Текст книги "Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4"

Автор книги: Кир Булычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 67 страниц)

Так вот, этот город не так велик, чтобы в нем потеряться, и не так мал, чтобы каждый был на виду.

Пока я вела свое расследование, я все старалась найти следы этого ветеранского Союза повыше – в области, в Москве. Через неделю я уже была в Ярославле.

Я не скрывала – хочу найти мужа, к тому же я настоящая ветеранка, есть документы и даже удостоверение на Крест за оборону Приднестровья – какой-то казачий атаман раздавал.

В Ярославле я нашла областное отделение «Союза ветеранов – XX век». Я спокойно вошла туда прямо с улицы. Настоящая контора, с секретаршей.

Теперь важны детали. Сначала я заявила, что хочу стать на учет. Мымра-секретарша меня выслушала и сказала, чтобы я шла гулять, они кого попало не записывают. И по ней было видно: она приняла стратегическое решение – меня в Союз не допускать. И тут уж показывай не показывай кресты! Не поможет!

И тут – открывается дверь. Крики, возгласы, объятия – из командировки вернулось начальство. Все эти же самые – генерал, свита и доверенное лицо – товарищ Порейко. Мымра вопит: «Как съездили? Какие впечатления?» Генерал кричит: «Сейчас в ванну! Сейчас в ванну!» Порейко кричит: «Сейчас в баньку!» И я поняла – мой светлый час настал!

Я – шаг к генералу и спрашиваю:

– С каких это пор боевых ветеранов внутренних войн не пускают даже на порог? Какое имеют право меня гнать?

Надо сказать, что произнесла я это очень убедительно.

Так была восстановлена справедливость, и «Союз ветеранов – XX век» пополнился новым членом с неоконченным высшим образованием.

В тот же вечер я уже сидела с ними за праздничным столом. И узнала, что среди тех, кто был в «командировке», начальник Рыбинского отделения, отправивший, как я теперь знаю, моего Витечку на войну, с которой не возвращаются.

Но когда еще шел процесс знакомства, глаз на меня положил товарищ Порейко. Я тянулась к рыбинскому деятелю, который оказался «голубым» и на меня – ноль внимания, а Порейко уже решил перетянуть меня в Меховск с корыстными целями.

Наверное, это был самый трудный и утомительный вечер в моей жизни.

Но провела я его блестяще.

После распития спиртных напитков в неумеренных дозах и сексуальных игр с отвратительными мужиками к утру мне стало известно, что есть какое-то место, где идет постоянная война за освобождение рабочего класса и крестьянства от чертовых сионистов-дерьмократов. Вот на эту войну и отправляются – конечно же, тайком – наши славные ребята. Там же воюют все исчезнувшие ветераны из Рыбинска. Берут на эту славную и очень выгодную войну только верных людей, без родственных связей. Там и остались Витечка и Валера. Потом вернутся. Но не скоро.

Я не раз изъявляла желание последовать примеру ребят и тоже пойти на войну, но я была не такой пьяной, чтобы признаться в знакомстве с ними, но мне стали говорить, что таким красивым бабам, как я, следует оставаться в рядах руководства, что нужны помощницы в трудной работе здесь.

Правда, как только заходил разговор о том, где же эта война и как мне на нее попасть, все они, независимо от выпитой дозы и степени идиотизма, замолкали. Чего-то очень боялись. Зато, перепившись, хвалились передо мной своей боевой добычей. Добыча заключалась в камешках, золотишке и так далее – как будто они разграбили ювелирный магазин. Я-то думала, что наемникам платят баксами – но оказалось, металлом.

Я узнала еще одну важную штуку. Откуда будут следующие наборы. В частности, из Меховска, месяца через три. А меховской волостью командует Порейко. Близкое лицо к государю императору, как говорилось в одной детской книжке. Будь моя воля, выбрала бы город поближе, но в Кашине и Кимрах у меня не было связей.

Дальше все было делом техники.

На следующее утро, протрезвев немного, я села в Рыбинске в «газик» и рванула в обществе Порейки в славный город Меховск.

Следующую ночь я провела в койке товарища Порейки, который оказался никудышным любовником, но мне кудышного и не нужно было. Ведь я допустила его в койку исключительно ради моего Витечки.

Через день я получила место официантки в кафе «Синий ветер». Я сама так пожелала. Мне нужна была «крыша», нужна была независимость. У Порейки была семья в Ярославле, но здесь он был начальником, на виду – это я ему разъяснила, а он понял и высоко оценил мою девичью тактичность. Я получила комнату со всеми удобствами.

Еще через три дня я сложила два и два и поняла, что никакая это не война – просто какое-то фантастическое место, про которое в передачах по телевизору рассказывают, – летающие тарелочки и так далее. Туда отправляют ветеранов, которые все равно ни на что уже не годятся, кроме как воевать насмерть.

Ветераны убивают друг дружку, тамошнее, блюдечное, или какое еще другое начальство щедро расплачивается с руководством «Союза ветеранов – XX век» за каждую отрубленную голову. И платит славно.

Об этих деталях я узнала, когда приучила к себе Порейку. Я играла роль безответной доверчивой телки, которая не думает ни о чем, кроме изысканных вкусов своего повелителя. Господи, что только мне не пришлось перетерпеть от плешивого вождя в койке. Никому не расскажу, а то дойдет до Витечки, и он, несмотря на то что это были жертвы на алтарь нашей любви, задушит меня, как Отелло.

Порейко всех боялся, своих соратников в первую очередь. Он, например, купил «Мерседес» не первой свежести, но вместо того, чтобы катать меня по окрестностям, он спрятал его в сарае и заявил, что день еще не пришел. Я спрашивала его, когда же придет тот славный день, а Дима только отмахивался и принимался скрести свою лысину частым гребнем.

Но где-то через месяц он стал доверять мне больше, чем мужчинам. Он меня перевел в разряд «мам», полагая себя моим ласковым сыном, все груди искусал, мерзавец!

Зато начал приносить ко мне ценности. Оказывается, он получал свою долю как член руководства. Например, продали эти стервецы команду из Кашина, ему отстегивается десять или пять процентов. А раза два, он хвастался, его даже брали Туда. Но что Там, он даже мне не говорил. Облизывался, пучил глаза и изображал сома на песке.

Чем ближе подходил срок отправки из Меховска, тем чаще он мечтал вслух, лежа рядом со мной и гладя меня холодными как лед ногами (ненавижу у мужиков ледяные конечности!). Он говорил, что увезет меня в Швейцарию и буду я царицей мира.

Я благодарила как могла, хотя сами понимаете, что мне эта Швейцария, пять Швейцарий, десять Швейцарий! Я должна выручить Витю.

И вот этот стервец Порейко готовился сдать своих мальчиков. Они к нему ходили, называли по имени-отчеству, хоть он и не местный, даже стенгазету делали, как пионеры в лагере! Они – мальчики, у них развитие остановилось.

Когда он сдаст меховцев, то получит половину от платы и еще слетает Туда, на блюдечко, где тоже можно выиграть – только я тогда не знала как.

И ему не было жалко ребят. Он торопил время – скорее бы наступал День.

– А что же ты будешь делать, когда вернешься? – спрашивала я. – Ведь кто-то может спросить, куда делись мальчики.

Вот тут он и начинал мне плести про Швейцарию. И утверждал, что предыдущие председатели местных организаций, которые сдали ветеранов, уже там, в Западной Европе.

За этот месяц приезжал пару раз генерал – готовили переброску. Я уже знала, что это сделают через вагон-холодильник, специально обработанный для переброски, – деталей не знаю и не интересовалась, я вам не Эйнштейн!

И я начала культивировать в Порейке ревность. Он должен был трепетать от мысли о том, как я от него сбегу. А сбегу я немедленно, как он оставит меня одну.

Времени было мало. Уже приезжал генерал. Я обещала генералу свои скромные прелести. Но не здесь – я уже знала весь механизм, запущенный этими работорговцами. Главным для них было одно: никто из проданных на войну ветеранов не должен возвратиться на Землю. Эти гады хотели, чтобы я стала вдовой, не обретя радостей материнства! Нет уж, не выйдет, господа! Вам нужны великие потрясения – а мне всего лишь Витечка.

– Они все забывают, счастливые люди, – исповедовался мне Порейко. – Они не помнят ни своего имени, ни своего прошлого. Они думают, что защищают родину, что за их спинами – родной город.

– А на самом деле?

– На самом деле это вроде стадиона, где бьются гладиаторы, а зрители делают свои ставки...

– Это бесчеловечно!

– Дура! Мы дарим им смысл жизни! Ветераны в нашем Союзе не имеют ничего за душой. В восемнадцать лет их отправили на несправедливые и жестокие войны и научили убивать и бояться мести тех несчастных, которых они обездолили и осиротили. Их сделали трусливыми и равнодушными убийцами. Они живут от пенсии до пенсии, а порой они и пенсии не выслужили, потому что их разыскивает милиция. Они забыли умереть, мы помогаем им – дарим для этой смерти.

– А как же они не догадываются, что воюют сами с собой?

– Они уверены, что воюют с чужими. Тех, их врагов, набирают в другой структуре. Они не то чтобы черномазые, но их везут с юга. Даже если снять маску, наши все равно увидят чужих. В последние годы нам положено было воевать с чернозадыми. Война продолжается. Что чечен, что молдаванин, что душман – все одна сволочь. А у них – вот что смешно! – у них, у душманов – мы их зовем ублюдками, – у них те же легенды и та же страсть защищать свой дом, как и у наших мальчиков. Ведь и там наши местные войны по установлению порядка создали категорию отмороженных и никому не нужных солдатиков. Так что они умирают с чувством выполненного долга и с любовью к ближним. А мы приумножаем свои капиталы...

И тут Порейко начинал хохотать.

Я хотела поглядеть на тех, кто покупает солдатиков. Порейку и генерала время от времени допускали к инопланетному начальству... Впрочем, когда я убедилась, что оба бездельника готовы на все, – я успокоилась. Я попаду туда, где идет война, я отыщу Витечку и верну ему память и любовь. А там мы прорвемся. Прорвемся ли?

Порейко с генералом как-то шутили, а я поняла: у солдат на том свете нет огнестрельного оружия – они должны драться из луков и мечами, как в рыцарском романе. Видно, тамошние хозяева – большие романтики. Я знала, что Одноглазый Джо ходил туда, охранял начальство и брал с собой «ТТ». Ничего, обошлось. А где хранится оружие, я знала.

Главное – попасть туда! Порейко обещал мне зрелище, подобного которому я в жизни не видала. Вот и ладушки.

Подходило время отправляться в путешествие. От нас туда посылали двадцать единиц корма для пушек, и тут появился ты, Гарик. Я не знала – верить тебе или нет. Но в любом случае ты не с ними, ты – я все чувствую, – ты им враг. Значит, я постараюсь тебя защитить – иначе тебя просто уничтожат. Уровень зла в Меховске выше любой человеческой нормы. Я в этом зле купаюсь, как в теплом бассейне, потому что ступила уже за пределы морали. Может, я сложно выражаюсь, но проще не могу.

Конечно, я пыталась узнать, осторожно, аккуратно, под каким именем там существует мой Витечка, но ничего не узнала. Не могла же я показывать Порейке паспортную фотокарточку, на обороте которой написаны в мой адрес слишком теплые слова. Я эту фотокарточку уже всю зацеловала. Но это – мои проблемы.

За день до пересылки приехал генерал, с ним шеф – Рустем, он тоже хотел поучаствовать. Ненавидела я их – безумно. А тут еще они убрали Аркашу. Я его мало знала, но и его смерть легла на их черную совесть. Я до них доберусь! Думаю, Витечка меня поймет.

Я не знала, что и как буду делать там, на той планете. Правда, Порейко и компания, которые там бывали, твердили, что это не та планета, а наша родная Земля, но больше ничего объяснить не могли, потому что, думаю, и сами не понимали. И боялись копать глубоко.

Мне было жалко, что Ритку тоже туда отправляют. По их рассказам я знала, какая судьба ждет там медсестер и санитарок. Сама прошла это, только в настоящей жизни.

Но я не могла вмешиваться. Пока я не доберусь до моего Витечки, чужие судьбы меня не волнуют.

Потом наступил славный миг. Вас всех погрузили в вагон-рефрижератор и кинули куда надо.

Мы переехали туда в том же вагоне, но после вас, и, конечно же, нас не подвергали чистке мозгов. Мы были как вожди африканского племени. Помните, в школе проходили, как они сами работорговцам продавали своих людей, а те везли их на плантации в Америку.

Я не знала, как проникнуть на поле боя. Даже не представляла толком, что это такое. Но была уверена, не надо торопить события – судьба сама за меня распорядится. Пошлет кого-нибудь или покажет дырку.

Вот я и попала на этот стадион. Только по другую сторону баррикады.

Главное я поняла почти сразу, потому что мои мозги работали в нужном направлении.

Здесь есть несколько сенаторов, хозяев, или паразитов, – называйте их как хотите. Это не старички. Это изношенные люди, а возраст у них разный. Мир-то пустой. И, конечно, это не другая планета – это наша Земля, хотя какой-то ее далекий угол – видно, я по географии этот урок пропустила.

Эти старики здесь пользуются абсолютной властью. Но им скучно. Понимаете?

Что делает человек, когда ему безнадежно и смертельно скучно? Этот человек начинает играть в песочек или в домино. Вот и наши сенаторы придумали себе игру в войну.

Они сидят на балконе, а под ними поле боя.

И там идет самая настоящая война, в которой сражаются самые настоящие люди. Как я поняла, эта война идет уже сто лет, и сто лет кто-то поставляет старикам пушечное мясо.

Людей загоняют под купол, только сначала их лишают имен, прошлого, вообще памяти, а вместо этого в них внедряют совсем другую память, куцую и лживую, будто они всегда там внизу живут и всегда воюют за свой город, который нарисован на стенке за их спинами.

Для того чтобы солдаты не сбежали и не вспоминали, чего не надо вспоминать, за ними наблюдают агитаторы-идеологи и патер-ламы. Со временем краска, которой замазаны их мозги, становится прозрачной и даже слезает. После определенного срока, двух месяцев на наши деньги, такого солдатика надо обязательно убрать. Вот его и убивают в бою или на поединке. Перед каждым боем происходит рыцарский поединок. Самое радостное действие для старичков.

Старички делают ставки – они играют между собой, ставят на победителя, ставят на время. Солдатики для них – главное занятие в жизни.

Игра в живых солдатиков.

Чтобы получать товар, они согласны на то, чтобы вожди движения ветеранов приезжали сюда, тоже играли, ставили на рыцарей. Им платят гонорары – терпят их присутствие.

Когда я приехала, ты был уже внизу, проходил обработку. Я узнала, что Витечка с Валерой здесь уже давно, все сроки вышли, а они еще живы, но скоро их будут убивать.

Я засуетилась. И мне сразу повезло. Для того чтобы сидеть на балкончике и играть в войну живыми солдатиками, сенаторам нужны помощники. Не только служители, которые приносят воду или подставляют стульчики. Главное – посредники. Нас можно презирать, игнорировать, но нас приходится терпеть. Разозлишь нашего Деникина – и не будет тебе пополнения, и умрет твоя игра за неимением пушечного мяса. И придется вам, господа, переходить на пасьянс. Это им-то, кровососам, пасьянс! Поэтому нам, поставщикам двора его величества, не только платят – благо золотишка у них куры не клюют, нам еще устраивают культурную программу. Нам разрешают посидеть на балконе и самим делать ставки на ту или иную лошадку.

Ну хорошо – мы приехали и привезли товар, мы уехали. За исключением нашего генерала и Рустема, вряд ли кто бывает здесь постоянно. Но есть привилегированные люди с другой стороны баррикады – изнутри. Сейчас объясню, кто они.

У меня в свое время был воздыхатель, аспирант. Была у него книжка про Варшавское гетто. Гетто – это такое место, куда фашисты загоняли евреев, чтобы они не путались под ногами у настоящих арийцев.

В той книжке были фотографии.

На одной фотографии я увидела полицейских из гетто, как они получают задания, какие они бравые, и у них фуражки с желтым околышем, рожи толстые и уверенность в глазах: «Мы отличимся на службе главного врага, и он нас, конечно же, пожалеет».

Потом, когда подошло время, полицейских точно так же посадили в газовые камеры и ликвидировали. И рожи не помогли, и даже форменные фуражки.

Просекли? В военной зоне, внизу, были свои палачи, идеологи, разведчики, патер-ламы и прочая сволочь, которая помогала убивать наших ребят. А потом наступало время, и их тоже убивали – за год или даже меньше они вспоминали, какова была их жизнь раньше, и становились опасными. А если даже не вспоминали, все равно начинали задумываться. При мне на балконе как-то обсуждали эту проблему – сенаторы этой ситуацией очень недовольны. Только подготовишь специалиста-идеолога, а уже приходится его уничтожать. Так палачей не напасешься. А вторично лишить памяти человека нельзя. Помрет.

Головка этих предателей родного народа имела право и даже обязанность время от времени появляться наверху для отчетов и нагоняев – все как в настоящем учреждении. Наши пути не пересекались – мы-то живые, а они – кандидаты в покойники.

Если ты прожил здесь несколько месяцев, если ты видел балкон и старцев, ты уже начинаешь догадываться. Вот Гришка и догадался.

Объясняю: Гришка Кун – самый хитрый шпион на свете. Он имеет звание главного разведчика, зовется здесь графом Шейном и отвечает за идеологическую обработку новобранцев. Они к нему попадают бревнами, а должны выйти солдатами, рвущимися в бой. У него целая команда идеологов, организаторов, патеров и матеров – каждый солдат проходит через их руки.

Как-то стояла я в коридоре и думала: вот счастливый – ему можно ходить куда хочет.

А он, я уж потом узнала, смотрел на меня и думал: ну за что этой молодой бабе такое счастье – вырваться из клетки и лететь куда хочется. И готов был меня убить из зависти.

Он подошел ко мне: здравствуйте, ваше сиятельство, говорит, а мне смешно стало – как будто на балу из исторического фильма. Я засмеялась, он сказал, какие у меня чудесные зубы. Я хотела сказать, что это металлокерамика, две тысячи баксов. Сам он был непривлекательный – волосы прямые, кожа очень белая, в голубизну, а усы пышные, торчат в стороны.

Я спросила, правда ли, что он здесь – главный начальник, а он говорит – да, главный, над смертниками.

Я уже тогда о многом догадывалась. Мы разговорились, и он признался, что обречен на скорую смерть. Я спросила – а чего же он не бежит?

А он объяснил, что ему не убежать. Здесь двери отпираются только снаружи. А дверь в наш, живой мир никому не открыть. Возле нее всегда охрана.

И тут я решила рискнуть – времени было мало, другого такого случая может и не представиться.

И я вытащила фотографию Витечки и спрашиваю:

– Вы случайно не встречали там, внизу, такого человека?

– Как же не встречал, – отвечает он, – я его часто встречаю. Он имеет должность командира роты и чин лейтенанта, то есть офицера.

– Как его зовут?

– Вам его имя ничего не даст, – сказал главный разведчик, – потому что имена тем, кто внутри, меняют. Старого имени они не помнят.

Я почувствовала, что он чего-то недоговаривает.

– Как его здесь зовут? – спросила я.

– Коршун.

– Разве это имя? Что он, индейцем стал, что ли?

– После обработки люди становятся пустыми белыми табличками. И на этих табличках ты можешь писать что вздумается. Имя им не нужно надолго. Коршун, а может быть, и Слизняк.

– Нет, – сказала я. – Слизняк быть не может. Они же на фронте. Значит, имена должны быть боевые.

Шейн только пожал плечами.

– А сами вы откуда? – спросила я.

– Я сюда попал раньше, чем Коршун, точно я не помню – уж очень энергично они стирали мою память. Но это был большой город на большой реке. Вернее, на слиянии двух больших рек. Он назывался раньше одним именем, потом ему дали другое.

– Как здесь, – улыбнулась я. – То Витечка, то Коршун.

Потом я представила себе карту нашей родины и сказала:

– Вернее всего, это Нижний. Нижний Новгород. – Загадка была нетрудной.

– Правильно, – обрадовался разведчик. – Кстати, я помню мое настоящее имя. Григорий.

– Очень приятно, – сказала я. – Меня зовут Александрой. Вы можете привести Коршуна с собой?

– Сомневаюсь, – ответил генерал. – Во-первых, меня поймают и убьют даже раньше, чем я ожидаю. А во-вторых, он сам не захочет идти сюда.

– Вы скажете, что я его жду.

– А он вас помнит?

– Должен помнить! – воскликнула я. – Он же мой муж.

– Вряд ли это аргумент.

– А что аргумент?

– Еще не знаю. Но не смогу оказать вам эту услугу бесплатно.

– Скажите сколько.

– Не в том смысле.

– Если не в том, то я согласна.

Он поморщился, будто я ему чего-то кислого в суп налила.

– С женщин я платы не беру... такой платы. Мне нужна встречная услуга.

– Говорите. – Я сделала вид, что меня не задела его реплика. Даже самой последней шлюхе бывает обидно, если ее прелести отвергают. Хотя, конечно же, я почувствовала облегчение.

– Мне нужно уйти отсюда. Вместе с вами.

– Как же это сделать?

– Это ваши проблемы, – сказал Григорий. – Я доставляю тебе Коршуна, ты его берешь с собой. Но не забываешь и меня.

– Хорошо, – ответила я не задумываясь.

– Если обманете – я на выходе подниму шум. Пускай меня убьют, но ни ты, ни твой муж отсюда не выйдете.

– А вот пугать меня не стоит, – обиделась я. – Меня и не такие, как ты, пугали.

Он вдруг широко ухмыльнулся. Потом сказал:

– Ты – дикая кошка.

– Вот это уже культурнее, – ответила я.

– Думай, как нас отсюда вывести.

Я стала думать.

Для меня главной трудностью были не местные – какое им дело, кто уходит и как уходит. Я здесь второй раз, так что знаю: никто нас на обратном пути не проверяет. Но вот наши зададут вопросы. Наших надо нейтрализовать.

Я думала целый час, боевое время началось, но ничего не придумала. Можно было бы пристукнуть кого-то, допустим Порейку, и взять с собой Витечку. Но они размером отличаются, а лицо – ничего похожего. Да и остальные поднимут такой крик, что меня на выходе пристукнут. Значит, следует убедить моих спутников. А как их убедишь?

И тут я встретила Гарика.

Оказывается, Гриша Кун решил подстраховаться. Я как спасительница вызывала у него сомнения. И он отыскал Гарика. Хотя и обо мне не забыл.

Я понимала, что он послан мне судьбой. Ему тоже надо вырываться отсюда. Значит, нас будет четверо – четверо против них. Уже прогресс!

И тут Гарик сказал мне, что разведчик Шейн уже привел человека изнутри. Правда, израненного. Он лежит в комнате. Может, это и есть Витечка?

Гарик еще не успел закончить, как я уже мчалась по коридору – куда бежать дальше? В какой комнате?

По дороге мы никого не встретили – уже начиналось боевое время, и все, кто может, скопились на балконе или поблизости от него.

* * *

...Сенаторы играют, ставят на рыцарей, ставят на взводы – кого убьют, а кто убьет сам. Они входят в страшный азарт, я сама видела. Для них деньги не играют роли, но ради копейки удавятся, если эта копейка добыта в игре. Один как-то умер, мне рассказывали – сердце не выдержало. Хотя они, как говорят, бессмертны. И потому им очень скучно. Да любой из нас – стань бессмертным, через полгода или через сто лет, но обязательно повесится.

Вокруг сенаторов крутились служители и всякая местная шантрапа. Большей частью они тоже делают ставки на живых солдатиков, тоже играют, подражают начальству.

А рядом с сенаторами сидели наши – Порейко, генерал, Рустем. Они тоже научились играть, но для них главное не играть, а выигрывать, умножать гонорар.

Гарик первым вошел в комнату и сразу сказал:

– Здесь свои, не бойся. Как ты там?

Ответили не сразу. Я замерла в дверях – неужели сейчас я услышу его голос? Наверное, он никогда не поймет, на что мне пришлось пойти, чтобы отыскать и вытащить его отсюда. Только бы рана была небольшой... как в песне.

И он ответил. Хрипло, почти неузнаваемо – но ответил:

– Проходи. Я живой еще.

И тогда я оттолкнула Гарика и первой подбежала к Витечке.

Витечка лежал на полу, под головой у него почему-то была фетровая шляпа. Он лежал на спине вытянувшись, словно ожидал, что придет военная проверка, а раненым положено лежать по стойке «смирно», иначе выгонят из госпиталя.

Я присела на колени перед Витечкой и стала шептать:

– Витечка, я нашла тебя, ну слава богу, я нашла тебя, миленький! Я тебя вытащу отсюда, ты уж мне поверь, я вытащу тебя...

Я стала его целовать, но осторожно, конечно, я придерживала голову ладонью под затылком и сама шептала, ласкала его своим шепотом.

Он открыл глаза – узнал меня. По голосу узнал. Он даже улыбнулся мне.

И тут же нахмурился. Как человек, увидевший змею вместо бабочки.

Он спросил:

– Ты кто?

– Что с тобой, Витечка? – испугалась я. – Это же я, твоя Саша. Не узнал, что ли?

– Как зовут? – спросил он.

– Александра я, Саша. У тебя контузия, да?

– Я ищу Надин, – произнес он медленно. Он меня не узнавал. – Мне нужна Надин. Они изнасиловали ее. Понимаешь, эти ублюдки изнасиловали ее.

– Кто такая Надин? – спросила я.

Гарик не смотрел мне в глаза. Он сказал:

– Это медсестра. Там, внутри, они ее изнасиловали. А потом у нас показывали агитационный фильм, и он все это увидел.

– Какой еще фильм? Неужели ты им веришь?

– Я не верю. Большинство поверили.

– Я сам видел, – подтвердил Витечка. Для себя он оставался Коршуном.

Тогда у меня все внутри оборвалось.

Я поняла, что он еще в отключке. Что он, как они и добивались, отмороженный – он меня не знает.

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Странный вопрос. Вчера Коршуном звали.

Он попытался улыбнуться. Но неуверенно. Слава богу, что хоть улыбки у него не получилось.

– Тебя зовут Витей, – сказала я. – Витечкой.

– Очень приятно. Но мне надо идти. Григорий сказал, что ее можно найти здесь. Это правда?

– Да на хрен мне сдалась твоя Надин! – воскликнула я. Это не потому, что я психическая. Но получилось, словно ты бежишь, бежишь, добежала, а тебе говорят, колбаса кончилась! Так, наверное, раньше вся жизнь протекала.

– Не надо, – сказал Витечка. Он не хотел меня обижать. Так и должно быть. Витечка, который сидел в шкуре этого Коршуна, не любил обижать женщин. Потому их у него одновременно бывало до дюжины, все враждовали, ему приходилось хуже всех. Но он отказать не умел.

– Ничего не изменилось, – сказала я. – Тот же ходок.

– Ходок? – Он не понял слова.

– Ну козел! Сексуальный маньяк.

– Спасибо, – сказал Витечка. – Вы свободны.

Голос его, выражения его. Все по-старому. Только меня нет. Меня не видят и не помнят.

– А чего сюда приперся? – спросила я. Грубо, но это не от плохого отношения к Витечке, а ввиду разочарования.

Я уже губы подставила – поцелуй в диафрагму, как говорили на заре моей туманной юности, а мне вместо поцелуя звонкая пощечина.

– Я ищу Надин, – объяснил Витечка, – они ее изнасиловали и убили, понимаешь?

– Так изнасиловали или нет? Я не выношу боевых подруг, которые разевают рот на мое имущество.

– Я не знаю, – сказал Витечка доверчиво. Он был такой израненный и так плохо забинтован, что мои руки тянулись к нему, чтобы привести его, насколько можно, в порядок. Но я сдерживала себя. Обида была сильнее свойственного мне гуманизма.

– Мне сказал полковник... Григорий, да, Григорий?

– Григорий.

– Он пообещал мне, что найдет Надин. Что Надин здесь, понимаешь? Он меня сюда тащил на горбу, а ты говоришь – он был на нас обижен.

– Откуда ты знаешь Григория?

– Люди должны помогать друг другу. – Он заговорил наставительно, как партайгеноссе на проповеди. – Это способствует их лучшему перерождению. Мы с Гришей в Тирасполе были. Это Приднестровье.

– Спасибо за объяснение, – сказала я. – Что-то я его там не заметила.

Гарик не сдержал улыбки. Ему виделось что-то смешное в нашем диалоге.

– А тебе, – повернулась я к нему, – я ноги выдерну.

– Спасибо за внимание, – сказал Гарик. – Но вряд ли это поможет нашему общению.

– Мне уже ничего не поможет.

Тут и пришел граф фон Шейн. Он вошел как раз в тот момент, когда я спрашивала Витечку:

– А где Валера? Ты Валеру видел или потерял, как и меня?

– Валера? – тупо произнес он.

– Александра, – позвал Гриша от двери, – можно вас на минутку?

– А вот и ты! Где пропадал? – рассерженно накинулась на него я.

– Простите, но я обыскал весь стадион. Я же не знал, где вы спрятались.

– Я была на виду, – ответила я. – И кто хотел, – я показала на Гарика, – без труда меня нашел.

Красиво сказала. Как в высшем обществе.

– И я бы нашел, – миролюбиво ответил Григорий. – Если бы мне не пришлось просидеть полчаса в крысиной норе, чтобы не попасться на глаза слишком внимательному охраннику.

– Убрал бы его, и дело с концом, – подсказал Витечка. – Они здесь ублюдки.

– Кончай свои солдатские бредни, – зло сказала я. – Здесь ублюдков нет.

– Это не бредни, – возразил Витечка. – Я живым не останусь, если их не замочу.

Я готова была взорваться – тогда бы от всех и клочка не осталось. Но Гриша был настойчив:

– Выйдем наружу, на минутку!

Я пошла следом за ним. Он остановился в коридоре.

– Он меня не узнает! – пожаловалась я.

– А разве мы об этом договаривались? – Он оскалился, зубы плохие, пора к протезисту. – Я же не могу снять с твоего Вити заморозку. Не могу, что будешь делать? Какого вытащил, такого и получай. Не помнит он тебя, и твое имя ничего ему не говорит. Но он вылечится, придет в себя.

– При чем тут какая-то Надин?

– Не сердись на него, – сказал Григорий. – Если он тебя не помнит, кому он будет хранить верность? Ведь он привязчивый. Он увлекся медсестрой в лазарете, а эта медсестра попала в плен к ублюдкам. Ты знаешь, чем это кончается?

– Догадываюсь.

– И потом был сделан фильм о том, как враги добивают раненых и насилуют девушку. И этот фильм наши пропагандисты показывали перед боем, чтобы солдатики яростнее сражались.

– А как же сняли?

– Снять что угодно – несложно. С балкона можно снять, с летающего шарика можно снять. Было бы желание.

– Ладно, рассказывай дальше, – сдалась я.

– Я понял, что у меня есть только один шанс его сюда затащить – обещать ему Надин.

– Значит, ты врал?

– Может, врал, а может, и не врал. Это обычное дело на такой войне... Важен результат.

– А почему Витечка весь израненный?

– А потому, что он кинулся в бой, когда убили Шундарая в рыцарском поединке. Шундарай был его другом.

– Странное имя.

– Там встречаются и более странные имена.

– Его надо перевязать.

Григорий с облегчением вздохнул.

– Ты его получше перевяжи. А потом отправимся искать эту самую Надин.

– Зачем она нам? – удивилась я.

– Пока не будет ясности, он не успокоится, – сказал разведчик Гриша. – Мы рискуем его жизнью. Он хочет сам пойти.

Тут я разумно возразила:

– Его хватит на десять шагов. Потом кранты.

– Объясняю, – сказал Григорий. – Пока судьба Надин неизвестна, твой возлюбленный остается в критическом состоянии.

– Но в этом же вы виноваты! – заметил Гарик, который вышел в коридор. – Вы его притащили сюда.

– Я не тащил, – сказал Григорий. – Я обеспечил воссоединение Александры с Виктором. Это произойдет не сразу, но произойдет обязательно, если мы сможем вернуть Виктора домой. Ваша очередь, Александра. Зарабатывайте свои очки. – Григорий сделал приглашающий жест.