Текст книги "Мир приключений 1968 № 14"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Сергей Абрамов,Александр Абрамов,Евгений Рысс,Георгий Тушкан,Николай Коротеев,Игорь Подколзин,Борис Ляпунов,Евгений Брандис,Евгений Муслин,Борис Зубков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 57 страниц)

Имеющий уши да услышит

Как он поднялся из моря, так и опустился снова на дно.

А. Грин, «Бегущая по волнам»

На двести аршин уходила наклонная штольня. Рыть ее было легко, рыхлый песок сам ложился на лопату, но стены осыпались быстро, и приходилось обкладывать их камнями. Гора, подступавшая к берегу, нефтяной колодец у ее подножия и масляная пленка на воде подсказали Андрею направление шахты.

Жители Биби-Эйбата уже привыкли к тому, что русоволосый офицер каждое утро поднимается с восходом солнца и спешит в свое подземелье. Одни помогали чужеземцу потому, что верили в него, другие – выполняя волю ханского визиря.

– Ученый человек хочет открыть поток, который даст нефти больше, чем все наши колодцы, – сказал им визирь Мирза-бек-Баят.

По его приказу в селе дважды объявляли авариз, [17]17
  Авариз – обязательные для всех общественные работы.


[Закрыть]и все мужчины выходили на рытье штольни.

Полководец и дипломат, главный советник Фатали-хана, Мирза-бек-Баят любил увлекающихся людей. Он нашел замыслы капитан-поручика выгодными для Ширвана и, чтобы подбодрить Андрея, показал ему в селении Балаханы колодец глубиною в девяносто аршин, который был построен местным мастером Аллахъяром четыреста лет назад.

Попав в Балаханы, Андрей наблюдал, как рыли нефтяной колодец. Обвязавшись веревкой, мастер надвинул папаху на лоб и спустился вниз. Его помощники недвижно, словно бы оцепенев, стояли у края колодца, держа в руках веревку. Ствол был глубокий, и мастер не скоро достиг дна.

Слышались гулкие удары кирки о землю и песня «Ай, бери-бах-берибах», которую пел мастер. Вот голос певца дрогнул, песня замерла, и подмастерья насторожились, готовые потянуть вверх веревку. Но мастер снова запел. Андрей знал, что, как только песня оборвется, помощники должны вытащить мастера, надышавшегося газом, на воздух.

Он побывал в Сураханах, в сложенном из крепкого камня старинном храме Атешга, где горел газ. «Вечному» огню как богу поклонялись индусы, потомки гебров. Круглый год они ходили голые, с небольшой повязкой на бедрах, изнуряли себя постом.

Андрею предложили остановиться в одном из лучших домов крепости, но он отказался. Он хотел жить около шахты. Да и в крепости Андрей острее ощущал бы свое одиночество. А на Биби-Эйбате ему повезло: он встретил старого друга. Садовник Гулам некогда помог Андрею бежать из башни, в которую его заключил уцмий Амир Гамза. Жизнь обошлась с Гуламом сурово. В неурожайный год у него сгорел сад, дом отобрали за долги, и он покинул Каякент. Так Гулам стал поденщиком у откупщика нефтяных колодцев.

Но невзгоды не сломили Гулама.

Он остался общительным и веселым человеком, всегда имел про запас забавную притчу.

Отказавшись от удобств, Андрей без колебаний поселился в тесном, наполовину врытом в землю доме Гулама.

В шахте работали пригнувшись; стоило расправить плечи, и голова упиралась в своды. Андрей запрещал вносить туда огонь: не ровен час, вырвется горючий газ и взорвет штольню. После того как он выходил из темноты на свет, глаза слезились, и перед ним долго мелькали яркие круги. Как-то, будучи в шахте, он услышал подземный гул и, забыв об опасности, ждал, что с минуты на минуту хлынет нефтяной поток. Но время шло, он со своими подручными углублялся в морское дно, а нефти не было.

Порою его смущали пятна на воде, под которыми утихали волны. Они, как и пузырьки газа, внезапно исчезали, потом возникали там, где их не было прежде, и снова появлялись в ста саженях от шахты. Относило ли их течением и ветром, закрывались ли временами трещины в изгибах морского дна или, широко расплываясь в глубинах, нефтяная река текла повсюду? От этих мыслей он уставал сильнее, чем от рытья штольни.

– Мучаешь себя, гардаш, – посочувствовал, ему Гулам. – Поедем рыбу удить, отдохнешь…

– А к Шайтан-абаду поплывешь со мной? – спросил Андрей.

Он начинал думать, что именно там найдет разгадку нефтяных потоков. Ведь нигде на море не наблюдал он таких огромных нефтяных полей, как у этого острова.

– Поеду. Но об этом – никому. А то нам обоим несдобровать, – сказал Гулам.

Чтобы усыпить подозрения биби-эйбатцев, взяли курс в сторону, противоположную Шайтан-абаду. А выйдя в открытое море, свернули на юг. В розовой дымке таяла пирамида крепости, за кормой исчезали пустынные острова бакинской бухты. На карте они значились как Наргин, Вульф, Песчаный – эти имена по сходству каспийских островов с островами на Балтийском море дали им вначале века Соймонов, Урусов, Верден.

У Гулама были быстрые, проворные руки, и, хотя он редко выходил в море, паруса слушались его. Подогнув выше колен шальвары и упираясь широкими ступнями ног в днище киржима, он стоял у мачты, жилистый, худой, откинув назад голову, повязанную белой тряпкой. На темном от загара и нефти лице сверкали белки глаз, и казалось, что острый, с горбинкой нос, как руль, рассекает воздух. Закидывая в море сети, он выбирал их осторожно, словно бы поднимал из колодца бурдюк и боялся расплескать нафту.

– А ты к нефти привык?.. За садами не скучаешь? – спросил его Андрей.

– Человек ко всему привыкает, на то он и человек, – философски заметил Гулам.

– Земля дарит людям и плоды, и нефть…

– Сады с черными колодцами не равняй! Там, где прольется нефть, не только дерево – трава не вырастет, – возразил Гулам. – И на что, скажи мне, сдалась людям нефть! Для огня? Но и сухое дерево хорошо горит, и даже презренная рыба-змея, минога, высуши ее – горит долго и ярко.

– Я покажу тебе великую силу нефти, которую на пользу людям обратить можно.

– Ай, балам, не убеждай меня! Уговаривать и удивлять – дело звездочетов и мулл, а ты честный человек, – сказал Гулам.

Он был всего на три-четыре года старше Андрея, но любил покровительственно говорить ему «балам» – дитя.

– Ладно, молчу, – нахмурился Андрей.

Багровел закат, предвещая ветер, и они держались у берега. Когда шли мимо бугристой пепельно-синей горы с двумя вершинами, Гулам сказал:

– Эту гору зовут «Бакинские уши». Она и впрямь похожа на уши. Аллах вылепил ее такой, дабы напоминать людям: «И горы имеют уши». Мне говорили, что при Шах-Аббасе тут убивали тех, кто не умел держать язык за зубами и хулил властелинов.

Заночевали на берегу, привязав киржим к дереву, стоявшему у воды. В дороге они съели по две овсяные лепешки с пендиром, легли спать голодные, а утром зажарили на костре рыбу.

– После такого завтрака нам и шайтан не страшен, – пыжился Гулам.

Но Андрей видел, что Гулам тревожно посматривает на море – надвигался шторм.

– Отсюда до острова рукой подать, – сказал Андрей.

– Ай, балам, я и не собираюсь томиться на берегу! – откликнулся Гулам.

Свежий ветер подхватил киржим, понес его по вздыбленному морю.

– У каспийского норда нрав крутой. – Андрей поднял воротник мундира.

– Он нас хочет разбить о Шайтан-абад.

«Только бы норд не нагнал туч, только бы…» – твердил про себя Андрей. Он боялся потерять из виду берег. Андрей помнил, что Шайтан-абад стоит как раз напротив лилово-рыжих холмов и скалы, похожей на орлиный клюв. Эти приметы врезались в память.

К счастью, горизонт был чист.

– Добрались! – воскликнул Андрей. На берегу виднелись знакомые очертания холмов и скалы.

– А где же остров? Море кругом чистое… – удивился Гулам.

Ошибки быть не могло, они шли верным курсом. Береговые приметы не обманывали. Куда же делся Шайтан-абад?

– Отплывем подальше, – неуверенно сказал Андрей.

Они прошли еще три мили, но не встретили даже рифов. Острова и след простыл. Не было ни нефтяных полос, ни разводий на море, лишь кое-где поблескивала радужная тягучая пленка. Остров поднялся со дна и снова ушел под воду. Как град Китеж из сказки… Но почему изменила свое русло подводная река? Не она ли питает нефтяные колодцы Челекена, струится у берегов Жилого? «Правду ли сказал Музаффар, что нефтяной поток бежал по земле к морю, когда вулкан сотрясал округу?» – спрашивал себя Андрей.

– Еще искать будем? – Гулам с трудом управлял парусами.

– Повернем к берегу.

Они заметили длинную песчаную косу, дугой огибавшую лагуну, и повели киржим туда.

– А, проклятый шайтан, пропади он пропадом, ловко скрывает от смертных свои тайны! Упрятал остров… – довольный, что добрался до берега, ворчал Гулам.

Степь у моря была безлюдная, ветер крепчал, и Гулам, выжимая промокшую рубаху, приговаривал:

– Пошли, аллах, нам добрых путников или щедрых кочевников!

– Вряд ли кого встретим. Норд метет, ни зги не видно.

– У моря замерзнем; хотим не хотим – пошли искать укрытие. – Гулам надел все еще сырую, занесенную песком рубаху, затянул потуже лоскут на голове.

За оврагом наткнулись на глиняную мазанку. Она служила прибежищем для чабанов, гнавших отары с гор. Внутри мазанки мохнатыми горками стояли кизяки, посреди была вырыта ямка, выложенная камнем и плитками из обожженной глины. Над очагом не было трубы, здесь топили по-черному. Но разжечь кизяки Андрей и Гулам не могли: потеряли кресало.

– Тут ветер не дует, и мы согреемся без огня, – сказал Гулам.

В мазанке, лишенной окон, было темно; лишь узенькая полоска света падала из дверной щели. Оба чувствовали себя усталыми и, свернувшись на соломе, скоро задремали. Андрею снился Шайтан-абад: остров черной громадой вырастал из воды, и волны, пенясь и шумя, бежали от него. Скалистые гребни вонзались в небо, султан огня вспыхивал над Шайтан-абадом. И вдруг в пламени возникло искаженное гримасой лицо Музаффара. Он протягивал свои руки к Андрею, смеялся над ним, судорожно показывая на море, затянутое нефтью. Чернела, разрасталась бородавка на его лице.

Андрей открыл глаза, и видение исчезло. Рядом посапывал Гулам. Андрей закрыл глаза, стараясь снова уснуть. В полудреме, сквозь завывание и гул ветра, услышал стук лошадиных копыт, голоса людей. Это уже было наяву – за стеной спешились всадники, о чем-то говорили между собой. Андрей хотел открыть дверь, позвать их в укрытие, но Гулам остановил его.

– Разные люди попадаются в степи. Не спеши, – шепнул он. – Спрячься за кизяками…

Скрипнула дверь, и ветер стал бить ею по стене. На пороге, подбоченившись, стоял коренастый мужчина. Он потянул носом воздух и закашлялся – от кизяков шел прелый запах. Мазанка ему не понравилась, он с силой хлопнул дверью.

– Овечий загон, а не дом! – выругался он.

С ним согласились:

– Отдыхать будем в Алятах, село недалеко…

– Правильно говоришь!

Но один из приезжих был настроен остаться.

– Разожгли бы печь, кости бы согрели, – сказал он.

Ветер искажал голоса, но в какой-то миг Андрею показалось, что он уловил знакомые нотки.

– Посидим хотя бы на камнях. Лошади устали, загоним их. И куда нам вообще торопиться?.. – уныло произнес кто-то.

– Хорошо же ты служишь Искендер-хану…

– А чем гяур Искендер лучше других гяуров?!

От резкого порыва ветра зашуршал курай на крыше мазанки, заскрипел скрученный в столбы песок. До Андрея донеслись лишь обрывки разговора:

– С уруса глаз не спускай!

– К нему благоволит Мирза-бек-Баят…

– Выведай, что замышляет Фатали-хан… После того как Ага-Магомет-хан захватит Гилян и Талыш…

– Шахту разрушишь!

Гулам сжал руку Андрея:

– Понял, какие люди бывают в степи?!

– Пора в путь! – раздался за стеной властный голос.

Ему почтительно пожелали счастливого пути.

– Все будет сделано…

Видимо, около мазанки кто-то оставался.

Прошел еще час, прежде чем и они сели на коней.

Когда Андрей и Гулам выбрались из укрытия, всадники уже были далеко. В пыльной мгле смутно вырисовывались серые силуэты.

– Считай, что мы съездили удачно. Ты не нашел Шайтан-абада, но предупрежден об опасности. Кто знает, тот защищен, – сказал Гулам.

Старая истина – удача сопутствует предприимчивым. Хорошо, что он отважился снова поехать к Шайтан-абаду. Теперь, после случайно подслушанного разговора, у Андрея на многое открылись глаза. Стало ясно, почему так скованно и сухо держался с ним купец Исмаил. Он старался не встречаться с Андреем взглядом, говорил, что Томпсон спутал его с другим торговцем. В следующий раз притворился больным. Видимо, кто-то ожидал визита Андрея к Исмаилу и припугнул купца. А что, если Андрея и Томпсона выследили, когда они вместе шли к Исмаилу? Выходит, и смерть Томпсона – не случайность.

Ветер утих, и Гулам пошел проверять киржим. Андрей хотел обследовать ров, тянувшийся от пустынного нагорья к морю. Темная и глубокая выемка в земле тревожила, манила, будила воображение. «Неужели это и есть застывшая нефть, о которой говорил Музаффар?..» – думал Андрей. Утешая в едкой густой жиже, он спустился к черневшему руслу, растер в руке легкие, шершавые камешки. Это был не песок с засохшей нефтью, как показалось ему вначале, а затвердевшая вулканическая лава.

Находка обрадовала Андрея: было ясно, что нефть вливается в море подземными ходами, а отнюдь не течет поверху. Его догадка подтверждалась.

Неделю спустя Андрей позвал Гулама в свой закуток-мастерскую.

– Вынесем машину во двор, и ты увидишь… – таинственно сказал он.

Гулам разочарованно протянул:

– Ах, вот ты о чем… – Но, спохватившись, сказал: – Слушаюсь!

Опустив на каменную плиту машину, Андрей проверил, ровно ли она стоит, налил в бак «белую» нефть.

– Стань подальше и смотри! – Он отослал Гулама к воротам.

Андрей почти не сомневался в успехе: много дней подряд он обтачивал поршень, стремясь сделать его более подвижным, менял форму шатуна и считал, что если не нашел искомое, то близок к нему.

Сжав смесь, он с трепетом ощутил, как затряслась, загремела машина. Горючие газы уже давят на внутренние стенки машины, стремятся сдвинуть их, оторвать от корпуса. Но все стенки остаются на месте, все, кроме поршня. Он принимает на себя давление и отходит назад. Тепло, скрытое в нефти, подчинено его, Андрея, воле. Оно совершает работу! Андрей мысленно проследил за тем, что делалось в машине.

Взвился над железным корпусом дымок, пришел в движение шатун, потянул за собой коленчатый вал. И тогда закрутился маховик. Темно-серый диск вращался все сильнее, гул нарастал.

– Скажи, разве это не чудо?! – Обычно сдержанный, Андрей был неузнаваем. Взволнованный, возбужденный, он шагал из конца в конец двора, потирая лоб, жестикулировал.

Синий дымок над машиной потемнел, густые клубы дыма окутали ее. Раздался треск, от цилиндра отлетел кусок металла, а по песку побежала нефть. По инерции еще кружился маховик, но машина стояла.

– Она сломалась? Больше не будет крутиться? – спросил потрясенный Гулам.

– Исправлю. Я знаю, что делать, – сказал Андрей.

Он был слишком поглощен машиной, чтобы увидеть, как внезапно омрачилось до этого удивленное и радостное лицо Гулама.

– Слушай и запомни, гардаш… Никому, кроме меня, свою машину не показывай. Слышишь? Иначе уничтожат и тебя и ее.

– Будет тебе… – улыбнулся Андрей.

Гулам выглянул на улицу, обошел забор. На душе у него полегчало: чужие никто не видел, как крутилась нефтяная машина.

Встреча на перевале

Кто прорыл арык, знает, где источники.

Азербайджанская поговорка

Как агент Ост-Индской компании, Гленвил мог бы быть гостем бакинского хана и жить во дворце. Но англичанин избегал огласки и остановился в караван-сарае. С Музаффаром он предпочел встретиться на углу.

– Ты покажешь, где умер Томпсон, – сказал англичанин.

Музаффара не удивило это желание, он ничему не удивлялся. Про себя он называл Искендер-хана «веселым хозяином». Музаффар был благодарен ему за богатую приключениями, тревожную жизнь. Их дороги сошлись давно. Сальянец Музаффар попал в плен к персам, совершавшим набеги на азербайджанскую землю. Проданный в рабство, он гнул спину на каменоломнях Казвина. Гленвил приметил его там и, заплатив выкуп, взял к себе в услужение. Со временем он стал давать Музаффару самые опасные и секретные поручения. Англичанка считал, что сальянец предан ему душой. Но он заблуждался. Музаффар был себе на уме и, представься случай, предал бы своего хозяина. А пока что он находил выгодным для себя верно служить Гленвилу. Выполняя волю Искендер-хана, Музаффар убил Томпсона, заставил молчать купца Исмаила.

…Отослав Музаффара, Гленвил немного постоял у темно-серого недостроенного дома. Закрыв глаза, увидел перед собой живого, с грустной улыбкой старика, доверчиво обнимавшего его. Он еще сильнее, чем прежде, сожалел, что вынужден был убрать Томпсона, однако раскаяния не испытывал. Так уж сложились обстоятельства… Томпсон, доставленный после гибели шхуны в Петербург, угрожал бы интересам Гленвила, Ост-Индской компании, всей британской политике на Востоке. Другого выхода у Александра не было.

Гленвил вздрогнул, невольно отшатнулся от стены, услышав, как с крыши посыпались камни, песок. Черная кошка, подняв хвост трубой, ступала по карнизу. Гленвилу, не ведавшему страха, стало стыдно за свою слабость. Он вдруг подумал, что и ему уготовлена такая же смерть, как Томпсону. Или его ожидает участь отца?.. Кляня себя за сантименты, погнавшие его к этому месту, он поторопился выйти на многолюдную, шумную улицу.

Музаффар неотступно, словно страж, следовал за ним на расстоянии трех-четырех шагов. На этот раз Гленвилу было неприятно, что кто-то все время смотрит ему в затылок, и он предпочел, чтобы сальянец шел рядом.

В караван-сарае «Мультани», построенном индусами двести лет назад, ворота держали открытыми днем и ночью. Огромный прямоугольник двора кишел мужчинами, одетыми в архалуки и бухарские халаты, сверкая золотистой россыпью сена и жемчугом питьевых фонтанов. Коричневые, серые, черные гроздья папах выделялись на белом фоне тюрбанов. Ржали лошади, чавкали и сопели верблюды, надрывались ослы. От этого гула не спасали и каменные стены комнаты-кельи, отведенной Гленвилу.

Англичанину хотелось побыть в тишине, остаться наедине с собой. Он пересек полморя, для того чтобы выведать намерения русского капитан-поручика, помешать его планам. А в том, что они таят опасность для Англии, Гленвил был убежден. Что, если Михайлову удастся открыть богатые нефтяные ключи и направить торговлю горючим маслом – олеумом – через Россию?! Бомбейская компания лишится одной из самых выгодных статей своих доходов, а русские почувствуют себя уверенней на Каспии.

Гленвила беспокоили слухи о машине, которую, оставаясь в Баку, Михайлов выгрузил с фрегата. На что она сдалась русскому вдали от родины, почему он дорожит ею, прячет от жителей Биби-Эйбата? Александр интуитивно угадывал, что между этой машиной и шахтой, вырытой Михайловым, существует какая-то непонятная, загадочная связь.

Он уснул с мыслью о том, что сам побывает в штольне и, проследив за тем, где Михайлов держит свою машину, тщательно осмотрят ее.

У порога комнаты, закрывая вход в нее, улеглись Музаффар и рулевой с «Улдуза» – Бахрам.

Собравшись наконец проникнуть в шахту, Гленвил с удивлением обнаружил, что ее охраняют.

– Так приказал Мирза-бек-Баят, – сказали ему в селении.

Музаффар собрал для Гленвила подробные сведения о встрече Мирза-бек-Баята с Михайловым. Возвращаясь через Апшерон в Кубу, Мирза-бек-Баят со свитой зачем-то на весь день останавливался в Биби-Эйбате. Он ходил с русским вдоль берега, спускался в подземелье, потом вызвал старосту и сказал, что тот отвечает за шахту головой.

– Без старосты в шахту не пробраться, – доложил англичанину Музаффар. – Подкупи его.

Приближался праздник, и Гленвил, дабы расположить к себе старосту, поднес ему «байрамлык». Староста взял подарок, поблагодарил, но о том, чтобы допустить незнакомца в шахту, и слышать не хотел.

– От гнева визиря кто меня спасет? – Он испуганно таращил на Гленвила глаза.

«С трусливым дураком общего языка не найти», – подумал Александр.

– Подожди, хозяин. Явишься к нему еще с одним приношением, и он не устоит, – посоветовал Музаффар.

– Страх сильнее соблазна, – усомнился Гленвил.

Он досадовал и на Музаффара, и на его сообщников, упустивших момент. Они промедлили с обвалом шахты, когда та была без присмотра, доставили ему тьму хлопот. Гленвила неотступно преследовала мысль: не узнал ли капитан-поручик о его замыслах, не поэтому ли обезопасил себя?

После долгих раздумий Александр решил задержаться в Баку.

Море было над ними. Андрею казалось, что он слышит, как рокочут волны. Под ногами хлюпала грязь. Тяжелые капли падали сверху, вода стекала по стенам, просачивалась из земли. Ее черпали ведрами, откачивали помпой.

– Скоро плавать будем, а не ходить! – ворчал Гулам.

А нефти не было.

Продрогший от сырости, в мокрой одежде, с руками и лицом, перепачканными глиной, приходил Андрей домой. Мылся из бочки, сушил у горячей печи белье и запирался в сарайчике с машиной. Он далеко продвинулся в своих поисках: установил, что поршень должен быть податливей и мягче, а камеру, которая быстро перегревалась, надо окружить водяной рубашкой для охлаждения. Но в Баку этого не сделать. Будь он сейчас на железоделательном заводе… Андрей с тоской вспоминал о горнах и печах Сибири, об огненных дел мастерах.

– Езжай в Лаич, – подсказал ему Гулам.

Лаич! Мирза-бек-Баят подарил Андрею шашку, сделанную в Лаиче, – она со свистом рассекала воздух, мгновенно разрезала войлок и пеньку. Сталь не ржавела, не тупилась. Андрею говорили, что в Лаиче каждый из мужчин – медник или оружейник. Оттуда везли медную посуду в Баку, Дербент, Шемаху, Гянджу. Мастера Лаича делали кремневые ружья, кинжалы, пики. Они отливали даже малые пушки – «зумбураки». Андрея уверяли, что тамошние оружейники знают и секрет дамасской стали.

Но путь в Лаич был долгий и нелегкий. Напрямик до него, правда, насчитывалось всего сто сорок верст; если мерить по-сибирски, это рукой подать. Однако находился он в горах, дорога петляла, и добраться до Лаича, да еще с грузом, было не просто.

Перед тем как высадить капитан-поручика на берег, Войнович выдал ему жалованье за все время плавания да еще за год вперед, так что до сих пор стеснения в деньгах Михайлов не испытывал. Теперь деньги были на исходе. Поездка в Лаич обошлась бы Андрею дорого, но сулила она многое.

– Со мной поедешь? – спросил он Гулама.

– Разве я отпущу тебя одного?

Уговорить откупщика колодцев, чтобы он освободил работника, Андрей взял на себя.

Откупщик покуражился, но согласие дал. Он рассчитывал, что, добравшись до нефтяной реки, офицер не забудет его услуг.

Биби-эйбатский староста помог Андрею нанять повозку, сказал, что помнит наказ Мирза-бек-Баята и будет в оба смотреть за шахтой. Капитан-поручик был старосте по душе, и он одолжил ему свою овчину и папаху.

– На перевале выпадет снег. Даже северный, русский человек замерзнуть может, – сказал он.

Едва начало светлеть, как они выехали из селения. Гулам погонял лошадей, Андрей сидел у машины. Крепко привязав к доскам, ее обернули рогожей, прикрыли овчиной. Ружья спрятали под соломой: Андрей не забыл разговора у мазанки и был готов ко всему. Даже старосте, спросившему его, зачем он оставляет Биби-Эйбат, не открыл назначения своей поездки, сказал, что этого требуют торговые дела.

На шестой день пути увидели Лаич. Он лежал в низине, защищенной горами от бурь и врагов. Было в нем примерно триста – триста пятьдесят домов. Крепостной стены город не имел, но дома его тесно жались друг к другу, и сверху казалось, что все здесь живут под одной крышей. «Ишь, ремесло одно и народ дюже дружный!» – подумал Андрей.

Их проводили в караван-сарай, осведомились, что они собираются купить – оружие или посуду. Узнав, что чужеземец – русский офицер да еще инженер, хозяева мастерских оживились:

– Железа, меди, серебра не привез? Давно корабль из Астрахани был?

Они забросали его вопросами. Ремесленники Лаича получали немного меди из Кедабека и дашкесанский железняк, но этого им было мало. Русский металл они ценили высоко.

Андрей ответил, что железа и меди, а тем паче серебра у него нет, а прихода корабля он сам ждет с нетерпением. За полгода лишь два русских судна добирались до Баку, но писем от Кати они не привезли. Капитаны сказали, что собирались в плавание тайком и с якоря снимались ночью. Поступали так, дабы уберечься от лазутчиков: уж больно много шхун и шнявов было потоплено между Астраханью и Баку. Андрей расспрашивал мазуров о Кате. Они пожимали плечами, твердили: «не ведаем». Лишь боцман, у которого брат плотничал в садовой конторе, вспомнил, что видел ее. Была она, по его словам, в добром здравии, собою видна и в похвальном расположении духа.

Гулам попросил, чтобы их отвели к самым искусным мастерам. Ремесленники покосились, сказали, что у них все оружейники и медники – умельцы, потом зашептались и показали на крайний в городе дом.

Возле ключа, бившего тугой серебристой струей, дорога упиралась в забор. Натянув поводья, Гулам с досады пробурчал:

– И спросить не у кого, как проехать!..

Андрей кивнул в сторону женщин, мывших у родника посуду.

– Вай-мэ, ты хочешь, чтобы нас побили камнями! – всплеснул руками Гулам.

Женщины были в чадре, уродовавшей фигуру, закрывавшей лицо. Их всех можно было принять и за старух, и за девушек. Вспыхивали, сверкали отраженные в воде медные кувшины, казаны, сехенги. Но вот Андрей заметил, как чьи-то тонкие пальцы приподняли край покрывала, и в дрожащем зеркале-лужице возникло мягкое чистое лицо с большими глазами и вычурным рисунком бровей.

– Скажи, куда нам ехать, красавица! – не сдержался он.

Задернулся полог чадры, девушка сжалась, стала такой же, как все.

– Ты с ума сошел! – не на шутку испугался Гулам.

А девушка осмотрелась и торопливо сказала:

– Сверните к горе и от виноградника – прямо.

Незнакомка чем-то напоминала Катю: статной ли осанкой, смелостью, напевной речью…

Андрей проводил ее взглядом и, нащупав на груди медальон, вздохнул.

– Рассказать тебе, что сделали в Шихово с одним искусителем?

Почему-то все назидательные и озорные истории у Гулама происходили в Шихово.

– Валяй, послушаю твою баутку, – безучастно сказал Андрей.

– Ладно, пощажу тебя. Тем более, что в Шихово ничего особенного не случилось: соблазнителя подбросили вверх три раза, а поймали только два раза.

Закир-уста, к которому направили Андрея и Гулама, вытаскивал из горна вишнево-красные болванки и быстро клал их на почерневшую наковальню. Поручив заготовки подмастерьям, стоявшим подле него с молотками, он вытер руки о фартук и сказал приезжим:

– Рад видеть вас.

Андрей подошел к повозке, скинул с машины рогожу. Полюбопытствовал, как отнесется Закир-уста к механизму. У мастера в глазах метнулись искорки, задергались кончики усов. Не остался равнодушным. По Томскому заводу Андрей знал, что если есть у человека в глазах огонек, то и в груди есть жар. Понравился ему Закир-уста.

– Твое железо отдает нефтью и гарью. Ты подрываешь им крепости? – Мастер говорил медленно, растягивая слова.

– Эта машина не для войны. Она человеку в помощь, – ответил Андрей.

– Пусть будет так, – сказал Закир-уста.

Андрей вынул обломок металла, спросил, не возьмется ли мастер отлить новую крышку и поршень, показал чертеж.

Мастер молчал.

– Работа тяжелая, но я в долгу не останусь, – сказал Андрей.

– Я стар, глаза мои устали… – нахмурился Закир-уста.

– Мы будем вечными твоими должниками, уста. И дети наши запомнят твое имя. Очень просим тебя, – вмешался Гулам.

– Но я слишком занят…

– Сделай милость, не откажи. Никому, кроме тебя, эту работу не сделать, – упорствовал Гулам.

– Я посмотрю… – уже другим тоном произнес мастер.

– Машаллах! Золотые руки дороже золота! – воскликнул Гулам. В отличие от Андрея, он сразу раскусил, что мастер любит похвалу.

– Возвращайтесь домой. После новолуния получите то, что заказали, – сказал Закир-уста.

– Будешь из-за нас в Баку ехать, кузницу оставишь? – удивился Андрей.

– Мы повезем в Баку много посуды…

От задатка Закир-уста отказался, сказал, что его сыновья, заехав на Биби-Эйбат, получат с Андрея сполна.

Андрея тянуло снова встать у горна, подышать раскаленным воздухом печи, самому приготовить из земли формы для литья. Но он понимал, что ремесленники, укрывшиеся ото всех в горах, не пустят чужого в свой цех.

Заночевали в Лаиче, а утром собрались в путь.

– Лучше оставайтесь, вьюга идет, – предостерег их конюх караван-сарая.

– Послушай его. Смотри, как небо затянуло! – сказал Гулам.

– Застрять здесь мало радости. Поспешим. – Андрей боялся за шахту.

Похолодало. Темными и плоскими стали горы, гребнем выступавшие впереди. Снег на них дымился, синел.

Вблизи от ущелья задул ветер.

– Завалит нас на перевале – шахту в снегу начнешь рыть? – брюзжал Гулам.

– Да ну, ветер разгонит облака! – сказал ему Андрей. Но сам с тревогой смотрел на морозный туман, сползавший в ущелье.

На подступах к перевалу снежная крупа колола щеки, слепила глаза. Ветер пронизывал насквозь, перебивал дыхание. На распутье замело дорогу, и они не знали, куда ехать. «Проклятые крестцы! [18]18
  Крестцы – распутье на олонецком областном наречии.


[Закрыть]– мысленно выругался Андрей. – Говорят же, что распутье – притон нечистых духов».

– Эх, до Шемахи бы доехать, а там спокойно будет! – убеждал себя Гулам.

Андрей встряхнул овчину, накинул ее на плечи Гулама.

– Возьми себе, – отодвинулся Гулам.

– Будет тебе… Я привычный, в снежном краю вырос. – Андрей заставил его надеть доху.

За изгибом дороги, версты через две, начинался перевал. Колеса скрипели на снегу, утопали в сугробах, буксовали на тонкой наледи. Повозку едва не занесло над бездной, и Гулам, обратив к Андрею побуревшее, мокрое от снега лицо, выдохнул:

– Повезло…

Дорога сужалась, вползала в теснины. Снежная кровля свисала с гор, грозя обвалом. В белом просвете выглянула сторожка. Когда приблизились к ней, лошади повели себя беспокойно.

– Неужто волки? – привстал Андрей.

Гулам покачал головой:

– Чуют лошадей.

Из сторожки выбежали люди, приветливо замахали руками.

– Салам! – крикнул им Гулам.

В ответ мужчины вскинули ружья.

– Ложись и гони! – Андрей пригнул Гулама к сиденью.

– Стой! – неслось им вдогонку. – Стой!

Мужчины выводили лошадей, седлали их.

Андрей и Гулам успели удалиться от сторожки, но преследователи могли быстро настичь их. Гулам вовсю погонял лошадей. Пока что дорога шла под уклон, но дальше она взбиралась на кручи.

Андрей прицелился, выстрелил. Снова зарядил ружье… Повозку трясло, снег залеплял глаза, и попасть в преследователей было трудно. Их четверо? Нет, пятеро… Силы были неравны. Разрыв между повозкой и всадниками сокращался. «На подъеме они догонят нас», – ужаснулся Андрей. Свернуть некуда: справа – пропасть, слева – скала. Чуть дальше горы встают по обе стороны дороги. Они обложены мягким, рыхлым снегом. А за ними – цепи гор, одна, другая, третья… В таких местах и бывают обвалы.

– Скорее! – подгонял он Гулама. – Мчи!

Они оторвались от всадников, бешено понеслись вперед.

– Уйдем! – отчаянно твердил Гулам. – Уйдем!

Снег темнел в рытвине, к которой они приближались. Оттуда дорога круто взвивалась ввысь.

– Плохо дело, – прошептал Гулам.

Повозку подбросило, рвануло. Рытвина осталась за ней. Устало перебирая ногами, лошади с трудом шли вверх.