Текст книги "Черные боги, красные сны"

Автор книги: Кэтрин Люсиль Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 40 страниц)

Она уже почти потеряла способность ощущать что-либо, а вихрь, подобный завихрению в центре смерча, казалось, образовал некий вакуум, который тащил ее вон из собственного тела, где еще оставался один-единственный жалкий, однако все еще протестующий, сопротивляющийся кусочек ее личности, у которой, похоже, уже не оставалось сил бороться...

Тело ее оставалось где-то там, далеко, это был какой-то полуживой, едва шевелящийся червяк, сжатый в железных тисках чьей-то руки, задыхающийся от невозможности глотнуть хоть немного воздуха, потому что рот плотно закрывают чьи-то отвратительные губы, которые впились в нее с такой яростью, что реальный мир померк в сознании; червяк, который имеет наглость сопротивляться в этом пахнущем могилой узком пространстве, зажатом четырьмя каменными стенами, с которых сочится влага, а под ногами хрустят и стучат, переворачиваясь, чьи-то кости. Нет, не чьи-то, это кости тех, кто пришел сюда раньше ее...

Но ее самой там больше нет. Теперь она – это легкий, похожий на облачко дух, который связывает с ее слабеющим телом лишь тонкая, почти неуловимая ниточка. Дух, который сам подобен нити, сматывающейся с тоненького мотка пряжи, и увлекаемый все дальше и дальше вихрями смерча. Мрак ускользает куда-то в сторону – каменные стены больше не окружают ее тесной темницей, она движется вверх по виткам огромного расширяющегося вихря, который высасывает ее из собственного тела. А она все движется по все расширяющимся виткам спирали, по просторам ночи, где нет ни времени, ни пространства...

Где-то бесконечно далеко нога, которая ей уже не принадлежит, споткнулась о какой-то маленький предмет прямоугольной формы, и тело, которое ей также больше не принадлежит, опустилось на колени в россыпи влажных, глухо стучащих костей. И когда брошенное, покинутое тело упало прямо на каменный пол, весь усеянный костями, грудь, которая ей не принадлежит, больно ударилась об угол этого прямоугольного ящичка. Но во все расширяющихся спиралях вихря этот жалкий сморчок, который еще смел называть себя Джирел, вдруг взбунтовался.

Помни, ты должна вернуться, ты должна вспомнить, вспомнить что-то очень важное... очень важное...

И вот она снова лежит на скользких, холодных камнях, усеянных костями, и руки ее вцепились в маленький прямоугольный предмет, так же, как и эти камни, так же, как и эти кости, скользкий на ощупь. Какая-то коробочка, ящичек, влажная кожаная шкатулка, покрытая толстым слоем плесени. Шкатулка Эндреда, за которой безуспешно охотились столько искателей сокровищ в течение двух сотен лет. Шкатулка, защищая которую погиб Эндред и за которую она тоже погибнет, уже погибает во мраке и сырости среди костей. Погибнет от жестокой и неумолимой силы, которая снова устремилась к ней, чтобы схватить и унести за собой...

Все чувства опять почти покинули ее, но вдруг до ее затухающего слуха долетел далекий собачий лай – истеричный, визгливый лай. В ответ залаяла еще одна собака, потом послышался мужской голос, который кричал что-то на неизвестном языке, кричал дико и торжествующе, задыхаясь от ликования. Но опять налетел вихрь, и снова он попытался выхватить ее из тела, закружил ей голову, затуманил сознание, все поплыло...

Странно, но именно музыка, да-да, звуки музыки заставили ее прийти в себя. Где-то пели струны лютни, да так, словно само безумие бряцало по ним, беря один за другим дикие, немыслимые аккорды. Да, это лютня шута-карлика стонала и вскрикивала, и безумная музыка пробудила ее, вызвала из небытия, привела к ее собственному телу, которое ничком валялось в сырости и мраке. О, как больно ноет ушибленная о твердый угол шкатулки грудь...

А вихрь все раскручивался и отлетал все дальше и дальше. Стены раздвинулись, и она больше не ощущала тесноты тюремной темницы, и запах сырости и разложения больше не жег ей ноздри. Как вспышка, которая буквально потрясла ее, пришло понимание того, что случилось; она вцепилась во влажную шкатулку – стены вообще исчезли; она сидела, прижимая шкатулку к груди, и, моргая, вглядывалась в темноту.

Вихрь все еще ревел, все бесновался вокруг нее, но, как ни странно, он теперь ее больше не трогал. Нет, было что-то такое за пределами его – какая-то иная и странная сила, с которой он, похоже, вступил в схватку, сила, которая... которая...

Она снова оказалась в темном зале. Она почему-то поняла это сразу. Где-то звенели, назойливо дребезжали все те же безумные струны лютни, и она, сама не понимая, каким образом, могла все видеть. Еще было совсем темно – но она все видела, и видела очень хорошо. По залу разливалось ясное свечение, взявшееся словно ниоткуда, сияющее само по себе, и в этом призрачном свете не собственным зрением, не глазами, но всем своим существом она узнавала знакомые лица, знакомые фигуры, широким хороводом кружащие вокруг нее, словно они круг за кругом, круг за кругом исполняли странный колдовской танец. Вот мелькнуло изборожденное морщинами, сияющее от возбуждения лицо Аларика; вот сверкнули широко раскрытые глаза Дамары с огромными белками вокруг зрачков, слепо всматривающихся в темноту. А вот проплыли мимо и эти двое мальчиков с порочными лицами, по которым, казалось, пробегал отсвет самого ада. В ушах звучал неистовый лай собак, и одна из борзых прыжками пробежала почти вплотную и скрылась, и глаза ее тоже пылали нездешним, неземным, инфернальным огнем, а язык свисал между оскаленными в диком экстазе зубами. Этот безумный хоровод все кружил, все кружил вокруг нее в призрачном сиянии, которое трудно было даже назвать светом,– это было нечто совсем другое. И рыдали струны лютни, и пели струны с такой дикой силой, какой вряд ли можно было ожидать от этого инструмента, и на всех лицах играло жуткое веселье, дикая, потусторонняя радость,– даже на собачьих мордах сияла она,– и это было куда страшней, чем даже грозное нападение Эндреда.

Эндред... Эндред... Мощь этого вихря над ее головой, по силе подобная извержению вулкана, куда-то пропала... Теперь ее хватало лишь на то, чтобы шевелить щекочущие лицо рыжие пряди волос; ветер все еще неистовствовал, но как-то безвредно, и сквозь рев его все сильней прорывались резкие, визгливые звуки лютни. Куда девалась его бешеная энергия, которая совсем недавно так потрясла ее? А танец Аларика и его свиты, этот безумный хоровод, описывая вокруг нее виток за витком во тьме зала, каким-то непостижимым образом накапливал, наращивал свою мощь, и, стоя на коленях и прижимая к себе скользкую шкатулку, она ощущала это совершенно отчетливо. Ей казалось, что сам воздух вокруг нее, напрягаясь изо всех сил, поет, завывая, дикую песнь. Хоровод двигался в противоположную движению вихрей Эндреда сторону, и сила Эндреда явно ослабевала. Джирел чувствовала это, ясно ощущала, что он уже изнемогает во мраке над ее головой. Музыка визжала все громче, она заглушала вой слабеющего вихря, и жуткая радость на лицах проносящихся мимо в своем ужасном танце людей говорила ей почему. Это была битва, и в этой битве они каким-то непостижимым образом одолевали его. В безумных струнах лютни карлика, в несущихся по кругу в диком танце фигурах таилась мощная энергия, с которой не могла совладать вековая жестокая сила Эндреда. Скорчившись на полу, прижимая к ноющей груди шкатулку, она чувствовала, что мощь его уже почти иссякла.

И все же – та ли это драгоценная шкатулка у нее в руках, и за нее Ли они вступили в столь яростную схватку? Никто даже взглядом не удостоил скорчившуюся перед ними на полу девушку, никто даже мельком не посмотрел на предмет, который она судорожно прижимала к себе. Лица их были с восторгом обращены вверх, глаза слепо, в безумном экстазе уставились в темноту, словно видели там Эндреда, и... они безмерно желали его. Их лица выражали страстное вожделение, это оно заставляло их светиться столь безумной радостью. Джирел почувствовала такое утомление, что сознание ее почти перестало фиксировать что-либо, она тупо смотрела на то, что перед ней происходит, уже не испытывая ни замешательства, ни недоумения.

Она едва ли поняла, когда закончился этот дикий, невообразимый танец. Убаюканная безумным вращением безумного хоровода, впавшая в состояние транса, она склонилась головой к коленям, ощущая лишь головокружение. Но танцоры постепенно замедляли свое движение – и вместе с ними замедлял движение вихрь наверху. Больше не завывал ветер во тьме; наконец раздался долгий вздох, и звук его становился все тише и слабее по мере того, как хоровод танцующих замедлял свой бег...

И потом из темноты над головой раздался ответный долгий, мягкий сипловатый вздох, который задул ее сознание, словно пламя свечи...

Дневные лучи, просочившись сквозь высокие, узкие стрельчатые окна, коснулись сомкнутых ресниц Джирел. Она очнулась и с трудом разлепила веки, щурясь от света. Каждый мускул, каждая косточка ее гибкого сильного тела ныли после схватки с ночным шквалом и долгого лежания на холодных и твердых камнях. Она села, инстинктивно нащупав свой кинжал. Он лежал немного поодаль, потускневший от крови. А шкатулка... шкатулка!..

Паническая тревога, сжавшая ее горло, мгновенно стихла; она увидела этот покрытый плесенью драгоценный предмет, лежащий на боку как раз возле локтя, и облегченно вздохнула. Совсем маленький, с поржавевшими петлями, кожа побелела от времени и подгнила – еще бы, два века пролежала эта шкатулка черт знает где, в сырости и мраке. Но, похоже, она сохранилась нетронутой с тех самых времен; незаметно, чтобы ее открывали. Она взяла ее в руки и для начала слегка потрясла. Внутри что-то есть, что-то мягко стучит о стенки – по звуку и по весу похоже на какой-то мелкий порошок.

Вдруг внимание ее привлек тихий шорох... словно кто-то негромко вздохнул; она подняла голову и огляделась, пристально всматриваясь в темные углы зала. Но что это? Вокруг нее, образуя неправильную окружность, лежат распростертые тела ночных танцоров. Неужели они мертвы? Но нет, тихое дыхание вздымает груди лежащих, а на лице той, которая к ней ближе всех,– да это же Дамара! – выражение такого непристойного довольства, что Джирел с отвращением отвернулась. Но и на лицах всех остальных то же самое выражение. Она видывала в жизни, и не раз, валяющихся после ночного кутежа пьяниц, но куда им было до этих! Такое отвратительное, такое грязное удовлетворение было написано на лицах приближенных Аларика. Вспомнив, какое вожделение она видела в их глазах прошедшей ночью, она попыталась представить себе то таинственное удовольствие, какое они получили, когда она потеряла сознание...

Внезапно за ее спиной раздался звук шагов, и она быстро обернулась, приподнявшись на одно колено и крепче сжав рукоятку кинжала. Это был Аларик, он не совсем еще твердо держался на ногах и глядел на нее блуждающим, рассеянным взглядом. Его алая туника была покрыта пылью и измята, словно он всю ночь спал в ней на полу и только что встал. Он провел рукой по своим спутанным волосам, зевнул и с явным усилием всмотрелся в ее лицо, пытаясь сосредоточиться.

– Я приказал, чтобы вам подали лошадь,– сказал он наконец, но, даже когда он заговорил, глаза его безразлично блуждали по стенам зала.– Вы можете отправиться прямо сейчас.

Джирел даже рот раскрыла от изумления, обнажив свои белоснежные зубы. Он же на нее и не взглянул. Глаза его теперь слепо уставились в пространство, словно он предавался какому-то очень приятному воспоминанию, которое стерло из его памяти само существование Джирел. И на лице его появилось выражение той же самой грязной, непристойной пресыщенности – черты лица его размякли, и даже жесткая линия рта, прежде напоминавшая сабельный шрам, теперь обвисла.

– Н-но...

Джирел прищурилась и крепче вцепилась в заплесневелую шкатулку, из-за которой она рисковала собственной жизнью. Он снова вернулся к действительности и беспечно и вместе с тем нетерпеливо произнес:

– Ах, это! Это возьмите себе.

– Вы... вы хоть знаете, что это такое? Мне казалось, что вы хотели...

Он только пожал плечами.

– Прошлой ночью я не имел возможности объяснить вам, чего именно я хотел: на самом деле мне нужен был сам Эндред. Поэтому мне пришлось сказать, что нам нужно сокровище, вам это было понятнее. Ну а что касается этой полусгнившей коробки, я не знаю, что там внутри, да и, откровенно говоря, не хочу знать. Я получил что хотел, а это гораздо лучше...– И он снова отвел глаза, и взгляд его погрузился в блаженное воспоминание.

– Но зачем тогда вы спасли меня?

– Спас вас? – Он рассмеялся.– Про вас мы даже и не думали, когда занимались... тем, чем мы занимались вчера. Вы свою задачу выполнили и теперь можете отправляться на все четыре стороны.

– Задачу? Какую задачу?

На мгновение он снова вернулся от созерцания своих приятных воспоминаний к действительности – на лице его промелькнула тень нетерпения.

– Вы сделали то, для чего мы вас тут удерживали,– вы вызвали Эндреда и предали его в наши руки. Вам очень повезло, что собаки почуяли, что случилось, после того как вы ускользнули, чтобы вызвать дух Эндреда самостоятельно. И нам в этом смысле тоже повезло. Мне кажется, Эндред мог даже и не явиться, чтобы завладеть вами, если б только почуял наше присутствие. Не сомневайтесь, он нас боялся, и было отчего.

Джирел посмотрела на него долгим взглядом, холодок пробежал у нее по спине, потом она наконец проговорила:

– Кто вы такой? Что вы такое?

И на какое-то мгновение в голове у нее промелькнула надежда, что он не станет отвечать. Но он улыбнулся, и лицо его исказилось еще больше.

– Я – охотник,– мягким голосом сказал он.– Охотник за не-смертью. И как только у меня появляется шанс поймать не-смерть, я пью ее. Я и мои люди... мы испытываем настоящее вожделение к темной силе, которую порождают те, кто погиб насильственной смертью, и порой нам приходится преодолевать огромные расстояния между... от одного пиршества до другого,– Он снова на миг отвел глаза и с торжеством и каким-то злорадством уставился в пространство. И, все еще сохраняя этот блуждающий взгляд, голосом, которого у него она еще не слышала, он пробормотал:– Думаю, вряд ли человек, который не пробовал этого, может представить себе то высшее, абсолютное наслаждение, тот восторг, когда пьешь, когда упиваешься не-смертью сильного призрака... особенно такого сильного, как дух Эндреда... когда ощущаешь эту черную силу, перетекающую в тебя глубокими волнами, когда засасываешь ее в себя – и жажда становится все сильней... чем больше пьешь, тем сильней жажда... ты чувствуешь... как тьма... сочится по телу, расходится по каждой жилке... это куда приятней, чем вино... опьяняет куда сильнее... Упиться не-смертью – о, это почти непереносимая радость.

Наблюдая за ним, Джирел почувствовала, как к ее горлу подступила тошнота. Сделав над собой усилие, она оторвала от него взгляд. Непристойный восторг, читавшийся в глазах Аларика, смотревших внутрь себя, был столь отвратителен, что она больше не желала видеть его. Она кое-как поднялась на ноги, все еще держа под мышкой шкатулку и намеренно избегая его взгляда.

– В таком случае позвольте мне покинуть вас,– сказала она, понизив голос, смущаясь непонятно отчего, словно она неумышленно подсмотрела что-то неподобающее, неприличное.

Аларик бросил на нее быстрый взгляд и улыбнулся.

– Вы совершенно свободны и можете ехать, когда и куда вам заблагорассудится,– сказал он,– но я бы посоветовал вам не терять понапрасну времени, если вы вдруг захотите вернуться обратно со своими людьми, чтобы отомстить той силе, от которой вы пострадали по нашей вине. Ее больше нет,– Его улыбка стала еще шире, когда он заметил, что она вздрогнула, поняв, что он имеет в виду,– та же самая мысль еще раньше промелькнула у нее в голове.– А нас тоже ничто больше не удерживает в Хеллсгарде. Сегодня же мы отправляемся дальше на поиски того, о чем я вам рассказал. И еще одно, перед тем как вы отправитесь в путь: мы перед вами в долгу – это ведь вы завлекли Эндреда и отдали его в нашу власть. Я совершенно уверен: не окажись тут вас, он бы просто не явился. Позвольте, перед тем как вы покинете эти места, предостеречь вас от кое-каких необдуманных действий, сударыня.

– Что вы имеете в виду? – Джирел бросила быстрый взгляд на него и снова опустила глаза. Она бы вообще не смотрела на него, если б нашла в себе силы.– От каких действий вы хотите предостеречь меня?

– Ни в коем случае не открывайте шкатулку, которая у вас в руках.

И не успела она рта раскрыть, чтобы задать еще один вопрос, как он улыбнулся, отвернулся и залихватски свистнул, поднимая своих приближенных. Спящие вокруг нее люди зашевелились, раздались звуки возни, шуршание одежды, вздохи и охи, зевки. Она постояла еще некоторое время не шевелясь, тупо уставившись на маленькую коробочку в своих руках. Потом повернулась и пошла за Алариком прочь из замка.

Впечатления прошедшей ночи были слишком сильны, чтобы так сразу забыть случившийся с ней кошмар. Но теперь даже мертвая стража у ворот замка не могла омрачить ее торжество.

Джирел ехала обратно по дамбе, освещенной яркими лучами утреннего солнца. Со стороны она могла показаться миражом одинокого всадника, едущего между синим небом и такими же синими озерцами болота, и за ее спиной Хеллсгардский замок тоже казался видением, плывущим по этим зеркальным водам. Мерно покачиваясь в седле, опустив голову, она вспоминала.

Перед ее внутренним взором вновь бушевал жестокий вихрь, жуткая, таинственная, всесокрушающая сила, столько лет хранившая от непрошеных гостей вот эту невзрачную коробочку,– и она сумела похитить сокровище... но что же лежит там внутри? Нечто близкое и дорогое Эндреду? Аларик мог и не знать, но он о чем-то догадывался. В ушах ее все еще звучало его предостережение.

Некоторое время она ехала, нахмурив брови,– но вот озорная улыбка заиграла на алых губах госпожи и повелительницы Джори. Ну что ж... много испытаний перенесла она из-за Гая Гарлота, у нее была причина примерно наказать его, но... нет, пожалуй, не станет она бить рукоятью своего меча по его смазливому ухмыляющемуся личику, как с наслаждением мечтала об этом раньше. Не-ет... у нее в запасе есть месть получше.

Она просто возьмет и вручит ему этот окованный железом крохотный кожаный ларчик и посмотрит, что из этого получится.

Красные сны

Шамбло
© Перевод М. Пчелинцева.

Можете не сомневаться, люди уже покоряли космос. Когда-то там, в древности, которая древнее египетских пирамид, в глубине веков, откуда доносятся смутные отклики полузабытых мифических имен – Атлантида, империя Му; когда-то там, в доисторической мгле, было время, когда люди, подобно нам, сегодняшним, бросали в небо громады стальных кораблей и знали настоящие имена планет: «Шаардол», как называется Венера на мягком, напевном языке этого жаркого, насквозь пропитанного влагой мира, и гортанное, почти непроизносимое «Лаккдиз» обитателей Марса, для которых драгоценна каждая капля воды. Так что не сомневайтесь – люди уже покоряли космос, и смутные, еле различимые отклики этого покорения все еще звучат в мире, напрочь забывшем цивилизацию, ни разумом, ни могуществом не уступавшую нашей. Легенды и мифы не оставляют места для сомнений. Например, ну разве мог возникнуть на Земле миф о Медузе? Предание о змеевласой Горгоне, чей взгляд обращал человека в камень, невозможно связать ни с одним существом, обитающим или обитавшим на нашей планете. Скорее всего, древние греки пересказывали старинную – и не вызывавшую у них самих особого доверия – историю, принесенную их предками с одной из далеких планет, пересказывали, пересказывали из поколения в поколение, все больше заменяя невероятную правду правдоподобными, как им казалось, вымыслами.

– Шамбло! Шамбло!

Истерическое улюлюканье толпы, мячиком прыгавшее по узким улочкам Лаккдарола, грохот тяжелых сапог по щебенке придавали дикому, ежесекундно нараставшему воплю зловещий, угрожающий смысл.

– Шамбло! Шамбло!

Крики приближались. Нордуэст Смит отступил в ближайший дверной проем и машинально потрогал рукоятку бластера, его бесцветные глаза опасно сощурились. В этом красном, насквозь пропыленном городишке жди любых неожиданностей. Жди и дождешься.

Люди только-только начинали обживать Лаккдарол, здешние нравы отличались первобытной грубостью и простотой. Однако бесшабашный Нордуэст Смит, чье имя гремело по всем кабакам Солнечной системы и пользовалось высочайшим уважением во всех пионерских поселках, был, если говорить правду, человеком крайне осторожным. В ожидании дальнейшего развития событий он прислонился спиной к стене и сжал рукоятку бластера. Крики приближались.

Вдали появилось ярко-красное пятнышко. Смуглая девушка в алом, сильно изодранном платье затравленно металась по улице; она бежала все медленнее, часто спотыкалась и шумно хватала воздух ртом. За несколько метров до Нордуэста девушка перешла на шаг, затем бессильно привалилась плечом к стене и стала озираться в тщетной надежде найти хоть какое-нибудь убежище. Топот и улюлюканье приближались, еще секунда – и разъяренная толпа вырвется из-за угла, затопит узкую улочку. Девушка негромко застонала и бросилась в ближайший дверной проем.

Увидев высокого широкоплечего мужчину с обветренным, дочерна загорелым лицом, она испуганно вскрикнула, покачнулась и осела беспорядочной грудой яркого тряпья и смуглой, почти шоколадной кожи.

Девушке угрожает опасность – этот факт не вызывал никаких сомнений. Смит не понимал происходящего и, как правило, не отличался чрезмерной галантностью, однако беспомощное, отчаявшееся существо, упавшее к его ногам, не могло не возбудить в нем извечное для всех землян сочувствие к слабым и обиженным. Так или иначе, но странствующий рыцарь (Н. Смит) задвинул прекрасную даму (неопрятную груду хлама; к слову сказать, он так и не видел лица этой «дамы») в дальний угол и обнажил меч (вытащил бластер из кобуры). Секунду спустя из-за угла появились преследователи.

Общая цель объединила самую разношерстную публику: кроме землян здесь были и марсиане, и венериане (ну чего им не сидится в своих болотах?), и совсем уже непонятные обитатели каких-то Богом забытых планет. Не увидев своей жертвы, они резко притормозили, затем разошлись по сторонам улицы и двинулись вперед, методично осматривая все дверные проемы, щели и закоулки.

– Что потеряли, ребята?

Ближайшие преследователи повернулись на громкий, издевательский голос Смита и застыли с разинутыми ртами; вскоре над узкой, сжатой красно кирпичными стенами улицей повисла напряженная тишина – толпе требовалось время, чтобы осмыслить и переварить увиденное. Загнанная в угол жертва обрела неожиданного защитника. Высокий человек в кожаном комбинезоне космического разведчика сжимал бластер с привычной уверенностью профессионала. Его суровое, изборожденное шрамами лицо дочерна выгорело под яростными лучами десятков неведомых солнц, в бесцветных, почти прозрачных глазах поблескивали опасные огоньки.

Лидер толпы – кряжистый землянин в рваном комбинезоне, все еще хранившем следы форменных нашивок патрульной службы, колебался не более двух секунд. На распаленном охотничьим азартом лице появилось странное недоумение, тут же сменившееся гневом.

– Шамбло! – прохрипел оборванец и бросился вперед.

– Шамбло! – взревела толпа, накатываясь на Смита.– Шамбло! Шамбло!

Смит стоял, расслабленно привалившись к стене и скрестив руки на груди,– поза, начисто отрицавшая какую-либо готовность к быстрым действиям. Однако не успел вожак сделать и одного шага, как ствол бластера, только что лежавший на сгибе левого локтя разведчика, описал полукруг, узкий пучок яростного иссиня-белого света взрезал мостовую огненной, рассыпающей искры дугой. Этот знак не нуждался в толкованиях: толпа смешалась, передние ее ряды отхлынули назад, задние продолжали напирать; губы Смита изогнулись в саркастической усмешке. Однако вожак оказался смелее своих последователей: угрожающе сжав кулаки, он шагнул к раскаленной, быстро тускневшей черте.

– Так ты что,– зловеще поинтересовался Смит,– хочешь пересечь мою границу?

– Отдай нам эту девку!

– Отдать? – изумился Смит.– А вы что, не можете взять ее сами? Руки коротки?

Безрассудная, казалось бы, наглость разведчика основывалась на трезвом, холодном расчете. Опытный психолог, он прекрасно знал повадки толпы и мог достаточно точно оценить ситуацию. Опасность, конечно же, была, но не смертельная. Никто не размахивал оружием, девушка в красном вызывала у загонщиков кровожадную, абсолютно необъяснимую ярость, однако на Смита это чувство не распространялось. Воинственная толпа давно бы схватилась за бластеры, а эти ребята только размахивают кулаками, откуда следует непреложный вывод: дать пару зуботычин могут, но никак не более. Смит широко ухмыльнулся и принял прежнюю расслабленную позу.

Толпа снова двинулась вперед, угрожающие выкрики звучали все громче и громче. Судорожные всхлипывания девушки превратились в почти непрерывный стон.

– Что вам от нее нужно? – спросил Смит.

– Это Шамбло! Ты что, не видишь, что она – Шамбло? Вышвырни девку сюда, а дальше мы о ней сами позаботимся.

– Сейчас о ней забочусь я,– лениво процедил Смит.

– Да она же Шамбло! Ты что, совсем идиот? Мы никогда не оставляем этих тварей в живых! Дай ей хорошего пенделя, и дело с концом!

Слово «Шамбло» не имело для Смита ровно никакого смысла, а угрозы и требования только укрепляли его врожденное упрямство. Люди подступили к самому краю остывшей уже борозды, от диких, яростных воплей закладывало в ушах.

– Шамбло! Вышвырни ее сюда! Отдай нам Шамбло! Шамбло!

Маска ленивого безразличия становилась опасной – этак они могут недооценить противника.

– Назад! – Смит распрямился и угрожающе повел стволом бластера,– Назад, если хотите жить! Она моя!

Нет, он и в мыслях не имел применять оружие. Один-единственный выстрел – и все, можно заказывать гроб, а кому же охота расставаться с жизнью ради хоть самой распрекрасной девицы? Ребята отнюдь не настроены убивать невесть откуда взявшегося землянина, только не нужно их провоцировать. А вот поколотить – это они могут. Смит внутренне подобрался, готовясь встретить натиск толпы.

Но тут произошло нечто неслыханное, невероятное. Ближайшие к Смиту люди – те из них, кто расслышал за общим гомоном его наглую, вызывающую угрозу,– отшатнулись. На их лицах не было ни страха, ни даже недавней ярости – только полное, безграничное изумление.

– Твоя? – недоуменно переспросил вожак.– Она твоя?

Смит картинно расставил ноги, заслоняя жалкую, съежившуюся фигурку девушки.

– Да.– Он снова повел стволом бластера.– Моя. И вы ее не получите. Отойдите.

Немой ужас мешался на продубленном всеми ветрами лице вожака с чем-то вроде брезгливости и недоумения. Недоумение победило.

– Так значит, твоя?

Смит коротко кивнул. Экс-патрульный отступил на шаг, взмахнул рукой и произнес – нет, презрительно выплюнул три слова:

– Это – его тварь.

Крики стихли, люди заметно расслабились, все они, как один, смотрели на Смита с безграничным, не поддававшимся никакому разумному объяснению презрением.

– Твоя так твоя.– Вожак сплюнул на мостовую, растер плевок ногой, повернулся и пошел прочь.– Только,– бросил он через плечо,– не разрешай ей больше шататься по нашему городу.

Воинственные выкрики мгновенно прекратились, толпа разбилась на кучки и начала расходиться. Смит был ошарашен, он ничего не понимал. Ураганы страстей не стихают мгновенно – как и природные ураганы. Ну где это видано, чтобы кровожадная агрессивность озверевшей толпы вот так вот взяла и исчезла сама собой, словно ее и не было? И почему на лицах этих людей смешались презрение, брезгливость и даже – что уж совсем невероятно – сострадание? Лаккдарол не отличается особой строгостью нравов, простое заявление «эта девушка моя» не шокировало бы здесь и малого ребенка. Нет, Смит буквально кожей ощущал, что странная реакция толпы имеет совсем другую, глубинную причину. Отвращение появилось на всех лицах одновременно, рефлекторно – словно он признался, что завтракает грудными младенцами или поклоняется Фаролу.

Люди расходились поспешно, чуть ли не бегом, словно боясь подхватить какую-то неизвестную заразу; улица быстро пустела. Гибкий, как лоза, венерианин ухмыльнулся через плечо, издевательски крикнул «Шамбло!» и исчез за углом. Мысли Смита пошли по новой колее. Шамбло. Это что, по-французски? Да, похоже. Странно слышать это слово и – пользуясь терминологией Алисы – еще страньше, в каком значении они его используют. «Мы никогда не оставляем этих тварей в живых» – так вроде бы сказал вожак. Смит смутно припомнил что-то такое... строчку из древнего писания... «Ворожеи не оставляй в живых» [2]2
  Исх. 22, 18.


[Закрыть]. Он улыбнулся сходству формулировок – и тут заметил стоящую рядом девушку.

Она поднялась на ноги совершенно бесшумно. Разведчик засунул бластер в кобуру, скользнул взглядом по необычно смуглому лицу, а затем уставился на него с откровенным любопытством человека, увидевшего существо чуждой породы. Девушка никак не относилась к роду людскому. Смит понял это с первого взгляда, несмотря на то что тело ее имело типично женские формы, а красное (кожаное, как стало теперь понятно) платье сидело на ней с непринужденностью, недоступной обычно инопланетянам, одевающимся «под человека». Зато в зеленых глазах, вертикально прорезанных узкими кошачьими зрачками, не было ничего человеческого. Зрачки ритмично пульсировали, в их глубине таилась какая-то темная, древняя мудрость, мудрость зверя, видящего то, что недоступно человеку... Смита передернуло, по спине забегали мурашки, словно о чем-то предупреждая его.

У девушки не было ни бровей, ни ресниц; красный тюрбан, туго обвивавший вполне человеческую голову, скрывал, по всей видимости, неприглядную лысину. Пальцы – по четыре на руках и ногах – заканчивались острыми, чуть изогнутыми когтями, втягивающимися, как у кошки. Девушка облизнула губы языком – тонким, плоским розовым язычком, таким же кошачьим, как зеленые глаза и когти,– и заговорила. Заговорила с трудом, запинаясь, ее гортань и язык явно не были приспособлены к человеческой речи.

– Не... боюсь. Теперь.

Жемчужно блеснули и пропали острые кошачьи зубки.

– Чего это они за тобой гонялись? – поинтересовался Смит.– Что ты им такого сделала? Шамбло... это что, так тебя звать?

– Я... не говорю вашим... языком.– Девушка (или как ее называть?) спотыкалась на каждом слове.

– А ты попробуй, постарайся. Мне хочется знать. Почему они тебя преследовали? И что теперь – тебя можно оставить на улице или лучше куда-нибудь спрятать? Эти ребята совсем озверели.

– Я... пойду... с... тобой,– уверенно, хоть и с запинкой сообщила странная особа.