Текст книги "Мир приключений 1968 № 14"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Сергей Абрамов,Александр Абрамов,Евгений Рысс,Георгий Тушкан,Николай Коротеев,Игорь Подколзин,Борис Ляпунов,Евгений Брандис,Евгений Муслин,Борис Зубков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 57 страниц)

– Видите ли, в чем дело, герр Брухмиллер, вас подвела ваша книга Бедекер, перепечатавшая в современное издание весьма устаревшие, времен первой мировой войны, сведения. Тех церквей, о которых написано в путеводителе, давно нет. Одна из них, Казачья, была разбита во время налета на город белых банд в августе восемнадцатого года в так называемом соколовском восстании.

Пастор быстрым и колючим взглядом глянул на девушку.

– Собор, стоявший посреди площади на горе, при современном движении стал мешать транспорту, затруднял городское движение и по решению городского совета был снят, как и многие другие устаревшие здания, вроде епархиального подворья, складов и так далее. Площадь заново перепланирована, на ней возникли прекрасные современные здания, разбит отличный сквер, установлено двойное, регулированное движение. Что же касается мечети, то ввиду почти абсолютного отсутствия в Осетии магометан ее превратили в музей, но в аулах, там, где имеются горцы-мусульмане, мечети сохранены в неприкосновенности.

– Да? Я этого не знал, – неопределенно сказал пастор. – Но все-таки в таком большом городе, как ваш, ведь сохранились же верующие, которым надо где-то сходиться вместе и молиться так, как им указывает их вера!

– Конечно! И в Орджоникидзе имеются церкви. Пожалуйста, я сейчас назову их вам. Сегодня суббота, и вы можете вечером посетить одну из них или все, как вам вздумается, и простоять всю вечерню вместе с молящимися.

– Да? – удивился пастор. – Благодарю вас, фрейлейн. Вы обрадовали меня. Я обязательно сделаю это и очень прошу извинить меня, что, не зная об этом, я позволил себе усомниться в их наличии. – Записав адреса указанных ему церквей, пастор с удовольствием принялся за вкусно пахнущий травами и специями суп.

Как только хромой предупредил Ладо об аресте Хомушки и оцеплении дома, в который он шел, молодой человек повернул к Сололаки и проходными дворами вышел к Ереванской площади. Через полчаса он уже затерялся в толпе людей, сновавших по базару.

Весенние вечера в Орджоникидзе всегда светлы и прозрачны. С окрестных гор спускается легкая прохлада, согревшаяся за день земля медленно остывает, а цветы, которыми так богат в это время Кавказ, благоухают ввечеру.

Часам к восьми пастор снова пришел в бывшую квартиру Почтарева, где его ожидали Дарья Савельевна и Антон Ефимович Машковы. На столе стоял кипящий самовар, на тарелочках была нарезана колбаса, селедка, острый осетинский сыр и ломти белого хлеба. Небольшой пузатенький графинчик с водкой и три рюмки украшали стол.

– Здравствуйте еще раз, – встречая гостя у дверей, сказал старик. – А вот и супруга наша Дарья Савельевна, а это племянник покойного, Сергей Сергеич, – познакомил он их.

– Будем знакомы. Хороший был человек ваш дядя, царство ему небесное! И тетеньку вашу Клавдию Ивановну, тоже вспоминаем добром, – протягивая лодочкой руку, сказала старуха.

– Просим к столу, Сергей Сергеич! В ногах правды нет, – усаживая возле себя пастора, заговорил старик и аккуратно, стараясь не капнуть, наполнил рюмки.

– За знакомство… чтобы хорошо жилось, – сказала, чокаясь с гостем, старуха.

– Будем здоровы!

– За ваше… – сказали пастор и хозяйка и, выпив, стали закусывать.

– А Дарья Савельевна вам кой-чего собрала, Сергей Сергеич. Какие-то бумаги, старый портфель с тетрадями, и, кажись, все.

– Все, дорогой товарищ! И в чулане, и в сарае все перерыла, ничего, никаких карточек, кроме этих бумаг, не нашла, – подтвердила хозяйка.

– Это очень жаль, мне особенно дороги были именно наши семейные фотографии, – с грустью сказал пастор. – Ведь нас, Почтаревых, осталось так мало в живых. Я, сестра да еще племянница в Риге. Были двое племянников, и оба погибли в войну… Жаль, жаль, – покачивая головой, сказал он.

– Вы, Сергей Сергеич, оставьте ваш адресок. Может, что еще найдется, так мы с дорогой душой отошлем вам, – сказал старик.

– Непременно, непременно, – охотно согласился гость и, оторвав из блокнота листочек, написал: «Рига, улица Свободы, 126, кв. 4. С. С. Почтареву». – Прошу, – сказал он, передавая листок хозяйке.

Та бережно взяла бумажку и положила ее в ящик стола.

Выпили еще раз за здоровье хозяев, за память покойных дяди и тети Почтаревых, затем перешли к чаю.

Гость рассказывал о Москве, о том, как он посетил с экскурсией Кремль, говорил о высотных зданиях, о метро, но когда Дарья Савельевна стала расспрашивать о его жизни и работе, Брухмиллер коротко и односложно сказал:

– Тружусь, как и все советские люди.

– И долго вы прогостите у нас? – полюбопытствовал Антон Ефимыч.

– Дней пять проживу.

– А где остановились, Сергей Сергеич? – спросила хозяйка.

– У вокзала. В общежитии туристов.

– Удобно ли вам там, батюшка? Может, к нам бы перебрались? У нас хоть и тесно, но спокойнее, – предложила Дарья Савельевна, вглядываясь в гостя.

– А верно! Постельку вам мягкую дадим. И вам хорошо будет, и нам веселее. А? – обрадовался старик.

– Спасибо. Может быть, через день-другой и воспользуюсь вашей любезностью, но пока неудобно. Надо хоть переночевать там.

– Как знаете, а то мы с дорогой душой, будем рады, – сказала старуха.

– Что вы так разглядываете меня, Дарья Савельевна? Или напомнил кого? – засмеялся пастор.

– Нет, никого, только извините, Сергей Сергеич, а лицо у вас вовсе как не русское. Больше на армяна смахиваете, – улыбнулась хозяйка.

– Что ты, что ты, мать моя! Скажешь тоже! – замахал на нее руками старик. – Чисто русская личность, разве что только кожа чернявая… Так это ведь и у русских брунеты водятся.

– Не-ет, уважаемая Дарья Савельевна права. Вот что значит острый женский глаз. Верно, в нашем роду, Почтаревых, действительно водится восточная кровь. Ведь мой отец, старший брат покойного дяди, был женат на армянке. Моя мать была армянкой, до пятнадцати лет даже не знала ни одного русского слова. А когда мой отец женился на ней, она кое-как, но уже знала русский язык. И хотя я русский, но лицом очень похож на мать.

– Жива ваша матушка? – спросила хозяйка.

– Умерла. Еще в тридцать шестом году скончалась, – тихо, с грустью сказал пастор.

– Царство ей небесное! – перекрестился старик. – Может, вам еще стаканчик?

– Нет, благодарю. Пора идти. Уже девять часов.

– С вареньем, – сказал Антон Ефимыч.

– Спасибо, – засмеялся гость, – и с вареньем не могу. Если дадите завтра, выпью с удовольствием, а сейчас, уважаемая Дарья Савельевна, дайте, пожалуйста, бумаги дяди. Я их утречком разберу, а вечером, если разрешите, завтра снова

зайду к вам.

– Милости просим. Очень будем рады, – поднимаясь с места, сказала хозяйка и, взяв с окна кипу бумаг, уложенных в газету и перевязанных бечевкой, подала ее гостю.

Тот стал было прощаться, как во дворе послышались голоса, кто-то завозился на лестнице и зашагал по балкончику в направлении квартиры Пашковых.

Старик удивленно вытянул шею, всматриваясь в коридор, хозяйка пошла к дверям, а пастор, отодвинувшись от бумаг, быстро положил их обратно на окно и не без тревоги смотрел на открывшуюся дверь.

В ней стоял молодой человек среднего роста, в солдатской фуражке, надетой на коротко остриженную голову.

– Вам кого, товарищ? – негромко спросила хозяйка.

– Извиняюсь! Это будет квартира девять? – с сильным грузинским акцентом спросил вновь прибывший

– Девять. А вам кого надо? – подходя к молодому человеку, спросил старик.

– Терентий Петрович будете? – подходя к старику, спросил тот. – Я ваш племянник Ладо, не узнаете? Из Сагурамо, вам привет от Розочки.

– Какой, извиняюсь, Розочки? – опешил старик. – Вы обознались. Ведь Терентий Петрович уже дней десять, как помер, а я новый жилец в квартире, Пашков Антон Ефимыч.

При словах «из Сагурамо, привет от Розочки» пастор насторожился.

– Помер, помер. Неделю, как схоронили, – сказала Дарья Савельевна, внимательно глядя на молодого человека. – А как же вы, говорите, племянник Почтарева, а сами даже спутали его с чужим человеком?

– Э-э, милая, – засмеялся новый гость, – ведь мы, кавказцы, всех людей постарше зовем дядями да отцами. Потому только так, из кавказского обычая, и назвал себя племянником покойного, а видел я его всего один раз, в Тбилиси, прошлым летом у его знакомых.

Пастор заметил некоторую фальшь и смущение, которые хотел веселой, разбитной речью замаскировать грузин.

– Значит, помер мой богоданный дядя. Ай-яй-яй, как будут жалеть его в Тбилиси! – качая головой, сокрушенно сказал он.

– Да, Терентий Петрович точно в прошлом году ездил в Тифлис… недельки две прогостил там… Рассказывал, как его там угощали, – сказал ничего не заметивший старик.

– Так как же теперь быть? – почесывая затылок, в раздумье сказал молодой человек. – А я думал остановиться у него.

Старик что-то хотел сказать, но, заметив недовольное движение старухи, замолчал.

– Пойдемте со мной, – вдруг сказал пастор. – Я остановился в общежитии туристов, там рядом свободная койка. – И, взяв снова с окна пачку бумаг в газете, он направился к выходу. – Идемте, идемте. Нечего раздумывать, – трогая за локоть грузина, сказал он. – Я ведь тоже с удовольствием послушаю о Тбилиси, Сагурамо и о Розочке.

При последних словах молодой грузин чуть вздрогнул, глянул в глаза смотревшему на него пастору и улыбнулся, погасив сигарету в пепельнице:

– Хорошо, к туристам так к туристам!

И они вышли из квартиры, занимаемой стариками Пашковыми.

– Куда пойдете? – пропуская вперед молодого человека, спросил пастор.

– Я думаю, к своим знакомым.

– Бросьте это! Ведь у вас здесь никаких друзей, кроме умершего Почтарева, нет.

– Слушайте, кто вы такой и о чем говорите? – вспылил молодой человек.

– В вашей работе надо быть хладнокровным. Вспыльчивость губит людей, – спокойно продолжал пастор, – а особенно если кричать на улице, останавливаться и привлекать внимание прохожих.

– Не понимаю, о чем вы говорите! – нерешительно сказал грузин.

– Понимаете. Закуривайте! – предложил пастор. – Итак, Ладо, зачем вы приехали сюда?

– Странное дело! Не разговор, а какой-то допрос, – пожал плечами грузин. – Я уже сказал, что Почтарев…

– …ваш дядя… – засмеялся Брухмиллер, – и, к сожалению, вышло очень неудачно. Ведь за час до вас я тоже назвал себя племянником покойного, и эти милые старички никак не ожидали, что у угрюмого, одинокого пенсионера могло быть столько внимательных к нему родственников.

– Как, вы тоже племянник?

– Да-а. Теперь отбросим ненужную конспирацию и, если случай свел нас вместе, начнем прямой и деловой разговор. Почему вы так стремительно появились здесь, когда Почтарева нужно было оберегать от всяких лишних посещений?

Ладо внимательно и молча слушал Брухмиллера.

– Второе. Почему вы не знали о смерти Почтарева?.. Я уже сказал вам, что волноваться и останавливаться не стоит. Так куда же мы пойдем? На улице не совсем удобно беседовать, а на Александровский мне идти нежелательно. Много света и людей, – беря под руку молодого человека, сказал пастор.

– Вы правы. Мне тут некуда идти. В этом городе я одинок.

– Не совсем. Нас уже двое. Итак, отвечайте. Купил Хомушка виноградную лозу?

– Пока нет.

– Почему? – встревоженно спросил пастор.

И Ладо почувствовал, как пальцы его собеседника дрогнули.

– Он выехал за ней на несколько дней к Розе.

– Черт побери! – пробормотал пастор. – Почтарев умер, – продолжал он, – нужных сведений о лозе я теперь не получу. Имеются ли они в Тифлисе у Хомушки?

– Конечно. Вы получите их в Тифлисе. Но это все, что я знаю об этом деле, – сказал Ладо.

Несмотря на свою молодость, Ладо был уже опытным контрабандистом, несколько раз безнаказанно переходившим границу. Он ласково улыбался пастору, отвечал на его вопросы, но, не совсем доверяя Брухмиллеру, он умолчал о провале конспиративной квартиры в Тбилиси и об аресте «Хомушки».

Случайная встреча с Брухмиллером не располагала к откровенности. Тем более, что собеседник говорил как-то вскользь, не упоминая ничего ни о себе, ни о том, кто прислал его сюда.

– Как вы думаете, не опасно ли будет мне встретиться с кем-нибудь из ваших в Тифлисе? Не следят ли за Хомушкой чекисты? – спросил пастор.

Ладо со вниманием поглядел на спутника и неожиданно засмеялся.

– Чего это вы? – спросил пастор.

– А вот чего, – сказал Ладо. – Вы только что ругали нас за плохую организацию, за неумелую работу, а ведь сами работаете в пять раз хуже.

– Чем это?

– А тем. Вот я, молодой человек, а и то понял, что вы не советский, а издалека приехавший человек.

– Да? А как вы это определили? – небрежно спросил пастор.

– Очень просто. Александровский проспект, как вы назвали его, уже лет двадцать, как называется проспектом Мира. Никто у нас работников КГБ в общежитии не именует чекистами. Сигареты, которые вы курите, не русские, а скорей американские, Тбилиси называете Тифлисом.

Пастор молчал. Ладо не без удовольствия заметил, что его слова произвели на собеседника впечатление.

– Так не судите нас строго. Вам ведь легко. Вы пробудете здесь две-три недели в безопасности как турист или иностранный парламентарий, а мы и днем и ночью начеку. Каждую секунду нам грозит арест, а вам в случае провала – высылка на родину. Верно? – закончил он.

– Верно! – помолчав, ответил пастор. – Ну, теперь зайдемте в какой-нибудь ресторанчик, поужинаем и подумаем, куда вас деть.

– Вы правда хотите предложить мне койку в общежитии?

– Нет, конечно. Это на виду и небезопасно. Я думаю, что лучше будет вам выехать отсюда. Орджоникидзе слишком близко от Тифлиса.

– Тбилиси, – поправил его, смеясь, Ладо.

– Тбилиси, – повторил пастор. – Вы, друг мой, наблюдательны и дали мне полезный урок. Знаете что? Поезжайте хотя бы в Ростов.

– Но там у меня никого нет.

– Я вас снабжу адресом. Деньги у вас есть? – спросил пастор.

– Тысячи четыре.

– Пока хватит. Я скажу Розочке, чтобы вас не оставили без них. Кстати, Ладо – это ваше настоящее имя?

– Настоящее. Фамилия, конечно, другая.

– Очень хорошо. А теперь поужинаем, и часов в одиннадцать отправляйтесь на вокзал.

Оба собеседника рассмеялись и вошли в один из погребков-духанчиков, расположенных на углу улицы.

– Знаешь, Антоша, странные какие-то гости были у нас, – убирая посуду, сказала Дарья Савельевна.

– Чем же это странные, Даша? Я чего-то не приметил за ними странного, – сказал старик, поднимая глаза на жену.

– Вот ты не приметил, а я так чую, что неспроста заходили они к нам.

– И-и, старуха, сказала тоже! Прямо смешно даже… «Неспроста»! Да что у нас с тобою, мильоны какие или важные дела имеются? Ведь сказано было еще днем: «Племянник покойного Терентия Петровича. Зайду за бумагами вечером». Ну, и зашел.

– «Племянник»! – передразнила Дарья Савельевна. – Ну хорошо, племянник, а второй-то кто? Тоже племянник?

– И второй тоже, – не совсем уверенно, сбитый с толку тоном жены, сказал старик.

– «Тоже»! А почему они друг друга не знают, если родственники? Почему не знали, что дядька их помер?

– Ну, это ж простое дело. Вон у меня в России, в Тамбовской области, племянники да сестры какие-то двоюродные имеются, а я их и в глаза никогда не видал. Как уехал пятьдесят годов назад на Кавказ, так про всех и забыл. А ты что, всех своих родичей в лицо знаешь?

– Всех не всех, а кого надо, так знаю. А эти друг о друге, по всему видать, никогда и не слыхали. Не-ет, Антоша, чует мое сердце, что это недобрые люди и не по случайности приходили к нам.

– Ну будет тебе каркать! Наговоришь бог знает чего, еще соседи услышат и разнесут всякое про нас! – рассердился старик, приготовляясь ко сну. – Что ты там собираешь?

– Ничего. Окурки со стола убираю.

– А чего их в бумажку завернула?

– Так… утром выброшу, – поворачиваясь спиной к мужу, ответила Дарья Савельевна.

– Тоже мне сыщик Путилов нашелся! – уже укладываясь в постель, проворчал старик.

Когда он затих, Дарья Савельевна сняла с подоконника завернутые в бумажку окурки сигарет с золотой каемкой на конце и, осторожно завернув их в пакетик, спрятала в комод, после чего разделась, потушила свет и легла.

Ладо и пастор пили уже вторую бутылку кахетинского вина. Остатки шашлыка, тушинский сыр, кавказская зелень, редиска лежали на столе.

– Итак, решено, мой молодой друг. Вы через полчаса едете поездом на Ростов. Завтра вечером я буду в Тбилиси. Адреса я знаю. Спустя неделю вы дополнительно получите три тысячи рублей. Адрес такой: «Ростов-Дон, почтамт, до востребования. Владимиру Ивановичу Цагарели». Правильно я назвал вашу новую фамилию?

– Совершенно верно. У меня паспорт на Цагарели.

– Вот и отлично. Будьте только мужественны и спокойны.

– А я и не боюсь, – улыбнулся Ладо. – За эти четыре года, что я работаю по контрабанде, я не раз встречался с опасностью. В прошлом году, когда я переходил границу возле Артвина, через Аджарис-Цхали, попал в такой переплет, что и сейчас вспомнить страшновато…

– А теперь выпьем за дружбу и наше общее дело! – сказал пастор.

Ладо взял стакан и, доверчиво глядя на Брухмиллера, сказал:

– Спасибо! Как ваше имя? Ведь я до сих пор не знаю его.

– Герман, – коротко ответил пастор. – Зовите меня Герман.

Он поднял бокал, чокнулся с молодым человеком. Оба до дна осушили свои стаканы.

Пастор постучал ножом о край тарелки.

– Сколько? – коротко спросил он официанта. – Нет, нет, дорогой мой, – остановил он жестом своего собеседника, – не беспокойтесь и предоставьте мне расплатиться за ужин. Я старший и, зная кавказские обычаи, настаиваю на этом.

Он положил на стол деньги и, кивнув головой официанту, вышел в сопровождении Ладо на улицу.

Было тихо, тепло, сияли крупные южные звезды, со стороны гор веяло прохладным, освежающим ветерком.

– А теперь, Ладо, на вокзал. Берите билет на Ростов и помните, что все, о чем мы беседовали с вами, я расскажу в Тифлисе.

– Тбилиси, – улыбаясь, поправил его грузин.

Они рассмеялись, затем, обменявшись крепким рукопожатием, разошлись. Пастор пошел к себе в гостиницу, а Ладо не спеша направился к вокзалу. Пройдя квартала два, он оглянулся и тихо, едва слышно, сквозь зубы пробормотал:

– Странная птица… очень, оч-чень странная… Он, по-видимому, считает меня дураком, посылая по какому-то адресу в Ростов.

Ладо засмеялся.

На вокзале он купил билет, но не на Ростов, а совсем в другую сторону – на Астрахань через Кизляр.

Поезд отходил через час. Ладо выпил кружку пива, походил по вокзалу и через час уже ехал в плацкартном вагоне, имея билет до Астрахани.

Ладо проснулся часов около девяти. Поезд стоял возле какой-то станции.

– Шелковская, – сказал проводник. – Поезд стоит восемь минут… – И, видя, что пассажир поспешил к выходу, предупредил его: – Смотрите не опоздайте, прошло уже пять минут, через три двинемся дальше.

– Ничего… я молодой, быстрый, – засмеялся Ладо и, соскочив со ступеньки вагона на перрон, быстро направился в зал, над дверями которого виднелась яркая надпись «Ресторан».

Он купил курчонка, выпил стакан чаю и, видя, как задвигались вагоны, бросил деньги на прилавок и выбежал на перрон. Его поезд уже отходил. Ладо бросился бежать к своему вагону, но наперерез ему шла автодрезина с вещами. Он метнулся в сторону и едва не сбил с ног лотошницу, поднявшую истошный крик. Не обращая внимания на крик дежурного по станции и тревожный свисток милиционера, Ладо изо всех сил пустился догонять поезд, последние вагоны которого катились мимо него, прыгнул на ступеньки, но, по-видимому не рассчитав скорости движения поезда, сорвался и ногами вперед упал под колеса предпоследнего вагона.

Кто-то из наблюдавших за ним закричал, лотошница, только что ругавшая его, заплакала и закрыла ладонями глаза, милиционер бросился к поезду. Все пришло в движение, а кондуктор, находившийся в конце поезда, свесившись со ступенек, что-то закричал дежурному по станции. Потом он вбежал в вагон и стоп-краном остановил уже довольно далеко отошедший от станции поезд.

Когда люди подбежали к Ладо, он был еще жив. Он что-то хотел сказать, но не смог.

Когда со станции прибежал фельдшер, Ладо был мертв.

Из вагона вынесли его вещи, тело погибшего перенесли в одну из комнат станции и, накрыв простыней, вызвали следователя и врача.

Спустя полчаса акт о трагическом происшествии был составлен и подписан ими.

А в это самое время сытый, разнеженный и довольный собою пастор, приняв прохладную ванну, спустился из своего номера гостиницы в зал, где его уже ожидал вкусный завтрак и приятное общество спутников-интуристов, встретивших его веселыми возгласами и приветствиями.

– Антон Ефимыч, а ведь я все-таки скажу тебе снова, что вчерашние наши гости очень уж странные да подозрительные! – садясь за стол, сказала Дарья Савельевна.

– Это двоюродные-то братья? – прихлебывая с блюдечка чай, спросил старик.

– Ага! Они самые. А «братья» они друг дружке такие же, как мене сыновья или тебе дядьки!

– Ох и настырная же Ты, Даша! И что это у тебя за характер такой – больше всех тебе надо! Истинно, как говорится, ко всякой дырке гвоздь! Ну чем они тебе пришлись не по нраву?

– А ты не серчай, а слушай. Ну какие ж они двоюродные, когда один другого не то что в глаза не видал, а даже и не слыхивал. Второе: с чего этот цыган о своем родиче Почтареве и не взгрустнул, а только его бумагами интересовался? Ну, как ты скажешь?

– А так. Умер и умер, царство ему небесное, чего поделаешь, только и всего, – неуверенно сказал старик.

– «Только и всего»! – передразнила его жена. – Ну, а чего ж они об вещах покойника и не вспомнили? Может, у него какие деньги или запасы были, а им ничего, окромя бумаг, и не надо. Ну, как ты думаешь?

– Очень просто. Люди они, надо думать, обеспеченные, дядькина барахла им не надо. Вот и все.

– Сам-то ты прост, Ефимыч! – с легким пренебрежением, махнув рукой, сказала старуха. – Им именно что «ничего», окромя бумаг, и не надо, а вот бумаги-то этого «дядьки» очень даже этому чернявому нужны были. Ты уж как хочешь, а сегодня или завтра пойду я в милицию, к самому начальнику, и расскажу все об этих людях.

– Иди, иди, умница, – посмеиваясь, протянул старик. – Докладам начальнику, а я погляжу, как он тебя наладит… Ежели он каждую сплетку станет слушать, так у него и время-то на работу не хватит!

– По-твоему «сплетка», а по-моему, недобрые это люди…

– Ох-хо-хо!! – рассмеялся старик. – Договорилась! «Шпиены»! Да что теперь война какая или Гитлер где новый объявился? Что у нас здесь, корпуса да дивизии стоят или заводы какие атомные поставлены? Скажешь тоже, «шпиены»! Иди посмеши людей, а потом и мне расскажи, как они смеялись, да только не утаи…

– И пойду, а смеяться-то потом над тобой буду… Чайку тебе еще налить? – спросила старуха.

– Налей, да погуще. Вот это твое и есть женское дело, а не шпиенов почем зря ловить. Сыщик какой нашелся! – добродушно подсмеиваясь над женой, закончил старик.

Город очень понравился туристам, понравились и обитатели его. Молодые бельгийцы увозили с собою несколько катушек пленки, на которой они запечатлели свое пребывание в столице Северной Осетии. Тут были и виды города, и величавая Столовая гора, и памятники Серго Орджоникидзе и великому осетинскому поэту Коста Хетагурову. Туристы фотографировали и некоторых особенно им понравившихся горожан.

– Мы повезем с собою в Бельгию виды вашего прекрасного города, – сказала переводчице молодая туристка.

Автобусы были поданы к гостинице ровно в восемь часов. Закончив завтрак, туристы, оживленно беседуя, вышли на улицу.

Утро было свежее, радостное. Небольшой ветерок набегал с гор. Солнце, раннее, еще не яркое, озарило снежные вершины хребта и заискрилось на вечных снегах и ледниках кавказских великанов.

– Как жаль, что мы не смогли посетить ваши знаменитые Цейские ледники! – сказал Брухмиллер переводчице. – Я так много читал и слышал о них, что живо представляю себе эти чудесные места.

– Что ж, приезжайте еще раз к нам и посетите эти поистине прекрасные места, – улыбаясь, сказала переводчица.

– О-о, меня и так еле выпустили сюда, вряд ли разрешат мне вторично посетить Советский Союз, – разводя руками, ответил пастор.

Уже все было готово к отъезду. Иностранцы заняли свои места, провожающий гостей директор гостиницы снял шляпу и помахал ею вслед тронувшимся машинам.

Туристы смотрели в окна. Город, так понравившийся им, проплывал мимо. Вот кончился проспект Мира, дорога свернула вправо, на железный мост. Под ним, грохоча и волнуясь, бежит Терек, Тбилисская улица, виден конец города, сады, зелень. Терек и горы ближе подошли к дороге. Замелькали верстовые столбы, дорожные знаки, и Военно-Грузинская дорога во всей своей суровой красе развернулась перед интуристами.

Город остался позади.