Текст книги "В водовороте века. Мемуары. Том 3"

Автор книги: Ким Сен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Благодаря созданной атмосфере подобные примеры распространялись по всем партизанским отрядам Восточной Маньчжурии. Брала верх тенденция безрассудных действий командиров взводов, рот и батальонов. Они первыми вторгались в глубину вражеских позиций, как говорится, «в одиночку на коне с копьем наперевес», уйдя с командного пункта, вместо того чтобы тщательно следить за всем ходом развития боя на указанном в боевом уставе посту и принимать решения о направлении дальнейших действий отряда. Вследствие подобных тенденций в первый период антияпонской войны в партизанских отрядах гибло множество командиров, и прежде всего такого основного звена, как взвод и рота.

И в Ванцине появились многие мастера, склонные нападать на врага «в одиночку на коне с копьем наперевес». Такими мастерами явились Ким Чхор, Ким Сон Хен, Ли Ын Ман и другие командиры. Ким Чхор и Ким Сон Хен ринулись первыми на врага и палиот пуль, а Ли Ын Ман получил рану в ногу, воюя в авангарде. Чвэ Хен и Чо До Он из Яньцзибыли мастерами атаки, известными всей Восточной Маньчжурии. И разведку они вели сами, не поручая ее бойцам. Это были скорее наивные авантюристы, готовые идти на риск, словно ученики средней школы, чем военные командиры. Чо До Он оказался известным сорвиголовой, рожденным Яньцзиским партизанским отрядом. С давних пор в районе Яньцзи называли его «трубач Чо», потому что он искусно изображал звук трубы. Он стал человеком, который повсюду привлекал к себе внимание людей из-за этого прозвища.

Люди так извалиего «трубач Чо» вместо настоящего имени, причем не только в период, когда он стал солидным человеком и уже давно перестал трубить ртом, но даже тогда, когда он стал седым стариком. Это было выражением симпатии людей к борцу Чо До Ону, который неизменно шел впереди под градом пуль в антияпонской войне. Люди звали его всю жизнь «трубач Чо», и дело дошло до того, что ему становилосьстранно и непривычно, когда кто-то называл его настоящим именем «Чо До Он» вместо прозвища.

Однажды незнакомый человек посетил его дом испросил у ворот:

– Это ли дом товарища Чо До Она?

– В этом доме живет не Чо До Он, а «трубач Чо». Это дом «трубача Чо», – ответил он не особенно почтительно, ошеломив гостя своими словами. Вот так любил он свое прозвище, данное ему боевыми друзьями в годину антияпонской войны.

Если бы Чо До Он не умер, а остался в живых, я тоже вспоминал бы его в своих мемуарах, употребляя прозвище вместо настоящего имени, которое нравилось людям,

Чо До Он, не умевший писать как следует даже имена своих родителей, уже лохматым парнем начал учиться корейскому алфавиту, таблице умножения и «детской хрестоматии» в вечерней школе. Едва он научился грамоте, как сразу же принял участие в жизни организации, вступил в партизанский отряд, а позже выполнял трудные обязанности командира роты.

И после назначения командиром роты Чо До Он оставался чрезвычайно смелым солдатом. Он непосредственно наблюдал за положением противника, подбираясь вплотную к вражескому форту. А уже потом отдавал приказ о штурме и первым стремительно бросался вперед.

Когда Чо До Он произвел разведку среди белого дня под носом у врагов и захватил сразу много оружия, совершив налет на отряд самообороны, леваки громогласно приветствовали и рекламировали его подвиги на различных собраниях и в официальных документах. Причем столь односторонняя пропаганда вовсе не учитывала того факта, что этому человеку как командиру не следует так безрассудно рисковать своей жизнью. Так или иначе, но благодаря такой пропаганде Чо До Он стал пользоваться широкой популярностью как «вояка», известный почти всей Восточной Маньчжурии.

И во время битвы под Дадяньцзы Чо До Он ринулся на вражеский пулемет, находясь впереди боевых порядков, и получил в этом бою смертельную рану. Он так приблизился к пулемету вплотную, что вражеская пуля попала ему в живот и вышла через спину. Чо До Он чудом уцелел, но лечился целых шесть лет в госпитале. Он так и не смог больше вернуться в свою роту, которую так любил.

Чо До Он лежал в больнице в то время, когда антияпонская вооруженная борьба велась крупными отрядами и одерживала одну победу за другой, распространяясь на Южную и Северную Маньчжурию, а также на Корею. Корейская Народно-революционная армия стала легендарными вооруженными силами, известными всему миру, а ее справедливая борьба – факелом, несущим свет угнетенным народам всего мира. Антияпонская война требовала опытных военных кадров, способных командовать новыми дивизиями и полками, а также выдающихся полководцев, закаленных в битвах.

Если бы Чо До Он не стал инвалидом войны, терявшим боевую способность, он совершил бы еще немало ратных подвигов в период невиданного подъема антияпонской борьбы. Леваки не обращали внимания на безопасность командиров до тех пор, пока не была преодолена ультра демократия в армии. Лишь несколько позже в полках и дивизиях были созданы комендантские отряды, призванные охранять жизнь командиров.

Ультрадемократия нашла свое выражение также и в уравниловке при наградах и наказаниях личного состава революционной армии. В антияпонском партизанском отряде была установлена система наград и наказаний в качестве одного из мероприятий по укреплению боевой мощи отрядов. Награждались те, кто показал пример в бою, в боевой подготовке и в повседневной жизни. А наказания получали бойцы, серьезно нарушившие устав военной службы. Были учреждены разные награды и разные наказания в зависимости от значимости как подвигов, так и ошибок,

Игнорируя все это, приверженцы ультрадемократии в армии инспирировали общественное мнение для того, чтобы узаконить уравниловку при наградах и наказаниях, и даже оказывали определенное давление. Они разглагольствовали, что, мол, несправедливо дать одному бойцу награду 1-й степени, а другому – 2-й степени. Ведь они состояли в одном отделении, выполняли одинаковые задания. Еще: правильно ли, дескать, объявлять одному предупреждение, а другому-выговор, когда они допустили одни и те же ошибки?

Это была сюрреалистическая позиция, не отвечающая главной цели – награждать по заслугам и не давать спуска виновным в интересах усиления боеспособности армии. Словом, ультрадемократия в армии представляла собой вредную идейную тенденцию, тормозившую наши усилия и стремление непрерывно выявлять военные и морально-политические преимущества антияпонского партизанского отряда, неуклонно и победоносно наращивать вооруженную борьбу против японских захватчиков.

Без своевременной ликвидации подобной идейной тенденции все командиры антияпонских партизанских отрядов рано или поздно превратились бы в марионеток, а партизанские отряды – в сброд анархистов, где нет различия между начальником и подчиненным, нет грани между командиром и бойцом, а в конце концов он разложился бы изнутри.

Ультра демократия в армии, в какой бы форме она ни проявлялась, была оппортунистическим идейным течением, основанным на мелкобуржуазной идеологии. На самом деле это была своего рода анархическая тенденция, не имевшая ничего общего с революционными идеями рабочего класса.

Анархизм как отражение мелкобуржуазной идеологии берет свои идейные истоки из оголтелой ненависти к власти вообще, а также из сопротивления политической власти буржуазных правителей в частности. Он превозносил самые крайности демократии, свободы, своеволия, пытался вызвать в обществе анархический хаос и беспорядки.

Некоторые экстремистски настроенные идеологи, впитавшие в себя тревожную психику мелкобуржуазных кругов, разорившихся экономически и бесправных политически, постоянно находившихся подгнетом крупного капиталистического производства и политической диктатуры буржуазии, намеревались подбить массы к выступлению против любой власти вообще. Их главным мотивом стали разгром политической власти класса капиталистов насильственным путем и замена ее анархией.

Так называемые теории анархизма, нашедшие свое выражение в крайней ненависти французского мелкобуржуазного идеолога Прудона и русских теоретиков анархизма Бакунина и Кропоткина к политической власти, а также в их безрассудном требовании социального равноправия, получилистрогуюоценку истории как вредные идейные течения. Ведь эти идейные течения мешают организовывать и энергично поднимать трудящиеся массы на борьбу против гнета капитала, а в тех странах, где уже была свергнута диктатура эксплуататорских классов, не позволяют защищать завоевания революции и создавать новый, подлинно народный и демократический строй и новую жизнь. Однако такая анархическая идейная тенденция в течение определенного времени создавала в мелкобуржуазных кругах иллюзии в отношении крайней демократии и безграничной свободы, а, следовательно, получила известное распространение в странах и регионах, где не была развита достаточно крупная капиталистическая промышленность и господствовали мелкобуржуазные, крестьянские идейные взгляды. Именно в этом одна из главных причин того, что многие полагали, будто анархизм играет определенную роль в борьбе с капитализмом.

Среди партий рабочего класса нашлась в свое время партия, вовлекшая анархические силы в борьбу засвержение помещичьебуржуазной реакционной власти. Широко известно, что в период гражданской войны Советская власть осуществляла сотрудничество с бандой батьки Махно – группой отъявленных анархистов Украины.

Еще в начальный период, когда в антияпонских партизанских отрядах подняла голову армейская ультрадемократия, анархическая тенденция, будучи своего рода политической концепцией, картинно демонстрирующей революционность определенных общественных кругов, в частности, мелкобуржуазных, причиняла весьма чувствительный вред революционной теории и практике рабочего класса.

Впрочем, ультрадемократия проявлялась не в одной только анархической тенденции. Действия ревизионистов, появившихся в международном рабочем движении, тоже напрямую связаны с крайней демократией. Под вывеской демократии они поощряют буржуазный либерализм, анархизм, недисциплинированность, неразбериху и тем самым вызывают общественный хаос и своеволие. Исходя из этой точки зрения, нам приходится делать вывод что между буржуазной ультрадемократией и анархизмом всегда существует идейная общность.

Если ультрадемократия проникает в военную область, то она в конечном счете влечет за собой анархическую неразбериху. Если бы не была вовремя ликвидирована ультра демократия в армии, то она смогла бы стать причиной непредвиденных последствий в строительстве партизанской армии и в проведении военных операций, создала бы немало препятствий на пути развития революционного движения в целом.

Когда мы решили ликвидировать ультрадемократию в армии и развернули борьбу с ней, в Шилипине состоялось совещание командиров и комиссаров партизанских отрядов Восточной Маньчжурии, на котором была подытожена работа, проведенная в течение полутора лет после создания партизанских районов, и были приняты меры по их обороне от намечавшейся крупной карательной операции противника.

На совещании я встретился с Ким Иль Реном и Ким Чжон Рёном. Первый из них был начальником Аньтуского партизанского отряда, а второй – его комиссаром. Из уезда Хэлун прибыли командир партизанского отряда Чан и его комиссар Чха Рён Док, из уезда Яньцзи – главный начальник партизанского отряда Чу Чжин, командир Пак Тон Гын и комиссар Пак Кир. На совещании присутствовали также товарищи из Хуньчуня, но, к сожалению, их имена не сохранились в памяти. Собравшиеся обсудили вопрос о преодолении ультрадемократии в командовании и управлении отрядам и. Мы утверждали при этом: главное в управлении партизанскими отрядами – воля командира и поддержание строгой централизованной дисциплины и порядка, метод командования и управления отрядами – опережающее проведение политической работы.

В отряде должно стать четким и безусловным различие в отношениях между вышестоящими и нижестоящими. Командир обязан быть настойчивым, активным при выполнении приказов вышестоящих начальников, а принятое решение – доводить до конца. Командир призван всегда брать инициативу в командовании отрядом, действовать решительно, без колебаний в сложной и трудной обстановке. Конечно, это не значит, что он может допускать субъективизм и самоуправство при командовании отрядом. Он обязан уметь опираться на силу и разум масс при выполнении приказов начальников и командовании боем. Командиру, управляя отрядом, нельзя полагаться лишь на одни приказы. Необходимо поощрять сознательную активность бойцов, ставя во главу угла политическую работу. Война нашего времени – это не война рабовладельческого или феодального периодов, когда победу и поражение решал один рыцарь на коне с копьем наперевес. Это современная народная война, на которой воюют армия и народ, сплоченные воедино. Ее исход зависит от того, кто лучше использует энергию и творческую активность армии и народа. А для выявления этих качеств непременно надо ставить во главу угла политическую работу. Партийное, общевойсковое собрание, разъяснительная работа агитатора – все это мощные средства для политической работы. Поэтому командир должен умело использовать все эти средства… Таково было содержание моей речи на том совещании.

Я критиковал ошибки Хуньчуньского партизанского отряда, допущенные им в Дахуангоу, обратил внимание представителей партизанских отрядов всех уездов на вредность ультрадемократии, которая повлекла за собой гибель 13 бойцов.

Наши потомки, вероятно, не смогут толком понять или даже не смогут поверить тем или иным эпизодам, на которых я вкратце остановился в своих рассказах. Им будет трудно также представить себе о примитивности «детской болезни» этой ультрадемократии. Но все обстояло именно так, это факт.

Проникновение ультрадемократии в ряды армии в тот период, когда только что началась вооруженная борьба, не могло не стать определенным испытанием для нас, взявших на себя тяжелое бремя защиты опорной базы и создания единого фронта, несших ответственность за управление отрядами.

На совещании мы еще раз подчеркивали необходимость командовать и управлять отрядами по принципу личной ответственности, основанной на демократии.

После происшествия в Дахуангоу возникли в партизанских отрядах два противоречащих друг другу мнения: первое заключалось во внедрении единоначалия командира, второе – в дальнейшем усилении демократического принципа управления отрядами. Оба имели как положительный, так и отрицательный моменты.

Абсолютизация единоначалия могла бы породить самоуправство и субъективизм в командовании и управлении отрядами, а абсолютизация демократии привела бы к лишению оперативности и маневренности в этом деле. Поэтому я выдвинул принцип личной ответственности, основанной на демократии, и представил его на обсуждение.

Под личной ответственностью, основанной на демократии, подразумевается то, что командир с полной личной ответственностью командует и управляет своим отрядом на основе решений, принятых партийной организацией путем коллективного обсуждения. Система коллективного обсуждения, основанная на демократии, позволяла успешно разрешать с помощью коллективного разума масс сложные и трудные военные задачи, встающие на каждом этапе деятельности. Основанная же на этом принципе личная ответственность за порученное дело позволяла повысить ответственность и роль командира в соответствии с требованиями военных операций, предполагающих высокую оперативность и решительность, согласованность действий.

Мы подчеркивали и необходимость установить стройную систему приказов и железную дисциплину в антияпонских партизанских отрядах.

Приказ командира – это не отражение воли какой-нибудь одной личности, а проявление демократической и в то же время организованной воли вышестоящего органа. Военный приказ носит характер закона и начальник, отдавший приказ, за него отвечает перед законом. Бойцы нисколько не должны преувеличивать или преуменьшать суть приказа, или же торговаться с командиром при получении его приказов. Они обязаны исполнить их своевременно и непременно при любых, самых трудных условиях. Командиры же призваны правильно направлять и строго контролировать ход исполнения приказов.

Мы обсуждали на совещании также задачу создания в партизанских отрядах здоровой идейной атмосферы. Речь шла о вопросах усиления изучения коммунистических идей и борьбы с мелкобуржуазной идеологией, выраженной в примитивном равноправии и анархизме, которые исповедует ультрадемократия. При этом была обсуждена также и задача по установлению революционной атмосферы единства начальников и подчиненных.

Совещание в Шилипине способствовало пробуждению командиров партизанских отрядов. В горниле испытаний, в непрерывных боях, была полностью преодолена ультрадемократия, наблюдавшаяся в армии.

Если бы нам не удалось полностью преодолеть это зло уже в начальный период антияпонской войны, то мы не смогли бы за столь короткий срок после освобождения страны укрепить Народную Армию как непобедимую когорту борцов и выйти победителями в борьбе с международной империалистической коалицией во главе с американским империализмом.

Разумеется, в рядах нашей Народной Армии нет таких, кто бы настаивал на беспринципном равноправии и уравниловке, нет таких, кто бы пререкался, получая приказ вышестоящего начальника. На приказ командира рядовые отвечают только одним словом «Слушаюсь!» Наша Народная Армия является коллективом преданных бойцов, которые с первых же дней после воинской присяги до последнего момента – получения повестки на демобилизацию, неизменно живут в духе единства командиров и подчиненных, единства армии и народа, в духе опоры на собственные силы и упорной борьбы с трудностями.

Достаточно будет взглянуть на боевой девиз наших воинов: «Партия решит – мы сделаем!», чтобы понять их взгляды на демократию. Чтобы представить себе суть единства командиров и подчиненных, проявляемого среди наших воинов, достаточно будет узнать лишь о героической смерти Героя КНДР Ким Гван Чхора[4]4
  Ким Гван Чхор (1965–1990) – офицер Корейской Народной Армии. В январе 1990 г. во время боевой подготовки закрыл своим телом шипящую гранату за мгновение до взрыва. Ценой своей жизни спас более 10 солдат. – 282.


[Закрыть]и Героя КНДР Хан Ен Чхора[5]5
  Хан Ен Чхор — боец Корейской Народной Армии. В феврале 1992 г., когда ему шел 21 год во время подготовки к военному учению закрыл телом гранату перед самым взрывом. Своей смертью спас жизни товарищей. – 282.


[Закрыть], которые спасли многих боевых друзей ценой собственной жизни.

Давно уже преодолена ультрадемократия в армии, но по сей день не теряет своего значения вопрос о борьбе против этого идеологического течения. Мы защищаем демократию, но выступаем против крайней демократии, настаиваем на равноправии, но считаем недопустимым чрезмерное равенство. Ибо как крайняя демократия, так и крайнее равенство служат лазейкой для проникновения в нашу среду ревизионизма.

На земном шаре немало таких людей, которые всячески пытаются заразить социализм нашего образца вредным болезнетворным микробом ревизионизма. Но наш народ и наша Народная Армия ни в коем случае не допускают проникновение ревизионизма в наш государственный организм. Мы не хотим, чтобы наша партия превратилась в клуб или базар вследствие крайней демократии. Призывают нас к стойкости пережитые горькие испытания периода антияпонской войны, навязанные нам ультрадемократией в армии, а также уроки стран Восточной

5. Мацуньская операция

В том году осенью в партизанском районе вспыхнула «жаркая» эпидемия. Симптомы – лихорадка, высокая температура, появление на коже красных пятен. Заразная болезнь с поразительной быстротой охватила все ущелье Сяованцина. И меня надолго приковала она к постели в Шилипине. Позже выяснилось, что это был брюшной тиф.

Новое поколение наших дней не имеет даже представления об этой коварной болезни. Оно живет, что называется, в стерильных условиях на земле, где давно исчезли многие инфекционные заболевания.

Однако 60 лет тому назад, когда мы в горах вели вооруженную борьбу, население опорной партизанской базы ужасно страдало от инфекционных заболеваний. В не так уж большом ущелье в тесноте и скученности обитало много тысяч местных жителей. Поэтому гуляли там всякие известные и неизвестные заболевания. А тут еще карательные отряды противника чуть ли не ежедневно совершали налеты на населенные пункты, поднимали пальбу, учиняли резню, преследуя жителей, укрывшихся в горах. При всем желании люди не могли улучшить санитарные условия, которые были очень скверными, и не могли принять меры для предотвращения болезней. Когда где-либо вспыхивала инфекционная болезнь, санитары натягивали перед плетеной калиткой соломенные веревки, а то и просто на стене дома делали крупную надпись: «Вход воспрещен, инфекционная болезнь!» Вот так и была наша борьба.

Враги подняли на ноги многие тысячи штыков, намереваясь стеретьс лица земли нашу опорную базу. Чуть ли не каждый день нам приходилось вести смертельные бои. К тому же нас косила инфекционная болезнь. Значит, наступили для нас суровейшие испытания. Да и моя болезнь многое значила для наших товарищей из числа руководства, которые, мертвенно бледные, стали беспокоиться о судьбе партизанского района.

Чтобы охранять меня и ухаживать за больным, они прикрепили ко мне комвзвода Ким Тхэк Гына и его супругу, а также около взвода бойцов. Все они никуда не отлучались, охраняя Шилипин. Даже когда другие отряды уходили в бой, «мой взвод» оставался на месте. Ким Тхэк Гын и его жена раньше жили в Северной Маньчжурии, в Ехэ. Потом они, движимые желанием включиться в революционную борьбу в Восточной Маньчжурии, через Мулин прибыли в Ванцин. Кроме них, в Шилипин была послана Чвэ Гым Сук – член Ванцинского укома партии по женским вопросам. Партийная организация возложила на нее ответственность за уход за больным командиром.

Вначале меня поместили в верхней комнате дома местной хозяйки по имени Чхун Чжа. Ее муж Ким Гвон Ир вначале работал секретарем участкового комитета, а затем стал секретарем укома партии.

При очередном налете врага на партизанский район Ким Тхэк Гын утащил меня в горное ущелье, где мы и скрывались. Когда усиливалась карательная операция противника, они переносили меня вверх по речке в еще более укромное, скрытое густыми зарослями местечко ущелья Шилипина. И вот там, куда не ступала вражеская нога, под нависшими скалами оборудовали небольшой шалаш – временное убежище. Оттуда можно было подниматься вверх только с помощью веревки. Там с помощью трех «лекарей» я и ожидал своего выздоровления.

Что ж, они были спасителями моей жизни в полном смысле этого слова, помогли мне выкарабкаться из цепких объятий смерти. До сих пор не могу никого из них забыть. Если бы не было их сердечного ко мне отношения, я не вышел бы живым из богом забытого ущелья Шилипина.

Болезнь моя протекала настолько остро, приступы были так сильны, что я не раз терял сознание. Каждый раз, когда я впадал в забытье, они со слезами на глазах твердили: «Очнитесь, ради бога! Что же нам делать, если вам так плохо?»

Когда Ким Тхэк Гын уходил за продовольствием – его заменяла Чвэ Гым Сук. Она, поддерживая меня под руку, уводила из шалаша, подыскивая еще более глухое безопасное место. Не будет преувеличением, если скажу, что своим спасением я обязан этой заботливой женщине.

Еще и раньше, когда я только прибыл в Ванцин, она во многом помогала мне. Когда я вернулся в Мацунь из походов в Южную и Северную Маньчжурию, она работала членом 2-го участкового комитета по женским вопросам в Даванцине. В то время делами Общества женщин уезда ведала Ли Син Гын. Чвэ Гым Сук приходила к ней по делам. Я часто видел ее в доме старика Ли Чхи Бэка. Обе эти женщины дружили, как родные сестры.

Ли Син Гын не скупилась на похвалы – мол, подруга Чвэ удивительно быстро пишет. Вначале я пропускал это мимо ушей. Думал: «Женщина есть женщина. Разве она может быстро писать?» Но когда заглянул однажды в протокол собрания, составленный ею, то просто ахнул: все было записано, слово в слово, не было ни сокращений, ни пропусков. Говорят, что скорописью владеют стенографисты наших дней, но я еще не видел человека, который в умении так быстро и четко вести записи мог равняться с Чвэ Гым Сук. За одну ночь она исправно протоколировала собрание, где мы обсуждали различные вопросы. Поэтому всегда, когда проводились важные собрания, мы поручали ей вести записи.

У нее было как бы мужское, открытое сердце и добрый характер. Вместе с тем ее отличали твердое убеждение и революционная принципиальность. Эта женщина готова была выполнить любое, самое трудное задание. Даже, как у нас образно говорят, могла бы плыть в лодке на песке. Я не раз направлял ее с заданиями в районы, контролируемые врагом. И там она безупречно выполняла все поручения.

Чвэ Гым Сук проявляла ко мне искренние чувства, зная, что я лишился родителей. Она любила меня как родного младшего брата, а я называл ее старшей сестрой.

Возвращался с поля боя – она первой приходила ко мне и потихоньку вкладывала в руку какую-либо очень нужную мне вещь, которую заранее готовила для меня. Порой она подгоняла мне одежду, даже вязала шерстяное белье.

Если она долго не появлялась в Лишугоу, я сам отправлялся к ней. Мы очень близко дружили, словно родные сестра и брат. А во время встреч часто шутили и смеялись. Как почти все уроженцы провинции Хамген, она тоже называла старика и старуху «абэ» и «амэ». Так и звала: «абэ из онсонского дома», «амэ из мусанского дома», «ачжэ из хвэренского дома» и так далее. Лексикон звучал своеобразно, а сама интонация была интересной. И когда, копируя ее манеры, произношение, я слишком уж откровенно подшучивал над ней, она ничуть не обижалась, а только ласково улыбалась. Да, она была очень велико душной. Не отзывалась только на одну шутку-это когда кто-либо называл ее «красавицей».

Как только я произносил слово «красавица», Чвэ буквально вспыхивала – считала, что ее дразнит, и барабанила кулаком меня по спине. Это вызывало у меня интерес, и я несколько раз повторилсвоюшутку, явно видя ее растерянность. Прямо скажу, она не являлась чарующей красавицей, но все-таки выглядела очень милой женщиной.

В моих глазах женщины партизанского района, такие, как Чвэ Гым Сук, представлялись гораздо красивее и благороднее, чем городские манерные барышни и строгие дамы. Мне думалось, что на всем белом свете нет женщин более красивых, чем женщины партизанского участка.

Да, им, пожалуй, никогда в жизни не довелось пудриться, они жили в нелегких уело виях, прокопченные дымом и гарью. Но ни одна из них никогда не ворчала, не сетовала на свою судьбу. Все жили революцией. И в этом я видел их высшую красоту. Именно это я, может быть, имел в виду, называя Чвэ Гым Сук красавицей. В то время я ничего не жалел, лишь бы женщины опорной партизанской базы чувствовали себя счастливыми,

Нередко среди захваченных нами трофеев попадались предметы косметики, такие, например, как крем и пудра. На первых порах наши бойцы при виде всего этого морщились и бросали тюбики и пудреницы в ручей или же беспощадно растаптывали ногами. Подобные, мол, вещицы предназначены для украшения физиономий японок. Одно время меня тоже не интересовало, что небрежно обращались наши бойцы с этими душистыми трофеями высокого качества. К чему нам эти бесполезные товары? – думал я. В то время женщины нашей опорной партизанской базы не пудрились и кремов не использовали. Они считали, что уже один запах пудры и духов – это непростительный грех. Таким было их общее отношение к косметике. Бывало, конечно, когда в праздники отдельные женщины подкрашивались, но там, гдесобиралосьмного людей, они держались в тени, опасаясь всеобщего осуждения.

Скажу честно, мне было досадно и обидно за это. Душой болел за то, что они отказывают себе даже в таких мелочах, как возможность хотя бы чуть-чуть припудриться или использовать хорошие духи. Ведь они месяцами дышали пороховым дымом, а их лица измазаны были копотью и золой, жили в нелегких условиях. И я сказал бойцам:

– С этих пор никто не должен выбрасывать косметику. Ведь рядом с нами воюют и трудятся женщины. Жительницы партизанского района тоже ведь женщины! Где на свете найдете вы лучших женщин, чем наши партизанки и члены Общества женщин?

– Правильно сказано, – в один голос ответили они. – В мире нет таких замечательных женщин, как в нашем партизанском крае. Они уже полтора года делят с нами все беды игорести. На столе у них кора деревьев да корни трав. Во время вражеских погромов лишились своих любимых мужей, детей и милых. И в зимний мороз ходят в одной легкой одежде, дрожат от холода, но не хотят уходить в район, контролируемый врагом. Нам, мужчинам Кореи, позорно и обидно, что мы не можем одеть их в шелка, показать людям их красоту, их румяные щеки. Пусть лучше мы в чем-то себе откажем, но отдадим им все лучшее, что нам удается добывать. Встретится косметика – отправим ее нашим женщинам.

Однажды, захватив в качестве трофеев очередную партию косметики для членов Общества женщин, мы пошли к Чвэ Гым Сук. Увидев узелок с косметикой, она от радости просто не находила себе места. С того дня в Сяованцинском партизанском районе запахло пудрой и душистыми кремами.

Помнится, в праздник пошел в клуб, где дети давали концерт художественной самодеятельности. И там пахло пудрой и кремом.

Прошло несколько дней, но, странное дело, почему-то Чвэ Гым Сук не пользовалась косметикой. Мне это было непонятно, и я спросил, почему же она так поступает? Вместо ответа женщина только заулыбалась. Что-то тут не так. Надо бы узнать у Ли Син Гын, в чем дело. Оказалось, что оставленную для нее косметику Чвэ Гым Сук дала своей подруге – члену Общества женщин в Шилипине.

После этого мы, разгромив тыловую часть врага, снова захватили большое количество трофейной косметики.

Передавая Чвэ часть трофеев, я наказывал:

– Ты, Гым Сук, на этот раз не раздаривай свою пудру. Попробуй сама использовать косметику. Хочу видеть твое лицо румяным, дорогая сестра.

– Ладно, попробую. Не забуду твою заботу, командир. Ведь, я понимаю, ты достал все это с риском для своей жизни. Через несколько дней я шел в Шилипин, чтобы познакомиться с работой в роте Чвэ Чхун Гука, И вдруг по дороге заметил, что Гым Сук, такая опрятная, сидит на безлюдном берегу реки Даванцинхэ. Повернувшись спиной к дороге, она неотрывно всматривалась в гладь речной воды. Я велел своему ординарцу Ли Сон Риму узнать в чем дело, почему председатель Общества женщин Даванцина одиноко сидит у речки.

Издали я наблюдал, как ординарец подошел к женщине, как он ей представился. И юный партизан почему-то покатился со смеху, хватаясь за живот. Любопытство охватило меня, и я быстренько направился к реке. Как только приблизился, боец перестал смеяться и указал на лицо женщины рукой.

– Посмотрите, товарищ командир.

Я еле удержался, чтобы тоже не рассмеяться. Обычно цветущее от природы лицо Гым Сук было на этот раз неузнаваемым. На щеках виднелся толстый слой румян и крема, что делало его почти уродливым. Однако сама женщина, ничего не понимая, недоуменно смотрела на нас.