Текст книги "Чужая жена"
Автор книги: Кэтрин Скоулс
Жанр:
Прочие любовные романы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)
Наконец следопыт выпрямился.
– Здесь был грузовик, – сказал он, ткнув пальцем в развороченную землю. – Грузовик остановился, и к «лендроверу» подбежали люди. Можно увидеть опечатки их следов.
Несмотря на напряженность этой минуты Мара не могла не заметить, как тот коверкал слово «отпечатки». Она несколько раз слышала, как Джон поправлял его, но тот отказывался исправляться.
Следопыт указал на беспорядочные слабые оттиски на рыхлой поверхности:
– Опечатки стали глубже. Ее несут к грузовику. На одних – обувь, другие – босы.
Мара не отрывала от него глаз, теряясь в мучительных догадках, в ожидании, что он скажет еще. Согнувшись, тот коснулся птичьего помета посреди отпечатка ноги.
– Это было уже сегодня, после того как взошло солнце.
Мара повернула голову в одну сторону, потом в другую, глядя на дорогу.
– Ты поможешь проследить, куда направился грузовик?
Старый следопыт пренебрежительно махнул рукой.
– Зачем? Я знаю этот грузовик. У него три старых колеса. Одно новое. И это… – он тронул носком отпечаток ботинка, – это принадлежит Джозефу.
– Джозефу, – эхом повторила Мара. – Хорошо, идем.
– Кто такой Джозеф? – спросил Карлтон.
Мара уже шла к своему «лендроверу», махнув рукой остальным, чтобы они следовали за ней.
– Он работает в госпитале при миссии…
Быстрым шагом Мара пересекла компаунд, игнорируя любопытные взгляды пациентов и направляясь к единственной наблюдавшейся поблизости медсестре, молодой африканке в бело-розовой униформе. Медсестра колдовала у дровяной печи. Из горшка с кипящей водой двумя парами зажимов она вытягивала сцепившиеся хирургические инструменты, со звоном опуская их на ткань, расстеленную поверх поддона.
– Сюда не привозили мцунгу? – спросила у нее Мара.
– Белая женщина здесь, – ответила медсестра на суахили. – Доктор как раз ее и спасает.
На миг Мара застыла в оцепенении, пытаясь вникнуть в смысл ее слов. Следовало ли понимать «спасает» как «занимается ею», или все и впрямь обстояло так плохо, что пациентку нужно было спасать?
– Где она? – стараясь не вдаваться в тонкости перевода, спросила Мара.
Медсестра, словно указкой, повела окровавленным зажимом в сторону главного корпуса.
На бегу кивнув Карлтону, в ожидании переминавшемуся с ноги на ногу у «лендровера» вместе с Кефой и следопытом, Мара помчалась к входу в главный корпус. Взбегая по крутым ступенькам, она почувствовала за спиной дыхание Карлтона. Тяжелую зеленую дверь они толкали уже вместе. На правах леди Мара проскользнула внутрь первой.
Воздух в вестибюле, казалось, был настоян на особых больничных запахах. Он пропах дезинфицирующими средствами, а также влажным цементом и известкой. За всем этим угадывались приглушенные запахи человеческого тела. Свежевыбеленные коридоры уходили куда-то вдаль по обе стороны от входа. По какому из них бежать, Мара не знала. Как-то раз ей довелось побывать в отделении неотложной помощи – клиент поранил руку, и ему накладывали швы, но было это больше года тому назад, и в суматохе было не до того, чтобы запоминать дорогу. По наитию она свернула влево, все так же чувствуя за спиной Карлтона, который разве что не дышал ей в затылок. Но не успела Мара пройти и десяти шагов, как где-то позади послышался громкий мужской голос. И хотя слов было не разобрать, узнаваемый английский каданс безошибочно подсказал направление. «Сюда», – разворачиваясь на каблуках, сказала она.
По мере приближения к палате, из которой доносился голос, Мара стала улавливать слова и узнала говорившего. Собственно, в больнице этот уверенный тон мог принадлежать только одному человеку – мужу Хелен, доктору миссии Тони Хемдену. Они остановились в открытых дверях, заглядывая внутрь.
Доктор Хемден в белом халате склонился у дальней койки. Заглядывая ему через плечо, рядом стояла медсестра-африканка. Ее белоснежная униформа на (фоне черной кожи и волос слепила до рези в глазах. Оба они заслоняли собой койку, к которой невольно был прикован взгляд, но в просвете Мара заметила тонкую, словно матовую, руку поверх синего больничного одеяла.
– Она здесь, – шепнула Мара Карлтону.
Доктор Хемден обернулся на шепот и кивнул Маре. Она на цыпочках проскользнула в палату, краем глаза успев заметить, что остальные койки не заняты; более того, большинство даже не застелены – голые, без матрасов, они казались то ли остовами, оставленными здесь как напоминание о скоротечности жизни, то ли клетками в ожидании будущих узников.
– Как она? – одними губами спросила Мара, подойдя ближе. – Мы нашли «лендровер».
Доктор Хемден отступил в сторону. На какой-то миг Маре почудилось, что ноги у нее стали ватными. Она не сразу узнала лицо, покоившееся на подушке. Один глаз заплыл в бордовой окружности от брови до скулы. Нижняя губа треснула посередине. На некогда безукоризненной коже виднелись темные кровоподтеки вперемешку с порезами, смазанными красным антисептиком. Пышные волосы были острижены с одной стороны, открывая длинный глубокий порез, прихваченный темной нитью, отчего казалось, будто у кровавого желоба кормушки пируют мухи. Остатки волос были собраны в две опрятные косички.
Мара перевела взгляд на неповрежденный глаз, прикрытый веком в опушке ресниц – вот и все, что напоминало прежнюю Лилиан. Мара заслонила рот рукой:
– Что с ней?
– Трещины в двух ребрах, – ответил доктор Хемден. – Ушиб коленной чашечки – в ней было полно крови. Я ввел иглу и откачал кровь, насколько это удалось, но нужно будет повторить. Сейчас я дал ей успокоительное – закончится действие анестезии, и боль будет чувствительной. Множественные порезы и гематомы, но это пройдет без особых последствий. Единственный шрам, который будет заметен, – на голове, но он будет скрыт под волосяным покровом. А зубы – те и вовсе в порядке. Кстати, она только и спрашивала, что про них.
Мара испытующе посмотрела на него: знал ли он, что за пациентка перед ним, или попросту сделал для себя вывод, что любую женщину в силу ее природы прежде всего волнует, что у нее с лицом?
– Кроме того, – как ни в чем не бывало, бесстрастно продолжал доктор Хемден, – у нее сильная головная боль, что может быть следствием сотрясения мозга. Но в данных обстоятельствах трудно сказать точно. Это может быть вульгарный похмельный синдром.
Когда он перевел взгляд с Мары на Карлтона, его глаза осуждающе сузились, словно тот потакал ее пагубной страсти.
– Она призналась, что пила в отеле – и, как по мне, выпила немало. Должно быть, авария случилась прошлым вечером. Джозеф наткнулся на нее сегодня на рассвете, когда ехал на своем грузовике в Кикуйю. – Том бросил быстрый взгляд на неподвижную фигуру, распластавшуюся на кровати. – Ей очень повезло. Все могло быть гораздо хуже.
– С ней все будет в порядке? – требовательно спросил Карлтон.
– Поправится, – ответил доктор Хемден.
Карлтон облегченно прикрыл глаза:
– Слава Богу.
Взгляд Мары был прикован к изножью кровати, где лежала аккуратно сложенная блузка, сшитая, как показалось ей, из ткани «под леопарда» – такие блузки женщины обычно выбирают для сафари. Немного погодя до нее дошло, что это уже виденная ею желтая шелковая блуза Лилиан, а «леопардовый принт» на ней – не что иное, как пятна крови. Эту блузу Мара запомнила потому, что заметила ее на вешалке в рондавеле Лилиан, не смогла удержаться и тайком ото всех погладила пальцами вышитую на кармашке монограмму «Кристиан Диор». Это случилось еще тогда, когда она отчаянно завидовала Лилиан, думая, что у той есть все, что нужно человеку для счастья…
В комнате повисла тишина, прерываемая лишь скрипом карандаша, которым медсестра-африканка водила по планшету. Стоя над ней, доктор наблюдал через плечо. Карлтон склонился над Лилиан и, прищурив глаза, вглядывался ей в лицо.
Проследив за его взглядом, Мара почувствовала, как ее сердце сжалось от сострадания. Ранимость, которую она и раньше чувствовала в Лилиан, сейчас приобрела телесные очертания: неподвижная фигурка в белой комнате в обрамлении решеток кровати. Лилиан походила на обиженного или даже побитого ребенка, нелюбимого и всеми покинутого.
– И что теперь будет? – спросил Карлтон.
– К счастью, у нас была возможность поместить ее здесь одну. Женские палаты переполнены. Это помещение предназначено для детей, его только что закончили. – Доктор махнул рукой в сторону памятной дощечки, прибитой к дальней стене: «Дар жителей Бексхилл-он-Си». – Она может побыть здесь, пока мы не перевезем ее куда-нибудь подальше.
– Подальше? – удивилась Мара. – Куда?
– Лучше всего в госпиталь принцессы Елизаветы в Найроби. Джозеф свяжется с БМА. – Доктор Хемден повернулся к Карлтону. – БМА – это «Братство миссионерской авиации». Возможно, им удастся прислать за ней самолет. Но вам придется за него заплатить. Я полагаю, вас это устроит?
– Да, конечно, – согласился Карлтон. – Все, что вы посчитаете нужным.
Несмотря на слова согласия, Мара уловила в его голосе неуверенность. Ей не нужно было видеть его лицо, чтобы понять, о чем он думает. Если Лилиан объявится в аэропорту Найроби – да и, если уж на то пошло, в любом другом аэропорту, – новость разлетится молниеносно. Со всех сторон налетят жадные до сенсаций фотографы и репортеры. Им не составит труда пронюхать о событиях в отеле Кикуйю. Мысленно Мара уже видела заголовки. «Пьяная голливудская звезда пострадала в автокатастрофе». И крупным планом лицо Лилиан, такое, как оно сейчас…
Во что бы то ни стало, нужно было уберечь ее от всего этого.
– Неужели и впрямь так уж необходимо ее перевозить? – спросила Мара. – Разве вы не можете присмотреть за ней здесь?
Она знала, что доктор Хемден – хирург и терапевт очень высокой квалификации.
Карлтон заговорил прежде, чем тот успел ответить.
– Конечно же, безопасность Лилиан имеет первостепенное значение. Но я уверен, что она предпочла бы остаться здесь. Конфиденциальность очень важна для нее. Я не знаю, отдаете ли вы себе в этом отчет, но эта женщина чрезвычайно известна. Знаменита, если уж на то пошло.
– Я знаю, кто она, – оборвал его доктор Хемден. – Именно поэтому я хочу, чтобы ее перевезли отсюда. У меня было множество пациентов, состояние которых было куда тяжелее, чем у нее, но мой госпиталь – не место для кинозвезды.
Он замолчал, взгляд его скользнул к открытому окну. Из компаунда до них доносился детский плач; вернее, даже не плач, а хныканье ребенка, который болен уже давно и, смирившись с болезнью, признает свое поражение. Проследив за его взглядом, Мара увидела Хелен – она мелькала в толпе амбулаторных больных. Мара догадалась, что она, должно быть, объясняет больным, что доктор задерживается из-за непредвиденных неотложных обстоятельств. Хелен выглядела как обычно: опрятная, спокойная, расторопная.
– Для начала, кто будет ей готовить и стирать ее вещи? – спросил у Мары доктор Хемден.
Карлтон перевел на нее недоумевающий взгляд.
– Здесь, в бушах, больницы вроде этой не могут обеспечить питание, – пояснила Мара. – Еду приносят родственники больных.
Она повернулась к доктору:
– Если я смогу организовать необходимую помощь, вы позволите ей остаться?
Доктор помолчал, словно мысленно спорил сам с собой, затем кивнул:
– Хорошо. Но я хотел бы еще раз уточнить: мой персонал не может предоставить ей особый уход.
– Спасибо. Мы вам очень признательны, – за всех поблагодарила Мара, лихорадочно пытаясь сообразить, кто из деревни мог бы присматривать за Лилиан. Может, жена Кефы? Мара попыталась представить Эдину на сиденье «лендровера», с трудом удерживающей в подоле набор миниатюрных тарелочек для Лилиан, – она сочтет это нелепым. Да и ее знания английского, правду сказать, недостаточно для общения с актрисой. Мара закусила нижнюю губу, тщетно пытаясь найти другой выход. Затем вновь выглянула в окно.
– Погодите минутку.
Она метнулась из палаты на улицу и мгновение спустя уже стояла у старого фигового дерева рядом с Хелен.
Хелен удивленно обернулась:
– Быстро же вы добрались! Джозеф выехал к вам не более часа назад.
– Мы приехали не из приюта. Мы уже были в дороге, искали ее со следопытом, – ответила Мара. – Он и направил нас сюда.
Хелен покачала головой:
– Да-да… Бедняжка. Я видела, когда ее заносили. Надеюсь, за ней пришлют самолет. Наш госпиталь ничем не напоминает то, к чему она, должно быть, привыкла.
Представив себя на месте звездной пациентки, она обвела взглядом окружающую ее обстановку.
– Она хочет остаться здесь, – решительно сказала Мара, убеждая себя, что хоть Лилиан ни словом не обмолвилась об этом, ее желание было бы именно таким. В конце концов, ее карьера зависела именно от того, удастся ли сохранить аварию в тайне.
– Вы уверены? – спросила Хелен. – Я не думаю…
– Послушай, – положив руку ей на плечо, решительно перебила Мара. – Сколько вам не хватает денег на авиабилеты, чтобы свозить детей в Англию?
Хелен озадаченно посмотрела на нее.
– Много, – наконец вздохнула она. – Пятьсот фунтов стерлингов. Мы уже об этом и не думаем. Девочки расстроились, конечно, но они все понимают. Глупо было даже мечтать об этом. Мы нигде не сможем достать столько денег.
– Сможете, – сказала Мара. – Лилиан нужен кто-то, кто смог бы готовить для нее, стирать и, возможно, делать еще кое-какие мелочи. Она щедро заплатит.
Хелен нахмурилась:
– Я не смогу брать с нее деньги.
– Еще как сможешь, – уверила ее Мара. – Она очень богатая женщина. Поверь мне, остаться здесь для нее куда важнее, чем сэкономить каких-то жалких пятьсот фунтов.
Глаза у Хелен расширились.
– Не может быть!
– Еще как может!
– Но я не смогу запросить с нее так много, – в сомнении протянула Хелен.
Мара отмахнулась:
– Тебе это и не нужно, я сама попрошу. Если, конечно, у тебя найдется для нее время.
В глазах у Хелен зажегся огонек.
– Найдется. Конечно, найдется.
Мара улыбнулась:
– Вот и договорились.
Вернувшись в палату, Мара обнаружила, что Лилиан уже разбудили и доктор Хемден осматривает ее колено.
– Похоже, у вас разбита коленная чашечка, – говорил он. – Но этого мы с вами не определим до тех пор, пока не спадет опухоль.
Мару поразила прозвучавшая в его голосе нежность. Ни былой раздражительности, ни вполне простительного нетерпения человека, у которого впереди напряженный рабочий день.
Незаметно, чтобы не мешать врачу, она прокралась поближе и встала рядом с Карлтоном. В то же мгновение Лилиан повернула голову. Их взгляды встретились. Здоровый глаз Лилиан наполнился влагой, ресницы дрогнули, и, перетекая через край, слезы заструились по виску.
– Простите, простите меня, – сказала Лилиан, неловко шевеля разбитыми губами. – Теперь все пропало, и это из-за меня! – Она закрыла глаза и откинулась на подушку, зарываясь в нее поглубже, будто хотела исчезнуть. Слезы, пробивая русло на виске, скатывались к волосам, словно лесной ручей. Пятна бордового антисептика на щеках размазались, превратив некогда прекрасное лицо Лилиан в подобие пугающей африканской маски.
Вглядываясь в ее неузнаваемое после аварии лицо, Мара не могла избавиться от ощущения, что видит перед собой внезапно обнажившиеся внутренние раны Лилиан, те самые, которые помогли ей состояться как актрисе и… подтолкнули к алкогольному забытью. Мара почувствовала, как у нее самой к горлу подступили слезы. Повинуясь порыву, она коснулась израненной щеки Лилиан и нежно провела ладонью по беспомощно детской косичке.
– Вы только не волнуйтесь, – как можно убедительней сказала она, – все как-нибудь образуется.
Она оглянулась на Карлтона, взглядом требуя, чтобы тот подтвердил ее слова.
– Никаких сомнений, – послушно кивнул он. – Мы что-нибудь придумаем. Я свяжусь с Лос-Анджелесом. Глядишь, и получим отсрочку…
«Отсрочка» – это слово ласкало слух, заставляя забыть обо всех неприятностях. На какой-то миг Маре представилось, что все так и будет: съемочная группа будет все так же жить в приюте, пока Лилиан не поправится, а это займет не одну неделю. Но она тут же оборвала себя – куда разумней для всех было бы вернуться домой до тех пор, пока не возобновится съемка.
В любом случае, как она теперь понимала, Питер останется в ее жизни дольше, чем вся съемочная группа.
– Вы желаете передать ее вещи? – вмешался в ход ее мыслей доктор Хемден. – На самолет, одним рейсом вместе с ней?
Мара покачала головой:
– Она остается. Я уже нашла, кто будет за ней присматривать.
– Однако быстро вы, – хмыкнул доктор Хемден, то ли не догадываясь, то ли делая вид, что не догадывается, что речь идет о его жене. – Так или иначе, мы вернемся к этому разговору завтра, а сейчас – дайте больной хоть немного отдохнуть. Ей нужно побыть одной.
В его голосе звучала непререкаемая уверенность врача, который лучше всех, включая пациента, знал, что тому нужнее всего, даже если это касалось такой личности, как Лилиан.
Чтобы выздороветь, ей нужен покой. А еще лучше – бегство. Бегство из ее прошлой жизни.
Мара с благодарностью взглянула на Карлтона, шепнув ему «спасибо».
Пожелав Лилиан скорейшего выздоровления, Мара потянула Карлтона к выходу. Спокойная уверенность и сострадание, исходившие от доктора, казалось, наполняли одинокую палату Лилиан светом. В этом свете Мара смогла по-новому оценить окружающую обстановку. Простая белая комната была не только местом, где Лилиан сможет оправиться от ран. Она была прибежищем, где актриса сможет обрести покой, укрывшись от настигающего ее повсюду безжалостного к ней мира.
Мара и Карлтон пошли к «лендроверу». Кефа и следопыт ждали их на месте, поглощенные беседой с медсестрой, которая кипятила во дворе хирургические инструменты. Солнце уже стояло высоко, палящими ладонями лучей обжигая обнаженные плечи Мары. Краем глаза она поглядывала на Карлтона – тот двигался, словно несмазанный робот.
Поотстав, вскоре он и вовсе остановился.
– Вот и все, – сказал Карлтон, ни к кому, собственно, и не обращаясь. – А ведь оставалось совсем немного…
Мара в замешательстве посмотрела на него.
– О чем вы?
– Это конец. Фильм нам уже не доснять.
– Но ведь вы уверяли, что договоритесь об отсрочке… позвоните кому-то в Лос-Анджелес…
Карлтон махнул рукой в сторону больницы, приютившей Лилиан.
– Должен же я был хоть что-нибудь сказать. Но этого, – он мотнул головой, – этого страховка не покроет! – Он горько усмехнулся. – Если бы была буря или, скажем, случилась любая другая неприятность – пожалуйста. Я смог бы потребовать деньги на непредвиденные расходы и доснять все позже. Но по поводу Лилиан была сделана особая «оговорка об исключении».
На миг он замолчал. Затем, подражая сухому стилю страхового полиса, подытожил:
– Страховая компания не берет на себя ответственность за какие-либо события, вызванные или являющиеся результатом злоупотребления алкоголем. – Карлтон покачал головой. – Конечно, мы рисковали, когда предложили роль именно Лилиан. Но это была ее роль, и она это доказала. Да и мне хотелось вновь увидеть ее в работе. Я ведь был искренне уверен, что она справится.
Карлтон говорил тихо, обращаясь больше к самому себе, чем к собеседнику. Казалось, это были мысли вслух, и Маре приходилось прислушиваться, но она поняла одно: для него это и впрямь крах. Пока все занимались Лилиан, переживая за нее, вопрос о том, что будет с фильмом, отошел на второй план. Мара смутно догадывалась, что последствия аварии скажутся на всей съемочной группе, но ведь Карлтон на то и был Карлтон, чтобы придумать, как спасти положение. И вдруг оказалось, что и он бессилен – съемок больше не будет.
Повисла гнетущая тишина. Мара не знала, что сказать. Потом вспомнила:
– А как же те люди, о которых вы упоминали, те, кто был готов доснять фильм, хоть и в зоопарке?
– А-а-а… поручители, – протянул Карлтон. – Что ж, они и впрямь могли бы доснять оставшиеся сцены как-нибудь потом. Но к тому времени мой контракт со студией будет уже расторгнут. У киношников такой контракт называется «деньги по предъявлению пленки». До оговоренного срока я должен предоставить фильм – и мне дадут деньги. Если же я не выполню свою часть договора, тогда… скорее всего, поручители договорятся с инвестором и мне вчинят иск хотя бы на том основании, что я взял на главную роль актрису, по поводу которой в страховом полисе была сделана оговорка об исключении. Проще сказать, я влип. И влип по-крупному. – Карлтон замолчал, глядя себе под ноги. – И лишь в одном я уверен – нашему ранчо можно сказать «прощай». Ранчо оставили нам родители. Для фильма нужны были деньги, и я взял в банке кредит под залог недвижимости. – Он внезапно осип, словно сорвал голос. – Долгое время это ранчо переходило от Миллера к Миллеру. Мы с Леонардом арендуем жилье в Лос-Анджелесе, но по-настоящему чувствуем себя дома только в Рэйвэн-Хиллз.
Приглушенная боль в его голосе напомнила Маре о Джоне. Такая же нотка звучала и в его голосе, когда он обсуждал с ней отчаянно-дерзкие планы по спасению приюта. Она понимала, о чем сейчас думает Карлтон: он, как наяву, уже, наверное, видел судебных исполнителей, которые пришли опечатывать дом. Понимала она и то, что утешить его нельзя. Поэтому Мара просто махнула рукой и кивнула Карлтону, давая знак продолжать. В любом случае, как ей казалось, если над головой сгущаются тучи отчаяния, то лучшее, что можно сделать – это просто идти вперед. Ко всем бедам недоставало еще видеть Карлтона, всемогущего, всезнающего Карлтона, в таком подавленном состоянии, в каком недавно пребывала она сама. Ведь именно ему в первый же вечер по прибытии съемочной группы она нажаловалась на жизнь: и на то, что приют на грани банкротства, и на то, почему она, жена охотника, дома одна, в то время как муж далеко. Сейчас, идя рядом с ним, она вспомнила его слова.
«Все образуется так или иначе, – сказал Карлтон с уверенностью человека, которому известна суть вещей. – Что нам не дано, так это знать, как и когда это случится. Но так происходит всегда, и происходит неожиданно».
Мара хотела было напомнить ему его собственные слова, но, взглянув на него, поняла, что сейчас не время и не место.
Сейчас на его лице было написано: в сказки со счастливым концом он больше не верит.