Текст книги "В водовороте века. Мемуары. Том 3"

Автор книги: Ким Сен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

Да, бойцы АСО, собственно говоря, своими поступками заслуживали таких упреков и пожеланий. Но, к счастью, из-за таких поступков бойцов АСО не произошло ничего такого, что бы могло образовать трещину в отношениях между партизанами и АСО.

Значение рейда в уездный центр Дуннин не ограничивается тем, что было уничтожено несколько сотен вражеских солдат. Главное состояло в том, что АСО, пройдя полосу боя, стала полностью и целиком доверять корейским коммунистам. АНПА приобрела возможность вновь, как и прежде, действовать под красным флагом, по праву расширяя в Восточной Маньчжурии свою легальную деятельность. Рейд в Дуннин показал бойцам АСО подлинный облик корейских коммунистов.

После этого китайские антияпонские отряды уже сами решили принимать меры к тем, кто попытается вредить корейским партизанам.

– Да, 7 сентября 1933 года я родился на свет во второй раз! – так сказал Ши Чжунхэн, придя в сознание. – Если до сих пор я жил жизнью, которую дали мне родители, то с 7 сентября живу второй жизнью, которую дал мне командующий Ким Ир Сен. Он спас мне жизнь и теперь антияпонский партизанский отряд – родной брат нашей Армии спасения отечества. Из уст комбрига облетели, словно легенда, всю Маньчжурию слухи об антияпонском партизанском отряде: какая у него высокая самоотверженность, насколько верен он чувству товарищеского долга.

На обратном пути от Дуннинадо Лоцзыгоу, протянувшемся на несколько сотен ли, я ни на минуту не отходил от комбрига Ши. В первый день мы сами все время несли его на носилках. Бойцы АСО хорошо видели, как их командира несут на носилках партизаны. Но они не смели подойти к своему комбригу, а лишь поглядывали издалека. Затем адъютант Ши Чжунхэна и другие бойцы АСО попросили передать им своего командира. Но партизаны не стали их даже слушать.

Когда же адъютант в третий раз пришел к нам в отряд, я велел передать носилки с Ши Чжунхэном бойцам АСО. При этом я говорил своим товарищам: «Они тоже люди мыслящие, переживают. Теперь они, думается, раскаялись в своих поступках. Поэтому не будем отказывать им в праве нести раненого. Пусть теперь хотя бы частично попробуют искупить вину, проявленную на поле боя».

Когда мы передали Ши Чжунхэна, бойцы АСО, преисполненные чувством благодарности, отвесили нам низкий поклон.

Комбриг Ши очень переживал, что его оставили в беде. Однако за недостойное поведение своих подчиненных он просил извинения, не забывая, что в этом повинен и он как их начальник.

– Какими же они оказались слабовольными! Знаю, стыдно мне смотреть на вас, командующий Ким. Ведь вся вина во мне, не успел воспитать их как следует. За все спросите с меня, а моих подчиненных простите.

Я был сильно тронут тем, что он принимал позор подчиненных как свой собственный. Я, может быть, не был бы так взволнован, если бы Ши Чжунхэн начал ругать подчиненных или по крайней мере упрекал их. Он был человеком военным, а тем более с общительным характером и широкой душой.

– Вспоминается мне китайская пословица, которая гласит: «И в сладкой дыне есть горькая плодоножка», – так я обратился к комбригу Ши. – Человек тоже бывает в приятном настроении не всю тысячу дней, и цветы красивы не всю тысячу дней. Вы получили смертельную рану, а теперь к вам возвращаются силы. Этим я и доволен.

– У нас говорят: хочешь купить лошадь – смотри ей зубы, хочешь познакомиться с каким-то человеком – смотри ему в душу. Думаю, небо ниспослало мне счастье – счастье познакомиться с вами, командующий Ким. Дружбу эту буду хранить бережно всю жизнь!

Ши Чжунхэн был старше меня лет на тринадцать. Но мы в окопах антияпонского совместного фронтасталисо ратниками и товарищами, связанными друг с другом кровными узами. После боя в Дуннинеон расположил свой отряд поближе от Мацуня – в Сибэйгоу. Мы крепили узы нашей дружбы, часто посещая друг друга, теперь уже как родственники.

Я предлагал ему немало медикаментов, чтобы помочь в лечении огнестрельных ран. Оказывал на него также большое коммунистическое влияние, стремясь к перемене его идейных взглядов. После этого комбриг вступил в Компартию, вырос командиром Народно-революционной армии.

В битве под Лоцзыгоу, которая разгорелась в июне 1934 года, Ши Чжунхэн храбро сражался за успех комбинированных боевых действий против японских войск. А после его зачисления в Народно-революционную армию он, будучи командиром отдельной 2-й дивизии, совершил множество ратных подвигов. В каждом бою он впереди всех бросался в атаку с поднятым над головой маузером. Его солдаты утверждали, что нет нигде в мире такого замечательного командира, как комбриг Ши. И солдаты других отрядов АСО тоже очень уважали и чтили его. Многие из них покинули свои подразделения и перешли в часть Ши Чжунхэна.

Во время боя под перевалом Лаосунлин он шел в первых рядах атакующих и получил смертельную рану в живот. Пуля не прошла насквозь, а осталась в теле. Чтобы удалить ее, он перешел через границу на советскую территорию, но вскоре скончался. Получив весть о похоронах погибшего комбрига Ши, я, совсем убитый горем, со скорбью чтил память этого человека.

Под пулями на поле боя в Дуннине окрепла моя дружба с Чай Шижуном на основе идеалов антияпонской борьбы. Впоследствии он был причислен к Народно-революционной армии, назначен заместителем командующего, а затем командующим 5-го корпуса. Базируясь в Северной Маньчжурии, он, подчиненный Чжоу Баочжуну, прилагал немало усилий для укрепления братских боевых связей с нами. И позже, в первой половине 40-х годов, между мною и Чай Шижуном поддерживались тесные связи.

Когда мы совершали рейд в уездный центр Дуннин, неразрывным стал совместный фронт АНПА и китайских антияпонских отрядов. Между тем тогда же произошел совершенно непредвиденный инцидент, чреватый опасностью разрушить вдребезги наш совместный фронт.

Поводом для происшедшего послужили высказывания У Ичэна, который приукрашивал заслуги Чан Кайши. В то время мы, вернувшись в Лоцзыгоу, созвали совместное заседание, чтобы подвести итоги боев в Дуннине. На заседании первым выступил командующий У. Между прочим, он, останавливаясь на победе объединенных войск в Дуннине, неожиданно стал возносить до небес Чан Кайши и вопреки нашим ожиданиям сказал следующее:

– Антияпонская война на Северо-Востоке Китая сможет идти по восходящей линии только при условии, что Чан Кайши направит с юга пушки да войска. Это вызвало гнев партизан. Тут же Бай Жилин, возглавлявший Хуньчуньский партизанский отряд, поднялся на трибуну, чтобы заметить:

– Чан Кайши-пес империализма. Факт, что это знает весь мир. Как же он может помочь нам, да еще и руководить нами? Ясно, что командующий У реакционер, ведь он защищает и хвалит Чан Кайши.

Рассерженный У Ичэн приказал арестовать его и грозил расстрелом.

Тут же зашумели бойцы Бай Жипина с протестами. Они были готовы вот-вот броситься вперед, хватались за оружие и кричали:

– Мы не потеряли ни одного человека во время боя в Дуннине. А что будет, если мы потеряем своего командираот рук партнера по единому фронту? Без него нам нельзя вернуться в Хуньчунь! Пусть мы все умрем до последнего, но все-таки будем драться с У Ичэном и спасем товарища Бай Жипина.

И бойцы АСО хватались за винтовки и готовились открыть огонь.

Создалась критическая ситуация, все висело на волоске – единый выстрел унес бы жизни многих, да к тому же был бы похоронен с таким тру дом образованный единый фронт. Лицо У Ичэна побледнело, губы у него судорожно дергались.

Я поднялся на трибуну и начал уговаривать обе стороны спорящих на корейском и китайском языках. Затем обратился к командующему У:

– Прошу вас, командующий У, отпустить Бай Жипина. Понимаю ваше возмущение, но поймайте о великодушии. Неправ, конечно, и он, дискредитируя вас, командующего, назвал реакционером. Но и вам не мешало бы задуматься над происшедшим. Весь Китай клеймит Чан Кайши как пса империализма. Думаете, приятно людям слышать похвалу в его адрес? Ведь не кто иной, как он. Чан Кайши, еще до события 18 сентября предупреждал Чжан Сюэляна, чтобы старая Северо-Восточная армия не выступала против Японии. Не так ли? Сейчас вы расстреляете Бай Жипина – вся Маньчжурия осудит вас как предателя. Вам серьезно над всем надо задуматься…

Когда я закончил свою речь, в среде бойцов АСО раздались голоса:

– Кто этот человек? С юга приехал? Может, это курьер из Гоминьдана?

Как бы в ответ раздался негромкий голос:

– Какой там юг, это Ким Ир Сен, командир партизанского отряда.

– Всему вина мое невежество. Не подумайте, что я и Чан Кайши одного поля ягоды, – признался У Ичэн. Он тут же заявил, что приказ о расстреле будет отменен, но не отпускал Бай Жилина в течение двух дней. Это вызывало ропот рядовых солдат АСО, которые порицали своего командующего:

– Какой он глупый! – говорили одни.

– Почему командующий У не держит слово, данное командующему Киму? – спрашивали другие.

– Не убьем мы его – и все. Всех убивать не позволено командующему У! – шумели третьи. – Если Бай Жилин будет убит – не миновать кары нам, Армии спасения отечества.

Такие настроения былисреди солдат. А в это время офицеры АСО направили У Ичэну письмо и прощение с требованием немедленно освободить Бай Жилина.

Арестованный был освобожден по приказу командующего У только на третий день. Как видно из всего этого, процесс осуществления совместного фронта с китайскими антияпонскими отрядами был сопряжен с неисчислимыми трудностями, требовал терпеливых усилий и жертв. Вряд ли без зигзагов, без хождения по мукам, гладко могло произойти слияние двух «организмов» с разными группами крови!

Враги три дня подряд сжигали трупы своих воинов, погибших во время боя в Дуннине. Зато мы лишились Ху Цзэминя. При возвращении в Лоцзыгоу он лишился своей жизни от шальной пули.

4. Об ультрадемократии в войсках

Линия на создание советов представляла собой левый уклон в области строительства власти. Подобно этому, ультрадемократия в военном деле явилась левачеством на практике командования и управления армией. Под такой ультра демократией подразумевается концепция, заключающаяся в том, чтобы в командовании и управлении армией воины пользовались равными правами без различия в рангах. Другими словами, эта идея требует чрезмерной уравниловки во всех сферах военной деятельности и абсолютизирует ее.

Завершив поход в Южную Маньчжурию, мы вернулись в Ванцин. Руководя работой партизанского отряда, мы впервые заметили, что в рядах бойцов партизанского отряда существует ультрадемократия. В то время такой загиб только лишь начинал давать о себе знать и пока еще не оказывал серьезного влияния.

Но, возвратившись в Ванцин после рейда в уездный центр Дуннин и знакомясьс работой партизанского отряда, мы узнали, что эта ультрадемократия, пустившая недавно первые ростки, теперь начала приобретать четкие формы, проникла в систему командования армией и готова ввергнуть ее в состояние паралича.

Первый сигнал об опасности со стороны этой ультрадемократии раздался осенью 1933 года в Дахуангоу уезда Хуньчунь.

Дахуангоу было центральным партизанским районом в Хуньчуне и местом, где посланец Коминтерна Пань был убит Пак Ду Намом. Именно здесь одновременно погибло 13 храбрецов из Хуньчуньского партизанского отряда, участвовавшего в рейде в Дуннин, что вызвало глубокую скорбь населения всей Восточной Маньчжурии.

Товарищи из Хуньчуня возвратились в партизанский район после собрания в Лоцзыгоу, где подведены итоги боевых действий. Отмечали здесь осенний праздник чхусок в одном отдаленном домике поселка. Необходимо было хотя бы на короткое время снять дорожную усталость. И на второй день после праздника бойцы целый день отдыхали, выставив часового. Японский же гарнизон, получив агентурные сведения о сложившихся обстоятельствах, окружил ночью этот особняк и нанес внезапный удар.

В подобной обстановке лучше всего определить слабое звено противника и, нанеся контрудар, быстро вырваться из кольца окружения. Но для того, чтобы принять такое решение, командиру следует точно знать обстановку и вовремя отдать необходимые распоряжения. Однако командир роты, возглавлявший отряд, был не вправе этого делать. В отряде оказался довольно опытный командир, такой, как О Бин. Но его слова не возымели никакого влияния. Ведь он, работавший в свое время заведующим военным отделом уездного парткома, был разжалован в рядовые приверженцами «левого» уклона.

В те времена леваки, засевшие в руководстве вышестоящей парторганизации, не позволяли командирам самостоятельно принимать решения по военным вопросам. Они настаивали на том, чтобы все без исключения проблемы, связанные с любой военной операцией, обсуждались на собрании и решались коллективно по принципу большинства голосов. Это требование стало железным законом, который никто не вправе был нарушить в ходе командования войсками. Не трудно понять, что это связывало командиров по рукам и ногам, так как они не могли самостоятельно даже шевельнуть пальцем. Командиры не принимали решений не потому, что бездарны, а потому, что были парализованы их функции грузом ультрадемократии в армии.

Перед лицом смерти, когда враги вплотную приблизились к дому с винтовками наперевес, находившиеся в окружении партизаны все еще продолжали бесплодное обсуждение вопроса – отражать натиск противника или же совершить попытку вырваться из окружения. Некоторые бойцы, обладавшие способностью творческого мышления, резко заявили, что этот пустой разговор может только привести к гибели всех, и предложили немедленно вступить в бой, но люди, зараженные болезнью ультрадемократ и и, категорически отвергли их предложение: мол, нельзя начинать бой, пока нет решения собрания.

На самом же деле, поступая так, они совершали преступный акт самоубийства. Болтовня в окруженном доме повлекла за собой разгром партизанского отряда, попавшего в западню. Да это и понятно. Пока продолжалось обсуждение, сопровождаемое пустозвонством, враги начали завершающую атаку. Только после этого партизаны прекратили собрание и приступили к бою.

Град пуль противника вывел из строя 13 партизан. Лишь несколько бойцов чудом уцелели среди груды трупов. Один из них прибежал ко мне в Ванцин с завещанием О Бина и рассказал подробности гибели своих товарищей. Среди погибших оказались Бай Жилин и О Бин.

По словам партизана из Хуньчуня, О Бин получил сквозную рану в живот и из него высыпались кишки. Он, не обращая внимания на страшную боль, прежде чем испустить дух, просил его, того партизана, которий вылез из трупов:

– Я не имею права приказывать вам. Но как член партии очень прошу вас непременно доложить товарищу Ким Ир Сену о случившемся сегодня.

Получив эту весть, я проклинал сторонников такой ультрадемократии, всех догматиков, внедряющих ее вслепую в ведение боевых действий. Если не было бы влияния этого зла, бойцы из Хуньчуньской роты могли бы своевременно прорвать кольцо окружения и предотвратили бы тем самым трагическую гибель бойцов.

Все 13 храбрецов были нашими незабываемыми соратниками, с которыми мы принимали участие в рейде в уездный центр Дуннин, вместе преодолевая смертельную опасность. Когда мы уходили из Дуннина после завершения операции, товарищи из Хуньчуня, находившиеся в составе заградительного отряда, говорили о том, как славно дрался Ванцинский отряд. Они наперебой пожимали мне руку, поздравляли и качали меня.

На траурной церемонии по погибшим соратникам эти боевые товарищи говорили горькие слова прощания.

Храбрые мужчины, обладавшие пламенной революционной страстью и верным товариществом, погибли в одну ночь. Меня охватила невыносимая досада и обида. Среди этих тринадцати О Бин был самым дорогим моим соратником и товарищем. Я установил с ним дружеские отношения по рекомендации Чхэ Су Хана, когда мы вели работу по освоению этой «целины» – района шестиуездных городков Кореи. Когда Чхэ Су Хан учился в Тэсонской средней школе в Лунцзине, О Бин ходил там в Тонхынскую среднюю школу. Обе эти школы были настоящими кузницами общественных деятелей и кадров движения за независимость. В Лунцзине они вместе участвовали и в ученическом движении.

О Бин вместе с Чхэ Су Ханом присутствовал на Гуншуйдэском и зимнем Минюегоуском совещаниях, проходивших по нашей инициативе, активно участвовал в обсуждении вопроса о разработке курса на вооруженную борьбу.

Насколько я помню, О Бин и Чхэ Су Хан пригласили меня в Чонсон в мае 1931 года. Чонсон был родным краем Чхэ Су Хана. Свеж в памяти, словно это было только вчера, тот день, когда вместе с ними я тайком переправился через реку Туман на судне и вошел впервые в село Синхын. С глубоким волнением мы любовались красотой той местности – ивовыми дамбами, утопающими в зелени, местом расположения старинной крепости и долго разговаривали о будущем Родины.

Весной того же года за Северными воротами села Синхын я встретился с О И Соном – отцом О Бина, который руководил Антиимпериалистическим союзом Чонсона. Он арендовал землю в Чатяогоу уезда Яньцзи, еле сводил концы с концами. Затем переселился с семьей в село Синхын, когда сын встал на путь борьбы как профессиональный революционер. Вскоре дом О И Сона превратился в явку, обеспечивающую связи отрядов АНПА района Ванцина со всеми подпольными революционными организациями в уезде Чонсон.

Каждый раз, когда я посещал село Синхын, в доме О Бина готовили куксу. Майский весенний праздник тано 1933 года мы тоже отметили в этом доме. Тогда О И Сон сходил даже на Пхунгеский рынок, находившийся в 12 километрах от села, и купил там муку гречихи, чтобы приготовить к обеду куксу, разбавленное холодным бульоном. Ведь по вкусу это напоминало пхеньянское холодное куксу,

По сей день не могу забыть счастливый эпизод. В тот праздничный день мы нашли для семьи О И Сона, испытывавшей большое затруднение из-за нехватки питьевой воды, источник во дворе дома и соорудили неглубокий колодец. Я усердно, с сыновним чувством, орудовал лопатой вместо О Бнна, который в то время с головой окунулся в вооруженную борьбу в районе Хуньчуня.

Когда я встретился с О Бином в Лоцзыгоу перед рейдом в Дуннин, мы с удовлетворением вспоминали о том, как его отец в селе Синхын угощал нас куксу из гречихи в майский праздник тано. Слушая мой рассказ, О Бин остался очень доволен. Хотя он, руководивший военным отделом в Хуньчуне, был разжалован в рядовые, но не пал духом и не унывал. Когда я утешал его воодушевляющими словами, он отвечал:

– Как видите, я остаюсь таким же жизнерадостным человеком. Пусть О Бин, ответственный за военное дело, разжалован в рядовые, но он не станет из-за этого Ким Бином или Пак Бином. Впрочем, больше не хочется продолжать работу в Хуньчуне. Думаю после рейда в Дуннин послать просьбу в вышестоящий орган о переводе в Ванцин. Как ваше мнение, товарищ командир?

– Приветствую твое решение, О Бин. Но надо тебе знать, что и в Ванцине сколько угодно леваков, готовых приклеить тебе ярлык «минсэндановца», – ответил я.

– Неужели?

– Да, и в Ванцине заметно влияние левачества.

– Все-таки, кажется, легче будет у меня на душе, когда буду поближе к вам, товарищ командир. Так или иначе, я переведусь в Ванцин во что бы то ни стало. У О Бина слова не расходятся с делом!

Когда мы занимали Сишаньский форт, О Бин с гранатой за пазухой смело ринулся вперед, открывая проход для атаки. Этот его подвиг получил достойную оценку, когда подводились итоги боевых действий.

Когда отряды расставались в Лоцзыгоу после битвы, О Бин вновь выразил свою непоколебимую решимость перевестись в Ванцин. Он сказал, что эта его решимость еще более окрепла, когда он увидел, как бойцы из Ванцина, захватив Сишаньский форт, штурмовали уездный центр Дуннин.

Конечно, я обещал ему оказать помощь. Но я не успел выполнить свое обещание, как поступила в Ванцин скорбная весть о его гибели в бою. Весной погиб Ли Гван, летом пал трагической смертью Пань, а теперь вот ушел от нас О Бин, так и не добившись осуществления заветной мечты.

Трагическое сообщение о гибели 13 храбрецов, в том числе О Бина, было для меня словно гром среди ясного неба. После этого я возненавидел эту ультрадемократию в армии. Одно упоминание о ней вызывало у меня дрожь и ненависть. Я ни в коем случае не допускал ее проявления в отряде.

Мы относились к ней с таким отвращением и настороженностью потому, что она представляла собой вредную идейную тенденцию, которая не приносит революционной практике никакой пользы.

Мы и сейчас считаем абсолютно оправданным принцип обсуждения на партийных собраниях всех вопросов, связанных с военными операциями, и приветствуем то, что творческая инициатива масс отражается в подготовке к той или иной военной операции с помощью парторганизации. Но никогда не допускаем, чтобы подобная коллективность ущемляла права командира, отвечающего за управление войсками.

Однако ультрадемократия, наблюдавшаяся внутри армии в начальный период антияпонской войны, под видом коллективности ущемляла права командиров и порой парализовывала систему командования и управления войсками во время операции.

Тогда в армии при разработке военной операции или перед боем с целью выявления творческой инициативы партийных масс созывали собрания партийных групп, ячеек и заседания комитетов партии, а также проводили общевойсковые собрания, выполнявшие функции нынешних общих собраний личного состава. Притом все это нужно делать обязательно с учетом обстоятельств. Но леваки, абсолютизировавшие ультрадемократию в войсках как наполеоновский кодекс, настаивали на безоговорочном обсуждении всех военных вопросов на собраниях организаций различных степеней и на общевойсковых собраниях, не взирая ни на какие обстоятельства и без каких-либо исключений.

Например, проводили сначала собрания партгрупп, когда революционная армия планировала нападение на Н-ский город. При этом сохранялось в тайне название этого города. Составив схему штурма, сперва обсуждали и решали, нужно ли атаковать этот объект или нет; если нужно, то каким методом атаковать. Когда на собраниях групп признавали необходимость вести бой, определяли возможность победы и разрабатывали конкретный план операции, все повторялось на общих собраниях ячеек. Вопрос обсуждался по тому же самому принципу. А затем принимали план путем голосования поднятием рук. В конце концов проводилось общевойсковое собрание. И на этом собрании обсуждался тот же вопрос в том же порядке, какой существовал на собраниях групп и ячеек. Если между собраниями всех инстанций была разница, то она заключалась в том, что на последнем могли участвовать в обсуждении вопроса беспартийные воины. Принимали решение: будем штурмовать Н-ский город, что позволит разрешить многое в политическом и военном отношениях, потерь не будет, жертв будет меньше; операция пройдет по такому-то плану, а победить вполне возможно. Потом отдавался боевой приказ и согласно ему производился штурм Н-ского города.

Создавалось от этих собраний впечатление: на повестку дня ставят вопрос вдруг, словно бросают в озеро камень. И собравшиеся стремились прийти к нужному выводу умом многих людей. А в результате возникали бесконечные дискуссии о необходимости и возможности проведения операции, о ее предполагаемом исходе. Благодаря господству такой ультрадемократии все воины приобрели равное право голоса и каждый становился выдающимся оратором. Появлялось немало любителей громко и без конца высказывать свои мнения. А тем временем, пока шла говорильня, происходило изменение обстановки у противника, а в результате шел насмарку весь план операции, с такими усилиями обсужденный и принятый на собраниях различных инстанций. А нередко, в случае ведения боя по такому плану, революционной армии приходилось нести большие потери вследствие изменившейся обстановки, которая не была учтена.

В свете рассматриваемого вопроса событие в Дахуангоу, стоившее жизни 13 храбрецов, можно считать типичным примером пагубного влияния ультрадемократии в армии. С другой стороны, она нашла свое выражение в настоятельных требованиях чрезмерного равноправия и уравниловки под предлогом демократии в революционной армии.

Проявление подобных настроений не обошли стороной и наши отряды.

Как-то раз я вместе с заведующим военным отделом уездного парткома Ким Мен Гюном посетил казарму 1-й роты для ознакомления с ее жизнью. Как раз в этот день командир роты подметал метлой двор вокруг казармы, а политрук вместе с бойцами колол дрова в одной стороне двора. Я невольно улыбнулся при виде такой картины, наглядно демонстрирующей благородный дух единства начальников и подчиненных. Однако заведующий военным отделом Ким Мен Гюн почему-то весьма равнодушно отнесся к увиденному.

– Приятно смотреть, как командиры подают личный пример, – сказал я. Но лицо Ким Мен Гюна по-прежнему оставалось равнодушным.

– Давайте и мы вместе с ними начнем подметать двор!

После этих слов я зашагал в сторону казармы, чтобы взять метлу, лежавшую в углу двора.

Тут Ким Мен Гюн незаметно дернул меня за руку и сказал:

– Сейчас я покажу вам одну интересную сценку. Он приказал дежурному немедленно позвать к нам командира роты и политрука.

– Сейчас время утренней уборки, – ответил тот сразу же после получения распоряжения.

– Приказываю вызвать и не болтайте ничего лишнего! – жестко заметил заведующий военным отделом.

Но дежурный не унимался.

– Тогда учтите, что командир роты и политрук будут подвергнуты критике на общевойсковом собрании.

Я потихоньку спросил Ким Мен Гюна, что означает ответ дежурного.

– Это значит, что командир роты и политрук равноправны с бойцами по человеческим достоинствам. Так что начальники тоже обязаны заниматься уборкой, отложив все дела назад, когда наступает время уборки.

Этот разговор происходил в тот период, когда ультрадемократия в армии находилась еще в зачаточном состоянии.

Позже аналогичная, сугубо механическая уравниловка была распространена и на военные действия партизанских отрядов. Поэтому какое-то время система командования войсками была парализована.

Разумеется, можно утверждать, что все люди, все воины равноправны в тех случаях, когда речь идет о человеческом достоинстве. Однако в такой революционной армии, как антияпонский партизанский отряд, а затем и сегодняшняя Народная Армия, всем военнослужащим определены самые различные поручения согласно их служебным обязанностям. Один должен командовать ротой, другой – взводом, а третий – отделением. По степени ответственности за выполнение задания и своих обязанностей установлены взаимоотношения начальников и подчиненных в революционной армии. Командир роты является начальником командира взвода, командир взвода – начальником командира отделения, командир отделения – начальником для всех рядовых солдат. Устав, регламентирующий воинскую службу в революционной армии, определяет: все нижестоящие военнослужащие обязаны безоговорочно подчиняться приказам и распоряжениям своих вышестоящих начальников. Без этого нельзя ни командовать, ни управлять войсками, нельзя поддерживать железную воинскую дисциплину в частях и подразделениях. Устав военной службы в антияпонском партизанском отряде полностью отражал волю коллектива воинов и требовал от командиров сознательного его соблюдения. Однако «левые» оппортунисты игнорировали отношения между начальниками и подчиненными, определенные в уставе военной службы в антияпонском партизанском отряде. Это вело к разрушению армейского организма, к крушению моральных устоев антияпонского партизанского отряда, считавшего жизненно важными дисциплину, порядок и единство командиров и бойцов. В армии ультраравноправие утвердилось в форме ультрадемократии и сразу же вызвало отрицательные явления. Нижестоящие под предлогом равноправия перестали уважать вышестоящих начальников, выдвинутых ими же самими. Бывало, рядовые стали небрежно относиться к командирам, начинали торговаться при получении приказов начальников без всяких на то оснований.

Если нижестоящие воины не отдают честь вышестоящим, если они говорят с ними запанибрата, обращаясь на «ты», к тому же ставят под сомнение отданные начальниками приказы и распоряжения, то это уже не армия, а сброд. Вряд ли можно надеяться, что в такой армии будет культивироваться благородное товарищество, единство идей и воли командиров и бойцов, которые проявляются во взаимной выручке в смертельно опасной обстановке. Вряд ли командир сможет сделать свой отряд железной когортой бойцов, где все произносят в один голос, шагают «в ногу», делают все на одном дыхании.

Ультрадемократия в армии нашла свое выражение и в требовании к командирам действовать в бою так же, как и все бойцы. Поговорка «Неодинаковые бычьи рожки да монашеские четки» подсказывает простую истину: во всяком деле есть своя определенная доля для каждого. Если истолковать эту истину, то выходит, что на поле боя обязанности командира отличаются от обязанностей рядового бойца. Казалось бы, это азбучная истина, понятная даже маленькому ребенку.

Но тем не менее сторонники армейской ультрадемократии требовали от командиров во время атаки идти впереди боевых порядков, а при обороне заниматьместо на первой оборонительной линии и стоять насмерть. Подобные требования мешали командирам выполнить в полной мере свои должностные обязанности по руководству боем. Люди, призванные комплексно командовать боем с наблюдением за боевой обстановкой постоянно и всесторонне, находясь и действуя вместе с бойцами на передней линии, не могли управлять как следует войсками соответственно сложившейся обстановке.

Конечно, не исключены случаи, когда командир, находясь в первых рядах, ведет бойцов за собой в атаку, воодушевляет их, обходя траншеи и окопы под градом вражеских снарядов. Так может быть и в том случае, когда отряд попал в тяжелое положение, нужно преодолеть трудности и создать благоприятную для него ситуацию, а для этого необходим личный пример командира. Он, командир, безусловно, должен воодушевить бойцов на подвиг в боях с врагом, находясь на передней линии. Но все зависит от обстановки. Нельзя под предлогом личного примера всегда поступать по шаблону, без учета сложившегося положения,

В те годы во время разбора совершенных боевых операций часто превозносили и расхваливали командиров, которые бросали свои командные пункты и действовали заодно с бойцами, шагая впереди боевых порядков во время атаки. Бойцы, как бы соревнуясь, восхищались своими начальниками. Нередко можно было услышать: командир нашего взвода, мол, руководит боем, стоя на высоте во весь рост, невзирая на град пуль; командир-де нашей роты первым ворвался во вражескую траншею, оставив бойцов далеко позади; нигде нет больше такого командира, как наш комбат, онемело ведет рукопашную, врываясь на вражеские позиции.