Текст книги "Черные боги, красные сны"

Автор книги: Кэтрин Люсиль Мур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 40 страниц)

– Мой повелитель будет счастлив оказать вам самый достойный прием, госпожа. Пожалуйста, будьте столь любезны, въезжайте.

Джирел пришпорила лошадь и, несмотря на то что та только храпела и дрожала, направила ее прямо в брешь в строю мертвецов, образовавшуюся в результате падения одного из них. Это был боевой конь, мертвыми его было не запугать, и все же животное дрожало всем телом, осторожно ступая среди мертвых стражей замка.

Во внутреннем дворе было жарко – там, прямо в центре, пылал большой костер. Вокруг него сидели люди в кожаных камзолах, их грубые лица были обращены к ней.

– Уот, Пирс,– резким повелительным голосом крикнул урод с лицом горбуна,– примите коня госпожи!

Какое-то мгновение Джирел помедлила, перед тем как покинуть седло, неуверенно вглядываясь в эти лица. Она подумала, что прежде еще ни разу в жизни не встречала людей с такими отвратительными грубыми рожами. Интересно, каков тогда хозяин, который осмелился держать на службе этих животных. Собственные ее вассалы тоже были достаточно неотесанны, грубы и неприхотливы, ребята хоть куда, отчаянные и решительные, и храбрецы все как один. Но по крайней мере они походили на людей. Эти же чудовища вокруг костра и на людей были мало похожи – сущие звери. Казалось, стоит только любой самой примитивной страсти – жадности, похоти или гнева – коснуться их грубых душ, и ничто не сможет их остановить. Хотелось бы знать, угрозами какого страшного наказания этот лорд Аларик ухитряется править здесь, каким должен быть человек, который набрал себе подчиненных из самых отбросов человечества?

Два звероподобных чудища, принявших у нее лошадь, уставились на нее, не отрывая от нее глаз из-под нахмуренных косматых бровей. Она обожгла их мгновенным ядовитым взглядом и последовала за пурпурным плащом своего провожатого. Глазам ее теперь хватало работы. Когда-то, во времена Эндреда, Хеллсгард был мощной крепостью. У Аларика замок был хорошо укомплектован людьми, но ей показалось, что она ощущает некую странную, нависшую над замком атмосферу гнетущей угрюмости,– эти мысли пришли ей в голову, когда она шла за своим проводником по двору, потом по длинному проходу, который заканчивался аркой и огромным парадным залом.

Тени двух сотен лет, в течение которых замок был населен разве что призраками, казалось, навсегда почили под этими высокими стропилами. В зале было холодно, сыро: сказывалось губительное дыхание окружающих болот, – а также удивительно мрачно; действительно, двухсотлетняя легенда и зверская традиция убивать без жалости и душевного трепета вполне оправдывались при виде этих стен. Но сидящий прямо напротив огня в алом плаще Аларик, похоже, чувствовал себя как дома. В камине бушевало яркое пламя – там горели двухметровые бревна. Холод, мрак и сырость отступили в глубину зала, освободив пространство вокруг камина, где, устроившись полукругом, сидела, повернув к ней лица, компания мужчин и женщин в ярких одеждах. Они не сводили с нее глаз, пока она, вместе со своим провожатым, пересекала вымощенный плитами огромный зал, направляясь прямо к ним. Каждый их шаг отзывался эхом в самых дальних уголках его.

В целом картина была вполне приятная: она излучала тепло и свет, она радовала глаз яркими красками, но даже на расстоянии ей показалось, что в ней есть что-то неестественное – то ли позы людей, жмущихся поближе к огню, то ли выражение их лиц... В какое-то мгновение она даже изумилась: уж не снится ли ей все это? Неужели она и в самом деле идет теперь по этим призрачным развалинам, необитаемым вот уже две сотни лет? Из плоти и крови ли эти люди, или это всего лишь яркие тени ее лихорадочного воображения, которое разыгралось, истосковавшись по людям в этих призрачных болотах?

Но нет, не было ничего мнимого, иллюзорного в фигуре Аларика, восседавшего на стуле с высокой спинкой: он был настоящий, живой человек, он внимательно наблюдал, как она приближается к нему, повернув в ее сторону бледное лицо. На плечо его оперся горбатый карлик, пальцы которого застыли на струнах лютни, словно он только что прервал игру,– он тоже смотрел на нее. На подушках и низких скамейках вокруг огня расположились несколько женщин и совсем юных девушек, двое юношей, одетых в ярко-голубые одеяния, и довершала компанию пара борзых собак, в глазах которых плясали алые язычки отраженного пламени камина.

Прищурив глаза, Джирел внимательно окинула взглядом всю эту живописную группу. Спокойно шагая по залу в своей кольчуге, спускающейся до самых бедер, она понимала, что взгляд любого мужчины, обязательно задержится на ее ладной фигуре. Она была высокая и стройная, гибкая и женственная, с приятными на вид, округлыми формами, которые не могла скрыть ее кольчуга, и вместе с тем сильная, крепко стоящая на длинных и стройных ногах, открытых взору под металлическими кольцами кольчуги... Длинный меч, качающийся на ремне, натягивал его так, что ее узкая талия придавала ей сходство с тигрицей. И взор Аларика не пропустил ни одной из этих подробностей. Она нарочно откинула свой темный плащ назад, за плечи, чтобы свет от огня получше осветил ее женственные формы под блестящими доспехами, чтобы еще выгодней смотрелись ее крепкие икры, наполовину скрытые прочными наголенниками. Отодвигать неизбежное на неопределенное будущее было не в ее духе. Пускай Аларик сразу узнает, как хороша, как великолепна госпожа и повелительница Джори. А что касается этих женщин, сидящих у его ног,– ну что ж, пускай и они тоже это усвоят.

Опустив руку на рукоять меча и отбросив назад плащ, который снова укутал всю ее фигуру, она с достоинством встала прямо перед Алариком. Слегка поклонившись, он посмотрел на нее – лицо его было наполовину скрыто в тени. Нет, перед ней сидел вовсе не неотесанный и грубый мужлан, как можно было бы ожидать, судя по его бравым воякам. Это был мужчина средних лет, лицо его с орлиным носом было изборождено глубокими морщинами, а тонкий рот был похож на шрам от удара меча.

И еще в чертах его было что-то необычное – необычное и порочное, нечто неуловимое, как тень: он был странным образом похож на собственного слугу, стоящего рядом с Джирел, да и с криво усмехающимся шутом, который выглядывал из-за высокой спинки стула, у него тоже было что-то общее. И с бьющимся сердцем она вдруг поняла, в чем тут дело. Физического подобия между господином и его слугами не было ни малейшего, но на всех этих трех лицах лежала тень некоей испорченности, некоего уродства, несмотря на то что только один из всех троих носил на спине настоящий горб. Глядя на их лица, можно было бы поклясться, что каждый из этой троицы едва ковыляет по жизни под бременем искривленного позвоночника. Возможно, невольно подумала Джирел, слегка содрогнувшись,– возможно, господин и его придворный, как, впрочем, и шут тоже, и в самом деле несли на себе какое-то бремя, а если это так, то она предпочла бы бремя шута двум остальным. По крайней мере, его бремя было подлинным, его можно было пощупать. Но бремя двоих других, должно быть, скорее духовного характера, да, наверняка... Сознание ее снова пронзила та же мысль, что Бог в Своей неизмеримой мудрости не стал бы награждать просто так здорового и крепкого мужчину лицом калеки. В глазах, выжидательно глядевших на нее, явно читалась ущербность души.

И потому, что эта мысль напугала ее, она расправила плечи и, широко улыбнувшись, сверкнула белоснежными зубами, демонстрируя отвагу, граничащую с безрассудством, отвагу, которой на самом деле девушка вовсе не ощущала.

– Должно быть, вы не очень-то жаждете разделить компанию с незнакомцами, сэр,– стража перед вашими воротами отобьет желание войти в замок у кого угодно!

Но, услышав эту шутку храброй девушки, Аларик даже не улыбнулся.

– Честным странникам всегда добро пожаловать к нам,– учтиво отозвался он.– Но вот грабителям, которые захотят проделать путь по дороге через болота, придется хорошенько подумать, прежде чем брать штурмом наши ворота. Хотя у нас тут и нет виселиц, где вору можно оказать достойную честь и заставить его болтаться на крюке, но, мне кажется, стража перед замком служит хорошим предостережением всякому мародеру.

– Предостережение действительно не из тех, что возбуждает игривые мысли,– подтвердила Джирел и потом добавила с несколько запоздалой учтивостью: – Меня зовут Джирел Джори. Нынче вечером я потеряла дорогу в болотах – и я благодарна вам за ваше гостеприимство.

– А мы благодарны вам за то, что посетили нас, леди Джирел.

Голос Аларика звучал вкрадчиво, но глаза его откровенно разглядывали ее. За своей спиной она также чувствовала чужие взгляды, от которых мурашки побежали по телу.

– Двор у нас здесь, в Хеллсгарде, небольшой,– продолжал между тем Аларик.– Дамара, Этгард, Айсоуд, Моргейн, поприветствуйте нашу гостью!

Джирел пришлось быстро пробежать взглядом по лицам женщин, удивляясь тому пренебрежению, с которым Аларик назвал имена всех сразу, не удосужившись представить каждую по отдельности.

Сидя на низеньких скамеечках перед камином, они слегка поклонились ей, испуганно, как ей показалось, глядя на нее снизу вверх из-под сдвинутых бровей, хотя она не могла сказать, почему ей так показалось, поскольку они смотрели ей прямо в глаза. И на этих лицах также лежала странная тень ущербности, не столь определенная, как на лицах мужчин, но ясно заметная в свете пылающего камина. Все они были, казалось, субтильного телосложения, с огромными глазищами, причем величина белков вокруг радужной оболочки широко раскрытых глаз была просто поразительной. В неровном свете пляшущего огня скулы казались острыми, и во впалых щеках притаились синие тени.

Как только Аларик произнес имя Дамары, одна из женщин встала; она оказалась одного роста с Джирел, под плотно облегающим платьем угадывалось крепкое тело, но на лице ее тоже застыло выражение неискренности, и белки глаз были такие же большие и яркие под широко раскрытыми веками. Твердым голосом она сказала:

– Садитесь к огню и обогрейтесь, леди. Через несколько минут подадут обед.

Опустившись на низкую табуретку, покрытую подушечкой, которую та придвинула для нее, Джирел поджала одну ногу так, чтобы можно было мгновенно вскочить, и положила правую руку на эфес своего меча. Что-то здесь было не так, чувствовалось нечто, заставляющее ее инстинктивно держаться настороже. Она ощущала это собственной кожей – в самом воздухе витала некая скрытая угроза.

Обе собаки, поворчав, отодвинулись от нее подальше, и даже это показалось ей подозрительным. Обычно собаки, увидев ее, принимались вилять хвостами, а тут – на тебе! И этот какой-то уж слитком яркий багровый отблеск огня в их глазах...

Она беспокойно перевела взгляд от неестественно красных собачьих глаз на лица двух подростков, и сердце ее болезненно сжалось: в этих юных лицах ясно читался неприкрытый порок. Ущербность других была, словно тень, трудноуловима, она более чувствовалась, нежели была ясно видна. И вполне могло быть, что у нее просто разыгралось воображение, вскормленное легендами об этом замке, вот ей и показалось... Но с продолговатых, с высокими скулами лиц этих двух юнцов смотрели на нее тусклые узкие глаза самого Сатаны. Джирел внутренне содрогнулась. Что представляет собой это общество, куда ей довелось попасть, если даже животные и дети несут на себе печать зла и порока, словно яркое украшение?

Она глубоко вздохнула и оглядела лица остальных сидящих вокруг огня: все они, как один, безмолвно, внимательно и сосредоточенно наблюдали за ней, словно хищные звери за жертвой. Гордость и самолюбие ее были уязвлены. Джори сама была из породы хищниц и никогда в жизни еще не бывала жертвой! Она разжала рот и спокойно и вместе с тем небрежным тоном обронила:

– Вы давно здесь поселились?

Она могла поклясться, что в полукруге сидящих возле камина, словно искра от одного к другому, проскочил быстрый и веселый взгляд, будто они все вместе знали что-то такое, чего не знала она, и не собирались выдавать ей свою тайну. И все же ни один из сидящих не отвел от нее взгляда. Лишь двое мальчиков склонили головы поближе друг к другу, и порок еще ярче запылал на их юных и испорченных лицах. Помедлив самое короткое мгновение, Аларик отозвался:

– Недавно. И оставаться здесь долго тоже не собираемся.

В голосе его Джирел почувствовала скрытую угрозу, хотя и не могла сказать, в чем именно она могла заключаться. И снова та же самая волна легкого веселья, будто все они знают то, что неизвестно другим, пробежала по лицам сидевших, и в самом воздухе пронесся трепет какой-то жутковатой радости. Но опять выражения лиц нисколько не изменились, никто даже не пошевелился и не повернул головы. В глазах сидящих застыло все то же напряженное и жадное ожидание – все они всматривались в красивое, волевое лицо Джирел с непонятной алчностью; она была действительно красива, особенно теперь, когда блики пламени высветлили ее бронзовый загар, заиграли на ее пышных золотых локонах, затрепетали на ее полных и мягких, пухлых губах. И на какое-то мгновение ей вдруг показалось, что яркие одежды всей компании полиняли и теперь ее окружали темные фигуры в мрачных одеяниях, с тусклыми глазами и угрюмыми лицами – словно некие тени сгрудились вокруг огня.

Разговор совсем иссяк и прекратился, но все продолжали смотреть на нее, не отрывая глаз. Она не могла понять причину этого странного, напряженного интереса, поскольку Аларик не задавал ей никаких вопросов, даже не спросил, что привело ее сюда. Женщина, одна в этой дикой местности, да еще и ночью,– этого уже было достаточно, чтобы возбудить хоть какое-то любопытство, и тем не менее ни один из этих людей не задал ей никаких вопросов. Почему же они, все как один, с таким неистовым, жгучим интересом уставились на нее?

Чтобы преодолеть дрожь, охватившую ее, она набралась храбрости и спросила:

– Хеллсгард на болотах давно известен своей дурной славой, мой господин. Вы не боитесь жить здесь? Но известна ли вам старая легенда об этом замке?

И на этот раз ошибиться было нельзя: трепет веселья пробежал по сидящим, хотя ни один из них и на этот раз не оторвал взгляда от ее лица. Голос Аларика прозвучал совершенно бесстрастно:

– Да, да, нам известна эта легенда. Но нам не страшно.

И вдруг Джирел поняла одну странную вещь. Что-то такое в его голосе, в его словах ясно говорило ей, что все они явились сюда не вопреки этой ужасной легенде, но благодаря ей.

Ни один нормальный человек не станет нарочно селиться и жить в кишащем привидениями, запятнанном кровью, полу-развалившемся и давно заброшенном замке. И все же смысл сказанного безошибочно подтверждался и тоном, каким говорил Аларик, и какой-то невысказанной радостью при ее словах, которая пробежала подобно шепоту, подобно ряби на воде по кружку его приближенных. Она вспомнила мертвецов у входа в замок. Разве нормальный человек станет так жутко, так ужасно шутить? Нет, нет, это компания каких-то ненормальных, как общество карликов или уродов. Невозможно сидеть рядом с ними даже в полном молчании и не ощущать этого. Ненормальность этих лиц не могла обмануть ее – на них на всех явно лежала печать испорченной души.

Разговор снова затих. Чтобы прервать начинающее действовать ей на нервы молчание, Джирел снова открыла рот.

– О Хеллсгарде ходит много странных легенд.– Она понимала, что произносит слишком много слов, но остановиться уже не могла: все, что угодно, только не эта кричащая тиши-па.– Например, о каком-то сокровище, и... и правда ли это, что попасть в замок Хеллсгарда можно только при заходе солнца, как случилось со мной?

Аларик помолчал перед тем, как ответить все с той же нарочитой уклончивостью:

– Про Хеллсгард ходят еще более странные легенды, чем эти,– и кто может сказать, сколько в них правды, а сколько вымысла? Сокровище? Очень даже может быть, что где-то здесь есть сокровище. Многие храбрецы приходили сюда в поисках его и остались здесь... навсегда.

Джирел снова вспомнила мертвецов на входе и бросила на Аларика быстрый горячий взгляд, который, если бы встретился с его взглядом, должно быть, зазвенел бы, как меч, скрестившийся с мечом врага. Но он, пряча едва уловимую улыбку, смотрел куда-то вверх, где в полумраке среди высоких стропил ходили тени. Догадывается ли он, зачем она явилась сюда? Он не задавал ей никаких вопросов. Джирел вспомнила улыбку Гая Гарлота, когда он посылал ее в этот поход, и все ее существо охватило безмерное изумление. Если Гай знал все заранее, если он нарочно послал ее на смерть... Она постаралась успокоиться и позволила себе удовольствие представить, как рукоять ее меча вдребезги крошит эту отвратительную, мерзкую улыбку.

А эти все смотрят на нее, они не отрывают от нее глаз. Слегка вздрогнув, она вернулась к действительности и сказала первое, что пришло в голову:

– Как все-таки на болотах холодно, когда садится солнце! – и немного поежилась. Она и вправду ощутила озноб и только теперь поняла, как холодно в этом парадном зале.

– А нам это даже приятно,– пробормотал Аларик, глядя ей прямо в глаза.– Как, впрочем, и всем остальным.

Она снова ощутила рябь легкого веселья, пробежавшую по лицам сидящих у огня, которую знали некую тайну и не желали делиться ею. Они не просто так собрались здесь. У них есть цель. Она поняла это как-то сразу, вдруг: странная, загадочная, непостижимая цель объединила их вместе столь тесно, что мысли, казалось, неслышно перетекают от одного к другому совершенно беспрепятственно, словно вся эта компания – одно существо, обладающее единым сознанием. И эта цель теперь включала в себя и ее тоже, причем не очень приятным образом. В воздухе явственно носилась опасность, а она здесь совсем одна, и вот уже опустилась ночь, а кругом бескрайние болота и топи, и ее окружают эти подозрительные, явно ненормальные люди, которые смотрят на нее своими широко раскрытыми жадными глазами и чего-то хотят от нее. Конечно, она бывала в опасных переделках, ей не привыкать, меч ее и на этот раз поможет ей пробиться и остаться в живых.

Вдруг из темноты появилась неопрятная девица в драной юбке, неуклюже, на цыпочках подбежала к Дамаре и зашептала той что-то на ухо. Джирел почувствовала некоторое облегчение: Дамара слегка наклонилась, слушая ее, и, слава богу, на одну пару глаз, жадно уставившихся на нее в упор, стало меньше. Джирел насмешливо смотрела на неряху. Ну и служанки у них тут, двор называется – слуги похожи на скотов, служанки настоящие свиньи, у них чистой одежды нет, что ли? В замке Джори даже кухарки одевались куда опрятнее.

Дамара снова повернулась к огню.

– Может быть, пора обедать? – спросила она.

Лица вокруг камина вдруг, словно по волшебству, просветлели, и Джирел ощутила, что напряжение, сковавшее все ее существо, несколько ослабело. Ага, все-таки мысль о еде им тоже приятна, значит, не столь уж ненормальны эти люди, как может показаться на первый взгляд. И все-таки – она ясно увидела это буквально через мгновение – даже пробудившийся аппетит на их лицах играл неестественными красками. Глаза светились неприятным светом, было что-то отталкивающее в том, как чувство голода отразилось на их лицах. Но главное, что на какое-то время их интерес сместился на еду, и эта ужасная настороженность и жадность, с какой они прежде смотрели на нее, пропала, и она могла немного успокоиться. Ух, словно тяжелая ноша спала с ее плеч. Она глубоко вздохнула.

Замызганные поварята и парочка неизвестно когда умывавшихся девиц уже вносили доски для столешницы и козлы и принялись сооружать стол прямо напротив огня.

– Обычно мы обедаем одни,– проговорил Аларик, в то время как остальные двигали свои сиденья, чтобы освободить место.

Джирел это показалось непонятной брезгливостью, тем более что они позволяли обслуживать себя столь бесстыдно неряшливым служанкам. В других домах всегда обедали все вместе, от господина до последнего конюха; все сидели за Т-образным столом, где знать отделяла от простолюдинов только соль. Но возможно, Аларик просто не позволял себе подобной близости и фамильярности с этими людьми, больше похожими на диких зверей, чем на человеческие существа. Ее даже охватила какая-то досада: эти люди со странными лицами и немигающими взглядами не имели ничего общего со своими слугами, и грубая животная сила последних не оказывала на них совершенно никакого воздействия. Простые солдаты вообще едва походили на людей, но по крайней мере их грубость была открытой и нормальной, это было нечто такое, что она еще могла понять.

Когда стол был накрыт, Аларик усадил ее рядом с собой по правую руку; с другой стороны от нее уселись двое мальчишек с порочными лицами. Вели они себя неестественно тихо. В обществе, которое она знала, молодые люди их возраста обычно бывают непоседливы и озорничают за столом. А эти вообще едва двигались, разве только затем, чтобы взять кусок, и это также вызывало необъяснимый страх.

Кто они? – мучительно думала она. Сыновья Аларика? Пажи или отпрыски благородных семейств? Она оглядывала сидящих за столом со все возрастающим замешательством, ища признаки родства в их мрачных лицах и ничего не находя, кроме некоего странного уродства, которое делало их неуловимо похожими друг на друга. Аларик даже и не пытался представить их ей, и она не могла понять, какие отношения связывают их вместе в эту тесную и непостижимую общность. Она встретилась взглядом с карликом, который сидел по другую сторону от Аларика, и, рассердившись на его откровенную ухмылку, быстро отвела взгляд. Он, несомненно, наблюдал за ней и не собирался скрывать это.

Принесли мясо, и разговоры, если они и были вообще, смолкли. Вся компания набросилась на еду с такой жадностью, что можно было подумать, будто они неделю сидели на хлебе и воде. Джирел попробовала кусочек – мясо на вкус показалось ей каким-то необычным, такого она еще не пробовала.

Выглядело оно свежим, но в нем чувствовались странные приправы с таким сильным вкусом, что от неожиданности Джирел чуть не подавилась. Она положила свой нож обратно на стол: мясо было как будто слегка с гнильцой, протухшее, в нем ощущалась жгучая горечь – ей не удалось подыскать нужное слово,– горечь, которая еще долго оставалась на языке после того, как пища была проглочена. Причем не только мясо – все, что стояло на столе, оказалось насквозь пропитанным этой странной горечью: и мясо, и хлеб, и овощи, и даже вино.

После первой храброй попытки Джирел даже и притворяться не стала, будто что-то ест. Она просто сидела, положив руки на край стола, правую поближе к рукояти меча, наблюдая, как вся компания жадно поглощает испорченную пищу. Конечно, нет ничего удивительного, что они едят в одиночестве. Скорей всего, даже невзыскательный вкус их слуг не выносит этого отвратительного, тошнотворного мяса.

Аларик наконец откинулся на высокую спинку своего стула и вытер свой кинжал о кусочек хлеба.

– Вы не голодны, леди Джирел? – спросил он, подняв бровь и критически глядя на поднос с нетронутой едой перед ней.

Она бросила короткий взгляд на еду и не смогла удержаться от гримасы.

– Нет, не голодна,– ответила она, усмехнувшись.

Но Аларик опять даже не улыбнулся. Он наклонился, подцепил кинжалом толстый кусок жареного мяса, лежащий перед ней, и швырнул его к камину. Обе борзые стремительно бросились за ним из-под стола и с голодным ворчанием принялись рвать его на куски; Аларик же скользнул по Джирел косым взглядом, криво усмехнулся, еще раз вытер кинжал и засунул его в ножны.

Если он хотел дать ей понять, что его собаки – равноправные члены его узкого кружка, то у него это получилось. И не было никакого сомнения в том, что именно это он и имел в виду своей ухмылкой.

Когда стол был убран, а в высоких и узких, как щели, окнах, прорезавших стены, исчезли последние отсветы заката, в зал вошел угрюмый тип, одетый в костюм из грубой шерстяной ткани, с факелом на длинном шесте, и принялся зажигать светильники.

– Вы когда-нибудь прежде бывали в Хеллсгарде, моя леди? – поинтересовался Аларик.

И поскольку Джирел отрицательно покачала головой, он продолжил:

– Позвольте же мне тогда предложить вам маленькую экскурсию – я хочу показать вам оружие и щиты моих предков. Кто знает? Может быть, вы найдете на наших родовых гербах что-то такое, что касается и лично вас.

Сама мысль, что она может обнаружить даже самое отдаленное родство с кем-нибудь из прежних обитателей Хеллсгарда, заставила ее внутренне содрогнуться. Но она пересилила себя, положила свою руку на предложенную ей руку хозяина и позволила ему повести себя в глубину огромного парадного зала, где горящие неровным светом светильники оживляли стены и заставляли шевелиться тени по углам.

Зал, должно быть, оставался все таким же, каким двести лет назад его оставили убийцы Эндреда. Щиты и оружие, которые все еще висели на стенах, были покрыты толстым слоем ржавчины – это и неудивительно из-за столь влажного воздуха болот; ветхие лохмотья, бывшие, видимо, когда-то вымпелами и гобеленами, все уже давно приобрели один и тот же цвет – цвет разложения, иначе его никак назвать было нельзя. Но Аларик, казалось, наслаждался этим запахом сырости, гниения и распада, как обычный человек наслаждается роскошью. Он медленно вел ее по залу, и она чувствовала на себе взгляды всей остальной компании, которые снова заняли свои места у камина и смотрели на нее, не отрываясь, немигающими пустыми глазами.

Карлик снова подхватил свою лютню и принялся бряцать, беря случайные аккорды, которые в полной тишине огромного зала отзывались эхом по углам. Ничто больше не нарушало тишину, кроме этих звуков – звуков их шагов по известняковым плитам и негромкого голоса Аларика, бормочущего комментарии к былой, а ныне исчезнувшей славе Хеллсгардского замка.

Они остановились возле входа в большое помещение, расположенное дальше всего от камина, и елейным голосом, со странной настойчивостью пытаясь встретиться взглядом с Джирел, Аларик сказал:

– Вот здесь, на этом самом месте, где мы сейчас с вами стоим, моя госпожа, двести лет назад погиб Эндред Хеллсгардский.

Джирел невольно опустила глаза и посмотрела себе под ноги. И увидела, что стоит на огромном размытом пятне с неровными очертаниями, напоминающем зверя с вытянутой шеей и распростертыми в разные стороны лапами. Пятно было черного цвета, оно широко растеклось по камню. Должно быть, Эндред был очень крупным мужчиной. И вот два столетия назад именно на этом месте он истек кровью и испустил дух.

Джирел чувствовала, как глаза нынешнего хозяина что-то ищут на ее лице. В них светилось странное, непонятное ожидание... Она перевела дух, чтобы заговорить, но не успела произнести и слова, как неожиданно, откуда ни возьмись, налетел порыв ветра – не порыв, а настоящий вихрь столь стремительной силы, с таким шумом, с такой яростью, что все светильники сразу погасли и темнота накрыла зал.

И в это мгновение непроницаемая тьма заполнила все закоулки парадного зала и неистовые оглушительные вихри заметались вокруг них. Вдруг чья-то мужская рука с жадностью, словно обладатель ее весь вечер с нетерпением ожидал этой минуты, схватила Джирел, сжала ее в смертельном объятии, и чьи-то губы алчно впились ей в губы таким свирепым и грубым поцелуем, каких она до сих пор не знавала. Это произошло так неожиданно, так внезапно, что все ее ощущения смешались и слились в один ответный вихрь неистовой злости на Аларика. Она начала бешено сопротивляться, стараясь освободиться от железного пожатия его руки, увернуться от этих жадных, алчных губ,– но в полнейшей темноте ничего не было слышно, кроме жутких завываний ураганного ветра. И теперь она больше ничего не чувствовала, кроме этого железного пожатия, этих отвратительных губ и нагло шарящей по ее телу руки.

Но мужская рука, вцепившаяся в нее железной хваткой, уже грубо, с неодолимой силой волокла ее по полу, и хватка ее не ослабевала ни на секунду, а чужие губы отвратительной лаской зажимали ее онемевший рот. Ей казалось, что все вместе: и этот поцелуй, и пожатие стальной руки, и оскорбительные поползновения чужой ладони, и вой ветра, и неистовая сила, которая тащила ее куда-то в темноте,– все это, слившись в единый вихрь, явилось проявлением одной и той же отвратительной и грубой силы.

И все это длилось несколько секунд, не более. Она помнила ощущение, когда ей в губы впились большие, квадратные и редкие зубы. Но не в свирепости поцелуя или объятия проявилось более всего это жуткое насилие и не в грубости, с какой неведомая сила тащила ее куда-то, но в том, будто все эти проявления были случайным дополнением к бушующей за ними страсти, которая накрыла ее с головой своей жаркой волной.

Ее душила бессильная ярость, она изо всех сил пыталась бороться, она пыталась кричать. Но с кем бороться? Упереться в грудь напавшему на нее? Но где эта грудь, которую можно было бы оттолкнуть? Где тело, от которого можно было бы уклониться, которое можно было бы ударить? Кому сопротивляться – и можно ли вообще сопротивляться в таких условиях? Ей удалось лишь захрипеть приглушенным животным горловым хрипом – она не в силах была оторваться от этих наглухо закрывших ей рот отвратительных губ.

Едва ли у нее было время подумать, все произошло так быстро. Внезапность и наглость нападения буквально ошеломили ее, она не успела даже удивиться тому, что ощущает только прикосновение грубых губ, только объятие сильной руки, только наглые поползновения чужих пальцев – и больше ничего. Зато у нее сложилось впечатление, будто ее выволокли из огромного парадного зала и затащили в узкий, крохотный чулан. Словно сама эта бушующая вокруг нее стихия насилия теперь была зажата в узком пространстве, и оттого она забилась еще яростней и неистовей.

И вдруг все кончилось – так быстро, что лишь ощущение тесно сдвинутых стен возникло в ее сознании. Тут же раздались негромкие изумленные восклицания, и все светильники разом опять загорелись. Словно для нее время бежало иначе, быстрее, чем для них. Еще через мгновение кто-то бросил в огонь охапку сухих веток: в камине вспыхнуло яркое пламя, с гудением устремившееся вверх по дымоходу, и на мгновение отбросило темноту назад.

Совершенно ошарашенная, Джирел стояла, пошатываясь, посередине зала. Рядом с ней никого не было, хотя она готова быта поклясться на кресте рукояти своего меча, что лишь долю секунды назад рот ее был зажат чьими-то тяжелыми и властными губами. А теперь все исчезло, будто ничего и не было. Ее не окружали тесно сдвинутые стены, не было ни ветра, ни тем более урагана, не раздавалось и ни единого звука.