Текст книги "Чужая жена"
Автор книги: Кэтрин Скоулс
Жанр:
Прочие любовные романы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)
Пригнувшись в тени, Мара сжала в кулаке мыло. Оно казалось утешительно твердым: хоть что-то можно было уверенно держать в руках, когда вокруг все так зыбко и ненадежно. Уж если у самой Лилиан Лэйн карьера, оказывается, под угрозой, то кто знает, что еще может произойти.
Мару охватило смятение. Но и оно казалось обманчивым, поскольку тесно переплеталось с каким-то новым, неизведанным доселе ощущением: когда с тайны снимали покров, обнажая истину, а истина оказывалась столь неожиданной, что ее вновь хотелось прикрыть завесой тайны, то привычные мерки, с которыми ты подходишь к обыденной жизни, более не применимы.
Могло случиться все, что угодно.
Мысленно Мара представила лицо Питера. Ее охватила дрожь, заставившая пульс биться чаще.
10
Лилиан вытянулась в тростниковом шезлонге в тени палисандрового дерева. Ее волосы были обернуты шелковым платком, который, так же как и цветочный рисунок на платье, превосходно смотрелся на фоне розовых цветов куста бугенвиллеи. Мара прошла по темно-коричневой лужайке. Интересно, было ли это сочетание цветов неслучайным? Наверное, долгое время участвуя в тщательно продуманном процессе съемок, Лилиан не могла не упорядочивать реальный мир таким же образом.
Чайный поднос, за которым пришла Мара, стоял на земле возле шезлонга. Лилиан крепко спала, ее губы были приоткрыты, дыхание было глубоким и ровным. Под глазами у нее залегли еле заметные темные круги, но в остальном она выглядела хорошо, даже, можно сказать, прекрасно. Трудно было поверить в то, что это тот самый человек, у которого прошлой ночью случилась серьезная размолвка с Карлтоном.
Мара осторожно взяла поднос, так чтобы не стучать посудой. Она уже повернулась, чтобы уйти, когда заметила на траве альбом Лилиан. На открытый лист заполз жук и начал свой неспешный путь по рисунку, на котором со всей старательностью был изображен мужчина, сидящий на стуле. Мара догадалась, что это, должно быть, Питер – судя по плоской, будто картонной фляжке, и столь же плоской, будто фанерной, винтовке. Маре внезапно стало любопытно: покажет ли Лилиан законченный рисунок Питеру, и если да, то что он скажет – неужто что рисунок хорош, как сказал бы любой другой на его месте? Мара испытала досаду, когда подумала о том, сколько лести незаслуженно выслушала Лилиан. Несправедливо, что Лилиан вложила столько стараний в свои рисунки и до сих пор не имела представления, есть ли у нее способности к рисованию, и все потому, что никто так и не удосужился дать правдивую оценку ее художествам.
Глядя на Лилиан, Мара задумалась и о прочих, неизвестных ей, темных сторонах славы – тех, что, возможно, и довели актрису до ее теперешнего состояния. Потом Мара подумала о Питере. Он был также известен, но в нем ощущались твердость и основательность, что ли. И качества эти вовсе не были напускными. Откуда это в нем, она утверждать не бралась: то ли от того, что он стал таким, то ли уже был таким еще до кино; то ли сказалось, откуда он родом, то ли пришло к нему вместе с выбором, который каждый совершает для себя – в любом случае, слава если и коснулась его, то никак не обожгла.
Мара осмотрелась по сторонам. Было уже позднее утро, но вместо обычной кипучей деятельности над приютом витал дух сонной умиротворенности. Карлтон объявил, что в первой половине дня съемок не будет, и позволил всем заниматься своими делами. Некоторые члены съемочной группы последовали примеру Лилиан и дремали на свежем воздухе. Брендан, на время позабыв о своих осветительных приборах, мирно листал на веранде старую газету. Руди сидел на покрывале под манговым деревом и беседовал с хаус-боями, а те отвечали ему заливистым смехом. Казалось, их звонкие детские голоса наполняли воздух радостью. Хотя Мара подозревала, что осталась какая-то невыполненная работа, но нарушить идиллию она не решилась.
Ей подумалось, как было бы хорошо, если бы и Джон был здесь и мог воочию увидеть свою мечту: приют, полный гостей. Но затем еще одна мысль посетила ее: если бы Джон был здесь, все было бы по-другому. Все, что происходило, происходило бы только под его надзором. Сам воздух был бы наэлектризован. Обслуга сбивалась бы с ног, выполняя распоряжения бваны, нравились они ей или нет. И, уж конечно, ни о какой съемке для Мары и речи быть не могло. Под всевидящим оком Джона она ни за что не осмелилась бы на этот шаг.
Отбросив эти мысли, лениво обрывая листики с обломленной ветки палисандрового дерева, женщина направилась к тому месту, где в шезлонге сидел Джеми. Рядом стоял Томба. На голове у него были огромные наушники, в руке он сжимал микрофон так, что тот напоминал пистолет. Два длинных черных провода соединяли микрофон со звукозаписывающим устройством, громоздившимся поблизости на карточном столе. Пока Мара наблюдала за ним, Томба направил микрофон на шумных хаус-боев и потом убрал его. Это действие он повторял снова и снова с сосредоточенным выражением лица.
При появлении Мары Джеми помотал головой.
– Кажется, он намерен отобрать у меня работу. – Тон был насмешливым, но звучала в нем и нотка восхищения. – Быстро схватывает, очень смышленый.
Микрофон повернулся в его сторону.
– Что вы сказали? – спросил Томба.
– Не важно, – сказал Джеми. – Штука в том, что ты «прозевал» мои слова, потому что микрофон был направлен в сторону. Уж так он устроен, этот 416. Это направленный микрофон.
Томба сосредоточился, прищурив глаз. Мара заметила, как зашевелились его губы, будто он пытался запомнить эти слова.
– Вы не знаете, где Карлтон? – спросил Джеми у Мары.
– В столовой, – ответила она. Она только что видела его там с разбросанными вокруг него документами и калькулятором в руке. Даже в обеденный перерыв продюсер не мог отвлечься от съемок. По тому, как он лихорадочно предавался подсчетам, Мара поняла, что его тревожит бюджет, и почувствовала эгоистичное удовольствие оттого, что ей уже заплатили крупную сумму наличными. – Он выглядит очень занятым.
Джеми только усмехнулся.
– Могу поспорить, Леонард тоже трудится не покладая рук, переписывая сценарий в попытке свети всех нас с ума. – Он лениво потянулся. – Нелегко, знаете ли, быть сверху. Эй, Томба, я дам тебе один совет. Что бы ты ни делал, никогда не становись боссом.
Томба на мгновение посмотрел на него и нерешительно взглянул на Мару, чтобы удостовериться в правильности своих догадок.
– Не становиться бвана Мкуу?
Мара кивнула.
– Он сказал: не стремись к тому, чтобы стать большим человеком.
Когда она повернулась, чтобы уйти, она увидела, как Томба пристально глядит на Джеми, во взгляде скепсис, смешанный с растерянностью.
Вместо того чтобы пойти прямо на кухню, Мара поставила поднос возле входной двери. Она решила, что необходимо проверить, как хаус-бои выполняют свои обязанности в рондавелях. Если бы она увидела Питера в его комнате, она смогла бы убедиться, что ему предложили утренний чай.
Она могла бы поговорить с ним, увидеть, как лучи солнца, проникая в хижину через окно, освещают его лицо…
Завернув за угол, женщина бросила взгляд на окно в столовой и сразу увидела Карлтона – тот все так же сидел за столом, заставленным, по меньшей мере, тремя чашками кофе. Окинув комнату взглядом, она никого там больше не увидела. Ее взгляд привлекло нечто другое. Сквозь открытые стеклянные двери, которые вели в гостиную, она увидела цветное пятно: такой необычный оттенок голубого она видела лишь однажды – на льняной рубашке Питера. Актер склонился, рассматривая что-то на земле.
Мара поспешила к нему, надеясь, что его внимание привлекла не раздавленная ящерица, мертвая крыса или вереница марширующих африканских муравьев. Приблизившись, она увидела, что он рассматривает какие-то предметы, разложенные на китенге, расстеленной на траве. Над его плечом нависал Кефа.
Когда в комнату вошла Мара, мужчины обернулись.
Питер приветливо улыбнулся.
– Доброе утро, – сказала Мара.
Кефа бросил на нее быстрый встревоженный взгляд, одновременно взмахнув рукой, словно представляя вырезанных из дерева животных, людей, чаши и инструменты.
– Резчик из деревни принес… – словно извиняясь, начал он, потом вздернул подбородок и смело продолжил: – Это магазин подарков. Доди подал мысль, что в нашем приюте тоже должен быть такой.
Мара вздернула бровь – но не из-за того, что он решил, будто эти деревянные поделки должны находиться здесь без ее ведома – из-за его слов. «Наш приют». Мара представила негодование Бины, которое обрушилось бы на прислугу за такие слова. Не в меньшей мере уязвлен был бы и Джон. Но Мара, поразмыслив над словами Кефы, не услышала в них ничего плохого. Она решила считать это своим недосмотром и предоставить Кефе и Менелику право все решать самим, если уж она занята киношниками. Все они были в одной упряжке. Все были боссами. Или, вернее сказать, боссом не был никто.
Кефа молча смотрел на нее, ожидая ответа.
– Полагаю, это хорошая мысль, – сказала Мара, и сказала правду. Она не видела причин, почему бы деревенским жителям не воспользоваться возможностью заработать лишний цент. Неизвестно еще, когда им снова выпадет такой шанс.
Кефа расплылся в улыбке, напряжение разом спало.
Питер наклонился, чтобы взять фигурку зебры. Она была вырезана из золотисто-желтого дерева; черные полосы, темная морда и грива были сделаны с помощью шлифовочного прижога. Он передал ее Маре.
– Не правда ли, красиво?
Мара осмотрела зебру со всех сторон. Она уже видела работы этого резчика. Его деревянные животные, казалось, могли пронестись галопом по равнине, смешно подбрасывая кверху задние копыта.
– Этот резчик в молодости был пастухом, – сказал Кефа. – Он провел много времени, наблюдая за животными. Он – мастер.
Питер взял другую фигурку, вырезанную из черного дерева.
– А ведь это эбеновое дерево, – сказал он, проведя пальцами по блестящей поверхности. Спустя мгновение он немного застенчиво посмотрел на Мару из-под пряди волос, упавшей ему на лицо.
– Я работаю с деревом. Немного.
Мара встретилась с ним взглядом.
– Вот почему у вас сильные руки! – Она прикусила губу, сожалея о произнесенных словах. Они были слишком личными, как будто она досконально его изучила.
– Но я скорее столяр, чем резчик, – уточнил Питер. – Несколько раз мне приходилось изготовлять мебель. Когда я вижу подобные работы, невольно задумываюсь о том, не попробовать ли себя в этом деле – конечно, если будет больше времени.
Он печально улыбнулся Маре, а затем повернулся к выставленным фигуркам.
– Пытаюсь выбрать подарки своим детям. Даже не знаю, на чем остановиться. А вы как считаете?
Мара наклонила голову, чтобы спрятать лицо. Она устремила глаза на жирафа с темными пятнами на боках и на шее и на пару свирепых львов с разинутым зевом. Но думала она о детях Питера, какими она запомнила их по фотографии. Она попыталась было представить каждого из них с подходящим ему животным, но тотчас поняла, что это невозможно. Невозможно из-за того, что ее сердце то и дело начинало биться чаще, екало и куда-то проваливалось, и, словно потеряв точку опоры, она падала в неизвестность.
Мара не могла понять: что с ней происходит? Нужно собраться и всего лишь рассмотреть фигурки.
Начни с мальчиков. Что больше всего любят маленькие мальчики?
Она беспомощно смотрела на фигурки. И вдруг застыла – со всей ясностью Мара поняла причину своего волнения: мысль о детях Питера пробуждала в ней чувство вины.
Она чувствовала себя виноватой перед ними за то, что пока они вместе со своей мамой считали дни до возвращения отца, она хотела удержать его здесь.
Я хочу, чтобы он был моим.
Задержав дыхание, Мара тотчас отогнала эту мысль. Но того, что она промелькнула, отрицать было нельзя. Женщина уставилась на свою обувь с изрядно побитыми носками.
– Взгляните-ка сюда. – До нее, словно издали, донесся голос Питера, а затем перед ней появилась деревянная декоративная тарелка. Она была размером с большой конверт. Края были украшены каймой, по которой бежали резные контуры диких животных под сенью баобабов; в центре было вырезано округлыми буквами одно слово: «Karibu».
– Что оно означает?
Мара заставила себя сосредоточиться и не думать ни о чем другом.
– Это приветствие, – объяснила она. – Когда люди заходят в чью-либо хижину, они говорят «Входи!» Это значит: «Я здесь!» В ответ они слышат: «Карибу!» Наиболее точный перевод – что-то вроде: «Заходи. Добро пожаловать». – Маре показалось, что ее голос дрожит, но Питер, кажется, ничего не заметил. – Европейцы покупают такие тарелки, чтобы повесить у входной двери.
Кефа взял еще одну тарелку, на которой было написано: «Nyumbani».
– Это слово обозначает «наш дом», – сказал он. – Но можно заказать слова на свой выбор. Резчик сделает, как вы пожелаете.
– Я куплю одну на дверь в детской комнате, – сказал Питер. – С птицами и животными по краям. – Он повернулся к Маре. – Что вы об этом думаете?
Мара молча кивнула, стараясь не смотреть Питеру в глаза. От его слов у нее внутри что-то оборвалось. Получается, она неправильно истолковала его чувства. Ей казалось, она нравится ему. Внезапно ей показалось, что его чувства к ней были незамысловаты до предела. Он попросту вовлекал ее в свои отношения с семьей.
Ей ничего не оставалось, кроме как подыграть ему.
– Почему бы не купить в спальню каждому ребенку по тарелке с его именем?
Она постаралась улыбнуться с как можно более независимым и беззаботным видом, но губы ее дрогнули. Перед глазами стоял вчерашний вечер: взгляд Питера, вначале у рондавеля, а затем – во время «ужина по-танзанийски». За столом они едва ли обменялись парой фраз – центром внимания, как всегда, была Лилиан. По их взгляды то и дело пересекались, и тогда ни он, ни она не могли отвести друг от друга глаз.
Внезапно в голову Маре пришла еще одна мысль, как показалось, небезосновательная и верная. Этот разговор вовсе не был таким уж ничего не значащим для Питера, как и для нее. Он намеренно завел разговор о своей семье. Так он хотел показать ей, какое место занимает в его жизни семья, и таким образом увеличить дистанцию между собой и Марой.
Потому что… его тянуло к ней так же, как и ее к нему.
Мара скосила глаза на его лицо, пытаясь найти подтверждение своей догадке. Ее даже окатила волна сочувствия к нему. Неужели он сам до сих пор не понял, что такая уловка если кого-то и обманет, то только не его самого. Придумывать для себя, будто жена и дети здесь, рядом, в Рейнор-Лодж, означало не приближать их к себе, а отдалять от себя, превращая живых людей в бестелесные грезы. Вот как они с Джоном: он на сафари в Селусе, она – здесь, и существовали они в непересекающихся параллельных мирах.
Женщина протянула руку к китенге. С краю на подставке из темного дерева по росту выстроились в ряд четыре слоника. У каждого была пара крошечных бивней, вырезанных из кости.
– Возьмите, – сказала она, взяв их в руки. – Это семья.
Питер улыбнулся и взял слоников. Мара вблизи заглянула ему в лицо. Его лоб и нос уже слегка загорели. Одна щека оцарапана колючками, а самую глубокую царапину Мара смазала йодом. У виска виднелась припухлость от комариного укуса. Когда Питер наклонил голову, роясь в кармане в поисках денег, Мара подалась к нему, вдыхая знакомый аромат корицы, к которому теперь примешивался запах мыла «Лайфбуой».
Ее чувства были обострены, и она вбирала в себя каждую мелочь в том быстротечном мире, где в эту минуту существовали лишь они одни, вдали от прошлого, вдали от будущего.
Увлекаемые одним течением…
11
Было еще пять часов утра, а бвана Стиму уже запустил генератор. В окнах кухни горел свет, а спокойствие и тишина раннего утра были уже нарушены ровным гудением движка, доносившимся из сарая.
Размахивая руками, Мара пробежала через весь компаунд. С удвоенной энергией она взялась за утренние хлопоты, которые ей самой чаще всего напоминали бег с препятствиями. Напоследок она забежит в столовую, чтобы посидеть с гостями.
На своем месте за ее столом будет и он, как раз рядом с ней. Увидев ее, он оживится.
Мара глубоко вдохнула свежий утренний воздух, прикрыв на минуту глаза, и улыбнулась новому дню. Потом огляделась в поисках Дуду. Тот должен был начистить туфли, которые она лично выдала ему вчера, и уже начищенные расставить у рондавелей. Затем надо было попросить Менелика отварить немного риса, но не потому, что кто-то внезапно проголодался, а потому, что ей был нужен отвар.
После вчерашней съемки к Маре с жалобой пришел Руди. Он заметил, что поля шляпы Мегги стали провисать.
– Ничего удивительного, – пожала плечами Мара. – Они становятся жестче после стирки и мягче – при носке. – Она повертела шляпу в руках. Съемки длились уже десять дней, и все это время шляпа попеременно была то на ней, то на Лилиан, либо же ее заталкивали в мешок с остальным реквизитом, пропитанным потом и грязью. Так что удивляться не приходилось.
– Такой «разнобой» плохо скажется на монтаже, – пояснил Руди. – Представьте, что выйдет, когда склеят кадры, отснятые в разные дни. В результате поля будут гулять то вверх, то вниз, как закрылки у самолета!
Мара улыбнулась шутке, но смысл жалобы дошел до нее не сразу. Киношные премудрости не переставали ее изумлять. Временами казалось, что камера может припрятать даже самый явный подвох, к примеру, когда Мара изображала Лилиан. Зато в других случаях малейшее несовпадение оказывалось неприемлемым. Леонард объяснил, что все зависит от угла, под которым стоит камера, формирования кадра, от линз и освещения. По все равно кино для нее оставалось загадкой, волшебным миром, в котором правила обычного мира были неприменимы.
Руди оставил шляпу у Мары, попросив, чтобы она намочила поля в рисовом отваре и на время сушки положила под пресс. Мара кивнула – Руди тащил на себе обязанности нескольких человек и нуждался в помощи. Однако сейчас, направляясь к кухне, пробираясь среди кур, которые копошились вокруг в поисках крошек, Мара уже начинала сожалеть о своем согласии. Объяснять свою просьбу Менелику ей совсем не хотелось. Вот Бина, та бы и объяснять ничего не стала – приказала бы, и все тут.
Не успела Мара оказаться у двери, как та сама распахнулась, громко ударившись о косяк. На пороге появился Дуду с испачканным чайным полотенцем в руках. Помахав полотенцем в воздухе, он с размаху шлепнул им о стену. В воздух взмыли черные хлопья сажи.
Увидев Мару, мальчик жалобно протянул ей черную тряпочку, в которую превратилось полотенце.
– Haribika kabisa! («Все очень грязно»), – повел он рукой в сторону кухни. – Бвана Повар очень рассержен.
Мара поспешила внутрь и остановилась в оцепенении. Вся кухня была покрыта сажей; в воздухе витал запах горелого керосина. Менелик вытирал губкой полочки для продуктов в кладовой.
Увидев Мару, он поджал губы, долго не решаясь заговорить.
– Что произошло? – Мара сразу обратила внимание на холодильник, почерневший от сажи. На стене над ним расплылось сплошное темное пятно.
– Кто-то зашел на кухню и добавил мощности в холодильнике, – начал Менелик. – Она сделала это поздно ночью, когда я спал. Пламя было очень-очень большое, и в комнате долго-долго стоял дым.
– Она?! – уточнила Мара. – То есть известно, кто это был?
Менелик продолжал скрести полку.
– Вторая мемсаиб проникла сюда прошлым вечером после ужина. До того она жаловалась, что ее тоник недостаточно охлажден. Я ответил ей, что мы не можем сильно охлаждать напитки, потому что холодильник у нас маленький, и предложил остатки льда из кипяченой воды, но ее это не устроило. Поэтому, как мне кажется, это была она.
Мара хотела было сказать, что умозрительных заключений было явно недостаточно, как вдруг заметила пустой бокал, одиноко стоявший на столе. То был один из бокалов, которые Кефа использовал, когда подавал джин с тоником, на дне золотилась долька лимона. На краях остались отпечатки губной помады.
Когда Менелик поднял глаза на Мару, она кивнула.
– Думаю, ты прав.
Вновь приступая к уборке, повар присвистнул. Мара понимала его огорчение: на уборку кухни уйдет целый час. Она в смятении покачала головой.
– Такое раньше случалось?
Казалось, Менелик поначалу не расслышал вопроса. Он уже перешел к следующей полке, отскребая крышку жестяной банки, где держал муку.
– Лишь однажды, – наконец ответил он.
Что-то в его поведении вызывало у Мары желание узнать больше.
– И кто же это сделал тогда?
Менелик на мгновение задумался.
– То была первая мемсаиб.
Маре потребовалось время, чтобы осознать значение его слов. Ее глаза расширились.
– Ты имеешь в виду Элис?
– Да, – подтвердил Менелик. – Она сама призналась, что сделала это, но не извинилась.
Мара постаралась не выказать тихого злорадства от мысли, что Элис тоже вызвала недовольство повара.
– Ты слишком занят, чтобы убирать весь этот беспорядок, – великодушно объявила она. – Я пришлю хаус-боев, чтобы они тебе помогли.
Менелик кивком выразил согласие и швырнул чайное полотенце на стол.
– Пусть приходят поскорее. Мне нужно готовить завтрак. На такой кухне нельзя стряпать. Даже воздух пропах сажей.
Сморщив нос, он подошел к печке и открыл дверцу духовки. Щипцами извлек кусок раскаленного древесного угля и положил его в маленькую медную плошку, которая стояла рядом с задней дверью. Сняв с гвоздя на стене кожаный мешочек, Менелик засунул в него руку и выудил комочек ладана. Мара приблизилась, чтобы посмотреть, как он кладет его на древесный уголь. Бугорок, образовавшийся от нагревания, начал шипеть и распадаться на маленькие золотистые пузырьки. Потом в воздух поднялась тоненькая струйка благоухающего дыма. Вдохнув его, Мара закрыла глаза. Ей доводилось слышать запах ладана и раньше – на кухне у Менелика соблюдалась эфиопская традиция раскуривать ладан при подаче кофе – однако всякий раз этот запах ассоциировался у нее с древними верблюжьими караванами, пальмовыми оазисами и загадочными фигурами, закутанными в развевающиеся одеяния.
Менелик медленно пронес плошку по кухне, давая возможность запаху ладана перебить вонь горелого керосина. Он делал это с непроницаемым взглядом, словно неприятный запах и копоть представляли собой нечто большее, чем просто физическое вторжение на его территорию. Завершив изгнание злого духа, он бережно поставил плошку на пол. Затем, до того как вымыть руки, молча убрал бокал со следами помады в раковину.
Мара наблюдала, как он вымыл часть стола и принялся нарезать ломтики консервированной ветчины. Она догадалась, что он собирается добавить ее в свой омлет по-английски. Как часто подмечали гости, ветчина не могла заменить бекон, однако бекон завозили сюда из Кении, где свиньи были иногда поражены опасной разновидностью ленточного червя. Те, кто ел это мясо, рисковали обнаружить цисты у себя в мозгу.
Мара задержалась на кухне. Раз уж об этом зашла речь, она не могла не спросить о своей предшественнице.
– Какая она была, Элис? Что за человек она была?
Менелик ответил не сразу. Казалось, он тщательно взвешивал слова, во взгляде появился холодок, а уголки губ приподнялись.
– Она была… kali memsahib.
Мара уставилась на него. Словом «kali» называли многие вещи. Отнюдь не все его значения были отрицательными, например, в медицине «kali» означало действенный; «kali»-учитель означало, что он строг и требует уважения к себе; ту же пищу можно назвать «kali», если она сильно приправлена красным перцем. Но чаще всего по отношению к человеку это слово употребляли в значении «жесткий», «несговорчивый», «безразличный». Естественно, никто не хотел бы работать на «kali» мемсаиб.
Мара посмотрела на свои руки, почерневшие от сажи. Она не знала, что сказать.
– Вы не похожи на нее, – продолжил Менелик. В его голосе прозвучало удивление, как будто он только что это понял.
– Вы – добрая мемсаиб. Вы – хорошая.
Мара подняла голову. Она даже не пыталась скрыть изумление от его слов. Комплимент полагалось бы принять с грациозным достоинством. Но вместо приличествующей ее положению реакции Мара застыла с широкой улыбкой на лице, глядя на повара распахнутыми глазами.
В ответ старик тоже расплылся в улыбке.
Мара развернула карту и разложила ее на обеденном столе.
Леонард глянул на карту поверх ее плеча.
– Вы понимаете, что мне нужно, не так ли?
– Пещера или скалистый уступ, – покорно повторила Мара. – С него должен открываться сказочный вид на равнину. – Она перевела взгляд на ту часть карты, где был отражен рельеф у горной гряды. Она знала там место, что отвечало всем требованиям Леонарда, но открывать его ей не хотелось, там и впрямь была пещера, но для нее и Джона то было особое, «тайное» место, с которым у них были связаны сокровенные воспоминания.
Мара начала водить пальцем по карте, изредка останавливаясь, если место могло оказаться подходящим. Затем покачала головой.
– Тяжело думать о чем-то определенном.
За ее плечом появился Карлтон.
– Давайте найдем компромисс. Как насчет пещеры без открывающегося из нее вида? Мы больше не можем ждать.
– Ни за что! – негодующе вскрикнул Леонард. – Нам нужно и то, и другое. Это же главная сцена, где Мегги и Люк наконец остаются наедине. Ты это знаешь не хуже меня, Карлтон.
Мара почувствовала, как Карлтон напрягся. Она не помнила, чтобы он был в чем-либо не согласен с братом, однако сейчас, казалось, произойдет серьезная размолвка. Мара наклонилась ниже, делая вид, что внимательно рассматривает карту.
– Я знаю одно, Леонард. – Карлтон говорил спокойно, но Мара чувствовала исходящее от него напряжение. – У нас почти не осталось ни времени, ни денег. А главная причина всех неприятностей в том, что ты не желаешь искать компромиссы. – Он сделал паузу и медленно и глубоко вздохнул. Мара догадалась, что он чувствует – точно так же она пыталась обуздать свой норов и не сорваться во время разговора с чересчур привередливым клиентом.
– Знаю я и то, чего не знаешь ты, – насколько велики наши неприятности, – продолжил Карлтон. – Когда мы были в Занзибаре, поручители уже готовы были прервать съемку и передать дела кому-то другому.
Леонард пренебрежительно отмахнулся.
– Они бы этого не сделали.
– Как бы не так! Я не хотел тебя беспокоить, но на съемочную площадку они прислали своего финансового инспектора. Я еле уговорил его «дать добро» на продолжение съемки. Если бы он знал, где нас искать, он тоже был бы тут, записывая в блокнотик каждый истраченный цент.
Леонард похлопал Карлтона по плечу.
– Но ты ведь уговорил его! Вот и хорошо, – усмехнулся он.
– Это не смешно, – сказал Карлтон. – Насколько смог, я подделал отчетность, чтобы она выглядела более пристойно, но и в таком виде она похожа на ночной кошмар. Если бы поручителем выступал я, то я бы сделал то же самое – прекратил пускать деньги на ветер.
– Да ладно тебе, – сказал Леонард. – Ты все время делаешь из мухи слона. – Он наклонился над лампой, Внимательно изучая ее. – Как насчет рейнджера? – спросил он у Мары. – Он не мог бы подыскать подходящее местечко?
Карлтон ударил рукой по столу.
– Все, я сдаюсь.
Леонард улыбнулся Маре улыбкой победителя.
– Вот и славно.
– Переходим к плану Б, – добавил Карлтон. – Фильм будет закончен дома, в зоопарке Лос-Анджелеса.
Леонард выдавил было смешок, по, поймав тяжелый немигающий взгляд Карлтона, тут же осекся.
– Повтори-ка, что ты сказал?
– Фильм будет завершен дома, в зоопарке Лос-Анджелеса.
– Да будет тебе – снимать в зоопарке!
– Мне-то нет, – спокойно ответил Карлтон, – и что мне будет – другой вопрос. Потому что меня на съемках уже не будет. Поручители назначат другого продюсера. И режиссера, кстати, тоже.
Леонард пошевелил губами, повторяя последние слова. Так было легче вникнуть в их смысл.
Не обращая на него внимания, Карлтон обратился к Маре:
– Но вы не беспокойтесь. Я оплачу полностью оговоренный срок.
– Вы уезжаете прямо сейчас? – в смятении спросила Мара.
Леонард взял ее за руку.
– Конечно же нет! – воскликнул он. – Карлтон, будь благоразумен.
– Не тебе об этом говорить, в конце концов! – не выдержал Карлтон. – Я всю жизнь только и делал, что проявлял благоразумие за двоих. – Он принялся вышагивать взад-вперед, словно выплеснувшиеся чувства не давали ему стоять на месте. – С той самой минуты, как умерли отец и мать, мне все твердили: «Присмотри за младшим братом», «Позаботься о Леонарде». В колледже нас так и называли – «братья Миллер», записав в единый и равноправный «гениальный творческий союз». Многие до сих пор так считают. Но о каком единстве и равноправии может идти речь? – Он остановился, чтобы перевести дыхание. Глаза округлились, будто он и сам удивился тому, что говорит. – Ты занимаешься делом, тем, что действительно важно. А я все так же – присматриваю за тобой и решаю возникающие вокруг тебя проблемы, и при этом ты даже не желаешь знать, какие именно! Нет уж, уволь меня! Я сам увольняюсь.
За этим последовала напряженная тишина, среди которой можно было услышать, как где-то за работой поют хаус-бои.
Мара сильнее вжалась в стул. Это движение привлекло внимание Карлтона. Он посмотрел на нее, будто только что заметил.
– Ты не можешь так: взять и все бросить. – Леонард говорил как расшалившийся ребенок, которого внезапно поставили на место.
– Еще как могу, – сказал Карлтон. – Я иду собирать вещи.
Боясь шелохнуться, краем глаза Мара следила за Леонардом. Казалось, тот стал меньше ростом, съежился и уже никак не напоминал того Леонарда, который еще вчера властно повелевал актерами и съемочной группой.
– Карлтон, пожалуйста, не делай этого, – тихо попросил он. – Мы исправимся. Все будет так, как ты скажешь.
Карлтон смерил брата испытующим взглядом.
– Обещай, – потребовал он.
Леонард энергично закивал, встряхивая кудрями.
– Обещаю.
– Тогда начни вести себя как взрослый. Давай разделим ответственность за наше теперешнее положение. – Карлтон вернулся к столу и указал на карту. – Так вот, у тебя есть десять минут на то, чтобы определиться с местом, где ты готов снимать. Иначе мы пакуем вещи и уезжаем. Все просто.
Его голос был спокоен, но Мара заметила, что его рука дрожит.
Минуту Леонард стоял как оглушенный. Потом опустился на стул и уже в отчаянии обратился к Маре:
– Быть может, вы хоть понаслышке знаете пещеру или, на худой конец, карниз со скальным выступом над головой?
Мара глянула на то место на карте, где скрывалось потаенное место. Но ничего не сказала. Время истекало, Карлтон не отрываясь смотрел на часы. Его губы были решительно сжаты. Мара видела, что он готов отдать приказ собирать вещи. К полудню они могли уехать. Все…
Еще до того, как она приняла решение, ее палец уже водил по карте.
– Вспомнила! – воскликнула она. – Это место должно подойти.
Оба мужчины разом посмотрели на нее. Хотя внешне они были совсем разными, глаза у них были одинакового карего цвета. Напряжение, до сих пор висевшее в воздухе, начало исчезать. Мара видела, какое облегчение испытали братья от того, что уже казавшаяся безвыходной ситуация разрешилась таким образом. В один голос они сказали: «Поехали!»