Текст книги "Чужая жена"

Автор книги: Кэтрин Скоулс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Мара в сомнении нахмурилась:

– Даже не знаю, как вы себе это представляете.

Доди резко отставил свой стакан – жестом, рассчитанным на то, чтобы привлечь всеобщее внимание.

– Позвольте я поясню. Я представляю Министерство информации. Министр лично выразил поддержку проекту. Правительство заинтересовано в том, чтобы весь мир узнал о Танзании как о стране, где бизнесу помогают развиваться. Поэтому мы не желаем слышать ни о проволочках, ни о внезапно возникших трудностях. Мы все будем рады узнать, что проблемы наших друзей успешно разрешились. Президент будет доволен, когда фильм выйдет на экран. – Он наклонился к Маре. – Мистер Кабея сможет оценить вашу готовность к сотрудничеству.

Маре не нужно было объяснять дважды. После провозглашения независимости президент Джулиус Ньерере[6]6
  Джулиус Камбарадже Ньерере (1922–1999) – первый президент Танзании. (Примеч. ред.)


[Закрыть] выразил готовность поддержать белых танзанийцев, которые остались – таких, как Джон. Мистер Кабея лично предоставил Джону разрешение на охоту при новом режиме. Теперь пришло время вернуть долг.

Мара медленно кивнула. Не успела она и слова сказать, как Карлтон пересек комнату и пожал ей руку:

– Договорились. Вы не пожалеете, обещаю! Мы переедем в течение трех дней и начнем съемки еще через день. Времени на проволочки у нас нет.

Он принялся обсуждать с Доди подготовку к переезду. Мара же, делая вид, что вслушивается в разговор, мыслями витала где-то далеко. Представив себе, как она на кухне выдает персоналу давно задерживаемую зарплату и говорит им, что они могут привести своих детей для временной работы, Мара почувствовала радостное возбуждение. Затем она свяжется с оруженосцем Джона, который уже два месяца прозябал без работы. Потом поедет в Кикуйю и расплатится со всеми долгами… а затем устроит грандиозный поход по магазинам. Мысли ее летели, опережая одна другую. Столько всего нужно было сделать, и все это задолго до того, как вернется Джон.

Карлтон направился к дверям. Это привлекло внимание Мары, и она вскочила.

– Погодите минутку! – сказала она. Затем остановилась, пытаясь облечь свои мысли в слова. Она никогда не обсуждала материальную сторону с клиентами. Никогда этого не делал и Джон. Со счетами всегда разбирался их агент в Дар-эс-Саламе. Существовала, конечно, такая вещь, как чаевые для охотника; они зависели от размеров и количества трофеев, но их давали негласно, в качестве признательности джентльмена джентльмену. Мара заставила себя забыть о сантиментах и представить, что она – одна из жен богатых клиентов. Казалось, те всегда знали, как попросить о том, что им хотелось. Она вздернула подбородок, как, она не раз это замечала, делали они, и распахнула глаза пошире. Ей удалось убедиться, что такое сочетание беспомощности и властности неизменно срабатывало.

– Мне придется попросить залог наличными, чтобы я могла обеспечить вас всем необходимым, – услышала Мара свой голос, холодный и уверенный. – В него будет включена стоимость продовольствия и спиртных напитков, а также частичная оплата комнат.

Она поспешно добавила:

– Конечно, потом появятся и другие расходы.

– Да, да, разумеется, – отозвался Карлтон. – Плата за использование натурной съемочной площадки. Плата деревенским жителям за право пользования собственностью. Обычное дело. Мы можем разобраться со всем этим, когда вернемся…

Он вынул из кармана увесистую пачку танзанийских шиллингов и принялся одну за другой отсчитывать купюры.

Глядя на все увеличивающийся ворох бумажек, Мара попыталась скрыть удовлетворение.

– Столько хватит? – осведомился Карлтон. Рука его лежала поверх банкнот. Он поднял голову и смотрел на Мару, словно вновь изучал ее – лицо, руки, тело, как будто она была частью сделки.

Женщина смущенно глянула на него, протягивая руку.

Улыбаясь, Карлтон кивнул и убрал руку с наличных:

– Все чудесно.

Доди вывел всех обратно на веранду. Проходя по ступенькам мимо унизанных шипами алоэ вера, Карлтон задержался возле белого черепа высотой около полуметра. Череп был аккуратно распилен надвое.

– Что это? – спросил американец, приседая рядом с ним.

– Голова слона, – отозвалась Мара. – Можно увидеть место, где были бивни.

Она нагнулась, чтобы указать на два зияющих отверстия.

– Зачем ее распилили надвое? – поинтересовался Карлтон, поглаживая гладкую отполированную дождем и ветром кость.

– Мой муж использует ее, чтобы показать клиентам, где находится мозг слона, – объяснила Мара. – Тогда они понимают, куда нужно целиться. Выстрел в голову – это самый надежный способ убить это животное. Но очень важно правильно выбрать, куда целиться.

Она наклонилась, чтобы указать на внутреннюю сторону черепа:

– Видите это углубление в форме удлиненного овала по центру? Как раз здесь и находится мозг. Он приблизительно такого же размера, что и буханка хлеба.

Мара сдержанно улыбнулась Карлтону улыбкой хозяйки сафари. Обычно в ее обязанности не входило давать подобные объяснения.

– Видите вот это место над мозгом, напоминающее соты? Сюда нужно целиться. Прямо сюда. – В то время как она говорила, перед ее мысленным взором вновь возникла картина: поваленные деревья на равнине. Женщина вновь почувствовала ярость, витающую в воздухе, и ее голос наполнился злостью. – Конечно, лучше всего целиться в лобную кость. Вы отсчитываете седьмую морщинку на носу и целитесь между бивнями. По традиции, стоит слону упасть, вы должны сначала отрубить ему хобот, чтобы убедиться, что животное не выживет и не вернется за вами. Я не могу точно сказать, чья это была идея – африканцев или наша…

Мара отошла, сложив руки в знак того, что речь окончена. Она заметила, как Доди и Карлтон обменялись взглядами.

– Ваш муж не терял времени даром – вы хорошо обучены, – сказал американец, расправляя плечи. Он вновь с любопытством взглянул на Мару.

– Джон Сатерленд – очень известный охотник, – отозвался Доди. – Мистер Кабея рассказал мне, что ему дважды был присужден трофей «Shaw & Hunter», а в охотничьем мире это кое-что значит. Кстати, Джон стал самым молодым охотником, который когда-либо удостаивался этой чести.

– Так, а что это за честь такая? – полюбопытствовал Карлтон.

– Это специальный приз, который присуждается Ассоциацией профессиональных охотников Восточной Африки тому, кто выследит для своего клиента необыкновенный трофей, – объяснил Доди. – Насколько мне известно, он присуждался всего семнадцать раз, и, конечно, его никогда не удостаивался африканец. – На мгновение его глаза сузились, затем лицо вновь стало непроницаемой маской. – Слыхал я, что европейцы называют эту награду «Оскаром» в охотничьем мире.

Карлтон удивленно поднял брови:

– Что ж, тогда мы попали в надежные руки.

– Так и есть, – кивнула Мара. Она повела всех с веранды вниз, вдоль домиков. Тень сомнения омрачила лицо Карлтона.

– Было бы неплохо, если бы вы смогли украсить как-нибудь жилище Лилиан, – сказал он. – Поставьте там вазу с цветами или что-нибудь в этом роде. Только не нужно желтых цветов. Она их не любит. О, и еще одно – у нее должны быть полотенца из одного набора. Ну, знаете, для рук и лица. Она очень привередлива в этом вопросе.

Он указал на первый рондавель:

– Отведите один для нее и один для Питера Хита. Они же одинаковые внутри?

Мара кивнула:

– Почти.

– Хорошо… это хорошо. Вы можете поселить нас с Леонардом вместе в одном из этих домиков. Первые десять лет жизни у нас была одна комната на двоих, так что ничего с нами не случится, если нам вновь придется жить вместе.

Подойдя к «лендроверу», Карлтон открыл дверцу со стороны водителя и указал Доди на пассажирскую. Затем, занеся одну ногу, замер, словно ему в голову вдруг пришло еще кое-что:

– Да, кстати, где здесь ближайшая посадочная полоса?

Мара молча взглянула на него, затем опустила глаза, делая вид, что поглощена изучением дверной щеколды. Ближайшая посадочная полоса находилась в миссии, как минимум в часе езды – и какой езды! – отсюда.

– Само собой разумеется, Лилиан и Питер прилетят на самолете, – сказал Карлтон. – И речи не может быть о том, чтобы они добирались сюда на машине – по таким дорогам!

Мара напряженно закусила нижнюю губу. Она видела, как шанс получить деньги исчезает так же быстро, как и появился. Внезапно ей припомнилось, как один очень богатый клиент добирался по воздуху – он посадил свой самолет прямо в саванне. Женщина указала в направлении равнины. Сквозь деревья на расстоянии виднелась золотая коса травы.

– Самолеты обычно приземляются вон там, – отозвалась Мара. – Я позабочусь, чтобы проверили полосу и подняли ветроуказатель.

Она мельком взглянула на Доди, практически уверенная в том, что он знает: все это выдумка.

Он едва заметно одобрительно кивнул и повернулся к Карлтону:

– Вы должны будете проинструктировать пилота, чтобы перед приземлением тот сделал круг над землей, давая людям знать, что пришло время отгонять животных.

– Да, конечно. Напомните мне, когда мы вернемся, – сказал Карлтон, тяжело опускаясь на сиденье «лендровера». Секундой позже ровно заурчал двигатель и машина тронулась, оставляя за собой облако красно-коричневой пыли.

2

Мара осторожно вела машину по главной улице Кикуйю, стараясь объезжать выбоины, одновременно лавируя между пешеходами, велосипедистами и разбитыми седанами. В зеркале заднего вида хорошо просматривался открытый кузов, а в нем – подпрыгивающие головы доброй дюжины африканцев, решивших прокатиться вместе с ней. Новости быстро пролетали расстояние между охотничьим приютом и деревней; пока Мара готовилась к отъезду, у парковки уже собралась небольшая толпа в предвкушении поездки. Их можно было понять: дорогу до «столицы» племени, до которой был день пути пешком, можно было преодолеть за каких-нибудь полтора часа.

Свернув в узкий переулок, Мара поехала вдоль ряда маленьких лавочек. Там торговали китенге; вывешенные на улице полотнища полоскались на ветру, соперничая за внимание покупателей. Внизу по улице виднелась пестрая сумятица торговых палаток и брезентовых навесов – городской рынок. Подъезжая к нему, Мара снизила скорость, а ее пассажиры стали торопливо собирать узлы и корзины, готовясь к высадке.

– Не отходите от меня, – строго-настрого наказала Мара двум мальчишкам, племянникам Кефы, переданным в ее распоряжение. Оба ютились, прижавшись друг к другу, на переднем сиденье, прильнув к окну и оставляя место посередине пустым. Мара пригласила одного из них пересесть поближе, но тот смущенно улыбнулся – он и мысли не мог допустить о том, чтобы сидеть рядом с белой леди.

– Да, мемсаиб, – дружно кивнули мальчики.

– Нам нужно многое купить, – пояснила Мара. Она взглянула на часы. Управившись здесь, в Кикуйю, она рассчитывала еще попасть в миссию и отправить радиограмму Джону через агента в Дар-эс-Саламе. Возможно, нужно было сразу ехать через Дар-эс-Салам, но тогда возникал риск попасть на овощной базар уже после его закрытия. А следующий базар будет только в субботу.

Мара вручила корзины и сумки мальчикам и повела их на рынок. В ноздри сразу ударил кисловатый запах незрелых фруктов, усиленный поднятой пылью и коровьим навозом. По уже через несколько шагов Мара забыла о запахах. Ее окружали разноцветные пирамиды овощей и фруктов, воздвигнутые на раскладных прилавках, а то и попросту выстроенные на расстеленной на земле мешковине. Главными торговцами в Кикуйю были женщины; отмахиваясь от мух, они важно восседали возле своего товара, судача друг с другом и перешучиваясь с покупателями.

На сей раз Маре пришлось пропустить обычный ритуал приветствия с каждой торговкой с обязательными вопросами о семье и видами на урожай и дотошным изучением ассортимента. Сегодня она едва ли не бежала вдоль рядов, тыча пальцем в удобоваримые на европейский вкус продукты. Вскоре корзина и сумки были набиты сверкающими на солнце бордовыми боками баклажанами, узловатыми клубнями кассавы[7]7
  Кассава – африканское название маниоки. (Примеч. ред.)


[Закрыть] и местной тыквы и маленькими пыльными клубнями картофеля, привезенного с высокогорья. Кроме того, Мара купила бочонок местных помидоров самых невообразимых форм и целые корзины лаймов и лимонов. Чтобы убедиться в свежести ананасов, она обрывала по нескольку жестких листьев, придирчиво разглядывала клинышки, вырезанные из арбузов, и пробовала мякоть гуавы на язык. Ее уговорили купить пау пау и пэшнфрут, а вот от манго она отказалась: какими бы свежими ни были плоды, она-то привыкла к терпкой и волокнистой разновидности манго с резким вкусом, который надолго остается во рту, но именно это, пожалуй, и не понравится американцам.

У каждой палатки Мара не торгуясь платила владельцу нужного товара самыми мелкими купюрами из тех, что выдал ей Карлтон. При всем при этом каждая торговка вынуждена была оббегать полбазара, чтобы наскрести монеток на сдачу. Мальчики споро таскали к «лендроверу» доверху груженные корзины, сгибаясь под их тяжестью.

– Бвана готовится к очень большому сафари, – так оценила происходящее торговка тыквами. Она как раз отсчитывала их поштучно, одновременно вгрызаясь в стебель сахарного тростника и отдирая жесткие волокна зубами.

– Вроде того, – не стала разубеждать ее Мара. – Приезжает много гостей.

Объяснять ей, что такое кино, было бы напрасной тратой времени – это невозможно понять, пока не увидишь своими глазами. Так решила про себя Мара и, распрощавшись, уже двинулась в путь, когда обнаружила, что одною из мальчиков нет с ней рядом. Она обвела взглядом толпу и увидела, что он все так же стоит, облокотившись на прилавок с тыквами, и о чем-то оживленно беседует с торговкой на местном наречии, при этом тыча пальцем куда-то в направлении административного квартала. На мгновение Мара растерялась, но тут же вспомнила, что где-то там есть подходящий зал, в котором время от времени крутят индийское кино. Побывать на сеансе индийского кино ей как-то не доводилось, но, судя по ярким афишам, всякий раз это был нешуточный замес страстей с невероятными приключениями и множеством песен и танцев. Торговка тыквами вначале недоверчиво качала головой, затем, видимо, прониклась услышанным и окликнула товарку из ряда напротив. Как ни быстро Мара обходила рынок, история, сопровождающая ее покупки, облетела ряды с такой же скоростью, если не быстрее. То там, то тут Мара улавливала слово «филми». «Филми американи мкубва», что означало то ли «большой американский фильм», то ли «фильм большого американца», она так и не поняла. В любом случае, зная Кикуйю, она догадывалась, что все от мала до велика вскоре будут знать о каждом из особых гостей Рейнор-Лодж больше, чем она сама. Мара озабоченно нахмурилась, вспомнив, что обещала Карлтону хранить все в секрете, но ее опасения быстро развеялись, – какая беда в том, что о фильме знают африканцы? Карлтон, несомненно, подразумевал журналистов и фотографов. А здесь таковых не имелось.

«Нью Танзания эмпориум» было угловым зданием на центральной улице Кикуйю. Узкий фасад был выкрашен в неуловимые пастельные тона, вроде начинки к мороженому или глазури на торте, и разукрашен вязью на хинди. Магазин был недавно переименован. Предыдущее название, «Колониальные товары», полностью закрасить так и не удалось, и оно по-прежнему угадывалось сквозь побелку. Из открытых дверей на Мару дохнуло густым запахом пряностей и горячей пищи. Она сразу вспомнила, что после завтрака на скорую руку у нее во рту и маковой росинки не было.

Пройдя сквозь висящий в дверях занавес из тростниковых палочек, она попала в полутемное помещение. Пробираясь сквозь ряды консервных банок, открытые мешки с кукурузной мукой, фасолью, чечевицей, арахисом, рисом, пшеничной мукой, Мара ощутила, как удушливый жар сомкнулся вокруг нее. Она прошла мимо еле работающего электрического вентилятора, прикрепленного к стене; он немного разгонял воздух, но тот, казалось, от движения становился еще горячее.

Не успела Мара достать список покупок, как из подсобной комнаты позади прилавка послышался голос:

– Да-да. Что вы хотели? Просто скажите и не задерживайтесь.

По хорошо поставленному голосу и знанию суахили Мара узнала жену хозяина.

– Бина! – отозвалась она. – Это я, Мара.

Массивная фигура протиснулась в дверной проем и стала за прилавком. На Бине было ярко-розовое сари с золотой вышивкой. Женщина улыбнулась Маре, обнажая гармонирующие с вышивкой золотые зубы.

– У меня есть деньги, – быстро сказала Мара. – Я хочу заплатить по счетам… и купить кое-какие продукты.

Улыбка Бины стала шире.

– Я уже слышала новости. – Она перешла на английский, на котором говорила значительно лучше, чем на суахили. – Я знаю, зачем ты здесь.

Она щелкнула пальцами, и возле нее появилась маленькая худая женщина. Бина указала пальцем на лист бумаги, который Мара держала в руках.

– У тебя есть список. – Она ткнула женщину локтем в бок. – Моя свояченица выберет для тебя продукты. И подготовит счет. А ты пока посидишь со мной.

Мара неуверенно улыбнулась. Несколько минут передышки ей бы не помешали, тем более что Бина неизменно предлагала чашку напитка, именуемого «молочным чаем», сдобренного кардамоном и гвоздикой, с чем-нибудь по-индийски пряным и острым. С другой стороны, Мара не хотела вызвать презрение Менелика, возвратившись не с тем провиантом. Она бросила взгляд на полки, заставленные жестянками, пакетами и свертками. Собственно, большинство имеющихся продуктов были одной фирмы: маргарин «Кимбо», сахар «Киломберо», чай «Брук Бон», – так что выбирать было особо не из чего.

– Хорошо, спасибо, – наконец согласилась Мара. – Список не очень запутанный, но довольно длинный.

Она собиралась уже отдать листок, когда увидела бруски мыла.

– Единственное, что я выберу сама, – это мыло.

Мара перевела взгляд с кремового бруска мыла «Палмолив», на вид более подходящего для кинозвезды, на большие куски темно-красного мыла «Лайфбуой», которое обычно предоставлялось клиентам Рейнор-Лодж, – карболовое мыло может и не очень приятно пахло, зато надежно убивало микробов.

– Возьми оба, – предложила Бина. – Дай им возможность выбрать. – Разговаривая, она помахивала полной, но вместе с тем изящной рукой, как будто дирижируя хором. – Вот мой совет, когда имеешь дело с важными людьми. Даже если ни одна из двух вещей не подходит, если есть из чего выбрать – они остаются довольны.

Она провела Мару в гостиную, которая служила заодно и пошивочной мастерской. У стен выстроились рулоны шелков всех цветов радуги, отливающие на солнце металлической нитью. В циновках, постеленных на полу, застряли кусочки хлопка и обрывки газетных выкроек.

– Мне ли не знать о том, что такое королевский двор, – вздохнула Бина, устраиваясь в широком кресле в ожидании, пока Мара ополоснет руки в тазике для омовении в углу и займет кресло для гостей. Бина умолкла на полуслове и крикнула что-то на хинди в открытую дверь. – …Мне ли этого не знать, – продолжила она, – когда многие поколения моей родни служили во дворце в Удайпуре[8]8
  Удайпур – город в индийском штате Раджастхан, в прошлом столица княжества Мевар, известного с VIII века. (Примеч. ред.)


[Закрыть], и вот вам, моя дорогая, совет номер два: ваш персонал должен выглядеть безукоризненно! – С этими словами она взяла со стола чашу, которая, вопреки ожиданиям, была доверху наполнена не фруктами, а наборами пуговиц, пришитых к картонкам. – Выбери подходящие и строго-настрого прикажи всем пришить недостающие пуговицы. Пуговицы подбирают под цвет мануфактуры.

В комнату вплыл ребенок с подносом, на котором между двумя стаканами чая высилось блюдо самосы, украшенной ломтиками лайма, и при виде аппетитных треугольничков, запеченных до золотисто-коричневой корочки, у Мары защекотало в носу, и она невольно сглотнула слюну. В качестве начинки самосы, насколько она знала, обычно использовалось рубленое мясо, перекрученное с горошком и сдобренное гарам марсалой, чили и свежим кориандром.

Она с благодарностью улыбнулась Бине.

– Это твои любимые, – кивнула Бина. – Тебе надо больше есть. Ты слишком худая.

Мара промолчала, Бина была убеждена, что не что иное, как ее полнота, просматривавшаяся между юбкой сари и коротким обтягивающим лифом, соблазнительно выставляющим напоказ коричневую кожу, и стала решающим аргументом, побудившим ее мужа сделать предложение именно ей. По поводу идеала красоты женского тела взгляды Мары и Бины отличались если не разительно, то значительно.

Чтобы сменить тему, Мара открыла сумку и вынула из нее случайно доставшийся ей экземпляр «Вуменс дэй». После отъезда Карлтона она добросовестно перелистала журналы, оставленные в приюте клиентками, пока наконец не отыскала снимок Лилиан Лэйн. Кадр был не ахти какой, да и сделан с большого расстояния, тем не менее звезда была вполне узнаваема. Она стояла на палубе шикарной яхты под руку с неизвестным Маре красавцем.

Открыв журнал на другой странице, Мара протянула его Бине.

– Вот она, актриса, которая приезжает в Рейнор-Лодж.

Бина восхищенно вздохнула.

– Очень, очень красивая! А эта лодка! А мужчина рядом с ней! – Но тут же критически склонила голову. – Но очень, очень худая. Чем ты будешь ее кормить? Что вообще едят эти американцы?

Мара пожала плечами.

– Мы всегда накрываем английский стол. Пока никто не жаловался. – Еда была последним, о чем следовало волноваться. Уж в чем-чем, а в кулинарных талантах Менелика сомневаться не приходилось: все было просто, без излишеств, и вместе с тем, по самому высшему разряду. Впрочем, на тот случай, если вдруг попадутся чересчур взыскательные клиенты, еще до первого поданного блюда Мара невзначай упоминала имя баронессы, у которой Менелик проходил выучку и оттачивал свою рецептуру, – и всё обходилось.

Но на Бину имена не действовали.

– У них должны быть какие-то свои, американские рецепты. Кстати, на сколько они намерены остановиться?

– На две недели.

– Две недели! Так долго! Это очень, очень много разных блюд! – подсчитала Бина.

Мара отложила недоеденный треугольничек самосы. Голод прошел, вместо него к горлу подступила непонятная тревога.

– Я знаю, что делать! – понимающе кивнула Бина. – Надо устраивать тематические вечеринки. Кухни народов мира. Кстати, я знакома с прекрасным индийским поваром. Это ничего, что сейчас он работает в Аруше, зато родом он из Гуджарата. Я с ним свяжусь.

– Нет, это невозможно. Менелик не потерпит никого у себя на кухне. Ты же его знаешь!

Бина надула губки. Мара и сама знала, что ее повар и владелица магазина недолюбливали друг друга. Когда Менелик приезжал в город за провизией, он даже не позволял себе снисходить до суахили в беседе с Биной, которая его безбожно коверкала и перевирала, и предпочитал общаться с ней по-английски. Он обращался с ней с толикой презрения, которая была припасена у нее для африканцев.

– Ты могла бы преподать ему урок, – осторожно намекнула Бина, затем повела округлым плечом. – Впрочем, это вовсе не твоя забота!

То была ее излюбленная фраза – так она переводила разговор на другую тему. Даже тогда, когда обсуждаемая тема заботила исключительно ее собеседника. За сим Бина откинулась в кресле и, окинув Мару критическим взглядом, словно намекая на ее хаки, торжественно объявила:

– Тебе просто необходимо новое платье!

Мара онемела от неожиданности. Мысль о новом платье ей и в голову не приходила. Но сейчас, когда Бина вдруг заговорила о нем, она почувствовала, как ее одолевает соблазн. В конце концов, у нее не было нового платья с тех пор, как Бина сшила ей костюм для сафари, который сейчас был на ней, а произошло это два с половиной года назад.

Мара невольно опять потянулась к журналу, а именно к разделу моды в конце. Одновременно ее охватывало чувство вины – они с Джоном не привыкли тратиться на одежду. В этом попросту не было нужды. В свое время Рейнор закупил оптом комплекты для сафари: рубашки, брюки и жилеты, когда в Аруше закрывался склад времен Второй мировой войны. По вечерам Джон по обыкновению носил один из двух своих тропических костюмов из плотной хлопчатобумажной ткани бежевого цвета. У Мары, само собой, были ее голубые платья. В тех же редких случаях, когда они куда-нибудь выезжали – на вечеринку на соседнюю ферму или в церковь в Кикуйю на Рождество, – Мара перебирала свой небогатый гардероб, привезенный еще из Австралии. Платья, составлявшие его, не поражали новизной фасонов, да и были порядком поношены, зато вполне соответствовали статусу жены охотника.

Нет-нет, зачем ей новое платье…

Но в кармане у нее лежала перетянутая резинкой пачка денег, а перед глазами стояло неотступное видение – Лилиан Лэйн. Происходящее показалось Маре нереальным. В следующее мгновение она поймала себя на том, что лихорадочно листает журнал. Вот она – юбка с подходящим топом. Как раз ее стиль.

Бина одобрительно кивнула.

– Только на сей раз, – добавила она, – никакой африканской ткани.

Она рулон за рулоном начала доставать украшенные узором шелковые ткани, по очереди показывая их Маре. Мара же тем временем разглядывала через плечо Бины полки в поисках того, что бы ей приглянулось. Наконец поиски увенчались успехом: на полке лежал отрез мягкого ситца, украшенный пестрым узором из зеленых, золотых и коричневых нитей. На вид ткань напоминала частичку саванны, отпечатавшуюся на ткани.

Мара решительно пересекла комнату и взяла отрез в руки:

– Этот и никакой другой. Вот то, что нужно. Какая красота!

На мгновение Бина нахмурила брови. Казалось, ее раздирало противоречие между разочарованием выбором клиентки и гордостью от того, что в ее мастерской нашлось нечто, что Мара оценила по достоинству.

– Сними-ка верхнюю одежду, дорогая, – сказала она, доставая портновский сантиметр.

На какую-то секунду Маре показалось, что, записывая окружность ее бедер, Бина вот-вот начнет сокрушенно качать головой. Но неожиданно она сказала, что может быть оно и к лучшему, что Мара такая худая. Фасон, который она выбрала, по словам Бины, был рассчитан на мальчишечью фигуру.

Бина обвила руками талию Мары, обмеряя ее. Мара вдохнула запах слегка прогорклого масла, которым Бина укладывала волосы. Сквозь него едва слышно пробивался аромат сандалового дерева.

– Сколько тебе лет? – внезапно поинтересовалась Бина. Вопрос прозвучал так, словно эта тема поднималась уже не раз.

– Двадцать семь, – ответила Мара. Желала бы она знать, к чему приведет этот вопрос. С Биной никогда не угадаешь.

– И ты уже три года замужем, – продолжала Бина. Ей не нужно было спрашивать – она знала Мару с того дня, как та прибыла в Кикуйю – новоиспеченная невеста Джона Сатерленда. – Почему у вас до сих пор нет детей? У вас что, какие-то медицинские проблемы?

– Нет! – Мара коротко рассмеялась. – Просто… мы с Джоном не хотим пока детей. На нас лежит большая ответственность за приют. Да и финансы не позволяют.

Бина отступила на шаг, держа в руке сантиметр.

– Никто не откладывает рождение детей ради карьеры, – твердо возразила она. – По-моему, у вас что-то не ладится. – Она испытующе посмотрела на Мару. – Я думаю, что твой муж – плохой муж. Он не спит с тобой.

У Мары перехватило дыхание. В ней вспыхнуло возмущение, но взглянув в лицо Бины, светившееся добротой, Мара успокоилась. Мара отвернулась к окну, выходящему на внутренний дворик – бесплодное место, где одиноко высилось пальмовое дерево. Она чувствовала взгляд Бины, все еще прикованный к ней.

– Это не так. У нас все нормально, – отозвалась Мара. Голос ее прозвучал слабо и неубедительно.

Она обхватила себя руками за плечи. Мара чувствовала себя обнаженной, стоя перед Биной в одном нижнем белье, словно ее кожа могла выдать ее тайну. Хотя было время, когда они с Джоном действительно были осторожны, опасаясь, как бы она не забеременела – они на самом деле хотели упорядочить дела перед тем, как обзавестись семьей, – в последнее время все стало иначе. Теперь Мара намеренно шла в спальню раньше, одна. Когда входил муж, она лежала тихо, делая вид, что спит, только бы избежать его прикосновений и чувства вины за то, что она не желает касаться его в ответ.

Бина больше ничего не говорила. Вместо этого она продолжала делать замеры, нежно прикасаясь к Маре, измеряя длину спинки и ширину плеч. Затем Бина приложила ткань к Маре, разглаживая складки. Низким успокаивающим голосом, словно Мара была ребенком, Бина мягко пропела:

– Ты будешь очень красивой. Вот увидишь.

Мара крепко зажмурилась, отгоняя непрошеные слезы.

Неподалеку от последнего «настоящего» магазина в Кикуйю, там, где здания утрачивали свой первоначальный вид и превращались в беспорядочное скопление грубо сколоченных лачуг и шалашей, Мара свернула к огражденному забором компаунду, проехав под большой металлической вывеской с написанными на ней словами: «Б. X. Уоллимохамед. Поставка оружия и амуниции, шины “Мишелин”».

Остановившись у скособоченной груды использованных шин, Мара велела мальчишкам сидеть на заднем сиденье «лендровера», пока она закончит последнее дело.

– Сторожите коробки из отеля, – сказала она, указывая на ящик с ликером и безалкогольными напитками. – Это очень важно.

Мальчики наперегонки кинулись выполнять поручение. Мара знала, что причиной тому был ее решительный голос, рвущаяся наружу энергия жестов. Она была хозяйкой сафари, деловой и рациональной, той, у которой нет времени на мысли… на чувства…

Она шла по направлению к вытянутому приземистому дому, выходившему окнами на компаунд. Возведенное из бетонных блоков, здание впечатляло основательностью несмотря на полное отсутствие архитектурных излишеств.

Окна были зарешечены, причем не только вертикальными, но и горизонтальными прутьями. Мара заставила себя идти ровным, размеренным шагом – ей казалось, что если она споткнется, то тут же остановится, а затем повернет и побежит обратно.

На первой ступеньке ей и впрямь пришлось остановиться – дорогу ей преградил коренастый седовласый мужчина со скрещенными на груди руками, обойти которого, не потеснив, было невозможно.

– Добрый день, мистер Уоллимохамед, – поприветствовала его Мара. Всякий раз, сталкиваясь с ним, она не могла удержаться от того, чтобы не вглядеться в его широкое лицо дольше, чем приличествовало, в попытке решить для себя вопрос его национальности. Коричневатый оттенок кожи мог быть как результатом постоянного загара, так и смешения рас, а может быть, и того, и другого. В любом случае, на английском он говорил так же бегло, как и на суахили.

На сей раз, впрочем, Уоллимохамед был молчалив. Покачиваясь с пятки на носок, он лишь кивнул и вопросительно уставился на Мару.

– Я пришла заплатить по счетам Джона, – ответила она на немой вопрос.

Брови на широком лице поднялись, лоб прорезали глубокие морщины.

– Все? – недоверчиво спросил он.

Мара достала из кармана пачку купюр:

– А сколько он должен?

Уоллимохамед присвистнул сквозь дырки в давно поредевшем частоколе желтых зубов.

– Пройдем в офис, – мотнул он головой.

Мара проследовала за ним, стараясь глубоко не дышать. Среди ожидаемого запаха машинного масла и дизельного топлива она боялась уловить посторонний запах – слабый, но в происхождении которого не могло быть никаких сомнений. Он доносился из пристройки, примыкавшей к задней стене «офиса».