Текст книги "В водовороте века. Мемуары. Том 3"

Автор книги: Ким Сен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

2. Богатый и бедный

Опорная партизанская база, несомненно, была для нас и домом и колыбелью. Но я был, правда, не только на этой базе.

Если бы войска постоянно оставались сидеть в четырех стенах казармы – они бы неизбежно погибли. Таков закон тактики. Сидеть на шее у населения, питаться за его счет и прогуливаться по ущельям Сяованцина – это нам было не по нутру. Нас раздражали и возмущали поступки леваков и националшовинистов, которые безжалостно убивали своих же, ни в чем не повинных товарищей, обвинив их в причастности к «Минсэндану».

Когда позволяло время, мы вместе с бойцами проводили операции в районе, контролируемом врагом. Чаще всего стали практиковать такие вылазки после создания полупартизанских участков.

Такие рейды наших бойцов в тот район приветствовали и сами жители. Они хорошо знали: побываешь там – обязательно раздобудешь и рис, и ткани. С каким бы усердием враг ни предпринимал меры для дискредитации коммунистов, все его усилия, все затеи шли прахом, как только мы приходили туда и останавливались хотя бы на одну ночь. Народ переставал верить слухам, распространяемым противником. Сильно возрос интерес населения к облику коммуниста, служившего олицетворением нашей морали и норм приличия.

«Вкусив» жизни в районе, контролируемом врагом, все бойцы готовы были идти со мной в самое пекло.

Моими неизменными спутниками были бойцы 5-й роты. Брать с собой слишком большую группу нельзя – трудновато приходилось с продовольствием, да и следы заметать за собой было не так-то просто. Поэтому я брал с собой отряд из 50–60 человек. Когда требовалось больше людей, я вызывал дополнительно еще и 1-ю роту. Больше всего мы бывали в зоне, контролируемой врагом. Поэтому Чвэ Чхун Гуку, ответственному за 2-ю роту, и Чан Рён Сану из 3-й роты приходилось брать на себя немало хлопот по защите Ванциыа. За оборону Яоингоу отвечала 4-я рота.

В Ванцине среди всех наших подразделений 5-я рота считалась отборной, самой прославленной в боях. Сказывалась прежде всего высокая выучка. Отдано распоряжение шагать с интервалом в три шага – так и шагали, дышать без шума – так и дышали. Особо больших боев почти не было, шли только стычкис теми, кого нам было подсилу разгромить. В мгновение ока наносили удар и молнией исчезли, преодолев за ночь от 8 до 20 километров. Наши действия в тылу врага не позволяли ему сосредоточивать свои силы для проведения карательных операций против партизанских баз.

После освобождения Кореи некоторые работники из аппарата партийной пропаганды совсем упускали из виду боевой опыт корейских коммунистов в тылу врага, накопленный ими в годы антияпонской войны. Зато на все лады восхваляли традиции и опыт другой страны. Насаждаемая ими болезнь «низкопоклонства» была столь пагубна, что после освобождения страны в разговорах людей чаще всего можно было слышать о Сталинградской битве, о танковых схватках на Курской дуге. Но совсем ничего не знали о том, что в истории нашей антияпонской войны были такие ожесточенные сражения, как оборона Сяованцина. Было даже время, когда героя КНДР Ли Су Бока[12]12
  Ли Су Бок (1933–1951) – родом из Сунчхона провинции Южный Пхеньан. Боец Корейской Народной Армии. Во время корейской войны, развязанной империалистами США и их марионетками Южной Кореи, в бою за захват высоты «Безымянная», соединенной горной цепью с высотой 1211, этот 18-летний юноша закрыл своим телом амбразуру вражеского дзота и тем самым обеспечил успех атаки своего подразделения. Погиб в этом бою. – 429.


[Закрыть]называли не иначе, как «корейский Матросов». Даже в годы Отечественной освободительной войны нашим людям внушалось, что именно советский герой Александр Матросов первым в мире закрыл своим телом амбразуру вражеского дзота. Никому и в голову не приходило, что среди плеяды наших борцов за освобождение Родины – ветеранов антияпонской войны был партизан Ким Чжин, который раньше Матросова своей грудью закрыл амбразуру вражеского дзота.

Если бы мы после освобождения страны уделяли должное внимание воспитанию трудящихся на революционных традициях, то в дни нашего отступления не погибло бы столь много людей. Многие из них остались бы в живых. Ведь казалось бы все очень просто: организуй небольшой отряд из 5–6 или из 15–20 человек, бери с собой топор на поясе и один-два маля (примерно 18 килограммов – ред.) риса за спиной и, перемещаясь от одной горы к другой, из ущелья в ущелье, открывай стрельбу в тылу врага там и тут, расклеивай несколько листовок, уходи глубоко в горы. Таким образом нашилюди вполне могли бы продержаться месяц-два. А мы не сумели заранее интенсивно провести такое воспитание, в результате впоследствии несли потери, которых могли бы избежать…

Большая часть моей деятельности в районах, контролируемых врагом, проводилась в поселках, прилегающих к бассейну реки Туман. В каком-то году, точно не помню, я проезжал поездом вдоль бассейна реки Туман и смотрел на противоположную сторону – промелькнули перед моим взором знакомые, казалось бы, совсем не изменившиеся с тех пор горы и долины…

Пословица гласит: «Под лампой всегда темно». В самом деле нам всегда неплохо было действовать под самым носом у врага. Однажды наш отряд расположился даже на сопке за Тумынем. Там все мы ходили в штатской одежде. Выставив часовых на трех вершинах гор-на каждой по одному человеку, жили в лесу довольно привольно и спокойно: спали, читали книги. А враг даже не помышлял, что совсем рядом находятся партизаны.

В летние периоды 1933 и 1934 годов мы продвинулись в районы Тумыня и Ляншуйцюаньцзы в бассейне реки Туман, чтобы начать действовать в районах расположения противника. Тогда я, возвратясь в Ванцин после переговоров с У Ичэном, вел массово-политическую работу в окрестности Ляншуйцюаньцзы. Решил я выбрать подходящее место для ставки командования ис этой целью не только направил своих бойцов в Тумынь, но и сам побеседовал с коренными жителями той местности. Их мнения сошлись в основном в трех пунктах: Сундуншань, Бэйгаолилин, Цаомаодинцзы. Жители считали их идеальными местами. Они имели положительные стороны всмысле обеспечения безопасности ставки командования, но все же не соответствовали достижению целей нашего передвижения.

Почему-то меня тянуло на гору за Тумынем. Еще раньше, когда мне приходилось бывать в Онсоне, я всегда засматривался на эту гору. Мне казалось, что она напоминает гору Моран в Пхеньяне. Вынул карту, прикинул что к чему и убедился, что именно этот край идеальное место для реализации целей нашего похода.

Разветвленные долины, густой дремучий лес. Место как нельзя лучше подходит для того, чтобы построить там шалаш и провести в нем все лето! Вокруг облюбованной горы было много «поднятой целины» – мест, где после 1930 года пустили свои глубокие корни наши организации. Но было много и «целинных земель», которых еще не коснулся наш «плуг». Мы решили всю эту «целину» превратить в революционные очаги.

Вообще сразу же после боя в Лоцзыгоу я проникся идеей перебазироваться в горах за Тумынем. Однако навалившиеся тогда на меня заботы об обмундировании и продовольствии для китайских антияпонских отрядов не позволяли отправиться туда в назначенный день. Пришлось задержаться некоторое время в Сяованцине. Ведь приближались первые дни жаркого лета, а бойцы отряда Циншаня все еще так и ходили в изношенной ватной одежде. Да и с продовольствием было туговато – и им приходилось выкапывать на полях только лишь завязавшийся картофель величиной с воробьиное яйцо.

Да, пострадали тогда картофельные делянки вокруг района дислокации отряда. Хозяева огородов были в большой обиде на бойцов отряда Циншаня. Но ведь люди в отряде были голодны и плохо одеты, а в результате ухудшились отношения между начальством и подчиненными. У отряда в то время, казалось бы, единственный путь-стать шайкой бандитов. Некоторые из солдат готовы были капитулировать. Мало чем отличались и отряды Каошаня и Ши Чжунхэна. Все это было, конечно, до тех пор, пока отряд Каошаня еще не присоединился к КНРА.

Мы вместе с отрядом Циншаня напали на Гаяхэ, добыли продовольствие и ткани, раздали их китайским антияпонским отрядам. После этого мы вновь разгромили врага в Дяомяотае и направились на гору, расположенную за Тумынем. Когда рота уже добралась до назначенного места, откуда ни возьмись, появился передо мной комроты Хан Хын Гвон. Бог знает, на какие хитрости он пустился, чтобы убежать из больницы, – плелся в хвосте роты. Ведь он, смертельно раненный в бою в Лоцзыгоу, с насквозь прошитом пулями животом, был эвакуирован в больницу партизанского района и лежал в постели.

Уже зажила огнестрельная рана в его животе, из которого месяц назад вывалились наружу кишки. Но теперь следы ранения уже зажили, только в тех местах, откуда были выдернуты нитки, оставались пока окровавленные следы. Я велел Хан Хын Гвону вернуться обратно в больницу, опасаясь, как бы у него не разошлись швы в местах ранения. Командир роты, а был он человеком крупного телосложения, чуть не плача, умолял не отправлять его обратно. Тогда я приказал Вану, временно исполняющему обязанности командира роты, дать ему возможность как следует отдохнуть, хотя бы там в горах за Тумынем, чтобы не было осложнений после операции.

Тумынь первоначально называли Хуемудуном. Название это происходило от того, что издавна в этом поселке корейцы строили шалаши и занимались обжигом из вести («Хуе» означает известь, «му» – шалаш, «дун» – поселок – ред.). Говорили, вокруг него высились могучие известковые горы.

Японские империалисты, оккупировав Маньчжурию после событий 18 сентября, продлили железную дорогу Гирин – Хвэрен от Чаоянчуаня до Хуемудуна и назвали последнюю станцию Тумынем. В поселках, расположенных вблизи станции, были построены жилые дома, а затем вырос целый город, в котором появились филиал японского консульства, полицейский участок, таможня и расположился военный гарнизон. Горный поселок, где годами обжигали известь, превратился в шумный город-город потребления, находящийся под неусыпным оком войск и полиции. Новый город стал называться Тумынем, а селение на западе у подножия горы теперь стало старым городком, его называли Хуемудуном, то есть сохранили то имя таким, каким его называли раньше корейцы. Между Тумынем и Намяном позже была проложена пограничная железная дорога. С тех пор Тумынь стал восточными воротами для концессий Японии на маньчжурском материке. Намян, расположенный на противоположном берегу реки, также был важнейшим пунктом на коммуникациях, связывавших Корею и Маньчжурию.

Во второй половине 30-х годов в этом районе свили себе гнездо органы японской разведки, готовившие агрессию против Советского Союза. В их планах Тумынь занимал важное место в разворачивающихся военно-политических играх.

Именно этот Тумынь служил опорным пунктом и для нашей деятельности. Он использовался в качестве важной коммуникации, связывавшей нас с полупартизанскими районами внутри Кореи. А это, надо сказать, приносило нам немало пользы во многих сферах деятельности.

Мы уже давно создали свою организацию в Хуемудуне. Она находилась под влиянием О Чжун Сона. В сентябре 1930 года, пробираясь в Онсон, я пользовался помощью товарищей из Хуемудуна, Они провожалименяивмае следующего года, когда я переходил в Чонсон. В свое время и Чвэ Гым Сук приходила сюда за яблоками и грушами, чтобы восстановить потерянный мой аппетит во время болезни. В то время ей помогала именно организация Хуемудуна. Тумынь вообще являлся своего рода промежуточным пунктом, связывающим нас с Онсоном, кроме того, он считался еще и базой материального обеспечения партизанских отрядов.

Во время пребывания в горах за городом Тумынь генеральной целью нашей деятельности было стремление блокировать вражеские попытки «отрыва народа от бандитов». Этот лозунг они объявили своим политическим курсом. «Отрыв народа от бандитов» означал отделение народа от его революционной армии, которую враги именовали не иначе, как «коммунистической бандой». Объявив эту концепциюсвоего рода политическим курсом, японские империалисты предпринимали всевозможные меры – вели массированную идеологическую обработку, политику по созданию «коллективных поселений», ввели в действие закон о совместном привлечении десятидвориков к ответственности за участие одного из них в «преступлении», закон о взаимо наблюдении пяти дворов, разработали положение о добровольной капитуляции. Таким образом они отчаянно пытались перекрыть все животворные артерии, с помощью которых осуществлялась связь между армией и народом. Бесчеловечная политика «отрыва народа от бандитов» разрушила многочисленные организации, создала неразбериху в настроениях народа. Некоторые люди поставили даже свои подписи под заявлением о добровольной капитуляции. Такие настроения довольно часто встречались среди жителей южной окраины Ванцина в бассейне реки Туман.

В ответ на происки врага мы выдвинули свой лозунг: «Сорвем попытки врага оторвать партизанскую армию от народа укреплением нашего единства!» Для претворения этого лозунга в жизнь все мы шли в гущу народа и начинали разворачивать работу по налаживанию деятельности организаций. В то время была восстановлена подпольная организация в поселке Намян, где жил О Чжун Хыб. В Далацзы были созданы новые организации с их ядром – жителями, носящими фамилию Чвэ. Закончив такую работу среди населения окрестных поселков, мы постепенно стали перемещать центр работы с массами в сторону Ляншуйцгоаньцзы. Мы шли прежде всего к лесорубам и крестьянам. Был случай, когда я, возглавив одну из групп, через Сосновое добрался до Сунцзидуна в Мицзяне уезда Хуньчунь. Находясь там, мы вели работу по налаживанию деятельности организаций, действовавших в районах Кенвона (Сэпер) и Хунюна на противоположном берегу реки Туман, на корейской земле. В результате этого народ, который стонал, раздавленный вражеской политикой «отрыва народа от бандитов», стал радоваться дружбе и согласию между революционной армией и народом.

В дни, когда я бывал в горах за Тумынем, чаще всего приходилось следовать в район шести уездных городков для того, чтобы организовать стройную систему руководства низовыми партийными и другими революционными организациями в различных районах внутри самой Кореи и дальше расширять сферу работы по организационно-партийному строительству внутри Кореи.

После создания в октябре 1930 года партийной организации на горе Туру в уезде Онсон, в притуманганском бассейне были созданы многочисленные низовые партийные организации благодаря усилиям руководящих партийных активов – О Чжун Хва, Ким Иль Хвана, Чхэ Су Хана, О Бина и подпольщиков Ли Бон Су, Aн Гира, Чан Гым Чжина. Появились много низовых парторганизаций в Хвэрене, Енса, Унги(Сонбон), Мусане, Кенвоне (Сэпер), Рачжине, Пурене, в квартале Синам Чхончжина.

В августе 1933 года в Паксоккоре уезда Кенвон (Сэпер) был организован семинар по вопросам ведения партийной работы в подполье. Семинарские занятия проходили два дня на открытом воздухе под сенью деревьев, вблизи от шалаша в Паксоккоре, где выжигали древесный уголь. Всеминаре участвовали подпольщики и руководители подпольных революционных организаций, действовавшие в северных и других районах Кореи. Лекцию по вопросам организационно-партийного строительства в условиях подполья читал я, вопросы комсомольской работы освещал Чо Дон Ук, вопросы о работе с женщинам и-Пак Хен Сук, вопросы о работе с детьми – Пак Киль Сон.

К тому времени мы в Онсоне руководили работой совещания представителей партийных и революционных организаций, действовавших внутри страны. Совещание состоялось в феврале 1934 года в Чинменском училище в нынешнем Пхуньинском рабочем поселке уезда Онсон. На собрании были обсуждены главным образом вопросы о расширении сети парторганизаций в обширных районах Кореи и установлении системы руководства партийными организациями, были приняты также меры для создания такого зонального руководящего органа, как, например, региональный партийный комитет.

Согласно решению совещания был организован Онсонский региональный партийный комитет во главе с Чон Чжан Воном. Совещание было важным форумом, положившим начало заметному расширению сферы работы по организационно-партийному строительству внутри страны в первой половине 30-х годов.

В то время газета «Чосон ильбо» писала: «На партийном съезде, проходившем в школе Чинмен, выдвинут резкий курс из многих пунктов, документ о котором был напечатан и распространен». Такое сообщение приподнимало завесу над состоявшимся тогда форумом.

В ходе деятельности, которую мы вели в контролируемом врагом районе, базируясь в горах за Тумынем, произошло множество интересных событий. До сих пор не изгладился в моей памяти тот случай, когда мы припугнули скупого помещика. Не помню, как называли тот поселок, где жил помещик, о котором идет речь, с уверенностью могу сказать лишь то, что это был поселок корейцев.

Однажды, предоставив бойцам отдых в горах за Тумынем, я в неформенной одежде спустился с горы в поселок, где жил упомянутый помещик. Под ней здесь имеются в виду не в европейские костюмы, а корейские национальные куртки и такие же брюки. Мы всегда держали их в наших вещмешках. Без такого запасного комплекта одежды невозможно было появляться и вести какую-либо деятельность на территории, контролируемой врагом. Те, кто хорошо говорил на японском языке, носили в вещмешках японскую одежду.

На этот раз меня сопровождали ординарец Ли Сон Рим и еще два бойца. Во второй половине дня, когда до заката солнца было еще много времени, мне захотелось позондировать настроение жителей этого поселка, к которому еще не протянулась наша рука. Собственно говоря, скучно было сидеть несколько дней, окопавшись в лесах. Мы намеревались получить от жителей поселка помощь, если они добрые и щедрые, и создать здесь революционную организацию. Оказалось, что в поселке нет ни японских войск, ни полицейских.

Подойдя к самому большому в поселке, великолепному дому под черепичной крышей, я позвал хозяина. День был ясный, безоблачный, до заката солнца было еще далеко. Но почему-то хозяева заперлись в своем доме, не отвечая на наш зов. Взяв дверное кольцо, мы стали раскачивать ворота – послышались скрежет и звон. Только после этого послышались шаги: шлепая домашними туфлями, хозяин лениво приближался к нам. Отперев ворота, мужчина среднего возраста окинул нас недобрым взглядом. Это как раз был тот помещик, которому мы преподали тогда поучительный урок.

– Господин хозяин! Мы путники. Уже вечереет, но нам негде переночевать. Будьте признательны, позвольте остановиться у вас, – обратился я со всей вежливостью, соблюдая правила приличия.

Хозяин ни с того ни с сего начал сыпать в наш адрес оскорбления; мол, глупые вы люди, шариков у вас в голове не хватает. Да, это был действительно безнравственный и недалекий человек.

– Пройдете примерно два километра, там гостиница. С какой это стати нагрянули в мой дом какие-то голодранцы? Может быть, ты считаешь, что это и мельница в нашем селении общая?

Судя по тому, как он надувался при этом и таращил глаза, перемежая свою речь ругательствами, мы все больше убеждались, что это человек действительно глупый и бессердечный. С первого взгляда он обзывал нас сумасшедшими, относился к нам словно к бродячим нищим. Наблюдая все это, я невольно приходил в ярость. Но все же старался взять себя в руки и казаться хладнокровным.

– Господин хозяин! Идти дальше не можем – болят ноги, все в волдырях. Отведите нам где-нибудь место для ночлега.

Помещик с пеной у рта продолжал ругаться.

– Я же сказал, что недалеко отсюда гостиница! За каким чертом вы прилипли ко мне, как пиявки? И в базарный день такие, как вы, не бродят…

Ординарец, стоявший за моей спиной, вышел вперед и теперь стал умолять за меня.

– Господин хозяин! У нас нет денег на гостиницу. Ведь говорят, что «доброго чтит даже Большая Медведица». Значит, главное у человека – доброта души. Не изволите ли угостить нас?

Ординарец не успел даже закончить фразу, как помещик тут же зарычал: «Может быть, прикажете пожертвовать вам деньги? А мышиного помета не хотите?» И смачно сплюнул. Захлопнув ворота, он так же пошел к дому.

За годы моей почти десятилетней революционной деятельности я впервые встретил столь бесцеремонное обращение. Было немало богачей в районах Средней Маньчжурии, где мы часто бывали и вели подпольную деятельность, но не было тажих черствых и грубых людей, как этот помещик.

Ординарец Ли Сон Рим, теряя терпение, начал буркать от возмущения. Видимо, он даже не представлял себе, что его командир подвергнется столь дурному обращению от этого деревеньского помещика, какого трудно назвать человеком. Закипая от возмущения, ординарец заметил, что надо расстреливать таких подонков, которые хуже свиней и которым не следует жить на свете. Надо его хотя бы попугать, сказал он, произведя для острастки холостой выстрел мимо ушей. Тогда посмотрим, какой он храбрец…

Я был возмущен не менее своего ординарца. На чужбине соотечественники, как правило, всегда очень быстро сходятся друг с другом. Даже те, что жили на родине, как собака с кошкой, при встречах на чужбине с первых слов становятся друзьями. Такова уж человеческая мораль. Однако у этого помещика, который ругал нас на чем свет стоит, называя сумасшедшими, не было даже проблеска чувств человеческой доброты.

Пусть страна погибла, но вряд ли может быть запятнано чувство человеческой порядочности! Наши предки оставили в наследство даже такое мудрое изречение: «Взаимное сочувствие у несчастных людей». Такова логика человеческой жизни.

Где найдешь на свете такую нацию, как корейская, которая от теплых чувств легко радуется и так же легко может прослезиться. Вот почему в старые времена люди говорили: «Дух воспрянет от заклинаний, а человек – от чувства привязанности».

Радушное гостеприимство – положительная черта корейца. Не гнать, а предоставлять ночлег – таковы обычаи и признак доброты нашего народа, которые передаются из поколения в поколение. Хотя я выходец из семьи, которая по найму сторожила чужую могилу, но у нас в семье относились к гостям всегда доброжелательно. Не было риса, – угощали хотя бы жидкой похлебкой, добавленной немножко водой. Каждый раз после ухода гостей на долю моей матери и жены моего дяди приходилась самая что ни на есть жидкая похлебка.

Женщ ины нашей семьи никогда не сетовали на свою судьбу, не жаловались на бедность хозяина дома, если даже им приходилось оставаться без еды один-два раза в день. Такими были общий характер, подлинная сущность корейской нации, которые запечатлелись с детства в моей памяти.

Даже уличный торговец, у кото рогоза душой ни гроша, мог при желании объехать всю Корею, все восемь ее провинций, совершая путешествия. Такими были обычаи у нас в стране, которые передавались из поколения в поколение с древнего периода троецарствия. Нередко иностранцы, которые хоть разок погостили в доме простого корейца, с восхищением говорили о нашей стране как символе высокой нравственности на Востоке.

Однако вряд ли в жилах этого бессердечного, взбесившегося помещика текла кровь настоящего корейца. Разве можно себе представить такое холодное отношение к людям?

Перед нами был безнравственный человек, моральный урод. Ведь слабая государственной мощностью нация может лишиться даже своей страны. Народ, потерявший страну, может лишиться и языка, и письменности и своих фамилий. Но даже при таких обстоятельствах, когда страна погибла, нельзя оставаться без чувства человеческой доброты. Если все станут, простите, такими свиньями, повернувшимися спиной к соотечественникам, как этот помещик, то разве можно корейцам думать о том, чтобы вернуть себе потерянную Родину? К счастью, среди корейцев таких подонков, как этот помещик, буквально единицы.

Скажу откровенно, что взволновавший нас случай дал мне повод еще раз установить свои взгляды на богачей.

Летом 1933 года был еще один, можно сказать, подобный случай. Один из отрядов АСО, расквартированных в Шилипине, совершил налет на Шисянь. В целях раздобыть материальные средства бойцы АСО захватили в качестве заложницы жену одного из китайских богачей. Ее так и доставили в штаб в одном нижнем белье, с забинтованными ногами. Здесь, в Шилипине, пленницу продержали несколько дней.

Бойцы АСО послали извещение мужу заложницы, в котором предъявлен был ультиматум: если до какого-то числа он внесет сколько-то денег, то женаего будет возвращена домой. Но богач заявил в ответ, что будь у него такая сумма, он бы нашел себе более импозантную женщину и женился бы на ней вместо того, чтобы совать нос в Шилипин с выкупом. Пожертвовав деньги Армии спасения отечества, выкупил женщину не муж, а ее родной отец.

Вообще такими были жадные и черствые богачи…

Мы еще раз обошли тот поселок в надежде найти место для ночлега. На этот раз мы решили постучаться в дом попроще – не под черепичной, а под соломенной крышей. Поодаль от дома того негостеприимного помещика виднелась хижина под соломенной крышей с настежь раскрытыми как первой, так и второй комнатами. Хозяева дома сидели за столиком и ужинали.

Стоя перед крылечком под выступом крыши, я стал просить хозяина о ночлеге точно таким же тоном, каким просил помещика.

– Мы путники. Уже вечереет. Позвольте переночевать у вас.

Хозяинсразу же поднялся из-застола и, опираясь надверной косяк, посмотрел на нас.

– Ну что ж, проходите и присаживайтесь. Мы живем не богато, но вместе поужинаем, чем бог послал… Есть хотя бы жидкая похлебка, а ничего другого у нас нет, не осудите., Да проходите, пожалуйста, не стесняйтесь. Комната у нас, к сожалению, такая неуютная…

– Да вы не беспокойтесь. Разве нам, путникам, можно на что-то жаловаться?

Мы вошли в комнату, приглашенные хозяином. Кругом выпирала исключительная бедность, но от душевного обращения хозяев веяло искренностью и добротой. Хозяин тут же обратился к жене – не найдется ли еще одной миски похлебки. Женщина ответила, что обязательно найдется. Увиденная картина невольно наводила меня на мысль, что бедные люди – всегда добрее и проще. Они не растеряли чувство человеческой добропорядочности, а богачи чужды ей. Нас двоих, вошедших в комнату, пригласили вместе поужинать. Мы были очень тронуты таким отношением.

– Если мы съедим вашу долю, то вы же останетесь голодными. Нам бы только переночевать, – сказал я.

Мы долго упирались. Похлебка не полезет в рот, если даже мы сядем за стол!

Тогда хозяин не на шутку обиделся:

– Где же это видано? Раз пришли к нам в гости, должны угощаться… Вы отказываетесь, думаете, что похлебка не вкусная. К сожалению, ничего другого у нас нет, кроме похлебки. Женушка, сбегай в огород и выдерни пару луковиц, да принеси еще одну чашку соевой пасты…

По велению мужа хозяйка принесла лук, соевую пасту и положила все это на стол.

Эти простые люди относились к нам так тепло, словно мы были их родственниками. До слез тронули меня их доброта и любезность. Мы сели за стол, но не могли ни к чему притронуться. Мною овладели думы о наших товарищах, которые несут охрану за околицей поселка.

– Большое спасибо! Я потом поужинаю, вы сами перекусите. А я навещу товарищей. Они остались за околицей…

– А сколько их там? – спросил обеспокоенный хозяин. Ведь если нагрянут еще гости, ему придется ломать голову – чем их накормить? Ведь осталась только одна миска жидкой каши.

– У нас там еще два товарища. Но вся беда в том, что у них ноги болят, им трудно ходить. Хозяин, правду ли говорят, что неподалеку отсюда есть гостиница?

– Есть-то есть. Отсюда, наверное, семь ли. Семь ли – это все равно что целых десять. Как с больными ногами они пройдут десять ли? Лучше пойдете туда завтра утром. Конечно, у нас ничего нет, кроме жидкой каши, но подкрепитесь тем, что есть, и укладывайтесь спать. Приведите и своих товарищей, что остались за околицей.

Я спросил хозяина дома, что он думает о помещике, что это за человек.

– Злой и очень скупой! – махнул рукой крестьянин и добавил. – Живет он, повернувшись спиной к односельчанам, но вот с полицейскими и чиновниками ой-ой-ой какие у него дружественные отношения! Совсем недавно, несколько дней назад, произошел в селе такой случай. Один юноша приходил из Кореи в гости к своим родственникам. Но ни с того ни с сего парня схватили и поволокли в полицейский участок. Там его избили, долго допрашивали. Отпустили домой полумертвым. И это тоже, вероятно, дело рук помещика.

Между тем уже стемнело. Я сказал ординарцу: сегодня надо переночевать в этом поселке. Пусть наши товарищи, которые несут охрану, сбегают в горы за бойцами.

Спустя некоторое время спустился с горы в поселок отряд во главе с командиром роты Хан Хын Гвоном. Видя, что в поселке неожиданно появилось 60–70 человек в военном обмундировании, помещик не на шутку встревожился. Он сразу же выбежали начал подобострастно улыбаться нашим товарищам, расточая комплименты: «Господа, приветствую вас в нашем поселке. Милости прошу в мой дом». Лебезя перед партизанами, он предложил им переночевать в его доме. Он был на этот раз сплошная доброта, льстил прямо в глаза. И мне подумалось: «Эх ты двуликий Янус! Видать, тебе очень трудно жить на свете, пытаясь всякий раз держать нос по ветру».

Хан Хын Гвон не знал подлой натуры этого человека. Он был очень тронут его «гостеприимством» и стал нахваливать помещика:

– Товарищ командир! Этот человек очень добр, он чем-то напоминает мне сяованцинского помещика Чана и еще тумыньского помещика…

Что касается помещика Чана, то этот человек оказывал немало добрых услуг партизанам, но, к сожалению, советское правительство принудительно отправило его в Дадучуань. А тумыньский помещик был человеком совестливым и добрым. Это он по нашей просьбе пожертвовал ткани и вату, которых хватило на изготовление 500 с лишним комплектов военного обмундирования, а также другие материалы. Тогда китайские антияпонские отряды испытывали нехватку обмундирования. И мы из его ткани сшили одежду и выдали ее китайским антияпонским отрядам, расквартированным в Сяованцине и его окрестностях.

Тумыньский помещик часто приходил в Шилипин к своим родственникам. Однажды наши товарищи, узнав об этом, задержали помещика с тем, чтобы потребовать от него помощи в материальном обеспечении наших отрядов. Но как только мы возвращались из района, контролируемого врагом, некоторые товарищи из числа руководства освободили его, заметив, что прибегать к подобным методам нельзя. Узнав об этом, я приказал бойцам вернуть обратно того помещика, который уходит из партизанского района. Встретившись с ним, я откровенно рассказал ему о сложившемся положении дел с обмундированием китайских антияпонских отрядов. Помещик согласился удовлетворить нашу просьбу. После возвращения домой он сдержал свое слово…

Я коротко рассказал Хан Хын Гвону о только что случившемся с нами в поселке:

– Товарищ командир роты, не верь ни одному слову этого льстеца. Это такой подлец, что даже не хотел открыть ворота и приютить путников…