Текст книги "Мир приключений 1968 № 14"

Автор книги: Кир Булычев

Соавторы: Сергей Абрамов,Александр Абрамов,Евгений Рысс,Георгий Тушкан,Николай Коротеев,Игорь Подколзин,Борис Ляпунов,Евгений Брандис,Евгений Муслин,Борис Зубков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 57 страниц)

Глава VIII

Интуристы занимали несколько номеров гостиницы «Звезда Востока». Молодые немцы еще бродили по городу, когда пастор разделся, принял ванну и лег в прохладную постель. Но заснуть он, как и вчера в Ларсе, не мог. Завтра надо было навестить квартиру… Он поежился. Как он ни стремился быть изолированным от всех разведывательных дел мистера Гопкинса, стечение обстоятельств привело его к самой страшной из всех комбинаций – к непосредственному участию в этих делах.

«И надо же было подохнуть этому проклятому Почтареву прежде моего приезда в Орджоникидзе! А что, если никуда не идти? Сказать Гопкинсу, что никого уже yет, что на его явке живут другие люди… Глупо! Разве он поверит? Почтарев помер, «Розочка» исчезла, клада не нашел… Детские отговорки!» Вспоминая хмурое лицо Вернера и подписку, данную им американцу, пастор застонал. Все складывалось скверно. Идти было боязно, но еще страшнее вернуться ни с чем в Мюнхен. Никакие коммерческие и деловые связи не помогут.

– Гопкинс – хозяин всего! – вспоминая, как было отказано ему в посещении СССР, пробормотал он.

Надо было рискнуть, надо было завтра, когда его товарищи туристы разъедутся по своим маршрутам, рискнуть «в последний раз… и черт со всеми ними…» – подбадривая себя, решил пастор. Он еще долго лежал с открытыми глазами, устремленными в потолок.

Но на следующее утро страх охватил пастора так сильно, что он, вопреки своему вчерашнему решению, поехал вместе с группой интуристов в Манглиси, побывал в Белом Ключе и Коджорах, поднимался на развалины старинной крепости Кер-Оглы, а возле Цхнет взобрался на одну из гор, где посетил старинный монастырь, построенный грузинскими иноками еще в XIV веке.

Чувство тревоги нигде не покидало пастора. Какое-то беспокойство охватывало его, как только какой-нибудь новый человек подходил к их группе.

Уезжая в экскурсию, пастор, помня наставления в американской школе разведчиков, тоненькой, еле заметной волосинкой, завязал замок чемодана и такой же бесцветной ниткой привязал к ножке кровати саквояж.

Только к вечеру нервное возбуждение оставило Брухмиллера. И когда туристы вернулись в город, пастор был уже совершенно спокоен. Никто не следил за ним, никакие страхи уже не пугали его.

«Завтра пойду!» – твердо решил он и, успокоенный, плотно пообедав, вечером пошел в театр. Вернувшись, он внимательно осмотрел свою комнату. Вещи его лежали в том же порядке, в каком он оставил их. Обе нитки-волосинки были целы. Пастор, став на колени, с лупою в руках долго и тщательно осмотрел пол. Он был чист, без следов. Никто не входил в его номер, и это окончательно успокоило его.

«Дурак, неврастеник, распустил нервы, как старая баба!» – обругал он себя, лег в постель и превосходно проспал вторую ночь в Тбилиси.

– Сегодня я пойду осматривать храмы, – сказал он переводчице, предложившей ему поехать со всеми осмотреть могилу Грибоедова, похороненного высоко над городом, на склоне Давидовской горы.

Пастор бодро зашагал по проспекту. Теперь он был спокоен и смел. Это последнее испытание – и затем возвращение домой, к делам, к своей Лотхен, к оставленным на время этого идиотского путешествия коммерческим операциям.

«Хватит с меня авантюр! – решительно подумал он, поднимаясь крутыми переулками к улице. – Как она раньше, в мое время, называлась? – вспоминал эти места пастор. – Не то Ртищевская, не то Реутовская… Да… Реутовская, названная так в честь полковника Реута, защищавшего когда-то Шушу от персиян», – припомнил он.

Улица эта тоже сильно изменилась, и Брухмиллер не сразу нашел нужный дом. Помня уроки американской разведки, он предусмотрительно прошел мимо нужного ему дома вверх почти до конца улицы. Ничего подозрительного не было. Пастор резко обернулся. Шумно разговаривая, так что голоса их были слышны чуть ли не на весь квартал, прошли две женщины, мальчуган, держа в руке полусъеденное яблоко, сонно поглядел на Брухмиллера, какой-то старик с углями в мешке обогнал пастора. Дома были полны покоя, улица почти пуста, дворы жили обычной крикливо-суетливой жизнью южного города.

Пастор повернул назад и смело пошел к дому.

Двор был невелик. Посреди двора был водопровод с привинченным к крану резиновым шлангом, из которого девушка лет двадцати поливала цветочные клумбы, и несколько акаций и тутовых деревьев, росших во дворе. Маленькая дворняжка затявкала на пастора. Девушка обернулась и, видя подходившего к ней Брухмиллера, с любопытством выжидательно уставилась на него.

– Скажите, пожалуйста, – приподнимая шляпу, спросил пастор, – где здесь квартира Никогосова? – называя первую пришедшую ему на ум фамилию.

На лице девушки отразилось недоумение.

– Нико-госова? – переспросила она. – Тут нет таких, – с сильным акцентом произнесла она, продолжая с любопытством смотреть на пастора.

– Нона, в чем дело? – раздался сверху женский голос, и Брухмиллер увидел на балконе пожилую женщину.

– Ничего, мама, – лениво ответила девушка.

Картина была самая мирная. Все дышало таким покоем и ленивой тбилисской жизнью, что Брухмиллер успокоился.

– Ах нет, – делая вид, что читает в своей записной книжке другую фамилию, засмеялся он, – ошибся. Никогосовы – это в другом месте, а здесь мне надо Кугунидзе или Петрушова. Вот их адрес.

– Кугунидзе? – пожимая плечами, переспросила девушка. – Таких тоже здесь нет, а Петрушов… во-он там, – она указала пальцем в конец, – вон их балкон и двери.

Проговорив эти слова, она с тем же спокойно-ленивым видом стала поливать из шланга деревья, а успокоенный Брухмиллер твердым шагом пошел к указанному балкону.

Брухмиллер поднялся на невысокий балкон первого этажа и, подойдя к двери, постучал. Неясный голос что-то ответил ему. Постучав на всякий случай еще раз, пастор открыл дверь, снял шляпу и шагнул в комнату. Девочка-подросток вопросительно глянула на него.

– Здесь живут Петрушовы? – спросил Брухмиллер.

– Здесь! – приветливо сказала девочка, указывая пальцем на открытую дверь.

Он шагнул во вторую комнату и обомлел. Шляпа его выпала из рук, глаза округлились, а по спине пробежал холодок страха.

За столом сидели старики Пашковы и пили чай. Дарья Савельевна так, словно только что видела Брухмиллера, улыбнулась ему и показала на стул:

– Садитесь, гостем будете.

– Вот хорошо-то, Сергей Сергеич, к самому чайку подоспели! Дарья, налей гостю стаканчик, – суетливо заговорил старик.

Пастор отшатнулся к дверям, подбирая на ходу свою шляпу. В дверях стояли два человека в штатском, молча глядя на него. Брухмиллер побледнел и, тяжело дыша, остановился.

– Ни-ни-чего не понимаю, – побелевшими, трясущимися губами пролепетал пастор. – Это ошибка, я не знаю вас, я, кажется, обознался, не туда зашел…

– Сюда, сюда зашли. По верному адресу пожаловали, Булат Мисостович, – продолжая звенеть посудой, сказала Дарья Савельевна.

Брухмиллер остановившимся взглядом уставился на двух стоявших у двери людей. За их спиной виднелся милиционер и та самая девушка, что минуту назад поливала акацию. Пастор съежился, посерел и трясущимися руками вытащил из кармана свой паспорт.

– Я… ино… странец… турист… – растерянно тыча вперед документ, выговорил он.

– Не волнуйтесь, гражданин. Сейчас все выясним. Товарищ Мартынов, обыщи гражданина на предмет оружия, – сказал милиционеру первый из стоявших у дверей людей. – Нету? Очень хорошо. Ну, следуйте за нами!

– Это недоразумение! Я германский подданный! – пробовал было заговорить пастор.

– Вот и хорошо! Разберутся, гражданин, и, ежели недоразумение, сейчас же отпустят, – спокойно ответил человек.

У дверей дома стояла легковая машина, дверцы которой при появлении Брухмиллера распахнул шофер.

– Пожалуйста, прошу вас, – очень любезно сказал человек в штатском.

Брухмиллер оглянулся. У ворот стояло трое или четверо любопытных, мальчишка с недоеденным яблоком, какая-то старушка с чуреком в руках молча таращила на них глаза. Ничего особенного. Все было тихо, обыкновенно и спокойно. Пастор вздохнул и неловко влез в машину.

– Я иностранец, я не совершил ничего противозаконного, и вы не смеете задерживать меня! – решительно заговорил он, глядя на невысокого, с седыми висками пожилого подполковника, пристально и очень внимательно смотревшего на него.

– А мы вас и не задерживаем. После того как вы ответите на два-три вопроса, вы вернетесь в гостиницу к своим туристам, – спокойно ответил подполковник.

– Какие вопросы? – нахмурился пастор.

– Обыкновенные. Как вы попали в этот дом? И второй: что вы искали в лесу возле Орджоникидзе?

Пастор вздрогнул.

– Какой лес? Что вы выдумали? Возле какого Орджоникидзе?

– Обыкновенный лес, вернее, даже не возле Орджоникидзе, а возле Ларса, где вы лежали с внезапно поразившей вас сердечной болезнью.

Брухмиллер молчал.

Подполковник вынул из стола пачку фотографий и мягко сказал:

– Вот видите снимок – это вы зачем-то копаете землю возле большого камня. А это вы копаете уже в другом месте яму, под самым стволом ореха. А это вот тоже вы, но уже без лопаты, роетесь руками в третьей яме, вырытой вами у самого ручья.

Пастор поглядел на снимок, потом растерянно взглянул на подполковника.

– А это вот ваша лопата, которую вы, не найдя того, что искали, швырнули в сердцах в кусты, откуда она и попала к нам.

Он вынул из-под стола знаменитую палку-лопату, которой так любезно снабдил Брухмиллера Гопкинс.

– Подсматривали за мной? – хрипло спросил он.

– Конечно, – согласился подполковник. – Но согласитесь, разве мы не должны были делать это, узнав о том, что интурист, которого мы гостеприимно и чистосердечно встречаем, оказывается бывшим русским белогвардейцем Казаналиповым.

– Я давно немецкий подданный, и я ничего не делал предосудительного против вас.

– Допустим, но ведь и мы, зная, что вы бывший Казаналипов, ни в чем не обвиняем вас. Нам только нужно знать, зачем вы симулировали болезнь…

– Я не симулировал… Я действительно заболел, – перебил пастор.

– Нет, вы чем-то сильнодействующим вызвали внезапный сердечный приступ. Но наутро вы уже были совершенно здоровы. Вот, кстати, медицинское заключение лечившего вас врача. Но и это – ваше частное дело. И в это мы не хотим вдаваться. Нам только нужно знать – и заметьте, мы должны это узнать, – зачем вы остановились в Ларсе. Что вы искали в земле вокруг станции? Вы же пастор, а не геолог. Зачем вы ископали ямами площадь у ручья и большого камня?

Пастор молчал.

– Быть может, с какой-нибудь военной целью? – спросил подполковник.

Пастор по-прежнему молчал.

– Не хотите говорить? В таком случае, мы отправим вас в Москву. Там скорее разберутся в вашем странном, запутанном деле, – закончил полковник Боциев.

На следующий день Брухмиллер уже находился в Москве.

Наутро пастор не вышел к завтраку. Встревоженные этим интуристы не нашли его и в занимаемом им номере. После завтрака человек, посетивший их, сказал на хорошем французском языке о том, что Брухмиллер совершил неблаговидный поступок и временно задержан.

– Да, наши газеты были правы, предостерегая нас от поездки, – покачивая головой, сказал голландец.

– И после всего этого вы все еще будете уверять, что у вас царят законность и свобода? – возмущенно воскликнул один из молодых немцев.

– Для тех, кто приезжает к нам в гости как честный и любознательный человек, – да. Но для тех, кто засылается для целей, ничего общего не имеющих с туризмом…

Туристы, снова негодуя, зашумели.

– Господа, – поднимая руку, прервал шум итальянец, – а в самом деле, ведь мы ничего же не знаем ни о самом пасторе, ни о том, почему его задержала полиция. Сейчас мне становится странным и его внезапная болезнь в дороге, и то, что он отдельно от нас уходил куда-то и здесь, и в городе Ор-джо-никидзе.

– Это верно, – сказал кто-то.

– Но он интересовался религией! – сказала француженка, но, увидев ироническую улыбку на губах пришедшего к ним человека, пожала плечами и смолкла.

– …и странно еще то, что здесь вот нас двадцать шесть человек, никого из нас нигде и ни разу не останавливали, никто не препятствовал нашей любознательности, не ходил за нами по пятам. Всюду мы были совершенно свободны в наших действиях и маршрутах, – продолжал художник.

Иностранцы были смущены и растеряны. Действительно, за все время пребывания в СССР они не чувствовали на себе чьего-либо подозрительного взгляда, наблюдения или слежки.

– Все это, господа, не просто, и мне кажется, нам не следует делать преждевременные выводы. Во всяком случае, мы просим вас, господин чиновник, – обратился художник к говорившему с ними человеку, – мы надеемся, что еще до нашего отъезда из СССР вы поставите нас в известность о деле и судьбе одного из наших товарищей.

– Да, мы в России будем еще двенадцать дней, и было бы хорошо, если бы, уезжая, мы узнали, в чем же тут дело, – горячо сказал голландец.

– Думаю, что очень скоро вы все узнаете о причинах задержания господина Брухмиллера.

Пораженные новостью туристы еще долго обсуждали странную историю, приключившуюся с пастором.

Пастора не сразу вызвали на допрос. Лишь на утро четвертого дня его ввели в кабинет следователя.

– Итак, вы отказываетесь от всего? И от того, что вы были когда-то русским офицером Булатом Мисостовичем Казаналиповым…

– Я немец, подданный Федеративной Республики Западной Германии, пастор Иоганн Брухмиллер.

– Это по туристским бумагам, а на самом деле вы Генрих Мюллер, коммерсант и делец, владелец фабрики в Мюнхене и хозяин торговой конторы «Мюллер» в Доссельдорфе. Но еще раньше вы были подданным Российской империи Булатом Мисостовичем Казаналиповым из города Владикавказа, – сказал следователь.

– Мало ли что было раньше! Российской империи не существует много лет, и я, будучи наполовину немцем, давно перешел в германское подданство.

– Совершенно верно, и мы нисколько не в претензии на вас за это. Нас интересует другое. Зачем вы приехали в СССР?

– Как турист. Это же ясно! – угрюмо сказал Брухмиллер. – Но помня, что у вас бывший царский офицер и подданный России не может рассчитывать на гостеприимство, я взял документы на имя пастора Брухмиллера.

– Бросьте говорить пустяки! Нам совершенно безразлично, и вы это отлично знаете, были вы царским офицером и подданным или нет. Ведь я спрашиваю вас, зачем вы приехали в Орджоникидзе?

– Потянуло на места, где провел детство.

– А в Тбилиси зачем?

– Здесь у меня прежде было много друзей. Хотел повидать тех, кто уцелел.

– Под видом немецкого пастора?

Брухмиллер понял, что ляпнул что-то неубедительное.

– Разве они не спросили бы вас, зачем вы, их старый знакомый, явились к ним, прикрывшись чужим именем и подданством?

Пастор молчал.

– Не лгите и не скрывайте ничего. Мы знаем, что у вас были специальные поручения в Орджоникидзе к Почтареву, а также и в Тбилиси к ранее задержанному нами Петрушову. Но ни того ни другого вы не видели и, значит, не могли выполнить данное вам поручение.

Брухмиллер не моргая смотрел на следователя.

– Но мы также знаем и то, что вы, Мюллер – Брухмиллер – Казаналипов, уже с сорок третьего года отошли от всяких политических и прочих дел и занялись коммерцией и торговлей. Как видите, мы хорошо осведомлены о вас, господин Казаналипов.

Пастор с надеждой глядел на следователя.

– Мы знаем и то, что вас неоднократно американская разведка пыталась заслать в СССР. Вы несколько раз отказывались. Что же вдруг заставило вас теперь согласиться на это?

Брухмиллер молчал, что-то обдумывая, губы его дрожали, а лицо то бледнело, то заливалось краской.

– Говорите правду, вы только облегчите ваше собственное положение, – сказал следователь. – Зачем вы приехали в Орджоникидзе?

Пастор молчал, судорожно теребя пальцами полу пиджака.

– Не волнуйтесь. Обдумайте мой вопрос и отвечайте. Зачем вы приехали в Орджоникидзе?

– За кладом, – глухо сказал пастор, и голос его оборвался.

И следователь, и безмолвно сидевший возле него полковник подались вперед, с удивлением глядя на Брухмиллера.

– За… кладом? – переспросил следователь.

Пастор молча кивнул головой.

– За каким кладом? – спросил полковник, продолжая удивленно смотреть на пастора.

– За своим… который я зарыл в двадцатом году… при отступлении, – опуская голову, сказал Брухмиллер.

Следователь развел руками и посмотрел на полковника. Тот покачал головой и неодобрительно сказал:

– Опять ложь! Пять раз отказывались, а на шестой вспомнили, что когда-то зарыли клад? Так, что ли?

– Да-а! – протянул следователь, тоже кивая головой. – Концы с концами не сходятся, господин Брухмиллер! Если б клад был, то вы с первого раза согласились бы ехать.

Пастор опустил голову. Опять он соврал как-то глупо и неудачно.

– Я буду говорить правду, – сказал он. – Только правду! Клад этот действительно зарыт где-то возле Ларса, но не мной, а… – он тихо сказал, – князем Щербатовым, когда-то приближенным ко двору императрицы.

– Александры Федоровны Романовой? – вдруг перебил его следователь.

– Да! – сказал пастор и тупо уставился на повеселевшее лицо следователя. Он видел, что еще секунда, и следователь рассмеется, что он с трудом сдерживает душивший его смех.

Брухмиллер перевел глаза на полковника, но и на его лице была улыбка.

– Этот Щербатов – бывший князь, зовут его Петр Александрович? – смеясь одними только глазами, спросил следователь.

– Да! – сбитый с толку, сказал пастор.

– А подручный его…

– …Курочкин, белоэмигрант, чиновник колчаковского правительства.

– Ничего не понимаю! – растерянно сказал пастор.

– Поздравляю вас! – серьезно сказал следователь. Он позвонил. – Уведите задержанного! Через час продолжим допрос.

Спустя некоторое время пастора вновь ввели в комнату. Перед следователем и полковником лежала папка с какими-то бумагами.

– Садитесь, – указывая на стул, сказал следователь и, достав из папки какое-то дело, перелистал его и, взглянув прямо в глаза недоуменно ожидавшего его вопросов Брухмиллера, сказал:

– Из каких драгоценностей состоит клад?

Пастор помедлил с ответом и на всякий случай сказал:

– Точно не помню…

– Я покажу вам, – спокойно сказал следователь и, ведя пальцем по одному из листов папки, стал читать:

– «Первое. Четыре золотых кубка, обнесенных по краю финифтью с бриллиантовыми орлами у рукоятей. Глаза орлов – рубин, топаз, изумруд, смарагд (все крупные)…»

Пока следователь читал, пастор несколько раз менялся в лице. То ему становилось душно, то холодные мурашки пробегали по его спине. Уже отлично понимая, что он обманут, как мальчишка, он глупо, все еще боясь поверить правде, спросил:

– Значит… клад… найден?

Полковник с обидным сожалением вздохнул и молча посмотрел на него.

Следователь прищурился и не спеша проговорил:

– Значит, действительно плохи дела американской разведки, если Гопкинс посылает к нам таких наивных агентов. Разве вы не понимаете?..

– Понимаю… – упавшим голосом, тихо сказал Брухмиллер. – Я это начал подозревать еще там, в Ларсе, но возможность получить огромные богатства заволокла мне глаза и рассудок. Я был дураком и пешкой в руках этих негодяев. Спрашивайте меня! Все, что я знаю, скажу! – Пастор вскочил со стула. Глаза его были красны. Обида, злость, слезы виднелись в них. – Я разыграл идиота, но и эти подлецы получат должное. Все, все, что знаю, я расскажу о Гопкинсе, Вернере, об этих гнусных жуликах – Щербатове и его подручном!

– Вот это нам и нужно, – сказал следователь. – Этим вы поможете и себе и нам. Особенно не отчаивайтесь… Этот номер с бриллиантами царицы Щербатов и Курочкин разыгрывают с простаками уже не в первый раз. Вот дела о «царских бриллиантах», на поиски которых из-за границы устремлялись наивные люди. Создателями были оба эти проходимца, бывший князь и бывший петербургский чиновник, и адреса кладов бывали разные. Вот, например, это дело, – беря из папки бумаги, продолжал следователь. – В семидесяти километрах от советско-финской границы задержан переброшенный через границу бывший поручик белой армии Карпов, задержан в тот момент, когда усиленно рыл яму в лесу, в километре от дороги. При допросе подробно рассказал, что искал драгоценности бывшей императрицы. Список этих дра-го-ценностей, – иронически протянул следователь, – целиком совпадает с вашим. А вот и другое дело, правда большей давности, – заговорил полковник, доставая еще одну бумагу. – Оно взято из архивов и приобщено к общему делу. Вот дата – тысяча девятьсот сороковой год, то есть еще до Великой Отечественной войны. Как видите, еще и тогда два этих молодца орудовали тем же способом, но только с помощью японской разведки. Вот дело о задержании двух русских белоэмигрантов, Калужкина и Лобового, незаконно перешедших границу с целью собрать необходимые для японской разведки военные сведения и откопать для собственного пользования клад, состоящий из части драгоценностей бывшей русской царицы, якобы зарытый на берегу Амура, в километре от села Софроновка, под дубом, возле черного камня. И тут и там указателем местонахождения клада был все тот же Щербатов. Ну как, ясна вам картина?

Пастор тяжело дышал, лицо его посерело.

– Я идиот, которого обвели, как мальчишку! – с трудом выговорил он. – Но эти мерзавцы рано смеются… – Пастор облизнул сухие, побелевшие губы. – Спрашивайте, я к вашим услугам.

Брухмиллер рассказал все и о том, как ему было отказано в визе, и как его вызвали к Гопкинсу.

– Ваши друзья, Гопкинс и компания, сейчас трубят чуть ли не во всех газетах Западной Германии, а также и ряде других стран о том, как ни в чем не повинный интурист Брухмиллер арестован нами.

– Что я сейчас должен сделать? – коротко и решительно

спросил пастор.

Ненависть к Гопкинсу и Вернеру, так одурачивших его, охватила Брухмиллера.

– Они сделали меня посмешищем и болваном, но и я не пощажу их! – задыхаясь от стыда и гнева, выговорил он. – Я… я хочу гласности…

– Нам не стоит большого труда опровергнуть всю эту лживую газетную шумиху. У нас есть ваши показания, мы можем опубликовать их…

– Нет, нет, этого мало! – яростно закричал пастор. – Я хочу гласности, сам, своими словами рассказать об этой банде жуликов, так… – он задыхался, – так бессовестно опозоривших меня.

– Чего ж вы хотите? – спросил его один из следователей.

– Я выступлю на пресс-конференции, – решительно сказал пастор. – Я выступлю перед журналистами, перед всеми… О-о, я отомщу, и пусть потом мне и придется плохо от Гопкинса и Вернера, но я рассчитаюсь с ними!

– Вы хотите созвать пресс-конференцию? – спросил его собеседник.

– Да, да! Пресс-конференцию. И да будут прокляты Гопкинс, Вернер, Щербатов и все клады!.. – с отчаянием выкрикнул пастор.

– Думаю, что с вами ничего не случится. Гопкинс после вашего провала и не вспомнит о вас, а Вернера вы легко купите за тысячу марок.

…В просторном зале было немного людей. Несколько советских и иностранных корреспондентов, три фотографа, четверо штатских, сидевших рядом с полковником, и все интуристы, все двадцать шесть человек, с которыми пастор совсем недавно приехал в СССР.

Брухмиллер был мрачен. Его идиотская поездка в Россию, глупые поиски клада, жадность, превратившая его в посмешище для всех этих людей, – все стало достоянием газет, журналов, кино. Он вспомнил и Лотхен, которая считала его умницей и удачливым дельцом, он вспомнил и о подарках, которые обещал ей.

Пастор, не глядя на окружающих, сел на приготовленный ему стул.

– Начнем, – сказал председательствующий.

И Брухмиллер, сначала угрюмо, потом спокойней стал рассказывать все то, что привело его в Россию.

Иногда он отпивал глоток воды и, глядя в пространство, отвечал на вопросы корреспондентов.

Пораженные интуристы молчали. На их глазах пожилой и почтенный пастор, их спутник и милый знакомый, превращался в неудачливого стяжателя и разведчика.

Иногда возглас возмущения или презрения долетал до ушей Брухмиллера. Он рассказывал все, желая скорее закончить свою исповедь и уйти от негодующих, возмущенно слушавших его людей.

– …Для того чтобы вы могли понять, господа, как одурачили пастора ЦРУ и федеративная разведка Гелена, сообщаю следующее, – обращаясь к аудитории сказал полковник. – Трюк с «зарытыми сокровищами» американцы использовали уже много раз. Так, например, в Венгрию они засылали простачков на поиски кладов, якобы зарытых бежавшими от Советской власти за границу адмиралом Хорти, князем Эстергази и графом Тиссой. В Польшу стремились за такими же фантастическими «богатствами» польские эмигранты. Их ловили на ту же дешевую наживку – поиски зарытых графами и польскими князьями огромных богатств где-нибудь в районе Польских Татр.

И все, – повторяю вам, господа, – все эти одураченные «туристы», узнав, в чем дело, кляли свою доверчивую… – он помолчал и сказал, – простоту и проклинали своих друзей из немецкой разведки. И вы попались на эту дешевую приманку, Мюллер – Казаналипов; но не волнуйтесь, мы знаем, что причинить вред нам не смогли, что одураченные мнимыми богатствами люди – не шпионы, а простаки, выражаясь мягко. Настоящих шпионов мы не выпустим. Вас же вышлем обратно к вашим друзьям из Мюнхена в самые ближайшие дни. Все, – даже не глядя на пристыженного, растерянного, оцепеневшего от стыда Брухмиллера, сказал полковник.

– Может быть, во время задержания вы подвергались насилию или какому-нибудь давлению со стороны следователя? – спросил один из корреспондентов, американец.

– Нет, – угрюмо ответил пастор.

Когда он торопливо рассказывал о кладе, о том, как обманули его эмигранты Щербатов и Курочкин, почти все в зале смеялись, а корреспондент «Таймса» сказал:

– Неплохой сюжет для оперетки!

Ни одного сочувственного взгляда, ни одного ободряющего слова! Все были или холодно-равнодушны или возмущены.

– По-видимому, все вопросы господину Мюллеру – Брухмиллеру – Казаналипову заданы и больше их не будет? – обводя глазами присутствующих, спросил полковник.

Кто-то из корреспондентов махнул рукой, другой пожал плечами, третий равнодушно покачал головой. Для них этот провалившийся глупец уже не представлял никакого интереса.

– В таком случае, пресс-конференцию закрываю. Вы свободны, господин Брухмиллер. Приведите в порядок ваши дела, и завтра в восемь двадцать утра самолет с иностранными туристами вылетает в Берлин. Вот ваш билет, – протягивая одиноко стоящему пастору авиабилет, сказал полковник.

– Нет, хотя конференция и кончилась, но мы еще имеем слово, – выходя из группы о чем-то совещавшихся людей, сказал Ганс, молодой турист из Бремена. – Мы, честные и далекие от всяких подлых штук и махинаций иностранные туристы, не можем и не хотим, чтобы вместе с нами летел нечестный человек, прикрывшийся званием пастора. – Ганс обвел взглядом присутствующих. – Что же касается его, – он презрительно ткнул пальцем в сторону стоявшего с низко опущенной головой Брухмиллера, – то пусть он летит без нас, на другом самолете, иначе, клянусь, ему несдобровать!

– Да, это так! Мы не желаем быть в одной компании с подобным человеком! – возмущенно заговорили остальные.

– Что ж, это резонно, – сказал полковник. – Дайте сюда ваш билет, Брухмиллер. Вы полетите в восемь сорок пять, на другом самолете… Благодарю вас, господа! – поклонившись остальным туристам, сказал полковник.

На другой день, уже приближаясь к Берлину, незадачливый пастор-разведчик почувствовал себя несколько легче. Он молча выпил кофе и съел сандвич, предложенный ему стюардессой. Пастор кивком головы поблагодарил ее и стал упаковывать свои вещи.

Так закончилось «дело о бриллиантах императрицы».