Текст книги "Черные боги, красные сны"

Автор книги: Кэтрин Люсиль Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 40 страниц)

Этот туман медленно потек вниз, на пол, в то время как на его глазах он сам, стоящий там, в тумане, вытащил какую-то штуковину, немного приоткрывшую завесу тайны, которая до сих пор скрывала все происходящее. Смит узнал этот странный символ, лежавший в заполненной туманом шкатулке. Он был сделан из вещества, которое не встречалось ни в одном из трех миров,– это был полупрозрачный металл, сквозь глубины которого тусклый дым распространялся неясными завитками, кольцами и струйками. И форма его повторяла форму символического изображения, часто повторяющегося в резьбе, украшающей стены каждого марсианского дома. Смит уже слышал толки об этом талисмане, повторяющиеся из уст в уста на тайных сходках космических пиратов. Само существование его было для всех тайной, кроме тех флибустьеров космических трасс, от которых ничто не может укрыться.

Этот символ, говорила молва, был талисманом, оставшимся от древней религии, который использовали для обрядов поклонения безымянному богу еще в старые времена, пока упадок веры не вынудил совершать богослужения втайне; он обладал колоссальной энергией, но как ее использовать, вряд ли знал кто-либо из живущих. Говорили, якобы талисман хранится в тайном, никому не известном месте в одном из городов на каналах. Теперь он понимал, какой страх и ужас пережил тот уроженец каналов с обезображенным шрамами лицом, почему он так боялся столкнуться лицом к лицу с последствиями, которые может вызвать его кража.

Ему никогда не узнать, что стояло за этой кражей. Достаточно было знать, что Нечто обладало теперь этим бесценным талисманом. Его собственными усилиями этот древний символ попал в те самые руки, которые уж точно знают, как с ним обращаться: причем, как это ни парадоксально, эти руки когда-то были его собственными руками. А ему оставалась лишь роль беспомощного наблюдателя.

Вот его бывшие пальцы уверенно, зная, что они делают, подняли талисман. В длину он был не более двенадцати дюймов и представлял собой вещицу, состоящую из замысловатых кривых и дугообразных поверхностей. И вдруг он понял, что именно означает этот символ. Сквозь туманную чуждость разума, который обитал теперь там, где раньше хозяином был его разум, он обрел уверенность в том, что талисман был сделан таким образом, что представлял собой изображение написанного имени: то самое невысказанное слово, вылившееся в форму безымянного металла. И Нечто, вселившееся в его тело, держало талисман в руках с видом некоего нечеловеческого благоговейного трепета.

Смит видел, как его тело медленно обернулось кругом, словно пытаясь сориентироваться на какую-то неизвестную точку, находящуюся неизмеримо далеко. Рука, в которой был зажат талисман, высоко поднялась. В комнате царила атмосфера напряженного, торжественного молчания, словно наконец-то был достигнут столь долго и с таким трепетным благоговением ожидаемый момент, когда должно совершиться чудо. Медленно, на негнущихся ногах его тело сделало несколько шагов в сторону восточной стены, крепко сжимая в руке символ, который оно несло перед собой.

Оно остановилось возле украшенной гравировкой стены и медленным ритуальным жестом подняло талисман и установило его украшенный изысканной резьбой наконечник напротив похожего символа на стене – вырезанной копии имени. Оно провело талисманом вниз и потом крест-накрест, словно писало на стене невидимую кривую. Внимательно наблюдая за этими пассами, Смит понял, что происходит. С помощью этого талисмана, который следовал за линиями загадочных символов, изображенных на стене, Нечто воспроизводило невидимое имя. И этот обряд обладал глубинной энергией и являл собой некое неясное предзнаменование, которое повергло его в ужас, заставивший трепетать все его существо. Но в чем заключался смысл всего этого?

Он буквально похолодел, если так можно назвать его состояние: ведь он был лишен физического тела. Он похолодел от дурного предчувствия, но решил досмотреть весь этот зловещий ритуал до конца. Нечто провело талисманом по последним линиям символов, изображенных на стене, полностью очертив площадь приблизительно в шесть квадратных футов, которые покрывал таинственный узор. А потом высокая фигура взмахнула и потрясла металлическим символом, как человек, который приветствует гостя через открытую дверь, и упала на колени перед знаками на стене.

В течение минуты-двух ничего не происходило. Потом, глядя на стену, Смит подумал, что он разгадал значение символа, который был там начертан. Он стал четче выделяться среди нарисованных знаков. Непонятным образом внутри контуров, которые, как он видел сам, были проведены его собственными руками, стала распространяться какая-то серость, сумрачность, некий туман, который усиливался и становился все плотней и плотней, и наконец узор стал неразличим, а великий туманный символ отчетливо проявился на стене.

Сначала он ничего не понял. Он видел, как серый мрак становится все гуще, но ничего не понимал до тех пор, пока длинный завиток тумана как бы с ленцой выплыл из стены в комнату и серый мрак начал переливаться через края, и клубиться, и ходить волнами, словно вся стена была охвачена огнем. И откуда-то издалека, очень издалека, из-за неизмеримого и бесчисленного количества миров и пустых пространств, он почувствовал первый слабый толчок, импульс энергии такой мощности, что он в один миг осознал весь ужас того, что увидел.

Имя, начертанное на стене копией, выполненной из металла, открывало путь для того Нечто, которое носило это имя: теперь эта сущность могла войти в мир. И эта сущность входила в мир, который она покинула миллионы лет назад. Она медленно протекала через открытую дверь, и Смит не в силах был остановить ее.

Он представлял собой чистое, бесплотное сознание, плавающее в пустоте, где не было ни мрака, ни света – он сам был ничто, и он должен был наблюдать, как его собственная плоть принесла в мир, где он жил, смерть и разрушение, и у него не было сил, чтобы противостоять этому. У него даже не было сил сдвинуть с места легчайшее перышко.

В отчаянии он наблюдал, как длинный шлейф зарождающегося ужаса накрывает склоненную голову того, кто еще недавно был им. Почувствовав это прикосновение, тело его неловко и чопорно выпрямилось, будто в ответ на приказание, и медленно стало отступать через всю комнату туда, где на полу распростерлось тело Джудаи. Словно автомат, тело его остановилось, наклонилось и подняло ее на руки. Оно снова пошло вперед, шагая так, будто это был не живой человек, а механизм, и положило ее под вздымающийся символ, который был входом в глубины еще более бездонные, чем сам ад. Дым жадно потянулся к ней, обвился вокруг ее тела и скрыл его из виду.

На месте, где она только что лежала и где ее поглотила волна, дым вскипел, забурлил, и в сознание Смита ворвался еще один мощный удар, куда мощней и сокрушительней, чем это было в первый раз. Откуда-то из бесконечной бездны приближался импульс энергии того самого имени. И остатки энергии, которые он поглотил из тела Джудаи, помогли ему приблизиться скачками, так что теперь мощь его шагов, подобно ударам барабанов, эхом раздавалась вокруг, еще и еще повторяясь в комнате, стены которой были исписаны символами. И в этом ритме слышалось торжество победы. И в повторяющихся волнах громовой энергии он понял наконец назначение этих символов.

Все это было задумано и спланировано миллионы лет тому назад, когда Не-Могущий-Быть-Названным покинул Марс. Возможно, века для него, для его вневременного могущества и мощи, были все равно что одно мгновение. Но Он ушел не навсегда, Он ушел, намереваясь вернуться, поэтому и дал своим почитателям нечто большее, чем то, что можно было стереть из их сознания спустя века, а именно – потребность иметь на стенах своих домов эти символы. Но лишь потребность, а не понимание их. Они были предназначены для того, чтобы обеспечить ему возможность свободного доступа в этот мир. Контакт со своими жрецами Он сохранял через храмы и капища, и для Безымянного они были подобны крохотным окошкам. Там, спрятанный среди таинственных рисунков и узоров, находился широкий вход, через который вся эта неизмеримая энергия могла беспрепятственно хлынуть, когда придет ее час. И этот час настал.

Он заметил неясный знак торжества этого Нечто, вселившегося в его тело, которое застыло перед волнующейся стеной. Он увидел иные миры, в которых такие символы тоже существовали, и через них, как через широко распахнутые двери, в эти миры хлынули огромные волны серости. Он увидел миры, поглощенные и погруженные в единую бурлящую, кипящую стихию, которая крутилась в бешеных водоворотах, клубилась и жадно всасывала в себя людские тела и души.

Сознание Смита содрогнулось в пустоте, в которой оно плавало, взбешенное собственной беспомощностью, захваченное ужасающим зрелищем того, как волны клубящейся серости медленно катятся одна за другой в комнату. Тело Джудаи уже полностью исчезло. И длинные, скрученные завитки тумана, словно пальцы, слепо ощупывали помещение, будто в поисках свежей пищи. В ужасе он видел, как его собственное тело, его высокая фигура, спотыкаясь, неуклюже шагнула вперед, упала на колени и исчезла в жадных вихрях серости.

Очевидная безысходность этого момента была столь сильна, что Смиту захотелось сделать так, чтобы это не было доведено до конца. Перспектива разрушения мира явилась перед ним во всей своей наготе, и ему было больно глядеть на это, его охватил ужас безнадежности. Но он подумал о собственном теле, отданном в жертву всепоглощающей серости, в то время как он сам дрейфовал по бесконечности, по бесчисленным мирам абсолютной пустоты. Эта мысль отозвалась в его сознании, как жгучий удар плетки, и теперь ему было не до сцены, которую он наблюдал: он был слишком возмущен. Решительное и злое чувство протеста захлестнуло его, он просто возмутился против этого загадочного Нечто и против его чудовищной силы.

Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг он почувствовал, что уже не плавает в пустоте. Неожиданно для самого себя он разорвал узы, которые отделяли его от реальности, и внезапно снова вернулся в тот мир, из которого был выброшен. В паническом страхе он изо всех сил старался пробиться в собственное тело и изгнать оттуда густую, липкую серость, которая обитала там теперь. Бороться было противно, ибо он оказался слишком близко к липкой, гнусной и мерзкой сущности этого Нечто. Но он не обращал внимания на всю эту мерзость в неистовом желании спасти тело, которое когда-то принадлежало ему.

Какое-то время он дрался с враждебной силой не за полное обладание телом; он бился, неистовствовал, прилагал всю свою ярость, чтобы хоть как-то ухватиться за собственные мышцы и оттащить свое тело подальше от жадных, накатывающихся на него волн. Борьба была намного более отчаянной, нежели любой самый яростный и свирепый рукопашный бой, борьба двух нематериальных сущностей за обладание единственным телом.

Нечто, которое было его противником, было сильной сущностью, оно крепко защищало свои позиции в нервных центрах и мозговых клетках, которыми некогда обладал Смит, а он дрался еще более яростно, поскольку поле битвы было ему знакомым. И так, шаг за шагом он все-таки одержал победу и вошел на освобожденную территорию. Возможно, это случилось еще и потому, что с самого начала он вовсе не стремился к полному обладанию своим телом. В своем желании крепко уцепиться за то, чем оно уже владело, Нечто не могло противостоять его незаметному вползанию в тело, в центры, которые управляют движением. И постепенно, рывок за рывком, он ухитрился поставить собственное тело на ноги и заставил его шаг за шагом отступать подальше от бурлящей стены, из которой истекала серость. И он продолжал драться, несмотря на то что близость к этой тошнотворной сущности причиняла ему нестерпимые страдания и душевную боль.

Теперь он стремился полностью вытеснить эту поистине дьявольскую сущность, и если это ему не удавалось, то, по крайней мере, он с успехом удерживал свои позиции. В его сознании случались мгновенные вспышки просветления, когда он мог снова видеть комнату собственными глазами и ощущать силу собственного тела, которое он чувствовал, словно теплое одеяние, покрывающее его обнаженную личность. Он боролся за свою собственность – и все-таки его тело еще затоплял этот тошнотворный жидкий, тягучий туман, который уже покрывал своей отвратительной слизью саму его душу.

Но Нечто было сильно. Оно глубоко укоренило свои щупальца в теле, за которое вело бой, и не собиралось легко сдавать свои позиции. А через комнату ритмически повторяющимися громовыми ударами приближалось имя во всей своей мощи, нетерпеливое, настойчивое, требующее поддержки, требующее пищи, которая могла поступать к нему через открытый вход. Его длинные кривые пальцы-щупальца тумана протянулись внутрь комнаты, жадно ища, за что бы ухватиться. И в душе Смита росла слабая надежда, что, прежде чем они протянутся дальше, они встретят на своем пути его тело. И если он помешает этому... значит, еще не все потеряно. Но Нечто, с которым он отчаянно бьется, такое сильное...

Время перестало для него что-либо значить. Словно в кошмарном, страшном сне, он барахтался в густой и тошнотворной слизи – и это был его враг; он бился с ним за то, что было гораздо ценней, чем его собственная жизнь. Он бился даже не за жизнь – он бился за Смерть. Ведь если он победит, входить в собственное тело нужно достаточно долго, чтобы умереть, умереть от собственной руки, чисто и целомудренно. Иначе он вечно будет дрейфовать по бесконечности пустоты, где нет ни света, ни тьмы. Он так и не узнал, долго ли это все продолжалось. Но в одно из тех мгновений, когда он снова отвоевал какое-то место в своем теле и овладел его органами чувств, он вдруг услышал скрип открываемой двери.

Приложив поистине невероятное, нечеловеческое усилие, он обернулся. На пороге стоял старый Мхичи с бластером в руке; он ошарашенно щурился и моргал глазами, всматриваясь в заполненное туманом пространство комнаты. В глазах его светился ужас, ужас закоренелый, вековой, доставшийся ему в наследство от бесчисленного количества предков, тех самых, в сознании которых тайное имя запечатлелось слишком глубоко, чтобы оно могло быть изглажено временем. Еще не вполне понимая, что происходит, он стоял перед богом своих отцов, и Смит видел, как благоговейный трепет медленно проступал на его застывшем от изумления лице. Глядя на эту сочащуюся странным туманом стену, он не мог знать, что, собственно, он видит, что происходит на его глазах, но подсознание, унаследованное им от предков, подсказывало, что в комнате в данный момент присутствует Нечто, которое обладает тем самым именем. И оно, должно быть, поняло, что теперь в помещении находится Мхичи, поскольку по стенам загрохотало громовое эхо ужасных ударов – это давала повеления далекая могущественная сила, снова жаждущая напитаться энергией человека. И глаза старого Мхичи остекленели, выражая полную покорность. Словно бездушный автомат, он скованно и неловко шагнул вперед.

В сознании Смита что-то щелкнуло. Если Мхичи подойдет к стене, вся его мучительная борьба пойдет насмарку. С такой подпиткой проклятое имя с успехом может и войти. Что ж, во всяком случае, он может спасти самого себя – не исключается такая возможность. Но до того, как это произойдет, он должен умереть. И всю энергию, всю силу, которую он мог собрать, он зажал в кулак и обрушил его на Нечто, которое обитало в нем, лишил власти над собой и упал на Мхичи, вцепившись ему в глотку.

Понял ли старый драйлендер или нет, видел ли он в бесцветных глазах своего друга медленные корчи Нечто, Смит не знал и даже не догадывался. В своем стремительном броске он успел заметить только страх и недоверие в изборожденном морщинами лице старого марсианина, а потом с глубоким облегчением почувствовал жилистые пальцы на собственном горле.

Но потом пальцы отпустили его, и он впал в забытье.

Откуда-то издалека хриплый голос позвал его по имени, раз, и еще раз, и еще, каждый раз как бы вытаскивая Смита от одного слоя облачного нечто в другой. Он открыл тяжелые веки и уставился перед собой. Склонившееся над ним тревожное лицо Мхичи приняло резкие очертания. Рот Смита горел – видимо, Мхичи влил ему порцию сегира. Он машинально проглотил напиток и почувствовал такую резкую боль в израненном горле, по которому волной прошла огненная жидкость, что сразу пришел в себя. Он попытался принять сидячее положение, одной рукой обхватив голову, в которой все шло кругом, и ошарашенно оглядываясь.

Он лежал на темном каменном полу, где и потерял сознание. Перед его глазами маячили разрисованные загадочными узорами стены. Сердце его вдруг учащенно забилось. Он резко обернулся, стараясь отыскать ту самую стену, которая выделяла серость через дверь, открывшуюся в Иной мир. Облегчение, которое он почувствовал, было столь велико, что он неожиданно ослабел и упал на плечо Мхичи: Не-Могущий-Быть-Названным больше не заполнял своими мутными волнами комнату. А сама стена представляла собой потрескавшуюся и обуглившуюся руину, по которой стекали и медленно застывали длинные струи расплавленного камня. В комнате стоял густой и резкий запах, который обычно бывает после выстрела из бластера.

Он вопрошающе посмотрел на Мхичи, и из его распухшего горла раздался совершенно нечленораздельный хрип.

– Я... я взял и сжег тут все к чертовой матери,– сказал Мхичи, и в голосе его послышалась странная досада и смущение.

Смит еще раз резко обернулся и уставился на разрушенную стену, и его окатила волна горького разочарования. Конечно, если бы рисунок был уничтожен, та дверь, через которую входит Тот, который носил свое имя, закрылась бы. Но, как ни странно, это не пришло ему в голову. Он совершенно забыл, что у него самого в кобуре под мышкой торчал этот чертов бластер – в течение всей этой ужасной и долгой борьбы, когда в его собственном теле обитал не только он сам, но и это чертово Нечто. Но буквально через минуту он понял почему. Ужасная сила, которая в его бестелесном состоянии грохотала вокруг него из той безграничности могущества, которая обладала именем, была столь беспредельна, что сама мысль о бластере казалась смешной, суетной и тщетной. Но вот Мхичи этого не знал. Он так и не почувствовал, какая мощная сила бушевала вокруг него. И он поступил очень просто: нажал на курок, и одна-единственная вспышка его бластера захлопнула дверь в Иной мир.

Голос его настойчиво жужжал и хрипел в ушах Смита, дрожа от возбуждения и желания знать, что здесь произошло,– это был голос старика, надтреснутый и скрипуний. Впервые в жизни Мхичи не скрывал своего возраста.

– Что тут было? Что тут произошло, во имя всех богов, и твоего тоже? Но нет, пока не говори. Тебе вредно говорить. И не пытайся. Я... я... в общем, расскажешь после,– И потом залопотал быстро, обрывочными фразами, словно он говорил лишь для того, чтобы заглушить свои мысли: – Может, я и сам Догадаюсь – ничего, не беда. Надеюсь, я тебя не очень зашиб. Должно быть, ты просто сошел с ума, Смит. Ну, просто на некоторое время, на минутку. Так бывает. Тебе теперь лучше? После того как ты... ты... в общем, когда я увидел тебя на полу, туг был какой-то... ммм... туман, да, наверное, что-то вроде тумана, густой, как тина, который выкатывался из тебя, как... не знаю, как сказать, как черт знает что. И вдруг я тоже сошел с ума. Эта жуткая серость, которая вылезала из стены клубами,– я не знаю, что случилось. Перво-наперво я понял, что палю в него, в самую его глубину... или середину, неважно, а потом стена треснула и стала плавиться, а весь этот проклятый туман стал куда-то исчезать. Не знаю почему. И потом не знаю, что случилось. Должно быть, я на какое-то время... ну да, сам отключился. Сейчас это прошло. Не знаю почему, но вот взяло и прошло... Вот, выпей еще немного сегира.

Смит смотрел на него не отрываясь, невидящим взглядом. Какое-то неясное чувство удивления не давало ему покоя: почему это Нечто, которое захватило его тело, в конце концов сдалось? Может быть, Мхичи задушил это тело, поэтому Нечто и покинуло его, а потом его сознание смогло вернуться обратно в тело, не встречая сопротивления. Возможно... но ему надоело об этом думать. Он слишком устал от всего этого. Он вообще устал думать о чем бы то ни было. Он глубоко вздохнул и схватил бутылку.