Текст книги "Мир приключений 1968 № 14"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Сергей Абрамов,Александр Абрамов,Евгений Рысс,Георгий Тушкан,Николай Коротеев,Игорь Подколзин,Борис Ляпунов,Евгений Брандис,Евгений Муслин,Борис Зубков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 57 страниц)

Оба жулика переглянулись.

– Не беспокойтесь, – весело сказал Гопкинс, – по нашему приказанию о вас даны такие солидные рекомендации, что я и сам иногда начинаю думать, что вы и впрямь приличные люди!

Все четверо засмеялись; Гопкинс и Вернер – громко и откровенно, а князь и его подручный – тихо, тенорком, прикрывая ладонями рты.

– Ну, как вы теперь предполагаете морочить этого кладоискателя? – спросил американец.

– Как скажете! – поспешил Курочкин.

– Нужно немного повздорить, погорячиться, сделать вид, что недовольны отсрочкой его отъезда, – сказал Гопкинс.

– А как с деньгами? Можно ли брать у него под те сто фунтов?

– Немного можно, но не обирайте слишком этого болвана. Меня интересуют не деньги, а как вы объясните ему неудачу поисков, когда он вернется обратно?

Оба жулика переглянулись и рассмеялись.

– Самое легкое! – махнув рукой, сказал старик. – Мало ли что! Причин для неудачи много, хотя бы то, что за сорок пять лет большевики сто раз могли сносить, засыпать и видоизменять эти места!

– Опять же мы господину Мюллеру дадим план в верстах, а теперь там километры. Вот уже немалая путаница в расстоянии.

– Все предусмотрено! – хитро улыбнулся князь. – Вместо шоссейной дороги пошлем по тропке куда-нибудь вверх. Там везде горы, ясно, что и тропинок сколько угодно.

– Опять же чинар или орешник, дерево такое. Клад будто бы зарыт его сиятельством, – указывая на старика, почтительно сказал Курочкин, – а там этих чинаров за сорок лет, наверное, целый лес вырос!

– Молодцы, настоящие пройдохи! – восторженно глядя на жуликов, засмеялся Гопкинс.

– Затем, – словно не слыша одобрительных возгласов американца, продолжал князь, – у меня в этой бумаге написано «идти влево от тропинки вверх против течения ручья», а ведь с гор сбегают десятки ручьев и водопадов, поди догадайся, который из них самый нужный! А разве не могли высохнуть за это время ручьи? – чуть улыбаясь, говорил Щербатов. – И наконец, и сами большевики могли случайно обнаружить царские сокровища.

– Пройдохи! – задыхаясь от удовольствия, пробормотал американец. – Можете идти! Когда будет нужно, капитан, – он кивнул головой в сторону весело улыбающегося Вернера, – найдет вас.

Гопкинс отвернулся, князь и Курочкин исчезли в той же двери, а капитан Вернер взял портфель и, почтительно поклонившись американцу, ушел.

Так месяцев через десять в городе Орджоникидзе появился уже знакомый нам по первой главе пастор Иоганн Брухмиллер, совершавший туристскую поездку по Кавказу.

Глава IV

Автобус с иностранными туристами, шурша шинами по асфальту шоссе, легко катил в сторону Дарьяльского ущелья. Горы насупились и ближе подошли к дороге. Усеченное плато Столовой горы висело влево, коричневый Терек, весь в пене и брызгах, вздыхал и метался; зеленые леса, голубое небо, свежий, густо напоенный ароматами горных трав и цветов воздух врывался через спущенные стекла автобусов.

– Неповторимая красота! – сказал один из молодых немцев.

– А Кавказ только начинается, – улыбнулась переводчица. – Через сорок – пятьдесят минут мы въедем в ущелье, откуда и начнутся суровые и прекрасные места!

– «Да-ри-ал»! – с трудом прочла название ущелья молодая бельгийка, всматриваясь в свой Бедекер.

– Вы увидите, господа, буйный и прекрасный в своей дикой красоте Терек, над ним развалины крепости и дворцы знаменитой в древности грузинской царицы Тамары, – ровным, заученным голосом рассказывала слушавшим ее туристам переводчица. – В настоящее время вокруг реки по обе ее стороны идут крутые…

Резкий, болезненный стон прервал ее слова. Она замолчала, испуганно глядя на посеревшее от боли, искаженное лицо пастора Брухмиллера. Он хотел что-то сказать, но из его горла вырвался тяжелый стон и он, хватаясь за грудь, с трудом пробормотал: «Бо-боль-но!!» – и навзничь повалился на сиденье. Один из голландцев подхватил тяжело осевшее тело пастора. Испуганно закричали женщины, взволнованно перебивая друг друга, заговорили мужчины.

Впереди уже видны были дома и сады Ларса, одного из осетинских аулов, расположенных вдоль шоссе.

Переводчица что-то крикнула шоферу, и тот, быстро оглянувшись, понимающе кивнул ей головой, свернул с шоссе и остановил автобус у большого каменного здания.

Из автобуса выскочили туристы, перепуганные внезапной болезнью пастора. Озабоченная переводчица уже вела кого-то к машине. Растерянные женщины с испугом и участием смотрели, как двое осторожно положили на носилки бледного, стонущего пастора. Его искаженное страданием лицо было перекошено, глаза потухли, руки быстро и непрерывно дрожали. Было видно, как тяжело и сильно страдал этот еще полчаса назад крепкий, цветущий человек.

Больного внесли в здание. Это была школа. Фельдшер внимательно осмотрел больного.

– По-видимому, отравление недоброкачественной пищей, хотя возможен и инфаркт. Случай тяжелый, и больному ни в коем случае ехать дальше нельзя, – сказал он.

– Но как быть? – заволновались остальные туристы. – Это наш товарищ. Мы все вместе вылетели из Берлина… мы не можем оставить его одного в таком состоянии.

– Один он не будет. Сейчас из города вызовем доктора. Он осмотрит больного, и если это серьезно, то господина пастора, как это только будет возможно, перевезут в клинику города. Если же это, будем надеяться, просто сердечный припадок, то через день-другой он на легковой машине приедет в Тбилиси, где мы встретим его. Во всяком случае, о состоянии его здоровья мы каждый день два-три раза будем извещены по телефону, – успокаивая туристов, сказала переводчица.

– Это совсем другое дело, – с облегчением заговорили туристы.

Спустя несколько минут автобус с остальными иностранными гостями пошел дальше по своему маршруту, а внезапно заболевший пастор остался в школе местечка Ларе на попечении озабоченного фельдшера.

Чемодан и дорожный саквояж пастора стояли у изголовья кровати, которую принесли из квартиры начальника почтовой станции. Пастору было немного лучше. Он уже легче дышал, иногда что-то говоря по-немецки, но фельдшер и начальник станции не понимали его. Лицо Брухмиллера стало спокойнее, серый налет, первоначально покрывавший его, сошел, однако слабость и то и дело повторяющаяся в области сердца боль не оставляли его.

По телефону из Орджоникидзе сообщили, что доктор к больному выехал и чтобы фельдшер немедленно положил горячую грелку на сердце и повторил укол камфары. Пастор молча и беспрепятственно подчинился вторичному уколу. Теперь он даже несколько раз пробормотал: «ка-ра-шо… спа-сиба».

Приехавший вскоре доктор внимательно осмотрел больного, но, не найдя инфаркта и не обнаружив отравления, предложил было пастору на следующий день в санитарной машине переехать в городскую клинику, но Брухмиллер, через приехавшего с доктором переводчика, наотрез отказался.

– Зачем? Этот глупый сердечный припадок и так уже нарушил порядок моего путешествия по вашей стране. Зачем же осложнять его новыми обстоятельствами? Сейчас я слаб, мне нужен только свежий воздух и покой. Здесь того и другого больше, чем в городе. Со мною уже не раз бывали такие припадки. Три дня отдыха, хороший сон, питание и покой – вот все, что поднимало меня на ноги. Надеюсь, что все это я найду тут.

– Хорошо, – согласился врач, – только не спешите подниматься, выполняйте мои указания и будьте под наблюдением здешнего фельдшера. Завтра к двум часам дня я навещу вас.

Так пастор остался в Ларсе, окруженный заботами начальника почтовой станции, его жены, фельдшера и двух местных жительниц, которые должны были готовить пищу, какую только захочет их гость.

Пастор долго лежал с закрытыми глазами, размышляя о том, как поступить дальше, как, сделав вид, что ему несколько легче, начать поиски зарытого здесь, в нескольких десятках метров от станции Ларс, бриллиантов императрицы.

Глава V

Антон Ефимыч часов около десяти пошел к Тереку. Старик любил рыбачить. Часов с семи он уже накопал червяков, взял две свои любимые удочки с красным и оранжевым поплавками и, позавтракав, пошел к Тереку, где невдалеке от деревянного моста (кладок, как именовали его местные жители) он знал тихое место под ивами, где водился сом и крупная плотва.

Дарья Савельевна, проводив старика, аккуратно помыла посуду, переоделась и, вынув запрятанные с вечера окурки, пошла к начальнику милиции, майору Гоцолаеву.

Майор, человек средних лет, сначала небрежно слушал подробный рассказ гражданки Пашковой. Жилищные дела, семейные ссоры, пьяные дебоши хулиганов надоели ему, и он как раз и ожидал, что эта пожилая, упорно добивавшаяся приема «только к начальнику» женщина станет жаловаться ему на соседей или нерадивость домоуправа. Но вскоре майор понял, что здесь было что-то гораздо более важное, чем домашние склоки соседей. Он внимательно выслушал старуху, затем позвонил, и, когда в комнату вошел дежурный лейтенант, начальник милиции сказал:

– Проводите сейчас же гражданку Пашкову к товарищу Боциеву. Доложите от моего имени, что дело серьезное и требует немедленного вмешательства органов госбезопасности, а вас, Дарья Савельевна, – повернулся он к сидевшей старухе, – от лица народа благодарю за помощь. Такие люди, как вы, очень, – он подчеркнул, – очень помогают нам в нашей трудной работе.

Гоцолаев крепко пожал руку Дарье Савельевне, и она вместе с лейтенантом вышла на улицу.

Спустя полчаса старуха сидела в кабинете полковника Боциева и снова подробно, толково и спокойно рассказывала ему о странном посещении ее квартиры двумя совершенно не похожими друг на друга «племянниками» покойного Почтарева.

– Вы думаете, они не знали друг о друге?

– Не только что не знали, а даже и не слыхивали друг о дружке, а второй, грузин, так тот даже своего якобы дядю Почтарева по имени-отчеству и вовсе спутал. Опять же оба испугались поначалу, когда наскочили один на другого, а после тихо об чем-то поговорили, а как договорились, так оба успокоились и начали нас со стариком обхаживать, вроде как больно им, что Почтарев помер, не осталось ли каких бумаг от него.

– А они были? – быстро спросил Боциев.

– А как же, были и письма, и бумаги, так их тот, чернявый, что на Булата Казаналипова лицом похожий, забрал с собой. Как память, говорит, об дяде, то есть об Почтареве.

– И много было бумаг?

– Много… бумаг с полкило потянуло бы. А вот, товарищ начальник, – вынимая из кармана бережно сложенные в пакетик окурки, – и бычки, то есть окурки, что после них остались. Поглядите, вроде бы как и не наши? – передавая полковнику пакетик, сказала старуха.

Боциев тщательно осмотрел окурки, золотые ободки на них, понюхал табак и позвонил.

– На экспертизу! И немедленно же доложить мне результаты, – приказал он вошедшему на звонок человеку. – Вы б могли узнать людей, посетивших вас ночью? – спросил он.

– Да, батюшка, – всплеснула руками Дарья Савельевна. – Хоть бы через год, оба эти антихриста как живые стоят в глазах.

– Один, говорите, грузин?

– Точно, – подтвердила Дарья Савельевна.

– А второй?

– Не русский, хочь и говорит почище нас с вами. Высокий, чернявый, глаза такие, точно насквозь тебя видит, а голос вежливый да тихий. И говорит сладко, по-деликатному. Чай пил у нас тоже вежливо, по-господски, с улыбочкой, с собою вина красного принес… все как бы прилично. А у меня не лежит к нему сердце, особливо как второй «племянник», – усмехнулась старуха, – объявился. Засуетились они, об чем-то промеж себя погутарили – и прощаться.

– Что говорили, уходя?

– Грузин молчал, ну, а этот, Сергей Сергеич, что на Булата мордой смахивает, тот обещал через денек-другой зайти, даже заночевать у нас обещался.

– А не говорили они, где остановились?

– Этот, что первым явился, Сергей Сергеич, тот сказал, будто у вокзала на турбазе остановился и второго к себе на ночь зазвал.

– Сергей Сергеич Почтарев? Так он себя называл? – спросил Боциев.

– Точно! – подтвердила старуха, и полковник снова позвонил.

– Выяснить срочно на всех отделениях турбазы, где и когда остановился там гражданин Почтарев Сергей Сергеич и куда, с какой туристской группой направляется. Кем и откуда выдана путевка, – приказал Боциев вошедшему.

– Он говорил, что живет в Риге, а сюда приехал из Москвы, – сказала Дарья Савельевна.

Полковник усмехнулся.

– Вот и я думаю, что врет, – взволнованно сказала старуха, – гад такой! Я, товарищ полковник, спать теперь не буду. Да как же это такое? Два шпиена у меня в гостях были, чай-водку пили, а мы со стариком прохлопали, ровно дети какие!

– Вы хорошо сделали, уважаемая Дарья Савельевна, вы правильно поступили, что не подали этим и виду, а утром прямо обратились к нам. Спите себе спокойно, не говорите никому, даже и вашему мужу, о том, что были у нас. Все будет как следует, и возможно, что вскоре мы вызовем вас.

– Дай-то бог! – крестясь, проговорила старуха и, низко поклонившись полковнику, пошла домой.

Боциев проводил Дарью Савельевну до дверей, потом позвонил по прямому проводу в Тбилиси, Нальчик и Грозный. Полковник просил соответствующие организации срочно узнать и сообщить, не выехал ли или не скрылся ли внезапно из соседних с Орджоникидзе городов молодой грузин, лет около двадцати восьми, по имени Ладо. Затем Боциев распорядился установить наблюдение за общественными местами, где могли появиться порознь или вместе двое людей, грузин Ладо двадцати шести – двадцати восьми лет и высокий смуглый человек лет пятидесяти пяти, Сергей Сергеевич Почтарев. Задерживать их запрещалось, но наблюдение за ними должно было быть неотступным.

– Товарищ полковник, на всех четырех турбазах города человека из Риги с паспортом на имя Почтарева Сергея Сергеича не было. Списки проверены с первого мая и по сей день, – доложил вошедший к Боциеву сотрудник.

– Проверьте списки и паспорта всех приезжих, остановившихся в гостиницах.

– Уже сделано. Проверка не дала результатов. Будем ждать.

– А подозрительные лица и их жилища взяты на учет?

– Наблюдение ведется.

Полковник посмотрел на говорившего:

– Куда вчера и сегодня были выезды экскурсий и туристов из города? Может быть, эти лица сейчас где-нибудь на Цее или на Казбеке?

– Вряд ли! – сказал сотрудник. – Сегодня, кроме автобусов с интуристами в Тбилиси да такси в Кисловодск и Нальчик, никаких экскурсий не было.

В дверь постучали. В кабинет вошла миловидная девушка лет двадцати четырех.

– Товарищ полковник! Экспертиза окурков показала: папироса иностранная, американская, фирмы «Кемел». Табак обыкновенный, никаких примесей нет. С окурков лабораторным путем сняты отпечатки пальцев двух людей, куривших сигареты. На четырех окурках отпечатки одни и те же, на одном, пятом, другие.

– Спасибо, Зина. Поблагодарите товарищей за быструю и точную работу, – сказал полковник.

Девушка ушла.

Боциев поднялся с места.

– Как мне сразу не пришло это в голову? – как бы самому себе сказал он. – Ну-ка, капитан, проверь негласно, кто, какие интуристы посетили наш город, сколько их было, из каких стран и не было ли среди них высокого, смуглого человека с проседью, отлично говорящего по-русски. Сообщи по телефону, чтобы на всем пути следования автобусов проверили, нет ли среди них указанного человека.

– А если есть, то что? – спросил капитан.

– Вести наблюдение, и все. Мы не имеем права трогать этого человека без каких-либо веских улик. Надо только внимательно наблюдать за ним.

– Понятно! – ответил капитан.

– Ну, теперь тебе легче будет разобраться в этом пустяковом деле, – сказал полковник.

– Пустяковом! – удивился капитан.

– Конечно! Следы уже есть, внешность обоих нам известна, место их случайной явки обнаружено, теперь остались пустяки: выяснить, кто они такие, зачем прибыли в Орджоникидзе, откуда пожаловали и кто их хозяева. Поручаю тебе это дело, но меня ставь дважды в день, если надо и чаще, в известность. Иди выполняй задание! – берясь за бумаги, отпустил Боциев капитана, молча слушавшего его.

День был воскресный, учреждения не работали, поэтому не так-то легко было получить нужные сведения. В течение дня ответ пришел только из Грозного. Внезапного исчезновения «молодого грузина Ладо» там обнаружено не было. Зато часам к семи, когда на зеленые и веселые улицы города высыпала молодежь, когда ясней и рельефней заискрились под закатным солнцем снежные пеликаны Кавказа, из Ларса, находящегося совсем рядом с Орджоникидзе, пришла телефонограмма.

«Внезапно заболевший острым приступом стенокардии интурист, пастор Иоганн Брухмиллер, ехавший в Тбилиси вместе с группой приехавших в СССР интуристов, ввиду тяжелого состояния снят с автобуса и оставлен на излечение в Ларсе. Врач, доктор Кирсанов, срочно выехал в Ларс для оказания помощи больному».

– Почему так поздно сообщили? Ведь это необычное происшествие! – сердито спросил полковник. – Ведь телефонограмма пришла, судя по записи, пять часов назад!

– Так точно! – хладнокровно подтвердил капитан. – Но я решил доложить вам о ней после того, как сам навещу больного.

– Ты был в Ларсе?

– Так точно. В роли шофера санитарной машины.

– И как? – уже с нескрываемым любопытством спросил полковник.

– Больной – высокий, плотный человек с проседью на висках. Лицо смуглое, по-русски не говорит. Состояние его тяжелое. Острый сердечный припадок, или, как определил доктор Кирсанов, «прединфарктное состояние». Необходим постельный режим, диета, питание и покой.

– Он там?

– Оставлен в Ларсе по категорическому настоянию.

– Врача?

– Нет, самого больного.

Полковник усмехнулся:

– Очень хорошо. Там легче будет проследить за теми, кто навестит «сердечного больного», – засмеялся Боциев. – За ним наблюдают?

– Надежно! – коротко ответил капитан.

– Не мешайте «больному» ни в чем. Если кто зайдет к нему или он сам вздумает кого позвать, исполняйте. Может быть, наш горный воздух подействует на его больное сердце и господин пастор внезапно исцелится, вздумает погулять, посидеть в лесу, на шоссе или у Терека, не мешайте. Захочет немецких книг или переводчика – пожалуйста. Вздумает послать телеграмму, письмо или воспользоваться телефоном – все к его услугам. Необходимо лишь одно: чтобы «больной» не заметил, что каждый его шаг наблюдается нами. Снимите с него фото.

– Уже сделано, проявлено и отпечатано в восьми экземплярах, – коротко ответил капитан, вынимая из портфеля пачку фотографий.

– Молодец, Сослан! Быть тебе через год майором, – беря фотокарточки, засмеялся полковник. – Это он, – внимательно разглядывая фото, пробормотал Боциев. – Старушка точно описала его. Кто, кроме тебя, знает о нем?

– Уполномоченный Ларса, ведущий наблюдение, и я.

Боциев кивнул головой.

…Больной хорошо спал ночью, во всяком случае ночь прошла без камфары и уколов. Утром пастор попробовал было походить по комнате, но слабость, а также и фельдшер, наблюдавший за больным, помешали его эксперименту.

Часов около десяти приехал доктор.

– Сегодня вы выглядите молодцом, – выслушав больного, сказал врач, – нет глухих тонов и перебоев сердца. Отличный пульс, хорошего наполнения. Теперь вам нужен только покой.

– А могу ли вечером выйти на воздух? – спросил через переводчика пастор.

– Если посидеть на балконе, то да. Гулять же пока не нужно.

– А как долго придется мне пробыть здесь? – осведомился Брухмиллер.

– Дня четыре, и то, если не зашалит ваше сердце.

Доктор уехал.

Пастор, полежав еще с полчаса, достал из чемодана немецкую книгу, озаглавленную «Африка», и стал читать ее. Читал он, как видно, невнимательно, так как, пробежав несколько строк, стал листать книгу, пока не остановился на одной из карт, надолго задержался на ней. Книга, по-видимому, была географической, так как в ней было много листов и вклеек с цветным, четко изображенным Африканским материком, реками Нил, Конго, Нигер, Замбези, Оранжевая, Лимпопо, озерами Танганьика, Виктория, Ньясса, горами Килиманджаро, Кения и др. Пастор положил на одеяло книгу и тяжело задышал. Никто не входил, он негромко сказал по-немецки:

– Есть кто-нибудь возле? Дайте, пожалуйста, воды.

Но в передней, по-видимому, было пусто, тогда Брухмиллер снова взял книгу и, развернув «Африку» на девяносто девятой странице, стал читать текст. Там, начиная с седьмой строки, рассказывавшей об огнедышащей горе Килиманджаро, после слов:

«Гора не особенно высока, хотя ее снежная вершина видна на много километров вокруг. Сверкая вечными снегами и ледниками, она…» – дальше тем же шрифтом, продолжая строку, было напечатано: «Местечко Ларс. От самой дороги вправо, пройдя от старого здания бывшей здесь некогда разгонной почты ровно сто пятьдесят шагов, свернуть на юг… Влево от тропинки стоит огромный вековой бук в четыре обхвата, за ним с гор сбегает ручеек. Справа от него вьется горная тропинка, ведущая к аулу Мохеви. Пройти по ней девять (средних) шагов. Влево будут кусты, возле них большой, усеченный ветрами, дождем и временем камень. Копай под ним, в самой середине, на глубину полтора аршина».

Затем опять шел текст, рассказывавший о склонах Килиманджаро, на которых рос густой, тропический лес.

Пастор перевернул страницу, на ней была карта, а под ней рисунок горы, по-видимому одного из отрогов африканского великана и две небольшие, устремленные вверх стрелки. Тропинка, ручей, водопад, ниспадавший сверху, одинокий ствол какого-то мощного дерева и в стороне от него большой камень. Подпись под рисунком была короткой:

«Путь, по которому шла к вершине группа западногерманских альпинистов, поднявшихся 10 июня 1955 года до самого кратера Килиманджаро».

Пастор изучающим взглядом долго всматривался в рисунок, затем медленно поднялся и, не спеша, неуверенно ступая, вышел на балкон.

Солнце светило весело и ярко. Зеленые кусты и кудрявый лесок взбегали по горе вверх. Воздух был свеж и прозрачен. Брухмиллер всей грудью вдохнул густой, бодрящий воздух и огляделся.

Шумы дороги доносились до него, по траве бегали босоногие ребятишки, семейка разноперых кур с важным, сердитым петухом копалась в земле. Молодая осетинка развешивала за домом белье. Все было мирно, обычно, спокойно. Никто не следил за пастором.

Брухмиллер сел на стул и стал с балкона вглядываться в ту сторону, где, судя по карте и точным, детальным рассказам Щербатова, лежал клад.

Но пейзаж Ларса и весь лесной облик маячившей перед ним горы вовсе не были схожи с тем, что было написано и нарисовано на девяносто девятой и сотой страницах книги. Гора была не рядом, а в стороне от дороги, никаких тропинок не было видно, кустарник густо облепил подошву горы. На рисунке же был сплошной лес могучих стволов.

«Черт ее знает, где эта ведущая к камню дорожка!» – подумал пастор, вглядываясь вперед.

– Отдыхаете? – услышал он голос начальника станции. – Это хорошо. Наш горный воздух лучше всякого лекарства.

Пастор приветливо улыбнулся и развел руками.

– Их ферштее нихт… мой не говорит русски… – проговорил он.

– Да, да – засмеялся хозяин, – я говорю, воздух, воздух гут. – Он широко открыл рот и всей грудью вдохнул, показывая этим, как хорош и целебен воздух Ларса.

– О я, яволь… – как бы догадавшись, проговорил Брухмиллер и, слегка опираясь на руку начальника станции, стал медленно сходить по ступенькам.

– Э-э, друг, может, тебе еще нельзя это, – обеспокоился хозяин. – Ферботен, ферботен! – показывая на сердце, сказал он, вспоминая ставшее знакомым проклятое слово, которым фашисты в дни оккупации 1941–1942 годов запрещали решительно все в занятых ими в те дни советских местностях.

Пастор слабо улыбнулся, но все с той же настойчивостью продолжал спускаться вниз.

Во дворе, кроме мальчуганов да черной, с любопытством взиравшей на них козы, никого не было.

– Куда вы… доктор сказал нельзя много двигаться, – разводя руками, попытался остановить его хозяин.

Но пастор, открыв рот, широко вдохнул в себя воздух, улыбнулся и убежденно сказал:

– Гут, зер гут…

– Гут так гут, это верно, – согласился хозяин, – только не ходи ты далеко, чертов немец, а то еще загнешься где, а я за тебя отвечать буду, – кивая головой и уходя по своим делам, сказал начальник станции.

Брухмиллер остался один. Он тихо брел мимо каких-то невысоких построек, прошел домик, из которого неслись по радио веселые частушки, миновал окраину и не спеша выбрался к леску.

Пока никаких тропинок не было, хотя ручейки действительно попадались на пути. Пастор поднял голову. Ручейки сбегали с горы, за кустарником виднелись деревья, но открывавшийся пейзаж был абсолютно иным.

– Черт знает что! Напутал этот старый черт или я вышел не к тому месту! – пожимая плечами, пробормотал пастор.

Неудачи преследовали его. Почтарев, из-за которого и помогли ему приехать сюда Гопкинс и Вернер, умер. Молодой идиот Ладо чуть не провалил его в городе. Места, в котором были зарыты бриллианты императрицы, пока что не было видно.

«Не могло ж за эти годы все здесь перемениться так, что даже гора и лес не похожи на рисунок князя!» – вглядываясь вперед, озирая лес, то останавливаясь, то снова шагая вперед, размышлял пастор. – Не обманул ли меня этот старый негодяй Щербатов?» – подумал пастор.

Но нет, он не осмелился бы. Ведь господа Гопкинс и Вернер знали о кладе, это они через свои органы отпечатали текст и месторасположение клада, взятые у князя. Можно допустить, что два русских голодных эмигранта могли попытаться надуть его, коммерсанта Мюллера, но обмануть американскую и немецкую разведку, втянуть их в дутое дело… Не-ет, этого не могло быть! И Щербатов, и Курочкин были слишком ничтожными людьми и отлично знали, что бы с ними сделал разгневанный Гопкинс.

Но тогда в чем же дело? Где этот проклятый ручей и тропинка, идущая от него влево?

Пастору смертельно хотелось сейчас же броситься на дальнейшие поиски нарисованной князем тропинки, но осторожность прежде всего. Эта тишина и безлюдье могли быть обманчивы. Надо было запастись терпением, ведь срок три-четыре дня, которые дал ему доктор, начался только сегодня.

И пастор, постояв неподвижно под самым склоном горного отрога, повернулся и, делая вид будто бы гуляет, медленно побрел назад, срывая на ходу то полевой цветок, то листок с какого-нибудь кустика.

Во дворе он встретил встревоженного фельдшера, укоризненно качавшего головой и то и дело показывавшего ему на сердце.

Пастор мягко улыбнулся, ласково потрепал его по плечу и пошел в комнату, откуда вкусно пахло яичницей и еще чем-то, что приготовили ему заботливые стряпухи.

В понедельник, часам к одиннадцати утра, обстановка прояснилась. Перед полковником Боциевым лежали две телеграммы – одна со станции Шелковской, другая из Тбилиси.

В первой сообщалось, что на станции скончался мужчина, попавший под колеса поезда. Бумаги, найденные при нем (паспорт и командировочное удостоверение сроком на тридцать дней), были выданы тбилисской гормилицией и Цекавшири [5]5
  Цекавшири – Союз потребительских обществ кооперации.


[Закрыть]на имя Владимира Ивановича Цагарели.

Боциев немедленно телеграфировал, чтобы труп был сфотографирован, а лицо покойного Цагарели снято в профиль и анфас, а также пальцы покойного были немедленно дактилоскопированы. Все эти материалы полковник просил срочно выслать в Орджоникидзе.

Вторая телеграмма сообщала, что из Тбилиси в связи с разгромом контрабандной группы бежал Владимир Отарович Муштаидзе, двадцати семи лет, человек без определенных занятий, подозревавшийся в переходах через турецкую границу и контрабанде. Приметы Муштаидзе, подробно приведенные в телеграмме, целиком совпадали с данными Дарьи Савельевны и теми, которые поступили со станции Шелковской.

– Я говорил тебе, капитан, пустое дело, – протягивая Сослану телеграммы, сказал Боциев. – Ну, а как служитель бога?

– Сегодня почувствовал себя лучше. Думаю, что завтра-послезавтра выясним, чего это он так внезапно заболел в Ларсе.

– Никто не посещал его?

– Пока нет. Вчера вечером его компаньоны – туристы справлялись из Тбилиси о нем. Сегодня утром тоже.

– Что он делал ночью?

– Долго лежал с закрытыми глазами, часа в два ночи достал из чемодана какие-то бумаги, рылся в них, читал, перечитывал, сердито что-то бормотал по-немецки, по-видимому не находя в них чего-то нужного.

– Это он, вероятно, бумаги умершего Почтарева пересматривал.

– Больше половины прочитанного разорвал в клочья, спрятав обрывки в карманы брюк. Наверное, ночью или днем выкинет, гуляя где-нибудь вокруг Ларса. В три часа я везу к нему доктора. Карсанов, конечно, понимает, что я неспроста стал его шофером, но он не интересуется ничем, кроме больного сердца интуриста, а я молчу.

– Очень хорошо! Карсанов умный, тактичный и преданный родине человек. Ну, иди, шофер, вечером явись с очередным докладом, – пошутил Боциев, отпуская капитана.

Доктор осмотрел пастора и облегченно сказал переводчику:

– Железный организм у этого немца! Передайте ему, что все идет замечательно, сердце уже не шумит, работает без перебоев, пульс отличный. Если сегодня ничего не изменится, то послезавтра он сможет продолжить поездку.

– Благодарю. Моему сердцу особенно помог ваш чудодейственный воздух. Мне много говорили о целебных свойствах Кавказских гор, его воздуха и источников, теперь я сам убеждаюсь в этом. Спросите доктора, могу ли я осторожно, соблюдая его указания, погулять вокруг этого местечка. Моя сегодняшняя прогулка очень помогла мне.

Доктор подумал, взял руку, пощупал пульс, снова прослушал сердце больного и затем решительно сказал:

– Можно! Воздух для сердца – главное. Но предупредите больного, что ходить надо медленно, останавливаясь и отдыхая, и, главное, не больше часа. Перед сном и утром после завтрака.

И, поклонившись, доктор хотел уйти, но, что-то вспомнив, сказал фельдшеру:

– Шофер далеко?

– Здесь, на балконе, – ответил фельдшер. – Позвать?

– Скажите ему, чтобы… Хотя… – раздумывая, сказал доктор, – хотя позовите его.

Вошел шофер, что-то дожевывая и закрывая ладонью рот.

– Как у тебя с горючим, Сабан? – спросил по-осетински доктор. – Мне надо съездить в Казбек. Там заболела девочка, дочка тракториста Губинидзе.

– Хватит, товарищ доктор. Я будто знал. Оба бака доверху залил бензином.

– Ну, тогда в дорогу, – обрадованно сказал доктор и, обращаясь к фельдшеру, напомнил: – Следи, чтобы много не гулял. Нельзя переутомлять его сердце, да питайте пока молочными и овощными блюдами, а завтра с утра можно и мясное.

Автомобиль загудел под окнами и пошел по шоссе к Дарьялу. Брухмиллер, неплохо понимавший осетинскую речь, с удовольствием убедился в том, что никому из этих простаков даже и в голову не приходила мысль заподозрить его в чем-либо.

Пастор плотно пообедал и решил перед второй прогулкой в лесок полежать, отдохнуть и спокойно подумать о происходящем.

Нет, опасениям не было места.

В дверь заглянул переводчик.

– Что нужно, мой друг? – слабым, как бы сонным голосом спросил пастор.

– Если завтра вам будет лучше, может быть, захотите проехать на водную станцию? Там купальни, лодки, пляж – словом, можно и покататься, и посмотреть, как отдыхают после трудового дня горожане.