Текст книги "Пока смерть нас не разлучит"
Автор книги: Кейт Уайт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
– 2 —
Я догадываюсь, какая мысль сейчас вертится в вашей голове. Если эта Бейли настолько дружна с Пейтон, что даже удостоилась чести быть подружкой невесты, то как же получилось, что они не виделись уже почти год – с самого дня свадьбы?
Объяснение простое. Вам, наверное, доводилось хоть раз слышать рассказ про невесту-монстра, которая в недели перед свадьбой и во время самой свадьбы так достала своих близких друзей и родственников, плотно задействованных в подготовке брачной церемонии, что те потом надолго отшатнулись от нее? Пейтон была именно такой невестой – сущий монстр. Она и в обычное-то время достаточно эгоистична и бестактна, а предсвадебный стресс только усилил ее отрицательные качества. В то время она казалась мне не просто зацикленной на себе, а законченной эгоманьячкой – или, говоря менее изысканно, настоящей сучкой.
Еще более или менее простительно то, что она всех нас, подружек невесты, одела в платья одного цвета и покроя – на мой вкус, ужасного цвета и дурацкого покроя. Согласно ее предписаниям, все детали нашего туалета должны были быть идентичны – начиная с сережек и заканчивая туфлями. Пейтон заставила нас даже чулки надеть одинаковые. Забыла только проверить, одинаковые ли на нас трусики!
Это еще ничего, это еще можно было стерпеть. Но она же на этом не остановилась!
Пейтон взяла под свой контроль и нашу внешность!
За два месяца до свадебной церемонии нам было запрещено загорать – невеста боялась выглядеть бледнее нас.
Нам было приказано не перекрашивать и не подрезать волосы без ее специального разрешения.
Каждый второй день она бомбардировала нас через Интернет письмами, в которых расписывались детали свадьбы и нашего грядущего поведения.
Время от времени ей приходило в голову что-нибудь новенькое – старое срочно отменялось, мы получали новые инструкции… до момента, когда Пейтон решала, что лучше вернуться к старому варианту… а впрочем, нет, через некоторое время возникал третий, или десятый, или двадцатый вариант.
А вечером накануне свадьбы произошел и вовсе гнусный инцидент.
Мы, подружки невесты, ехали на двух машинах с репетиции в церкви на репетицию праздничного вечера. И угодили в пробку. Словом, опоздали на двадцать пять минут. Даром что это была только репетиция, когда мы наконец добрались до места, Пейтон не стала спрашивать, что случилось, как мы себя чувствуем и все ли с нами в порядке, – она сразу же накинулась на нас с грубой бранью. И заставила переодеваться практически на глазах тех людей, которые изображали гостей на свадьбе. Дескать, нечего возмущаться – вы мне весь ритм репетиции ломаете!
Кстати сказать, меня немало удивил сам факт, что Пейтон пригласила меня быть подружкой на этой проклятущей свадьбе.
А впрочем, она меня, собственно, не приглашала – просто сообщила, что мне оказана эта высокая честь.
И попробуй откажись!
Ведь начала она с подходцем, еще позапрошлой осенью, с неожиданного телефонного звонка и невинного вопроса:
– Бейли, а что ты делаешь в будущем году в третий уик-энд апреля?
Я, разумеется, и попалась.
– Третий уик-энд будущего апреля? Да вроде бы ничего не запланировано. Я так далеко свою жизнь не расписываю.
Тут-то она меня и приперла к стене.
А чтобы я не вздумала трепыхаться, сладким голоском напомнила мне, что еще в годы нашей совместной учебы обещала обязательно пригласить меня на свою свадьбу – когда бы эта свадьба ни состоялась.
Мне крыть было нечем. Подобной трогательной клятвы я не помнила – но кто же поручится за свою память?
К самому концу свадебной свистопляски остальные подружки невесты решили все обиды на Пейтон забыть – так сказать, кто старое помянет, тому глаз вон.
Они были готовы списать свинское поведение Пейтон на стресс, который испытывает завзятая перфекционистка в подобной ситуации.
Ведь Пейтон не просто выходила замуж; она выходила замуж за едва ли не самого богатого мужчину в городе, где человек с парой миллионов долларов считается бедолагой-неудачником.
И при этом сама командовала организацией празднества – ее собственная фирма должна была обслужить пятьсот гостей по высшему классу и в присутствии десятка репортеров.
Словом, у кого в такой ситуации крыша не поедет!
Часть подружек невесты попросту были служащими у Пейтон, поэтому они стояли перед выбором: великодушно простить своего босса или увольняться.
Для меня, к счастью, такой дилеммы не существовало. И я решила, что даже самые-рассамые устрицы, даже наичернейшая икра и море разливанное «Вдовы Клико» – ничто не может искупить примитивного хамства. Поэтому я решила держаться подальше от Пейтон. Перекипит злость или нет – пусть время покажет.
Когда в августе Пейтон позвонила мне и пригласила на вечеринку учеников свой кулинарной школы, я вежливо отказалась. Еще не перекипело. Возможно, она догадалась по моему тону, что я обижена. А может, и не догадалась. К тому времени я поняла, что Пейтон всегда думает только о себе. И замечает лишь то, что ей нужно.
Но все прошлогодние обиды-заморочки я теперь отмела в сторону. В среду утром, только-только сварив кофе, я набрала номер Пейтон. Ответил женский голос – по тону или секретарша, или экономка.
– Миссис Кросс уехала на ферму. Я вас сейчас соединю.
И почти тут же голос Пейтон:
– А, Бейли! Молодец, что позвонила.
На мое сообщение, что я в курсе происшедших трагедий, она вздохнула, поблагодарила за сочувствие и пожаловалась:
– Можешь представить, какое у меня подавленное настроение из-за всего этого.
Но поскольку это была Пейтон, сгусток энергии и энтузиазма, то и про подавленное настроение она сказала так, как другие говорят: «А я только что нашел на улице стодолларовую бумажку!»
Я сказала, что ближе к середине дня собираюсь проехаться в Гринвич и надеюсь застать ее на ферме – для обстоятельного разговора. Эти два несчастных случая, пояснила я, очень меня тревожат, и было бы неплохо хорошенько обсудить ситуацию.
Пейтон молчала секунду-другую – то ли мое предложение застало ее врасплох, то ли она меня саму видеть не особенно хотела. А потом опять защебетала:
– Да-да, конечно же, приезжай, я буду так рада видеть тебя!
Затем я позвонила Эшли. Та сняла трубку мгновенно, словно караулила у телефона.
Мы договорились, что я прежде заеду к ней – в тот дом, который она снимала вместе с покойной Робин, а затем мы отправимся на ферму «Айви-Хилл» к Пейтон.
Хотя Эшли и рассказала, как ее найти, обитатели фешенебельных районов имеют свойство крайне туманно объяснять местоположение своего дома – им кажется странным, что кто-то может не знать, где именно они живут. Поэтому мне пришлось справиться с картой, которую я быстренько скачала из Интернета.
Я попросила подать мой джип из гаража к одиннадцати, а сама занялась телефонными звонками – в надежде дополнить полученную от Эшли скудную информацию о смерти Джейми и Робин.
Первым делом я позвонила Полу Петрочелли, врачу отделения «Скорой помощи».
Мы познакомились, когда я готовила к печати одну из своих криминальных историй и нуждалась в компетентном мнении опытного доктора. С тех пор я, совершенная невежда в области медицины, время от времени советуюсь по разным поводам с этим милым и любезным человеком.
К счастью, Петрочелли оказался на месте и не занят очередным аппендиксом, пищевым отравлением или пулевым ранением. У него была далее свободная минутка, чтобы ответить на мои вопросы. Я спросила, известны ли ему антидепрессанты, которые плохо сочетаются с определенными продуктами питания.
– Вне сомнения, вы имеете в виду МАО-ингибиторы, – без промедления отозвался он.
– А что это такое?
– Ингибиторы моноаминоксидазы. Не буду вдаваться в научные подробности, скажу только, что это последнее средство для тех пациентов, которым не помогают новейшие антидепрессанты типа прозака. Одно время эти ингибиторы были весьма популярны, но в итоге от них почти отказались. Все уперлось в их капитальный недостаток – несовместимость с некоторыми продуктами питания. Стоит съесть что-либо запрещенное – и давление подскочит так, что не исключен летальный исход. Побочный риск слишком велик.
– А о каких продуктах питания идет речь? – спросила я.
– О, список почти на милю. Прошедшее обработку мясо – к примеру, салями или сосиски. Соевый соус, черная икра, куриная печень. Пиво. И сыр. Сыр вообще страшнее всего в сочетании с этими ингибиторами. Поэтому сам летальный скачок давления медики между собой иногда называют сырной реакцией.
– Что именно происходит, отчего давление взлетает?
– МАО-ингибиторы имеют свойство увеличивать в крови количество тирамина – вещества, которое повышает внутримозговое давление. Само по себе это не очень опасно. Однако продукты из длинного списка, который я упомянул, содержат в себе легкоусвояемый тирамин. И организм вдруг получает такую дозищу тирамина, которая провоцирует дикий скачок давления – сосуды в мозгу просто лопаются.
– Стало быть, только сумасшедший станет закусывать ингибиторы сыром или салями?
– Да, конечно. Но вы же знаете человеческую натуру. Кто из нас не ловчил, сидя на диете? «Ну разок-то можно…» И пациенты на этих ингибиторах рано или поздно поддаются соблазну. Съел кусочек – и ничего не случилось. В следующий раз еще кусочек – и опять жив-здоров. Однако загвоздка в том, что содержание тирамина в одном и том же продукте колеблется. В этом куске сыра случайно небольшая доза. А в другом – доза летальная. Поэтому можно сыграть в рулетку со смертью и раз, и два. Но на четвертый или на пятый раз непременно попадешься. Сырная реакция – и конец. Врачи назначают это лекарство очень нехотя и в самых крайних случаях, когда другие, более современные, средства не помогают. Причем больной обязательно дает расписку, что ознакомлен с возможными последствиями своей неосторожности и в случае его смерти врач не несет никакой ответственности.
– И через какое время наступает сырная реакция?
– Затрудняюсь сказать. Думаю, через пару часов. Но уж точно не сразу.
– Последний вопрос: если силой или хитростью спровоцировать человека, принимающего ингибиторы, съесть что-либо недопустимое – ведь это убийство?
– Ах, Бейли, вы неисправимы! – рассмеялся Петрочелли. – Опять ищете убийцу! Что ж, такой способ убийства не исключен. Достаточно тайком подмешать в пищу жертвы немного сыра или подлить соевого соуса. Однако это довольно фантастический вариант. Обычно люди погибают от своего собственного легкомыслия. «Съем-ка я вот этот кусочек бри. Не может же такая пустяковина меня убить!»
Я поблагодарила Петрочелли за информацию и повесила трубку.
Затем я позвонила в «Глосс» знакомой редакторше – вспомнила, что она пишет на темы питания и могла на этой почве часто пересекаться с Джейми, которая тоже занималась едой. Возможно, редакторша сможет рассказать что-нибудь занятное.
Однако телефон в ее офисе не отвечал. Я оставила сообщение, хотя по опыту знала – если в редакции запарка, этот телефон отключен, а сотрудники пользуются мобильниками, номера которых известны только самому узкому кругу знакомых. Может пройти несколько дней, прежде чем редакторша найдет время прослушать сообщения на автоответчике.
Когда в одиннадцать я вышла из дома, снег на проезжей части уже в основном убрали или сгребли в кучи, но город под толстым, сверкающим на солнце белым покровом все равно выглядел сказочно.
В моем квартале машин не так много, и они еще не успели разъездить снег и забрызгать черной грязью все вокруг.
Дорога в Гринвич оказалась лучше, чем я ожидала. Все расчищено, пробок нет.
Зато в самом Гринвиче я попала в затор на главной улице – на Гринвич-авеню. Слева и справа бесчисленные аккуратные магазинчики – и местная богатая публика, все на автомобилях, высыпала на закупку, выказывая презрение к холоду и снегу.
Однажды мой бывший муж предложил купить домик в пригороде. Мне стало дурно от одной мысли, что я уеду из Нью-Йорка, – я так сжилась с ним! Даже такой прелестный городок, как Гринвич, для меня – тоскливая тюрьма. А муж настаивал. Не было бы счастья, да несчастье помогло: мой благоверный оказался завзятым игроком. Через некоторое время и речи не было о покупке дома в пригороде. И на городскую-то квартиру денег не стало! А там и развод подоспел.
Когда я наконец добралась до дома Эшли – почти в самом центре Гринвича, – хозяйка открыла мне дверь так же быстро, как утром сняла телефонную трубку.
Сегодня на Эшли был светло-персиковый брючный костюм. В зубах длиннющая сигарета, похожая на гаванскую сигару после трехмесячной крутой диеты.
– Как у тебя мило! – сказала я, осматриваясь в доме.
Гостиная была вся в красном и золотом – и вся в мартышках: обезьянки танцевали на обоях, на занавесках, на абажурах, а один цветочный горшок стоял на спине бронзовой мартышки.
– Ты все это сотворила сама?
– Разумеется! – свысока фыркнула Эшли. Дескать, ну ты и спросишь! – Я же декоратор по профессии! Выпьешь чего-нибудь?
– Готова убить за чашку кофе, – сказала я и тут же осеклась.
Эшли тоже поморщилась от моего ляпа. В определенных ситуациях банальные обороты вдруг становятся непристойны.
– Настоящего кофе нет. Только растворимый в пакетиках.
Мое тело до того стосковалось по кофеину, что я и на пакетики согласилась.
Эшли провела меня в относительно небольшую кухню – черно-зеленая гранитная столешница, сверкающий новизной набор всех мыслимых кухонных примочек. Больше похоже на демонстрационную кухню в супердорогом магазине: нигде ни капельки грязи или жира, все на своих местах. Голову на отсечение – в этом доме не случается блюд сложнее крекеров из полиэтиленовой пачки.
Эшли затушила сигарету в пепельнице и поставила на огонь чайник. Двигалась она очень нервно и вся была на взводе, похлеще, чем накануне.
– Эшли, возьми себя в руки… – начала я осторожненько.
– Вчера, до встречи с тобой, я думала: ну, вот выскажу другому человеку все свои страхи – и полегчает. Может, Бейли убедит меня, что я просто навоображала черт-те что… Не сработало. Сегодня мне еще страшнее, чем вчера.
– Да брось ты! Возможно, тут простое трагическое совпадение, и ничего больше.
– Ага! А зачем Робин спрашивала меня про странности на свадьбе?
– Мне пришло в голову, что она могла при этом вообще не думать о смерти Джейми. Спросила, имея в виду что-то совсем другое. А ты уже и переполошилась. Лучше расскажи мне, как Джейми и Робин подружились.
– По ее рассказам, они сначала просто разговорились по душам, – ответила Эшли. – Сидели рядышком во время этой нудной репетиции свадебного вечера. Насколько я понимаю, Джейми тогда как раз рассталась с кем-то, а Робин только что развелась. Ну и они стали на пару костерить мужиков – благодатная почва для женской дружбы.
Чайник громко засвистел, и Эшли дернулась всем телом. Она налила кипятка в большую светло-розовую чашку и рассеянно опустила в него пакетик кофе на ниточке – раз, другой, третий.
На ее лице было такое брезгливо-сердитое выражение, словно она топит мышонка, держа его за хвост и макая в кипяток.
– Молока?
Тут вздрогнула я. Зачем дохлому мышонку молоко?
Потом я опомнилась и сказала:
– Да, пожалуйста. Совсем чуть-чуть. А почему Робин принимала МАО-ингибиторы? Переживала из-за развода?
– О чем ты? Не понимаю.
– МАО-ингибиторы – это те антидепрессанты, которые глотала Робин. По крайней мере я так думаю – после того как навела некоторые справки.
– У Робин были проблемы с настроением еще в старших классах. Она уже пробовала лекарства вроде прозака и паксила, но ее депрессии не проходили. К тому же у этих лекарств масса неприятных побочных действий. А прошлым летом врач прописал ей другое средство – как оно называлось, не знаю. Может, эти самые ингибиторы. И Робин вдруг вся расцвела! Значит, подошло.
– А трудно ей было придерживаться диеты? Сегодня я узнала, что при приеме ингибиторов список запретов очень внушительный.
– Трудно – не то слово! Робин обожала вкусно поесть. Пейтон в свое время устроила ей сцену, когда перед ее свадьбой Робин набрала лишний десяток фунтов – толстая подружка невесты, позор перед всем светом!.. Да и платье перешивать пришлось. Но я почти на все сто уверена, что Робин не ловчила с диетой. Она со своим здоровьем старалась не шутить и в вопросах питания и лечения была аккуратна до занудства.
– Ты знаешь, кто был ее психиатром?
– Нет, но…
Эшли прошла в другой конец кухни и вынула из ящика в столе желтый стикер. На бумажке были написаны от руки инициалы «К. Б.» и телефонный номер, который начинался неизвестным мне кодом.
– Эта записка всегда висела на передней стенке холодильника. Я спрашивала у Робин, что это за номер. Она отвечала со смехом: «Моя личная служба спасения».
– А другие вещи после нее остались? – поинтересовалась я, списывая себе в блокнот телефонный номер с желтого стикера.
– Очень немного. Ее родители умерли, но в городе у нее родной брат. Через пару дней после похорон он с женой внезапно явился ко мне – забрал ее одежду, ценные украшения и те бумаги, которые показались ему важными. Они вели себя довольно по-хамски – словно подозревали, что я могу присвоить что-нибудь из ее вещей.
Я изъявила желание осмотреть остатки вещей Робин, и Эшли повела меня на второй этаж. В бывшей спальне Робин было диковинно голо. Стены цвета сливок, простенькие занавески. Вообще никакого декора. Вся мебель – двуспальная кровать, платяной шкаф и письменный столик.
– Довольно спартанская обстановка, – сказала я.
– При ней здесь было почти так же. Похоже, никак не могла осознать, что она теперь одна и следует начинать жизнь сначала – хотя бы с оформления комнаты.
– А почему она развелась?
– Ее муж, Брейс, биржевой маклер с Уолл-стрит. Трудоголик. Ничего в жизни, кроме работы. Словом, сущий маньяк. После того как они поженились, она его только глубокой ночью и видела – все с клиентами да с клиентами. А в два-три часа ночи телефон трезвонит – у японских клиентов день в разгаре. Короче, у Робин и без того склонность к депрессии, а тут муж, который на нее ноль внимания. Разумеется, когда она устраивала ему взбучку и грозилась уйти, он день-другой вился вокруг нее, клялся и божился, что изменится, но потом все снова возвращалось на круги своя – и Робин погружалась в болото депрессии все глубже и глубже. Хотя она за него сильно цеплялась – даже после развода беседовала с ним по душам, оба мечтали снова сойтись. Но в итоге до обоих дошло, что они не пара.
Я подошла поближе к письменному столику и осмотрела все, что на нем лежало. Ничего существенного: пустые папки, пустые конверты, каталоги кухонной утвари.
– А в чем, собственно, состояла работа Робин на фирме Пейтон?
– Она заведовала магазином – ведала и продажей, и снабжением. Именно она заказывала то, что мы продаем, – все для кухни и биопродукты для кулинарии. Пейтон носилась с идеей создать собственную торговую серию. Робин и этим проектом занималась.
– Они с Пейтон были близкими подругами?
– И да и нет. Они дружили еще с начальной школы. Так что уже одно количество лет связывало. А осталось ли у них что-нибудь общее в зрелом возрасте – это вопрос. Так или иначе, они были полезны друг другу. Робин полагала, что у нее кишка тонка справиться с по-настоящему большой организацией, а знаменитый магазин с хорошей клиентурой – как раз для нее. Пейтон вообще любит, когда и на рабочем месте ее окружают закадычные друзья и добрые знакомые. А Робин была не только подружкой, но и первоклассным работником. Скажу по секрету, я не раз говорила Робин: «Не держись ты за это место, ты достойна большего, открывай собственный бизнес». А когда Робин вышла наконец из депрессии, я была просто уверена, что у нее большое будущее. Пейтон, конечно, умница и талант. Однако работать с ней не сахар. Бывает, всю душу вымотает. А в последний год она стала и вовсе невыносимой.
– Но ты-то сама продолжаешь на нее работать! – сказала я.
– Почему бы и нет? – Эшли насмешливо передернула плечами. – Хорошая клиентка. Теперь мы работаем вместе лишь время от времени. С некоторых пор Пейтон сама ощутила вкус к дизайнерской работе – благо нынче в новом доме ей есть где развернуться. За всеми масштабными переделками она надзирает сама. А на меня спихивает всякую мелочь. Вот и сейчас у меня проектик с ней – преобразую силосную башню в картинную галерею. У самой Пейтон нет времени на такие пустяки.
Чувствуя сарказм в ее тоне, я спросила напрямую:
– Было неприятно, когда Пейтон оттерла тебя от важной работы?
– Не то чтобы очень. Мое дело растет и процветает – и не в последнюю очередь потому, что мои прежние работы для Пейтон сделали мне отличную рекламу.
В голосе Эшли не чувствовалось ни горечи, ни благодарности. Похоже, она тоже давно поняла, что с Пейтон надо сосуществовать именно так: дает – бери, а бьет – беги.
Я наклонилась и выдвинула единственный ящик письменного столика.
Старые почтовые открытки, ручки, ластики, стопы бумаги для записок и для принтера.
Под всем этим я обнаружила конверт из фотомастерской – проявленные фотографии, штук двадцать. На всех фотографиях – свадьба Пейтон. Я внимательно перебрала их одну за другой.
– Я отдала брату Робин целый ящик с ее фотографиями, – сказала Эшли. – Но этих фотографий не заметила. Помнишь, на свадебном вечере на столах лежали дешевенькие одноразовые фотоаппараты – бери и пользуйся, а в конце вечера сдай для проявки хозяевам. Надо полагать, Робин фотоаппаратик сунула себе в сумочку, а потом снимки проявила.
– Может быть, может быть, – сказала я раздумчиво. – Вот только одно меня смущает…
– Что? Что? – сразу заволновалась Эшли.
С ней надо быть осторожнее, не провоцировать: так напряжена – того и гляди забьется в истерике!
– Вряд ли снимала именно Робин, – промолвила я. – Она на многих фотографиях. И люди на снимках не позируют. Стало быть, снимки делались скрытно, без спроса.
Я еще раз перебрала всю пачку. Две фотографии Пейтон в ее роскошном свадебном платье.
Еще фотография – Пейтон в саду особняка в вечерних сумерках страстно целуется с Дэвидом.
На других снимках – гости беседуют, танцуют. Снята каждая из подружек невесты.
Стоп.
Сняты все подружки невесты – за исключением одной.
– Похоже, снимала не Робин, а Джейми, – сказала я. – Одной только Джейми нет на снимках. И теперь я вспоминаю – у нее в тот день был собственный фотоаппарат. Крохотный «Никон» со всеми возможными наворотами. Помню, я даже пошутила, что ей не стоит оставлять без присмотра такую дорогую игрушку.
– Ну и что из этого всего следует? – спросила Эшли и тут же ахнула: – Боже мой! Все понятно! Джейми попросила Робин спрятать у себя эти снимки!.. Вот-вот, я же говорила! Разве это не странно? И на свадьбе было что-то странное – Джейми это обнаружила, рассказала Робин и отдала ей снимки!
Эшли забегала по комнате, смешно потряхивая головой – как собака со старым тяжелым башмаком в пасти.
Но она права: было что-то нехорошее в том, что Джейми прятала свои фотографии у Робин. И слово «прятала», наверное, вполне уместно. Не того качества фотографии, чтоб их дарить или хотя бы дважды разглядывать. Да и лежали они как спрятанные – под другими бумагами. Эшли, к примеру, их даже не нашла.
Пока Эшли носилась по комнате с воображаемым башмаком во рту, я внимательно рассмотрела конверт. Название и адрес фотомастерской в восточном Манхэттене. Как раз там и жила Джейми. Стало быть, именно она проявляла снимки. А потом зачем-то привезла подруге в Гринвич.
– А почему бы не предположить, – сказала я, – что снимки просто не нравились Джейми или стали ей неприятны – после всех обид со стороны Пейтон. Вот она и отдала их Робин, которая более склонна к сентиментальным воспоминаниям.
Мне самой эта версия показалась слабой. А Эшли даже не прекратила нервно расхаживать по комнате.
– Нет, тут больше, – бросила она через плечо. – Тут больше. Джейми увидела то, что не должна была увидеть. Поэтому и спрятала фотографии у Робин. Она чуяла опасность.
– Эшли, хватит мелькать! Успокойся.
Я запихнула конверт с фотографиями в свою сумочку.
– Раз я обещала во всем разобраться – разберусь, – сказала я голосом солидной тети – тем голосом, которым я обычно разговариваю с детьми. – Ты, случайно, не подскажешь, как мне связаться с двумя другими подружками невесты?
– Пруденс живет в Лондоне – туда послали работать ее мужа. Впрочем, она была старшей подружкой – возможно, это ее исключает из… из очереди. А что касается Маверик, она в Нью-Йорке. Именно ее агентству Пейтон поручила рекламно-информационное освещение работы своей фирмы. Где Маверик живет и как с ней связаться, понятия не имею. Но достаточно спросить Пейтон или найти в справочнике агентство «Маверик пиар».
Тут я предложила спуститься и ехать в «Айви-Хилл».
Хотя я уверяла Эшли, что нечего гнать волну, находка фотографий меня саму разволновала. Вполне вероятно, что Джейми действительно увидела во время свадьбы нечто из ряда вон.
И даже зафиксировала это на пленку.
И вынуждена была прятать фотографии.
И поделилась информацией с Робин – поставив и ее под удар.
Эта логическая цепочка выглядела убедительно. Два убийства – ее «нормальное» завершение.
Однако что могла увидеть Джейми на свадьбе добропорядочной Пейтон с нудным биржевиком Дэвидом?
Это ведь не гулянка какого-либо мафиози, на которой можно такое подглядеть или подслушать, что у хозяев один выход остается – тебя ногами в цемент и в реку!
Я даже не могу сказать, что я терялась в догадках. У меня не было никаких догадок. Ни одной.
Я сама только что видела эти фотографии. Совершенно невинные.
Мы договорились с Эшли, что каждая поедет в своей машине. Ее была припаркована неподалеку от моей – на задах мэрии.
Я села в свой джип и ждала, пока Эшли закидывала несколько сумок с образцами обивочного материала на заднее сиденье «мерседеса».
Вдруг рядом с Эшли – словно из-под земли вырос – появился высокий блондин лет тридцати пяти и заговорил с ней. Явно не какой-нибудь опасный проходимец. На блондине были дорогое синее строгое пальто и клетчатый шарф – униформа дельца высокого полета.
Эшли выслушала его с надменным выражением лица, затем скорчила презрительную мину, сердито отрицательно замотала головой и что-то сказала. Возможно, это сосед, и у них перепалка из-за места парковки. Так или иначе, Эшли быстро села в «мерседес» и захлопнула дверцу. А тип в синем пальто двинул к своей машине – в черных полуботиночках по местами глубокому и грязному снегу.
Ферма Пейтон находится в самой северной части города – ее иногда называют Задворками.
На этих Задворках стоят особняки мультимиллионеров и конюшни – многие местные толстосумы сдвинуты на конном спорте.
До фермы пришлось добираться целых двадцать минут – дороги из-за снега не в лучшем состоянии, да и пригородные улицы в этот час забиты машинами.
В «Айви-Хилл» я когда-то была, но успела забыть, насколько ферма хороша. А под слоем свежего снега ферма была словно с рождественской открытки – кажется, в жизни такого не бывает, только в фантазии художников!
В прежние времена ферма занимала огромнейший участок земли. Ныне все было распродано под чудовищных размеров виллы.
Пейтон принадлежали лишь акров пять, но именно на них стояли старые постройки: старинный белый деревянный фермерский дом, который теперь использовался как офис; здоровенный сарай или амбар из красного кирпича, где разместились склады и кухня для обслуживания обедов и кулинарная школа; серый амбар размером поменьше, где находились кулинария для гурманов и магазин – тот самый, которым некогда заведовала Робин; и, наконец, высокая деревянная силосная башня.
Автостоянка была заполнена только на четверть, и мы с Эшли поставили свои машины рядом. Вытащив сумки с заднего сиденья «мерседеса» и ногой прикрыв дверцу, Эшли локтем показала мне в сторону силосной башни.
– Я вначале туда. Там, собственно говоря, декоратору делать особенно нечего. Но я хочу, чтобы стены выглядели классно. К тому же я подыскала чудненький материал на подушки для мягкой мебели.
– Давай я закончу свои дела в кухне и загляну к тебе в силосную башню, – предложила я.
– Не стоит, – сказала Эшли. – Там грязища и все вверх дном. Перестройка в основном закончена, рабочие уже ушли, однако беспорядок еще тот. Я просто по-быстрому проверю, как гармонирует цвет стен и цвет подушек, и сама приду в кухню. В силосной башне я не задержусь – одной там не очень-то приятно. Всегда у меня мурашки по телу.
Тут я ее спросила про типа в синем пальто.
– Это был Брейс Аткинс, собственной персоной. Бывший муж Робин. Вдруг пожелал забрать ее вещи. Очень рассердился, когда я сказала, что все уже сгреб ее братец.
И, нисколько не щадя своих тысячедолларовых кожаных сапожек, она торопливо зашагала с сумками в руках в сторону силосной башни – по снегу, который здесь уже был смешан с грязью. Я пошла в другую сторону – к большому красному амбару. Что-то влажное коснулось моего носа – опять снег!
Проходя мимо окон серого амбара – того, что поменьше и где расположен магазин, – я видела, как молоденькая продавщица обслуживает покупателя.
До большого свежевыкрашенного амбара было рукой подать.
Там располагалась просторная кухня, на которой суетилось полдюжины работников. Массивные сосновые шкафы, кирпичный очаг, суперсовременные плиты и печи, несколько огромных стальных холодильников – словом, старина приветствует модерн, колониальные времена встречаются с двадцать первым веком.
Пейтон с парой помощниц работала в блоке разделки мяса. Заметив меня, она помахала мне рукой: иди сюда!
– Приветик! – ласково сказала она, отложила нож и обняла меня локтями – чтобы не запачкать.
Даже за работой в кухне она выглядела чудесно. Длинные гладкие волосы – светлые с легкой рыжиной – собраны заколками в тот изысканный французский кренделек на затылке, который стал ее фирменным знаком. На ней были зеленое свободное платье в стиле Дианы фон Фурстенберг и белый фартучек. Я с удивлением отметила, что со времени свадьбы Пейтон прибавила в весе – по меньшей мере фунтов десять – пятнадцать. А может, она беременна?
– Вы, наверное, помните Бейли Уэггинс, – сказала Пейтон своим помощницам. – Бейли, это моя кузина Филиппа – возможно, вас знакомили на свадьбе. А это Мэри, наш главный администратор. Завтра у нас вечеринка – так что всем приходится засучить рукава, невзирая на чин.
Я пожала руки обеим женщинам.
Мэри было на вид лет сорок. Стандартная гринвичская выпускница частной школы – слегка непонятного пола, ветхозаветный пучок на затылке, никакой косметики, морщины от грубого загара.
Не из всех богатых девочек получаются Эшли и Пейтон.
Кузину Филиппу, толстенную коротышку, я действительно помнила – зеленоглазая блондинка, как и Пейтон, только блондинка платиновая. На свадьбе она поразила меня диковинным сочетанием надменности и злой, ядовитой униженности: она явно понимала, что ей в отличие от двоюродной сестры такого Дэвида никогда не захомутать.
