Текст книги "Черные боги, красные сны"

Автор книги: Кэтрин Люсиль Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)

Жрица подходила все ближе, над ее головой качались огненные цветы, музыка гремела. Окаменевший от ужаса Смит не мог оторвать глаз от нависшего над тусклой землей кошмара. Таг, чудовищное порождение тьмы, вызванное Илларом из бездны в те незапамятные времена, когда Марс был зеленой планетой... Не в силах взглянуть в глаза своей неизбежной судьбе, Смит размышлял о событиях, происходивших так давно, что само время о них забыло. Какой же безмерной, безрассудной отвагой должен был обладать полулегендарный волшебник Иллар, чтобы поставить себе на службу это исчадие ада – слепую, непомерно огромную тварь, алчную до людской плоти, почти неразличимую глазом даже сейчас, если не считать этого дерева, этой страшной красоты.

Все это промелькнуло в парализованном мозгу Смита за краткий, ослепительный миг прозрения, затем перед его ошеломленным взором возникла знакомая фосфоресцирующая белизна, нежные руки стали мягко направлять его движение, повели его прямо к...

Огнедышащие змеи бросились вниз – и в тот же момент беспредельный ужас вывел Смита из тупого оцепенения. Почему? Он не сумел бы ответить на этот вопрос. Окажись на его месте другой человек, эту историю можно было бы считать завершенной. Однако Смит отличался от большинства людей яростной непреклонностью, вся его жизнь была построена на некой незыблемой, как скала, основе. Мертвящий ужас высек из этой скалы искру безудержного гнева, разбудил Смита, заставил действовать.

Жадные, обжигающе горячие щупальца обвились вокруг Смита, оторвали его от земли – и в тот же самый момент правая рука разведчика метнулась к расстегнутой кобуре, метнулась самопроизвольно, механически, словно отпущенная пружина. Он отчаянно пытался высвободить руку с оружием из тесных змеиных колец. Судя по всему, Таг впервые столкнулся с попыткой сопротивления – волшебная музыка, гремевшая в ушах Смита с такой силой, что казалась уже не звуками, а тишиной, перешла в низкий гневный рев. Огненные ветви с удвоенной силой потащили непокорную жертву вверх, к чудовищной мерзости, едва проступавшей в мглистом воздухе.

Высвободить руку не удавалось; теперь Смит пытался хотя бы повернуть ее, чтобы ствол бластера был направлен на судорожно корчившееся дерево. Он смутно догадывался, что нет никакого смысла стрелять в эту жуткую призрачную массу. Таг принадлежит к иному, неземному миру, энергетический пучок пройдет сквозь его тушу, ни за что не зацепившись, как сквозь пустое место. Настоящий, потусторонний Таг связан с нашим миром через дерево, дерево материально, а потому уязвимо. Будем надеяться, что уязвимо. Вот только бы хоть немного повернуть руку, зажатую тесными огненными петлями.

Туманный, еле различимый глазом ужас неумолимо приближался, гневный рев превратился в ровный, монотонный гул, пронизывавший Смита насквозь, сотрясавший каждый атом его тела; примерно так могла бы гудеть неимоверно огромная, неимоверно мощная динамо-машина. Ослепленный и оглушенный, Смит сделал последнее судорожное усилие, развернул руку еще на несколько градусов и выстрелил.

Он не видел, куда ударил пучок яростного голубого пламени, но уже через мгновение по хищному, невозможному дереву пробежала волна конвульсивной дрожи, гул живой динамо-машины взмыл до нестерпимого визга и смолк, сменился оглушительной тишиной.

А затем мир взорвался. Все произошло почти мгновенно: не успел еще Смит изумиться наступившей тишине, как страшный, пришедший не снаружи, а словно откуда-то изнутри толчок бросил его в черную бездну забвения.

Смит приходил в себя долго и мучительно, как после кошмарного сна,– и все время чувствовал на лице какой-то странный, настырный свет.

Кое-как разлепив глаза, он увидел над собой алмазную россыпь звезд и яркое, быстро ползущее пятнышко Фобоса. Марс. «Что же это я делаю здесь, на Марсе»,– думал он. Он лежал, смотрел на Фобос, изредка смаргивал и вылавливал из памяти осколки недавних событий. Когда из этих осколков начала составляться более-менее связная картина, Смит заставил свое нестерпимо болевшее тело принять сидячее положение и удивленно присвистнул. Он находился в центре большой круглой, абсолютно гладкой площадки, покрытой толстым слоем мельчайшей каменной пыли. Площадку окаймляли какие-то завалы, скорее всего – руины Иллара.

Только если прежде здесь были остатки стен, позволявшие угадать контуры древнего города, то теперь какая-то нечеловеческая сила разбросала их во все стороны. А ближе к центру эта загадочная сила попросту перетерла все камни в порошок. А в самом центре всего этого разгрома сидел Н. Смит, целый и невредимый.

Смит пораженно разглядывал зубчатые, залитые бегущим лунным светом развалины; ему казалось, что воздух все еще дрожит от сокрушительного взрыва. У человека не было и нет взрывчатых веществ, способных причинить такие сокрушительные, такие необычные разрушения. Вывод один – это сделала сила, победно гудевшая в Таге, сила достаточная, чтобы смять и спрессовать пространство. Смит понял, что произошло.

Стены сумеречного мира были построены не Илларом, а самим Тагом, и держались эти стены не сами по себе, а с помощью колоссальной мощи Тага.

А затем дерево получило смертельную рану, связь Тага с материальным миром нарушилась, ничем не удерживаемые стены распались, выплеснув при этом неимоверную энергию.

Многократно изогнутое пространство, из которого состоял купол, распрямилось, приняло естественную форму, а заодно вышвырнуло крошечный мирок и всех его обитателей в... Сколько Смит ни старался, он не мог себе представить, что же случилось дальше, в каких неведомых измерениях исчез этот тусклый, убогий мир.

Но почему же уцелел он сам? Скорее всего, ветви дерева все-таки успели затащить его в глубь истинного Тага, Таг – это надо же такое себе представить! – защитил его от взрыва, перед которым не устояла бы никакая материальная броня. Ну а потом, когда спрессованное пространство распрямилось и Таг утратил контакт с материальным миром, кошмарная туша, парившая под черным беззвездным небом, попросту растворилась, и Смит упал сквозь исчезнувшее к тому времени «дно» сумеречного мира в свой, нормальный – туда, где прежде стоял колодец, ведь именно в этом месте находился переход между двумя мирами. К этому времени сокрушительная энергия взрыва уже рассеялась, Смит благополучно шлепнулся в каменную пыль, ну а Таг... Таг, надо думать, убрался восвояси, в неведомые адские измерения.

Смит вздохнул, осторожно потрогал раскалывающуюся от боли голову, страдальчески охая, встал на ноги. Ну и сколько же времени все это продолжалось, если по здешнему, нормальному счету? Минуту? Или год? Сказать невозможно, но на всякий случай будем считать, что доблестные Патрули продолжают поиски опасного преступника. Он устало поплелся к ближайшей груде камней, которая могла послужить ему убежищем.

Красный сон
© Перевод М. Пчелинцева.

  I

Нордуэст Смит купил эту шаль на Лаккмандском Развале. Бывая на Марсе, он никогда не отказывал себе в удовольствии побродить среди лотков и прилавков величайшего из рынков, куда привозят товары со всех планет Солнечной системы и ее окрестностей. Лаккмандский Развал... Песни и легенды, сложенные об этом беззаконном, сказочно великолепном пятачке марсианской земли, избавляют нас от необходимости описывать его подробно.

Смит проталкивался сквозь пеструю, оглушительно галдящую толпу, вдыхал воздух, пропитанный запахами пота и экзотических блюд, пряностей и благовоний, сотнями прочих запахов, загадочных и дразнящих; торговцы и торговки нахваливали свои товары на языках и наречиях едва ли не всех известных человеку миров.

В одном из бесчисленных торговых рядов он остановился, привлеченный ярким пятном, мелькнувшим в затененной глубине захудалой лавчонки,– нестерпимо-алый цвет почти физически царапал глаза. Предметом его внимания оказалась шаль, небрежно наброшенная на резной сундучок работы марсианских пустынников – племени, парадоксальным образом сочетающего безукоризненный художественный вкус с общей грубостью и неотесанностью. Смит ни на секунду не усомнился в венерианском происхождении латунного подноса, которым торговец придавил шаль к сундучку. Ему хватило одного взгляда, чтобы узнать в костяных фигурках животных, грудой сваленных на подносе, работу одного из самых малочисленных и малоизвестных племен, населяющих Ганимед, крупнейший спутник Юпитера, однако стиль и техника исполнения шали не поддавались определению.

– Почем шарфик? – лениво полюбопытствовал Смит.

Продавец, коренастый марсианин из «канальных», проследил за направлением его взгляда и поскреб в затылке.

– Ты про что, про эту, что ли, штуку? Бери по дешевке, за полкриза, у меня голова болит на нее смотреть.

– Пять долларов,– ухмыльнулся Смит.

– Десять.

– Шесть с полтиной, или я пошел.

– Шесть с полтиной так шесть с полтиной,– махнул рукой марсианин, отставляя в сторону поднос с безделушками.

Смит перегнулся через прилавок, взял шаль и поразился ее воздушной легкости. С первого прикосновения стало ясно, что нежная ткань изготовлена из пуха или тонкой шерсти, а никак не из растительных волокон,– необыкновенно теплая и мягкая, она льнула к руке, словно ласковый зверек. Приглядевшись к покупке получше, Смит пришел в легкое замешательство: побывав чуть не на всех известных человеку планетах, он ни разу не встречал ничего подобного. По серебристо-синему полю змеилась одна сплошная, фантастически изломанная и запутанная красная линия. Кое-где синий цвет переходил в зеленый и фиолетовый – приглушенные, вечерние краски, еще больше подчеркивавшие агрессивную яркость орнамента; красная линия буквально поднималась над тусклым фоном, казалось, ее можно поддеть пальцем.

– И где же это такие делают? – недоуменно спросил он.

– А черт его знает,– пожал плечами продавец.– Разбирали доставленную из Нью-Йорка ветошь – и вот, нашли. Я ведь тоже заинтересовался, сходил даже к хозяину, попросил узнать, откуда она взялась. Ну и оказалось, что ее продал на тряпье какой-то венерианин, а венерианин вроде бы подобрал ее на допотопном разбитом корабле, крутившемся вокруг какого-то там астероида. И он, венерик этот, не знал, чей это корабль,– очень, говорит, старая посудина, чуть не из самых ранних, во всяком случае стандартных идентификационных знаков на нем не было. Я еще, помню, сильно удивлялся: и чего это он продал такую вещь на тряпье, зачем торопился, мог ведь больше получить.

– Странно. Да и штука эта тоже какая-то странная.– Смит еще раз взглянул на огненный узор и поежился.—Ладно, главное, что она легкая и пушистая. Посплю сегодня в тепле – если, конечно, не свихнусь, рассматривая эту красную загогулину.

Он небрежно сложил шаль – шестифутовый квадрат легко уместился в горсти,– сунул шелковистый комок в карман и забыл о нем до самого вечера.

На этот раз он остановился в одной из огромных стальных гостиниц, построенных марсианским правительством специально для нужд временных гостей планеты. Подобно всем городам хотя бы немного цивилизованной части Вселенной, Лаккдарол буквально стонет под натиском многотысячных толп космоплавателей, настоящих и не очень, предоставляя этой разношерстной публике более-менее сносное жилье за более чем умеренную плату. Правительство его императорского величества надеялось уберечь гостей от излишних контактов с представителями марсианского преступного мира, ибо эти пройдохи стали уже притчей во языцех.

Нельзя сказать, чтобы ночлежка, дававшая пристанище многим сотням космических бродяг, была стерильно чиста по части преступности; пожелай стражи порядка провести хорошую облаву, значительная часть ее постояльцев – в том числе и наш герой – перекочевала бы в императорские тюрьмы. Смит не помнил за собой сколько-нибудь серьезных правонарушений, совершенных на тускло-красной лаккдарольской почве, зато вся его деятельность плохо укладывалась в рамки закона, так что не слишком ленивый следователь неизбежно нашел бы основание для ареста. Но шансы попасть в облаву были практически равны нулю, так что он смело вошел в стальные двери барака, бок о бок с контрабандистами и беглыми каторжниками, пиратами и торговцами краденым и прочими джентльменами, вносящими – кто уж как умеет – свой посильный вклад в процветание космоплавания.

Стены, потолок и даже пол клетушки были изготовлены из стальных листов. Включив тускловатый ночник, Смит вызвал к жизни с десяток собственных отражений. Не обращая внимания на это несколько необычное общество, он подошел к столу, вытащил из кармана скомканную шаль, взял ее за углы и встряхнул. По зеркальным плоскостям заметались сотни огненных змей, комната превратилась в нечто вроде внутренности исполинского калейдоскопа. На какое-то мгновение Смиту показалось, будто стены распахнулись в четвертое измерение, в непостижимое огромное пространство, заполненное судорожным алым трепетом.

Затем стены захлопнулись, алое бешенство превратилось в десяток тускловатых отражений высокого, дочерна загорелого мужчины с серыми, почти бесцветными глазами, недоуменно рассматривающего экзотическую шаль. Нежная шелковистая ткань доставляла ладоням Смита острое, почти непристойное наслаждение. Он раскинул свою странноватую покупку на столе и попытался провести по орнаменту пальцем, проследить за всеми извивами головоломно запутанной линии. И с каждым новым витком, с каждым шагом в глубь алого лабиринта становилось яснее и яснее, что в этом цветовом водовороте есть какой-то тайный смысл, и если смотреть подольше, то смысл этот неизбежно выявится...

Ложась спать, Смит накинул шаль поверх одеяла, алое сверкание придало его снам необычный, фантастический характер.

Он брел по алому лабиринту, брел, оглядываясь на каждом повороте, и неизменно видел сзади мириады собственных отражений, искаженных и тусклых, впереди же не было никого, только змеящаяся бесконечность, окрашенная все в тот же зловещий цвет. Иногда она вздрагивала у него под ногами, а иногда ему казалось, будто он видит ее конец, но это всегда был не конец, а очередной головокружительный поворот...

По огромной шали небосвода ползали алые змеи молний, они извивались и корчились, а затем сплелись в знакомый узор, в котором было начертано неизвестными письменами слово на неизвестном языке. И он силился понять это слово, и боялся его понять, и уже почти понял, но в самый последний момент проснулся, дрожа от холодного ужаса...

Он спал и видел шаль, висящую в голубом полумраке – точно таком же голубом, как и ее фон. И он смотрел на нее и смотрел, пока голубой квадрат не растворился в полумраке, а алый узор не повис в воздухе. А потом алый узор был вырезан на воротах... Это были странные, непривычных очертаний ворота, ворота в высокой стене, едва различимой в мглистом сумраке, голубом с отдельными мазками зеленого и фиолетового, в небывалых вечерних сумерках небывалой страны, где воздух горит цветными туманами и никогда не бывает ветра. Он почувствовал, как ноги несут его вперед, и ворота были совсем рядом, а затем они распахнулись...

Он поднимался по длинной широкой лестнице. Его ничуть не удивляло, что ворота исчезли и что он не помнит, как поднимался по той части лестницы, которая осталась позади, которую можно увидеть, если обернуться, а впереди было видно не больше десятка ступенек, а все, что дальше, терялось в многоцветной дымке.

Он поднимался и поднимался, пока не заметил впереди какое-то смутное движение; мгновение спустя из тумана вырвалась высокая стройная фигура: девушка неслась по лестнице, спотыкаясь и чуть не падая, в диком, безоглядном ужасе. Он видел тень этого ужаса у нее на лице, ее длинные золотистые волосы трепетали в воздухе, и вся она, с головы до ног, была забрызгана кровью; ничего не замечая вокруг, она перепрыгивала через три ступеньки и чуть не сбила с ног нерешительно застывшего Смита. Он инстинктивно сомкнул руки, и девушка обвисла в нечаянных объятиях, судорожно хватая воздух ртом, не в силах даже поинтересоваться, кто остановил ее панический бег; Смит ощутил острый, горячий запах крови.

Все еще задыхаясь, девушка подняла голову; на раскрасневшемся лице ярко выделялись пунцовые губы, спутанные волосы горели фантастическим, почти оранжевым пламенем. В головокружительно долгий, как падение в пропасть, миг Смит успел заметить, что темно-карие глаза девушки мерцают красноватыми искрами, почувствовал в яркой, необычной красоте ее лица примесь чего-то чуждого, не знакомого ему прежде. Ужас, застывший в глазах? Возможно...

– Оно...– Девушка смолкла и судорожно вздохнула.– Оно ее взяло! Пустите меня! Пустите ме...

Чтобы заставить златокудрую фею замолчать, Смит осторожно, но довольно сильно встряхнул ее за плечи.

– Ну-ка по порядку,– скомандовал он.– Кого это «ее»? Что такое «оно»? А что ваша одежда в крови – вы хоть это-то знаете? Вы ранены?

– Нет! – Девушка отчаянно замотала головой.– Нет! Отпустите меня! Мне нужно – это не моя кровь, ее...– Она захлебнулась рыданиями.

Полюбовавшись пару секунд на оранжевый затылок, Смит обреченно вздохнул, сгреб содрогающуюся с головы до ног девушку в охапку и побрел сквозь сиреневую мглу вверх.

Минут через пять туман немного рассеялся, лестница кончилась, и он увидел перед собой узкий зал с высоким сводчатым потолком, нечто вроде церковного придела. Войдя в зал, он заметил слева ряд дверей, свернул к ближайшей и оказался в длинной галерее. Арочные окна галереи выходили в голубой безбрежный простор, под ними тянулась низенькая скамейка; Смит сел на скамейку, усадил рядом с собой мокрую от слез девушку и подпер ее своим плечом.

– Моя сестра,– всхлипывала девушка.– Оно ее пожрало, ее, мою сестру...

– Не плачь, не надо плакать,– неуверенно заговорил Смит.– Это же все сон. Не плачь, никакой сестры у тебя не было и нет, и тебя тоже нет, так стоит ли плакать.

Девушка резко отшатнулась и вскинула огромные, полные слез глаза; длинные слипшиеся ресницы были похожи на звездные лучи, как их рисуют дети. Несколько секунд она молча изучала Смита, на затравленном и все же прекрасном лице читалось искреннее сострадание.

– О!.. Ты же пришел из... из... и ты все еще думаешь, будто это сон!

– Я знаю, что это – сон,– с ребячливым упрямством настаивал Смит.– Я сплю в лаккдарольской ночлежке, вижу во сне тебя и все это, а когда я проснусь...

– Ты никогда не проснешься,– печально улыбнулась девушка,– Ты попал в кошмарный, смертельный сон. Из этого мира нельзя проснуться.

– Как это так? Почему нельзя?

Смита кольнула тревога. Да, он знал, что спит; часто бывает, что спишь и думаешь, будто все это наяву, но сейчас-то он точно знал. Только слишком уж уверенно говорит эта истеричная особа, уверенно и с сочувствием, и смотрит тоже жалостливо, как на собаку с перешибленной лапой, тут и не хочешь, а поверишь...

– Царство сна – не метафора,– продолжила девушка.– Туманные миры, по которым бродят души спящих, существуют реально – или почти реально, их бесчисленное множество. Но сюда – я говорю с уверенностью, потому что ты не первый наш гость,– сюда проходят через врата, открывающиеся только в одну сторону. Человек, получивший ключ, может открыть врата и пройти в этот мир, но он никогда не найдет обратного пути. А вот ты – каким ключом открыл ты врата?

– Шаль,– растерянно пробормотал Смит.– Ну да, конечно же, шаль. Этот чертов орнамент, посмотришь – и голова кругом...

Он зажмурился и прикрыл глаза рукой, заслоняясь от воспоминаний, но зловещие алые извивы пламенели на обратной стороне век.

– Какой орнамент? – В задыхающемся голосе девушки звучала отчаянная надежда.– Ты можешь вспомнить?

– Красный...– Тревога Смита превратилась в самую настоящую панику,– Ярко-алая нить, вплетенная в синюю шаль, совершенно кошмарный узор... и на воротах было то же самое... И все равно это сон, я скоро проснусь, и тогда...

– Но ты можешь вспомнить?

Узкая, с длинными пальцами рука до боли сжала колено Смита.

– Орнамент, ты можешь вспомнить орнамент? Ты можешь вспомнить Слово?

– Слово? – тупо переспросил Смит.– Слово, которое в небе? Нет, я не хочу его вспоминать, больно уж бредовый узор.

Вообще-то я его помню, даже не могу забыть, но тебе не скажу, не нарисую. Такого никогда не бывало и быть не должно, и вот на этой самой шали...

– Выткано на шали,– пробормотала девушка.– Ну да, конечно. Только как эта шаль оказалась в вашем мире, если она... если оно...– Ее лицо жалко сморщилось, из светло-карих, жарко искрящихся глаз брызнули слезы.– Сестра, сестра, ну как же это...

– Так что же у тебя случилось? – Рвущие душу рыдания вывели Смита из ступора,– Давай я тебе помогу. Попробую помочь, ты только расскажи, в чем там дело.

– Моя сестра...– всхлипнула девушка.– Оно настигло ее в зале, прямо у меня на глазах. Забрызгало меня кровью, ее кровью... Господи, да что же это...

– Оно? – изумился Смит.– Какое еще «оно»? Здесь что, опасно? – Его рука привычно упала на бластер.

Девушка заметила это движение, по ее губам скользнула печальная, чуть пренебрежительная улыбка.

– Оно,– кивнула она.– Нечто. Оно не боится никакого оружия, с ним не справится ни один человек. Оно пришло, и это был конец.

– Но что оно такое? Как оно выглядит? И где оно – где-нибудь рядом?

– Оно везде. Ты никогда не знаешь, что оно тут, а затем туман становится плотным, появляется что-то красное, пульсирующее, и это – конец. Мы не сопротивляемся, да и вообще стараемся поменьше о нем думать, иначе жизнь была бы совсем невыносимой. Оно пожирает нас, одного за другим, а мы делаем вид, будто ничего не происходит, живем спокойно и счастливо до самого последнего дня. И никто не знает, когда наступит его последний день...

– Откуда появляется? Да и что такое – это «оно»?

– Никто не знает... оно всегда было здесь... и всегда будет... слишком призрачное, чтобы умереть своей смертью, слишком неуязвимое, чтобы с ним сражаться. Нечто, приходящее из какого-то чуждого, непонятного нам места – из далекого прошлого или из немыслимого измерения, мы не знаем и никогда не узнаем откуда. И мы стараемся о нем не думать.

– Тварь, пожирающая материальные объекты, должна иметь в себе что-то материальное, а значит – уязвимое,– не отступал Смит.– У меня есть бластер, так что мы еще посмотрим...

– Попробуй, если хочешь,– пожала плечами девушка,– Пробовали многие, а оно все так же приходит. Или не приходит, а просто появляется, многие думают, что прямо здесь и живет. Оно... забирает нас где угодно, но чаще всего – в этих залах. Когда тебе опостылеет жизнь, возьми свое оружие и посиди здесь, под крышей. Ждать придется недолго.

– Я еще не готов к таким рискованным экспериментам,– ухмыльнулся Смит.– Но если эта тварь живет именно здесь, зачем же вы сюда ходите?

– Какая разница? Не здесь, так в другом месте, ведь от него не спрячешься. Как только проголодается, кто-то из нас обречен. Да и как мы можем сюда не ходить, ведь здесь наша... пища.– Она бросила на Смита странный, опасливый взгляд.– Ладно, потом поймешь. Но место здесь и правда опасное, так что лучше уйти. Ты пойдешь со мной? Мне теперь очень одиноко.– Ее глаза снова наполнились слезами.

– Конечно, конечно. Я буду выполнять каждое твое желание – пока не проснусь.– Он улыбнулся собственной шутке.

– Ты не проснешься.– Она говорила спокойно и серьезно,– Ты заперт в этой стране, так же как и все мы, и останешься здесь до самой смерти, поэтому не тешь себя напрасной надеждой.

– Тогда пошли,– Смит встал и взял девушку за руку.– Оставайся при собственном мнении, хотя как знать, может, ты и права...

Загадочная обитательница сонного царства вскочила на ноги, широко разметав оранжевые, яркие, как солнце, волосы, на ее коротком, сильно порванном белом платье пламенели алые пятна крови.

– Ну и куда же мы теперь? – спросил Смит.– Туда? – Он повернул голову к окну.

– Нет, что ты,– зябко поежилась девушка.

– А что там такое? Ни земли, ничего, только голубой туман.

– Слушай меня внимательно.– Она взяла Смита за руки и посмотрела ему прямо в глаза.– Ты остаешься в этом мире, ведь отсюда есть только два выхода – смерть и другой, который страшнее смерти. А раз так, ты должен научиться нашим законам, первый из которых – не спрашивать о Храме никогда и ничего. Ты сейчас в Храме. Оно обитает в Храме. В Храме мы получаем...– ее глаза скользнули в сторону,– пищу. Мы заходим только в немногие знакомые нам залы, не пытаясь узнать, что находится в остальных, так безопаснее. Остановив меня на лестнице, ты спас мою жизнь – ушедшие в эту туманную мглу не возвращаются. Я должна была сразу догадаться, что ты не из нашего мира, ведь мы не знаем, куда ведет эта лестница, не знаем и не пытаемся узнать, так безопаснее. Мы познали это на собственном печальном опыте. Снаружи Храм выглядит очень странно, а изнутри из его окон видны вещи, на которые лучше не смотреть. Я не знаю, что такое эта голубизна за окнами галереи,– и не хочу знать. Сквозь другие окна можно увидеть совершенно дикие вещи, проходя мимо них, мы отводим глаза. Ты тоже этому научишься...– По ее лицу скользнуло бледное подобие улыбки.– Пошли.

Покидая галерею, Смит еще раз оглянулся на окна, выходившие в голубое ничто. В узком зале златовласая провожатая свернула налево, к скрытому клочьями зеленого и сиреневого тумана выходу. За тройной аркой главного портала Храма расстилался пейзаж, непохожий ни на что, виденное Смитом прежде. Солнца в этом мире не было, землю освещал голубой, непривычно тесный купол небосвода; воздух казался многометровой толщей чистой, кристально-прозрачной воды, время от времени по нему пробегала мелкая, еле ощутимая рябь.

Трудно сказать, что именно делало эту сверкающую, словно умытую недавним дождем, страну невыносимо чуждой и враждебной. Из ярко-зеленой травы вставали высокие, вполне земного вида деревья; между их пышными кронами искрилась голубая полоска недалекого озера. С первого взгляда все здесь казалось абсолютно нормальным, и только отдельные, не очень вроде бы значительные детали... Ну, например, трава.

Когда они спустились на луг и пошли к озеру, Смит обратил внимание, что короткие пушистые травинки странным образом липнут к босым ногам девушки. Подняв глаза, он с удивлением заметил, что трава на лугу колышется, по ней пробегают длинные волны, очень похожие на круги от брошенного в воду камня, только здесь круги не разбегались, а сбегались, и все это – при полном безветрии.

– Т-трава! – Его голос дрожал и срывался.– Она же... Она ч-что, ж-живая?

– Конечно,– безразлично откликнулась девушка.

Только теперь он сообразил, что ветви деревьев покачиваются сами по себе, ведь ветра не было. Они раскачивались в самых разных направлениях, по две, по три вместе, словно о чем-то друг с другом перешептывались.

Чуть позднее, проходя под деревьями, Смит услышал шелест листьев, поднял голову и увидел, как ветки склоняются вниз. Нет, они ни разу не дотронулись ни до него, ни до девушки, однако в этом движении чувствовалась какая-то зловещая заинтересованность, деревья наблюдали за проходящими людьми, как и трава, ее волны сопровождали их на каждом шагу.

Озеро было того же голубого цвета, что и туман в Храме, с теми же зелеными и сиреневыми потеками; в настоящей воде пятна краски быстро расплываются и исчезают, здесь же они сохраняли четкую, постоянную форму.

Рядом с берегом, чуть выше уреза воды, стояла беседка не беседка, часовня не часовня – маленькое строение из розоватого камня с тремя огромными, чуть не во всю стену окнами.

– Вот здесь я живу,– сказала девушка, небрежно указывая на пустой прямоугольник дверного проема.– Заходи.

В странном доме, сильно напоминавшем святилище какого-нибудь античного божества, не было Никакой мебели, кроме двух низких, застеленных голубыми покрывалами диванчиков, за окнами виднелся ярко-зеленый луг и купы деревьев. Белые, без единого пятнышка стены, ничего лишнего – такая вот аскетическая простота и безыскусность.

– А что, если вдруг ветер или похолодает? – скептически поинтересовался Смит.– И где ты ешь? Еде твои книги, одежда, еда?

– У нас не бывает ни холодно, ни жарко, всегда как сейчас, и ветра тоже не бывает,– улыбнулась девушка.– Книг у меня нет, пищи тоже – мы питаемся все вместе, в Храме. Запасные туники я храню под ложем.

– А чем же ты тут занимаешься?

– Занимаюсь? О, я купаюсь в озере, сплю, отдыхаю и гуляю в роще. Время бежит очень быстро.

– Весьма идиллично,– криво усмехнулся Смит,– только я бы на стенку полез от скуки.

– Зная, что каждый момент может оказаться для тебя последним, стараешься насладиться жизнью во всей ее полноте,– без тени улыбки возразила девушка.– Растягиваешь время как только возможно. Нет, мы не скучаем.

– Так у вас что, совсем нет городов? А где живут остальные?

– Собираться большими группами опасно. Оно... ну вроде как любит толпу. Мы живем по двое, по трое, некоторые предпочитают одиночество. Городов у нас нет. Мы ничего не делаем – какой смысл браться за работу, если ты не уверен, что успеешь ее закончить? Да мы и думать-то почти не думаем. Пошли на озеро.

Взяв Смита за руку, она повела его по липнувшей к ногам траве к озеру и молча опустилась на желтый, как цыплячий пух, песок узкого, безукоризненно чистого пляжа. Смит сел рядом, он смотрел на цветные пятна, парящие в туманной голубизне воды, стараясь не думать об этой цепи фантастических событий. Впрочем, обстановка и так не располагала к размышлениям – тусклая голубизна и тишина... еле слышный плеск воды, похожий на мерное дыхание спящего... тяжелый, недвижный воздух... Впоследствии, вспоминая этот сон, Смит так и не смог решить, уснул он тогда или нет; как бы там ни было, через какое-то время он услышал шорох, поднял свесившуюся на грудь голову и увидел, как девушка, успевшая уже умыться и переодеться, садится на прежнее место. Смит не помнил, как она уходила, но это его не удивило и не встревожило.

Свет тускнел и расплывался, землю окутывали голубые, мглистые сумерки, пронизанные теми же сонными, приглушенными красками, как и зеркально гладкая вода уснувшего озера... Смит утонул в сонной голубизне, не имея ни малейшего желания уходить куда-нибудь с этого берега, вставать с нежного, прохладного песка, он не думал ни о чем, не ощущал ничего, кроме полной тишины и небывалого покоя.

Сумерки сгущались, он едва различал даже близкий – какие-то три шага – край воды, царство сна сузилось до размеров крохотного песчаного островка, обнесенного непроницаемыми стенами тьмы.

Затем оказалось, что он смотрит, наверное уже давно, на девушку. Она лежала, разметав волосы по песку, ярко-красные губы казались в темноте совершенно черными, полуприкрытые глаза внимательно следили за Смитом.