально с ней, – сказал бандит в халате.

Он сидел на носу лодки, свесив ноги, и мешал мне смотреть, когда я оборачивался, чтобы понять, не врежемся ли мы в берег. На Егора у руля было мало надежды.

– Мы его встречали. Но у нас, как вы знаете, основной контингент очень пожилой, даже старый, люди другого воспитания, других жизненных привязанностей. Вы не представляете, они даже песни Высоцкого воспринимают как вызов или не воспринимают вовсе.

– Вы в каком году сюда попали?

– В семьдесят третьем. Меня как раз вышибли из института...

– Простите, – попросил Егор. – Вы расскажите, пожалуйста, что здесь произошло за последний месяц. Мне очень важно знать.

– Как вас зовут? – спросил я гитариста, пока он жевал губами, то ли размышляя, с чего начать, то ли соображая, стоит ли рассказывать. – А то трудно разговаривать, не зная, как обращаться друг к другу.

Это была маленькая деталь из наших психологических орудий – Калерия гоняла нас на семинары. Кроме меня, никто не ходил.

– Григорий Михайлович, – сказал тот. – Григорий Синявский, фамилия как у спортивного комментатора. Вы не помните?

– Я поздно родился, – признался я.

– Григорий Михайлович, – Егор подхватил знамя из моих рук, – рассказывайте, чего же вы!

– Я не уверен, что могу сказать о месяце – я давно потерял чувство времени.

– Мы знаем, – сказал Егор. – Месяц назад Люсю утащил сюда Малкин.

– Я вас не понял, – сказал Григорий Михайлович. – Как так он мог ее сюда утащить?

– Это долгая история, – вмешался я. – Если можно, мы вам расскажем ее за чашкой чаю, в соответствующей обстановке. Но Егор выразился совершенно точно. Малкин украл девушку. Для императора. И приехал на Киевский вокзал. Это была его плата за право здесь жить.

– Вы рассказываете какие-то сказки, – возразил Григорий Михайлович. – Я бы знал. Веня ничего от меня не скрывает.

– А мы послушаем, – сказал бандит, сидевший на носу лодки, – время еще есть.

Руки у меня уже устали. Вы когда-нибудь пробовали везти пять человек на прогулочной лодочке больше часа без подмены? Но я решил – потерплю до Новодевичьего.

– За всем должен скрываться какой-то дьявольский умысел, – сообщил нам Григорий Михайлович.

– Я слышал, – неожиданно подтвердил мои слова бандит. – У нас говорили. Император давно ее выбрал и отпустил к вам, на травку пастись, пока вымя не отрастет.

Он весело засмеялся. Он был из тех толстомордых идиотов, что составляют большинство любой банды.

– Хорошо, – согласился Григорий Михайлович, – вы мне все расскажете потом. Даете слово?

– Даю. А вы продолжайте.

– Я был среди тех, кто встретил Веню, – сказал гитарист. – Мы тут создали группу, самодеятельную, пели в основном баллады и туристские песни, вы знаете творчество бардов?

– Мы знаем творчество бардов, – мрачно ответил Егор.

– Они в самом деле приехали вместе. Их привез вот этот... – Григорий Михайлович показал на Кюхельбекера, который неподвижно лежал на дне лодки. – А наша группа приветствовала Веню. Честно говоря, мы тогда удивлялись приезду такого выдающегося певца современности. Девушка показалась нам милой. А Вене мы были рады. Девушку увели к императору. А потом начались конфликты. Вы не представляете, какие унижения пришлось пережить Вениамину Борисовичу при дворе.

Когда же Егор догадается сменить меня на веслах?

– И Веня начал искать способ вырваться из так называемой империи. В частности, он обратился и ко мне – что делать? Куда идти? Веня – человек энергичный и смелый. А у нас, у одной нашей певицы... я надеюсь, что не открываю особых секретов, есть связи на том берегу. И мы смогли организовать Вениамину Борисовичу встречу с людьми...

– С нами, – сказал бандит с носа лодки.

– Теперь ваша очередь грести, – сказал я ему.

– Не могу, – ответил бандит. – У меня грыжа. Сто лет терплю.

Ему было весело.

– Ну и черт с вами. – Я отпустил весла и пересел на другую банку. Лодка закачалась, а так как она была перегружена, то через борт плеснуло немного воды.

– Ты что! – закричал бандит. – Оборзел? Утопишь всех!

Вода попала на лицо Кюхельбекеру, и тот отвернулся, почувствовав холод. Он был жив, без всякого сомнения, он был совершенно жив.

Лодка медленно разворачивалась, ее несло течением.

– Я возьму весла, – сказал Егор.

Он осторожно перешел на мое место. Я не стал возражать. Если у пирата грыжа, мы должны беречь пирата.

– Продолжайте, Григорий Михайлович, – сказал я замолкшему гитаристу.

– Веня нашел друзей на том берегу, – сказал гитарист нехотя. – И перешел на нашу сторону.

– Ты скажи, – откликнулся с носа лодки разбойник, – ты скажи, как под славным руководством Вени мы перешли в решительное наступление на придурков с площади.

– Это правда, – сказал гитарист, – Веня оказался как бы свежей струей крови. Он смог объединить несколько групп – вы не представляете, какой это организационный талант!

Мне был виден организационный талант – теперь, когда я повернулся лицом по движению лодки, то видел, как его голова торчала среди прочих голов на лодке, что плыла впереди.

– Нам нужны диктаторы, – сказал разбойник. – Пришло время диктаторов. Хватит нам этой анархии!

И он фальшиво, но громко запел:

Любо, Веня, любо,

Любо, Веня, жить!

С нашим атаманом не приходится тужить!

С передних лодок донесся недружный ответ. Веня поднял худую руку, сжатую в кулак.

– А что же случилось с Люсей? – спросил я.

Егор едва смог кивнуть – лодка была перегружена, ее борта были почти вровень с водой.

– Людмила сначала вышла замуж за императора, – сказал Григорий Михайлович. – За покойного императора.

Кюхельбекер застонал. Он поднял руку и закрыл ею глаза, словно его раздражал яркий свет.

– Как так вышло? – спросил Егор.

– Но вы же знаете, – ответил Григорий Михайлович. – Вы же были здесь в прошлый раз, когда император поклялся, что женится на ней. И сдержал свое слово. Вот на этой свадьбе и произошел конфликт между императором и Веней.

– Не то слово, – поддержал гитариста бандит.

– Значит, она была там, на вокзале? – спросил Егор.

– Была, да сплыла, – сказал бандит.

– Не волнуйтесь, она в безопасности, – повторил гитарист. – Я вам это гарантирую.

– Мне надо ее увидеть, – сказал Егор.

Первая из лодок, пройдя под устоями железнодорожного моста, свернула налево, туда, где тупо поднимались строения стадиона в Лужниках.

– Забирай левее! – сказал бандит. – Левым греби, правым табань.

Егор подчинился. Наша лодка начала следом за прочими поворачивать к берегу.

И тут послышался гул.

Совершенно чуждый этому миру, механический, даже какой-то грозный, гул приближался, и я увидел, как со стороны Метромоста на прямой отрезок реки вырвался большой катер с закрытой каютой и рубкой, поднимающейся над ней. Он шел со скоростью морского катера – на реке это было делать опасно, потому что разбрасываемые им длинные крутые волны разбегались под углом и ударяли в берега, как волны морского прибоя.

– Скорее! – крикнул я Егору. – Навались!

Катер не должен был врезаться в нас, но он пройдет так близко, что нашу перегруженную лодку он наверняка перевернет.

Я замолчал, не в силах оторвать взгляда от этого чудовища, будто заглянувшего невзначай из нашего мира.

Мне хотелось понять, есть ли кто-нибудь в его каюте, в рубке, на небольшой палубе, открытой сзади. Ни одного человека я не увидел. В рубке кто-то стоял у штурвала. Но, конечно же, я не разобрал ничего, кроме силуэта. За круглыми иллюминаторами каюты было пусто.

А может, и рулевой мне привиделся. Я старался развернуть лодку поперек волны, но не успевал.

– Сейчас опрокинет! – крикнул я. – Егор, плавать умеешь?

– Что? – Он не понял, но увидел, как мимо проносится катер, и сообразил: – Умею!

Григорий Михайлович прижал к груди гитару. Он тоже почувствовал опасность.

Я привстал, подхватывая под мышки Кюхельбекера. Его положение было хуже прочих – в таком состоянии он точно бы не выплыл.

Мне было видно все, что происходило впереди нас.

Первая из лодок уже добралась до берега, по крайней мере до мелководья. Там была еще одна пристань для трамвайчиков и был спуск к воде. Волна подхватила лодку и выбросила на причал. Вторую приподняло и опрокинуло метрах в трех, еще одну я не успел разглядеть, потому что почувствовал, как нашу лодку поднимает и кренит длинная волна. Еще мгновение – и мы сильно зачерпнули левым бортом. Мне надо было вытянуть Кюхельбекера так, чтобы меня не зашибло опрокидывающейся лодкой.

Я рванул его на себя и оттолкнулся ногами от борта – такие вещи делаешь рефлекторно: я как-то летом проработал спасателем в Евпатории – захотелось солнца и моря. А денег тогда не было.

Кюхельбекер не сопротивлялся – проплыть с ним двадцать метров до причала труда не составило. Но меня больше беспокоил Егор – управится ли он?

И ей-богу, я почувствовал истинное облегчение, когда его голова возникла рядом со мной и он спросил, отплевываясь:

– Помочь, Гарик?

– Ничего, плыви. А где Григорий Михайлович?

Я правильно сделал, что спросил, – оказывается, тот бултыхался, собираясь потонуть метрах в пяти сзади нас. Егор поплыл к нему и потащил к берегу, а тот махал руками, старался утопить Егора.

Когда я вылез на причал, то увидел Веню Малкина. Он стоял на досках, махал кулаком вслед катеру, грязно и витиевато матерясь.

Я втащил Кюхельбекера на причал.

Веня увидел меня и спросил:

– Ты зачем этого тащишь? Оставь в воде.

Я положил Кюхельбекера на доски и спросил Веню:

– А что это за катер? Я думал, что здесь такой транспорт не предусмотрен.

– Черт их знает! – в сердцах ответил Малкин. – Я до них доберусь!

– Они приходят оттуда, сверху, проносятся туда и обратно. Но мы их не знаем, – сказал разбойник, который только что вылез из воды и прыгал на одной ноге, стараясь вылить воду из уха.

Одна лодка валялась на боку рядом с нами. Ее пассажиры разбирались с синяками и порезами. Но вроде все были живы.

– Хорошо, что добычи не было, – сказал вдруг Григорий Михайлович, которого выволок на причал Егор. – Просто счастье. Представляете, как бы мы огорчались.

И почему-то от этой незамысловатой фразы все ударились в смех.

И такой поднялся хохот, что Веня чуть не сел, согнувшись в поясе. Даже я засмеялся, хотя ничего смешного не было.

К нам бежали люди с берега. Две женщины и старик с костылем.

– Что привезли? – крикнула первая из них, лохматая, с грубым лицом.

– Победа! – крикнул им Веня, выпрямляясь и поднимая над головой стиснутые в пожатии руки. Так ведут себя победители на стадионе.

Человек не может изменить принципы поведения – стадион ли рукоплещет ему или три дикаря.

Любопытно, подумал я, каково должно быть минимальное наполнение мира, чтобы поддерживать цивилизацию?

Очевидно, когда люди разбросаны по лицу пустынной Земли так скудно, они неизбежно вырождаются, хотя и поддерживают порой видимость организации – как на площади Киевского вокзала.

Обязательно надо будет расспросить аборигенов, откуда этот катер. Общая тайна этого мира может быть разгадана лишь через раскрытие маленьких загадок.

Лишен ли этот мир системы коммуникаций или мы попали на его окраину, к жителям саванны?

Кюхельбекер открыл глаза, его взор был мутным, он пытался отстранить меня рукой.

– Оставь его здесь, – сказал Веня. – Его потом отведут куда надо.

– Куда его вести, – сказал один из бандитов, – я его тут зарежу. У меня нож острый.

– Ты глуп, мой друг, – сказал Веня, который уже изменил прежнюю позицию. – А мне нужны умные люди. Ты что думаешь, я хочу всех перерезать и править только вами?

Женщина с грубым лицом поцеловала Веню в щеку.

– Это лишнее, – сказал певец. – Как дела дома?

Он пошел прочь и поднялся по ступенькам на набережную.

– Кюхельбекера не тронут, – рассеял мои сомнения Григорий Михайлович. – Если Веня сказал, то не тронут. Веню здесь уважают.

Мы поднялись наверх следом за Веней.

Он уверенно направился к костру, горевшему возле входа во Дворец спорта – неуклюжего сооружения, стоявшего между стадионом и рекой.

Я вспомнил, что когда-то был здесь, еще мальчиком, на тренировке.

Нет, не сам я тренировался, а одна девочка из нашего детдома попала в сборную. Честное слово, даже в детских домах это бывает. Ее взяли от нас, а она как-то написала письмо мне и Коле Сердечкину и позвала на тренировку. Во Дворце было гулко, в памяти осталось именно гулкое нутро, в котором летали под потолком и неслись надо льдом громкие голоса тренеров и хореографов. Они стояли, опершись о бортик, а иногда выходили на лед, волоча ноги, чтобы не скользить.

Мы поднялись на набережную, поддерживая Григория Михайловича. Он шел, заплетая ноги.

– Я испугался, – сказал он. – Перепугался, что утону. Я плавать не умею. И гитару потерял. Где теперь другую найдешь?

– Наверное, в магазине, – сказал я.

Я промок до костей, было холодно, но не по-настоящему холодно, а неприятно телу.

– Ну, доскажите наконец, – потребовал Егор. – Я же вас вытащил!

– Для этого? – Гитарист обиделся, задрал голову и уткнулся концом мокрой острой бороды в Егора. – А я и не собирался ничего утаивать. Зачем мне утаивать? Это все ваши дела. Сейчас вы увидите свою Люсю. Ее уже давно украли. От этого и началась война. Она была как Елена Прекрасная. Вы читали об этом?

– Так где же она?

– Может, ждет нас, – усмехнулся гитарист. – Она же теперь супруга Вениамина. Император потерял покой. И готов был на все. Буквально на все.

Егор остановился, поглядел на меня в поисках поддержки. Потом вдруг побежал вперед.

– Ты куда? – крикнул Веня, когда Егор пробегал мимо. – Тебя же пристрелят, дурья башка!

Никто Егора не пристрелил. Дверь во Дворец спорта была раскрыта, и Люся, видно, ждала там возвращения разбойников. Или хотя бы каких-то новостей. А может, и предчувствовала что-то.

Она стояла в дверях и, когда Егор побежал к Дворцу спорта, выбежала ему навстречу.

Они бежали, как в каком-то фильме, который таким образом счастливо заканчивается.

– Стой! – закричал Веня.

На всякий случай я сделал несколько быстрых шагов вперед, чтобы оказаться рядом с ним. Я не хотел рисковать.

К счастью, войско Вени, и без того немногочисленное, в тот момент не было готово к бою. Часть бандитов осталась у реки. Они вылавливали перевернутые лодки и вытаскивали их на причал. Другие, видно, устали и брели каждый сам по себе. А те, кто встречал Веню, мешали ему, теснили, о чем-то говоря.

К тому же из Дворца спорта выбежали еще четверо или пятеро встречающих, и я понял, что это та же группа поддержки, певцы-барды, друзья Григория Михайловича.

Так что картина получалась скорее комическая, потому что Веню окружили поклонницы, и на встречу Егора с Люсей никто не обратил внимания. Кроме Вени.

Но тут рядом шагал я.

– Улыбайся! – приказывал я певцу и вождю. – Народ тебя любит! Ты его идеал. Да улыбайся ты, красавец мужчина! Не теряй авторитета. С ними ты потом поговоришь. Ты же победитель, Веня! Оба берега Москвы-реки подвластны тебе.