Текст книги "В водовороте века. Мемуары. Том 3"

Автор книги: Ким Сен

Ким Ир Сен
В водовороте века
^{Мемуары. Том 3}

Только те, кто проливал кровь с риском для жизни за возрождение потерянной Родины, можно сказать, до мозга костей представляют, насколько дорога Отчизна и насколько труден, крут обратный путь к ней.

Ким Ир Сен

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Мир народа
^{(февраль 1933 – февраль 1934)}

1. Вольный край

Февраль 1933 года. В середине месяца мы отправились в Ванцинский партизанский район, куда нас вел старик Ма. Восемнадцать партизан, воодушевленные началом активных действий, бодро шагали по тропам. Все это можно было понять – ведь двадцать дней мы провели в лесном шалаше, устав от бесконечных дискуссий на политические темы. Разумеется, бойцы еще не оправились как следует от пережитых ими зимой испытаний, но тем не менее отряд выглядел молодцеватым, живым и энергичным.

Спросишь нынешних ванцинцев: «Чем примечателен ваш край?», и услышишь в ответ: «Край наш известен длинными речами начальника уездной управы, большой длиной начальной школы и бесконечными горными ущельями». Столь остроумная шутка придумана, пожалуй, местными юмористами-балагурами. Безусловно, это лучший признак любви и привязанности к своему родному краю.

Если бы в 1933 году мне довелось услышать нечто подобное, то я представляю, какой бы была реакция на это моих боевых друзей, испытавших неимоверные муки, – они бы покатилисьсо смеху. Но тогда на вопрос бойцов: «Что вы можете сказать о Ванцине?», я ответил кратко: «Там много эмигрантов».

Что это означало? Существовала такая закономерность: если в провинции много эмигрантов – значит, много революционеров.

В Цзяньдао было много уездов. Но один из них, Ванцин, имел репутацию края, охваченного мощным пламенем антияпонского движения за независимость. Далеко за пределы уезда докатилась слава о поле брани, на котором старейший военачальник Хон Бом До нанес сокрушительное поражение карательному отряду японской армии. Здесь же базировалась часть Армии независимости, которая принадлежала Северной военной управе, руководимой Со Иром, Ким Чва Чжином, Ли Бом Соком и другими. В этом же районе действовал Ли Дон Хвн, отдавая все свои силы делу подготовки кадров Армии независимости.

Высокая маневренность Армии независимости, активные действия участников движения за независимость ускорили процесс пробуждения национального самосознания местных жителей, с новой силой вдохновили народ на патриотическую борьбу против японского империализма. Но после того, как движение Армии независимости уже пережило кризис отмирания и руководители движения за независимость ушли в Приморье и в зону советско-маньчжурской границы, руководящая роль в национально-освободительной борьбе в Ванцине постепенно переходила в руки коммунистов. Произошла переориентация от националистического движения к коммунистическому. На почве любви к Родине и нации, ухоженной руками националистов, произрастало и набирало силу коммунистическое движение благодаря усилиям предтеч нового идеологического направления.

Однако сама движущая сила этого движения не претерпела заметных изменений. Абсолютное большинство участников национального движения переориентировались на коммунистическое мировоззрение. В рядах этого движения были люди разных категорий: одни с самого начала встали на путь коммунизма, другие же вначале исповедовали национализм, а уж потом, пережив процесс идеологической перестройки, постепенно вставали на позиции коммунистов. Одними «чистейшими» людьми, не принадлежащими ни к каким идеологическим течениям, трудно укрепить коммунистическое движение. Именно в этом заключается наш руководящий принцип преемственности, обновления в развитии революции.

Идеи коммунизма – вершина истории человеческой мысли. Коммунистическое движение является высшей стадией революционного движения в целом. Но неверно было бы думать, что оно рождается и развивается на пустом месте, как говорится, из ничего.

В этом смысле Ванцин был во многом благоприятным местом-он имел длительную историю антияпонской борьбы, располагал надежной опорой в массах, прочными политическими устоями. Немаловажное значение имела также близость Ванцина к шести уездным городкам Кореи, к районам Яньцзи и Лунцзина – центрам патриотического культурно-просветительного движения в Цзяньдао.

Ванцин в полной мере оправдывает поговорку: «Где глубокая вода, там скопляются рыбы». Так и в этом краю собиралась целая плеяда революционеров. В то время в народе распространенными были утверждения: «Хочешь учиться хотя бы в нужде – иди в Японию; хочешь полакомиться хлебом – в Советский Союз; хочешь делать революцию – в Цзяньдао». Фразы эти ярко отражали душевный настрой корейской молодежи того времени, которая считала Восточную Маньчжурию передним краем движения за возрождение Родины, питала к ней безмерную симпатию.

Идти в Цзяньдао – было делом рискованным, подобно тому, как броситься на амбразуру. Но мы без малейшего колебания готовы были закрыть собой огневые точки, чтобы активно включиться в революционную борьбу.

С легкостью душевной шли мы в этот партизанский район. И не потому, что там ждали нас какие-то угощения, вкусные блюда или теплые постели. Мы знали – там нас встретят настоящие друзья, с которыми мы сможем разделить горе и радость, там был наш народ, была земля, по которой мы сможем ходить свободно. Там был построен настоящий наш мир свободы, которую нельзя подавить ни приказами японского императора, ни указами генерал-губернатора.

К февралю 1933 года, когда старик Ма сопровождал нас в Чжуаньцзяолоу, завершилась в основном работа по созданию опорных партизанских баз в районах Восточной Маньчжурии. Следует отметить, что их наличие уже начинало демонстрировать свою жизненность.

Создать опорные партизанские базы, а затем, опираясь на них, развернуть активную вооруженную борьбу – одна из главных задач, которая была определена корейскими коммунистами на зимнем Минюегоуском совещании. Эта идея и стала нашим курсом действий. В то время мы твердо настаивали на необходимости создания позиций, необходимых для вооруженного сопротивления. Термин «позиция» был нашим скромным выражением, означавшим опорную партизанскую базу. Еще весной 1932 года на совещании в Сяошахэ была серьезно обсуждена проблема создания партизанских баз – освобожденных районов. Об этом шел разговор и раньше на зимнем совещании в Минюегоу. На этот раз вопрос был включен в повестку дня отдельно и снова были серьезно обсуждены возможные пути его решения. После совещания в районы Цзяньдао были направлены способные руководители из числа наших активистов для ускорения процесса воспитания сельских жителей в революционном духе. Таким был первый этап работы по созданию опорных партизанских баз – освобожденных от оккупантов районов.

До создания партизанских районов временными опорными пунктами служили для АНПА отдельные деревни, жители которых были проникнуты революционным духом. Они стали почвой для рождения опорных партизанских баз.

Базы создавались одна за другой в горных местах Аньту, Яньцзи, Ванцина, Хэлуна, Хуньчуня, которые еще на зимнем совещании в Минюегоу считались идеальными резервными пунктами, например, в Нюфудуне, Ванъюйгоу, Хайланьгоу, Шижэньгоу, Саньдаоване, Сяованцине, Гаяхэ, Яоингоу, Юйланцуне, Дахуангоу, Яньтунлацзы, а также в других местах.

Партизанские районы в горах Цзяньдао были созданы корейскими коммунистами в вихрях острого противоборства с врагами. Это было результатом их стоических усилий, стараний и пережитых ими кровавых мук. История навеки сохранит память об алой крови и неутомимом труде корейских коммунистов, которые внесли свой неоценимый вклад в создание опорных партизанских баз в бассейнах реки Туман. В их числе – Рян Сон Рён, Ли Гван, Чан Рён Сан, Чвэ Чхун Гук, Чу Чжин, Пак Тон Гын, Пак Кир, Ким Иль Хван, Чха Рён Док, Кан Сок Хван, Ан Гир, Ли Гук Чжин, Ли Бон Су и многие другие.

К тому времени из Кореи и некоторых зарубежных стран на партизанские базы в Цзяньдао нескончаемым потоком прибывали авторитетные, хорошо известные деятели. В районе Ванпина собиралось много таких людей. Приехали в Сяованцин и коммунисты Северной Маньчжурии, в том числе Ким Бэк Рён, Чо Дон Ук, Чвэ Сон Сук и Чон Мун Чжин.

Среди тех, кто переселился в Сяованцин, оказались люди самых разных биографий: одни действовали раньше в Приморье как коммунисты или же участники движения за независимость Кореи, другие на протяжении многих лет вели подпольную работу в контролируемых врагом районах, а после провала вынуждены были изменить места своей деятельности, третьи были патриотами и сторонниками марксистского учения. Последние перешли из Кореи через границу, получив известие о том, что в Цзяньдао находится центр корейской революции. Итак, на опорных партизанских базах Восточной Маньчжурии собрались, я бы сказал, убежденные сторонники борьбы за независимую Корею. Они были готовы принять активное участие в революции, многие из них уже были закалены и обладали большим опытом практической борьбы. Что же касается местных жителей, то их состав был так чист, как была прозрачной вода реки Даванцинхэ. Их боевой порыв и готовность к дерзким действиям показывали, что каждый из них и все вместе были готовы сражаться с врагом «один против ста».

Нельзя не отметить, что образовавшийся очаг революции создал благоприятные условия для деятельности корейских коммунистов. Стремясь не упустить свой шанс, они приступили к дальнейшему расширению на базах антияпонской борьбы партизанских отрядов, создали партийные и комсомольские организации, Антиимпериалистический союз, Крестьянское общество, Антияпонское общество женщин, Детский отряд, Детский авангард, Красное ополчение и другие организации, в том числе полувоенные формирования, с учетом всех слоев населения. Таким образом были созданы все необходимые условия для развертывания всенародного сопротивления оккупантам. На каждом партизанском участке была установлена революционная власть. Именно она предоставила народу подлинно демократические свободы и права, которыми никогда не могли пользоваться паши дедушки и бабушки, как и все предыдущие поколения. Эта власть представляла интересы народа и была их защитницей в подлинном смысле этого слова. Именно она положила начало созданию вольного края парода. Революционная власть дала людям землю, право на труд, всеобщее бесплатное обучение и лечение. Она приступила к построению нового общества, в котором впервые в истории были осуществлены идеалы всеобщего равенства и где царил благородный моральный принцип: все помогают друг другу, поддерживают друг друга, заботятся друг о друге. В партизанских районах не было ни надменных богачей, щеголяющих тростью, ни горемык, проклинающих беспросветную жизнь, вечно пребывающих в тисках неоплаченных долгов и налогов. На партизанских базах постоянно царил неописуемый восторг, который не угасал даже при появлении каких-либо бедствий или страданий. Это была романтика народа, который, полностью освободившись от гнета и всевозможных социальных зол, прокладывал путь к новой, независимой жизни. Народно-революционное правительство раздало крестьянам землю. Хлеборобы, оградив полученные земельные наделы деревянными колышками, с азартом били в медные тарелки квэнгвари и на радостях пускались в пляс.

Все, что приходилось тогда наблюдать, действительно, было эпохальной панорамой преобразования мира. Такое чудо на пустоши Цзяньдао могли сотворить только корейские коммунисты. И несмотря на то, что жизнь людей почти постоянно омрачалась кровопролитием и жертвами, они никогда не теряли надежды на лучшее завтра, их не покидали светлые мечты и задушевные песни.

Партизанские базы в Цзяньдао не дрогнули ни при каких провокациях и карательных акциях противника. Гордо возвысившись на одном участке Восточного материка, они начали открывать миру страницы новой, торжественной истории – истории национального освобождения. Они стали вольным краем, образно говоря, земным раем, к которому устремил свои взоры народ Родины, выражая тем самым свое неуемное восхищение и симпатии. Соотечественники, независимо от места жительства, исповедуемых идеалов, взирали на нашу твердыню, воссозданную ценой крови коммунистов, как на единственный маяк освобождения Родины, и оказывали ей искреннюю поддержку.

Короче говоря, в партизанском районе люди могли жить подлинно человеческой жизнью, переполненной чувствами романтики, восторга и надежд. Он постепенно становился тем идеальным краем, где сбывались многовековые мечты народа.

Для главарей Верховной Ставки в Токио существование партизанских баз не могло не стать хронической головоломкой. Этот край, лишь рекой Туман разделенный с северной частью Кореи, был для них как бельмо на глазу. Очень характерным является утверждение Такаги Такэо[1]1
  Такаги Такэо (1905–1981) – японец. Родился в префектуре Фукуи Японии. С 1930 г. корреспондент, обозреватель газеты «Иомиури симбун». С 1972 г. председатель Общества культурного обмена между Японией и Кореей. Неоднократно посещал Корею. Написал и опубликовал книги о революционной борьбе великого вождя товарища Ким Ир Сена «Разгорается пламя на горе Пэкту», «Биографический очерк о Ким Ир Сене в Маньчжурии», «Путь Ким Ир Сена к Родине». В основу произведений положены воспоминания участников антияпонской вооруженной борьбы, бывших военнослужащих японской армии и чиновников, секретные документы различных японских ведомств, а также материалы, собранные, услышанные и увиденные лично в его бытность спецкором «Иомиури симбун» в Чанчуне, при сопровождении войск. – 10.


[Закрыть], который в свое время писал, что район Цзяньдао был «сердцевиной в сопротивлении Маньчжоу-Го и Японии, артерией компартии, которая проходит с севера через Корею в Японию». Японские милитаристы называли партизанские базы Восточной Маньчжурии «опухолью мира на Востоке». Эта фраза – свидетельство того, что группировки японской военщины испытывали чувство животного страха, вызываемое самим существованием партизанских баз. Империалисты Японии видели в партизанских базах Цзяньдао «опухоль мира на Востоке» отнюдь не потому, что их территория чрезвычайно обширна, и не потому, что там были сосредоточены громадные вооруженные силы коммунистов, которые могли бы подавить Квантунскую армию. Их боязнь была вызвана также не тем, что самодельная бомба будет брошена из Цзяньдао и взорвется на крыше императорского дворца или в районе Верховной Ставки в Токио. Для них Цзяньдао было бельмом на глазу прежде всего потому, что абсолютное большинство жителей этого края составляли корейцы, пропитанные сильным антияпонским духом, и что большая часть этих корейцев отличалась высокой революционностью, готовностью без малейших колебаний пожертвовать собой ради свержения ненавистного японского режима.

Если принять во внимание тот факт, что более 90 процентов коммунистов и комсомольцев в Цзяньдао составляли корейцы, то можно легко понять, почему правящие круги Японии воспринимали партизанские районы этой местности словно самую острую головную боль, как серьезную помеху поддержанию своего господства над Маньчжурией. Здесь была сосредоточена значительная часть храбрых воинов Армии справедливости, а также уцелевших сил Армии независимости, которые на протяжении десяти с лишним лет продолжали сопротивление на территории Кореи, а также на обширной территории Маньчжурии в знак протеста против «договора Ыльса» и «аннексии Кореи Японией». Мушкеты патриотических сил постоянно держали под прицелом войска и полицию Японии.

Именно в Цзяньдао был рожден яркий образец нерушимого братства и кровных уз коммунистов двух стран – Кореи и Китая. Пример этот ширился, распространялся в масштабе всей Маньчжурии, всего Китая.

Партизанские базы в Цзяньдао вовсе не были «опухолью мира на Востоке». На самом деле это был пышный цветок, маяк мира на Востоке.

Стратегической задачей нашей революции было создание партизанских баз. Милитаристские силы Японии лезли из кожи вон, чтобы удушить антияпонскую вооруженную борьбу в ее колыбели. Из-за варварских карательных операций противника революция столкнулась с серьезными испытаниями. Однако проведенная противником операция «выжженной земли», вопреки ожиданию врага, привела лишь к дальнейшему ускорению процесса создания партизанских баз в Цзяньдао.

Весной 1932 года Квантунская армия и оккупационные японские войска в Корее обсудили так называемые «меры по умиротворению» в Цзяньдао. Пресловутые заговоры имели целью направить в Цзяньдао временный экспедиционный отряд из состава армии, дислоцированной в Корее, и по давить революционное движение в этом районе. Согласно запланированному заговору был сформирован Цзяньдаоский временный экспедиционный отряд, основу которого составлял один из полков японской Ранамской дивизии. В составе отряда были также Кенвонский гарнизон, кавалерия, полевая артиллерия и даже авиационное звено. Главной мишенью удара стали все села и города четырех уездов Восточной Маньчжурии, где в свое время разгорелось пламя борьбы по поводу осеннего урожая, а затем начались выступления в период весеннего голода. Каратели обрушили беспощадный ураган огня на головы людей, поднявшихся на борьбу за свободу и независимость Родины, за самостоятельную жизнь человека. Жилища сносились ураганным огнем артиллерии.

Вражеская атака началась с налета на поселок Даканьцзы в первые дни апреля 1932 года. В море крови оказались и горы и поля Ванцина. Дело в том, что именно в поселке Даканьцзы в свое время возглавлял борьбу за «осенний урожай» Ли Гван вместе с Ли Ун Гором, Ким Ён Бомом и другими. Именно здесь Ким Чхор, Рян Сон Рён, Ким Ын Сик, Ли Ын Ман, Ли Вон Соб и другие борцы за свободу напали на ведомство общественной безопасности и захватили оружие у врага. В поселок неудержимыми волнами хлынули крупные полчища Ранамской 19-й дивизии, оснащенные пушками, пулеметами при поддержке авиации. Находившийся в поселке отряд Армии спасения отечества, подчиненный Ван Дэлиню, начал поспешное отступление в Сидапо через гору Мопаньшань. Отряд охраны поселка, не оказав сопротивления, сложил оружие перед силами карательных войск. Захватив Даканьцзы, японские войска нанесли массированный налет с воздуха на городок Ванцин, сметая с лица земли его улицы. В населенных пунктах захватчики совершали убийства, поджоги и грабежи. Оккупационные войска сожгли также усадьбу крупнейшего в городке Ванцине помещика и богача Ли Хэнчжуна.

Расправившись с Ванцином, каратели превратили затем в море огня села Дэюаньли и Шанцинли. Погром был столь жестоким, безжалостным и варварским, что ванцинцы даже сложили об этом печальном событии такую песню:

 
Шестого апреля тридцать второго года
Начата в Даканьцзы война антияпонская,
Снаряды свистят кругом в горах,
Очереди пулеметные и шрапнель – словно дожди.
Самолеты с воздуха бросают бомбы,
Убивают бедняков как хотят.
Пламя в Дадучуане вздымается в небо,
В селе Дэюаньли все сгорело дотла.
Прахом невинных усеяны поля,
На равнине Ванцина ни души – тихо.
Массы обнищавшие, живущие в Маньчжурии,
Пусть все поднимаются на борьбу, как один.
В сердцах наших кипит кровь алая,
Всех зовет она на поле брани.
В бою с врагом мы победим,
Над головами взметнется знамя победы!
 

В ущелья Сяованцина и Даванцина нескончаемым потоком направлялись колонны беженцев, лишенных крова и родных в вихрях варварских погромов. Японская авиация безжалостно бомбила потоки мирных жителей, пытавшихся спастись в горных ущельях.

Речная вода в Ванцине, всегда прозрачная, как хрусталь, вмиг обагрилась алой людской кровью. Порой на волнах реки всплывали внутренности растерзанных людей.

Поселение Чжуаньцзяолоу, куда нас повел старик Ма, тоже сильно пострадало от рук палачей Цзяньдаоского временного экспедиционного отряда. Налетевшие враги злодейски убили десятки юношей и девушек, людей среднего возраста, женщин и детей. Варвары загоняли их в горящие дома. В мгновение ока поселок сгорел дотла. В то время во многих уездах Восточной Маньчжурии распространялось воззвание «Ко всем соотечественникам по случаю трагического события в Чжуаньцзяолоу», что убедительно показывает, какими были масштабы совершенного захватчиками погрома и их варварство. Чжуаньцзяолоу было расположено неподалеку от Лоцзыгоу, а также Сяованцина-одного из главных очагов революции в Цзяньдао. С давних пор это село систематически подвергалось испытаниям антияпонской борьбы. Здесь в конгломерации кишмя кишели тысячи крестьян, плотовщиков и лесорубов. Здесь была разветвлена сеть партийных, комсомольских и других авангардных организаций, а также других революционных объединений, действовавших в различных слоях населения. Эти организации мобилизовывали массы на восстание в период весеннего голода и даже довольно чувствительно потрепали охранный отряд – осиное гнездо противника в поселении.

До смерти напуганные гневом поднявшихся на борьбу людей, охранники искали спасение в горах. Не смея спускаться оттуда, они постепенно превращались в местных разбойников.

Борьба в Чжуаньцзяолоу победила, однако революционные массы понесли потери. Жертвами кровопролитных боев стало 13 человек. В вихрях непримиримой борьбы поселение Чжуаньцзяолоу выковало замечательных революционеров. Так, Чан Рён Сан, бывший плотовщик, работавший на сплаве от Чжуаньцзяолоу до Саньчакоу, стал командиром 3-й роты Ванцинского партизанского отряда. Невдалеке от этого поселения, всего в нескольких десятках ли от него, в селе Хаматан действовал одно время Ли Гван, прикрывавшийся вывеской старосты стадворика.

Обнаружив в поселке хотя бы одного коммуниста, враги готовы были истребить всех его жителей. Их девиз был таков: не останавливаться перед гибелью сотни жителей, лишь бы уничтожить одного коммуниста. Так и поступали отряды японской армии и полиции. Известно, что во время китайско-японской войны Окамура Ясудзи, командующий японскими войсками в Хуабэе, применял при нападении на освобожденные китайские районы так называемую тактику трех истреблений – все убивать, все сжигать, все грабить. Но фактически эта политика уже проводилась и до него. Еще в 20-е годы ею руководствовались японцы во время карательных операций в Цзяньдао, а затем в начале 30-х годов. Подлинная сущность этой политики предстала в полной наготе во время карательных санкций, про водимых с целью превращения партизанских районов Восточной Маньчжурии в зону «выжженной земли».

Практикованная японскими империалистами в Корее и Маньчжурии политика трех истреблений и политика создания «коллективных поселений», целью которой был «отрыв жителей от бандитов», известна была еще из арсенала французских колонизаторов, проводивших военные операции в Алжире с целью подавления сил Сопротивления, а затем была еще более усовершенствована американскими войсками на вьетнамской земле.

Саньдаовань, Хайланьгоу, Лунцзин, Фэнлиньдун и все другие известные своей революционностью села уезда Яньцзи были буквально завалены человеческими трупами. В Саньханьли и других прилегающих к нему селах уезда Хуньчунь каратели сожгли более 1600 жилых домов. Только в одном уезде Яньцзи было убито свыше десяти тысяч человек. Спрашивается, можно ли найти слова и фразы, чтобы сформулировать обвинения в адрес Цзяньдаоского временного экспедиционного отряда, совершившего столь преступный акт?!

Японские войска уничтожили все в Цзяньдао. Нечего и говорить о жизни и имуществе жителей. Крушили на кухнях даже посуду – самые элементарные средства существования людей. Разбивали котлы, чтобы люди не могли варить кашу. Выбрасывали циновки, разбивали каменные плиты, образующие пол в утепленных комнатах. Дело дошло до того, что, разрушая жилища, варвары отправляли на повозках извлеченные из руин лесоматериалы в городок Дадучуань. Людям же пришлось ночевать в шалашах и готовить пищу не в котлах, а на раскаленных камнях. Тем, кто не успел бежать в горы, угрожали полным истреблением, если они не переселятся в такие города, как Даканьцзы и Дадучуань.

Карательные войска, применяя насилие, добивались переселения сельских жителей в другие места. Принуждение не стало исключением и для помещиков. Ведь ни для кого не был секретом тот факт, что большую часть провианта и предметов первой необходимости получили антияпонские вооруженные отряды из рук помещиков или других более-менее зажиточных людей. Поэтому вполне понятно стремление врагов заблокировать и эти источники с тем, чтобы затем полностью удушить революционную армию, испытывающую постоянную нехватку продовольствия и обмундирования.

Во избежание постоянных преследований со стороны карателей революционно настроенным массам приходилось, забывая о еде и тепле, скитаться в горах. Но даже горы нельзя было в полной мере считать безопасным местом. Каким бы глубоким ни было горное ущелье, все-таки дальше последней глухомани идти было некуда. В самых потаенных уголках ущелий беженцы, не смея взбираться дальше в горы, укрывались от преследований врага. Иногда причиной трагедий и становился обыкновенный детский плач – беженцев тут же настигали каратели. А это было равносильно смерти.

По следам беженцев постоянно рыскали каратели. Одна женщина с грудным ребенком сильно опасалась, как бы ее младенец громко не заплакал. Чтобы его успокоить, она крепко сжимала его в своих объятиях, постоянно засовывала ему в рот сосок своей груди. Так пыталась мать отвести угрозу жизням десятков, а иногда сотен революционно настроенных людей, находившихся буквально под дулами винтовок противника. После ухода карателей, когда миновала опасность, женщина освободила ребенка от своих объятий. Однако младенец был у же мертв. Без подобных трагедий не проходило ни одного дня. Нечто похожее встречалось в каждой деревне, в любом ущелье Цзяньдао.

Чтобы не случилось подобной беды, кое-где женщины вынуждены были прибегать к крайним мерам – кормили младенцев опиумом. Спящие детишки не могли плакать. Были и такие матери, которые, не вытерпев бесконечных гонений карателей, горько рыдая, отдавали любимых детей в чужие руки. Вот такой дорогой ценой расплачивались корейские женщины за поддержку революционной борьбы народных масс, за спасение боевых отрядов партизанского района, за великое дело сопротивления Японии, что было для них дороже собственной жизни.

Буржуазные «гуманисты» были бы готовы исписать немало бумаги, рассуждая о материнской любви женщин, верных коммунистическим идеалам. Как же это так, патетически восклицают они, разве мать может ли быть столь равнодушной к судьбе своих детей? Так ли безответственны были матери к жизни своих родных кровинок?

Но стоит ли строго спрашивать с матери моей родной страны за погасшую искорку жизни в новорожденном организме? Ведь сколько было пролито кровавых слез, какие глубокие раны остались в сердцах женщин партизанских районов, когда им пришлось хоронить опавшими листьями тела любимых детей, таких, как беленький мягкий хлопок нового урожая, и когда они вынуждены были оставлять столь дорогих своих детей у дверей чужих домов! Те, кто поймет их душевные муки, будут осыпать проклятием и ненавистью империалистов Японии, которые направили в Цзяньдао свору чудовищных убийц. Материнская любовь женщин родной Кореи была вынуждена подвергаться невыносимым испытаниям. Все грехи лежат на совести японских милитаристов – убийц и садистов.

Япония должна раскаиваться в совершенных преступлениях, если она хочет навсегда покончить со своим прошлым. Окинуть мысленным взором следы своих прошлых преступлений и раскаяться в совершении, само собой разумеется, дело неприятное. Но как им бы горьким, каким бы позорным ни было такое раскаяние, оно все-таки будет намного легче, чем те душевные муки наших матерей и сестер, которые они испытывали, когда им пришлось оставлять своих любимых детенышей под изгородью у чужих домов, когда они вынуждены были вкладывать кусочек опиума в рот грудного младенца.

Если правящие круги Японии требуют каких-то свидетельств о совершенных их военщиной преступлениях, то уже все это само по себе становится вопиющим оскорблением миллионов корейцев, злодейски убитых во время карательных акций японских войск.

В то тревожное время перед революционными массами было два пути. Один из них-уйти по велению самураев в город, другой – отказавшись от «переселения», уйти в неприступные горы, поддерживать там нелегкое существование и продолжать борьбу.

Спрашивается, многие ли корейцы готовы были стать переселенцами, переехать на жительство в город, где свирепствовали каратели – самурайские солдафоны? И все же многие корейцы под давлением оккупантов вынуждены были оставлять в родном краю плодородные поля, свои дома и переселяться в Цзяньдао.

Большинство жителей Цзяньдао были беднейшими крестьянами. Грабительская политика колонизаторов империалистической Японии привела в упадок их нехитрые хозяйства. Лишившись же экономической основы, они были вынуждены покинуть свои родные края в поисках хлеба и крыши над головой, лелея надежду зажить по-человечески в идеальном мире, что было в их представлении чем-то вроде «обетованной земли[2]2
  Имеется в виду благословенная, идеальная страна без классовых различий между янбанами (дворяне) и простолюдинами. Название происходит из корейской старинной повести «Хон Гиль Дон». В произведении герой Хон Гиль Дон мечтает о вышеупомянутой стране, проклиная общество того времени. – 20.


[Закрыть]».

Чиновники и местные помещики обдирали крестьян как липку, но те не сдавались. Они трудились изо всех сил, занимаясь подсечным земледелием на склонах и в ущельях гор Лаоелин и Хаэрбалин. Удалив камни с чеков, выкорчевав пни с корнем, хлеборобы получали желанные полоски земли. Их труд на подсеках был очень тяжким, голод являлся неотлучным спутником в хижинах бедняков. Но зато они не знали здесь самурайских гонений, и хотя бы этим были по-своему счастливы. И вдруг предпринимается попытка переселить их в город, где хозяйничали жестокие и неумолимые японские солдафоны. Но кому же охота покинуть свой родной очаг, оставив поле, удобренное потом и кровью?

Переселение не могло не стать большим испытанием для обитателей Ванцина, переживших неслыханную трагедию насилия и убийств. Отдельные семьи были перепуганы злодеяниями карательных войск, одна за другой покидали насиженные места и уходили в города. Но так поступали далеко не все. Большинство людей, преисполненные верой в лучшее будущее, не страшась ни угроз, ни шантажа, ни зверств карателей, перемещались все дальше в горные массивы. Ведь еще вчера они в родном селении жили одной мыслью и волей, связанной с революцией, делили друг с другом горе и радость, а уже сегодня они оказались в водовороте довольно бурных событий, в результате чего пришлось расставаться друг с другом – кто ушел в горы, а кто переселился в город.

Те, кто в то неспокойное время остался в горах, продвинулись в глубь дремучих лесов Сяованцина и Даванцина, удаленных на сорок километров от уездного центра Байцаогоу. К тому времени и семья Ли Чхи Бэка была в числе тех, кто переселился от Чжунцинли в Мацунь.

Ванцинский уездный комитет компартии и другие уездные органы размещались в Сяованцине. Весной 1933 года Восточноманьчжурский Особый комитет переместился в ущелье Лишугоу Сяованцина. Раньше он перемещался во многие места – побывал ив Силиньхэ уезда Яньцзи, и в Тайпингоу, и в Ванъюйгоу, ив Бэйдуне. Сяованцин стал центром, своего рода «столицей» революции в Цзяньдао. В столь бурном течении исторических событий единая артерия связывала нас с китайской партией, нашу революцию – с китайской.

Ванцинская партизанская база образовалась из пяти участков, ведавших революционными организациями. Среди них – 1-й участок с охватом Яоингоу и 3-й участок, включавший в себя Мацунь и Шилипин.