Текст книги "Птица без крыльев"
Автор книги: Кэтрин Куксон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
– Да и грех их за это осуждать. Им нужно как-то забыться. Машина подъехала, – сообщила Элис, глядя в окно. – Вот и твой Чарльз. Ты говорила, что хочешь научиться ездить сама?
– Да, а почему бы и нет? Я уже достаточно взрослая девушка.
– Интересно, что тебе потом захочется? Может, начнешь летать на аэроплане?
– Неплохая мысль, я подумаю, – сказала Агнес, поворачиваясь к двери. – Мама считает, что нам надо обзавестись аэропланом, – улыбнулась она вошедшему Чарльзу.
– Интересное предложение, – откликнулся тот, глядя по очереди на женщин. – Завтра все и обсудим. Но если мы на это решимся, тогда машина будет ваша, миссис Конвей.
– Оставь свои шуточки. Скажи, как ты себя чувствуешь? – спросила Элис зятя.
– Лучше не бывает.
– Замечу, что вид у тебя свежее, чем в прошлый раз. Если бы ты только делал все то, что тебе говорят.
– Миссис Конвей, если бы я слушался всех советов, то половину недели валялся бы здесь в постели, а вы бы суетились вокруг меня, все же остальное время Агнес донимала бы меня дома. А я не выношу суеты, как вы обе уже успели заметить, этим вы действуете мне на нервы. Поэтому я не собираюсь укладываться в постель, пока ноги меня носят. Как идут дела?
– Совсем не так, как во время войны. Наверное, те, кто имеют работу, относят свои денежки в банк, потому что незаметно, чтобы они торопились их тратить.
– Надо срочно исправить дело. Вот сейчас пойдем обратно через магазин, и я куплю полфунта мятных леденцов, они хорошо успокаивают кашель.
– А о чем я тебе все время твердила, а?
– Конечно, конечно. – Чарльз усмехнулся. – Вы мне столько всего наговорили, что просто голова кругом. А сейчас, если позволите, ваша дочь с вами распрощается, и я провожу ее к машине.
– И чаю не останетесь выпить?
– Мы успеваем как раз к назначенному времени. Не знаю, что за спешка, но как только выясню, расскажу Агнес, а она уж все доложит вам.
– Ну ладно, отправляйтесь. Ты временами бываешь таким непочтительным. Только не гони. Вот уж не знаю, зачем вам понадобилась машина?
– Откровенно говоря, миссис Конвей, у нас осталось несколько приличных лошадей. И если бы мы взяли пару, пришлось бы нанимать еще одного человека и мальчика ему в помощники. Или же мы все время нанимали бы кеб. А вы знаете, что многие из них далеко не благоухают. Вот машина и представилась лучшим решением. Но не беспокойтесь, – Чарльз кивнул Элис, – я очень осторожный водитель, коим всегда и останусь. До свидания.
Элис похлопала его по руке, Чарльз легко коснулся ее щеки. С поцелуями он был осторожен. Он даже Агнес целовал редко, хотя ему и хотелось этого. Но Чарльзу приходилось сдерживаться из-за своей болезни. Он удивлялся, что Агнес до сих пор не заразилась, поскольку она не ограничивала себя в поцелуях и ласках.
Когда они садились в машину, в дверях своего магазина появились сестры Кардингс.
– Хотите как-нибудь в воскресенье съездить покататься? – крикнула в окно Агнес, когда Чарльз медленно тронул машину.
– С огромным удовольствием, – ответила за всех мисс Белла, ее сестры лишь с улыбкой закивали.
– Будешь здесь в следующий раз, загляни к нам, – крикнула вслед мисс Рини.
– Обязательно, – прокричала в ответ Агнес.
– Мне так неудобно, – призналась она мужу, усаживаясь поудобнее. – Я не навещала их уже несколько месяцев.
– Почему?
– Знаешь, я боюсь, что они снова предложат мне что-нибудь у них купить. Помнишь, что ты говорил об этом?
– Да, мне кажется, этого делать не следует. И потом... – Чарльз мельком взглянул на жену. – Если у них что-то и есть, пусть эти вещи помогут еще одной девушке стать красивой.
– Ну, спасибо, весьма любезно с твоей стороны.
– Не стоит благодарности. Но согласись, эта одежда действительно усилила твою привлекательность. Такое впечатление, что вещи шили специально для тебя.
– Ваш комплимент не заглаживает вашей бестактности, сэр, – с притворной суровостью заметила Агнес. И уже другим тоном продолжала: – Ты не догадываешься, зачем Реджи вызвал нас сегодня в госпиталь?
– Нет, дорогая, даже не представляю.
Они помолчали.
– Если ты говоришь, что с лицом у него значительно лучше, – снова заговорила Агнес, – тогда почему он по-прежнему отказывается видеть меня?
– Потому... ну, я же несколько раз пытался это объяснить. Он изменился. Это уже не тот Реджи, которого ты знала раньше, по крайней мере внешне он совсем другой человек. Прежними остались только глаза. Если бы он мог, то с удовольствием надел бы паранджу. Ты только вспомни, дорогая, каким красавцем был мой брат. Женщины не давали ему покоя. И в большинстве случаев их влекла именно его внешность, потому что порой я был очевидцем его отнюдь не лестных высказываний в адрес некоторых девушек. Конечно, он не выходил за рамки приличий, всегда оставаясь безукоризненно вежливым, но тем не менее его колкости не оставались незамеченными. Да, именно его красивая наружность притягивала поклонниц. Он никогда не кичился своей красотой, но и дураком не был. Реджинальд прекрасно сознавал, как отлично он выглядит. И потом, вспомни, какая у него была осанка, как прекрасно он держался. Выправка была просто отменная. В этом он походил на отца... Я даже рад, что родители не дожили до сегодняшнего дня. Они бы не перенесли подобное. Временами мне казалось, что и я не смогу вынести его вида, но потом я спрашивал себя: а каково же ему? Знаешь, меня восхищает, что брат смог все это пережить, я имею в виду его психическое состояние. Он долго продолжал жить войной, ему виделась кровь, грязь, снова рядом с ним погибали его друзья. За четыре недели он лишился четырех ординарцев. Когда я сидел у него, он, бывало, часто вскрикивал и начинал плакать, и я рыдал вместе с ним. Я рассказывал тебе о санитаре, который ухаживает за Реджи. Его зовут Флинн, отличный парень. Они с Реджи очень подружились. Один-единственный раз Реджи рассказывал мне, в каком состоянии был его рассудок, да и то лишь затем, чтобы отдать должное Флинну. Брат признался, что именно этот парень вытащил его со дна пропасти, где царствовал мрак безумия. Благодаря ему сознание Реджинальда прояснилось. Флинн проводил с ним все свободное время и в конечном итоге помог Реджи преодолеть последствия нервных потрясений. Брат считает себя в неоплатном долгу перед парнем. И если тот вдруг вздумает уйти, то Реджинальд решил позаботиться о нем, в какой-то степени устроить его жизнь. Но я сомневаюсь, что Флинн уйдет, пока Реджи остается в госпитале. Они слишком привязались друг к другу.
– Ты чересчур торопишься, сбавь скорость.
– Правда? Извини, увлекся.
– Тебе полезно почаще поглядывать на спидометр.
– Знаешь, наступит день, когда машины будут ездить с гораздо большей скоростью, тогда и в голову не придет говорить, что это чересчур быстро.
– Такое время вряд ли наступит.
Они переглянулись, улыбнувшись друг другу...
В госпитале Чарльз, как обычно, оставил жену в комнате ожидания. Агнес сразу же направилась к медсестре, к которой за эти годы успела проникнуться симпатией.
– Постараюсь не задерживаться, – сказал Чарльз, заметив, как Агнес вздохнула.
В коридоре его встретил санитар, тот самый, о котором он только что рассказывал Агнес.
– Добрый день, сэр, – поздоровался Флинн. – Сегодня подполковник в кабинете доктора Уиллетта. Пройдите, пожалуйста, за мной.
– Что-нибудь не так?
– Нет, сэр, насколько я знаю, все в порядке. Подполковник попросил меня встретить вас и проводить к нему. Замечательный выдался день, верно?
– Да, день чудесный.
Чарльз отметил странную закономерность: если медицинский персонал заводил разговор о погоде, то должно было произойти нечто важное. За эти два года он неоднократно находил тому подтверждение. Флинн открыл дверь, и Чарльз вошел в кабинет. Он тотчас же понял, что примета вновь оказалась верной, потому что в кабинете помимо доктора Уиллетта и Реджи находились Генри и двое незнакомых мужчин.
Первым заговорил Генри.
– Привет, – поприветствовал он брата, вставая.
– Как ты здесь оказался? – удивился Чарльз.
– Нет, вы слышали это? – Генри простер к собравшимся руки. – Мой брат всегда недооценивал важность моей профессии, но ему пора бы запомнить, что священники во многих местах желанные гости, их радушно принимают и не задают лишних вопросов.
Тирада Генри вызвала улыбки и некоторое оживление.
– Это что за собрание такое? – поинтересовался Чарльз, вопросительно глядя на Реджинальда.
– Садись, а то еще чего доброго свалишься, – улыбнулся Реджи. – И не надо так волноваться. А теперь приступим к делу. Предоставляю вам, мистер Ридли, обрисовать ситуацию, – поворачиваясь к адвокату, закончил он.
– Об этом деле в двух словах не расскажешь, – адвокат улыбнулся Чарльзу, – но суть в следующем. Подполковник не намерен возвращаться домой. По соглашению с доктором Уиллеттом он будет занимать в госпитале особую должность, для которой пока еще не подобрали название. В связи с этим ваш брат передает право на владение усадьбой вам и вашей жене.
– Нет-нет, – запротестовал Чарльз, делая попытку подняться.
– Помолчи и слушай, – остановил его Генри.
– И слышать ничего не хочу. Если имение и должно к кому перейти, так только к тебе как к следующему по старшинству.
– Мне оно ни к чему, но имей в виду, – предупреждающе пригрозил Генри, – от пожертвований я не откажусь, поскольку в моем приходе достаточно нуждающихся, так что...
– Об этом поговорим позже, Генри, – прервал брата Реджинальд. – А теперь пусть мистер Ридли закончит.
Глубоко вздохнув, мистер Ридли продолжил, обращаясь к Чарльзу:
– Как вам известно, мистер Реджинальд получает доход с суммы, оставленной ему дедом. А также имеет пенсию, и этого, как он заявляет, будет вполне достаточно, чтобы удовлетворить его нужды. Вы, конечно, знаете, что ваш отец завещал мистеру Реджинальду как старшему сыну имение и большую часть капитала. Так же распорядилась своим имением и ваша мать. Согласно воле мистера Реджинальда, собственность вашей матери должна быть поделена между вами, вашим братом и вашей сестрой, миссис Элейн Доусон-Портер.
– Реджи, я не знал, что ты задумал это. Мне ничего не нужно. Ты же меня знаешь, я пошутил, когда говорил Чарльзу о пожертвованиях. И еще одно, – потупился Генри, – об этом пока никто не знает, кроме епископа... я, вероятно, стану членом некоего закрытого ордена.
– Станешь католиком? – жестко прозвучал голос Реджинальда.
– Нет, не совсем, но, Реджи, старина, я хотел сказать... – он покачал головой, – спасибо тебе большое. Однако я вполне обеспечен. Наш дед и мне выделил долю. Голодать я не буду, даже если они от меня откажутся, хотя едва ли. Они будут терпеть меня, по крайней мере до тех пор, пока мои денежки не закончатся, – не без доли цинизма добавил Генри.
Раздался смех, собравшиеся согласно закивали. Взглянув на адвоката, Чарльз поднялся.
– Вы не станете возражать, если я переговорю с братом наедине? – Он вопросительно посмотрел на доктора Уиллетта.
– Рядом комната секретаря, – ответил доктор на его безмолвный вопрос. – Сейчас там никого нет, и она к вашим услугам.
Чарльз встал и направился к двери, но Реджинальд не двинулся с места.
– Чарли, мне кажется, обсуждать здесь нечего, – произнес он.
– А я считаю иначе.
Реджи повел плечом и молча последовал за братом в соседнюю комнату. Она оказалась узкой и длинной. Закрыв дверь, Реджи захромал за Чарльзом в дальний конец комнаты.
– О чем ты собираешься со мной говорить, Чарльз?
– Хочу спросить тебя, почему ты вдруг решил это сделать?
– Я никогда ничего не делаю вдруг. Последний год я только об этом и думал. Мне придется остаться здесь до конца дней. – Эти слова давались ему с видимым трудом.
– Но почему? Ты вполне мог бы вернуться, все бы с радостью встретили тебя. И если ты не настроен выезжать, то в имении для тебя найдется немало дел. Зачем ты это делаешь, Реджи? – почти шепотом спросил Чарльз.
– Чарли, разве ты не видишь, каким я стал? Мне страшно смотреться в зеркало. Серьезно, страшно.
– Ерунда, лицо у тебя теперь гораздо лучше. И должен сказать, в Ньюкасле мне еще не такое приходилось видеть. Вот на пристани работает один парень, так у него...
– Я не желаю слышать о тех, кто искалечен сильнее меня. Не сомневаюсь, что таких найдется немало. Я принял решение, Чарли: домой я не вернусь. Мне предстоит еще не одна операция. Врачи обещают поработать над верхней губой, и тогда исчезнет шепелявость.
– Ты вовсе не шепелявишь.
– Ты просто не прислушиваешься.
– Реджи, мне суждено уйти значительно раньше тебя. И с твоей стороны чертовски глупо передавать имение мне.
– Я бы не стал спорить, кто из нас уйдет раньше, потому что ты практически здоров.
– Чушь!
– Нет, совсем не чушь. Уиллетт связался с твоим лечащим врачом. Видишь, я все заранее разузнал. Так вот, он считает, что при должной заботе и внимании ты проживешь довольно долго. Сотни людей, больных гораздо серьезнее, чем ты, доживают до пятидесяти. Кроме того, у тебя уже несколько лет не было тяжелых приступов.
Несколько минут братья не отрываясь смотрели друг другу в глаза.
– Не знаю, как отнесется к этому Агнес, – наконец нарушил молчание Чарльз. – Она всегда надеялась, что ты вернешься и ей не нужно будет больше разрываться на части. А именно это сейчас и происходит. Она мечется между двумя, нет, даже тремя домами. При каждом удобном случае Агнес отправляет меня в коттедж, и еще есть ее мать и магазины.
– Ну, ты можешь передать Агнес, что она теперь хозяйка имения, а когда ты решишь отдать концы, твоя жена останется его единственной владелицей.
– Не думаю, что ей это понравится.
– Почему ты так уверен?
– Кто из нас лучше ее знает? Кроме того, ты подумал об Элейн? Что скажет наша сестра? Может быть, она считает, что дом должен достаться ей? Как я слышал, Элейн наконец-то собирается разводиться. И могу сказать: давно пора.
– Материально сестра достаточно хорошо обеспечена, даже без тех денег, что он будет ей выплачивать. И, насколько я знаю характер Элейн, ей не захочется брать на себя заботу о родительском доме. Она освободится сейчас от своего чокнутого лошадника, отправит детей в школу и заживет для себя, потому что жизни она, по сути дела, и не видела, ведь правда? Чарли, – Реджи порывисто сжал руку брата, – если согласишься, ты снимешь с моих плеч тяжелый груз. Тогда я смогу посвятить себя новому делу, сделаю новую карьеру, если можно так сказать. Это имеет отношение к реабилитации. Все меня поддерживают. И знаешь, я вовсе не жалею, что остаюсь. Здесь совсем неплохо. Тут мы все равны: искалечены душой и телом. Странно, но когда наступает перелом, перестаешь постоянно чувствовать себя несчастным. Вспышки гнева происходят редко, в основном во сне, когда снова видишь себя в этом аду. Хотя можешь мне поверить, Чарли, когда попадаешь сюда, тысячу раз жалеешь, что не остался там. – Он сжал руку в кулак и легонько ткнул Чарльза в плечо. – И заруби себе на носу, я не желаю, чтобы обо мне горевали. И жалость мне не нужна. Здесь эта штука запрещена. Знаешь, жалость окончательно губит человека. Но совсем последнее дело, когда начинаешь жалеть себя.
– Реджи...
– Да?
– Ради Бога, перестань, – с тяжелым вздохом произнес Чарльз. – Кого ты пытаешься убедить? Должно быть, забыл, что перед тобой твой брат Чарли. Мы вместе росли, я слишком хорошо тебя знаю. Возможно, даже лучше, чем ты сам. Ты решил остаться, пусть будет так, но только не надо выдумывать причины. Я согласен управлять имением, однако не позволю тебе передавать его мне или кому бы то ни было.
– Ну, хорошо же. Если ты не дашь мне переписать дом на тебя и Агнес, подчеркиваю, и Агнес, тогда я передам его какой-нибудь благотворительной организации, и они распорядятся им по своему усмотрению, вполне возможно, далеко не лучшим образом.
– Ты этого не сделаешь. – Чарльз сердито сверкнул на брата глазами.
– Сделаю, не сомневайся, так что все в твоих руках.
Они не знали, сколько стояли, глядя друг другу в глаза. Перед их мысленным взором промчалось детство, отрочество, юность, и оба поняли, что дом навсегда останется для них родным. Они любили его и обязаны были сберечь.
* * *
Когда Чарльз ушел, Агнес немного посидела, а потом подошла к окну. Она увидела, как у подъезда остановилась машина и оттуда вышли мужчина и женщина. Они заговорили с медсестрой, сходившей с крыльца, и все вместе весело рассмеялись. Агнес услышала, как медсестра сказала:
– Теперь вы знаете дорогу. Я видела его в гостиной: он в очередной раз надувает нашего Козлика в карты.
Агнес отошла от окна и прикусила губу. Она слышала об этом человеке. У него не было ног, а вместо рук – всего одна культя. Но он наловчился работать головой: брал в рот кисть и рисовал, а еще ухитрялся толкать культей карты, будто бодал их, за что и получил свое прозвище. Еще одного обитателя госпиталя прозвали Боб-ругатель: этот парень сыпал ругательствами через каждое слово. Медсестра сказала, что родственник этой пары, или кем он там им приходится, играл в карты с Козликом.
"Если эта женщина пришла кого-то проведать, то почему мне нельзя? – размышляла Агнес. – И если я войду к Реджи неожиданно, ему некуда будет деваться. Так тому и быть". Агнес собрала все свое мужество и с решительным видом вышла из комнаты. Казалось, она приготовилась к сражению.
Когда Агнес вышла в коридор, двое посетителей, которых она видела в окно, почти скрылись за поворотом. Агнес бегом пустилась за ними следом. Свернув за угол, увидела небольшой коридорчик, из полуоткрытой двери одной из комнат доносились голоса. Через мгновение Агнес уже стояла на пороге просторной комнаты, заставленной многочисленными столиками и креслами, большинство из которых были на колесиках. Пространство между большими окнами занимал длинный кожаный диван. В первый момент ей показалось, что в комнате невероятно пусто и голо. Паркетный пол, естественно, ничем не был застелен, чтобы не затруднять движение инвалидных кресел. В комнате не было ничего, что могло бы как-то оживить ее, даже цветов. Но на дальней стене Агнес заметила роспись, хотя и не разобрала сюжет.
В первый момент никто не обратил на нее внимание. Но вот сгорбившаяся в одном из инвалидных кресел фигура повернула голову.
– Проходите, голубушка, не бойтесь, они все привязаны.
Теперь глаза присутствующих обратились к ней. В комнате оказалось много мужчин с различными увечьями. Все выглядели так непривычно и странно, за исключением мужчины, окликнувшего Агнес. Он жестом пригласил ее войти. Агнес медленно направилась в его сторону и тут заметила, что в комнате было три группы посетителей. Пара, за которой она сюда пришла, улыбнулась ей, когда она проходила мимо.
Агнес подошла к заговорившему с ней мужчине. Ей показалось, что он полулежит в кресле, чуть позже поняла, что у него нет ног, руки его были на месте, хотя одна безжизненно свисала вдоль туловища. Он повернул голову, словно кукла на ниточках.
– Кого ищете, красавица? – приветливо улыбнулся калека.
Во рту у нее пересохло, она даже не смогла сразу ответить.
– Мне нужен подполковник Фарье.
– Ага. Что вы на это скажете, ребята? – Он обратился к трем мужчинам в креслах-колясках, сидевших у стола. Двое играли в домино, третий во все глаза глядел на Агнес.
– Она ищет нашего Реджи. Они все к нему так и липнут.
– Заткнись, Макси, – пробурчал кто-то позади Агнес.
Обернувшись, она увидела человека на костылях. У него была одна нога и две руки, но шею охватывала жесткая белая повязка, и на обезображенной половине лица отсутствовал глаз. Агнес стоило больших усилий не отвернуться.
– Он где-то здесь, мисс. – На лице его возникло подобие улыбки. – Скоро он придет. Думаю, к нему должен был приехать брат. Присаживайтесь пока. Вот сюда. – Костылем он подвинул ей плетеное кресло. – Вы его родственница, мисс?
– Я его невестка.
– Шутите?
– Нет, серьезно. – Агнес улыбнулась.
– Макси, ты слышал? И он нам ничего не рассказывал.
– Да, этот парень скрытный. Ну, я с ним еще поговорю.
– Значит, вы жена Чарли? – заключил мужчина, которого назвали Макси.
– Правильно, я жена Чарльза.
– Везучий парень этот Чарли.
Агнес улыбнулась одними губами. Разум ее был в смятении. Мысли путались. "Как ужасно их положение: день проходит за днем, год за годом, а им не на что надеяться и нечего ждать. Но эти люди не падают духом, даже улыбаются. Вот этого они называют Макс-шалун... Мне надо уходить, лучше с ним не встречаться. Сердце мое не выдержит, если он такой, как они. И что это за глупые мысли? Сердце разорвется! Если уж пришла, надо остаться, отступать нельзя. Ты же этого хотела: увидеть его, ободрить, убедить, что он останется для тебя прежним, каким бы ни стало его лицо". Что же с ней такое?
Агнес чувствовала, что близка к обмороку, захотелось выпить воды. Она твердила себе, что надо взять себя в руки, собраться и ни в коем случае не потерять сознание. "Ну же, не смей, держись! – приказывала она себе. – Очень ты поддержишь этих ребят, если шлепнешься в обморок при виде их увечий".
Агнес заставила себя повернуться к мужчине на костылях.
– Вы Боб?
– Нет, избави Бог, я не Боб. – На его лице снова появилась гримаса, означавшая улыбку. – Я Энди Риппон. – Он подошел ближе, и Агнес еще отчетливее увидела его изуродованные черты. – Вы слышали о нашем Бобе-ругателе?
– А как же, конечно. – На этот раз она улыбнулась без всяких усилий. – Еще я знаю о Козлике. А это... – Агнес взглянула на мужчину в кресле напротив. – Это Макс-шалун.
Вокруг громко, от души засмеялись.
– Вон там, посмотрите, у стола, это наш Козлик.
– Да-да, вижу, он такой умный.
– Верно, поумнее многих из нас. Видите ту картину на стене? Это он нарисовал.
Агнес повернулась и взглянула на дальнюю стену. Она снова не поняла, что на ней изображено, но ее больше занимала практическая сторона: как удалось калеке добраться до потолка, ведь картина простиралась по всей стене сверху донизу.
– Мы поднимали его на платформе, – словно прочитав ее мысли, ответил Энди. – Он рисует еще одну картину в игротеке.
– Ну, расскажите нам о подполковнике, – попросил Макс. – Он ведь такой богатый. А какой у него дом? Каким он был раньше? Ну и все такое.
Боже! Как ей описать дом и рассказать о его жизни? Как объяснить этим людям, что она в жизни не встречала другого такого красавца? Он имел репутацию сердцееда, а еще был обаятельным и сердечным, да, именно сердечным.
– Дом у него очень большой. – Она слышала свой голос как бы со стороны.
– А комнат сколько?
– Ну... – Агнес на секунду задумалась. – Думаю, не меньше тридцати.
Голова Макса задергалась.
– Скажите, пожалуйста! Тридцать комнат, с ума сойти. Вот это да! А парк есть?
– Чего зря спрашивать, – вмешался Энди Риппон. – Дураку понятно, что у дома, где тридцать комнат, не может не быть парка.
– Да, парк там тоже есть.
– А ферма?
– Нет, фермы нет. – Она вновь повернулась к Максу. – Есть только две коровы, утки, куры, козлы и...
– А свиньи? Мне свиньи нравятся. Врут, что они грязнули, вовсе нет. Мой отец держал свиней. У них, как у кроликов, есть отдельные места, где они, ну, вы понимаете, делают свои дела.
– Заткнись, Макси, ты уже надоел со своими свиньями, хватит о них трепаться, а то получишь такую оплеуху, что окажешься в своем свинарнике.
Все рассмеялись, не отставал от других и Макс.
Агнес казалось, что их беседа длится бесконечно. Ее познакомили с Бобом-ругателем, потом с Козликом и его родителями. Агнес поражало, что они могли оставаться такими жизнерадостными, а еще ее потрясли светившиеся живым умом глаза их сына.
В этот момент в комнату вошли еще двое мужчин. Одним из них был Чарльз, а при виде другого Агнес едва сдержала рвущийся из груди крик: "Нет, о нет!". Спутник Чарльза замер на месте. Агнес видела, как ее муж, полуобернувшись, положил руку на плечо брата и слегка подтолкнул его вперед.
– Я же оставил тебя в комнате ожидания. – Голос Чарльза звучал напряженно.
– Мне стало скучно ждать, вот я и решила пройтись. И очень рада, потому что эти джентльмены, – она махнула рукой в сторону своих собеседников, – оказались такими приветливыми.
– А как же иначе, мэм, – Энди Риппон нарушил молчание, державшее в явном напряжении молодую женщину, подполковника и его брата. – Ну, Макс трепался, как обычно. Его было просто не удержать.
Снова воцарилось молчание. Теперь Агнес смотрела прямо в лицо этого знакомого незнакомца, у которого прежними остались только глаза. Кроме правой щеки и уха, его лицо было обезображено, что еще более подчеркивал рот, напоминавший щель. Правда, нижняя губа, в отличие от верхней, еще имела какую-то форму, но кожу на ней избороздили шрамы, как и всю левую сторону лица. Казалось, будто кожу собрали из кусочков и сшили, но как-то неаккуратно. Восстановленный участок доходил до уголков глаз. Кожа на лбу хоть и не носила следов ожогов, но была нездорового, землистого оттенка. С правой стороны головы шла широкая полоса каштановых волос, а остальные волосы были темными, почти черными и слегка вились у корней.
Теперь ей стало ясно, почему он так упорно не хотел показываться ей. Ах, Реджи, бедный Реджи! "Мой милый, дорогой, что же мне сказать тебе? Где взять силы, чтобы заговорить?"
– Здравствуй, Реджи. – Агнес не узнала своего голоса.
– Прошу, пожалуйста, сюда, – сказал он, почти не двигая ртом. Резко повернувшись, он вышел из комнаты.
Чарльз подошел к ней и взял за руку.
– Не переживайте, мэм, – заметил Макс, – так часто бывает, верно, Энди?
– Да, мэм, – подтвердил он, – так часто бывает. Но подполковник с собой справится. И похоже, для него это много значит, как вы считаете, сэр? – обратился Энди к Чарльзу.
– Возможно, вы и правы, – задумчиво ответил Чарльз и вывел Агнес из комнаты.
– Удовлетворена? – спросил Реджинальд, когда они оказались в его спальне.
– Да, Реджи, да, – с усилием проговорила она. – Я довольна, что оказалась права. Мне с самого начала следовало прийти сюда и быть рядом. И это несправедливо, что ты запрещал мне приходить, потому что в душе ты остался прежним, несмотря ни на что.
– Нет, будь я проклят, нет!
– Реджи, Реджи, – тихо сказал Чарльз.
– А ты заткнись! – бросил он брату. – Что ты можешь знать обо всем этом? Только они, что там, внизу, способны меня понять. Они все прошли через это. Давайте прогуляемся здесь. Посмотришь, что тут и как, может быть, тогда мой вид не будет столь впечатляющим.
– Прекрати, ради Бога!
– Слушай, Чарли, я просил тебя не привозить ее сюда, разве не так? А ты что сделал?
– Она всегда приезжала со мной и сидела в комнате ожидания. Тебе не кажется, что два с половиной года достаточно большой срок, чтобы устать от бесцельного сидения и ожидания?
Реджинальд медленно повернул голову и посмотрел на Агнес. Та пробормотала что-то похожее на: "Прости". Он отвернулся и отошел к окну.
– Расскажи ей о нашем совещании.
Агнес вопросительно взглянула на мужа, и он объяснил ей, о чем шла речь на их совещании.
– Ах, нет-нет! – воскликнула она и, забыв о том, что перед ней уже не прежний Реджи, подошла к нему и повернула его к себе лицом. – Зачем ты это сделал? Это же твой дом, когда-нибудь ты в него вернешься.
– Нет, Агнес, нет, – он назвал ее полным именем, а не Эгги, и это подчеркивало бесповоротность решения. – Как сказал Чарли, у меня здесь будет своего рода должность. Я нужен здесь.
– Ты нужен дома. Ты можешь взять с собой Флинна. А прислуга в доме встретит тебя с распростертыми объятиями.
– И я стану жить за каменной стеной, как предложил Чарли, не покидая имения. Но, Агнес, подумай, что это будет за жизнь? В ней и сейчас радости мало, но здесь по крайней мере есть хоть какой-то смысл жить, и никто при встрече не отворачивается и не пугается. А еще люди здесь продолжают смеяться, и никто никого не жалеет. Самое ужасное: чувствовать, что тебя жалеют. Жалость окружающих усиливает ощущение неполноценности. Это самое страшное.
– Но, Реджи, дорогой, если бы ты вернулся, мы были бы рядом с тобой, правда, Чарльз? – Она обернулась к мужу.
– Конечно, конечно, – с готовностью откликнулся тот.
– Разве это было бы плохо? – вопрошала Агнес.
– Спасибо за заботу, но дело сделано: бумаги подписаны. Дом и все в нем – ваше. А это место станет моим пристанищем на всю оставшуюся жизнь. У меня здесь надежные и верные друзья. Пойдем, я познакомлю тебя с ними.
И она увидела его друзей: капитана Редни, капитана Фицпатрика, капитана Брайтуэйта и майора Рейнтона, и, конечно же, Флинна. Когда они покинули госпиталь и направились к усадьбе, полноправными хозяевами которой теперь стали, Агнес ощутила в душе невероятную пустоту, печаль и горечь потери...
Часть VII
1922 год
Глава 1
Шел 1922 год. В имении отмечали тридцатичетырехлетие Чарльза. День выдался ясным и необычно теплым для октября. Все радовались, что погода стоит как на заказ. Элис была счастлива, что теплый и сухой день позволяет вдоволь погулять по парку и саду. Восторгу же маленькой Бетти Элис не было границ. Во-первых, в доме все только и делали, что баловали ее, к тому же мистер Уильямс показал ей всех животных и прокатил на пони своей внучки. Ему разрешалось держать эту маленькую лошадку на одном из пастбищ.
Миссис Митчем устроила грандиозный праздник. Для Чарльза был приготовлен чудесный торт из мороженого, на котором красовалась цветная надпись: "С днем рождения, мистер Чарльз".
За праздничным столом собралось десять человек. Четверо из них впервые были гостями этого дома. Сестры Кардингс веселили компанию рассказами о своих покупателях. Четвертой была миссис Фелтон. Агнес усадила ее рядом с собой в надежде, что так мать Робби почувствует себя свободнее. Но это мало помогло, потому что обилие впечатлений почти полностью лишило Бетти Фелтон дара речи. Единственное, что она смогла выдавить из себя, так это "спасибо", все остальное время женщина только и делала, что завороженно разглядывала убранство столовой.
В разговоре с дочерью Элис как-то упоминала, что мать Робби живет теперь одна и очень скучает. Война лишила ее двоих сыновей, а двое других, оставшихся, жили теперь в другом конце страны. Робби видел, как тоскует мать, поэтому считал своим долгом приглашать ее на обед каждое воскресенье. А так как день рождения Чарльза пришелся именно на воскресенье, он спросил Элис, как быть с матерью, и она ответила, что Бетти может поехать с ними, если обещает вести себя прилично. Робби взялся проследить за этим.
И он сдержал слово, потому что эта шумливая и боевая женщина вела себя тише воды, ниже травы. Заговорила она почти перед самым отъездом, да и то почти шепотом:
– Подумать только, наш Робби дошел до такой жизни. И все это благодаря тебе.
В понятии Агнес, первая фраза должна была означать, что человек опустился на самое дно, но она прекрасно понимала, что миссис Фелтон имела в виду совсем другое.
