Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 67 страниц)

Майор стоял на шаг сзади и кивал. Он тоже был пьян.

Дядя Миша представился, но без чина, и уступил площадку Овсепяну – видно, так было договорено, пока я спал.

– Мы к вам ненадолго, – грустно сообщил Овсепян, брови еще более надломились, и кончик носа пополз к верхней губе. – Покажите, будьте любезны, состояние шахт, как они... – Тут он замолк. И посмотрел на дядю Мишу.

Дядя Миша был недоволен. Он рассчитывал на то, что Овсепян будет краток и строг. Но не получилось.

– Понял, – сказал полковник Шауро. – Сейчас позавтракаем. Мы вас ждем. Сами понимаете – гости из Москвы. Комиссия.

Он нам сообщил, кто мы, зачем мы и что будем делать.

Дядя Миша смотрел в небо.

– Будет дождь, – сообщил он.

«Ох, где же твоя предусмотрительность, где твой инстинкт самосохранения, полковник Шауро? – подумал я. – Ни черта ты не почувствовал. Думаешь, если у тебя «Мерседес» и покровители в округе, то ты можешь вести себя снисходительно с дядей в штатском, для которого из Москвы при всем режиме экономии не пожалели самолета?»

Но постоянное пьянство ослабило хватку. Шауро продолжал:

– Угостим мы вас в квартире майора Хромого. – Кивок в сторону мягкого майора, на что тот принялся болтать головой, как болванчик. – Столовая у нас не работает за отсутствием персонала – у нас, считайте, только материальный склад и строения. Вот как решат в Москве, куда все это девать, уеду, кем ни быть, уеду! Ваше отчество как?

– Михаил Иванович.

– Чудесно. А я Матвей Иванович, считайте, что тезки. Супруга майора уже салатик порезала, лимонадик на столе... – Он не удержался, засмеялся. – Чай кипит.

– Мы бы хотели сразу осмотреть базу, – сказал полковник Овсепян.

– Нет, не пойдет, – твердо сказал полковник Шауро, – кто здесь хозяин? Кто здесь мельник? Мы!

Он сделал шаг к «Мерседесу», откуда вылез парень в камуфляже и с автоматом на животе. Он открыл заднюю дверцу.

Я видел, что впереди, кроме этого парня, сидит шофер – тоже в камуфляже.

– Садитесь, места хватит, – сказал Шауро дяде Мише и подтолкнул его внутрь. Другой рукой подхватил и ловко подтащил и кинул туда же Овсепяна, успев тут же показать мне перстом на «уазик», где со мной оказался и майор Хромой. Он сразу снял фуражку и стал большим клетчатым платком утирать пот с лысины.

– Погода, – сказал он мне, – никуда не годится. Все дожди и дожди. Сегодня первый день без дождя.

– Далеко ехать? – спросил я.

– А вы из какого управления? – спросил майор Хромой.

Мне было видно, что на сиденье рядом с водителем лежит автомат.

– У вас что, сложная ситуация? – спросил я, показывая на автомат.

– Везде сложная ситуация, – ответил майор. – Растащили страну, сволочи, нажираются теперь. А шахтеры на рельсы идут.

– И вы? – спросил я.

– А у нас, думаете, когда в последний раз жалованье давали? Весной, можете представить?

У водителя бритый затылок и прижатые уши.

Майор подумал и добавил:

– Дерьмократы!

Тут он увидел, что «Мерседес» свернул с бетонки на «кирпич» и пошел, покачиваясь, по старому асфальту.

– Ну вот, – сказал он, – разве так договаривались?

Я догадался, в чем дело: генерал настоял отложить завтрак – сначала заглянем на объект. Там, в «Мерседесе», полковник Шауро был в меньшинстве, и ему пришлось уступить.

– Я думаю, что Михаил Иванович, – сказал я, – хочет поскорее вернуться.

– А он сам, – спросил майор, – он из ХОЗУ?

– Почему вы так решили?

– Слышал, что хотят шахты утилизировать.

Я не стал отвечать. Чем в большем недоумении будет оставаться местное начальство, тем лучше для дела. Ведь не объяснять ему, что на объект обратили внимание консулы. Какие консулы? Советские.

По сторонам дороги шел редкий недокормленный лес, иногда между стволами блестела вода – болотца или маленькие озера, – не очень привлекательный пейзаж.

Майор стал встревожен, даже напуган, от начальства добра не жди. А они-то здесь живут тихо, мирно, «Мерседес» привезли, им чужие глаза не нужны.

До меня докатывались волны его страха и неприязни, и я подумал: вот в Москве, в институте, я неделями не чувствую чужих страхов и опасений. Живу как все – а здесь сразу включился, видно, внутри меня сработал выключатель: ты на работе, Гарик, дядя Миша на тебя надеется.

– А что тут за деревня? – спросил я. – Максимово?

– Максимовка, – поправил меня майор. – Но до нее километра три. – Он показал пальцем направо. – Но название объекта Максимовка. А что?

– Ничего, – сказал я. – В документах было – Максимово.

– Нет, Максимовка.

– А вы давно здесь?

– Шестой год, – сказал Хромой.

– Семья?

– Жена, двое детей. – Почему-то он полагал, что обязан мне отвечать, хотя, наверное, я вдвое его моложе. Но из Москвы, на спецсамолете. Спецрейсом. И хоть видно, что не я – главная шишка, но всегда опасен тот, кто имеет доступ к начальственному уху. Часто – опаснее самого начальства.

«Уазик» выехал на широкую просеку. Она была перекрыта забором из колючей проволоки, в которой были ворота.

«Мерседес» затормозил перед воротами.

Я увидел спрятанную под вековыми соснами сторожку. Наконец из нее вышел солдат.

Он принялся копаться в замке – обычном висячем замке. Но по крайней мере здесь есть охрана... И тут же я поймал себя: у них было время не только охрану поставить. Ведь сейчас майор успокоился, ничего плохого не ждет. Они могли год сюда не заглядывать. А прислать солдата – дело минутное.

Ворота захрустели, заскрипели. Солдат тянул створку на себя, она не поддавалась, охранник выскочил из «Мерседеса» и принялся помогать солдатику. Они догадались поставить часового, но забыли, что ворота два года не открывались... видно, как ушли отсюда, так и не пришло в голову заглянуть снова – заняты были своими делишками.

Оставшись с приятным чувством превосходства над местными ротозеями, я дождался, пока машины проехали по внутренней дорожке и остановились перед входом в бункеры, спрятанные подобно деревенскому погребу под поросшей травой насыпью.

Полковник Овсепян, выйдя из машины, достал из «дипломата» схему, и они с дядей Мишей расстелили ее на радиаторе.

Полковник Шауро тоже стал заглядывать в схему и, просунув руку между телами гостей, водил по ней пальцем. После каждой его фразы дядя Миша и Овсепян поднимали головы и взглядами находили объект, отмеченный на схеме.

Когда мы с майором подошли, дядя Миша как раз говорил:

– Вот тут мы и начнем.

Он первым направился налево, к просвету в кустарнике. Он шагал по-суворовски размашисто и быстро, остальным приходилось поспевать за ним, как придворным на картине Лансере, не помню, как она называлась. Там Петр Великий шагает по берегу.

Полковник встал на колени, потому что замок на бункере не хотел поддаваться.

Дядя Миша отыскал меня взглядом.

– Все в порядке? – спросил он голосом настоящего генерала, который вспомнил о существовании адъютанта.

– Так точно, – ответил я.

Когда-то вход в бункер был иным, посовременнее, но, верно, многое увезли при демонтаже, так что амбарные замки столетней давности вполне соответствовали уровню сохранности базы.

– Почему нет света? – строго спросил дядя Миша.

– Мы дали ток, – сказал полковник. – Но, оказывается, лампы перегорели.

Он сделал жест рукой – показал наверх. Сюда падал свет снаружи, и было видно, что перед лифтом некогда была лампа в матовом колпаке, обтянутом проволокой, чтобы осколки не разлетались. Колпак был разбит, лампочки и следа нет.

– Тогда время было такое, – сказал полковник Шауро.

– Ясно. – Дядя Миша был недоволен. – А почему не проверили, когда получили шифровку о прибытии?

– Мы думали, что сначала позавтракаем, – вмешался майор Хромой. – Я дал распоряжение, но у нас тоже дефицит, приходится в одном месте вывинчивать, чтобы в другом ввинтить.

– Альхен и Сашхен, – сказал я.

Полковник Овсепян улыбнулся углами полных губ.

– Простите? – Полковник Шауро прожег меня снизу жгучим злобным взором. Лишь дядя Миша, который наплевательски относился к юмору и ничего лишнего не читал, остался к моему замечанию совершенно равнодушным.

– Ну что ж, – сказал дядя Миша, – мы погуляем вокруг, пока свет привезут.

– Нет-нет, – расстроился Шауро. – Сейчас все будет. А вы тем временем позавтракайте. Я же предупреждал!

Дядю Мишу ничем не стронешь с места.

– Мы и не уверены, – вдруг сказал майор, – что наши лампы со склада подходят. Нам недавно присылали, а это старые отечественные.

– Пошли, Гарик, – сказал дядя Миша, – а вы, товарищ Овсепян, отдохните пока, покурите, вы, кажется, курите?

– Курю, – по-граждански ответил полковник из Москвы.

Дядя Миша пошел к леску, я догнал его. Уходил он, как статуя командора, совершившая свое дело. Упрашивать о снисхождении было бессмысленно.

Сзади слышались переговоры, они велись с помощью густого мата.

Когда я догнал дядю Мишу, взревел мотор «уазика» – он помчался за лампочками.

– А я думаю, – сказал дядя Миша, поднимая нависающие ветки и держа их, пока я не пройду, – что эти лампы, вернее всего, исчезли сегодня ночью.

– Они не хотят нас пускать?

– Точно не хотят. И это меня радует. Значит, мы не зря сюда приехали.

– Может быть какое-нибудь другое объяснение?

– Может быть. Но мне куда лучше покончить с этим сумасшедшим домом сегодня, чем существовать и дальше в нерешительности, в неуверенности. Наверное, это и есть шизофрения.

– Что вы имеете в виду?

– Когда у шизофреника бывает просветление, он останавливается и спрашивает себя: а чего же я вчера так боялся? Что за идиотские видения меня посещали? Никогда больше в них не поверю... А на самом деле он боится, что видения вернутся, и даже знает, что они вернутся. Мне лучше бы, чтобы не было этого Нижнего мира, этих озверевших от вечности консулов... мне надоело жить на пороховой бочке! А если, я думаю, они доберутся до забытой атомной бомбы и рванут ее? Потом я думаю – нет никакой забытой атомной бомбы, не теряй времени, Михаил. А если я поверю в то, что ее нет, а она рванет?

– Это не шизофрения, – сказал я. – Я там был. А я не шизофреник.

– Ты вообще урод с Марса, – буркнул дядя Миша. Он не хотел меня обидеть. Я в самом деле урод с Марса.

– Если бы с Марса, – вздохнул я.

Дядя Миша не улыбнулся.

– Послушай, Гарик, – сказал он, – я же тебя не зря с собой взял. Ты мне должен заменить десяток моих сотрудников. Мне не нравится, как себя ведет Шауро и этот... второй.

– Хромой.

– И «Мерседес» не нравится. И этот завтрак, и лампочки. Ты мысли не умеешь читать?

– Вы же знаете, что не умею, и вряд ли кто-нибудь умеет.

– Все равно читай мысли, – приказал генерал.

– Слушаюсь.

– И не смейся, мне не до смеха.

– И мне они тоже не нравятся, – сказал я.

– Смотри, чтобы на тебя в темноте что-нибудь не упало. А то окажется, приехали дураки из Москвы, полезли, куда не просили, а на них крыша упала.

– Не настолько они напуганы, – сказал я. – Если бы была такая ненависть и такой страх, я бы почуял.

– Дай-то бог. Ты не голоден?

– Нет, завтракать с ними не собираюсь. А вы Овсепяна хорошо знаете?

– Я думаю, что он здесь чужой. Значит, могу доверять. Мне он нужен, потому что знает расположение всех объектов.

– И вы допускаете, что здесь могли забыть бомбу?

– Это была ракетная база. Здесь не могли забыть бомбу. Но, что маловероятно, здесь могла очутиться ядерная боеголовка. Некогда, в древности, года три назад, они еще стояли на боевом дежурстве. Разумеется, я в это не верю.

– Где мы находимся? – спросил я.

– Если даже я тебе координаты укажу, ты все равно не поймешь.

– Как знаете.

Он мне не доверял. Я для него все равно чужой. Если для пользы дела меня придется ликвидировать, он сделает это без особых терзаний.

Мы повернули обратно.

Вскоре вышли снова на прогалину. Там был только Овсепян, он сидел на валуне и курил, любуясь колечками дыма.

«Валун, – отметил я, – значит, мы где-то к северу от Москвы, в зоне ледника».

«Мерседес» стоял у ворот, через ветровое стекло мне было видно, как шофер и охранник о чем-то мирно беседуют.

Ну скоро они эти чертовы лампочки привезут? И надо было им обоим ехать!

И тут же, откликаясь на мои возмущенные мысли, вдали зарычал форсированный движок – возвращался «уазик».

Через три минуты он проскочил ворота, оттуда выбежал полковник, изображавший желание услужить и отделаться от гостей, за ним, переваливаясь на ходу, – майор Хромой, который нес мешок.

– Да будет свет! – сказал Овсепян с жестким кавказским акцентом. А я думал, что он – московский армянин. Это грузины всегда говорят с легким хотя бы акцентом, даже если всю жизнь провели в Москве, грузины и англичане. А армяне, как народ диаспорный, говорят чисто, как буряты.

Мы снова спустились вниз. Шесть человек. Трое нас и они с автоматчиком.

– Давай, Сашок! – приказал полковник автоматчику. Видно, не хотел терять своего командирского достоинства.

Автоматчик встал на цыпочки, ввинтил лампочку. Лампочка не загорелась.

– Рубильник, – сказал дядя Миша. – У вас рубильник вырублен.

– Сашок, – приказал полковник.

Автоматчик прошел в темноту, исчез в ней. Лампочка загорелась.

– А вы говорили, – укоризненно заметил полковник Шауро.

– Я не говорил, – произнес дядя Миша, – я спрашивал, задавал вопросы. Лифт работает?

– А как же! – сказал полковник. – Все в полном порядке, мы расконсервировали... А про лампочки, извините, забыли.

Мне было понятно, что лампочки были вывинчены только потому, что в сердце полковника жила наивная надежда: увидит приезжий чин перегоревшую лампочку, выругается и пойдет завтракать – на чем инспекция завершится, как завершались подобные инспекции раньше.

В лифте мы спустились в два приема – шесть человек там не поместились. Еще одну лампочку пришлось ввинтить на нижней площадке. Но дальше, как ни удивительно, все лампочки оказались в патронах, значит, бандиты и воры сюда не добрались. Ленивые у вас воры, товарищи!

Всюду царила пыльная, паутинная, заброшенная пустота. И в служебных комнатах, где сохранились предметы мебели и старые компьютеры.

Полковник стал говорить, что надо бы вывезти, но нет средств на окончание демонтажа. Дядя Миша и Овсепян знали, куда идти, где смотреть. Оказалось, что подземное хозяйство не ограничивается шахтами, из которых должны хищно выползать осиные жала стратегических ракет. Немалые народные деньги сгинули при создании подземного городка.

Овсепян активнее всех совал нос по разным углам и задавал вопросы: где то? где это? Дядя Миша вслушивался в ответы, и я тоже вслушивался в ответы, стараясь угадать – нет ли внутренней дрожи в голосе. Врут или нет?

Но если вначале и были какие-то вздрагивания, то постепенно все успокоилось, и стало непонятно, зачем лампочки вывинчивать? Как я понимал по вопросам Овсепяна, кое-чего не хватало, кое-что вытащили, правильно или нет, не знаю. Но это все не преступления, а лишь должностные упущения, а так как Овсепян не за скальпами приехал, он спрашивал и выслушивал ответы довольно равнодушно.

Лампы светили тускло, по полу пробежала мышь-полевка, как сюда попала? Неужели и бетон можно прогрызть?

Мы вышли к какому-то другому лифту.

Полковник улыбался. Он был почти спокоен.

– Вот и все, – сказал он. – Ну уж теперь обедать придется.

– Это все? – спросил дядя Миша.

– Все, все! – Страх рухнул на полковника Шауро. Меня передернуло от этого страха. Из него потек пот.

– Никаких больше помещений? – Дядя Миша смотрел на Овсепяна.

Овсепян не ожидал этого вопроса – он уже собрался подниматься.

– Может быть, и есть, – сказал он после паузы, морща лоб и стараясь вспомнить, не упустили ли чего-нибудь.

Ему было все равно, найдут здесь что-нибудь или нет. Он даже не следил по схеме, хотя и делал вид, что следил, где мы бродим. Он отвечал дяде Мише, но сам думал о чем-то другом.

– Дай-ка мне схему, – сказал дядя Миша.

– Мы все посмотрели, видит бог, все посмотрели, – настаивал полковник.

Дядя Миша прижал схему к бетонной стене, разгладил ладонями и, вглядевшись, спросил:

– Мы здесь?

– Кажется, здесь, – ответил полковник Шауро.

– Мы здесь? – уже настойчивее и злее спросил дядя Миша у другого полковника.

– Да, – сказал Овсепян.

Он приглядывался, щурясь, словно забыл дома очки.

– А это что? – спросил дядя Миша.

Я стоял в стороне, мне не все было видно. Я только шкурой ощущал смятение чувств и мыслей, кипевшее вокруг.

– Я спрашиваю, что это?

Овсепян вдруг вскипел, словно Шауро его оскорбил.

– Что это – я спрашиваю! – закричал он. – Отвечайте, в конце концов!

– Где? А, здесь? Слушай, майор, – обернулся Шауро к Хромому, – что там у тебя, товарищи интересуются.

– Вы же знаете, – плачущим голосом откликнулся майор, – это еще при Язове замуровали. Там проседание было, и замуровали.

– Покажи, – приказал дядя Миша.

– Что показать? – спросил майор. Дурак дураком. Это меня всегда тревожит в людях, которые сначала дураками не кажутся.

– Где замуровали?

– У вас устаревшие схемы, – сказал Шауро. – Ну подскажите ему, товарищ Овсепян, что это устаревшие схемы.

– У нас других нет! – отрезал Овсепян. – Что это еще за самодеятельность!

Конечно, он сплоховал и теперь боится за свою шкуру – тебя специально из Москвы прислали, а ты все думал о завтраке?

– Ну пошли, я покажу, – сказал полковник Шауро. – Сами убедитесь.

Мы пошли по коридору. Дядя Миша сложил схему так, чтобы все время держать перед глазами эту часть подземелья.

– Стоп! – неожиданно крикнул он. – Здесь!

Одна лампа освещала эту часть коридора, тупичок, полутьма.

– Видите, штукатурка. Старая штукатурка, – сказал полковник Шауро. – Вы постучите, постучите.

Дядя Миша послушно постучал костяшками пальцев. Стук был глухой – стена капитальная, я чувствовал.

– Это должно быть в документах отражено, – сказал майор. – Мы вам покажем, если хотите, и сметы сохранились.

– Какие сметы! – закричал полковник Шауро. – Сколько прошло! Лет пять, наверное, меня еще не было. Никого из нас не было.

– Я был, – сказал Хромой, – при мне замуровали. Тогда Иваненко на округе был. Он подписывал. Я же помню ЧП. Приезжали из штаба округа, опасались, что может грозить шахтам, геологи брали пробу. Я как сейчас помню.

– Ну вот видите, – сказал полковник Шауро. – А вы говорили.

– Ничего я не говорил, – мрачно ответил дядя Миша. – Только о таких вещах во время инспекции забывать не положено.

– Это правильно, – сказал Шауро. Он не знал, как величать дядю Мишу, потому концы фразы зависали у него на языке.

– Теперь все? – спросил дядя Миша.

– Теперь все, – обрадовался, что к нему обратились, Овсепян.

– Ну пошли. – Дядя Миша был недоволен.

Все поспешили к выходу. Полутемное опустевшее подземелье удручало.

Дядя Миша стал отставать, кроме меня, этого никто не заметил.

– Ты как думаешь? – спросил он тихо, кроме меня, никто не мог услышать.

– Я не уверен.

– И я не уверен. Надо будет тебе отстать и поглядеть.

– Хорошо, – ответил я, – что-нибудь придумаю.

– Попробуй, – сказал дядя Миша. – А то я не знаю, что делать.

Признание генерала меня порадовало. Не часто дядя Миша признает поражение.

– Не отставайте, не отставайте! – воскликнул полковник Шауро. – Все из-за вас и так пять раз греть пришлось. А ведь для вас грибочки собирали.

– Здесь грибы есть?

– Да вы по базе походите, – сказал майор, – белых корзину наберете. Собирать-то некому. Деревенские уже не ходят, естественно, а нашим далеко, полковник машину не дает.

– Я бы остался, пособирал грибов, – предложил я.

– Уважаете грибочки? – спросил майор. – Мы это для вас тут же организуем. У нас соленые есть, маринованные, а Клава уже сушила.

– Я сам люблю, – сказал я. – Пятая охота.

Ох и плохой же я лжец.

Себя слышу и думаю, как плохо и неубедительно звучит голос этого молодого разведчика.

– А если свежих пожелали, – откликнулся полковник Шауро, – то моя жена сегодня утром на рассвете ходила, мы вам с собой корзину сообразим.

– Вот и чудесно. – Дядя Миша пресек все мои дальнейшие попытки отпроситься за грибами. – Спасибо за заботу.

Мы погрузились в машины, я опять ехал с майором, он чувствовал себя хорошо – пронесло!

Нас и в самом деле ждали, обессиленные от разогревания и тщетных пробегов к окну – едут, не едут?! – жены офицеров. Для меня даже привезли какую-то племянницу. Кроме наших офицеров, еще пришел маленький, изображавший Суворова за написанием «Науки побеждать» подполковник по политчасти. Дядя Миша не спорил – он уселся основательно.

Дом, в котором жили офицеры, стоял на краю деревни Максимовка, на высоком берегу речки, отсюда открывались прелестные северные дали.

После первых тостов я сказал Хромому:

– Я пойду на улицу.

– Зачем? Тут все удобства у нас.

– Я пофотографировать хочу, вид у вас чудесный.

– Стоит ли? – Хромой все еще не хотел расслабляться.

– Ты куда? – услышал дядя Миша.

– Пофотографировать хочу, – ответил я.

– Гарик у нас отличный фотограф, – сказал дядя Миша.

Майор догнал меня у дверей.

– А аппарат у тебя где? – спросил он.

– В машине.

– Я с тобой, – вызвался майор Хромой: видно, считал, что мы уже в приятелях.

– Я далеко отходить не буду, – сказал я.

Мы говорили негромко, но нас слушали. Хоть и через шум, который создавали развеселившийся после нескольких рюмок Овсепян и женщины, явно испытывавшие облегчение от того, что наконец-то ожидание благополучно завершилось и их труды не пропали даром.

Нас слушал дядя Миша, улыбаясь жене Хромого, слушал полковник Шауро, даже уши у него покраснели.

– Проводи, проводи гостя, – приказал или попросил Шауро.

– Я и говорю, – откликнулся Хромой.

Я пошел к двери.

Мы гуляли на втором этаже двухэтажной каменной казармы, разделенной на квартиры. Я вышел из дверей, лестница была широкая, ее недавно покрасили синькой, а потом побелили потолки – во всем был уют и скромное достоинство буржуазии.

«Уазик» стоял неподалеку, шофер сидел рядом в тени елки, на корточках, так приучаются сидеть в лагерях, впрочем, солдаты так тоже умеют сидеть, когда сесть не на что.

– Откройте машину, – сказал я шоферу. – Мне сумку взять надо.

– Нет там никакой сумки, – сказал шофер.

– Как так нет? Я ее в машине оставил. Там у меня аппарат.

– У нас ничего не пропадет, – сказал Хромой. Он открыл дверцу «уазика» и наклонился внутрь. Зад у него был широкий, как у пожилой кухарки.

– Нету, – сказал он.

Шофер поднялся. Подошел к машине.

– И я говорю, что нету. Что я, не заметил бы, что ли?

Я тоже присоединился к поискам.

Моей сумки не было.

– А вы в машину садились без сумки, – сказал водитель. Он был немолод и строг лицом. Со мной он говорил, как с трудновоспитуемым подростком. – Я бы заметил.

– Но где я ее мог оставить? – спросил я водителя. – У меня там аппарат лежит, импортный.

– Да не пропадет твой аппарат! – рявкнул Хромой, который и вовсе во мне разочаровался.

– Может, и вовсе прилетел без сумки? – спросил водитель.

– Вы же говорите, что имеете память, – сказал я укоризненно, – а не видели, что я из сумки вынимал предметы.

Я не помнил, что это за предметы, но говорил уверенно.

– Если вынимал, то твое дело, – сказал шофер.

– Значит, я ее оставил в подвале, – сказал я.

– Этого еще не хватало! – расстроился Хромой.

– Давайте я съезжу, – попросил я. – Можно я воспользуюсь «уазиком»?

– Как так «воспользуюсь»? – спросил майор.

– Сяду и сгоняю туда.

– А кто тебя пустит? – спросил майор. – Бабушка?

– Скажите шоферу, что можно, он пароль или что там передаст вашему часовому.

– Вы военную службу-то знаете? Проходили?

– А почему мне нельзя съездить?

– Ну ладно, – вздохнул майор. – Придется полковнику донести, пускай он решает.

Я остался в полной растерянности и расстройстве – сумку терять мне не хотелось.

Мне казалось, что майора нет полчаса, я даже замерз.

Потом он вышел мрачный, но деловитый.

– Я съезжу, – сказал он, – с шофером, а вы возвращайтесь на завтрак.

– Нормально, – ответил я. – Мне нетрудно. Сейчас сгоняем и обратно.

Я мог бы оставить его здесь. Мало ли что можно внушить испуганному майору! Но я подумал, что мне даже удобнее вернуться в подземелье вместе с Хромым, ведь надо преодолеть часового, спуститься вниз...

Я лишь навел на него некоторое внутреннее недоумение, смешав мысли, от чего он тупо смотрел на меня, когда я устраивался рядом с ним на заднем сиденье.

– Поехали, – сказал я водителю, который следом за нами влез в машину, но ничего более не делал.

Водитель обернулся к Хромому, тот проморгался, надвинул фуражку на брови и сказал:

– Тебе же велели!

– С вами не разберешься, – сказал водитель.

Ехать было недалеко, но я не хотел давать Хромому возможность опомниться и задуматься над тем, почему я возвращаюсь в шахты.

– А вы сами не фотографируете? – спросил я.

Хромой ответил обалделым взглядом.

– Ведь у вас такие здесь пейзажи, – сказал я, – просто одно удовольствие производить съемки. Я бы на вашем месте и видео купил.

– На какие шиши? – спросил Хромой.

– Это не так дорого, – сказал я, – ведь у вас семья? Дети? Вот видите – двое, а ведь детей надо фотографировать, потом память остается. Мы когда вернемся, я обязательно сделаю фотоснимки ваших детей и пришлю. Нет, не надо благодарности, это из чувства взаимности, вы так хорошо нас встречаете.

Водителю этот разговор не нравился, по затылку видно.

– Слушайте, – сказал он майору, что было неуставным обращением, – а ведь часового сняли, я слышал, что полковник собирался снять.

– Да погоди ты! – рассердился майор Хромой. – Мы еще не доехали.

И тут мы встретили часового – водитель как в воду глядел.

Часовой брел по мокрой сизой дороге, перепрыгивая через трещины и лужи, навстречу нам. Выехали бы мы чуть позже – отыскать мою сумку было бы труднее.

– Садись сюда, – крикнул водитель, – а мы к тебе в гости. Ключи с собой?

– Я обедать иду, – сказал часовой, хотя обедать было еще рано.

«Ну и распущенная у вас часть, майор», – хотел сказать я, но, конечно, не сказал. Хромой не должен меня опасаться.

– Садись, садись, – велел майор, – сколько раз говорить! Вот наш гость в шахте аппаратуру забыл.

Часовой, молодой, действительной службы, с ровным розовым глупым лицом, спросил:

– Какую такую аппаратуру?

За шпиона он меня принял, что ли?

– Фотоаппарат, – сказал я.

Перед воротами мы остановились, часовой ворчал, словно рассерженный медведь.

Любопытно, они успели лампочки вывернуть? Нет, решил я, не будут они этого делать, теперь не надо.

– Подождите здесь, – сказал я, когда часовой открыл дверь в бункер. – Я на минуту.

Майор, конечно же, не стал меня оставлять одного.

– Не положено, Гарик, – сказал он.

Подслушал, значит, как меня кличет любимый генерал.

– Не положено – полезем вместе, – сказал я. – За компанию что-то уже натворили?

– Натворили? – нахмурился майор.

Когда мы спустились на лифте на нижний этаж, он спросил:

– Хоть помнишь, где посеял?

– А мы тут шли?

Но он уже был в моих мягких пальцах – одурачить одного майора, тем более неуверенного в себе, растерянного и принявшего для храбрости граммов триста, для такого бандита, как я, – легче легкого.

– А где же еще идти? – спросил Хромой.

Теперь напрягись, космический урод, Гарик Гагарин! Проведем образцовый допрос сомнительного майора.

– Посмотри на меня, – приказал я майору.

Я уже увидел мою сумку, вон она лежит, удачно положенная мною час назад за упавшим стулом.

Хромой смотрел на меня с готовностью, потому что ему показалось, что он слышит голос своего начальника.

А теперь он и видит своего начальника и пытается понять, что тот здесь делает.

– Товарищ полковник!

– Без разговоров, – осадил его я. – Этот самый, приезжий фотограф, – он что-нибудь узнал?

– А я его и близко не подпустил. – Майор обрадовался ясности.

– Не подпустил? – Я был язвителен. – А где же, прости меня, ты его оставил?

– А он... он где-то здесь... – Майор принялся оглядываться.

– Не ищи его, он уже там, – сказал я.

Тут я увидел, что Хромой полез за пушкой.

– Погоди, – сказал я, – сначала пойдем посмотрим на него. Ты же не хочешь детей сиротками оставить?

– Почему?

– А потому, что эти гады спецрейсом прилетели, забыл? С Овсепяном. Ясно? От нас не отвяжутся. Убивать нельзя.

– Да я только попугать, – виновато произнес Хромой.

– То-то, смотри.

Ему приходилось нелегко. Он не мог не верить глазам – в нескольких шагах стоял любимый (или нелюбимый) начальник. Но ведь я – гипнотизер-любитель, я могу воздействовать на людей, но, во-первых, никогда не учился этому, во-вторых, всегда стесняюсь – какое я имею право лезть грязными руками в разум чужого человека? Я же не фашист! Не какой-нибудь Судоплатов...

– Он не пронюхает? – спросил мой Шауро.

– Чего? – Как в Хромом боролись страх, осторожность и желание довериться Шауре!

– Сам знаешь чего! – Мой Шауро рассердился. – Я же не прошу тебя лишнего говорить! Я боюсь, что стенка тонкая!

– Да ты сдурел! Она в три кирпича.

– Пойдем проверим, не нравится мне это.

Он пошел к тупику, за которым находились замурованныe помещения. Я наклонился поднять сумку и потерял контроль над Хромым. И когда выпрямился, он уже прижался к стене спиной – он перепугался всерьез.

– Пошли, пошли. – Мне пришлось взять его локоть, физический контакт усиливал мой контроль.

Хромой покорно пошел к стене.

Он бормотал невнятно, но смысл был ясен.

– Ты, это... не понимаю, кто тут и как тут, что говорить, ты хотя бы объяснил...

– Вот тут? – спросил я, не отпуская его локтя.

– Ты же знаешь? – В голосе звучал вопрос.

– Что я знаю – тебя не касается. А с той стороны, там надежно?

Я предположил, что если часть этого подземелья ими замурована, то никакого входа отсюда нет. Замуровать нечто и скрывать его от Москвы означало достаточно серьезную тайну. Но к тайне надо иметь доступ. Иначе она уже не твоя тайна. А доступ мог быть с другой стороны.

В то же время я боялся задавать прямые вопросы, на которые Шауро наверняка знает ответ, – сознание Хромого не настолько мне подчинялось, чтобы не вырваться из-под моей власти, как только я ослаблю хватку, и толчком к этому может быть неосторожный вопрос.

– Ты лучше знаешь, – сказал Хромой. Он дернул руку, стараясь освободить локоть.

Я решил – бывает же вдохновение! – задать вопрос совсем уж дикий:

– А людей оттуда убрал?

– Каких людей?

Мы стояли у самой стены. Я чувствовал, что там, по ту сторону стены, кто-то есть. Как чудовище, замурованное в горе... я чуял живое присутствие.

Ну не мог я раздвоиться! Я переключил внимание на то, что происходит за стеной...

Хромой рванулся, отскочил от меня.

– Стой! – Я кинулся было за ним, но он, находясь в полном смятении, кинулся бежать по коридору, проскочил мимо лифта и побежал вверх по винтовой железной лестнице.

Я за ним.

Нельзя было его отпускать. Черт их знает, как тут все организовано...

Я поднялся на лифте, но не догнал его. Человек грузный, немолодой, нетренированный... и все же он бежал, как заяц.

Он выскочил из бункера и начал наваливаться на дверь, стараясь замуровать меня внутри.

Он был вне себя, иначе подумал бы о возможных последствиях для своей карьеры.