Текст книги "Черные боги, красные сны"

Автор книги: Кэтрин Люсиль Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц)

Аларик стоял по другую сторону зала, как раз на кровавом пятне, где, по его словам, погиб Эндред. Она сразу подумала, с самого начала подсознательно догадывалась, что вовсе не его губы мгновение назад так яростно впивались в ее губы. И та пылающая страстность тоже принадлежала кому угодно, но только не ему, хотя он был единственным человеком, который стоял рядом с ней, когда все вдруг провалилось во мрак... Нет, ни в коем случае он не мог быть тем существом, чей отвратительный поцелуй все еще ощущали ее губы.

Она подняла нетвердую руку, поднесла дрожащие пальцы к израненным губам и дико осмотрелась вокруг, хватая ртом воздух, задыхаясь и чуть ли не всхлипывая от ярости.

Все остальные все еще сидели вокруг камина, занимая почти половину помещения в ширину. И едва вспыхнул свет от подкинутой охапки хвороста, она увидела, как мгновенное удивление на их озадаченных лицах исчезло, уступив место надежде. Широким шагом, почти бегом, Аларик приблизился к ней. В замешательстве она ощутила, как он схватил ее за плечи и стал энергично трясти, возбужденно бормоча что-то непонятное на неизвестном ей наречии:

– Г’аста-эст? Таи г’аста? Таи г’аста?

Она сердито оттолкнула его, но остальные уже окружили ее плотным кольцом и горячо, взволнованно залопотали:

– Г’аста таи? Эст г’аста?

Аларик первым взял себя в руки. Дрожащим голосом, в котором еще слышалось волнение, он с отчаянной решимостью задал свой вопрос:

– Что это было? Что произошло? Это был... это был...

Но, похоже, он не осмеливался назвать по имени то, к чему стремился всей душой, хотя в голосе его звучала надежда.

Джирел открыла было рот, чтобы ответить, но вовремя одернула себя. Она намеренно выдержала паузу, пытаясь совладать со слабостью, которая все еще кружила ей голову; пришлось опустить ресницы, чтобы скрыть одну догадку, которая неожиданно пришла ей в голову. Вот средство, которым она способна держать этих загадочных людей в руках: теперь ей известно нечто такое, что им безумно хотелось бы знать. Теперь она обладает преимуществом перед ними и воспользуется этим преимуществом в полной мере, хотя не вполне понимает, в чем оно заключается.

– П-произошло? – Ей не пришлось притворяться, чтобы изобразить некоторое заикание.– Подул, э-э, ветер, потом стало темно... не знаю даже, что сказать... все кончилось так быстро.– Она бросила взгляд в дальний темный угол зала, и страх в ее взгляде тоже был не совсем наигранным. Чем бы оно ни было – это был не человек. Она готова была поклясться, что за мгновение перед тем, как снова вспыхнул свет, стены надвинулись на нее так близко, словно она оказалась в тесной могиле; однако, едва зажглись светильники, все исчезло вместе с темнотой. Но эти губы на ее губах, эти большие редкие зубы, зверское объятие сильной руки – все было настоящее, все это она ощущала на самом деле. Хотя, с другой стороны, ведь она ощущала лишь объятие, поцелуй, бег пальцев по телу – рука, губы и пальцы, только это... Никаких намеков на осязаемое тело... Внезапно, содрогнувшись, она вспомнила, что Эндред, перед тем как его бросили в трясину, был расчленен... ах, Эндред...

Она сама не знала, произнесла ли она это имя вслух, но Аларик, словно кошка в мышь, так и вцепился в это нечаянно сорвавшееся с языка слово.

– Эндред? Это был Эндред?

Джирел, сделав невероятное усилие над собой, отчаянно сжала зубы, чтобы унять их стук и взять себя в руки.

– Эндред? Да ведь он уже двести лет как умер!

– Он никогда не умрет, пока...– вступил было один из юнцов с порочным лицом, но Аларик гневно повернулся к нему, хотя, как ни странно, голос его сохранял почтительную вежливость.

– Молчите!.. Погодите-ка... леди Джирел, вы спрашивали, правдивы ли легенды о Хеллсгарде. Теперь я могу сказать вам, что в истории Эндреда все правда, от первого до последнего слова. И мы знаем, что он все еще ходит по этим залам, где спрятано его сокровище, и мы... мы...– Он помедлил, колеблясь, словно прикидывал, стоит ли продолжать,– Мы считаем,– наконец продолжил он, взяв себя в руки,– что есть только один способ найти это сокровище. Только призрак Эндреда может привести нас к нему. А призрак Эндреда до сих пор был... неуловим, по крайней мере до этого момента.

И снова она могла поклясться, что, начиная говорить, он и сам не знал, чем закончит,– во всяком случае, он вовсе не намеревался закончить именно этим. И она еще более уверилась в своей догадке, когда по группе его приближенных, окруживших ее тесным кольцом, как рябь по воде, пробежала легкая волна оживления. Словно они забавлялись тем, что она не поняла, да и не могла понять, тонкой шутки, которую только что услышала. Это читалось в каждом лице, каждом взгляде: широко раскрытые глаза женщин со впалыми щеками вспыхнули, засверкали, лица мужчин слегка передернулись,– они, казалось, едва сдерживались, чтобы не рассмеяться. И вдруг она почувствовала, что больше не в силах выносить и эту неестественность и таинственность, и это странное, почти неуловимое и вместе с тем таящее неизвестную опасность оживление без видимой причины.

Тем более что она была потрясена случившимся, и потрясена гораздо больше, чем ей самой хотелось признать. Ей не понадобилось больших усилий, чтобы симулировать слабость,– она отвернулась к огню, не в силах больше видеть эти ужасные лица, ей очень хотелось, чтобы они вообще куда-нибудь убрались, даже если это означало для нее полное одиночество в населенном призраками полумраке.

– Позвольте мне немного прийти в себя. Я хочу отдохнуть... у огня,– сказала она,– Может быть... он больше не вернется.

– Но он должен вернуться! – хором воскликнули они, и на лицах всех без исключения сияла уверенность. Даже собаки протиснулись вперед между ног обступивших Джирел людей и будто понимали, о чем идет речь, ибо перебегали мутными, возбужденными глазами от лица к лицу. Но тут заговорил Аларик, и все обернулись к нему.

– Вот уже много ночей мы тщетно ждали, что сила по имени Эндред даст нам о себе знать. И только с вашим приходом он явился в этом вихре, который... который... необходим, если мы хотим найти сокровище.

И снова при этом слове Джирел почувствовала, как все та же рябь радостного оживления прошла по стоящим вокруг нее людям. Ровным, невозмутимым голосом Аларик продолжил:

– Нам удивительно повезло, мы нашли человека, обладающего даром вызывать дух Эндреда. Я думаю, вы обладаете той врожденной свирепостью и отвагой, которую ищет и которую чувствует Эндред. Мы должны еще раз вызвать его из мрака – и для этого нам надо воспользоваться вашей силой.

Джирел недоверчиво оглядела стоящих вокруг.

– Вы хотите... и вы не боитесь вызвать... это... еще раз?

И в широко открытых ей навстречу глазах засверкало пламя, и это пламя не имело ничего общего с отраженным пламенем камина.

– Нет, не боимся, именно это мы и собираемся сделать,– пробормотал мальчишка с лицом негодяя, который стоял к ней ближе всех.– И мы не станем долго ждать...

– Но боже милостивый! – воскликнула Джирел.– Вы же сами говорите, якобы все эти легенды не лгут! А ведь в них говорится, что дух Эндреда поражает всякого, кто переступает порог Хеллсгарда. С чего это вы взяли, будто только я могу вызвать его? Вы хотите все погибнуть здесь ужасной смертью? А я не хочу! Я не вынесу этого еще раз – можете убить меня, но с меня хватит. Я сыта по горло поцелуями Эндреда!

На мгновение наступила тишина, все замолчали. Никто не хотел смотреть ей в глаза: встретившись с ней взглядом, они тут же отворачивались. Наконец Аларик сказал:

– Эндред гневается только на чужаков, явившихся в Хеллсгард, а не на своих родичей, их домочадцев и слуг. Более того, все легенды, о которых вы говорите,– легенды старые, в них рассказывается про незваных гостей, явившихся в этот замок очень давно. А с течением лет духи умерших насильственной смертью уходят все дальше и дальше от того места, где их настигла смерть. Эндред погиб очень давно, и он навещает Хеллсгардский замок все реже и с годами становится все менее мстителен. Мы много раз пытались заставить его вернуться – но удалось это только вам. Нет, госпожа моя, вам придется потерпеть, вы просто обязаны еще раз попробовать на себе, что такое насилие со стороны Эндреда, иначе...

– Иначе что? – ледяным голосом подхватила Джирел, положив руку на рукоять меча.

– Выбора у вас – и у нас – нет.– Голос Аларика был непреклонен.– Нас много, а вы одна. Мы будем удерживать вас здесь, пока снова не явится Эндред.

Джирел только рассмеялась.

– Вы что же, думаете, люди, принадлежащие Джори, дадут своей госпоже бесследно исчезнуть? Стены Хеллсгарда получат такой удар, что вы...

– Думаю, этого не случится, леди. Какие солдаты осмелятся сунуть сюда нос, если отважнейшая из них пропадет в Хеллсгарде? Нет, Джори, ваши люди не станут искать вас здесь. Вы...

Но Джирел отпрянула назад, и ее обнаженный меч заблистал в свете пламени камина. Но не тут-то было: чьи-то железные руки внезапно схватили ее сзади и сковали ее движения. В какой-то краткий миг —ужасный, страшный миг – она подумала, что это снова руки Эндреда, и сердце ее затрепетало от ужаса. Но Аларик улыбался, и она поняла, в чем дело. Это карлик подкрался к ней сзади, получив незаметный молчаливый приказ своего хозяина, и если ножки его были слабенькие, то руки обладали поистине железной хваткой медведя. Как ни пыталась она вырваться, ей не удалось освободиться. Чего она только ни делала: извивалась, ругалась и проклинала всех на свете, била каблуками, украшенными острыми стальными шпорами,– но ничто не помогало, он держал ее крепко. Она слышала, как кругом снова залопотали на непонятном липком языке: «Л’враиста! Таи г’хаста враи! Эль враист’таи лау!» И потом эти двое юнцов с дьявольскими лицами, словно две омерзительные обезьяны с оскалившимися ртами, быстро нырнули, вцепились ей в лодыжки и изо всех сил прижали ее ноги к полу. А Аларик шагнул вперед и вырвал меч из ее руки, при этом пробормотав что-то непонятное на своем идиотском языке, и вся толпа, видимо получив от него какой-то приказ, бросилась врассыпную.

Пока Джирел боролась с ними, она не отдавала себе отчета, чего же они хотят. Но вот раздался внезапный всплеск, словно ведро воды пролилось на пылающие бревна, за ним громкое шипение – пламя погасло, и густая темнота плотным одеялом накрыла весь зал. Вся толпа сразу куда-то исчезла, растворившись во мраке, пальцы, сжимавшие ей лодыжки, разжались, и огромные руки, которые держали ее столь крепко, мощным усилием швырнули ее, задыхающуюся от ярости, в темноту.

Бросок был таким сильным, что она беспомощно покатилась по скользким камням пола, и ее наголенники и пустые ножны глухо зазвенели по камню. Бездыханная, вся в синяках и царапинах, она не сразу пришла в себя, чтобы кое-как подняться на ноги – она была так ошеломлена, что забыла даже выругаться.

– Оставайся там, где стоишь, Джирел Джори,– прозвучал из темноты спокойный голос Аларика.– Ты не сможешь выбраться отсюда – мы охраняем каждый выход с обнаженными мечами. Стой на месте – и жди.

Джирел перевела дух и разразилась проклятиями в адрес его родственников, начиная от предков и кончая возможными потомками, причем с такой страстью, что, казалось, темнота на несколько минут раскалилась от ее ярости. Но она вовремя вспомнила предположение Аларика о том, что ярость и неистовство сами по себе способны привлечь сходную' ярость той странной силы, которая называется Эндредом, и замолчала так резко, что тишина буквально ударила ей в уши.

Это была не просто тишина, но тишина, наполненная напряженным, звенящим, жгучим ожиданием. Она чуть ли не кожей ощущала, как затаились там, в темноте, эти люди и ждут, сладострастно предвкушают то, что непременно должно произойти; и это напряженное ожидание словно опутало ее со всех сторон своей липкой паутиной, а концы этой паутины зажали в руках и держат ее невидимые стражи. И кровь леденела в ее жилах при мысли о той сущности, явления которой ждут они и которую они хотят поймать в свою паутину. Она подняла голову и всмотрелась в темноту над головой, уверенная, что оттуда вот-вот, уже сейчас, через мгновение бешеный порыв ветра завертит эту тьму вокруг нее и превратит ночь в хаос, из которого протянется к ней рука Эндреда... о, как долго, как страшно длилось это мгновение...

Но минуло мгновение, потом еще одно и еще, и наконец она не выдержала и, обратившись к темноте, неожиданно для себя самой тихим голосом произнесла:

– Могли бы хоть подушку мне бросить сюда, что ли. Я устала стоять, а сидеть на этом полу холодно.

К ее удивлению, во мраке послышались торопливые шаги, и через секунду к ее ногам, мягко шлепнувшись на камень, упала подушка. Джирел опустилась на нее и застыла, уставившись глазами во тьму. Так вот оно что, значит, они все видят, они могут видеть в темноте! Слишком уж уверенными были шаги, так не может идти человек, если он ничего не видит ни перед собой, ни под ногами, да и подушка упала прямо подле нее, как раз туда, куда нужно! Но тут она почувствовала непонятную усталость, обхватила руками плечи и постаралась больше ни о чем не думать.

Мрак, окружавший ее, казался беспредельным. Она совершенно потеряла ощущение времени. Сколько уже прошло с тех пор, как она сидит здесь? Минута? Год? А может, это века бегут один за другим в этом полном, абсолютном безмолвии, где не раздается ни единого звука, кроме ее тихого дыхания, слабые волны которого беспомощно бьются о стену напряженного ожидания. Ей опять стало страшно, и страх ее все нарастал. Вдруг завоет по темному залу этот неистовый, этот грозный ветер, вдруг снова схватит ее безжалостная рука, лишенная своего тела, и в губы ей жадно вопьется этот отвратительный рот с мерзкими редкими зубами... Холод пополз у нее по позвоночнику.

Ну хорошо, положим, он снова явится. Ей-то от этого какая польза? Эти жалкие недоноски, эти ненормальные, которые стерегут ее здесь, они ведь и не подумают поделиться сокровищем с ней. Она помнит, какая неистовая алчность горела в их глазах. Желание отыскать сокровище у них так велико, что они не побоялись пробудить этот кошмар, этот ужас, они бросили вызов самой смерти, легенды о которой люди шепотом пересказывают друг другу со страхом. Но знают ли они сами, что лежит в этой так строго охраняемой шкатулке? Что уж в ней может быть такого драгоценного, чтобы желание обладать этим оказалось выше страха смерти?

А для нее, есть ли для нее хоть какая-нибудь надежда? Если эта чудовищная сущность, которую зовут Эндред, нынче ночью не явится, то обязательно явится следующей ночью или через ночь, рано или поздно явится, и все эти ночи ей придется ждать, играя унизительную роль приманки, живца, на которого они хотят поймать обитающего в Хеллсгарде монстра. Она похвалялась, мол, люди ее обязательно придут за ней, но в глубине души она на это мало надеялась. Это были отважные воины, и они любили ее – но собственную жизнь они любили больше. Нет, в Джори не было человека, который осмелился бы попытать удачу там, где потерпела поражение она. Она снова вспомнила лицо Гая Гарлота и дала волю своим чувствам. Этот трус со смазливым лицом вынудил ее прийти сюда лишь для того, чтобы он мог обладать каким-то неведомым предметом, у которого даже нет названия,– и все только потому, что ему, видите ли, этого страстно хотелось... Ну хорошо, дай только выбраться отсюда, дай только остаться в живых, я размозжу тебе череп, я уж размажу твое красивенькое личико о рукоять своего меча... Ах, если бы только остаться в живых!

Медленно, незаметно вращается небосвод, усыпанный звездами, о, как высоко он за узкими стрельчатыми окнами, прорезавшими стену. Джирел сидела, обхватив руками колени, и смотрела в черное небо. Темнота над ее головой словно вздыхала о чем-то – струились, скитались по залу тонкие сквозняки, и каждый из них мог быть Эндредом, который в любую минуту готов был ворваться сюда из мрака ночи...

Но, положим, эти странные люди, захватившие ее в плен, слегка просчитались. Они думают, будто разоружили ее, но это не совсем так, они кое-что не учли,– она погладила, а потом покрепче обхватила руками свои защищенные наголенниками ноги и улыбнулась язвительной и вместе с тем озорной улыбкой.

Должно быть, уже после полуночи, когда Джирел, опустив голову на колени, дремала, из темноты послышался глубокий вздох; она тут же очнулась и испуганно подняла голову. Потом раздался тяжелый голос Аларика, усталый и разочарованный: он что-то говорил на своем тарабарском наречии. Джирел вдруг пришла в голову одна мысль: несмотря на то что язык этот, похоже, был для них родным (они разговаривали на нем только в стрессовых ситуациях и только между собой), но с ней они говорили без малейшего акцента, и это ее даже слегка удивило. Впрочем, ей было не до того, чтобы долго размышлять о странности этих отвратительных людишек.

Она услышала, как к ней приближаются чьи-то шаги: кто-то, несмотря на полный мрак вокруг, направлялся прямо к ней. Джирел сразу стряхнула с себя остатки сна и поднялась, разминая затекшие конечности. Никто не стал затрудняться, чтобы перевести ей слова Аларика, но она поняла и так: на эту ночь дежурство закончено. Впрочем, ей было уже наплевать, она слишком устала и хотела спать. Даже страх ее притупился за эти бесконечно тянущиеся ночные часы. Но внезапно цепкие пальцы схватили ее за обе руки, причем схватили сразу – обладателю цепких рук не понадобилось шарить, ловить ее руки в темноте, хотя даже ее привыкшие к мраку глаза не видели ни зги. Ее куда-то потащили, и она едва ковыляла, спотыкаясь и даже не пытаясь сопротивляться. Доставать припрятанное оружие пока не настало время, да оно и предназначалось не для этих людей, которые ориентировались в полной темноте, как кошки. Она подождет до тех пор, пока силы более или менее уравняются.

Никто не побеспокоился, чтобы зажечь огонь. Быстро и уверенно они тащили ее куда-то в полной темноте, и, когда неожиданно под ногами оказались ступеньки, ведущие наверх, споткнулась о них только Джирел. Они тащили ее по лестнице, потом по гулкому коридору; внезапный толчок – она пошатнулась, сделала несколько шагов, чтобы не упасть, и наткнулась на каменную стену. В ту же секунду за ее спиной резко захлопнулась дверь. Она быстро развернулась, и с губ ее сорвалось крепкое нормандское ругательство: она поняла, что ее оставили одну и заперли.

Она сделала попытку на ощупь исследовать тесные границы своей тюрьмы. Кое-как нашла нары, кувшин с водой, тяжелую грубую дверь, в щели которой уже проникал утренний свет. За дверью слышались отрывистые голоса, и через мгновение она поняла, о чем они говорят. Аларик вызвал одного из своих горилл и отдал приказание сторожить пленницу, пока он и его люди спят. Она поняла также, что это был, должно быть, один из тех его воинов, которые не принадлежали к его свите, поскольку он не мог видеть в темноте и принес с собой лампу. Интересно, знают ли слуги, как уверенно передвигаются их господа в темноте... а может, им на это просто плевать. Ей больше не казалось странным, что Аларик без малейшего страха повелевал столь звероподобными существами. Это совсем не трудно, если обладаешь такой сверхъестественной способностью, подкрепленной полным презрением ко всякой опасности.

За дверью все стихло. Джирел слегка усмехнулась, нащупала нары и прилегла. Из ножен ей в ладонь беззвучно выскользнул кинжал с тонким лезвием, который она прятала под наголенником. Она и не думала спать. Терпеливо, как кошка, притаившаяся у мышиной норы, она стала ждать, не отрывая глаз от щелей между досками двери, сквозь которые пробивался свет тусклого утра.

Ждать пришлось достаточно долго. Наконец охраннику, видимо, надоело вышагивать взад-вперед перед дверью, он громко зевнул и проверил, хорошо ли держится брус, запирающий дверь снаружи. Джирел снова улыбнулась, и на этот раз гораздо шире. Охранник что-то проворчал и – мысленно она умоляла его сделать это – наконец уселся на пол, подперев дверь собственной спиной. Она поняла, что он решил немного соснуть, в полной уверенности, что дверь нельзя открыть, не разбудив его. Собственных стражей она не раз заставала за подобной уловкой и сейчас надеялась, что произойдет то же самое.

Тем не менее торопиться она не стала. Только когда через некоторое время ровное дыхание спящего человека коснулось ее ушей, она облизала губы, пробормотала: милостивый Боже, сделай так, чтобы на нем не было кольчуги! – и приникла к двери. Кинжал ее был достаточно тонок, чтобы проникнуть сквозь щель... На нем, слава богу, не было кольчуги, а лезвие было острым как бритва. Едва ли он даже что-нибудь понял – скорей всего, он ничего не успел почувствовать, как был уже мертв. Она ощутила, как кинжал уперся в кость, и уверенно повернула его так, чтобы он прошел мимо ребра, на которое наткнулся, потом услышала, как охранник внезапно и испуганно хрюкнул во сне, затем глубоко вздохнул... Нет, он так и не проснулся. Через мгновение сквозь щели двери обильными потоками хлынула кровь, Джирел снова улыбнулась и вытащила кинжал.

Поднять брус с помощью того же кинжала тоже было довольно просто. Главная трудность заключалась в том, чтобы открыть дверь, подпертую снаружи грузным телом охранника, но она справилась и с этим, причем не наделав большого шума. На полу мерцал, ожидая ее, светильник, и тени ходили по длинному и пустому холлу. В конце его виднелась арка, ведущая к лестнице, и она догадалась, что этим путем ее сюда привели. Она ни минуты не колебалась. Она тщательно все продумала, когда сидела в темном зале, скорчившись на подушке, когда ждала, что в помещение, как бешеный вихрь, со свистом ворвется Эндред и снова набросится на нее.

Другого выхода из замка нет. Она это знала. В других замках существует черный ход, подземные ходы, ведущие за пределы крепости, в конце концов, можно выбраться через окно и бежать, спастись, но с Хеллсгардом все иначе: его окружают болота, и единственный путь на свободу проходит по дамбе, где теперь наверняка выставлена стража Аларика. Что и говорить, только в романах и в балладах этих бездельников менестрелей одинокий искатель приключений может бежать, несмотря на надежно охраняемые внутренний двор и ворота.

А кроме того, разве забыла она, что явилась сюда не для того, чтобы познакомиться с этими сумасшедшими из свиты Аларика? У нее четкая цель: во что бы то ни стало отыскать эту чертову Шкатулку с сокровищем, которое выкупит двадцать дорогих ей жизней,– ведь они ждут, они надеются на нее; она пришла сюда исполнить свой долг. Она сделает это или погибнет. И в конце концов, ей просто повезло, что замок оказался не пуст. Ведь не будь здесь Аларика с его гориллоподобным воинством и этой странной свитой, ей, возможно, и в голову бы не пришло бросить вызов могучему духу Эндреда. А теперь-то она понимает, что это, возможно, единственный путь, ведущий к успеху. Слишком много искателей приключений побывало здесь, они обшарили Хеллсгардский замок сверху донизу, вдоль и поперек и не нашли ничего, а значит, не оставили ей ни малейшей надежды на удачу,– и у нее бы, как и у них, ничего не вышло, но ей повезло, ей просто невероятно, головокружительно повезло. Аларик ведь недвусмысленно заявил: сокровище добыть можно, но существует только один-единственный, хотя ужасный и смертельно опасный путь – только он дает надежду на успех.

И в конце концов, что ей остается делать? Праздно сидеть и ждать, как беспомощная приманка, пока однажды ночью дух Эндреда не бросится на нее опять? Или самой выйти на поиски его, найти и вызвать на поединок? Результат все равно один и тот же: надо выдержать, вытерпеть его отвратительные объятия – и в том и в другом случае. Но сейчас у нее хоть появился шанс в случае удачи бежать с драгоценной шкатулкой или, в крайнем случае, спрятать ее, и тогда у нее будет что посулить Аларику в обмен на свободу.

Надежда, конечно, жалкая, надежда очень хрупкая, она прекрасно отдает себе в этом отчет. Но не в ее характере сидеть сложа руки и ждать смерти,– пускай жалкая, пускай хрупкая, но все-таки это надежда. Она сжала в одной руке свой окровавленный кинжал, в другой лампу и бесшумно и быстро, как кошка, стала спускаться по ступенькам вниз.

Крохотный кружок света, плывущий вместе с ней по холодным плитам пола, служил слабой защитой от мрака. Один порыв вихря, сопровождающего появление Эндреда,– и этот слабенький язычок пламени погаснет, и мрак поглотит ее, как пучина океана. А ведь здесь обитают и другие духи помимо Эндреда – маленькие холодные духи мрака, притаившиеся сразу за пределами узкого круга света мерцающей лампы. Осторожно пробираясь через парадный зал, она ясно чувствовала их присутствие... Она прокралась мимо погашенных бревен в очаге, мимо ветхих доспехов и гобеленов и приблизилась к тому самому месту, откуда, как ей казалось, лучше всего вы– звать эту страшную силу, которой она так боялась и с которой так хотела встретиться снова.

Но не так легко было отыскать это место. Не одну и не две долгие минуты она почти на ощупь двигалась по залу со своим крохотным, едва мерцающим светильником, пытаясь вспомнить, где это случилось в первый раз, пока краешек большого черного пятна не попал в кружок его слабого света; да, это было оно, формой напоминающее зверя, зловещего, как само убийство: на этих каменных плитах Эндред две сотни лет назад истек кровью.

Здесь овладел ею его жуткий, одержимый ненасытной алчностью дух; именно здесь, а не где-нибудь еще он должен явиться еще раз. Она с силой закусила нижнюю губу, сама не сознавая, что делает, шагнула на пятно и затаила дыхание. Целую минуту, не меньше, она стояла молча, ощущая, как мурашки страха бегут по спине, пока не собралась с духом и не сделала следующий ход. Уже слишком далеко она зашла, назад дороги нет, теперь ее ждет победа или смерть. Она глубоко вздохнула, подняла лампу и задула огонь.

Тьма обрушилась на нее с силой почти физически ощущаемого удара, тьма будто сжала все ее существо в тисках, заставив ее сделать резкий выдох. И вдруг страх ее куда-то исчез, испарился, и по всем ее членам пробежало знакомое пьянящее чувство крайнего возбуждения, восторга, как перед битвой; она гордо подняла голову, вызывающе посмотрела во тьму и что было сил закричала, обратив свой крик туда, где смыкались над головой гигантские своды потолка:

– Выйди из ада, о мертвый Эндред! Выходи, если смеешь, Эндред Проклятый!

И вот он, резкий порыв ветра – и вихрь, и бешеное движение чуждой и грубой силы! Сила эта мощным, неистово крутящимся ураганом, ворвавшимся в зал неизвестно откуда, заглушила, сорвала и унесла с губ ее последние слова и остановила дыхание. Еще последние звуки ее отчаянного вызова трепетали у нее на губах, как к ним неистово прижался чей-то жадный рот, словно пытаясь заставить ее замолчать, и огромная рука опустилась на ее плечи так резко, что она пошатнулась, а железные пальцы вонзились ей в предплечье. Хоть она и пошатнулась, но не упала, не смогла упасть, ибо эта ужасная сила повлекла ее куда-то с огромной скоростью, опережая само время.

Почувствовав на себе тяжелую руку, она инстинктивно наклонила голову, чтобы уберечься от прикосновения холодных губ, но не успела – как и в первый раз, квадратные, редко поставленные зубы впились ей в губы, и неистовый, чудовищный поцелуй вызвал волну ярости, вскипевшей в ее запечатанной глотке... но тщетны были все ее усилия одолеть, даже оказать хоть какое-то сопротивление этой неистовой силе.

Но все-таки на этот раз нападение не было столь ошеломляюще неожиданным, и она гораздо ясней отдавала себе отчет в том, что происходит. Как и в первый раз, дух Эндреда обрушился на нее сразу: отвратительные его губы овладели ее губами, и в то же самое мгновение стальная рука опустилась на нее всей своей тяжестью, и она едва удержалась на ногах. И в этот же миг мощная рука его швырнула ее на пол – ослепшую в этой непроницаемой черноте ночи, оглушенную ревом ветра, утратившую дар речи и совершенно оцепеневшую от яростной страстности его отвратительных губ, от боли вцепившихся в нее железных пальцев. Она смутно ощущала, как снова смыкались вокруг нее стены, все теснее и теснее, словно стенки могилы. Как и раньше, она понимала, что вокруг нее неистовствует, бьется и мечется громадная, жуткая сила, сила гораздо более жестокая и бессердечная, чем она думала, поскольку и губы, и обхватившая ее рука, и сжавшие ее пальцы – все это были всего лишь далеко не полные проявления какого-то неизмеримо более мощного вихря.

Да, это был самый настоящий вихрь – он вертелся, завивался, кружил, сжимался и суживался, словно вся эта неистовая сила по имени Эндред накапливалась и сосредоточивалась где-то дальше в едином шквале, смерче дикой энергии и мощи. Возможно, именно это ощущение вихревого сжимающегося вращения и производило впечатление сужающихся, смыкающихся вокруг нее стен. Ощущения ее были слитком смутны, чтобы можно было ясно выразить их словами, и тем не менее они были до ужаса реальны и ярки. Задыхающаяся, избитая и ошеломленная жестокой болью, Джирел понимала, что она стоит посередине огромного парадного зала, стены которого почему-то сдвигаются, сжимая пространство до размеров тюремной камеры.

Взбешенная, она изо всех сил ударила кинжалом по руке, стиснувшей ей плечи, по пальцам, вонзившимся в нее чуть ли до самой кости. Но, увы, удар получился неловким, он пошел под неправильным углом, и она была слишком ошеломлена, чтобы понять, пришелся ли он по реальной плоти или просто вонзился в некий бесплотный сгусток энергии. Во всяком случае, мощный захват нисколько не ослабел, мерзкие губы все так же сжимали ее губы в поцелуе столь неистовом и диком, приводившем ее. в такое бешенство, что ей оставалось только рыдать от бессильной ярости.

Стены были уже совсем близко. Ее дрожащие колени касались их холодного камня. У нее кружилась голова. Джирел протянула свободную руку и пощупала эти стены, влажные, покрытые каплями. Движение вперед прекратилось, и сила, которая звалась Эндредом, свернулась в один сгустившийся конус чистого насилия, который перехватил ей дыхание и заставил непроницаемую тьму бешено вертеться вокруг нее.

Несмотря на смятение, замешательство, несмотря на туман в голове, она все-таки сумела понять, что теперь находится в том самом месте, куда Эндред и хотел увлечь ее, где только камень, влага и тьма. И это место находится где-то в запредельном пространстве, во тьме кромешной, поскольку они достигли его слишком быстро, чтобы оно было реальным,– и тем не менее его можно было пощупать... Каменные стены, такие холодные на ощупь... но на чем это она стоит, что это за предметы скользят у нее под ногами, хрустят и постукивают друг о друга, когда она наступает на них? Кости? Боже милостивый! Неужели это кости прежних искателей сокровищ, которые наконец нашли то, что хотели найти, и обрели тут покой? Она была почти уверена, что шкатулка с сокровищем должна быть где-то здесь, да-да, наверняка, если, конечно, эта чертова шкатулка вообще существует – она здесь, в этом мраке, и ее не достать, если не проникнуть в самое сердце вихря...